– В таком случае ясно, что ответственность за недавние трагические события должен нести колледж. В частности, ремонт башни мы будем оплачивать из собственных средств.
Шепот изумления.
– Исключено, – сердито возразил Декан. – В прошлом мы не раз прибегали к помощи Фонда восстановления. Почему бы не воспользоваться ею и теперь?
Кухмистер с трудом следил за спором. К чему клонит Ректор?
– Что-то я не пойму вас, Декан, – сказал сэр Богдер. – То вы в штыки принимаете любые изменения, которые превратили бы Покерхаус в современное учебное заведение… – раздраженно хмыкнул Декан, – а то при первом же затруднении готовы призвать на помощь общественность…
Тут загудели трубы, заглушив все, и только через несколько минут до Кухмистера опять стали доноситься обрывки разговора. Совет перешел к обсуждению деталей предлагаемой сэром Богдером экономии. И разумеется, они один к одному совпали с теми реформами, которые Ректор предлагал на предыдущем заседании Совета, только аргументировались теперь финансовой необходимостью.
Сквозь журчанье воды до Кухмистера долетали слова: «Самообслуживание в столовой… совместное обучение… продажа имущества колледжа…» Он уже хотел было спуститься, как упомянули Райдер-стрит. Улица принадлежала Покерхаусу. Кухмистер жил на Райдер-стрит, и это его заинтересовало не на шутку.
– Мы с Казначеем подсчитали, что экономические мероприятия, которые я в общих чертах обрисовал, – доносилось до Кухмистера, – покроют стоимость ремонта. В частности, продажа Райдер-стрит при сегодняшней инфляции принесет около ста пятидесяти тысяч фунтов. Это трущобы, я знаю, но…
Кухмистер соскользнул вниз, опустился на стул. Трущобы, Райдер-стрит, и его дом, дом номер сорок один. Трущобы. Повар тоже живет там. Вся улица застроена домами служащих колледжа. Не смеют они ее продать. Не имеют права. Бешенство овладело Кухмистером. Но взбесило его уже не намерение сэра Богдера попрать традиции колледжа, которому Кухмистер отдал столько лет жизни, теперь его терзала личная обида. А он-то собирался, уйдя на пенсию, по-прежнему жить на Райдер-стрит. Ведь это было одним из условий его службы. Колледж предоставлял квартиру за минимальную плату. Стал бы он сорок пять лет вкалывать за такое мизерное жалованье, чтобы в один прекрасный день его выкинули на улицу, потому что так, видите ли, решил сэр Богдер. Над головой у привратника вновь вспыхнула ссора – Ректор заявил, что планирует поставить в колледже автомат, продающий презервативы. Но Кухмистер больше не слушал, он вышел из котельной и поплелся на старый двор разыскивать Шеф-повара.
– Позавтракайте с нами, – великодушно предложил он. – Жена вас приглашала.
Казначей представил, какой холодный прием ожидает его за профессорским столом, и с благодарностью согласился.
Они шли по лужайке следом за группой членов Совета, направлявшихся в профессорскую, и в коридорчике заметили Кухмистера, сердито выглядывавшего из темного угла.
– Этот Кухмистер всегда себе на уме, – сказал сэр Богдер, когда они отошли на почтительное расстояние. – Мне еще в студенческие годы казалось, что от него лучше держаться подальше. А с возрастом он приветливей не стал.
Казначей сочувственно кивнул:
– Душевным его не назовешь, но он очень добросовестен и в большом фаворе у Декана.
Ректор поджал губы: – Не сомневаюсь, что они живут душа в душу. Но не слишком ли он о себе возомнил? Думает, раз это Покерхаус, то и привратнику можно лезть в тузы? В ночь… э-э… того несчастного случая он просто вел себя нахально. Я велел ему открыть главные ворота для машины «скорой помощи», а он заартачился. Пожалуй, на днях я попрошу вас предупредить его об увольнении.
Казначея бросило в дрожь.
– Но это неблагоразумно. Декану это не понравится.
– Ну ладно. Но если он надерзит мне еще раз, он вылетит отсюда без разговоров.
Про себя же Ректор подумал, что всем этим ходячим пережиткам прошлого давно пора указать на дверь.
Леди Мэри ждала в гостиной.
– Я пригласил Казначея на завтрак, дорогая, – сказал Ректор. В присутствии жены его начальственный тон сразу улетучился.
– Что ж, угостим вас, чем Бог послал, – приветствовала гостя леди Мэри, – но боюсь, вы будете разочарованы. Вы за профессорским столом привыкли к более обильному угощению. – Казначей заискивающе улыбнулся. Но леди Мэри мало было его покорности. – Право, жаль, что такая уйма денег тратится на прокорм горстки дряхлых ученых.
– Дорогая, – вмешался сэр Богдер, – должен тебя обрадовать: Совет принял наши предложения.
– Долго же они раскачивались. – Леди Мэри брезгливо разглядывала Казначея: – Просто поразительно, с каким скрипом меняется система образования в этой стране. Сколько лет мы боролись за отмену раздельного обучения! А взять частные школы – их все больше. Стыд и срам.
Казначею, который сам закончил частную, хотя и не столь престижную, школу в Саутдауне, слова леди Мэри показались, кощунством.
– Так, по-вашему, частные школы надо закрыть? – возопил он.
– А вы, как я понимаю, сторонник частных школ? – высокомерно осведомилась леди Мэри.
Сэр Богдер разливал шерри, мелодично позвякивали рюмки. Казначей пытался подыскать примиряющий ответ.
– Кое-какой прок от них все-таки есть, – промямлил он.
– Какой именно?
Но прежде чем Казначей успел придумать довод в защиту закрытых школ, который не задел бы хозяйку, сэр Богдер пришел ему на выручку с рюмкой шерри в руке.
– Благодарю вас, Ректор, – прочувствованно сказал Казначей и отхлебнул глоточек. – Превосходный напиток, смею заметить.
– Мы не пьем южноафриканское шерри, – сказала леди Мэри. – Надеюсь, в колледже его не держат.
– Немного есть – для студентов. Но профессора, конечно, к этой дряни не притрагиваются.
– Совершенно верно, – подтвердил сэр Богдер.
– Дело не во вкусовых качествах, а в моральном аспекте, – возразила леди Мэри. – Я считаю, что мы обязаны бойкотировать южноафриканские товары.
Для Казначея, воспитанного за профессорским столом на политических пристрастиях Декана и Старшего Тьютора, взгляды леди Мэри были чересчур радикальны, к тому же высказывала она их так, будто выступала на собрании матерей-одиночек. Казначею пришлось терпеливо вникать в столь насущные проблемы, как землетрясение в Никарагуа, демографический взрыв, право женщины на аборт, тюремная реформа, снижение уровня жизни, сокращение стратегических вооружений. Его выручил гонг. Но в столовой, когда подали салат из сардин, который за профессорским столом сошел бы просто за прелюдию к трапезе, нападки леди Мэри приняли личный характер.
– Вы, случаем, не в родстве со шропширскими Шримптонами? – спросила она.
Казначей печально покачал головой:
– Моя семья… Мы из Саут-Энда.
– Как странно. Я спросила потому, что мы встречались с ними в Богноре перед войной. Сью Шримптон была со мной в Сомервилле, мы вместе заседали в Комитете Нидэма.
Казначей молча признал социальное превосходство леди Мэри. Но его нынешнее унижение будет сторицей вознаграждено в будущем. Много лет спустя, – сидя с друзьями за рюмочкой шерри, он будет говорить: «Леди Мэри сказала мне на днях…» или «Мы с леди Мэри…» – и как вырастет он в глазах всяких жалких людишек! Предвкушение этих маленьких побед мирило Казначея с леди Мэри.
А сэр Богдер молча ел сардины и старался не привлекать к себе внимания. Он был признателен Казначею за то, что тот принял удар на себя и хотя бы одно утро послужит мишенью для его высоконравственной супруги. Страшно подумать, что произойдет, если вдруг исчезнет социальная несправедливость и леди Мэри не на что станет изливать свое раздражение. «Слава Богу, нищие всегда с нами» [26], – успокоил он себя и съел кусочек чедера.
– Ну, Ректор! Такое удумал, что только держись, – выпучив глаза, докладывал официант. – Всем им вилка в бок.
– С него станется, – с горечью сказал Кухмистер, думая о Райдер-стрит.
– В приличном доме такую мерзость и держать-то стыдно, правда ведь?
– Какую мерзость? – безразлично спросил Кухмистер, думая о том, что если сэр Богдер приведет свой адский план в исполнение, то у него не останется никакого дома – ни приличного, ни неприличного.
– Даже не знаю, как она называется. Опускаешь монетку и…
– И что? – раздраженно спросил Кухмистер.
– Ну и вываливаются эти штуки. Сразу три. Я-то с ними дела не имел. С ними лучше не связываться.
– С кем?
– С резинками, – шепнул официант, оглядываясь, не подслушивает ли кто.
– Резинки? Ты о чем?
– Ну, те штуки, на которых подорвался мистер Пупсер, – выговорил Артур.
Кухмистера передернуло.
– Быть того не может! Они собираются притащить эту гадость в Покерхаус?!
Артур кивнул:
– В мужской сортир. Вот куда.
– Только через мой труп. Или они – или я. Чтоб я сидел себе спокойно в привратницкой, а в сортире этакое паскудство – да ни в жизнь. Здесь не какая-нибудь долбанная аптека.
– В некоторых колледжах их продают, – заметил Артур.
– И мы, значит, туда же? Неправильно это. Все распутство от них, от резинок этих. Вон до чего они Пупсера довели. Бедняга только о них и думал.
Артур горестно покачал головой:
– Ваша правда, мистер Кухмистер. Куда мы катимся! Особенно Старший Тьютор волнуется. Говорит, гребцам это противопоказано.
И сейчас, стоя на берегу, Кухмистер был на стороне Старшего Тьютора.
– Прямо помешались на этом сексе, – бормотал привратник. – А чего в нем хорошего?
Когда восьмерка Покерхауса прошла мимо, Кухмистер вяло поаплодировал и, тяжело ступая, поплелся следом. Велосипедисты, вспенивая грязные лужи, перегоняли его, но, как и Декан накануне. Кухмистер не обращал на них внимания. Горькие думы одолевали его. Декана, по крайней мере, никто не предавал. А его предали. Предал колледж, которому Кухмистер и его предки служили верой и правдой. Члены Совета должны остановить сэра Богдера. Он не имеет права продать Райдер-стрит. Сорок пять лет Кухмистер сидел в привратницкой весь день и половину ночи – за такие смехотворные деньги! – блюдя привилегии и покрывая грешки отпрысков знатных семейств. Скольких одних только пьяных молодых джентльменов перетаскал он на закорках? Сколько секретов хранил?! От скольких обид пострадал на своем веку?! Но дебет всегда уравновешивался кредитом, он был уверен, что колледж заботится о нем сейчас и позаботится в старости. Привратник Покерхауса – это почетное звание. Но что, если колледж потеряет свое лицо? Кем он будет тогда? Бездомным стариком, которому останутся лишь воспоминания. Нет. Этому не бывать. С ним обязаны обойтись по справедливости. Это их долг.
12
13
Шепот изумления.
– Исключено, – сердито возразил Декан. – В прошлом мы не раз прибегали к помощи Фонда восстановления. Почему бы не воспользоваться ею и теперь?
Кухмистер с трудом следил за спором. К чему клонит Ректор?
– Что-то я не пойму вас, Декан, – сказал сэр Богдер. – То вы в штыки принимаете любые изменения, которые превратили бы Покерхаус в современное учебное заведение… – раздраженно хмыкнул Декан, – а то при первом же затруднении готовы призвать на помощь общественность…
Тут загудели трубы, заглушив все, и только через несколько минут до Кухмистера опять стали доноситься обрывки разговора. Совет перешел к обсуждению деталей предлагаемой сэром Богдером экономии. И разумеется, они один к одному совпали с теми реформами, которые Ректор предлагал на предыдущем заседании Совета, только аргументировались теперь финансовой необходимостью.
Сквозь журчанье воды до Кухмистера долетали слова: «Самообслуживание в столовой… совместное обучение… продажа имущества колледжа…» Он уже хотел было спуститься, как упомянули Райдер-стрит. Улица принадлежала Покерхаусу. Кухмистер жил на Райдер-стрит, и это его заинтересовало не на шутку.
– Мы с Казначеем подсчитали, что экономические мероприятия, которые я в общих чертах обрисовал, – доносилось до Кухмистера, – покроют стоимость ремонта. В частности, продажа Райдер-стрит при сегодняшней инфляции принесет около ста пятидесяти тысяч фунтов. Это трущобы, я знаю, но…
Кухмистер соскользнул вниз, опустился на стул. Трущобы, Райдер-стрит, и его дом, дом номер сорок один. Трущобы. Повар тоже живет там. Вся улица застроена домами служащих колледжа. Не смеют они ее продать. Не имеют права. Бешенство овладело Кухмистером. Но взбесило его уже не намерение сэра Богдера попрать традиции колледжа, которому Кухмистер отдал столько лет жизни, теперь его терзала личная обида. А он-то собирался, уйдя на пенсию, по-прежнему жить на Райдер-стрит. Ведь это было одним из условий его службы. Колледж предоставлял квартиру за минимальную плату. Стал бы он сорок пять лет вкалывать за такое мизерное жалованье, чтобы в один прекрасный день его выкинули на улицу, потому что так, видите ли, решил сэр Богдер. Над головой у привратника вновь вспыхнула ссора – Ректор заявил, что планирует поставить в колледже автомат, продающий презервативы. Но Кухмистер больше не слушал, он вышел из котельной и поплелся на старый двор разыскивать Шеф-повара.
* * *
Заседание кончилось, Декан в ярости возвращался к себе в кабинет. Он понимал: его загнали в угол. Ректор сослался на их принципы – крыть нечем. Все возражения звучали довольно жалко. Но проклятый презервативный автомат – это уж ни в какие ворота не лезет. И еще подлая измена Казначея. Декан поднимался по лестнице и ругал его последними словами. Теперь сэр Богдер может распоряжаться финансами колледжа как ему заблагорассудится. Надежда Только на Кошкарта, хотя тот уже смалодушничал, когда понадобилось созвать собрание Выпускников Покерхауса. Ладно, найдутся и другие влиятельые люди, на которых можно положиться. «Повидаюсь с генералом днем», – решил он и налил себе рюмочку шерри.* * *
Сэр Богдер ушел с заседания вместе с Казначеем. Ректор был доволен собой: сегодня утром он неплохо поработал.– Позавтракайте с нами, – великодушно предложил он. – Жена вас приглашала.
Казначей представил, какой холодный прием ожидает его за профессорским столом, и с благодарностью согласился.
Они шли по лужайке следом за группой членов Совета, направлявшихся в профессорскую, и в коридорчике заметили Кухмистера, сердито выглядывавшего из темного угла.
– Этот Кухмистер всегда себе на уме, – сказал сэр Богдер, когда они отошли на почтительное расстояние. – Мне еще в студенческие годы казалось, что от него лучше держаться подальше. А с возрастом он приветливей не стал.
Казначей сочувственно кивнул:
– Душевным его не назовешь, но он очень добросовестен и в большом фаворе у Декана.
Ректор поджал губы: – Не сомневаюсь, что они живут душа в душу. Но не слишком ли он о себе возомнил? Думает, раз это Покерхаус, то и привратнику можно лезть в тузы? В ночь… э-э… того несчастного случая он просто вел себя нахально. Я велел ему открыть главные ворота для машины «скорой помощи», а он заартачился. Пожалуй, на днях я попрошу вас предупредить его об увольнении.
Казначея бросило в дрожь.
– Но это неблагоразумно. Декану это не понравится.
– Ну ладно. Но если он надерзит мне еще раз, он вылетит отсюда без разговоров.
Про себя же Ректор подумал, что всем этим ходячим пережиткам прошлого давно пора указать на дверь.
Леди Мэри ждала в гостиной.
– Я пригласил Казначея на завтрак, дорогая, – сказал Ректор. В присутствии жены его начальственный тон сразу улетучился.
– Что ж, угостим вас, чем Бог послал, – приветствовала гостя леди Мэри, – но боюсь, вы будете разочарованы. Вы за профессорским столом привыкли к более обильному угощению. – Казначей заискивающе улыбнулся. Но леди Мэри мало было его покорности. – Право, жаль, что такая уйма денег тратится на прокорм горстки дряхлых ученых.
– Дорогая, – вмешался сэр Богдер, – должен тебя обрадовать: Совет принял наши предложения.
– Долго же они раскачивались. – Леди Мэри брезгливо разглядывала Казначея: – Просто поразительно, с каким скрипом меняется система образования в этой стране. Сколько лет мы боролись за отмену раздельного обучения! А взять частные школы – их все больше. Стыд и срам.
Казначею, который сам закончил частную, хотя и не столь престижную, школу в Саутдауне, слова леди Мэри показались, кощунством.
– Так, по-вашему, частные школы надо закрыть? – возопил он.
– А вы, как я понимаю, сторонник частных школ? – высокомерно осведомилась леди Мэри.
Сэр Богдер разливал шерри, мелодично позвякивали рюмки. Казначей пытался подыскать примиряющий ответ.
– Кое-какой прок от них все-таки есть, – промямлил он.
– Какой именно?
Но прежде чем Казначей успел придумать довод в защиту закрытых школ, который не задел бы хозяйку, сэр Богдер пришел ему на выручку с рюмкой шерри в руке.
– Благодарю вас, Ректор, – прочувствованно сказал Казначей и отхлебнул глоточек. – Превосходный напиток, смею заметить.
– Мы не пьем южноафриканское шерри, – сказала леди Мэри. – Надеюсь, в колледже его не держат.
– Немного есть – для студентов. Но профессора, конечно, к этой дряни не притрагиваются.
– Совершенно верно, – подтвердил сэр Богдер.
– Дело не во вкусовых качествах, а в моральном аспекте, – возразила леди Мэри. – Я считаю, что мы обязаны бойкотировать южноафриканские товары.
Для Казначея, воспитанного за профессорским столом на политических пристрастиях Декана и Старшего Тьютора, взгляды леди Мэри были чересчур радикальны, к тому же высказывала она их так, будто выступала на собрании матерей-одиночек. Казначею пришлось терпеливо вникать в столь насущные проблемы, как землетрясение в Никарагуа, демографический взрыв, право женщины на аборт, тюремная реформа, снижение уровня жизни, сокращение стратегических вооружений. Его выручил гонг. Но в столовой, когда подали салат из сардин, который за профессорским столом сошел бы просто за прелюдию к трапезе, нападки леди Мэри приняли личный характер.
– Вы, случаем, не в родстве со шропширскими Шримптонами? – спросила она.
Казначей печально покачал головой:
– Моя семья… Мы из Саут-Энда.
– Как странно. Я спросила потому, что мы встречались с ними в Богноре перед войной. Сью Шримптон была со мной в Сомервилле, мы вместе заседали в Комитете Нидэма.
Казначей молча признал социальное превосходство леди Мэри. Но его нынешнее унижение будет сторицей вознаграждено в будущем. Много лет спустя, – сидя с друзьями за рюмочкой шерри, он будет говорить: «Леди Мэри сказала мне на днях…» или «Мы с леди Мэри…» – и как вырастет он в глазах всяких жалких людишек! Предвкушение этих маленьких побед мирило Казначея с леди Мэри.
А сэр Богдер молча ел сардины и старался не привлекать к себе внимания. Он был признателен Казначею за то, что тот принял удар на себя и хотя бы одно утро послужит мишенью для его высоконравственной супруги. Страшно подумать, что произойдет, если вдруг исчезнет социальная несправедливость и леди Мэри не на что станет изливать свое раздражение. «Слава Богу, нищие всегда с нами» [26], – успокоил он себя и съел кусочек чедера.
* * *
На второй день регаты Декан уехал в Кофт повидать сэра Кошкарта, и Кухмистер в одиночестве стоял на пронизывающем ветру и смотрел, как сражаются спортсмены Покерхауса. Разговор, подслушанный в котельной, не шел у него из головы. Какая чудовищная несправедливость! Новости, которые принес после завтрака за профессорским столом Артур, расстроили его еще больше.– Ну, Ректор! Такое удумал, что только держись, – выпучив глаза, докладывал официант. – Всем им вилка в бок.
– С него станется, – с горечью сказал Кухмистер, думая о Райдер-стрит.
– В приличном доме такую мерзость и держать-то стыдно, правда ведь?
– Какую мерзость? – безразлично спросил Кухмистер, думая о том, что если сэр Богдер приведет свой адский план в исполнение, то у него не останется никакого дома – ни приличного, ни неприличного.
– Даже не знаю, как она называется. Опускаешь монетку и…
– И что? – раздраженно спросил Кухмистер.
– Ну и вываливаются эти штуки. Сразу три. Я-то с ними дела не имел. С ними лучше не связываться.
– С кем?
– С резинками, – шепнул официант, оглядываясь, не подслушивает ли кто.
– Резинки? Ты о чем?
– Ну, те штуки, на которых подорвался мистер Пупсер, – выговорил Артур.
Кухмистера передернуло.
– Быть того не может! Они собираются притащить эту гадость в Покерхаус?!
Артур кивнул:
– В мужской сортир. Вот куда.
– Только через мой труп. Или они – или я. Чтоб я сидел себе спокойно в привратницкой, а в сортире этакое паскудство – да ни в жизнь. Здесь не какая-нибудь долбанная аптека.
– В некоторых колледжах их продают, – заметил Артур.
– И мы, значит, туда же? Неправильно это. Все распутство от них, от резинок этих. Вон до чего они Пупсера довели. Бедняга только о них и думал.
Артур горестно покачал головой:
– Ваша правда, мистер Кухмистер. Куда мы катимся! Особенно Старший Тьютор волнуется. Говорит, гребцам это противопоказано.
И сейчас, стоя на берегу, Кухмистер был на стороне Старшего Тьютора.
– Прямо помешались на этом сексе, – бормотал привратник. – А чего в нем хорошего?
Когда восьмерка Покерхауса прошла мимо, Кухмистер вяло поаплодировал и, тяжело ступая, поплелся следом. Велосипедисты, вспенивая грязные лужи, перегоняли его, но, как и Декан накануне. Кухмистер не обращал на них внимания. Горькие думы одолевали его. Декана, по крайней мере, никто не предавал. А его предали. Предал колледж, которому Кухмистер и его предки служили верой и правдой. Члены Совета должны остановить сэра Богдера. Он не имеет права продать Райдер-стрит. Сорок пять лет Кухмистер сидел в привратницкой весь день и половину ночи – за такие смехотворные деньги! – блюдя привилегии и покрывая грешки отпрысков знатных семейств. Скольких одних только пьяных молодых джентльменов перетаскал он на закорках? Сколько секретов хранил?! От скольких обид пострадал на своем веку?! Но дебет всегда уравновешивался кредитом, он был уверен, что колледж заботится о нем сейчас и позаботится в старости. Привратник Покерхауса – это почетное звание. Но что, если колледж потеряет свое лицо? Кем он будет тогда? Бездомным стариком, которому останутся лишь воспоминания. Нет. Этому не бывать. С ним обязаны обойтись по справедливости. Это их долг.
12
Примерно то же самое Декан вдалбливал сэру Кошкарту в библиотеке Кофт-Касл.
– Наш долг – остановить этого человека с его дурацкими новшествами, – говорил он. – Сэр Богдер камня на камне не оставит от Покерхауса. Годами, столетиями, черт возьми, славилась наша кухня, а теперь он предлагает открыть столовую с самообслуживанием и установить автоматы презервативов.
– Э-э… что? – задохнулся сэр Кошкарт.
– Автоматы с презервативами.
– Бог мой! Быть того не может. Да он рехнулся! – воскликнул Кошкарт.
– Просто светопреставление! Да в мое время любого исключили бы, вздумай он отбарабанить какую-нибудь куколку.
– Да-да. – Декан заподозрил, что, судя по выражениям, генерал в свое время играл в оркестре на ударных. – Вы недооцениваете ситуацию, Кошкарт, – поспешно продолжил он, опасаясь, что генерал углубится в музыкальные воспоминания. – Ректор роет под корень. Речь не только о колледже. Затронуто нечто более обширное. Улавливаете?
Сэр Кошкарт замотал головой.
– Нет, – откровенно признался он.
– Великобритания, – значительно произнес Декан. – Три столетия олигархия правит Британией. – Он остановился. Может быть, выразиться попроще?
– Совершенно верно, старина, – сказал генерал. – Всегда так было, всегда так будет. Тут спорить не приходится.
– Элита, джентльмены, Кошкарт, – втолковывал Декан. – Не поймите меня превратно, я не хочу сказать, что все они родились джентльменами. Нет, не все. Они происходили из разных слоев общества. Возьмем, к примеру, Пиля [27]. Он внук рабочего и, несмотря на это, стал джентльменом. Мало того, из него вышел превосходный премьер. А все почему?
– Ума не приложу.
– Потому что образование получил безукоризненное.
– Ax вот оно что. Он из Покерхауса?
– Нет. Из Оксфорда.
– Бог мой! И все-таки джентльмен? Странно.
– О том я и говорю. Кембридж и Оксфорд – теплицы, в которых выращиваются сливки интеллектуальной аристократии. Их вкусы и принципы никак не связаны с социальным происхождением, они прививаются университетом, – вещал Декан. – Сколько премьеров вышло из этих очагов просвещения за сто семьдесят лет?
– Господи, не спрашивайте вы меня. Понятия не имею. – От столь энергического натиска сэр Кошкарт слегка опешил. Зачем, спрашивается, сливки выращивать в теплице?
– Множество.
– Верно, не может же всякий там человек с улицы вершить дела государства.
– Вы не поняли, – возразил Декан. – Задача старейших университетов – превращать таких вот людей с улицы в джентльменов. И мы преуспели в этом за последние пять столетий.
– Ну, знаете ли, – с сомнением сказал сэр Кошкарт, – попадались в мое время такие фрукты…
– Я думаю!
– Здорово им доставалось! Их купали в фонтане, – оживился генерал.
– А затеи сэра Богдера нас погубят. Он со своей «социальной справедливостью» и прочей чепухой превратит Покерхаус в заурядный колледж, типа Селуина или Фитцуильяма.
Сэр Кошкарт фыркнул.
– Много на себя берет этот Богдер Эванс, – сказал он. – Селуин! В мое время там учились разве что религиозные маньяки, а Фитцуильям – вообще нс колледж, а постоялый двор.
– А во что превратится Покерхаус, если в нем устроят столовую с самообслуживанием, а в каждую уборную поставят автомат с презервативами? Какая приличная семья внесет хоть пенни в фонд пожертвований? Вы знаете, чем это может кончиться.
– Ну, не берите в голову. Бывали передряги и похуже… Взять того казначея, как его…
– Фитцерберт.
– Другой бы колледж не выстоял.
– Нам это тоже не прошло даром. Если бы не случай с Фитцербертом, мы не зависели бы целиком от богатых родителей.
– Но мы справились, – настаивал сэр Кошкарт, – справимся и с нынешней чепухой. Вся болтовня о равноправии – просто мода. Фуй – и нету ее. Выпьем? – Он поднялся, подошел к книжному шкафу, где выстроилось собрание сочинений Вальтера Скотта: – Скотч?
Декан в замешательстве посмотрел на шкаф.
– Скотт? – переспросил он. Сэр Кошкарт и литература – вот уж нелепое сочетание.
– Или коньяк? – Генерал указал на том Камю в изящном переплете. Декан раздраженно покачал головой. Эта пародия на библиотеку невыносимо вульгарна.
– Может, вермут? – Гостеприимный хозяин полез было за Жюль Верном.
– Спасибо, не хочется, – отрезал его шокированный собеседник.
– Как хотите! – Сэр Кошкарт налил себе мартини из «Мартина Чезлвита» и уселся в кресло. – Ваше здоровье, – сказал он, поднимая стакан. Неуместная игривость генерала выводила Декана из себя. Он не для того тащился в Кофт, чтобы его потчевали шедеврами из ликеро-водочной библиотеки сэра Кошкарта.
– Кошкарт, – сурово сказал он, – мы не можем сидеть сложа руки, мы должны прекратить это безобразие.
Генерал кивнул:
– Точно.
– Словами тут не обойтись. Нужно действовать. Нужно привлечь общественность.
– Так вам и встанет общественность на защиту колледжа, в котором студенты взрывают что под руку подвернется. Здорово задумано, кстати – надуть презервативы газом. Подшутить, видно, хотел, трюк устроить. Осечка вышла.
– Прескверная осечка, – отрезал Декан. Он боялся, что разговор уйдет в сторону.
– Между нами, я и сам такое в молодости выкидывал! Вот, к примеру, недурная проделка. Я тогда новичком был в армии. Ну знаете, койки в казарме одна над другой. Так мы что придумали – нальешь в презерватив воды и сунешь кому-нибудь под одеяло – в ноги. Следите? Возвращается хозяин, плюхается на койку. Ну, презерватив лопается. Ну и приходится нижнему парню принять душ. Ха-ха!
– Очень забавно, – холодно сказал Декан.
– Еще не все. Парень внизу думает, что верхний на него помочился. Вскакивает, натурально, и давай тузить того. Обхохочешься. – Генерал допил «Мартина» и поднялся, чтобы вновь наполнить бокал. – Не передумали?
Декан задумчиво оглядел полки. Мюссе – мускат? Джером – ром? Теккерей – текила? Просветить разве генерала, что Теккерей жил не в Мексике? Или уже поздно, пусть остается при своих странных привычках? А что-нибудь тонизирующее, пожалуй, не помешает.
– Джин, – злобно сверкнул он глазами.
– Джойс, – мгновенно отреагировал генерал и потянулся за «Улиссом». Декан пытался собраться с мыслями. Легкомыслие сэра Кошкарта охладило его пыл. Он молча потягивал джин. Генерал курил сигару.
– Эх вы, ученая братия, – заговорил наконец сэр Кошкарт, как видно, заметив растерянность Декана, – все-то вы принимаете всерьез.
– Нам не до смеха.
– Ну конечно. Дело серьезное. Но принимать его всерьез не надо. Слыхали анекдот, который Геринг рассказал своему психиатру в Нюрнбергской тюрьме?
Декан покачал головой.
– О разных национальностях. Поучительный анекдотик. Возьмите одного немца – и что вы получите?
– Что мы получим?
– Хорошего работника. Возьмите двух немцев и получите рейхстаг. Трех немцев – войну.
Декан покорно улыбнулся:
– Очень интересно. Но непонятно, какое отношение немцы имеют к Покерхаусу.
– А вы не спешите. Один итальянец – тенор. Два итальянца – отступление. Три итальянца – безоговорочная капитуляция. Один англичанин – идиот, два англичанина – клуб, а три – Империя.
– Очень интересно, – повторил Декан. – Но немножко не ко времени. Империю мы уже потеряли.
– Потому что забыли: идиотизм города берет. Непростительная ошибка. Считались безмозглыми хлюпиками – жили себе припеваючи. А сейчас – хуже некуда. Богдеры проходу не дают. Теперь как? С виду – серьезный человек, а копни поглубже – дурак дураком. А раньше наоборот. Ни один иностранец не разберется. Вот Риббентроп заявился в Лондон – «Хайль Гитлер, ваше величество!» Вернулся в Германию и докладывает: англичане, мол, сплошь вырожденцы. Вот его и повесили в сороковых. А чтоб ему приглядеться повнимательней. Э, все одно, угодил бы на скамью подсудимых. А все потому, что судил по внешности. – Сэр Кошкарт усмехнулся и победоносно взглянул на Декана.
– Может, вы и правы, – неохотно признал тот. – Ректор, конечно, дурак.
– Умные парни почти всегда дураки. Заберут себе в голову какую-нибудь блажь – и никак ты их не свернешь. Оттого и добиваются своего. Так вот у них мозги устроены. Но в этом их беда. Из-за этого они дальше своего носа не видят. Жизни не знают, людей не знают.
Декан прихлебывал уже вторую порцию «Улисса» и с трудом, но следил за сбивчивой речью сэра Кошкарта. В подпитии воспринимать ее стало легче. Генерал выпил уже три бокала, и сидел, развалившись в кресле, похожий на старого, но могучего зверя. Глаза налились кровью и хитро поблескивают, испещренный жилками нос хищно подергивается, а рыжеватые усы воинственно топорщатся. Декан начал подозревать, что недооценил сэра Кошкарта О'Трупа. Оглушенный грохотом быстрых, коротких, сыпавшихся, как горох, словечек и шуточек – может, он был полковым барабанщиком? – Декан все-таки улавливал в этой какофонии нужную ноту. Он взял предложенную генералом сигару, попыхивал ей и слушал похвальное слово глупости.
– Вот я и говорю, идиотизм – штука хорошая, и зря мы от него нос воротим. С дурака что взять? Кто его всерьез принимает? А дурак заметит, что ты на него ноль внимания, изловчится и хвать тебя за… за мошонку. Безотказный маневр. Вот и с Богдером так надо.
– Хватать его за… Ну это слишком…
– Его, поди, и хватать-то не за что. То-то жена его ходит как тень. Тощая, бледная. Может, он больше мальчиков любит?
Декан содрогнулся:
– Не знаю, не знаю…
– А жаль. Хороша приманка.
– Приманка?
– Ну, в капкан надо положить приманку.
– В капкан? – Декан был не готов к разговору об охоте.
– Западня. Бейте по слабому месту. – Генерал поднялся, отошел к окну.
– «Овечка блеет, тигр прыгает». Это из «Стоки» [28]. Гениальная книга.
– Ах, да, – вспомнил Декан, – я не упомянул еще кое-что. Ректор хочет продать Райдер-стрит.
Сэр Кошкарт, внимательно созерцавший свое отражение в стекле, резко повернулся к нему:
– Райдер-стрит?
– Чтобы добыть средства на восстановление башни, – пояснил Декан. – Собственность колледжа, трущобы, по правде сказать. Там живут слуги.
Генерал сел и подергал ус:
– Кухмистер тоже?
– Кухмистер, повар, младший привратник, садовник – одним словом, прислуга.
– Нет, так не пойдет. Нельзя оставить старых ломовиков без конюшни. Нельзя выгнать их на улицу. Старые служаки. Так порядочные люди не поступают. – Тусклые глаза генерала вдруг блеснули. – А кстати, неплохая мысль.
– Прошу вас, Кошкарт, – взмолился Декан, – что-нибудь одно. «Так не поступают» и «неплохая мысль» – или то, или то.
– Подумайте, как будет выглядеть Богдер? Плохая слава для социалиста. Заголовки в газетах. Так их и вижу. И Богдер заткнется.
Постепенно до Декана начал доходить смысл этой шрапнельной скороговорки.
– А-а, – протянул он.
Генерал злорадно подмигнул:
– Неплохо задумано?
Декан нетерпеливо наклонился к нему:
– Слышали о таком субъекте, Каррингтоне? Корнелиус Каррингтон. Тип с телевидения. Распинается про экологию. – Декан почувствовал, что и сам заразился шрапнельным стилем генерала, но он уже вошел в такой раж, что это его не смутило.
У сэра Кошкарта горели глаза, а ноздри раздувались, как у бронзового боевого коня.
– Прямо в точку. Влиятельный малый. Лучше не придумаешь. Грязная работа по его части.
– Правильно. Можете устроить?
– Приглашу. Сноб. Визжать будет от восторга. Навести его на след – такое начнется!
Довольно посмеиваясь, Декан допил свой джин.
– Случай в его вкусе. И хотя мне претит мысль о еще большей огласке… Этот несчастный паренек, Пупсер, наделал нам массу неприятностей. Но если наш приятель Каррингтон заставит сэра Богдера призадуматься… Вы уверены, что он приедет?
– Приедет. Займусь этим. Мы в одном клубе. Не знаю, почему его не забаллотировали? Обделаем дельце завтра.
«Надо спросить его, как мы выступили», – пробормотал Декан и вошел в привратницкую.
Кухмистер поднялся.
– Я не смог посмотреть регату сегодня. Как там?
– Обошли нас, сэр, – удрученно ответил Кухмистер.
Декан печально покачал головой:
– Жаль, но не беда, наверстаем в мае.
– Да, сэр, – подтвердил Кухмистер без обычного своего энтузиазма.
«Стареет, бедняга», – подумал Декан и, оступаясь, побрел по двору мимо красных фонарей, освещавших последствия сексуальной невоздержанности Пупсера.
– Наш долг – остановить этого человека с его дурацкими новшествами, – говорил он. – Сэр Богдер камня на камне не оставит от Покерхауса. Годами, столетиями, черт возьми, славилась наша кухня, а теперь он предлагает открыть столовую с самообслуживанием и установить автоматы презервативов.
– Э-э… что? – задохнулся сэр Кошкарт.
– Автоматы с презервативами.
– Бог мой! Быть того не может. Да он рехнулся! – воскликнул Кошкарт.
– Просто светопреставление! Да в мое время любого исключили бы, вздумай он отбарабанить какую-нибудь куколку.
– Да-да. – Декан заподозрил, что, судя по выражениям, генерал в свое время играл в оркестре на ударных. – Вы недооцениваете ситуацию, Кошкарт, – поспешно продолжил он, опасаясь, что генерал углубится в музыкальные воспоминания. – Ректор роет под корень. Речь не только о колледже. Затронуто нечто более обширное. Улавливаете?
Сэр Кошкарт замотал головой.
– Нет, – откровенно признался он.
– Великобритания, – значительно произнес Декан. – Три столетия олигархия правит Британией. – Он остановился. Может быть, выразиться попроще?
– Совершенно верно, старина, – сказал генерал. – Всегда так было, всегда так будет. Тут спорить не приходится.
– Элита, джентльмены, Кошкарт, – втолковывал Декан. – Не поймите меня превратно, я не хочу сказать, что все они родились джентльменами. Нет, не все. Они происходили из разных слоев общества. Возьмем, к примеру, Пиля [27]. Он внук рабочего и, несмотря на это, стал джентльменом. Мало того, из него вышел превосходный премьер. А все почему?
– Ума не приложу.
– Потому что образование получил безукоризненное.
– Ax вот оно что. Он из Покерхауса?
– Нет. Из Оксфорда.
– Бог мой! И все-таки джентльмен? Странно.
– О том я и говорю. Кембридж и Оксфорд – теплицы, в которых выращиваются сливки интеллектуальной аристократии. Их вкусы и принципы никак не связаны с социальным происхождением, они прививаются университетом, – вещал Декан. – Сколько премьеров вышло из этих очагов просвещения за сто семьдесят лет?
– Господи, не спрашивайте вы меня. Понятия не имею. – От столь энергического натиска сэр Кошкарт слегка опешил. Зачем, спрашивается, сливки выращивать в теплице?
– Множество.
– Верно, не может же всякий там человек с улицы вершить дела государства.
– Вы не поняли, – возразил Декан. – Задача старейших университетов – превращать таких вот людей с улицы в джентльменов. И мы преуспели в этом за последние пять столетий.
– Ну, знаете ли, – с сомнением сказал сэр Кошкарт, – попадались в мое время такие фрукты…
– Я думаю!
– Здорово им доставалось! Их купали в фонтане, – оживился генерал.
– А затеи сэра Богдера нас погубят. Он со своей «социальной справедливостью» и прочей чепухой превратит Покерхаус в заурядный колледж, типа Селуина или Фитцуильяма.
Сэр Кошкарт фыркнул.
– Много на себя берет этот Богдер Эванс, – сказал он. – Селуин! В мое время там учились разве что религиозные маньяки, а Фитцуильям – вообще нс колледж, а постоялый двор.
– А во что превратится Покерхаус, если в нем устроят столовую с самообслуживанием, а в каждую уборную поставят автомат с презервативами? Какая приличная семья внесет хоть пенни в фонд пожертвований? Вы знаете, чем это может кончиться.
– Ну, не берите в голову. Бывали передряги и похуже… Взять того казначея, как его…
– Фитцерберт.
– Другой бы колледж не выстоял.
– Нам это тоже не прошло даром. Если бы не случай с Фитцербертом, мы не зависели бы целиком от богатых родителей.
– Но мы справились, – настаивал сэр Кошкарт, – справимся и с нынешней чепухой. Вся болтовня о равноправии – просто мода. Фуй – и нету ее. Выпьем? – Он поднялся, подошел к книжному шкафу, где выстроилось собрание сочинений Вальтера Скотта: – Скотч?
Декан в замешательстве посмотрел на шкаф.
– Скотт? – переспросил он. Сэр Кошкарт и литература – вот уж нелепое сочетание.
– Или коньяк? – Генерал указал на том Камю в изящном переплете. Декан раздраженно покачал головой. Эта пародия на библиотеку невыносимо вульгарна.
– Может, вермут? – Гостеприимный хозяин полез было за Жюль Верном.
– Спасибо, не хочется, – отрезал его шокированный собеседник.
– Как хотите! – Сэр Кошкарт налил себе мартини из «Мартина Чезлвита» и уселся в кресло. – Ваше здоровье, – сказал он, поднимая стакан. Неуместная игривость генерала выводила Декана из себя. Он не для того тащился в Кофт, чтобы его потчевали шедеврами из ликеро-водочной библиотеки сэра Кошкарта.
– Кошкарт, – сурово сказал он, – мы не можем сидеть сложа руки, мы должны прекратить это безобразие.
Генерал кивнул:
– Точно.
– Словами тут не обойтись. Нужно действовать. Нужно привлечь общественность.
– Так вам и встанет общественность на защиту колледжа, в котором студенты взрывают что под руку подвернется. Здорово задумано, кстати – надуть презервативы газом. Подшутить, видно, хотел, трюк устроить. Осечка вышла.
– Прескверная осечка, – отрезал Декан. Он боялся, что разговор уйдет в сторону.
– Между нами, я и сам такое в молодости выкидывал! Вот, к примеру, недурная проделка. Я тогда новичком был в армии. Ну знаете, койки в казарме одна над другой. Так мы что придумали – нальешь в презерватив воды и сунешь кому-нибудь под одеяло – в ноги. Следите? Возвращается хозяин, плюхается на койку. Ну, презерватив лопается. Ну и приходится нижнему парню принять душ. Ха-ха!
– Очень забавно, – холодно сказал Декан.
– Еще не все. Парень внизу думает, что верхний на него помочился. Вскакивает, натурально, и давай тузить того. Обхохочешься. – Генерал допил «Мартина» и поднялся, чтобы вновь наполнить бокал. – Не передумали?
Декан задумчиво оглядел полки. Мюссе – мускат? Джером – ром? Теккерей – текила? Просветить разве генерала, что Теккерей жил не в Мексике? Или уже поздно, пусть остается при своих странных привычках? А что-нибудь тонизирующее, пожалуй, не помешает.
– Джин, – злобно сверкнул он глазами.
– Джойс, – мгновенно отреагировал генерал и потянулся за «Улиссом». Декан пытался собраться с мыслями. Легкомыслие сэра Кошкарта охладило его пыл. Он молча потягивал джин. Генерал курил сигару.
– Эх вы, ученая братия, – заговорил наконец сэр Кошкарт, как видно, заметив растерянность Декана, – все-то вы принимаете всерьез.
– Нам не до смеха.
– Ну конечно. Дело серьезное. Но принимать его всерьез не надо. Слыхали анекдот, который Геринг рассказал своему психиатру в Нюрнбергской тюрьме?
Декан покачал головой.
– О разных национальностях. Поучительный анекдотик. Возьмите одного немца – и что вы получите?
– Что мы получим?
– Хорошего работника. Возьмите двух немцев и получите рейхстаг. Трех немцев – войну.
Декан покорно улыбнулся:
– Очень интересно. Но непонятно, какое отношение немцы имеют к Покерхаусу.
– А вы не спешите. Один итальянец – тенор. Два итальянца – отступление. Три итальянца – безоговорочная капитуляция. Один англичанин – идиот, два англичанина – клуб, а три – Империя.
– Очень интересно, – повторил Декан. – Но немножко не ко времени. Империю мы уже потеряли.
– Потому что забыли: идиотизм города берет. Непростительная ошибка. Считались безмозглыми хлюпиками – жили себе припеваючи. А сейчас – хуже некуда. Богдеры проходу не дают. Теперь как? С виду – серьезный человек, а копни поглубже – дурак дураком. А раньше наоборот. Ни один иностранец не разберется. Вот Риббентроп заявился в Лондон – «Хайль Гитлер, ваше величество!» Вернулся в Германию и докладывает: англичане, мол, сплошь вырожденцы. Вот его и повесили в сороковых. А чтоб ему приглядеться повнимательней. Э, все одно, угодил бы на скамью подсудимых. А все потому, что судил по внешности. – Сэр Кошкарт усмехнулся и победоносно взглянул на Декана.
– Может, вы и правы, – неохотно признал тот. – Ректор, конечно, дурак.
– Умные парни почти всегда дураки. Заберут себе в голову какую-нибудь блажь – и никак ты их не свернешь. Оттого и добиваются своего. Так вот у них мозги устроены. Но в этом их беда. Из-за этого они дальше своего носа не видят. Жизни не знают, людей не знают.
Декан прихлебывал уже вторую порцию «Улисса» и с трудом, но следил за сбивчивой речью сэра Кошкарта. В подпитии воспринимать ее стало легче. Генерал выпил уже три бокала, и сидел, развалившись в кресле, похожий на старого, но могучего зверя. Глаза налились кровью и хитро поблескивают, испещренный жилками нос хищно подергивается, а рыжеватые усы воинственно топорщатся. Декан начал подозревать, что недооценил сэра Кошкарта О'Трупа. Оглушенный грохотом быстрых, коротких, сыпавшихся, как горох, словечек и шуточек – может, он был полковым барабанщиком? – Декан все-таки улавливал в этой какофонии нужную ноту. Он взял предложенную генералом сигару, попыхивал ей и слушал похвальное слово глупости.
– Вот я и говорю, идиотизм – штука хорошая, и зря мы от него нос воротим. С дурака что взять? Кто его всерьез принимает? А дурак заметит, что ты на него ноль внимания, изловчится и хвать тебя за… за мошонку. Безотказный маневр. Вот и с Богдером так надо.
– Хватать его за… Ну это слишком…
– Его, поди, и хватать-то не за что. То-то жена его ходит как тень. Тощая, бледная. Может, он больше мальчиков любит?
Декан содрогнулся:
– Не знаю, не знаю…
– А жаль. Хороша приманка.
– Приманка?
– Ну, в капкан надо положить приманку.
– В капкан? – Декан был не готов к разговору об охоте.
– Западня. Бейте по слабому месту. – Генерал поднялся, отошел к окну.
– «Овечка блеет, тигр прыгает». Это из «Стоки» [28]. Гениальная книга.
– Ах, да, – вспомнил Декан, – я не упомянул еще кое-что. Ректор хочет продать Райдер-стрит.
Сэр Кошкарт, внимательно созерцавший свое отражение в стекле, резко повернулся к нему:
– Райдер-стрит?
– Чтобы добыть средства на восстановление башни, – пояснил Декан. – Собственность колледжа, трущобы, по правде сказать. Там живут слуги.
Генерал сел и подергал ус:
– Кухмистер тоже?
– Кухмистер, повар, младший привратник, садовник – одним словом, прислуга.
– Нет, так не пойдет. Нельзя оставить старых ломовиков без конюшни. Нельзя выгнать их на улицу. Старые служаки. Так порядочные люди не поступают. – Тусклые глаза генерала вдруг блеснули. – А кстати, неплохая мысль.
– Прошу вас, Кошкарт, – взмолился Декан, – что-нибудь одно. «Так не поступают» и «неплохая мысль» – или то, или то.
– Подумайте, как будет выглядеть Богдер? Плохая слава для социалиста. Заголовки в газетах. Так их и вижу. И Богдер заткнется.
Постепенно до Декана начал доходить смысл этой шрапнельной скороговорки.
– А-а, – протянул он.
Генерал злорадно подмигнул:
– Неплохо задумано?
Декан нетерпеливо наклонился к нему:
– Слышали о таком субъекте, Каррингтоне? Корнелиус Каррингтон. Тип с телевидения. Распинается про экологию. – Декан почувствовал, что и сам заразился шрапнельным стилем генерала, но он уже вошел в такой раж, что это его не смутило.
У сэра Кошкарта горели глаза, а ноздри раздувались, как у бронзового боевого коня.
– Прямо в точку. Влиятельный малый. Лучше не придумаешь. Грязная работа по его части.
– Правильно. Можете устроить?
– Приглашу. Сноб. Визжать будет от восторга. Навести его на след – такое начнется!
Довольно посмеиваясь, Декан допил свой джин.
– Случай в его вкусе. И хотя мне претит мысль о еще большей огласке… Этот несчастный паренек, Пупсер, наделал нам массу неприятностей. Но если наш приятель Каррингтон заставит сэра Богдера призадуматься… Вы уверены, что он приедет?
– Приедет. Займусь этим. Мы в одном клубе. Не знаю, почему его не забаллотировали? Обделаем дельце завтра.
* * *
Вечером, покидая Кофт-Касл, Декан был почти счастлив, хотя еле-еле, неверной походкой доплелся до машины. В привратницкой он заметил Кухмистера, который сидел, уставившись на газовый рожок.«Надо спросить его, как мы выступили», – пробормотал Декан и вошел в привратницкую.
Кухмистер поднялся.
– Я не смог посмотреть регату сегодня. Как там?
– Обошли нас, сэр, – удрученно ответил Кухмистер.
Декан печально покачал головой:
– Жаль, но не беда, наверстаем в мае.
– Да, сэр, – подтвердил Кухмистер без обычного своего энтузиазма.
«Стареет, бедняга», – подумал Декан и, оступаясь, побрел по двору мимо красных фонарей, освещавших последствия сексуальной невоздержанности Пупсера.
13
Корнелиус Каррингтон отправился в Кембридж на поезде. В Британской железной дороге есть что-то устойчивое, неизменное, гармонирующее с той сладостной тоской по прошлому, которая была отличительным признаком его программ. Он сидел в вагоне-ресторане, пил крепкий – и такой традиционный! – чай, раздумывал о неожиданном приглашении сэра Кошкарта и разглядывал попутчиков. Поезд задребезжал мимо многоэтажек и фабрик Хэкни и Пондер-Энда. Каррингтон поспешно отпрянул от окна – отпрянул от вульгарности реальной жизни – и задумался: а не попросить ли еще чаю с тостом. Каррингтон предпочитал жить в собственном, отгороженном от реальности мирке. Мирке, где царили пастельные тона, неопределенность, неуверенность. Однако, ораторствуя на телеэкране, он и впрямь казался Иеремией, хотя и исполненным кротости. Передачи его выходили нерегулярно, но всегда очень кстати. В них он гневно обрушивался на панельные многоквартирные дома, порицая их с моральной и эстетической точки зрения, и пел хвалу затейливым мостовым и причудливым особнякам в псевдотюдоровском стиле: по его мнению, они воплощали чистоту нравов в предместьях. Но крестовый поход Каррингтона не ограничивался архитектурой. С истинно религиозным жаром, но без малейшего намека на какую-то конкретную религию он призывал к достижению недостижимых целей. Не один бедняга, пристрастившийся к денатурату благодаря программе Каррингтона, прославился своими алкогольными наклонностями на всю страну, а несколько наркоманов, испытывавшие ломку на глазах съемочной группы и миллионов зрителей, сами не подозревали, что их корчи имеют такое общественное значение. Программы Каррингтона позволяли нескольким миллионам зрителей, не выходя из дома, почувствовать себя филантропами, а это, что ни говори, очень приятное чувство. И как-то так выходило, что все в этом мире хорошо, хотя все из рук вон плохо. О чем бы ни шла речь, Корнелиус Каррингтон всегда ухитрялся сочетать обличительный пафос с развлекательностью, и если и сгущал краски, то вслед за тем немедленно успокаивал перепуганных зрителей. Он был прямо-таки создан для этого: его облик, манеры могли успокоить кого угодно. Он олицетворял саму надежность и человечность британского образа жизни. Пусть полицейских убивают на каждом углу (а послушать Каррингтона – их отстреливали сотнями), все равно закон защитит честных британцев.