Шахова Ника. Улыбка Авгура

   Наверное, он ждал ответа. По крайней мере, этого ждал его зрачок черный и жаркий, как летняя ночь.
   Но он прав: слова лживы, поэтому я промолчу.
   Художник, творец, романтик может выдать за основной инстинкт все, что ему заблагорассудится, герои, созданные одной силой его воображения, могут взасос целоваться, между делом отстреливаясь от врагов, преследующих их по пятам. На то оно и воображение, чтобы хоть там безрассудно целоваться взасос назло всем врагам. В реальной жизни все иначе: никакой романтики, никакого полета, зато сколько адреналина! Я боюсь, как никогда не боялась. Он опасен, я чувствую это.
   - Ну что ты молчишь?! - воскликнул он, теряя самообладание, но быстро взял себя в руки и добавил почти спокойно, - Я понимаю, что сам все испортил, и прошу: дай шанс, я исправлюсь... Ни! - последовал очередной взрыв нетерпения, - Ты слушаешь меня или я разговариваю сам с собой?
   - Не надо, Андрей, не продолжай. Ты в курсе, что у меня есть жених. (Хотела добавить - и не один, но поскромничала. Ничего, не сказала я скажут другие.) И все, что собираешься сказать ты, я надеюсь услышать от него...
   - Ты лжешь, - он холодно улыбнулся, - Я знаю, ты от него бегаешь. Да ты с ним едва знакома!
   - ...Но в более искреннем варианте, - закончила я прерванную фразу.
   - Ты подозреваешь меня в неискренности? - взвился он. Да, умею я выводить мужчин из себя, этого у меня не отнимешь. Интересно, когда они выходят из себя, то в кого, собственно, входят?
   - Откуда ты знаешь, что мы с ним едва знакомы? - полюбопытствовала я.
   - Не увиливай, смотри в глаза и отвечай: ты подозреваешь меня в неискренности?
   Опять двадцать пять.
   - Я подозреваю тебя во всем. (Сильно сказано, - одобрила я, Умничка!) Так откуда ты знаешь? Смотри в глаза и отвечай.
   - Мне сказала Нюся. Ваша Нюся...
   - Знаю, кулинарный гений и оазис в зыбучих песках. То, что сказала Нюся, - чистая правда, но она ничего не значит. Мой жених - хочу и бегаю. Может, раззадоривая, я довожу его до матримониальной кондиции. А то, что мы едва знакомы... - я ехидно улыбнулась, - Два раза я уже проделывала эту штуку - выходила замуж за едва знакомых мужчин. (Будто мужчины бывают другими. Ха-ха.) Говорят, - закончила я, - бог любит троицу.
   - Ты соображаешь, что говоришь? - со злостью выпалил он, - Ты... ты... ты обманываешь себя! Он не нужен тебе!
   - Во-первых, с тобой, солнце, я тоже едва знакома. Это так, между прочим... А во-вторых, позволь, я все-таки сама решу, кто мне нужен, а кто - нет.
   И почему, спрашивается, постоянно приходится напоминать о своих гражданских правах?
   Он задумался. Вероятно, о смысле жизни, потому что его взгляд стал таким же сосредоточенно-отсутствующим, как у роденовского мыслителя. Я не подгоняла события, а терпеливо ждала, что он надумает, и дождалась на свою голову.
   - Ты любишь его?
   О-хо-хо. Тяжко. Любишь-не любишь, кого это касается?
   - Это наше дело. Наше с ним. И потом, - ввернула я скучным голосом, Ни к чему повторять замусоленные слова.
   - ...Извини, я как-то не думал, что это заденет тебя. Я правда не знал!
   Вы только подумайте - он не знал... Такой взрослый мальчик - и не знал. Надо бы объяснить ему, что незнание не освобождает от ответственности. Любой юрист подтвердит.
   - С тобой нелегко, - опередил меня Андрей.
   Это правда. А с кем, блин, легко?
   - Ответь прямо: ты любишь его?
   Вот пристал! Ладно, пора кончать водевиль контрольным выстрелом и переходить к делу.
   - Да!
   Во даю! Во мне загибается Сара Бернар. Честное слово!
   Андрей опять задумался. Мне показалось или лицо красавца посерело на самом деле? Разумеется, показалось. Здесь неважное освещение. Или у меня что-то со зрением. Помутнение роговицы и полная деградация сетчатки.
   - Я не верю тебе и скажу почему: вчера, когда мы... когда я ласкал твою ладонь, ты хотела ответить. Не возражай - такие вещи не скроешь. Я видел. Я чувствовал! Скажи, что заставляет тебя врать и изворачиваться?
   И почему ты... избегаешь меня?
   Ого! Договорились до ручки. Скоро выяснится, что в первородном грехе виновата совсем не Ева, а моя скромная персона. Пора закругляться. Потом поздно будет.
   - Я устала.
   - Ответь, и я отстану. Даже уйду, если захочешь, - он вскинул голову как норовистая лошадка.
   Погибать - так с музыкой. Кто не рискует, тот не пьет. Лучше стоя, чем на коленях. Ну и так далее.
   И я решилась:
   - Потому что ты бабник и матерый преступник. Ты расплатишься за все, что натворил. Сама прослежу, понял? - предупредила я честно. На душе сразу стало легче. Как, оказывается, хорошо говорить правду, не задумываясь о последствиях.
   Он выглядел так, будто проглотил живую сороконожку. Нет, я ошиблась, это в нем - в нем! - погибает Сара Бернар. Во мне она погибла, не родившись.
   - Нет, не понял, - он потряс своей красивой головой, - Объясни, с чего ты взяла...
   - С того, например, что ты морочишь голову и мне, и кузине, и той длинноногой стерве, и не знаю кому еще.
   Он закрыл лицо ладонью и затрясся в беззвучном смехе. Я бы тоже с удовольствием посмеялась, если бы знала над чем.
   Он отсмеялся и взглянул на меня сквозь раздвинутые пальцы. Как будто рыжее солнышко пробилось из-за тучи.
   Нет, это не он, - дрогнула я. Не мог он отравить нас с Павликом. Не мог... Не мог! Если присмотреться повнимательней, то и в красивых мужиках можно обнаружить кое-какие достоинства. Но смотреть внимательней нельзя Грета... И та, с ногами.
   - Ты ревнуешь? Вот дурочка... - с удовольствием сказал он, смакуя на языке слова, - Длинноногая стерва - это моя младшая сестра. Если хочешь, я вас познакомлю, но предупреждаю: ты стопроцентно права, она действительно стерва каких мало. Даже тебе до нее далеко. (Негодяй!) А с Гретой у нас никогда и ничего не было. Ни-ни! Честное слово! (Ах этот слишком честный глаз. Точно такой же был у Петренко, только у Петренко их было два.) Не веришь мне - спроси у нее, она подтвердит: я чист аки голубок, - он уморительно шмыгнул носом, - Только не летаю.
   Тем лучше. Меньше страданий для Греты. Вот незадача. В кого же она влюблена? Или она влюблена в него, но тайком? Вопросы, вопросы, нет спасу. И ни одного приличного ответа.
   То, что он не бабник или, что ближе к истине, бабник, но глубоко законспирированный, не отменяет того, что он преступник. Это он, больше ведь некому. Придя к такому умозаключению, я попросила Андрея умерить добрососедские отношения. Он не понял. Я объяснила популярно. Он разозлился снова.
   - Хорошо, я уйду, если хочешь. Но сначала я намерен услышать, почему ты считаешь меня преступником.
   Я сказала, что знаю о нем гораздо больше, чем может показаться, и потребовала вернуть Макса.
   - Даю ровно сутки. Если вернешь и оставишь нашу семью в покое, то, клянусь чем угодно, я закрою глаза на все остальное. Но если ты не вернешь Макса, я пойду к следователю и расскажу ему все, что знаю, - пригрозила я, сознавая, что дорога к следователю заказана, но больше грозить было нечем. Да и некем.
   Дожила.
   Недоумение, исказившее черты его лица, плавно перетекло в понимание, понимание - в удивление, а удивление сменилось негодованием.
   - Ненормальная! Тебе лечиться пора!
   Мне не впервой слышать это. Я, можно сказать, привыкла и почти не обижаюсь. И не за чем, блин, хлопать дверью. У меня и без того голова раскалывается.
   Так он или не он? Ух, как надоели мне эти качели: он - не он, он - не он... Он! Больше некому. И баста.
   Подошло время контрольного звонка Натке. Вспомнив, как убивалась подруга, когда не дождалась от меня очередного сигнала, и скольких трудов стоило ее успокоить потом, я решила не рисковать больше ни ее душевным состоянием, ни своим здоровьем. Рука у подруги тяжелая, сгоряча приласкает - больше не захочется...
   Я встала и пошла, натыкаясь на стулья, кресла, табуретки и пуфы, невесть откуда появлявшиеся на пути. Казалось, вся мебель ополчилась против меня. Наконец, последний и самый опасный барьер - стол со стеклянной столешницей - был преодолен без убытка, и я оказалась у ближайшего телефонного аппарата.
   Взглянула на часы - точна как никогда в жизни, - и быстро набрала номер.
   Раз, два, три... шесть. Отбой.
   Сил нет разговаривать. Расскажу завтра.
   Не успела отползти от телефона, как раздался ответный звонок:
   - Сигнал принят. Молодец, исправляешься. Как настроение?
   - Хреновое, - буркнула я.
   - А что так?
   - Завтра расскажу. Сейчас не в состоянии, - в скупом телеграфном стиле ответила я.
   - Ты что, пьяна? - забеспокоилась подруга.
   - Хуже, я сплю.
   Натыкаясь на мебель в обратном порядке, я доплелась до спальни.
   Осмотр библиотеки я решила перенести на завтра, когда выпровожу Грету с тетей на тренажеры, а Нюсю - за покупками. Кажется, я знаю, что и где искать. За одну ночь ничего не произойдет. Тем более, что библиотека находится прямо под моей спальней. В случае чего - услышу и застану негодяя с поличным.
   ***
   В стародавние времена мой прадед, Егор Привалов, приехал в Озерск по своим хитрым купеческим делам. Городок ему приглянулся, не приложу ума чем. Приглянулся - и все тут. Бывает. Присмотрев солидный, крепкий дом, стоящий на пригорке, поодаль от других домов, он быстро сторговался и выкупил его вместе с усадьбой то ли у церковной общины, то ли у местного дьяка, - точно не знаю. Семья росла, и со временем прадед расширил жилище, пристроив к нему две комнаты, на месте которых сейчас располагаются холл и бельевая. Позднее дед Карл надстроил второй этаж, а еще позднее и дядя внес свою лепту - подвел современные коммуникации и сделал общую перепланировку с учетом растущих запросов семьи.
   Интересовавшая меня библиотека находилась в самой старой, доегоровской части здания. Благодаря предкам, которые относились к старине с трепетным уважением, здесь многое сохранилось в целости и сохранности. В частности, уцелел слуховой люк диаметром около четырех сантиметров, допотопный монстрообразный радиатор с тремя чугунными вентилями и двумя безобразными штырями, а также остов печи с изразцами.
   Я прошлась беглым взглядом по стенам, но не они интересовали меня. Вышла на середину комнаты, прикинула расстояние до кресла и отодвинулась чуть дальше к окну. Здесь.
   Я не прочь познакомиться с симпатичным привидением, какой-нибудь троюродной прабабкой, грешная душа которой не может успокоиться и бродит по дому. Тетя клянется, что бродит. Но я не склонна полагаться на ее клятвы, особенно спиритического свойства. Хотя стоит, наверное, учесть, что подходящая троюродная прабабка у меня имеется. Ну то есть имелась. Звали ее Амалией Ивановной Востриковой.
   Восемнадцатилетней вспыльчивой барышней, любящей посмеяться, помузицировать, но больше всего потанцевать и покрутиться перед зеркалом, обожающей с какой-то стати Чернышевского с его новыми людьми и снами Веры Павловны, Амалия удавилась, когда ее соблазнил и бросил бравый поручик, имя которого семейное предание не сохранило. Трагедия произошла в нашем многострадальном доме, может быть даже в той его части, где сейчас располагается библиотека. Так что фамильное привидение выглядело бы здесь вполне уместно.
   Но то, с чем мне довелось столкнуться, не было призраком, хотя кто-то очень хотел, чтобы я так подумала. Признаться, я совсем было собралась так подумать, но меня смутил запах, а призраки, насколько мне известно, не пахнут. Одурманенный мозг - или это была интуиция? - все-таки сумел послать сигнал опасности, сложив воедино сладковатый запах, головокружение и стремительно наваливающуюся тяжелую дрему. Это меня и спасло. Если бы сигнал пришел чуть позже, я бы, боюсь, не смогла и пальцем шевельнуть. И кто знает, может, сама стала бы призраком и бродила по дому напрасно загубленной и не отмщенной душой.
   Еще меня смутило ритмичное пыхтение. Где-то я слышала этот звук раньше, но не могу вспомнить где.
   Что-то связанное то ли с гаражом, то ли с машиной, то ли...
   Нет, не помню, - сдалась я.
   Я пристально всмотрелась в пол и не нашла изъянов. Не доверяя глазам, я простучала каждый сантиметр, потом сходила на кухню за ножом и с его помощью попыталась отковырнуть широкие паркетины.
   Напрасный труд - сидят прочно. Собрав отчаянно сопротивляющуюся волю в кулак, забралась на шаткую стремянку и осмотрела потолок. Ничего не понимаю. Неужели все-таки привиделось, а? Отказываюсь понимать. Я сосредоточенно потеребила кончик носа. Н-да, дела...
   Кажется, все осмотрела. Больше мне здесь делать нечего. И я покинула библиотеку, терзаемая сомнениями.
   Больше вплоть до самого вечера делать нечего. Если все пойдет по плану, то на исходе дня я встречусь с чистым ручьем сокровенного знания. Так, кажется, назвала Ванду тетя?
   Эх, тетя... Наивная и доверчивая... О романтике загробного мира я ей загнула, чтобы растрогать, нагло подлизаться и заставить свести с Вандой. Я добилась чего хотела. За завтраком тетя сообщила, что Ванда с благосклонностью отнеслась к протекции, но прежде чем она даст окончательный ответ, я должна пройти собеседование и доказать, что мной движет нечто большее, чем праздное любопытство. Вот и хорошо. Вот и чудненько. Ванда будет экзаменовать меня по части оккультизма, а я тем временем присмотрюсь к ней, прикину, что за человек, можно ли доверить ей тетину психику. Тетя такая впечатлительная, такая доверчивая, обмануть ее что два пальца облизать. Сама убедилась.
   Безусловно, Ванда обманывает тетю, вопросов нет, но может, она, как и Натка, без потайного кармана, - прежде чем обмануть, обманывается сама. Я же дружу с Наткой - и ничего, даже довольна. Может, и за тетю волноваться не стоит. Но я должна убедиться, иначе мамуля... Страшно подумать...
   Итак, надо убить время до вечера, если, конечно, никто не попытается убить меня раньше вечера.
   "Никто" - это, конечно, ширма, простой оборот речи, я знаю кто этот самый "никто".
   Знаю, но лучше было бы не знать. Какого лешего я сунула нос в это дело! Кто просил?.. Поздно, слишком поздно раскаиваться и отступать, уже ничего не изменишь. От этих мыслей можно сойти с ума.
   Попробую придумать себе занятие, чтобы отвлечься.
   Читать не хочется, сидеть сиднем и подозревать Андрея, переливая из пустого в порожнее, кажется верхом идиотизма, ждать Макса, прислушиваясь к шорохам за дверью, нет сил, мерцающий экран телевизора навевает скуку, бесцельная прогулка по городу не впечатляет. Жаль, что я не умею вышивать гладью. Очень бы пригодилось.
   Честно говоря, вчера мне очень хотелось сыграть в "американку";, но при Кшысе я постеснялась. Он - мастер, это сразу видно. По тому, с какой элегантной небрежностью он кружил вокруг зеленого стола и закатывал шары в лузу. Я играть не умела, но любила. Такое вот несовпадение. Кий пренебрегал мной, а нахальные шары издевались и летели совсем не туда, куда я их посылала. Но я надеялась, что когда-нибудь приручу мерзавцев. Я сделаю это, клянусь мамой!
   И я отправилась проторенной тропой в бильярдную. Для разогрева выпила пива, наблюдая за неспешной игрой профессионалов. Потом, не вставая с насиженного места, поискала лоха, достойного меня. В табачном дыму мелькнула женская фигура, очень похожая на кузинину. Показалось, что ли? Такой кумарь - не разглядишь и собственной груди. Да нет, откуда ей здесь взяться... Не знаю, о чем подумали вы, я имела в виду кузину.
   Ко мне подошел импозантный мужчина, одетый, несмотря на жару, в белую "тройку"; и белую широкополую шляпу, которая полностью закрывала верхнюю часть его лица. Открытой для обозрения оставалась глубокая вертикальная ложбинка, разделяющая подбородок надвое. Интересно, как он бреется?
   Мужчина в "тройке" только что красиво разделал седовласого грузина. По всему - особенно по грузину, - было видно: мужики играли по крупному. Нет, это не для меня. Чтобы избавиться от профи, я предложила смехотворную ставку - сто рублей. Но, к моему удивлению, он согласился. Эх, была-нибыла.
   Нибыла. Я проиграла. С треском.
   А дело было так. Сначала "тройка"; с легкостью закатила четыре шара подряд, лишая меня возможности поработать кием, и споткнулась только на пятом ударе. Со свойственной мне подозрительностью я решила, что он сыграл в поддавки, потому что такой детский шар даже я смогла бы достать. Но раздумывать над странной тактикой "тройки"; было некогда - долгожданный ход перешел ко мне. Поначалу все складывалось хорошо, и мой "полосатик"; покатился точно в цель - е-хо! Но потом случилось ужасное. Мой шар влетел в черный и отправил его в лузу вместо себя. Амба.
   Позорище. Хорошо, что не стала играть при Кшысе.
   Мы с "тройкой"; обменялись шутками, я расплатилась и собралась уходить.
   - Заходите еще, - любезно пригласила "тройка";, - Сыграем.
   - Зайду, - легкомысленно пообещала я.
   Обычно бильярдные профи пренебрежительны к лохам. Они - высшая каста, мы, стало быть, - низшая.
   И мостов между нами не существует.
   Наверное, я сногсшибательно выгляжу. Ни чем иным любезность "тройки"; я объяснить не могу.
   Покинув прокуренный павильон, я с упоением вдохнула свежий воздух. Медленно прошлась вдоль развалин древней монастырской стены. Продралась сквозь крапиву и потрогала каменную кладку. Невероятно.
   Чудится, что токи столетий щекочут кончики пальцев. Оторвавшись от стены, вышла на центральную аллею, где гуляли мамаши с колясками, карапузы обоих полов, возбужденные беготней, пронзительным визгом и взаимными тумаками, и где променадили бдительные бабули. Возле фонтана скормила бублик ожиревшим от наглости голубям. Сама поклевала - два шоколадных и одно ванильное мороженое. После чего захотелось пить. Выдула два стакана лимонада, невзначай любуясь окрестностями. Но соглядатая, который опять прилип взглядом к моему хребту, вычислить не смогла. Невидимка. Или ментальный глюк. Андрей прав: пора лечиться.
   А до вечера также далеко, как до счастья.
   Время растянулось, как резинка от старых семейных трусов. Вчера оно неслось, подстегнутое лихим куражом, секунды, дурачась, наскакивали на секунды, сшибались, падали, образуя кучу-малу, и недремлющая корова, дождавшись, когда секунды собьются в кучу побольше, слизывала их шершавым языком. Сегодня ткань времени расползлась, между секундами разверзлись мрачные бездонные пустоты, в которые легко провалиться и сгинуть навеки. Ох, что-то будет завтра... Если, конечно, завтра для меня наступит. Нехорошие у меня предчувствия, нехорошие. Типун на язык.
   Повинуясь внезапному порыву, я пошла на кладбище. Подойдя к воротам, услышала пение. Дрожащий голосок выводил "люди гибнут за метал" двумя октавами выше положенного. Я подкралась к колючим зарослям шиповника, из-за которых слышалось пение, и осторожно раздвинула ветки. На каменном парапете спиной ко мне сидела девушка, одетая в светлую ночную рубашку с мелкими розовыми цветочками. Ее густые волосы огненно-рыжим потоком струились по плечам и спине.
   - Нимфа, - охнула я.
   Она грациозно оглянулась. Я охнула повторно. Левый глаз девушки беспрестанно наполнялся слезами, как будто она оплакивала несовершенство мира, а правый смотрел открыто и радостно. Янус.
   Она спрыгнула с парапета и замерла напротив меня, готовая в любую секунду сорваться и убежать. Я тоже замерла, боясь спугнуть ее. Она несмело улыбнулась, я разделила пеструю охапку полевых цветов на два приличных букета и один протянула нимфе. Она схватила его и вдруг бросилась бежать, петляя между крестами...
   - Вот и я, - сказала я, зажигая лампаду. Мой голос прозвучал глухо, как в склепе. Хотя это сравнение здесь не уместно.
   - Всем привет. Надеюсь... вы меня слышите...
   Я долго сидела, прислушиваясь к тишине, переполненной смыслом. Мысли, как гладкая прибрежная галька, увлекаемая пенным прибоем, лениво перекатывались туда-сюда, оставляя монотонное шуршание в ушах и горьковато-солоноватый привкус во рту. Расставив свежие цветы и попрощавшись, я вышла на свет.
   Перед дверью часовенки сидела рыжеволосая нимфа. Я спрятала ключ на место, повернулась, медленно, чтобы не вспугнуть, подошла к ней и спросила:
   - Как тебя зовут?
   Ее взгляд, устремленный на меня, ничего не выразил. Может, плохо слышит? Я показала пальцем на себя и четко произнесла, повышая голос:
   - Меня зовут Ника. А тебя?
   Она снова не отреагировала.
   - Ты хорошо поешь, - грубо польстила я, но она не клюнула. Я не знала, что сказать еще, но повернуться и уйти было неудобно. Дурацкая ситуация.
   - Где ты живешь? Давай, я отведу тебя домой. Молоденьким хорошеньким девушкам нечего делать на кладбище. Пойдем?..
   Я протянула руку. Нимфа легко вскочила и одним махом отпрыгнула от меня на полтора метра.
   - Пойдем, - позвала я.
   Она засмеялась, и ее звонкий голосок рассыпался на сотни колокольчиков.
   - Пойдем! - позвала я настойчивей.
   Продолжая смеяться, она побежала вглубь кладбища, быстро перебирая босыми ногами. За ее спиной металась полыхающая на солнце грива. Я долго смотрела вслед. Когда нимфа скрылась из вида, я пожала плечами и направилась к выходу.
   Легкий ветерок нехотя забавлялся желтеющими листьями берез. Вдруг среди тихого шелеста мне послышался зов колокольчиков:
   - Ника.
   Остановилась и огляделась: плиты, кресты, цветники, гравийная дорожка, березовая аллея, старая церковь, забор. И никого. Прислушалась - нет, показалось, глюки. Дошла до будки смотрителя, остановилась и нагнулась, чтобы завязать развязавшийся шнурок.
   - Ни-ка!
   Нет, не глюки. А, - догадалась я, - она дразнит меня. Сделаю вид, что не слышу.
   - Ни-ка! Ха-ха-ха-ха-ха, - заливисто радовались колокольчики. Еще ни одному человеку на свете я не доставляла такой острой радости. Ну и пусть себе радуется.
   Разобравшись со шнурком, я встала - никого, как и следовало ожидать, и вышла за ворота.
   - Ника!
   Я обернулась. Левый глаз нимфы утонул в лезах.
   - Ни-ка.
   Нас разделили кладбищенские ворота.
   - Ни-ка-ни-ка-ни-ка-ни-ка... - беспрерывно звенели бубенчики, сопровождая мой спуск под гору.
   ***
   Я шла быстро, почти бежала. Резко свернув со Строителей коммунизма на Школьную, налетела на мальчишку, который накачивал насосом заднюю шину велосипеда.
   П-ш... П-ш... - вырывался из насоса знакомый ритмичный звук. Я оцепенела. Вот оно! Вспомнила!
   Кое-что проясняется: так дышало оно, не случайно мысли вертелись вокруг гаража. Так и думала, что все дело в технике.
   Вернувшись домой, я обнаружила, что Макс не вернулся. Я обещала Андрею сутки, а раз обещала - надо ждать. Невыносимо. Макс, ну где ты?! Быстро домой!
   Поразмыслив, я решила не отказываться от своего первоначального плана и все-таки навестить тетину Ванду. Пока суть да дело - как раз истекут отпущенные Андрею сутки. И тогда... Я пока не придумала, что тогда, но Андрей трижды пожалеет, ручаюсь! А такие вещи лучше делать импровизационно, повинуясь внезапному порыву: снять тормоза и...
   Я позвонила Натке, чтобы сообщить, что не смогу отзвониться в десять тридцать шесть, потому что в это время буду в гостях у ее конкурентки по оккультному цеху.
   - У кого это? - ревниво спросила подруга.
   - У Ванды.
   В трубке повисло молчание. Было слышно, как гудит и щелкает линия.
   - Ты ее знаешь? - осторожно поинтересовалась я.
   - Не ходи, я прошу тебя, не ходи! - неожиданно взвыла подруга.
   Странная реакция. Я предложила ей объяснить.
   - Она опасная мошенница, рецидивистка - пробу ставить негде.
   Никто не любит конкурентов, ясное дело. Или?..
   - А подробнее? - попросила я, но в ответ услышала:
   - По телефону не могу, давай встретимся.
   Времени оставалось не так много, а мне надо успеть переодеться и перекусить, чем Нюся пошлет.
   Поэтому я предложила Натке встретиться на следующий день и обсудить, как прошел мой визит и почему не следовало его наносить. В трубке что-то возмущенно булькнуло, и связь прервалась.
   - На кладбище я встретила девушку, - рассказывала я Нюсе, поглощая на десерт румяную ватрушку с домашним творогом и запивая ее подогретым молоком, - Необыкновенной красоты, - я подула на молоко, отгоняя от края противную пенку, - Но чудная - сил нет. В ночной сорочке!
   - Так это Паша, - догадалась Нюся, - Внучка кладбищенского смотрителя. Она божий человек.
   - То есть как?
   - Она не в себе маленько, - пояснила старушка, - С детства такая. Смотри, - спохватилась домработница, - Ее обижать нельзя - грех.
   - Ладно тебе, я не кусаюсь, - добродушно отозвалась я и потянулась за третьей по счету ватрушкой, - Как обидно, такая красота - и не в себе.
   - Зато ее грязь не касается, - Нюся подлила молока в кружку и сообщила, - Заходил какой-то парень, тебя спрашивал.
   Молокосос!
   - Надеюсь, ты сказала ему, что я вымерла как мамонты?
   - Типун тебе на язык! Сплюнь сейчас же! - она дождалась, пока я троекратно сплюну и постучу по дереву, и только тогда продолжила, - Я сказала, что ты пошла к подруге.
   - Ну и славненько. Слушай... а Макс не звонил?
   - Нет. Ты думаешь, он позвонит? - с затаенной надеждой спросила домработница. В глубине сорочьих глаз всполыхнула тревога.
   Я ответила, что конечно, и быстренько смылась. По моим расчетам, кузен должен был вернуться домой еще утром, в крайнем случае - днем. Вряд ли Андрей увез его далеко, держит где-нибудь рядом, в пределах досягаемости. Однако Макс не вернулся. Значит, я просчиталась. Меня затрясло от тревоги. Чтобы смыть липкий страх, я прямым ходом направилась в ванную. Разделась, отклеила спицу, набрала в таз холодной воды, забралась в ванну и, резко выдохнув, обрушила содержимое таза на макушку. Вау!