Страница:
– Да, дорогая, нет, дорогая, – отвечал полковник на все аргументы миссис Хиткоут-Килкуун, что коммандант будет смотреться вполне уместно среди других членов клуба.
– В конце концов, он же не какой-то неграмотный мужик, – сказала она. – Он читал книги о Берри и он сам говорил мне, что он – поклонник Мастера.
Сказав это, она оставила мужчин в комнате одних и пошла на кухню проверить повара-зулуса, который отчаянно пытался сообразить, как приготовить filet de boeuf en chemise strasbourgeoise.[50]
Оставшись одни, мужчины переглянулись многозначительно и заулыбались.
– Шут на торжественном обеде – это бесподобно, проговорил полковник. – Думаю, мы получим массу удовольствия.
– Придворный клоун, – согласился майор. – Упоим его в стельку и славно посмеемся. Можно будет даже заставить этого типа снять штаны.
– Это идея, – поддержал полковник. – Поучим скота хорошим манерам, а?
Тем временем в санатории, у себя в комнате, коммандант Ван Хеерден штудировал «Этикет для всех», стараясь запомнить, какой вилкой следует есть рыбу. В шесть часов он помылся – с теми же вынужденными сложностями и ухищрениями, что и в прошлый раз, – а потом обильно полил себя дезодорантом, чтобы отшибить запах серы. После чего облачился в твидовый костюм от Харриса, который ему сшили в Пьембурге настоящие английские портные и который тщательно проутюжила его служанка, и ровно в семь вечера подъехал к особняку «Белые леди». Посыпанная гравием площадка перед домом была запружена машинами. Коммандант припарковал свою и поднялся по ступенькам парадного входа. Зулус-дворецкий открыл дверь, навстречу комманданту через холл поспешила миссис Хиткоут-Килкуун.
– О Боже, – выпалила она вместо приветствия, с ужасом глядя на костюм комманданта: все гости по случаю торжественного обеда пришли в вечерних костюмах. Однако она тут же спохватилась, решив продемонстрировать savoir-faire,[51] и со словами «Ну, да ладно. Теперь уже ничего не поделаешь», – проводила комманданта в комнату, наполненную табачным дымом, шумом разговора и народом.
– Я что-то нигде не вижу Генри, – рассудительно проговорила она, подводя комманданта к столу, за которым майор Блоксхэм разливал напитки. – Но Малыш сделает вам коктейль.
– Чем привыкли травиться, старина? – спросил майор.
Коммандант ответил, что с удовольствием выпил бы пива.
Взгляд майора выразил неодобрение.
– Ну уж нет, уважаемый, – сказал он. – Сегодня только коктейли. Вспоминаем славные двадцатые и все такое. Я вам сделаю «особый». – Не успел коммандант поинтересоваться, что туда входит, как майор уже энергично затряс шейкером.
– Очень вкусно, – сказал коммандант, потягивая из стакана напиток, состоявший из яблочного бренди и «Дюбонне» с добавлением хорошей порции водки, которая и придавала этому коктейлю «особость».
– Рад, что вам понравилось, – ответил майор. – Доканчивайте его, и я вам сделаю другой – «кувалду».
Но попробовать смесь рома, бренди и яблочного бренди в дополнение к «особому» коммандант не успел. Миссис Хиткоут-Килкуун постаралась по возможности быстрее и незаметнее провести его через толпу гостей, чтобы познакомить с мужем. Полковник с интересом уставился на костюм комманданта.
– Очень хорошо, что вы все-таки смогли к нам выбраться, коммандант, – приветствовал его хозяин с таким дружеским расположением, что это не на шутку встревожило супругу полковника. – Скажите, а буры всегда приходят на званые обеды в твидовых костюмах от Харриса?
– Ну Генри!.. – вмешалась миссис Хиткоут-Килкуун, прежде чем коммандант нашелся что ответить. – Коммандант просто не ожидал, что у нас тут, в деревне, будет официальный прием. Муж, – повернулась она к комманданту, такой педант в… – Ее заключительные слова потонули в ударе колоссального гонга. Когда звук его замер, зулус-дворецкий пригласил всех к столу. На часах было половина восьмого. Миссис Хиткоут-Килкуун вихрем промчалась через комнату и набросилась на дворецкого. Резко отчитав его и дважды назвав черным чурбаном, хозяйка повернулась к гостям с фарфоровой улыбкой на лице.
– Прошу прощения, небольшое недоразумение со временем, – сказала она.
Пробормотав еще что-то насчет того, как трудно в наше время раздобыть приличных слуг, она смешалась с толпой. Коммандант, оставшись в одиночестве, допил свой «особый» коктейль, подошел к бару и попросил сделать ему «кувалду». После чего отыскал тихий уголок рядом с аквариумом, в котором плавала золотая рыбка, подходившая по цвету к его костюму, и устроился там, наблюдая за остальными гостями. Среди собравшихся выделялся один лишь полковник: его желчный взгляд позволял угадать в нем человека выдающихся достоинств. Все же остальные представляли собой тот тип людей, который коммандант меньше всего ожидал здесь встретить. Казалось, будто их сопровождает атмосфера какой-то самоуверенной неуверенности; а речи этих людей явно недоставало того легкого городского юмора и ироничности, что изобиловали на страницах романа «Берри и компания». В стоявшей рядом с коммандантом небольшой группе низенький толстенький человечек объяснял своим слушателям, как можно получить пятидесятипроцентную скидку при покупке холодильника. Рядом кто-то страстно доказывал, что мясо стоит покупать только оптом. Коммандант не спеша двинулся по комнате, стараясь прислушиваться к другим разговорам. До него долетали только отдельные фразы, из которых, однако, можно было составить себе общее представление. Говорили о розах, о предстоящих в июле скачках, о чьем-то разводе. Когда коммандант, обойдя комнату, вновь добрался до бара, майор Блоксхэм протянул ему новый коктейль, назвав его «третья степень».
– Ну как, старина, годится? – спросил он, однако попробовать коктейль коммандант не успел. Снова раздался громкий вибрирующий звук гонга, приглашавший гостей к столу. Не желая, чтобы коктейль пропал зря, коммандант вылил его в аквариум, в котором плавала золотая рыбка.
– Садитесь между Маркизой и мной, – сказала миссис Хиткоут-Килкуун, пока гости отыскивали свои места за длинным обеденным столом. – Здесь вы будете в безопасности. – Она показала комманданту на место рядом с весьма странным человеком, облаченным в вечерний костюм, который называл всех подряд «дорогой» или «дорогая». Заметив, что человек как-то слишком внимательно, изучающе разглядывает его, коммандант, которому этот взгляд показался неприятным, немного передвинул свой стул поближе к месту, где сидела миссис Хиткоут-Килкуун. Коммандант повертел в руках серебряные ножи и вилки, лежавшие рядом с его тарелкой, и почувствовал на себе какой-то странный взгляд полковника. Когда разговоры за столом немного приутихли, сидевший справа от комманданта человек спросил его, чем он занимается.
– Занимаюсь? – переспросил коммандант, не вполне понимая, куда клонит собеседник. Вопрос прозвучал так, что ответить на него можно было бы по-разному.
Маркиза мгновенно уловила смущение комманданта.
– В смысле – чем вы зарабатываете на жизнь, дорогой? Не чем вы занимаетесь со мной – этого я не имела в виду, могу вас уверить.
Сидевшие за столом засмеялись, когда же коммандант сказал, что он полицейский, смех стал еще громче. Коммандант хотел было заявить, что повидал на своем веку достаточно распиздя́ев, которые корчили из себя невесть что, но тут миссис Хиткоут-Килкуун прошептала ему на ухо: «Это женщина». Коммандант побелел от мысли, какой ляп он чуть было не совершил, и, чтобы прийти в себя, сделал добрый глоток австралийского бургундского, которое, по мнению полковника, почти не уступало шамбертену урожая 1959 года.
К концу обеда, когда стали подавать кофе и портвейн, комманданту удалось восстановить самообладание. При этом он дважды отыгрался, оба раза совершенно случайно. Первый раз, когда спросил, присутствует ли на обеде муж Маркизы. А второй, когда потянулся мимо нее за солью и нечаянно задел Маркизу за то место, где у нее должна была бы быть грудь по-видимому, тщательно скрываемая. Сидевшая слева от него миссис Хиткоут-Килкуун, раскрасневшаяся от вина и близости комманданта, излучавшего вокруг мужское обаяние, осторожно прижималась к нему под столом ногой, широко улыбалась и все время дотрагивалась кончиками пальцев до своих жемчужных сережек. Когда полковник встал и предложил тост за Мастера, миссис Хиткоут-Килкуун слегка подтолкнула комманданта локтем и показала глазами на фотографию, висевшую над камином.
– Этот майор Мерсер, прошептала она, – Дорнфорд Йейтс.
Коммандант кивнул и стал внимательно разглядывать лицо, пристально смотревшее на него с фотографии и выражавшее откровенное омерзение при виде мира и его обитателей. Сильный и жестокий взгляд горящих глаз, один из которых был больше другого; ощетинившиеся усы; автор романтическкх книг скорее смахивал на рассвирепевшего сержанта. «Наверное, слово „авторитет“ происходит от „автора“», – подумал коммандант, машинально передавая бутылку с портвейном не в ту сторону, в какую следовало бы. Из уважения к Маркизе женщины остались за столом, и теперь официант-зулус обносил гостей сигарами.
– Это вам не «Генри Клэй» – всего-навсего родезийские «маканудос», – скромно сказал полковник. Коммандант взял сигару и закурил.
– Никогда не пробовали скрутить такую сами? – спросил он полковника и был удивлен тем, что тот немедленно залился румянцем.
– Разумеется, нет, ответил полковник Хиткоут-Килкуун, который начал выходить из себя еще тогда, когда портвейн отправился не в ту сторону. – Кто же сворачивает себе сигары сам?!
– Я, например, – с нескрываемой иронией произнес коммандант. – У моей бабки была ферма в Магалиесбурге. Она выращивала табак. А сигары скручиваются на ляжках, на внутренней их стороне.
– Просто жуть как романтично, – ледяным тоном заметила Маркиза. Когда хохот за столом затих, коммандант как ни в чем не бывало продолжил свой рассказ.
– Бабка нюхала табак. А мы все крошили его для нее.
Окружавшие стол раскрасневшиеся лица молча уставились на человека в твидовом костюме от Харриса, бабка которого, по его собственному признанию, нюхала табак.
– Да, красочная у вас семейка, – заметил толстяк, знавший, как получать скидки на холодильники, и испугался, увидев, что коммандант внезапно наклонился в его сторону через стол с выражением неописуемой ярости на лице.
– Если бы я не находился в чужом доме, вы бы по жалели о своих словах, – прорычал коммандант. Толстяк побледнел, а миссис Хиткоут-Килкуун умиротворяюще положила свою руку на руку комманданта.
– Я что-нибудь не так сказал? – поинтересовался толстяк.
– Полагаю, мистер Эванс имел в виду, что у вас очень интересная семья, – прошептала миссис Хиткоут-Килкуун комманданту.
– Мне так не показалось, – ответил тот. Полковник Хиткоут-Килкуун, сидевший на противоположном конце стола, решил, что пора ему заявить о своей власти, и приказал официантам подавать ликеры. Решение оказалось не самым удачным. Майор Блоксхэм, уязвленный тем, что его убойные коктейли не привели комманданта в такое состояние, когда из него можно было бы сделать всеобщее посмешище, предложил комманданту шартрез. Ван Хеерден с интересом наблюдал, пока в его стакан для портвейна наливали ликер.
– Никогда в жизни не видел зеленого вина, – признался он.
– Ну, старина, ведь его же делают из зеленого винограда, – проговорил майор, и сидевшие за столом снова разразились хохотом. – Это надо пить залпом и до дна.
Миссис Хиткоут-Килкуун все это очень не понравилось.
– Как же низко ты можешь пасть, Малыш? – с недовольством в голосе то ли спросила, то ли констатировала она. Тем временем коммандант залпом выпил налитый ему стакан.
– Зато вы способны подняться так высоко, – весело ответил майор.
Маркиза решила тоже вступить в разговор.
– Высоко? Дорогие вы мои, – воскликнула она, – вам бы надо посидеть на моем месте, тогда бы вы поняли. Это же совершеннейшая горгонзола,[52] могу вас уверить!
Ее слова вызвали некоторое замешательство: официант поспешил поставить перед Маркизой поднос с сыром. Не обращая на все это внимания, коммандант Ван Хеерден сидел, счастливо улыбаясь, и чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Он решил извиниться перед толстяком и уже было открыл для этого рот, но тут майор Блоксхэм предложил ему еще стаканчик шартреза. Коммандант с благодарностью принял предложение, несмотря на полученный от миссис Хиткоут-Килкуун резкий толчок в бок.
– Полагаю, мы все должны присоединиться к комманданту, – внезапно сказала она, – нельзя, чтобы он пил в одиночестве. Малыш, наполни все стаканчики для портвейна.
Майор недоумевающе посмотрел на нее.
– Все? – переспросил он.
– Ты слышал, что я сказала, – подтвердила миссис Хиткоут-Килкуун, переводя осуждающий взгляд с майора на полковника и обратно. – Все. Думаю, в честь нашего гостя мы должны выпить за южноафриканскую полицию.
– Черта с два буду я пить полный стакан шартреза за что бы то ни было, – изрек полковник.
– Я вам никогда не рассказывала, как Генри провел войну? – спросила миссис Хиткоут-Килкуун сидевших за столом. Полковник побледнел и поднял свой стакан.
– За южноафриканскую полицию, – поспешно поддержал он.
– За южноафриканскую полицию, – торжествующе повторила миссис Хиткоут-Килкуун и внимательно проследила за тем, чтобы полковник и майор Блоксхэм выпили свои стаканы до дна.
Совершенно не видя и не понимая происходящего и потому пребывая в счастливом неведении, коммандант сидел и улыбался. Так вот как англичане проводят свое свободное время, думал он, и чувствовал себя столь же прекрасно, как в собственном доме.
После того как был произнесен тост и все выпили, наступила полная тишина: каждый сидел и думал, что натворит стакан шартреза с его почками. Коммандант Ван Хеерден встал.
– Я испытываю огромное удовлетворение от того, что нахожусь сегодня здесь, в этом прекрасном обществе, – сказал коммандант, выдержал паузу и посмотрел на сидевших за столом гостей, которые помутневшими глазами уставились в ответ на него самого.
– То, что я собираюсь сказать, возможно, удивит некоторых из вас. – На противоположном конце стола полковник Хиткоут-Килкуун прикрыл глаза и вздрогнул. Если тост комманданта окажется сродни его вкусам в одежде и вине… бр-р, даже страшно подумать! Но в этом случае полковник оказался приятно удивлен. – Как вам известно, я африканер, – продолжал коммандант. – Или, как говорите вы, англичане, – бур. Но я хочу, чтобы вы все знали: я восхищаюсь англичанами и хочу предложить тост за Британскую империю!
До полковника не сразу дошел смысл сказанного коммандантом. Он удивленно открыл глаза и с еще большим удивлением увидел, что коммандант держит бутылку бенедиктина и сам наполняет из нее стаканы сидящих за столом.
– Ну что же ты, Генри, – сказала миссис Хиткоут-Килкуун в ответ на умоляющий взгляд полковника, – за Британскую империю!
– О Боже, – простонал полковник. Коммандант разлил ликер и поднял свой стакан.
– За Британскую империю, – повторил он и опорожнил стакан, а потом зло уставился на полковника, который только пригубил из своего стакана и теперь не знал, как поступить с остальным.
– Ну что же ты. Генри, – снова сказала миссис Хиткоут-Килкуун. Полковник допил свой стакан до конца и обмяк на стуле.
Коммандант испытывал прилив настоящего счастья. Чувство некоторого разочарования, омрачившее было начало вечера, теперь почти исчезло. Исчезла и Маркиза. Мужественно попытавшись что-то сказать напоследок, она сумела произнести только в очередной раз «дорогой…» и сползла под стол – впрочем, и тут выдержав до конца присущую ей элегантность. Вскоре и у других гостей стали проявляться последствия преданности комманданта Ван Хеердена Британской империи. Воспользовавшись этим, официант – по всей видимости, стремившийся пораньше отправиться спать, – решил ускорить процесс и подал одновременно поднос с сыром и сигары.
Полковник Хиткоут-Килкуун вознамерился поправить его.
– Сыр и сигары не сочетаются друг с дру… – проговорил он и вдруг, шатаясь, поспешил выйти из комнаты. С его уходом вечеринка распалась сама собой. Толстяк заснул. Майору Блоксхэму было плохо. А миссис Хиткоут-Килкуун прижималась к комманданту уже не только ногой, но всем, чем могла. «Возьми меня…» – пробормотала она и упала ему на колени. Коммандант с нежностью посмотрел на ее локоны, седина в которых была подкрашена до синевы, с непривычной для себя галантностью поднял ее голову со своих колен и встал.
– Пора спать, – сказал он и, аккуратно подняв миссис Хиткоут-Килкуун со стула, понес ее в спальню. Следом за ним шел зулус-дворецкий, по-видимому, заподозривший что-нибудь недоброе в намерениях комманданта.
Когда Ван Хеерден опустил хозяйку дома на постель, миссис Хиткоут-Килкуун улыбнулась во сне.
– Не сейчас, дорогой, – пробормотала она. Видимо, ей что-то снилось. – Не сейчас. Завтра.
Коммандант на цыпочках вышел из спальни и отправился поблагодарить хозяина дома за прекрасный вечер. Однако в столовой полковника не было, а остальные члены «клуба Дорнфорда Йейтса» лежали неподвижно – кто на столе, кто под ним. Только майор Блоксхэм подавал некоторые признаки жизни, однако признаки эти были таковы, что вступить с ним в разговор было бы невозможно.
Коммандант попрощался на африкаанс, в ответ на что из майора вырвался новый фонтан. Окинув взглядом комнату, коммандант вдруг заметил какое-то движение под столом. Некто явно пытался привести в чувство Маркизу, хотя коммандант и не понял, почему для этого понадобилось снимать с нее брюки. Приподняв край скатерти, коммандант заглянул под стол и встретился с чьим-то взглядом. Увидев это лицо, коммандант внезапно почувствовал себя плохо. «Похоже, я крепко перебрал», – подумал он и, отпустив скатерть, поспешно вышел из комнаты, на ходу припоминая, что он слышал о симптомах белой горячки. В саду к треску цикад время от времени примешивался звук щелкающих ножниц полковника, однако коммандант не обратил на это внимания. Перед его мысленным взором стояли глаза, уставившиеся на него из-под скатерти. Два маленьких, круглых, блестящих, как бусинки, глаза и противное, отталкивающее лицо. Это было лицо констебля Элса. Но ведь констебль Элс мертв! «Скоро мне уже начнут мерещиться розовые слоны», – с ужасом подумал коммандант, забираясь в машину. Назад, к себе в санаторий, он ехал крайне осторожно, а добравшись до своего номера, постарался выпить как можно больше этой отвратительной воды, чтобы хорошенько прочистить желудок.
– В конце концов, он же не какой-то неграмотный мужик, – сказала она. – Он читал книги о Берри и он сам говорил мне, что он – поклонник Мастера.
Сказав это, она оставила мужчин в комнате одних и пошла на кухню проверить повара-зулуса, который отчаянно пытался сообразить, как приготовить filet de boeuf en chemise strasbourgeoise.[50]
Оставшись одни, мужчины переглянулись многозначительно и заулыбались.
– Шут на торжественном обеде – это бесподобно, проговорил полковник. – Думаю, мы получим массу удовольствия.
– Придворный клоун, – согласился майор. – Упоим его в стельку и славно посмеемся. Можно будет даже заставить этого типа снять штаны.
– Это идея, – поддержал полковник. – Поучим скота хорошим манерам, а?
Тем временем в санатории, у себя в комнате, коммандант Ван Хеерден штудировал «Этикет для всех», стараясь запомнить, какой вилкой следует есть рыбу. В шесть часов он помылся – с теми же вынужденными сложностями и ухищрениями, что и в прошлый раз, – а потом обильно полил себя дезодорантом, чтобы отшибить запах серы. После чего облачился в твидовый костюм от Харриса, который ему сшили в Пьембурге настоящие английские портные и который тщательно проутюжила его служанка, и ровно в семь вечера подъехал к особняку «Белые леди». Посыпанная гравием площадка перед домом была запружена машинами. Коммандант припарковал свою и поднялся по ступенькам парадного входа. Зулус-дворецкий открыл дверь, навстречу комманданту через холл поспешила миссис Хиткоут-Килкуун.
– О Боже, – выпалила она вместо приветствия, с ужасом глядя на костюм комманданта: все гости по случаю торжественного обеда пришли в вечерних костюмах. Однако она тут же спохватилась, решив продемонстрировать savoir-faire,[51] и со словами «Ну, да ладно. Теперь уже ничего не поделаешь», – проводила комманданта в комнату, наполненную табачным дымом, шумом разговора и народом.
– Я что-то нигде не вижу Генри, – рассудительно проговорила она, подводя комманданта к столу, за которым майор Блоксхэм разливал напитки. – Но Малыш сделает вам коктейль.
– Чем привыкли травиться, старина? – спросил майор.
Коммандант ответил, что с удовольствием выпил бы пива.
Взгляд майора выразил неодобрение.
– Ну уж нет, уважаемый, – сказал он. – Сегодня только коктейли. Вспоминаем славные двадцатые и все такое. Я вам сделаю «особый». – Не успел коммандант поинтересоваться, что туда входит, как майор уже энергично затряс шейкером.
– Очень вкусно, – сказал коммандант, потягивая из стакана напиток, состоявший из яблочного бренди и «Дюбонне» с добавлением хорошей порции водки, которая и придавала этому коктейлю «особость».
– Рад, что вам понравилось, – ответил майор. – Доканчивайте его, и я вам сделаю другой – «кувалду».
Но попробовать смесь рома, бренди и яблочного бренди в дополнение к «особому» коммандант не успел. Миссис Хиткоут-Килкуун постаралась по возможности быстрее и незаметнее провести его через толпу гостей, чтобы познакомить с мужем. Полковник с интересом уставился на костюм комманданта.
– Очень хорошо, что вы все-таки смогли к нам выбраться, коммандант, – приветствовал его хозяин с таким дружеским расположением, что это не на шутку встревожило супругу полковника. – Скажите, а буры всегда приходят на званые обеды в твидовых костюмах от Харриса?
– Ну Генри!.. – вмешалась миссис Хиткоут-Килкуун, прежде чем коммандант нашелся что ответить. – Коммандант просто не ожидал, что у нас тут, в деревне, будет официальный прием. Муж, – повернулась она к комманданту, такой педант в… – Ее заключительные слова потонули в ударе колоссального гонга. Когда звук его замер, зулус-дворецкий пригласил всех к столу. На часах было половина восьмого. Миссис Хиткоут-Килкуун вихрем промчалась через комнату и набросилась на дворецкого. Резко отчитав его и дважды назвав черным чурбаном, хозяйка повернулась к гостям с фарфоровой улыбкой на лице.
– Прошу прощения, небольшое недоразумение со временем, – сказала она.
Пробормотав еще что-то насчет того, как трудно в наше время раздобыть приличных слуг, она смешалась с толпой. Коммандант, оставшись в одиночестве, допил свой «особый» коктейль, подошел к бару и попросил сделать ему «кувалду». После чего отыскал тихий уголок рядом с аквариумом, в котором плавала золотая рыбка, подходившая по цвету к его костюму, и устроился там, наблюдая за остальными гостями. Среди собравшихся выделялся один лишь полковник: его желчный взгляд позволял угадать в нем человека выдающихся достоинств. Все же остальные представляли собой тот тип людей, который коммандант меньше всего ожидал здесь встретить. Казалось, будто их сопровождает атмосфера какой-то самоуверенной неуверенности; а речи этих людей явно недоставало того легкого городского юмора и ироничности, что изобиловали на страницах романа «Берри и компания». В стоявшей рядом с коммандантом небольшой группе низенький толстенький человечек объяснял своим слушателям, как можно получить пятидесятипроцентную скидку при покупке холодильника. Рядом кто-то страстно доказывал, что мясо стоит покупать только оптом. Коммандант не спеша двинулся по комнате, стараясь прислушиваться к другим разговорам. До него долетали только отдельные фразы, из которых, однако, можно было составить себе общее представление. Говорили о розах, о предстоящих в июле скачках, о чьем-то разводе. Когда коммандант, обойдя комнату, вновь добрался до бара, майор Блоксхэм протянул ему новый коктейль, назвав его «третья степень».
– Ну как, старина, годится? – спросил он, однако попробовать коктейль коммандант не успел. Снова раздался громкий вибрирующий звук гонга, приглашавший гостей к столу. Не желая, чтобы коктейль пропал зря, коммандант вылил его в аквариум, в котором плавала золотая рыбка.
– Садитесь между Маркизой и мной, – сказала миссис Хиткоут-Килкуун, пока гости отыскивали свои места за длинным обеденным столом. – Здесь вы будете в безопасности. – Она показала комманданту на место рядом с весьма странным человеком, облаченным в вечерний костюм, который называл всех подряд «дорогой» или «дорогая». Заметив, что человек как-то слишком внимательно, изучающе разглядывает его, коммандант, которому этот взгляд показался неприятным, немного передвинул свой стул поближе к месту, где сидела миссис Хиткоут-Килкуун. Коммандант повертел в руках серебряные ножи и вилки, лежавшие рядом с его тарелкой, и почувствовал на себе какой-то странный взгляд полковника. Когда разговоры за столом немного приутихли, сидевший справа от комманданта человек спросил его, чем он занимается.
– Занимаюсь? – переспросил коммандант, не вполне понимая, куда клонит собеседник. Вопрос прозвучал так, что ответить на него можно было бы по-разному.
Маркиза мгновенно уловила смущение комманданта.
– В смысле – чем вы зарабатываете на жизнь, дорогой? Не чем вы занимаетесь со мной – этого я не имела в виду, могу вас уверить.
Сидевшие за столом засмеялись, когда же коммандант сказал, что он полицейский, смех стал еще громче. Коммандант хотел было заявить, что повидал на своем веку достаточно распиздя́ев, которые корчили из себя невесть что, но тут миссис Хиткоут-Килкуун прошептала ему на ухо: «Это женщина». Коммандант побелел от мысли, какой ляп он чуть было не совершил, и, чтобы прийти в себя, сделал добрый глоток австралийского бургундского, которое, по мнению полковника, почти не уступало шамбертену урожая 1959 года.
К концу обеда, когда стали подавать кофе и портвейн, комманданту удалось восстановить самообладание. При этом он дважды отыгрался, оба раза совершенно случайно. Первый раз, когда спросил, присутствует ли на обеде муж Маркизы. А второй, когда потянулся мимо нее за солью и нечаянно задел Маркизу за то место, где у нее должна была бы быть грудь по-видимому, тщательно скрываемая. Сидевшая слева от него миссис Хиткоут-Килкуун, раскрасневшаяся от вина и близости комманданта, излучавшего вокруг мужское обаяние, осторожно прижималась к нему под столом ногой, широко улыбалась и все время дотрагивалась кончиками пальцев до своих жемчужных сережек. Когда полковник встал и предложил тост за Мастера, миссис Хиткоут-Килкуун слегка подтолкнула комманданта локтем и показала глазами на фотографию, висевшую над камином.
– Этот майор Мерсер, прошептала она, – Дорнфорд Йейтс.
Коммандант кивнул и стал внимательно разглядывать лицо, пристально смотревшее на него с фотографии и выражавшее откровенное омерзение при виде мира и его обитателей. Сильный и жестокий взгляд горящих глаз, один из которых был больше другого; ощетинившиеся усы; автор романтическкх книг скорее смахивал на рассвирепевшего сержанта. «Наверное, слово „авторитет“ происходит от „автора“», – подумал коммандант, машинально передавая бутылку с портвейном не в ту сторону, в какую следовало бы. Из уважения к Маркизе женщины остались за столом, и теперь официант-зулус обносил гостей сигарами.
– Это вам не «Генри Клэй» – всего-навсего родезийские «маканудос», – скромно сказал полковник. Коммандант взял сигару и закурил.
– Никогда не пробовали скрутить такую сами? – спросил он полковника и был удивлен тем, что тот немедленно залился румянцем.
– Разумеется, нет, ответил полковник Хиткоут-Килкуун, который начал выходить из себя еще тогда, когда портвейн отправился не в ту сторону. – Кто же сворачивает себе сигары сам?!
– Я, например, – с нескрываемой иронией произнес коммандант. – У моей бабки была ферма в Магалиесбурге. Она выращивала табак. А сигары скручиваются на ляжках, на внутренней их стороне.
– Просто жуть как романтично, – ледяным тоном заметила Маркиза. Когда хохот за столом затих, коммандант как ни в чем не бывало продолжил свой рассказ.
– Бабка нюхала табак. А мы все крошили его для нее.
Окружавшие стол раскрасневшиеся лица молча уставились на человека в твидовом костюме от Харриса, бабка которого, по его собственному признанию, нюхала табак.
– Да, красочная у вас семейка, – заметил толстяк, знавший, как получать скидки на холодильники, и испугался, увидев, что коммандант внезапно наклонился в его сторону через стол с выражением неописуемой ярости на лице.
– Если бы я не находился в чужом доме, вы бы по жалели о своих словах, – прорычал коммандант. Толстяк побледнел, а миссис Хиткоут-Килкуун умиротворяюще положила свою руку на руку комманданта.
– Я что-нибудь не так сказал? – поинтересовался толстяк.
– Полагаю, мистер Эванс имел в виду, что у вас очень интересная семья, – прошептала миссис Хиткоут-Килкуун комманданту.
– Мне так не показалось, – ответил тот. Полковник Хиткоут-Килкуун, сидевший на противоположном конце стола, решил, что пора ему заявить о своей власти, и приказал официантам подавать ликеры. Решение оказалось не самым удачным. Майор Блоксхэм, уязвленный тем, что его убойные коктейли не привели комманданта в такое состояние, когда из него можно было бы сделать всеобщее посмешище, предложил комманданту шартрез. Ван Хеерден с интересом наблюдал, пока в его стакан для портвейна наливали ликер.
– Никогда в жизни не видел зеленого вина, – признался он.
– Ну, старина, ведь его же делают из зеленого винограда, – проговорил майор, и сидевшие за столом снова разразились хохотом. – Это надо пить залпом и до дна.
Миссис Хиткоут-Килкуун все это очень не понравилось.
– Как же низко ты можешь пасть, Малыш? – с недовольством в голосе то ли спросила, то ли констатировала она. Тем временем коммандант залпом выпил налитый ему стакан.
– Зато вы способны подняться так высоко, – весело ответил майор.
Маркиза решила тоже вступить в разговор.
– Высоко? Дорогие вы мои, – воскликнула она, – вам бы надо посидеть на моем месте, тогда бы вы поняли. Это же совершеннейшая горгонзола,[52] могу вас уверить!
Ее слова вызвали некоторое замешательство: официант поспешил поставить перед Маркизой поднос с сыром. Не обращая на все это внимания, коммандант Ван Хеерден сидел, счастливо улыбаясь, и чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Он решил извиниться перед толстяком и уже было открыл для этого рот, но тут майор Блоксхэм предложил ему еще стаканчик шартреза. Коммандант с благодарностью принял предложение, несмотря на полученный от миссис Хиткоут-Килкуун резкий толчок в бок.
– Полагаю, мы все должны присоединиться к комманданту, – внезапно сказала она, – нельзя, чтобы он пил в одиночестве. Малыш, наполни все стаканчики для портвейна.
Майор недоумевающе посмотрел на нее.
– Все? – переспросил он.
– Ты слышал, что я сказала, – подтвердила миссис Хиткоут-Килкуун, переводя осуждающий взгляд с майора на полковника и обратно. – Все. Думаю, в честь нашего гостя мы должны выпить за южноафриканскую полицию.
– Черта с два буду я пить полный стакан шартреза за что бы то ни было, – изрек полковник.
– Я вам никогда не рассказывала, как Генри провел войну? – спросила миссис Хиткоут-Килкуун сидевших за столом. Полковник побледнел и поднял свой стакан.
– За южноафриканскую полицию, – поспешно поддержал он.
– За южноафриканскую полицию, – торжествующе повторила миссис Хиткоут-Килкуун и внимательно проследила за тем, чтобы полковник и майор Блоксхэм выпили свои стаканы до дна.
Совершенно не видя и не понимая происходящего и потому пребывая в счастливом неведении, коммандант сидел и улыбался. Так вот как англичане проводят свое свободное время, думал он, и чувствовал себя столь же прекрасно, как в собственном доме.
После того как был произнесен тост и все выпили, наступила полная тишина: каждый сидел и думал, что натворит стакан шартреза с его почками. Коммандант Ван Хеерден встал.
– Я испытываю огромное удовлетворение от того, что нахожусь сегодня здесь, в этом прекрасном обществе, – сказал коммандант, выдержал паузу и посмотрел на сидевших за столом гостей, которые помутневшими глазами уставились в ответ на него самого.
– То, что я собираюсь сказать, возможно, удивит некоторых из вас. – На противоположном конце стола полковник Хиткоут-Килкуун прикрыл глаза и вздрогнул. Если тост комманданта окажется сродни его вкусам в одежде и вине… бр-р, даже страшно подумать! Но в этом случае полковник оказался приятно удивлен. – Как вам известно, я африканер, – продолжал коммандант. – Или, как говорите вы, англичане, – бур. Но я хочу, чтобы вы все знали: я восхищаюсь англичанами и хочу предложить тост за Британскую империю!
До полковника не сразу дошел смысл сказанного коммандантом. Он удивленно открыл глаза и с еще большим удивлением увидел, что коммандант держит бутылку бенедиктина и сам наполняет из нее стаканы сидящих за столом.
– Ну что же ты, Генри, – сказала миссис Хиткоут-Килкуун в ответ на умоляющий взгляд полковника, – за Британскую империю!
– О Боже, – простонал полковник. Коммандант разлил ликер и поднял свой стакан.
– За Британскую империю, – повторил он и опорожнил стакан, а потом зло уставился на полковника, который только пригубил из своего стакана и теперь не знал, как поступить с остальным.
– Ну что же ты. Генри, – снова сказала миссис Хиткоут-Килкуун. Полковник допил свой стакан до конца и обмяк на стуле.
Коммандант испытывал прилив настоящего счастья. Чувство некоторого разочарования, омрачившее было начало вечера, теперь почти исчезло. Исчезла и Маркиза. Мужественно попытавшись что-то сказать напоследок, она сумела произнести только в очередной раз «дорогой…» и сползла под стол – впрочем, и тут выдержав до конца присущую ей элегантность. Вскоре и у других гостей стали проявляться последствия преданности комманданта Ван Хеердена Британской империи. Воспользовавшись этим, официант – по всей видимости, стремившийся пораньше отправиться спать, – решил ускорить процесс и подал одновременно поднос с сыром и сигары.
Полковник Хиткоут-Килкуун вознамерился поправить его.
– Сыр и сигары не сочетаются друг с дру… – проговорил он и вдруг, шатаясь, поспешил выйти из комнаты. С его уходом вечеринка распалась сама собой. Толстяк заснул. Майору Блоксхэму было плохо. А миссис Хиткоут-Килкуун прижималась к комманданту уже не только ногой, но всем, чем могла. «Возьми меня…» – пробормотала она и упала ему на колени. Коммандант с нежностью посмотрел на ее локоны, седина в которых была подкрашена до синевы, с непривычной для себя галантностью поднял ее голову со своих колен и встал.
– Пора спать, – сказал он и, аккуратно подняв миссис Хиткоут-Килкуун со стула, понес ее в спальню. Следом за ним шел зулус-дворецкий, по-видимому, заподозривший что-нибудь недоброе в намерениях комманданта.
Когда Ван Хеерден опустил хозяйку дома на постель, миссис Хиткоут-Килкуун улыбнулась во сне.
– Не сейчас, дорогой, – пробормотала она. Видимо, ей что-то снилось. – Не сейчас. Завтра.
Коммандант на цыпочках вышел из спальни и отправился поблагодарить хозяина дома за прекрасный вечер. Однако в столовой полковника не было, а остальные члены «клуба Дорнфорда Йейтса» лежали неподвижно – кто на столе, кто под ним. Только майор Блоксхэм подавал некоторые признаки жизни, однако признаки эти были таковы, что вступить с ним в разговор было бы невозможно.
Коммандант попрощался на африкаанс, в ответ на что из майора вырвался новый фонтан. Окинув взглядом комнату, коммандант вдруг заметил какое-то движение под столом. Некто явно пытался привести в чувство Маркизу, хотя коммандант и не понял, почему для этого понадобилось снимать с нее брюки. Приподняв край скатерти, коммандант заглянул под стол и встретился с чьим-то взглядом. Увидев это лицо, коммандант внезапно почувствовал себя плохо. «Похоже, я крепко перебрал», – подумал он и, отпустив скатерть, поспешно вышел из комнаты, на ходу припоминая, что он слышал о симптомах белой горячки. В саду к треску цикад время от времени примешивался звук щелкающих ножниц полковника, однако коммандант не обратил на это внимания. Перед его мысленным взором стояли глаза, уставившиеся на него из-под скатерти. Два маленьких, круглых, блестящих, как бусинки, глаза и противное, отталкивающее лицо. Это было лицо констебля Элса. Но ведь констебль Элс мертв! «Скоро мне уже начнут мерещиться розовые слоны», – с ужасом подумал коммандант, забираясь в машину. Назад, к себе в санаторий, он ехал крайне осторожно, а добравшись до своего номера, постарался выпить как можно больше этой отвратительной воды, чтобы хорошенько прочистить желудок.
Глава десятая
Но не только у комманданта Ван Хеердена появилось в тот день ощущение, будто он страдает галлюцинациями. Рвение лейтенанта Веркрампа, ставившего своей целью вырвать из политической жизни с корнем любые подрывные силы, привело к появлению в Пьембурге новой и очень странной вспышки насилия, на этот раз охватившей улицы самого города. Первопричиной этой вспышки и на сей раз стал слишком изощренный способ связи, избранный шефом госбезопасности для сношений с его тайными агентами.
Агент 628 461 по четвергам должен был оставлять свои донесения в тайнике, устроенном в птичьем заказнике. Точнее, тайником служил мусорный контейнер, расположенный около вольера для страусов. Со всех точек зрения выбор места был оправдан: выбрасывание чего-либо в контейнер ни у кого не могло вызвать подозрений, а с другой стороны, сотруднику службы безопасности, одетому под бродягу, было бы легко, покопавшись в контейнере, извлечь из него донесение. И вот каждый четверг по утрам агент 628 461 неторопливо прогуливался по птичьему заказнику, покупал брикетик мороженого, съедал содержимое – якобы наблюдая в это же время за повадками страусов, – заворачивал в оставшуюся липкую серебряную обертку свое донесение и опускал его в контейнер для мусора. А после обеда возле мусорного бака появлялся констебль Ван Руйен, одетый в отрепья и с пустой винной бутылкой в руках. Он внимательнейшим образом обследовал бак, но тот неизменно оказывался пуст. Никому ни разу не пришло в голову, что опущенное в тайник донесение за время между моментом, когда оно было там оставлено, и приходом констебля могло быть извлечено из контейнера кем-то еще. Агент 628 461 не знал, что оставленное им сообщение не обнаружено. А констебль Ван Руйен и не подозревал о существовании агента. Он знал лишь одно: лейтенант Веркрамп приказал ему принести из бака все серебряные обертки от мороженого; но таких оберток в контейнере постоянно не оказывалось.
В первый же после отъезда комманданта четверг агент 628 461 зашифровал очень важное сообщение, в котором информировал лейтенанта Веркрампа о том, что ему удалось подговорить всех других подпольщиков хоть один раз сделать что-то вместе – с тем чтобы всех их можно было бы взять на месте с поличным и потом повесить. Для этого он предложил взорвать плотину Хлуэ, из водохранилища которой снабжались водой сам Пьембург и еще пол-Зулулэнда. Справиться с такой задачей в одиночку было бы не под силу, именно поэтому он и предложил совместные действия. К удивлению агента 628 461, все остальные – а их было одиннадцать человек – поддержали его идею. Вернувшись домой, каждый из них тоже составил шифровку для Веркрампа, предупреждая его, чтобы в пятницу ночью он был со своими людьми на плотине. С чувством выполненного долга и в предвкушении того, что наконец-то ему удастся отдохнуть и выспаться, утром в четверг агент 628 461 отправился в птичий заказник, чтобы заложить в тайник свое донесение. Он, однако, не на шутку встревожился, обнаружив, что за ним по пятам следует агент 378 550. Когда же, покупая мороженое, он вдруг увидел, что из кустов на противоположной стороне дороги за ним следит агент 885 974, его тревога переросла в панику. 628 461 съел купленное мороженое возле клетки с удодами, чтобы не привлекать внимания следивших к мусорному баку возле вольера для страусов. Через полчаса он купил вторую порцию мороженого и проглотил ее, с недовольным видом разглядывая павлинов. Еще через час он купил третье эскимо и как бы случайно направился к вольеру со страусами. За его действиями с нарастающим любопытством следили агенты 378 550 и 885 974, а также страусы. 628 461 доел эскимо, бросил обертку от него в мусорный бак и только было собрался уходить, как внезапно осознал, что все его тайные ухищрения были совершенно напрасны. С жадностью, еще более усилившейся от того, что им пришлось прождать целый час, страусы устремились к забору, просунули через него головы на длинных шеях, и одной из птиц удалось вытащить из бака обертку, которая тут же и была проглочена. При виде этого агент 628 461 потерял всякий контроль над собой.
– Черт бы их побрал, – в сердцах выругался он: Вот это да! Эти проклятые твари глотают все подряд!
– А что стряслось? – спросил агент 378 550, ре шивший, что обращаются к нему, и обрадованный возможностью избавиться наконец от роли скрытого наблюдателя.
Агент 628 461 внутренне подобрался и с подозрением взглянул на агента 378 550.
– Вы сказали: «Вот это да!», – повторил тот. Агент 628 461 попытался как-то выпутаться из си туации.
– Я имел в виду, что дошло, – объяснил он. – До меня дошло. Эти твари глотают что угодно.
– Не понимаю, – все еще никак не мог сообразить, о чем идет речь, агент 378 550.
628 461 старался отыскать какую-нибудь взаимосвязь между всеядностью страусов и его собственной преданностью делу коммунизма во всем мире.
– Ну, – сказал он, – я подумал о том, что можно заставить их проглотить взрывчатку, а потом выпустить их на свободу, и они начнут взрываться по всему городу.
– Гениально. – 378 550 с восторгом посмотрел на него. – Просто гениально.
– Конечно, – продолжал рассуждать агент 628 461, – сперва надо упаковать взрывчатку во что-нибудь водонепроницаемое. Потом скормить это страусам. И пожалуйста – готовая мина!
885 974, не желавший оставаться в стороне, пока эти двое тут о чем-то договариваются, выбрался из кустов и тоже присоединился к ним.
– Можно использовать презервативы, – предложил он, когда ему растолковали общий замысел. – Заложить гелигнит в презервативы, концы завязать, вот и будет водонепроницаемо.
Через час, сидя в кафе «У Флориана», они уже обсуждали этот план с остальными подпольщиками.
Возражал только 745 396 на том основании, что хотя страусы и глотают что угодно, но даже они вряд ли станут клевать презервативы, наполненные взрывчаткой.
– Можно сегодня же и попробовать, – предложил 628 461, которому показалось, что 745 396 пытается вызвать у других сомнения в силе его преданности делу марксизма-ленинизма. Предложение было поставлено на голосование, и единственным, кто высказался против, оказался 745 396.
Агент 628 461 по четвергам должен был оставлять свои донесения в тайнике, устроенном в птичьем заказнике. Точнее, тайником служил мусорный контейнер, расположенный около вольера для страусов. Со всех точек зрения выбор места был оправдан: выбрасывание чего-либо в контейнер ни у кого не могло вызвать подозрений, а с другой стороны, сотруднику службы безопасности, одетому под бродягу, было бы легко, покопавшись в контейнере, извлечь из него донесение. И вот каждый четверг по утрам агент 628 461 неторопливо прогуливался по птичьему заказнику, покупал брикетик мороженого, съедал содержимое – якобы наблюдая в это же время за повадками страусов, – заворачивал в оставшуюся липкую серебряную обертку свое донесение и опускал его в контейнер для мусора. А после обеда возле мусорного бака появлялся констебль Ван Руйен, одетый в отрепья и с пустой винной бутылкой в руках. Он внимательнейшим образом обследовал бак, но тот неизменно оказывался пуст. Никому ни разу не пришло в голову, что опущенное в тайник донесение за время между моментом, когда оно было там оставлено, и приходом констебля могло быть извлечено из контейнера кем-то еще. Агент 628 461 не знал, что оставленное им сообщение не обнаружено. А констебль Ван Руйен и не подозревал о существовании агента. Он знал лишь одно: лейтенант Веркрамп приказал ему принести из бака все серебряные обертки от мороженого; но таких оберток в контейнере постоянно не оказывалось.
В первый же после отъезда комманданта четверг агент 628 461 зашифровал очень важное сообщение, в котором информировал лейтенанта Веркрампа о том, что ему удалось подговорить всех других подпольщиков хоть один раз сделать что-то вместе – с тем чтобы всех их можно было бы взять на месте с поличным и потом повесить. Для этого он предложил взорвать плотину Хлуэ, из водохранилища которой снабжались водой сам Пьембург и еще пол-Зулулэнда. Справиться с такой задачей в одиночку было бы не под силу, именно поэтому он и предложил совместные действия. К удивлению агента 628 461, все остальные – а их было одиннадцать человек – поддержали его идею. Вернувшись домой, каждый из них тоже составил шифровку для Веркрампа, предупреждая его, чтобы в пятницу ночью он был со своими людьми на плотине. С чувством выполненного долга и в предвкушении того, что наконец-то ему удастся отдохнуть и выспаться, утром в четверг агент 628 461 отправился в птичий заказник, чтобы заложить в тайник свое донесение. Он, однако, не на шутку встревожился, обнаружив, что за ним по пятам следует агент 378 550. Когда же, покупая мороженое, он вдруг увидел, что из кустов на противоположной стороне дороги за ним следит агент 885 974, его тревога переросла в панику. 628 461 съел купленное мороженое возле клетки с удодами, чтобы не привлекать внимания следивших к мусорному баку возле вольера для страусов. Через полчаса он купил вторую порцию мороженого и проглотил ее, с недовольным видом разглядывая павлинов. Еще через час он купил третье эскимо и как бы случайно направился к вольеру со страусами. За его действиями с нарастающим любопытством следили агенты 378 550 и 885 974, а также страусы. 628 461 доел эскимо, бросил обертку от него в мусорный бак и только было собрался уходить, как внезапно осознал, что все его тайные ухищрения были совершенно напрасны. С жадностью, еще более усилившейся от того, что им пришлось прождать целый час, страусы устремились к забору, просунули через него головы на длинных шеях, и одной из птиц удалось вытащить из бака обертку, которая тут же и была проглочена. При виде этого агент 628 461 потерял всякий контроль над собой.
– Черт бы их побрал, – в сердцах выругался он: Вот это да! Эти проклятые твари глотают все подряд!
– А что стряслось? – спросил агент 378 550, ре шивший, что обращаются к нему, и обрадованный возможностью избавиться наконец от роли скрытого наблюдателя.
Агент 628 461 внутренне подобрался и с подозрением взглянул на агента 378 550.
– Вы сказали: «Вот это да!», – повторил тот. Агент 628 461 попытался как-то выпутаться из си туации.
– Я имел в виду, что дошло, – объяснил он. – До меня дошло. Эти твари глотают что угодно.
– Не понимаю, – все еще никак не мог сообразить, о чем идет речь, агент 378 550.
628 461 старался отыскать какую-нибудь взаимосвязь между всеядностью страусов и его собственной преданностью делу коммунизма во всем мире.
– Ну, – сказал он, – я подумал о том, что можно заставить их проглотить взрывчатку, а потом выпустить их на свободу, и они начнут взрываться по всему городу.
– Гениально. – 378 550 с восторгом посмотрел на него. – Просто гениально.
– Конечно, – продолжал рассуждать агент 628 461, – сперва надо упаковать взрывчатку во что-нибудь водонепроницаемое. Потом скормить это страусам. И пожалуйста – готовая мина!
885 974, не желавший оставаться в стороне, пока эти двое тут о чем-то договариваются, выбрался из кустов и тоже присоединился к ним.
– Можно использовать презервативы, – предложил он, когда ему растолковали общий замысел. – Заложить гелигнит в презервативы, концы завязать, вот и будет водонепроницаемо.
Через час, сидя в кафе «У Флориана», они уже обсуждали этот план с остальными подпольщиками.
Возражал только 745 396 на том основании, что хотя страусы и глотают что угодно, но даже они вряд ли станут клевать презервативы, наполненные взрывчаткой.
– Можно сегодня же и попробовать, – предложил 628 461, которому показалось, что 745 396 пытается вызвать у других сомнения в силе его преданности делу марксизма-ленинизма. Предложение было поставлено на голосование, и единственным, кто высказался против, оказался 745 396.