Шарп Том. Оскорбление нравственности

   На преподобного Шлахбалса слова комманданта не произвели никакого впечатления.
   – Но это же совсем другое дело, – возразил он, – наказание полезно для души. А то, о чем говорит доктор, – это вмешательство в сотворенное самим Господом.
   – По вашему мнению. Бог предопределил, чтобы эти полицейские оставались гомиками? – спросил коммандант.
   – Безусловно, нет, – ответил священник. – Я только хочу сказать, что доктор не имеет права использовать средства науки, чтобы изменить этих людей. Это может быть сделано только посредством моральных усилий. Усилий, которые должны приложить мы. Надо помолиться. Я сейчас пойду в зал, встану на колени и…
   – Пожалуйста, – сказал коммандант, – но я не отвечаю за последствия.
   – …И помолюсь за то, чтобы Господь простил им их прегрешения, – закончил священник.
   В конце концов было решено, что надо испробовать оба способа одновременно. Доктор фон Блименстейи будет проводить свой курс лечения, а преподобный Шлахбалс проведет специальную службу, чтобы вызвать духовное обновление полицейских. Совместные усилия увенчались полным успехом. Правда, поначалу преподобному Шлахбалсу было довольно трудно приспособиться к тому, чтобы читать свою проповедь под аккомпанемент демонстрируемых над его головой слайдов голых мужиков, черных и белых, тем более что размеры изображения были вдвое больше роста священника. И подпевали собравшиеся в зале поначалу тоже довольно скверно. Но доктор фон Блименстейн быстро схватила ритм и стала наиболее энергично нажимать на кнопку как раз тогда, когда по ходу службы надо было взять высокую или сильную ноты. Привязанные к стульям двести десять полицейских давали в такие моменты столь страстный выход своим чувствам, что преподобный Шлахбалс был в восторге.
   – Я уже и не помню, когда мне доводилось служить перед столь непосредственными и искренними прихожанами, – говорил он преподобному Дидерихсу, который пришел сменить его через три часа.
   – Пути Господни неисповедимы, – ответил преподобный Дидерихс.
   Та же мысль пришла в голову и Аарону Гейзенхеймеру, пребывавшему в это время уже в Форт-Рэйпире. Правда, неисповедимость путей он отнес на счет не столько Бога, сколько истории, ход которой был не менее таинственным. Появление одиннадцати пациентов, о состоянии разума которых можно было судить хотя бы по тому, что политическая ситуация на Юге Африки подвигла их на попытку самоубийства, преуспеть в которой им не хватило сообразительности, – появление этих пациентов дало видному марксисту пищу для размышлений. К этому же его подталкивало и поведение больничных властей, которые не только не чинили никаких препятствий тому, чтобы он познакомил соседей по палате со всеми тонкостями диалектического материализма, но, кажется, стремились прямо подтолкнуть его к этому. Размышляя над столь необыкновенным поворотом в своей судьбе, он пришел к выводу, что полиция хочет получить против него дополнительные материалы и организовать новый судебный процесс. Правда, он никак не мог взять в толк, зачем все это нужно, когда он и так приговорен к пожизненному заключению. Но, каковы бы ни были мотивы, которыми руководствовались тюремщики, Гейзенхеймер решил, что не станет плясать под их дудку, и решительно воздерживался от обсуждения любых вопросов, касающихся коммунизма, со своими новыми товарищами. Однако, чтобы дать выход своей склонности к общению, которая и раньше-то была велика, а за шесть лет одиночного заключения усилилась еще больше, он начал обучать своих соседей по палате Библии и добился в этом таких успехов, что всего за неделю избавил их от суицидального синдрома и обратил в убежденнейших христиан.
   – Черт бы его побрал, – выругался коммандант, когда доктор фон Блименстейн рассказала ему, что Гейзенхеймер не желает делать то, чего от него ожидали. – Я думал, этот паршивец счастлив будет отравить их мозги марксизмом. А на черта нам двенадцать ревностных христиан: их же за это на скамью подсудимых не отправишь?!
   – Ну почему же, – заметила врачиха, – в конце концов вы ведь арестовывали и отдавали под суд архиепископа Йоханнесбурга.
   – Там было другое дело, – объяснил коммандант, – архиепископ был коммунистом. – Он попытался найти какой-нибудь выход из положения: – А нельзя эту скотину загипнотизировать или что-нибудь в этом духе?
   Доктор фон Блименстейн не видела в этом никакой практической пользы.
   – Ну пусть он заснет, вы его загипнотизируете, и он проснется уже коммунистом, – сказал коммандант. – Под гипнозом можно добиться чего угодно. Я как-то видел, как гипнотизер превратил человека в бревно и даже сел на него.
   – Но с представлениями и убеждениями человека при помощи гипноза ничего добиться невозможно, – заметила доктор фон Блименстейн. – Невозможно заставить человека сделать под гипнозом нечто такое, чего он бы не стал делать сам, без гипноза. Нельзя заставить его поступать вопреки его собственным моральным убеждениям.
   – Не думаю, чтобы тот парень, про которого я говорил, хотел бы сам, без гипноза, стать бревном, – возразил коммандант. – А что касается моральных убеждений, то, по-моему, у ваших самоубийц много общего с коммунистами. Все коммунисты, с которыми мне доводилось сталкиваться, непременно выступали за то, чтобы предоставить черным право голоса. Что это, скажите на милость, если не склонность к само убийству?
   На прощание коммандант предупредил доктора фон Блименстейн, что необходимо как можно быстрее найти какой-то выход.
   – Скоро из Претории приедет бригада следователей, и тогда все мы окажемся в дерьме, – сказал он.
   Ближе к вечеру того же дня у комманданта опять возник спор с преподобным Шлахбалсом, на этот раз из-за намерения врачихи ввести в процесс излечения процедуру демонстрации гомикам изображений обнаженных женщин.
   – Доктор хочет привезти сюда девушек из стрип-клубов Дурбана, чтобы те выступили перед полицейскими, – пожаловался преподобный Шлахбалс. – Говорит, что хочет проверить реакцию парней. Я категорически против этого.
   – А что, по-моему, неплохая мысль, – заметил коммандант.
   Священник осуждающе посмотрел на него.
   – Возможно, – сказал он, – но я все-таки против. Мужчины – это еще куда ни шло, но обнаженные женщины – это совсем другое дело.
   – Ну пусть будет так, как вы предпочитаете, – махнул рукой коммандант. Преподобный Шлахбалс покраснел.
   – Я вовсе не это имел в виду, – сказал он и вышел.
   Коммандант разрешил доктору фон Блименстейн провести предложенный ею тест, и под конец дня несколько девиц из Дурбана выступили перед полицейскими со своими обычными номерами. Сержант Брейтенбах ходил в зале между рядами с резиновой дубинкой в руках, следя за тем, чтобы все реагировали на представление так, как надо.
   – Тест прошли все, у всех стоит, – доложил он по окончании процедуры.
   Коммандант Ван Хеерден поблагодарил доктора за помощь и проводил ее до машины.
   – Ну мне это не стоило особых трудов, – сказала, прощаясь, доктор. – Напротив, для меня это очень ценный опыт. Не каждая женщина может похвастаться тем, что оказала столь стимулирующее влияние на двести десять мужчин сразу.
   – На двести одиннадцать, доктор, – сказал коммандант с необычной для него учтивостью, оставив у врачихи впечатление, что и на этом фронте ей тоже удалось одержать победу. Комманданту же в тот момент попал на глаза Элс, выглядевший так, будто они вот-вот бросится насиловать какую-нибудь из девиц стрип-клуба.
   – Потрясающая женщина, – сказал ей вслед сержант Брейтенбах. – Не завидую Веркрампу, когда он останется с ней один на один.
   – Да, этот брак заключался явно не на небесах, – ответил коммандант.

 
   Примерно к такой же мысли пришла в имении «Белые леди» и миссис Хиткоут-Килкуун, размышлявшая о собственном браке с полковником. После мгновений счастья, пережитых ею в лесной лощине, она постоянно обращалась мыслями к комманданту. Мысли полковника тоже все время возвращались к Ван Хеердену.
   – Вот негодник! Приехал, изломал мои лучшие розы, загнал насмерть дорогую лошадь, испортил аквариум с тропическими рыбками, отравил Вилли, бедняжку, и в довершение всего прихватил с собой лучшего доезжачего, – переживал полковник.
   – Да, мне Харбингер всегда был симпатичен, – нежно проговорила Маркиза.
   Но в целом о визите комманданта уже позабыли, и мимолетный взгляд на жутковатую реальность, с которым оказалось сопряжено его кратковременное пребывание в этом доме, сменился новым приступом лихорадочного веселья, при помощи которого члены «клуба Дорнфорда Йейтса» старались вернуться в прошлое. Вся компания съездила в Свазилэнд поиграть в казино в Пиггс-Пике – в память о той истории, что описана в книге «Иона и компания», когда Берри выиграл в казино в Сан-Себастьяне четыре тысячи девятьсот девяносто пять фунтов. Полковник Хиткоут-Килкуун, однако, проиграл сорок фунтов, после чего прервал игру. Всю дорогу назад, а ехали они под страшной грозой, полковник демонстрировал подчеркнутое безразличие к своему проигрышу – чувство, которого он на самом деле вовсе не испытывал. Они заехали было на скачки, но и там им не повезло. В память о Чаке полковник делал ставки исключительно на черных лошадей.
   – Синежопая обезьяна, – заявил он после очередного заезда на своем изысканном наречии так, что слышать его могли все собравшиеся на трибунах. – Проклятый жокей ее откровенно сдерживал.
   – Надо организовать собственные соревнования, Берри, – сказал ему толстяк. – Кстати, ведь в «Ионе и компании» есть эпизод с автомобильными гонками.
   – Клянусь Ионой, он совершенно прав, – поддержала Маркиза, игравшая в этот день роль Пьера, герцога Падуйского.
   – Да, машины назывались одна Пинг, а другая Понг, – подтвердил майор Блоксхэм. – Гонка шла из Ангулемы до По. Между ними двести двадцать миль.
   На следующий день на пыльных проселках Зулулэнда можно было наблюдать автомобильные гонки от Веезена до Дагги и обратно, и к моменту их завершения полковник, изображавший Берри, в какой-то мере вознаградил себя за утраты, понесенные в предшествующие дни. Конечно, Веезен никак не походил на Ангулем, а единственным сходством между Даггой и По были лишь видневшиеся в отдалении горы. Но члены клуба восполнили все недостающее силой собственного воображения и прокатились, не обращая по дороге ни малейшего внимания ни на кого и ни на что. Сам Берри и его компания не сумели бы проявить большего безразличия к окружающим. Среди других трофеев полковнику достались две козы и цесарка. Миссис Хиткоут-Килкуун, сидевшая на заднем сиденье «роллс-ройса», изо всех сил старалась играть роль Дафнии, но на этот раз душа у нее не лежала к притворству. Похоже, и у герцога Падуйского тоже: тот настоял, чтобы толстяк остановился в Съембоке, где она купила себе надувной круг. Вечером того же дня миссис Хиткоут-Килкуун сказала полковнику, что наутро собирается в Пьембург.
   – Опять к парикмахеру, да? – спросил полковник. – Не перестарайся. Не забудь, у нас завтра вечером «день, когда Берри потерял свои мужские качества».^[71]
   – Да, дорогой, – ответила миссис Хиткоут-Килкуун.
   Утром, едва рассвело, она встала и вскоре была на пути в Пьембург. Когда тяжелая машина плавно катилась вниз от перевала Роой-Нек, миссис Хиткоут-Килкуун чувствовала себя совершенно свободной и на удивление молодой. Подбородок вверх, брови приподняты, веки, наоборот, приспущены, слабая, блуждающая улыбка на ярко-алых губах, уверенная, откинувшись на спинку сиденья, посадка – так она выглядела наиболее привлекательной. И только слегка приоткрытые губы выдавали силу ее желания… Когда сержант Брейтенбах открыл перед ней дверь кабинета комманданта, миссис Хиткоут-Килкуун была еще в игривом настроении.
   – Дорогой мой, – произнесла она, едва дверь закрылась, и скользнула к нему через комнату, живое воплощение облаченной в натуральный розовато-лиловый шелк элегантности.
   – Ради Бога, – бормотал коммандант, стараясь высвободиться из рук, обвивших его шею.
   – Я не могла не приехать, я просто устала ждать, – сказала миссис Хиткоут-Килкуун.
   Коммандант лихорадочно огляделся вокруг. У него с языка готово было сорваться замечание типа «не дело гадить у порога собственного дома», но он удержался, и вместо этого поинтересовался, как себя чувствует полковник.
   Миссис Хиткоут-Килкуун откинулась в кресле.
   – Он на тебя разозлен донельзя, – сказала она. Коммандант Ван Хеерден побледнел. – Ну, он ведь прав, верно? – продолжала она. – Подумай сам, что бы ты чувствовал на его месте.
   Думать комманданту было не нужно: он просто знал.
   – И что же он собирается предпринять? – обеспокоенно спросил коммандант, перед мысленным взором которого предстала яркая картина: рогоносец-полковник убивает Ван Хеердена. – Кстати, а ружье у него есть?
   Миссис Хиткоут-Килкуун снова откинулась назад и рассмеялась:
   – Ружье?! Дорогой мой, у него целый арсенал! Разве ты не видел?
   Коммандант плюхнулся в кресло и тут же снова вскочил. Мало того, что Веркрамп поставил его в пресквернейшее положение. Теперь возникла угроза уже не его положению, но самой его жизни. Это стало последней каплей, переполнившей чашу. Кажется, обуревавшие его чувства как-то передались миссис Хиткоут-Килкуун.
   – Я знаю, что не должна была приезжать, – сказала она то, что собирался произнести и сам коммандант, – но я просто должна была тебе рассказать…
   – Черт побери, как будто у меня без всего этого забот не хватает! – рявкнул коммандант, у которого жажда жизни окончательно взяла верх над всеми теми приличиями, что он пытался соблюдать до сих пор в ее присутствии. Миссис Хиткоут-Килкуун, поняв его по-своему, тоже заговорила иначе.
   – А нашей штучке уже больше не нравится мамочка? – пропела она.
   Комманданта передернуло. Такие проявления хорошего вкуса случались у него не часто.
   – Нравится, – резко ответил он, увидев в употреблении третьего лица возможность как-то спастись от угрозы погибели, снова замаячившей у него перед глазами при упоминании о «нашей штучке». Он уже собирался было сказать, что найдет, с кем переспать, что бы при этом обойтись без ревнивых мужей, как раздался стук в дверь и вошел сержант Брейтенбах.
   – Срочная телеграмма для Веркрампа, сэр, сказал он. – Из БГБ. Я подумал, что надо ее немедленно показать вам. Коммандант выхватил у него из рук листок бумаги и уставился в текст.
   «НЕМ КОР САБ ЗПТ ПОДРДЕ ПЬЕМБУРГ ТЧК СРОЧНО АРЕСТ ЗПТ ДОПР КОМЛИБ ТЧК ПОДР ИНФО МЕР ТЧК ГРУ БОР САБ ЗАПТ ПОДРДЕ ВЫЕЗЖАЕТ», прочел он и перевел ничего не понимающий взгляд на сержанта.
   – Что, черт возьми, это значит? – спросил он. Сержант Брейтенбах многозначительно посмотрел в сторону миссис Хиткоут-Килкуун.
   – Да черт с ней, – зашумел коммандант, – говорите, что тут написано?
   Сержант Брейтенбах взглянул на телеграмму:

   «НЕМЕДЛЕННО ИСКОРЕНИТЬ САБОТАЖ ЗПТ ПОДРЫВНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПЬЕМБУРГЕ ТЧК СРОЧНО АРЕСТОВАТЬ ЗПТ ДОПРОСИТЬ КОММУНИСТОВ И ЛИБЕРАЛОВ ТЧК ПОДРОБНО ИНФОРМИРУЙТЕ О ПРЕДПРИНИМАЕМЫХ МЕРАХ ТЧК ГРУППА БОРЬБЕ САБОТАЖЕМ ЗПТ ПОДРЫВНЫМИ ДЕЙСТВИЯМИ ВЫЕЗЖАЕТ».

   – О Боже, – простонал коммандант, для которого сообщение о том, что группа следователей из БГБ выезжает, прозвучало подобно смертному приговору.
   – И что же нам теперь делать?
   Миссис Хиткоут-Килкуун слушала, сидя в кресле, этот разговор, и у нее рождалось ощущение, что она находится в самом эпицентре событий, там, где принимаются далеко идущие решения и где настоящие мужчины мужественно вершат настоящие дела. Это было удивительное, возбуждающее чувство. Пропасть между фантазиями и действительностью, что была создана в ее представлениях многолетним чтением Дорнфорда Йейтса, подыгрыванием полковнику Берри тем, что она изображала Дафнию, и метаниями по черному континенту, – пропасть эта внезапно исчезла. Вот сейчас, здесь вершилось настоящее дело, в чем бы оно ни заключалось, и миссис Хиткоут-Килкуун страстно желала быть его участницей. Ей так долго не доводилось делать что-нибудь стоящее!
   – Возможно, я бы могла вам чем-нибудь помочь, – мелодраматически произнесла она, едва за сержантом Брейтенбахом, только что признавшим, что он ничем помочь не может, закрылась дверь.
   – Чем? – спросил коммандант, которому не терпелось остаться в одиночестве и подумать, кого он мог бы успеть арестовать до приезда следователей из БГБ.
   – Я могла бы стать вашей очаровательной шпионкой, – сказала она.
   – Очаровательных шпионок у нас полно, – отрезал коммандант, – подозреваемых не хватает.
   – Каких подозреваемых?
   – Одиннадцати лунатиков, которые умели бы пользоваться взрычаткой и ненавидели бы наше государство африканеров настолько, что были бы готовы перевести время на тысячу лет назад, – мрачно произнес коммандант и с удивлением увидел, что миссис Хиткоут-Килкуун снова откинула назад свою очаровательную головку и расхохоталась.
   – Ну, что такое? – резко спросил он, чувствуя, что сам находится уже на грани истерики.
   – Ой, как смешно! – заливалась миссис Хиткоут-Килкуун. – Просто бесподобно! Вы понимаете, что вы сейчас сказали?
   – Нет, – признался коммандант, глядя, как подкрашенные кудельки мотаются в такт смеху из стороны в сторону.
   – Неужто не понимаете? Да клуб же. Одиннадцать лунатиков. Малыш, Берри, Иона… Ой, это просто неподражаемо!
   Коммандант Ван Хеерден выпрямился за столом, в его налитых кровью глазах зажегся понимающий огонек. Громкий, заливистый смех миссис Хиткоут-Килкуун сильно удивил находившегося в соседней комнате сержанта Брейтенбаха, а в констебле Элсе пробудил воспоминания о других временах и иных местах. Что же касается комманданта Ван Хеердена, то он теперь знал твердо: все его проблемы решены.
   – Одним выстрелом двух зайцев, – пробормотал он и нажал кнопку звонка, вызывая сержанта Брейтен баха.
   Через двадцать минут миссис Хиткоут-Килкуун, несколько удивленная тем, как энергично ее выпроводили из кабинета комманданта, но все еще фыркая время от времени от смеха при воспоминании о собственной шутке, уже сидела в кресле у парикмахера.
   – Давайте для разнообразия сделаем меня на этот раз брюнеткой, – сказала она, интуитивно почувствовав необходимость перемен.

Глава пятнадцатая

   В спортзале, который еще недавно был ареной сексуальных преображений, коммандант Ван Хеерден инструктировал своих подчиненных.
   – Саботажники обосновались неподалеку от Веезена, в особняке под названием «Белые леди», – обрисовывал он обстановку собравшимся. – Их возглавляет бывший полковник британской секретной службы, в прошлом один из ведущих ее агентов, в годы войны входивший во внутренний круг движения Сопротивления. Его заместитель – некий майор Блоксхэм. В качестве прикрытия эта преступная группа использует вывеску клуба, созданного якобы в литературных целях. Группа располагает значительными за пасами оружия и взрывчатки и, на мой взгляд, окажет нам ожесточенное сопротивление.
   – А это действительно те люди, которых мы ищем? – спросил сержант Шиперс из службы безопасности.
   – Я понимаю, что вас, сержант, это может удивить, – с улыбкой ответил ему коммандант. – Но и у нас, у обычной полиции, тоже есть свои агенты и информаторы. Не только служба безопасности способна засылать своих людей в качестве шпионов. – Коммандант выдержал паузу, чтобы смысл его слов дошел до всех присутствующих. – На протяжении последнего года констебль Элс, рискуя собственной жизнью, работал в окрестностях Веезена под видом заключенного. (Стоявший рядом с коммандантом констебль Элс потупился и скромно покраснел.) Благодаря его усилиям мы смогли проникнуть в одну из коммунистических организаций. Кроме того, – продолжал коммандант, не давая возможности кому-нибудь вставить, что констебль Элс не тот свидетель, показаниям которого можно доверять, – на протяжении двух последних недель я сам лично расследовал на месте все обстоятельства. Информация, сообщенная констеблем Элсом, полностью подтвердилась. Могу поручиться, что эти люди – отъявленнейшие враги Республики, они сохраняют беспрекословную верность Британии и действуют абсолютно безжалостно. Во время поездки верхом на мою жизнь было совершено покушение.
   – Есть ли у нас еще какие-нибудь подтверждения, что эти люди действительно причастны к преступным акциям, происшедшим в Пьембурге? – спросил сержант Брейтенбах.
   Коммандант кивнул.
   – Хороший вопрос, сержант, – ответил он. – Во-первых, констебль Элс подтвердит в суде, что час то слышал, как полковник и его сообщники обсуждали необходимость смены правительства Южной Африки. Во-вторых, Элс под присягой покажет, что в те дни, когда в городе происходили взрывы, вся группа утром уезжала из дому и возвращалась только ночью. В-третьих, – и это самое главное, – один из членов группы изъявил готовность стать на процессе свидетелем обвинения и подтвердить, что все, о чем я говорил, верно. Вы удовлетворены, сержант?
   – Все это – лишь косвенные доказательства, сэр, с сомнением в голосе произнес сержант Брейтенбах.
   – А какие-нибудь прямые улики у нас есть?
   – Есть, – уверенно произнес коммандант и, по рывшись в карманах, вытащил какой-то небольшой предмет. – Кто-нибудь из вас видел такие штуки? – спросил он. Все присутствующие, конечно же, знали, как выглядят детонаторы, которыми пользуется полиция. – Вот и хорошо, – продолжал коммандант. – Это было найдено в конюшнях имения «Белые леди».
   – Констеблем Элсом? – спросил сержант Брейтенбах.
   – Мной, – ответил коммандант, подумав про себя, что надо не забыть отправить вперед Элса, под завязку нагрузив его машину взрывчаткой, капсюлями, детонаторами и презервативами, чтобы, когда приедут сержант Брейтенбах и основная группа, они смогли обнаружить там достаточное количество прямых улик. Коммандант объяснил план дома и сада, в заключение распорядившись, что в операции примут участие все наличные бронемашины, двести полицейских с автоматами, сторожевые немецкие овчарки и розыскные доберман-пинчеры. – Не забывайте: мы имеем дело с профессиональными убийцами, – напутствовал он подчиненных. – Это вам не любители.
   Когда миссис Хиткоут-Килкуун, пройдя все необходимые процедуры и украсив себя новой прической, выходила из парикмахерской, по центральной улице города как раз проезжала колонна машин, во главе которой шли пять броневиков. Она постояла, глядя на набитые полицейскими грузовики. Грудь ее переполняло восхищение коммандантом, способным действовать столь быстро и энергично. Когда последний грузовик с немецкими овчарками повернул за угол, она тоже повернула и направилась в полицейское управление, чтобы еще раз сказать комманданту, как она без него соскучилась. Однако дежурный сержант сообщил ей, что комманданта нет на месте.
   – Куда же он уехал? – грустно спросила она. Извините, мадам, но я не имею права этого говорить, – ответил сержант.
   – Как же мне это узнать?
   – Ну, пожалуй, я бы вам посоветовал поехать за этой колонной, предложил сержант. Миссис Хиткоут-Килкуун вышла на улицу. Она испытывала раздражение и голод одновременно. Чтобы как-то успокоиться, отправилась в кондитерскую, где выпила чашку чая и съела несколько пирожных.
   «Зайду еще разок попозже, – решила она, – далеко он уехать не мог». Однако через час, когда она снова заглянула в полицию, ей сказали, что коммандант вернется только на следующий день.
   – Как странно! Почему же он мне ничего не сказал? – удивилась она с тем апломбом и самоуверенностью очаровательной представительницы преуспевающего среднего класса, которые много раз произво дили эффект на куда более непоколебимых мужчин, нежели дежурный сержант.
   – Пусть это останется между нами, – таинственным голосом проговорил тот, – но они отправились в Веезен. На маневры? – с надеждой спросила миссис Хиткоут-Килкуун.
   – Арестовывать саботажников, – ответил сержант.
   – В Веезене?!
   – Совершенно верно, – подтвердил сержант, – но не говорите никому, что я вам об этом сказал.
   Миссис Хиткоут-Килкуун заверила его, что, конечно же, не собирается никому об этом рассказывать, и вышла на улицу. Такой поворот событий поразил ее. Она уже почти дошла до своего «роллс-ройса», когда внезапно осознала смысл и причины происходящего.
   – О Боже, – простонала она и бросилась к машине, но оказалось, что ключи от нее куда-то запропастились. Она перерыла всю сумочку, но ключей не было. В состоянии полнейшего смятения и крайнего возбуждения она кинулась назад в парикмахерскую, но через пару минут вышла оттуда ни с чем. Пока она стояла в растерянности, не зная, как поступить, на улице показалось такси.
   Миссис Хиткоут-Килкуун остановила его и плюхнулась на сиденье.
   – В Веезен, и как можно быстрее, – проговорила она. Водитель обернулся к ней и отрицательно помотал головой.
   – Не могу, мадам, – сказал он. – Туда семьдесят миль.
   – Я заплачу двойную цену, – отчаянно произнесла миссис Хиткоут-Килкуун и открыла сумочку. – Вот, это за дорогу туда и обратно.
   – Хорошо, – согласился водитель.
   – Только, ради Бога, быстрее, – поторопила она. – Вопрос жизни или смерти!