Страница:
– На эмбриоскафе должны быть личности, способные действовать оперативно, – сказал он, – однако во избежание возможных конфликтов хочу подчеркнуть: возглавляет группу капитан Ребка. Если с ним что-то случится, группу поведет Луис Ненда.
Дари ждала, что Ненда вспылит, но тот только пожал плечами и задумчиво заметил:
– Хорошо придумано. Группе действия пора действовать. А всю эту ученую братию надо держать здесь, тогда, может быть, остальным…
– Ученую братию! Ну и нахальство… – По тому, как ухмыльнулся Ненда, Дари поняла, что тот целил именно в нее и что она купилась на эту подначку, как девчонка.
– Тебе, может, еще выпадет случай. Дари, – сказал Ханс Ребка. – Как только мы найдем вход, сразу же сообщим вам. Держите наготове "Поблажку" на случай, если нам потребуется помощь. Но не тревожьтесь, если от нас не будет известий в течение первых трех дней. Возможно, нам не удастся послать сообщение раньше.
Он повел группу к выходу из рубки, но на пороге обернулся:
– Вот еще что. Двигатели "Эребуса" должны находиться на холостом ходу, чтобы вы могли сняться в любой момент. А если вы получите от нас сообщение, в котором мы вам скажем "бегите", не спорьте и не ждите подробностей. Уходите. Выбирайтесь из Свертки как можно быстрее.
Дульсимер, свернувшийся в своем кресле рядом с Дари, повернул к ней свой грифельно-серый глаз.
– Улететь и оставить их? Я понимаю, что для эмбриоскафа могут быть трудности и опасности при прохождении сквозь сингулярности… особенно в отсутствие опытного пилота. Но что они рассчитывают отыскать внутри сингулярностей, что будет опасным для нас на "Эребусе"?
– Зардалу. – Дари повернулась к нему. – Вы все еще не верите в их существование, не так ли? Несмотря на все наши рассказы? Но они существуют. Крепитесь, Дульсимер. Как только мы их найдем, то, согласно нашему контракту, вы получите свои двенадцать процентов от полного их количества.
Огромное веко моргнуло. Если бы Дари разбиралась в мимике полифема, то поняла бы, что он нахмурился.
Зардалу, как бы не так! Да еще так небрежно проходится по его двенадцати процентам. Она его дразнит! Откуда ему знать, что именно они найдут на Дженизии… и сколько запрячут, чтобы забрать потом, когда его не будет поблизости и он не сможет потребовать свою долю… Если его с ними не будет?
Дульсимер чувствовал, когда кто-то пытается его надуть. Дари Лэнг может говорить все, что угодно, насчет живых зардалу, этих пугал рукава, но он был уверен, что все это чушь. Зардалу стерты с лица Вселенной одиннадцать тысяч лет назад.
Как же, его купили! Они говорили об опасности и готовности спасаться бегством просто для того, чтобы полифем не рвался в эти сингулярности. И это сработало! Они его подловили.
Что ж, "ты надул меня однажды – позор тебе; ты надул меня дважды – позор мне". Больше они так легко его не обдурят. Когда в следующий раз кто-нибудь отправится на поиски Дженизии – или зардалу (Дульсимер про себя хихикнул) – он, безусловно, будет вместе с этим кем-то.
9
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ СО СТРОИТЕЛЯМИ?
Дари ждала, что Ненда вспылит, но тот только пожал плечами и задумчиво заметил:
– Хорошо придумано. Группе действия пора действовать. А всю эту ученую братию надо держать здесь, тогда, может быть, остальным…
– Ученую братию! Ну и нахальство… – По тому, как ухмыльнулся Ненда, Дари поняла, что тот целил именно в нее и что она купилась на эту подначку, как девчонка.
– Тебе, может, еще выпадет случай. Дари, – сказал Ханс Ребка. – Как только мы найдем вход, сразу же сообщим вам. Держите наготове "Поблажку" на случай, если нам потребуется помощь. Но не тревожьтесь, если от нас не будет известий в течение первых трех дней. Возможно, нам не удастся послать сообщение раньше.
Он повел группу к выходу из рубки, но на пороге обернулся:
– Вот еще что. Двигатели "Эребуса" должны находиться на холостом ходу, чтобы вы могли сняться в любой момент. А если вы получите от нас сообщение, в котором мы вам скажем "бегите", не спорьте и не ждите подробностей. Уходите. Выбирайтесь из Свертки как можно быстрее.
Дульсимер, свернувшийся в своем кресле рядом с Дари, повернул к ней свой грифельно-серый глаз.
– Улететь и оставить их? Я понимаю, что для эмбриоскафа могут быть трудности и опасности при прохождении сквозь сингулярности… особенно в отсутствие опытного пилота. Но что они рассчитывают отыскать внутри сингулярностей, что будет опасным для нас на "Эребусе"?
– Зардалу. – Дари повернулась к нему. – Вы все еще не верите в их существование, не так ли? Несмотря на все наши рассказы? Но они существуют. Крепитесь, Дульсимер. Как только мы их найдем, то, согласно нашему контракту, вы получите свои двенадцать процентов от полного их количества.
Огромное веко моргнуло. Если бы Дари разбиралась в мимике полифема, то поняла бы, что он нахмурился.
Зардалу, как бы не так! Да еще так небрежно проходится по его двенадцати процентам. Она его дразнит! Откуда ему знать, что именно они найдут на Дженизии… и сколько запрячут, чтобы забрать потом, когда его не будет поблизости и он не сможет потребовать свою долю… Если его с ними не будет?
Дульсимер чувствовал, когда кто-то пытается его надуть. Дари Лэнг может говорить все, что угодно, насчет живых зардалу, этих пугал рукава, но он был уверен, что все это чушь. Зардалу стерты с лица Вселенной одиннадцать тысяч лет назад.
Как же, его купили! Они говорили об опасности и готовности спасаться бегством просто для того, чтобы полифем не рвался в эти сингулярности. И это сработало! Они его подловили.
Что ж, "ты надул меня однажды – позор тебе; ты надул меня дважды – позор мне". Больше они так легко его не обдурят. Когда в следующий раз кто-нибудь отправится на поиски Дженизии – или зардалу (Дульсимер про себя хихикнул) – он, безусловно, будет вместе с этим кем-то.
9
ДЖЕНИЗИЯ
Эмбриоскаф продвигался вперед.
Медленно. Он проник в сферу первой сингулярности через узкую воронку, угрожающе мерцавшую со всех сторон, а теперь полз по внешней оболочке второй. Полз осторожно и медленно.
Ханс Ребка, глубоко задумавшись, сидел в кресле пилота и изучал призрачные следы пространственно-временных искажений, открывавшиеся на дисплеях. Больше смотреть было не на что. Что бы ни скрывалось под покровом сингулярностей, в их нынешнем положении ничего разглядеть нельзя. Как здорово, что ни Дари Лэнг, ни Джулиана Грэйвза нет с ними на борту! Они бы с ума сошли от их медлительности, злились бы на задержки, указывали на отсутствие видимой опасности и вынуждали его прибавить ход.
Конечно, он бы отказался. Если бы Ханса Ребку спросили о его жизненном кредо, он бы полностью отрицал существование такового. Но ближе всего этому понятию соответствовало его глубочайшее убеждение: "Всему свое время".
Иногда надо действовать мгновенно, так быстро, что, кажется, и задуматься некогда. В других случаях уйма времени уходила на вроде бы беспричинные колебания, бесконечные размышления по поводу, казалось бы, тривиальных решений. Выживание зависело от правильного выбора темпа.
Сейчас он еле полз, сам не зная почему, но ему и в голову не приходило спешить. Детство Ребки было менее сентиментальным, чем у Дари Лэнг. Его родиной был Тойфель, мир, который дарил вам только тяготы и невзгоды. Они с Дари Лэнг были совершенно разные, и все-таки одна черта их объединяла: внутренний голос, который иногда раздавался в глубине мозга, напоминая, что внешность бывает обманчива и иногда можно проглядеть самое важное.
Этот голос сейчас нашептывал Ребке, и по опыту он знал, что лучше ему довериться.
Пока эмбриоскаф полз по своему спиральному пути, обещавшему провести их сквозь оболочку другой сингулярности, он пытался нащупать источник своей тревоги.
Команда эмбриоскафа? Нет. Он не доверял ни Луису Ненде, ни Атвар Ххсиал, но не сомневался в их компетентности… или, вернее, в их инстинктивном стремлении выжить. Жжмерлия и Каллик с их желанием подчиняться приказам, а не действовать самостоятельно скорее раздражали, чем представляли угрозу. Хорошо, если бы с ними был Дульсимер и вел этот эмбриоскаф. Ребка знал, что не может соперничать с полифемом в виртуозности пилотажа. Но Дульсимер сейчас гораздо важнее на "Эребусе".
Ребка давно научился не надеяться на оптимальные решения. Они существовали в строгом мире интеллектуальных проблем Дари Лэнг, но реальность была несравнимо сложнее. Ну и что с того, что у него не идеальная команда. Очень хорошо. Берется та команда, какая есть, и делает то, что надо.
Нет, не эта проблема терзала его подсознание. Что-то было не совсем так.
Был ли мир внутри сингулярных оболочек действительно Дженизией, и найдутся ли там зардалу?
Он ломал над этим голову, пока адаптивная система управления тихонько прощупывала путь через следующую сингулярность и плавно подводила их к ней. Ребка мог изменить ее решение, если бы заметил опасность, но он не располагал информацией для таких действий. Его предупредительные сигналы шли изнутри. Возможно, там, в глубине, находилась планета Дженизия, а может, и нет. В любом случае они собирались туда проникнуть. Когда вы уже решились на какой-то поступок, вы больше не оглядываетесь назад и не сомневаетесь, потому что любой поступок в нашей жизни совершается на основе дефицита информации. Вы смотрите на то, что имеете, и делаете все, что можете, дабы улучшить свое положение, но в какой-то момент вам приходится бросить кости на стол… и жить или умереть с теми очками, которые вы выбросили…
Значит, эту тревогу порождало что-то еще. Что-то необычное, что он сначала заметил, а потом забыл, когда его отвлекли. Что-то…
В конце концов Ребка перестал бороться. То, что его тревожило, отказывалось появиться на свет. Опыт подсказывал ему, что он скорее вспомнит, если перестанет думать об этом. Кроме того, сейчас хватало других причин для беспокойства.
Корабль сделал еще поворот и пополз по маршруту, который, на взгляд Ребки, вел прямиком в белую светящуюся стену. По мере того, как они приближались к ней, он напрягался все сильнее.
Должен ли он изменить курс? Если бы человеческие чувства включали и непосредственное ощущение гравитации…
Он принудил себя довериться сенсорам корабля. Они достигли светящейся стены. По конструкциям эмбриоскафа прошла легкая дрожь, как будто на него накатил невидимый прилив, и они оказались по другую сторону.
Они прошли насквозь. Внутренняя оболочка осталась позади. Носовая часть корабля внезапно озарилась оранжевым светом карликовой звезды.
Луис Ненда устроился на корме, углубившись в феромонный разговор с Атвар Ххсиал. Сейчас он быстро протиснулся мимо шестнадцати раскинутых ножек Жжмерлии и Каллик и остановился за спиной Ребки.
– Планета?!
– Узнаем через несколько минут, – сказал Ребка, пожав плечами, и выпустил "шмеля", крохотный кораблик-разведчик, который должен был вернуться по их следу к "Эребусу" и передать ждущим снаружи информацию об их прибытии. Что бы потом ни случилось, Джулиан Грэйвз и Дари должны узнать, что сингулярности проходимы. Ребка приказал бортовым сенсорам начать сканирование пространства вокруг желто-оранжевого солнца.
– Я не спрашиваю, а констатирую. – Ненда ткнул большим пальцем в дисплей, показывающий область за кораблем. – Эту гадость видно невооруженным глазом в иллюминатор.
Ребка повернулся в кресле. Это было невозможно… но это было правдой. В кормовом иллюминаторе виднелась та самая бело-голубая планета с огромной луной, которую Дари Лэнг и Каллик демонстрировали им на дисплее "Эребуса". И луна, и планета находились в фазе полумесяца, на расстоянии не более нескольких сотен тысяч километров. Хорошо просматривались большие материки. Ребка включил сенсоры высокого разрешения, чтобы как следует рассмотреть все.
– Вы себе представляете, как мало было у нас шансов? – спросил он. – Мы летим через сингулярности, выныриваем в ста пятидесяти миллионах километров от звезды… и на тебе, прямо у нас под носом появляется планета, так близко, что до нее можно доплюнуть.
– Я знаю все насчет шансов, – голос Ненды походил на глухое рычание. – Так не бывает.
– Вы понимаете, что это означает?
– Это означает, что мы нашли Дженизию. И еще, что вы должны поскорее нас увести отсюда. Очень быстро. Я ненавижу приветствия.
Луис Ненда не успел открыть рот, а Ребка уже взялся за рычаги управления, чтобы убраться от этой планеты подальше. Пока корабль еще не среагировал на команды Ребки, на экранах возникли изображения планеты и луны крупным планом.
– Пригодна для жизни. – Любопытство Ненды граничило с тревогой. С двух сторон к нему прижались Каллик и Жжмерлия. Только Атвар Ххсиал, которая не могла ничего увидеть на дисплеях, оставалась в кормовой части корабля. – Радиус пять тысяч километров. Спектрометры указывают на большое содержание кислорода; 18 процентов поверхности – суша, 40 процентов – вода, 42 процента – заболоченная местность. Три главных континента, четыре горные системы, но ни одна из них не превышает километра, никаких полярных шапок. Влажный теплый мир, на первый взгляд кажется богатым, – в нем просыпались собственнические инстинкты. – Интересно, как там внизу.
Ханс Ребка не ответил. По какой-то причине его внимание приковала не сама планета, а ее луна. То изображение, которое показывали им Дари Лэнг и Каллик на "Эребусе", имело очень небольшое разрешение. И все, что он тогда видел, это матовый серо-стальной шарик, посверкивающий в щербинках. Теперь этот шар заполнил весь экран.
Он попытался вспомнить то, что показывала на дисплее Дари, и понял, что его тогда озадачило: луна быстро крутилась вокруг застывшей на месте планеты. Любые свободно движущиеся тела – двойные звезды, или планета и луна, или нечто подобное – вращаются вокруг общего центра тяжести. При таком крупном спутнике, как этот, центр тяжести должен лежать где-то вне планеты, и, значит, оба тела должны двигаться относительно звездного фона, если только масса луны не пренебрежимо мала. Но тогда это означает…
Он впился в заполнившее экран изображение и увидел, что все выемки и наросты на поверхности луны расположены в определенном порядке, а ее кривизна точно выверена.
– Искусственная! И массой можно пренебречь. Она должна быть полой! – вырвалось у него, хотя он понимал, что для остальных эти слова звучат бессмыслицей.
Неважно. Скоро они все поймут сами. Поверхность луны начала раскрываться. Из нее ударил шафранный луч и осветил эмбриоскаф. Внезапно их траектория изменилась.
– Что за чертовщина? – Ненда протолкнулся вперед и схватился за рычаги управления.
Ханс Ребка не стал ему препятствовать. Это уже не играло никакой роли. Тяга корабля была выведена на максимум, а он все равно двигался в противоположном направлении. Ребка посмотрел в кормовой иллюминатор. Вместо того, чтобы удаляться, луна и планета приближались к ним. И вскоре стало ясно, что этот луч не просто тащил эмбриоскаф к сверкающей луне. Их траектория стремительно менялась.
Ребка со сноровкой опытного пилота машинально прикинул их курс. В результате он не сомневался.
"Интересно, как там внизу", – сказал перед этим Луис Ненда. Что ж, это они узнают, и очень скоро. Хотят они этого или нет, но эмбриоскаф торопится на свидание с Дженизией. Теперь они могли лишь молиться, чтобы посадка оказалась мягкой.
Мягкая посадка или…
Он с грустью подумал о Дари Лэнг. Если бы он знал, что все так обернется, то попрощался бы с ней как следует.
Когда Ханс Ребка вспоминал Дари и их прощание, она думала о нем и Луисе Ненде менее ласково.
Эгоистичные властные ублюдки! Она пыталась объяснить им, что стоит на пороге великого открытия. А они отмахнулись от нее, как от назойливой мухи, а потом при первом же удобном случае кинулись на поиски Дженизии, координаты которой они с Каллик им нашли, а ее бросили сходить с ума на "Эребусе" и терпеть болтовню Ввккталли и стенания Дульсимера.
Дульсимер отчаянно стремился хватить еще разок своего радиоактивного "коктейля". Джулиан Грэйвз строго-настрого запретил Ввккталли снимать защиту, так что единственной надеждой Дульсимера стала Дари. Он постоянно преследовал ее и, подмигивая и ухмыляясь, предлагал ей небывалые сексуальные утехи, которые, по его словам, может доставить только зрелый полифем. Если только она слегка приоткроет для него ядерный генератор и позволит повпитывать радиацию, хоть несколько часиков… несколько минуточек…
Дари отступила в наблюдательный отсек и закрылась там. Она искала уединения, но когда нашла его, старые привычки взяли верх, и она вернулась к изучению Свертки.
А начав, не могла остановиться. Так как никто не отвлекал ее, она с головой ушла в работу. Это погружение было сродни радиационному "пьянству" Дульсимера.
Назовем это страстью исследователя.
Во всей Вселенной нет ничего столь же увлекательного. Первые долгие часы изучения кажутся пустыми и бесплодными. Затем возникает необъяснимая убежденность в существовании чего-то скрытого, какой-то недосягаемой, но близкой реальности. Затем появляется озноб, мурашки бегут по затылку, шее, спине… и вспышка молнии, когда тысячи разрозненных фактов мгновенно складываются в осмысленный узор… в стройную картину, которая внезапно становится четкой и ясной. О, это пробирающее до костей наслаждение, когда вроде бы бессвязные идеи, занимают свои места и становятся частями целого!
Она испытывала это удовольствие раз десять, за столько же лет, в течение которых работала над описанием древних артефактов Строителей. Год назад она порвала с этой жизнью – так поглотили ее поиски свидетельств присутствия Строителей в этом рукаве и возле него. А меньше месяца назад, уверившись, что ее душевный покой исчез навсегда, она с радостью согласилась лететь с Хансом Ребкой.
Что ж, она ошибалась. Став однажды исследователем, навсегда им и останешься. От поисков зардалу она не получала и сотой доли того удовольствия, которое даст ей изучение Свертки Торвила, самого необыкновенного объекта во всей Вселенной.
Но по мере того как Дари старалась сосредоточиться на Свертке, она с удивлением обнаруживала, что ее ум снова и снова возвращается к старым исследованиям артефактов Строителей. Это казалось наваждением, досадной помехой. Строители настойчиво заявляли о себе в самый неподходящий момент.
И тут словно ударило.
Свертка – артефакт Строителей.
Рядом с ней любое другое рукотворное сооружение в рукаве казалось карликом. Свертка была больше, чем преобразованная система Мэндела, больше, чем внегалактическое сооружение Строителей, Ясность. Она была немыслимо огромной!
Но аналогий с другими артефактами отрицать было нельзя. Здесь были и светофокусирующие свойства Линзы, и многосвязная природа Парадокса. Она припомнила "ворот" Пуповины и узловатые топологические узлы Стражника. Везде просматривалось соответствие структуре Свертки.
А это означало…
Разум Дари интуитивно вырвался за пределы твердо установленных догм. Если Свертка была созданием Строителей, тогда "естественный" набор сингулярностей, вокруг которого вращался "Эребус", также был артефактом. Но в его пределах, согласно ее вычислениям, лежал исконный мир зардалу. Если это верно, то не могло быть простым совпадением. Должно существовать более тесное родство, чем представлялось ранее, между исчезнувшими Строителями и ненавистными зардалу. Связь между Строителями и зардалу.
Но какая? Возник соблазн пренебречь логикой. Временные масштабы были так несопоставимы. Строителей нет в рукаве миллионы лет. Зардалу уничтожены всего лишь одиннадцать тысяч лет назад.
Связь такова: они, по-видимому, созданы Строителями. Единственные сохранившиеся особи зардалу были пойманы другими созданиями Строителей во время Великого Восстания и сохранены в стазисе на Ясности вдали от галактических просторов. А теперь оказалось, что и Дженизия защищена от внешних контактов барьерами, возведенными для того, чтобы отбрасывать или уничтожать… любые приближающиеся к нему экспедиции, и только Строители, или, вернее, их разумные создания, могли соорудить эти защитные стены.
Дари снова подумала о Хансе Ребке, но теперь по-другому. Жаль, что его здесь нет. Ей отчаянно требовалось поговорить с кем-то, кто хладнокровно выслушал бы ее и разбил логические неувязки или стремление принять желаемое за действительное. Но вместо этого Ханс был…
Боже мой! Ужасная мысль вырвала ее из интеллектуального транса. Отряд эмбриоскафа летел в нечто гораздо более сложное и опасное, чем представлял кто-либо на борту. Они верили, что проникают в систему естественных сингулярностей с естественной планетой внутри. А на самом деле они входили в артефакт, в клетку со львами, полную неожиданностей и капканов. Там могут быть другие барьеры, чтобы помешать или уничтожить будущих исследователей внутреннего пространства.
Их надо предупредить.
Дари пробралась через беспорядок наблюдательного пункта (пол был завален распечатками) и побежала на поиски Джулиана Грэйвза. В ходовой рубке его не было, в спальной каюте и на камбузе тоже. Ни в одном месте, где обычно он находился.
Дари прокляла гигантские размеры "Эребуса" и побежала по главному коридору, который вел в грузовые трюмы и машинное отделение.
Грэйвза она не нашла, но по пути встретила Ввккталли. Андроид стоял у щита, ограждавшего ядерные генераторы.
– Советник Грэйвз изъявил желание побыть в одиночестве, – сказал он. – По-моему, он хочет избежать дальнейших разговоров.
Не одной Дари были невыносимы вопросы Талли и жалобы Дульсимера.
– Куда он пошел?
– Он не сказал.
Так же, как и Дари. Он не хотел, чтобы они знали.
– Нам необходимо найти его. Были какие-нибудь вести с эмбриоскафа?
– Никаких.
– Тогда пошли. Еще нам нужен Дульсимер, чтобы осуществить очень хитроумный полет. Он, наверное, уже достаточно остыл. Но сначала давай найдем Джулиана Грэйвза. Если придется, перероем весь корабль. – Она направилась к двигателям, осматривая по пути каждую каюту. Ввккталли растерянно тащился за ней.
– Вы проверяете каюты по левой стороне, – показала Дари, – а я по правой.
– Можно мне говорить?
Говорит-говорит-говорит.
– А это обязательно?
– Если вы хотите поговорить с Джулианом Грэйвзом, процедуру можно упростить. Конечно, если, как вы сказали, вам хочется видеть его своими глазами или если необходимо, чтобы он говорил с вами…
Дари остановилась, держа руку на щеколде.
– Давайте уточним. Я хочу поговорить с ним.
– Тогда я могу предложить воспользоваться системой вещания. Она передаст ваше сообщение во все уголки "Эребуса".
– Я и не знала, что такая система существует. Как вы ее обнаружили?
– Это часть общей схемы "Эребуса", которую я перенес из корабельного банка данных в свою память.
– Отведите меня к точке входа в систему. Мы можем поговорить и с Дульсимером.
– В этом нет необходимости. Я и так знаю, где Дульсимер. Он снова возле ядерных генераторов, где вы меня нашли.
– Что он там делает? Разве Грэйвз не велел вам держать его подальше от источников радиоактивного излучения?
– Нет. Он велел мне не снимать защиту. Я этого и не делал. Но, как указал мне Дульсимер, никто не говорил, что запрещается пускать его самого за оградительный барьер генератора. – Вид у Талли был задумчивый. – Думаю, он уже может оттуда выйти.
Медленно. Он проник в сферу первой сингулярности через узкую воронку, угрожающе мерцавшую со всех сторон, а теперь полз по внешней оболочке второй. Полз осторожно и медленно.
Ханс Ребка, глубоко задумавшись, сидел в кресле пилота и изучал призрачные следы пространственно-временных искажений, открывавшиеся на дисплеях. Больше смотреть было не на что. Что бы ни скрывалось под покровом сингулярностей, в их нынешнем положении ничего разглядеть нельзя. Как здорово, что ни Дари Лэнг, ни Джулиана Грэйвза нет с ними на борту! Они бы с ума сошли от их медлительности, злились бы на задержки, указывали на отсутствие видимой опасности и вынуждали его прибавить ход.
Конечно, он бы отказался. Если бы Ханса Ребку спросили о его жизненном кредо, он бы полностью отрицал существование такового. Но ближе всего этому понятию соответствовало его глубочайшее убеждение: "Всему свое время".
Иногда надо действовать мгновенно, так быстро, что, кажется, и задуматься некогда. В других случаях уйма времени уходила на вроде бы беспричинные колебания, бесконечные размышления по поводу, казалось бы, тривиальных решений. Выживание зависело от правильного выбора темпа.
Сейчас он еле полз, сам не зная почему, но ему и в голову не приходило спешить. Детство Ребки было менее сентиментальным, чем у Дари Лэнг. Его родиной был Тойфель, мир, который дарил вам только тяготы и невзгоды. Они с Дари Лэнг были совершенно разные, и все-таки одна черта их объединяла: внутренний голос, который иногда раздавался в глубине мозга, напоминая, что внешность бывает обманчива и иногда можно проглядеть самое важное.
Этот голос сейчас нашептывал Ребке, и по опыту он знал, что лучше ему довериться.
Пока эмбриоскаф полз по своему спиральному пути, обещавшему провести их сквозь оболочку другой сингулярности, он пытался нащупать источник своей тревоги.
Команда эмбриоскафа? Нет. Он не доверял ни Луису Ненде, ни Атвар Ххсиал, но не сомневался в их компетентности… или, вернее, в их инстинктивном стремлении выжить. Жжмерлия и Каллик с их желанием подчиняться приказам, а не действовать самостоятельно скорее раздражали, чем представляли угрозу. Хорошо, если бы с ними был Дульсимер и вел этот эмбриоскаф. Ребка знал, что не может соперничать с полифемом в виртуозности пилотажа. Но Дульсимер сейчас гораздо важнее на "Эребусе".
Ребка давно научился не надеяться на оптимальные решения. Они существовали в строгом мире интеллектуальных проблем Дари Лэнг, но реальность была несравнимо сложнее. Ну и что с того, что у него не идеальная команда. Очень хорошо. Берется та команда, какая есть, и делает то, что надо.
Нет, не эта проблема терзала его подсознание. Что-то было не совсем так.
Был ли мир внутри сингулярных оболочек действительно Дженизией, и найдутся ли там зардалу?
Он ломал над этим голову, пока адаптивная система управления тихонько прощупывала путь через следующую сингулярность и плавно подводила их к ней. Ребка мог изменить ее решение, если бы заметил опасность, но он не располагал информацией для таких действий. Его предупредительные сигналы шли изнутри. Возможно, там, в глубине, находилась планета Дженизия, а может, и нет. В любом случае они собирались туда проникнуть. Когда вы уже решились на какой-то поступок, вы больше не оглядываетесь назад и не сомневаетесь, потому что любой поступок в нашей жизни совершается на основе дефицита информации. Вы смотрите на то, что имеете, и делаете все, что можете, дабы улучшить свое положение, но в какой-то момент вам приходится бросить кости на стол… и жить или умереть с теми очками, которые вы выбросили…
Значит, эту тревогу порождало что-то еще. Что-то необычное, что он сначала заметил, а потом забыл, когда его отвлекли. Что-то…
В конце концов Ребка перестал бороться. То, что его тревожило, отказывалось появиться на свет. Опыт подсказывал ему, что он скорее вспомнит, если перестанет думать об этом. Кроме того, сейчас хватало других причин для беспокойства.
Корабль сделал еще поворот и пополз по маршруту, который, на взгляд Ребки, вел прямиком в белую светящуюся стену. По мере того, как они приближались к ней, он напрягался все сильнее.
Должен ли он изменить курс? Если бы человеческие чувства включали и непосредственное ощущение гравитации…
Он принудил себя довериться сенсорам корабля. Они достигли светящейся стены. По конструкциям эмбриоскафа прошла легкая дрожь, как будто на него накатил невидимый прилив, и они оказались по другую сторону.
Они прошли насквозь. Внутренняя оболочка осталась позади. Носовая часть корабля внезапно озарилась оранжевым светом карликовой звезды.
Луис Ненда устроился на корме, углубившись в феромонный разговор с Атвар Ххсиал. Сейчас он быстро протиснулся мимо шестнадцати раскинутых ножек Жжмерлии и Каллик и остановился за спиной Ребки.
– Планета?!
– Узнаем через несколько минут, – сказал Ребка, пожав плечами, и выпустил "шмеля", крохотный кораблик-разведчик, который должен был вернуться по их следу к "Эребусу" и передать ждущим снаружи информацию об их прибытии. Что бы потом ни случилось, Джулиан Грэйвз и Дари должны узнать, что сингулярности проходимы. Ребка приказал бортовым сенсорам начать сканирование пространства вокруг желто-оранжевого солнца.
– Я не спрашиваю, а констатирую. – Ненда ткнул большим пальцем в дисплей, показывающий область за кораблем. – Эту гадость видно невооруженным глазом в иллюминатор.
Ребка повернулся в кресле. Это было невозможно… но это было правдой. В кормовом иллюминаторе виднелась та самая бело-голубая планета с огромной луной, которую Дари Лэнг и Каллик демонстрировали им на дисплее "Эребуса". И луна, и планета находились в фазе полумесяца, на расстоянии не более нескольких сотен тысяч километров. Хорошо просматривались большие материки. Ребка включил сенсоры высокого разрешения, чтобы как следует рассмотреть все.
– Вы себе представляете, как мало было у нас шансов? – спросил он. – Мы летим через сингулярности, выныриваем в ста пятидесяти миллионах километров от звезды… и на тебе, прямо у нас под носом появляется планета, так близко, что до нее можно доплюнуть.
– Я знаю все насчет шансов, – голос Ненды походил на глухое рычание. – Так не бывает.
– Вы понимаете, что это означает?
– Это означает, что мы нашли Дженизию. И еще, что вы должны поскорее нас увести отсюда. Очень быстро. Я ненавижу приветствия.
Луис Ненда не успел открыть рот, а Ребка уже взялся за рычаги управления, чтобы убраться от этой планеты подальше. Пока корабль еще не среагировал на команды Ребки, на экранах возникли изображения планеты и луны крупным планом.
– Пригодна для жизни. – Любопытство Ненды граничило с тревогой. С двух сторон к нему прижались Каллик и Жжмерлия. Только Атвар Ххсиал, которая не могла ничего увидеть на дисплеях, оставалась в кормовой части корабля. – Радиус пять тысяч километров. Спектрометры указывают на большое содержание кислорода; 18 процентов поверхности – суша, 40 процентов – вода, 42 процента – заболоченная местность. Три главных континента, четыре горные системы, но ни одна из них не превышает километра, никаких полярных шапок. Влажный теплый мир, на первый взгляд кажется богатым, – в нем просыпались собственнические инстинкты. – Интересно, как там внизу.
Ханс Ребка не ответил. По какой-то причине его внимание приковала не сама планета, а ее луна. То изображение, которое показывали им Дари Лэнг и Каллик на "Эребусе", имело очень небольшое разрешение. И все, что он тогда видел, это матовый серо-стальной шарик, посверкивающий в щербинках. Теперь этот шар заполнил весь экран.
Он попытался вспомнить то, что показывала на дисплее Дари, и понял, что его тогда озадачило: луна быстро крутилась вокруг застывшей на месте планеты. Любые свободно движущиеся тела – двойные звезды, или планета и луна, или нечто подобное – вращаются вокруг общего центра тяжести. При таком крупном спутнике, как этот, центр тяжести должен лежать где-то вне планеты, и, значит, оба тела должны двигаться относительно звездного фона, если только масса луны не пренебрежимо мала. Но тогда это означает…
Он впился в заполнившее экран изображение и увидел, что все выемки и наросты на поверхности луны расположены в определенном порядке, а ее кривизна точно выверена.
– Искусственная! И массой можно пренебречь. Она должна быть полой! – вырвалось у него, хотя он понимал, что для остальных эти слова звучат бессмыслицей.
Неважно. Скоро они все поймут сами. Поверхность луны начала раскрываться. Из нее ударил шафранный луч и осветил эмбриоскаф. Внезапно их траектория изменилась.
– Что за чертовщина? – Ненда протолкнулся вперед и схватился за рычаги управления.
Ханс Ребка не стал ему препятствовать. Это уже не играло никакой роли. Тяга корабля была выведена на максимум, а он все равно двигался в противоположном направлении. Ребка посмотрел в кормовой иллюминатор. Вместо того, чтобы удаляться, луна и планета приближались к ним. И вскоре стало ясно, что этот луч не просто тащил эмбриоскаф к сверкающей луне. Их траектория стремительно менялась.
Ребка со сноровкой опытного пилота машинально прикинул их курс. В результате он не сомневался.
"Интересно, как там внизу", – сказал перед этим Луис Ненда. Что ж, это они узнают, и очень скоро. Хотят они этого или нет, но эмбриоскаф торопится на свидание с Дженизией. Теперь они могли лишь молиться, чтобы посадка оказалась мягкой.
Мягкая посадка или…
Он с грустью подумал о Дари Лэнг. Если бы он знал, что все так обернется, то попрощался бы с ней как следует.
Когда Ханс Ребка вспоминал Дари и их прощание, она думала о нем и Луисе Ненде менее ласково.
Эгоистичные властные ублюдки! Она пыталась объяснить им, что стоит на пороге великого открытия. А они отмахнулись от нее, как от назойливой мухи, а потом при первом же удобном случае кинулись на поиски Дженизии, координаты которой они с Каллик им нашли, а ее бросили сходить с ума на "Эребусе" и терпеть болтовню Ввккталли и стенания Дульсимера.
Дульсимер отчаянно стремился хватить еще разок своего радиоактивного "коктейля". Джулиан Грэйвз строго-настрого запретил Ввккталли снимать защиту, так что единственной надеждой Дульсимера стала Дари. Он постоянно преследовал ее и, подмигивая и ухмыляясь, предлагал ей небывалые сексуальные утехи, которые, по его словам, может доставить только зрелый полифем. Если только она слегка приоткроет для него ядерный генератор и позволит повпитывать радиацию, хоть несколько часиков… несколько минуточек…
Дари отступила в наблюдательный отсек и закрылась там. Она искала уединения, но когда нашла его, старые привычки взяли верх, и она вернулась к изучению Свертки.
А начав, не могла остановиться. Так как никто не отвлекал ее, она с головой ушла в работу. Это погружение было сродни радиационному "пьянству" Дульсимера.
Назовем это страстью исследователя.
Во всей Вселенной нет ничего столь же увлекательного. Первые долгие часы изучения кажутся пустыми и бесплодными. Затем возникает необъяснимая убежденность в существовании чего-то скрытого, какой-то недосягаемой, но близкой реальности. Затем появляется озноб, мурашки бегут по затылку, шее, спине… и вспышка молнии, когда тысячи разрозненных фактов мгновенно складываются в осмысленный узор… в стройную картину, которая внезапно становится четкой и ясной. О, это пробирающее до костей наслаждение, когда вроде бы бессвязные идеи, занимают свои места и становятся частями целого!
Она испытывала это удовольствие раз десять, за столько же лет, в течение которых работала над описанием древних артефактов Строителей. Год назад она порвала с этой жизнью – так поглотили ее поиски свидетельств присутствия Строителей в этом рукаве и возле него. А меньше месяца назад, уверившись, что ее душевный покой исчез навсегда, она с радостью согласилась лететь с Хансом Ребкой.
Что ж, она ошибалась. Став однажды исследователем, навсегда им и останешься. От поисков зардалу она не получала и сотой доли того удовольствия, которое даст ей изучение Свертки Торвила, самого необыкновенного объекта во всей Вселенной.
Но по мере того как Дари старалась сосредоточиться на Свертке, она с удивлением обнаруживала, что ее ум снова и снова возвращается к старым исследованиям артефактов Строителей. Это казалось наваждением, досадной помехой. Строители настойчиво заявляли о себе в самый неподходящий момент.
И тут словно ударило.
Свертка – артефакт Строителей.
Рядом с ней любое другое рукотворное сооружение в рукаве казалось карликом. Свертка была больше, чем преобразованная система Мэндела, больше, чем внегалактическое сооружение Строителей, Ясность. Она была немыслимо огромной!
Но аналогий с другими артефактами отрицать было нельзя. Здесь были и светофокусирующие свойства Линзы, и многосвязная природа Парадокса. Она припомнила "ворот" Пуповины и узловатые топологические узлы Стражника. Везде просматривалось соответствие структуре Свертки.
А это означало…
Разум Дари интуитивно вырвался за пределы твердо установленных догм. Если Свертка была созданием Строителей, тогда "естественный" набор сингулярностей, вокруг которого вращался "Эребус", также был артефактом. Но в его пределах, согласно ее вычислениям, лежал исконный мир зардалу. Если это верно, то не могло быть простым совпадением. Должно существовать более тесное родство, чем представлялось ранее, между исчезнувшими Строителями и ненавистными зардалу. Связь между Строителями и зардалу.
Но какая? Возник соблазн пренебречь логикой. Временные масштабы были так несопоставимы. Строителей нет в рукаве миллионы лет. Зардалу уничтожены всего лишь одиннадцать тысяч лет назад.
Связь такова: они, по-видимому, созданы Строителями. Единственные сохранившиеся особи зардалу были пойманы другими созданиями Строителей во время Великого Восстания и сохранены в стазисе на Ясности вдали от галактических просторов. А теперь оказалось, что и Дженизия защищена от внешних контактов барьерами, возведенными для того, чтобы отбрасывать или уничтожать… любые приближающиеся к нему экспедиции, и только Строители, или, вернее, их разумные создания, могли соорудить эти защитные стены.
Дари снова подумала о Хансе Ребке, но теперь по-другому. Жаль, что его здесь нет. Ей отчаянно требовалось поговорить с кем-то, кто хладнокровно выслушал бы ее и разбил логические неувязки или стремление принять желаемое за действительное. Но вместо этого Ханс был…
Боже мой! Ужасная мысль вырвала ее из интеллектуального транса. Отряд эмбриоскафа летел в нечто гораздо более сложное и опасное, чем представлял кто-либо на борту. Они верили, что проникают в систему естественных сингулярностей с естественной планетой внутри. А на самом деле они входили в артефакт, в клетку со львами, полную неожиданностей и капканов. Там могут быть другие барьеры, чтобы помешать или уничтожить будущих исследователей внутреннего пространства.
Их надо предупредить.
Дари пробралась через беспорядок наблюдательного пункта (пол был завален распечатками) и побежала на поиски Джулиана Грэйвза. В ходовой рубке его не было, в спальной каюте и на камбузе тоже. Ни в одном месте, где обычно он находился.
Дари прокляла гигантские размеры "Эребуса" и побежала по главному коридору, который вел в грузовые трюмы и машинное отделение.
Грэйвза она не нашла, но по пути встретила Ввккталли. Андроид стоял у щита, ограждавшего ядерные генераторы.
– Советник Грэйвз изъявил желание побыть в одиночестве, – сказал он. – По-моему, он хочет избежать дальнейших разговоров.
Не одной Дари были невыносимы вопросы Талли и жалобы Дульсимера.
– Куда он пошел?
– Он не сказал.
Так же, как и Дари. Он не хотел, чтобы они знали.
– Нам необходимо найти его. Были какие-нибудь вести с эмбриоскафа?
– Никаких.
– Тогда пошли. Еще нам нужен Дульсимер, чтобы осуществить очень хитроумный полет. Он, наверное, уже достаточно остыл. Но сначала давай найдем Джулиана Грэйвза. Если придется, перероем весь корабль. – Она направилась к двигателям, осматривая по пути каждую каюту. Ввккталли растерянно тащился за ней.
– Вы проверяете каюты по левой стороне, – показала Дари, – а я по правой.
– Можно мне говорить?
Говорит-говорит-говорит.
– А это обязательно?
– Если вы хотите поговорить с Джулианом Грэйвзом, процедуру можно упростить. Конечно, если, как вы сказали, вам хочется видеть его своими глазами или если необходимо, чтобы он говорил с вами…
Дари остановилась, держа руку на щеколде.
– Давайте уточним. Я хочу поговорить с ним.
– Тогда я могу предложить воспользоваться системой вещания. Она передаст ваше сообщение во все уголки "Эребуса".
– Я и не знала, что такая система существует. Как вы ее обнаружили?
– Это часть общей схемы "Эребуса", которую я перенес из корабельного банка данных в свою память.
– Отведите меня к точке входа в систему. Мы можем поговорить и с Дульсимером.
– В этом нет необходимости. Я и так знаю, где Дульсимер. Он снова возле ядерных генераторов, где вы меня нашли.
– Что он там делает? Разве Грэйвз не велел вам держать его подальше от источников радиоактивного излучения?
– Нет. Он велел мне не снимать защиту. Я этого и не делал. Но, как указал мне Дульсимер, никто не говорил, что запрещается пускать его самого за оградительный барьер генератора. – Вид у Талли был задумчивый. – Думаю, он уже может оттуда выйти.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ СО СТРОИТЕЛЯМИ?
Не думаю, что я когда-нибудь понимал живущих внизу, хотя провел с ними много лет. Стиль отношений никогда не меняется. Как только они узнают, что я изрядно побродил по космосу, они присаживаются и начинают потихоньку расспрашивать, но сразу видно, что на уме у них только одно. Наконец они задают свой коронный вопрос, причем всех интересует одно и то же: вы, капитан, посещали множество артефактов Строителей. Как вы думаете, что с ними случилось? Куда они делись?
Это справедливый вопрос. На протяжении пятидесяти миллионов лет в галактике существовали какие-то разумные существа, рассеявшие тысячи своих артефактов на пространстве в несколько тысяч световых лет. Все огромные и несокрушимые, причем три четверти из них прекрасно работают… Я близко видел десятки из них, от таких практичных и полезных, как Пуповина, до полупонятных, вроде Слона или Линзы, и совершенно необъяснимых, как Суккуб, Парадокс, Факел и Джаггернаут.
Строители и их артефакты! И вдруг, дзинь, – около пяти миллионов лет назад Строители исчезают, и никаких признаков их существования больше нет… И никаких посланий. Или Строители так никогда и не изобрели письма, или были хуже наших программистов в том, что касается документации.
Может быть, они и оставили какие-то свидетельства, но мы не сумели их разгадать… Некоторые говорят, что черная пирамида посреди Стражника – это библиотека Строителей. А кто докажет?
В любом случае я утверждаю, что живущим внизу судьба Строителей на самом деле безразлична, потому что этим тупоумным ползунам с загребущими руками безразлично их наследие. Я видел на Терминусе, как какой-то человек резал на куски плоский фабрикатор Строителей. Бесценное, непознанное нами до сих пор устройство он разрезал, чтобы застеклить окно. Я видел на Дариене женщину, которая использовала секцию пульта дистанционного управления Строителей, набитого сверхчувствительными контурами, в качестве молотка. Большинство живущих внизу относятся к артефактам, как к строительному материалу, который можно использовать сегодня.
Поэтому я не отвечаю живущим внизу, а сам задаю им вопрос или два. "Что случилось с зардалу?" – спрашиваю я.
"О! – отвечают они. – Их стерло с лица планет Великое Восстание порабощенных ими народов".
"А что случилось с динозаврами на Земле?"
"О! Их погубили митохондрии… Это все знают".
И так быстро и гладко всегда выпаливают. Внизу, видите ли, объяснения не нужны. Расхожая фраза вместо объяснения им гораздо понятнее.
А положим, вы ответите им, как отвечал я до тех пор, пока у меня не навязло в зубах, что есть, мол, и другие теории. До того как палеомикробиологи открыли митохондриальную мутацию в меловом периоде, которая так ослабила и замедлила процессы в любом земном существе массой более семидесяти фунтов, что оно не смогло таскать собственную массу… Бытовали всевозможные теории исчезновения динозавров, от засухи до появления у Солнца темного спутника, гигантского метеорита и близкой вспышки сверхновой.
Предположим, вы все это им выложите. Ну и что? Они посмотрят на вас как на сумасшедшего.
Но удивительнее всего то, что я нашел объяснение исчезновению Строителей. Оно основано на моих наблюдениях за различными видами в различных частях галактики. Оно просто, логично, и никто, кроме меня, в него, кажется, не верит.
Вот оно.
Есть простой биологический факт. Непреложный для всех известных жизненных форм: хотя одноклеточный организм, вроде амебы или другого простейшего, может жить вечно, любой сложный, многоклеточный организм умрет от старости, даже если ничто другое его не убьет.
Любые разумные существа, будь то люди, кекропийцы, варнианцы или полифемы (или Строители), можно представить как единый многоклеточный организм. У хайменоптов и мирмеконов Декантила эта аналогия даже ярче и очевиднее, чем у людей или, скажем, кекропийцев. Хотя, когда вы повидаете столько миров, сколько я, вам тоже покажется, что люди, как пчелы, роятся на планетах, покрывая их городами, сетью дороги всякими суперструктурами, разрастающимися, как плесень на спелом фрукте.
То есть я хочу сказать, что виды – это организмы. Вот мой простой логический вывод: любой вид есть единый многоклеточный организм. Каждый многоклеточный организм с течением времени старится и умирает. Следовательно, любой вид в конце концов состарится и умрет.
Это и случилось с суперорганизмом, известным под именем Строителей. Он долго жил. Затем состарился. И умер.
Убедительно? Если да, то не ждите лучшего и для людей. Я, лично, не жду
"Горячие скалы, теплое пиво, холодный уют (в одиночку по галактике)".
Это справедливый вопрос. На протяжении пятидесяти миллионов лет в галактике существовали какие-то разумные существа, рассеявшие тысячи своих артефактов на пространстве в несколько тысяч световых лет. Все огромные и несокрушимые, причем три четверти из них прекрасно работают… Я близко видел десятки из них, от таких практичных и полезных, как Пуповина, до полупонятных, вроде Слона или Линзы, и совершенно необъяснимых, как Суккуб, Парадокс, Факел и Джаггернаут.
Строители и их артефакты! И вдруг, дзинь, – около пяти миллионов лет назад Строители исчезают, и никаких признаков их существования больше нет… И никаких посланий. Или Строители так никогда и не изобрели письма, или были хуже наших программистов в том, что касается документации.
Может быть, они и оставили какие-то свидетельства, но мы не сумели их разгадать… Некоторые говорят, что черная пирамида посреди Стражника – это библиотека Строителей. А кто докажет?
В любом случае я утверждаю, что живущим внизу судьба Строителей на самом деле безразлична, потому что этим тупоумным ползунам с загребущими руками безразлично их наследие. Я видел на Терминусе, как какой-то человек резал на куски плоский фабрикатор Строителей. Бесценное, непознанное нами до сих пор устройство он разрезал, чтобы застеклить окно. Я видел на Дариене женщину, которая использовала секцию пульта дистанционного управления Строителей, набитого сверхчувствительными контурами, в качестве молотка. Большинство живущих внизу относятся к артефактам, как к строительному материалу, который можно использовать сегодня.
Поэтому я не отвечаю живущим внизу, а сам задаю им вопрос или два. "Что случилось с зардалу?" – спрашиваю я.
"О! – отвечают они. – Их стерло с лица планет Великое Восстание порабощенных ими народов".
"А что случилось с динозаврами на Земле?"
"О! Их погубили митохондрии… Это все знают".
И так быстро и гладко всегда выпаливают. Внизу, видите ли, объяснения не нужны. Расхожая фраза вместо объяснения им гораздо понятнее.
А положим, вы ответите им, как отвечал я до тех пор, пока у меня не навязло в зубах, что есть, мол, и другие теории. До того как палеомикробиологи открыли митохондриальную мутацию в меловом периоде, которая так ослабила и замедлила процессы в любом земном существе массой более семидесяти фунтов, что оно не смогло таскать собственную массу… Бытовали всевозможные теории исчезновения динозавров, от засухи до появления у Солнца темного спутника, гигантского метеорита и близкой вспышки сверхновой.
Предположим, вы все это им выложите. Ну и что? Они посмотрят на вас как на сумасшедшего.
Но удивительнее всего то, что я нашел объяснение исчезновению Строителей. Оно основано на моих наблюдениях за различными видами в различных частях галактики. Оно просто, логично, и никто, кроме меня, в него, кажется, не верит.
Вот оно.
Есть простой биологический факт. Непреложный для всех известных жизненных форм: хотя одноклеточный организм, вроде амебы или другого простейшего, может жить вечно, любой сложный, многоклеточный организм умрет от старости, даже если ничто другое его не убьет.
Любые разумные существа, будь то люди, кекропийцы, варнианцы или полифемы (или Строители), можно представить как единый многоклеточный организм. У хайменоптов и мирмеконов Декантила эта аналогия даже ярче и очевиднее, чем у людей или, скажем, кекропийцев. Хотя, когда вы повидаете столько миров, сколько я, вам тоже покажется, что люди, как пчелы, роятся на планетах, покрывая их городами, сетью дороги всякими суперструктурами, разрастающимися, как плесень на спелом фрукте.
То есть я хочу сказать, что виды – это организмы. Вот мой простой логический вывод: любой вид есть единый многоклеточный организм. Каждый многоклеточный организм с течением времени старится и умирает. Следовательно, любой вид в конце концов состарится и умрет.
Это и случилось с суперорганизмом, известным под именем Строителей. Он долго жил. Затем состарился. И умер.
Убедительно? Если да, то не ждите лучшего и для людей. Я, лично, не жду
"Горячие скалы, теплое пиво, холодный уют (в одиночку по галактике)".