Шегало Наталья. Меньше, чем смерть

   Ее – нет. И совершенно неважно, что есть тело, которое почему-то не чувствует боли. Тело останется на арене, а вот где останется она сама? В каком слое реальности? Сова вновь и вновь смешивала осколки разбитого зеркала, перемешивала слои и никак не могла найти свой собственный. Эта неудача ее разозлила. Какое мелкое препятствие встало вдруг на ее пути к пониманию, мешая достичь высшего знания. Зачем? Зачем искать то, чего нет? Нет – и черт с ним! Нет – это даже неплохо. Более того, нет – это просто отлично! То, чего нет, убить совершенно точно нельзя!
   Сова парировала сильный удар, но не удержалась на ногах и растянулась на песке, с удивлением наблюдая, как от ее выдоха брызнули в сторону песочные струи.
   Вырви страницу из книги и все – страницы нет. И никто никогда не прочтет то, что на ней было написано. Удали слой реальности – и никто никогда не дотянется до него.
   Она перекатилась по песку, спасаясь от прямого рубящего удара.
   Почему человек так упорно цепляется за факт, что он есть? Он намертво вписан в изначальную, не им данную, не им выбранную реальность, и он стремится в этой реальности утвердиться. Застыть, как насекомое в янтаре. Зацементироваться. А зачем? Только ради того, чтобы ощущать, что он действительно есть?
   Вот они – слои реальности, но она не вписана ни в один из них. Значит, она может выбрать любой! Или не выбирать вообще! И если она может вырвать из книги страницу с текстом о себе, значит, может вырвать и любую другую? Запутавшаяся в паутине чужой реальности жертва может, оказывается, в любой момент сама стать хищником. А если так, то трибуны – к черту! К черту шум, крики, колыхание человеческого моря! К черту невидимого наблюдателя в правительственной ложе. И мастера, танцующего на песке, – тоже к черту. Он не нужен в моей реальности.
   Сова вскочила на ноги, обсыпанная песком, облепившим ее в тех местах, где еще не успела засохнуть кровь, и неожиданно расхохоталась, сбрасывая давно надоевший боевой транс.
   Все, мастер! Спасибо тебе за экскурсию, но дальше я пойду сама.
   Сова смеялась так, как смеются только что сошедшие с ума – восторженно и беззаботно, смеялась в абсолютной тишине, в окружении многотысячных трибун, разглядывающих ее облепленную песком и испачканную кровью фигуру в центре арены, на глазах мастера в черном кимоно, реальность которого она только что стерла.
   Она тряхнула плечами, и остатки чужих нитей осыпались искрами за ее спиной. Я не буду дергать за твои нити, мастер. Это слишком легко. Это значит принять твою реальность, это значит признать, что в твоей реальности мы – на равных. А это уже не так. Поверь, мастер: это смешно. Смешно, когда крылатый предпочитает ходить по земле, смешно, когда ветер пытается жить в бутылке, смешно, когда свободный примеривает кандалы. Твоя реальность, мастер, это кандалы, хотя тебе этого и не понять. А я живу по другим законам! Я – нигде, я могу позволить себе редкую роскошь – не быть. Мастер, ты хороша, но ты не властна над тем, что я только что поняла.
   Какая бесполезная вещь – защитный барьер при боевом трансе! Утомительная и ненужная.
   Сова сделала шаг, и песок запел под ее подошвами.
   Костлявая лапа на запястье отсчитывала пульс.
   Мастер, ты уже проиграла, потому что я встала на ступень выше этой арены, и теперь тебе до меня не дотянуться. Прости, мастер, но я не чувствую вины.
   Сова резанула мечом воздух, и реальность распалась на две половинки, как яблоко под ножом. Чужой клинок скользнул, натолкнувшись на невидимый разрыв, и не причинил никакого вреда.
   Мастер, ты не боишься смерти, и я не вижу страха в твоих глазах. Ты способна умереть так же хладнокровно, как и убить, но мастер, я не из тех, кто хладнокровно живет, чтобы научиться хладнокровно умирать. Смотри, мастер, здесь есть нечто большее, чем ледяная точность твоих рук, и я вижу то, что не дано видеть тебе.
   Сова отразила несколько ударов подряд, успела распознать ложный выпад и отразить атакующий, не поддалась на тщательно спланированный вызов. Твой удар предсказуем, мастер. Я на шаг впереди твоей реальности, но я оторвусь еще больше.
   Я желаю ходить по твоей дороге в обе стороны, не спотыкаясь.
   Новая атака, новый поворот танца на арене, и Сова вновь не позволила коснуться себя. Прости, мастер, но ты больше не управляешь моей жизнью и не ведешь меня по незнакомому пути. Ты только теперь почувствовала это?
   Бой затягивался. Исход, казавшийся таким близким, вдруг отступил, и трибуны заколыхались, как штормовое море. Ставки стремительно менялись, перекупались и перепродавались, кто-то торговался за ее жизнь, кто-то выторговывал ее смерть. Сова смеялась от души, чувствуя волны их надежды и злобы, и следы ее ног на поющем песке вспыхивали и горели тусклым синим пламенем, не заметным никому, кроме нее.
   Чужой клинок уже не казался опасным, наоборот, он стал ее партнером по странному танцу теней от прожекторов, подбирался ближе и отступал, как застенчивый поклонник, пытался робко коснуться кожи и не дотягивался до желанной цели. Сову больше не интересовала схватка. Ее забавляли фонтанчики песка, разлетавшиеся из-под сапог. Мир послушно дробился и, как в калейдоскопе, выкладывал перед ней свою бесконечную пестроту сочетаний, связей, возможностей.
   Звук гонга застал ее врасплох, как Золушку в разгар бала.
   Трибуны потрясенно затихли: правила так кардинально меняются не каждый день. И даже не каждый год.
   А что дальше? Сова с неохотой опустила свой меч, только сейчас осознав, что держит его как-то не так, как обычно – одной рукой почти у основания гарды. И отступила назад, недоумевая, почему остановили бой? Ведь оба противника еще живы. Кто изменил правила? Кто посмел вмешаться в ее реальность? Опьяненное сознание не желало расставаться с вдруг обретенной властью, и все внутри протестовало против чужого вмешательства, готовое в любой момент взбунтоваться. Не подчиниться. Нарушить.
   Она подняла глаза на правительственную ложу как раз в тот момент, когда с высокого балкона вниз полетела белая перчатка. Самого диктатора по-прежнему не было видно. По трибунам пронесся робкий рокот, будто зрители боялись противоречить воле правителя.
   Бой окончен.
   Калейдоскоп в последний раз блеснул всеми красками и погас. Сова с досадой вернула себя в привычный неуправляемый мир.
   Ну что ж, вы не обманули меня, лорд Тонатоса: один раз почувствовав эту власть, с ней действительно сложно расстаться. Нужно заставить себя добровольно разжать руку, нужно вовремя остановиться, чтобы не заиграться с собственным могуществом до полной потери самоконтроля. Поэтому вы остановили бой? Или потому что даже вам там наверху стало очевидно: я не позволю себя убить?
   Она все еще смотрела на правительственную ложу, словно ожидая ответа, когда толпа вдруг в едином порыве напряглась и, ожидая внезапного нападения, Сова резко обернулась. Мир арены послушно рванулся навстречу. Отстранившееся было сознание цепко впилось в него, мгновенно вернув себе утраченный контроль, и эта абсолютная власть на секунду вновь опьянила Сову.
   Мастер стояла на коленях в центре арены. Наконечник ее клинка упирался в основание шеи, в ту трогательную ямочку, которую женщины старательно умащивают духами перед первым свиданием. Сова стремительно от вела взгляд. Трибуны ахнули.
   Все. Я никогда больше не выйду на этот песок.
   Не надо оборачиваться.
   Эта реальность закончилась. Оборвалась за спиной.
   Эта дорога пройдена туда и обратно, и не должно быть никакого дела до того, кто добровольно дошел до конца. Но оставленная за спиною чужая жизнь сопротивлялась, притягивала к себе, последней прочной нитью, как арканом, опутав Сову, не отпуская, не давая сделать шаг. И хотелось пошарить по телу в поисках этой нити и оборвать. Немедленно. Так стряхивают в брезгливом ужасе забравшегося на одежду паука.
   И тут ее взгляд упал на правую руку, по-прежнему сжимавшую любимый меч каким-то странным, непривычным хватом, словно лезвие вдруг стало продолжением ее собственного тела, уродливым наростом мутанта, клешней хищного насекомого.
   Так вы хотели украсить этим клинком свой кабинет, Учитель?
   Нет, она не умела легко расставаться с вещами, которые любила. Ей пришлось научиться этому слишком быстро.
   Меч сломался неожиданно легко. Переломился о колено с легким стоном, и две половинки остались в руках. Смотрите, Учитель, я дарю вам свою любимую легенду, правда, некрасивую и с печальным концом. Как признание своего поражения. Ну что, примите такой подарок?
   Сова, не оглядываясь, швырнула обломки за спину и выскочила с арены, будто песок вдруг стал жечь ей подошвы.

Глава 15
Тест на выживаемость

   Домашнее животное должно быть тихим, спокойным и не приносить хлопот хозяину. Например, чучело совы.

Анекдот

 
   В темноте он нащупал дверную ручку. Холодный металл коснулся кожи – только тогда он заметил, что забыл сменить перчатки. Правая осталась на арене, левая до сих пор защищала руку от чужих взглядов. Никто не решился напомнить ему об этом. Он снял вторую перчатку и бросил на пороге. От того, что он собирался сделать, перчатки не защищают.
   Она спала. Стоя в дверях, он слышал ее ровное нечастое дыхание. Она спала глубоким, мертвым сном без сновидений, забыв обо всем на свете: о пережитой близости смерти, о заляпанной кровью рубашке, брошенной тут же, у кровати, о незапертой двери, о постоянной угрозе своей жизни. И даже о том, что в одном дворце с нею есть он, не способный заснуть, не покарав. Ему было знакомо это состояние полуобморока после арены. Он сам когда-то пережил обманчивую эйфорию всевластия, за которой следует неизбежная расплата: чудовищная усталость после нервного перенапряжения – и умственного, и эмоционального. Он пережил – и выжил после этого. Жаль, что не выживет она.
   Он рассматривал ее так, будто хотел запомнить навсегда. Впрочем, он никогда ничего не забывал – его создатели позаботились о совершенстве его памяти. Но он любовался ею как идеальным произведением искусства – генетического искусства землян, методично отшлифованным Орденом. Опытным, завистливым взглядом коллекционера, лишенного возможности украсить этим экспонатом свое собрание шедевров.
   Земляне… Поразительная древняя нация, не подвластная разложению. Интеллектуальная элита Федерации, несущая в себе какую-то скрытую варварскую силу полукровок. С первобытным упрямством, с животным желанием жить, с высоколобым сознанием своего высшего предназначения. Нация бунтарей, взрывающих любое общество, куда их заносит нелегкая. Нация, породившая науку, не признающую ограничений, искусство, не признающее канонов, общество, не признающее власть, и власть, не признающую пределов. Чего стоят в сравнении с этим изнеженная утонченность киферонцев, мрачное упорство Ордена, мелочная расчетливость торговцев Скорпиона? Даже в самом неудачном творении землян больше жизни, чем в лучших представителях иных рас, как будто даже случайное несовершенство их созданий заставляет лучше понимать недостижимый идеал.
   Он нес в своих генах то же наследие Земли. И это наследие протестовало против уничтожения себе подобных.
   Он подходил медленно, задерживая каждый шаг. Он знал: она почувствует его присутствие и проснется, и оттягивал момент ее расставания со сном. Или, может, лучше так, во, сне? Пусть она еще не успеет покинуть тот мир, пусть уже не вернется в этот.
   Он нащупал рукоять кинжала и сделал последний шаг.
   Поздно.
   Она просыпалась.
   Да, он здорово ее напугал. Она скатилась с кровати, выставляя вокруг себя такой плотный уровень защиты от его ментальной атаки, который не пробить и десятерым. О, Анхра^[8], где же ее логика?! С поразительной беспечностью забыть запереть дверь во дворце, где произошло больше убийств, чем волос на ее глупой упрямой голове, где каждый метр натертого паркета пропитан чьей-то кровью, пролитой по его приказу, а теперь стоять, кутаясь в энергетический кокон, суетливо шарить по столу в поисках браслета высшей защиты – излюбленного оборонительного щита Ордена.
   Браслет не спасает от кинжала.
   Она стояла слишком близко, прямо перед ним. С такого расстояния он чувствовал даже ее пульс! Бешено колотящееся сердце… Сонную артерию в вырезе белой рубашки…
   Страх жертвы пьянит хищника.
   Рука послушно выполняла задуманное. Кинжал выскользнул из-под одежды. Парализующая волна чужого ужаса хлестнула по лицу, но остановить уже не могла. Он целился в сердце. И в следующее мгновение…
   Темнота вспыхнула фиолетовым заревом и видимый мир исчез!
   Сова сделала то, что было строжайше запрещено Магистром. Она открыла свой самый опасный, бесконечный, не имеющий дна канал. В состоянии боевого транса, в плотном защитном коконе, в вязкой его густоте время скупо отсчитало секунду.
   Острие кинжала застыло в паре сантиметров от ее груди. Черная пасть воронки потянулась к тому, что было ближе всего – к стали клинка. Металл послушно потек навстречу, плавясь в фиолетовых лучах.
   Но рука, сжимающая рукоять, не отпускала. Рука держала кинжал мертвой хваткой, не в силах нанести последнего удара, не в силах отдернуть оружие назад или оторваться от него.
   Секунда…
   Он должен был остановиться. Канал парализует насмерть. Попавшему в эпицентр воронки жизни остается на пару мгновений. Лишь однажды Магистр рискнул показать Сове, что происходит с живым существом в мощном потоке чужой этому миру энергии. От того эксперимента остался лишь вялый трупик лабораторной обезьяны и первый дикий ужас осознания себя убийцей.
   Он должен был остановиться.
   Но он двигался.
   Медленно, словно в невесомости, где все движения плавны и мягки, его левая рука двинулась к горлу Совы. В тягучем безвременье эта рука преодолевала оставшиеся сантиметры так неторопливо, словно несла не смерть, а ласку. И на бледной белизне раскрытой ладони отчетливо чернела странная надпись: «3256ПЗЛ117».
   Секунда…
   Правая рука с зажатой рукоятью от исчезнувшего клинка все еще искала сердце. Он не мог остановить удар, он должен был закончить начатое. Но энергия, вложенная в движение, стремительно покидала тело. Словно пересиливая сопротивление вдруг ставшего твердым воздуха, он еще пытался дотянуться до цели сквозь застывший фиолетовый сумрак, но темный силуэт его жертвы почему-то не приближался ни на йоту.
   Сове некуда было отступать – воронка канала за спиной жадно глотала все живое и неживое, подчистую высасывая энергию из окружающего пространства. Сова могла шагнуть внутрь канала и вернуться, но ведь Симаргл пойдет вслед за ней. Его не остановить. Канал убьет его как убил лабораторную обезьяну. Каналу безразлично все живое, что попадает в его леденящий поток.
   Секунда…
   Левая рука дотянулась наконец до горла и сжала его слабой, вымученной хваткой. Биение ее пульса под пальцами передавалось теперь его собственному телу. Лишенная жала рукоять клинка ткнулась в ребра. Сова покачнулась, увлекая Симаргла за собой, в пустую бесконечность…
   Миг она еще колебалась.
   Вялый трупик обезьяны…
   Канал с ослепительной вспышкой захлопнулся перед ней.
   Этого нельзя было делать. Не так быстро, не так резко.
   Время рванулось вперед.
   Энергетический поток, только что стремительно несшийся в одну сторону, встретил непреодолимое препятствие, и его волна, смывая все на своем пути, хлынула обратно. И без того искаженное пространство окончательно взбесилось. Сову швырнуло назад. Пальцы Симаргла сорвались с ее шеи, сдирая кожу. Сова с размаху врезалась в стену и со стоном сползла вниз. Симаргла, попавшего в эпицентр взрыва, отбросило в другую сторону. Загрохотала сносимая взрывной волной мебель. Что-то обрушилось с потолка и вдребезги разлетелось по полу. В лицо ударило обжигающе холодным воздухом. Вырвавшийся пар выдоха обжег губы. Боль впилась в затылок, стеганула по позвоночнику, ломая сопротивление тела. Сова зашипела сквозь зубы и закрыла голову руками.
   Через пару минут приступ прошел. Она попыталась сесть, нащупала руками покрытую инеем стенку и с каким-то новым недоверием к собственным ощущениям осознала, что до сих пор жива.
   Симаргл тоже был жив. Даже на расстоянии она слышала, как неровно и тяжело он дышит. Он зашевелился в темноте, видимо, устраиваясь поудобнее, и долго восстанавливал дыхание.
   В промерзшей насквозь комнате висела тишина. Никто не планировал разговор.
   – В тебе есть все задатки наемного убийцы, – отдышавшись, хрипло заметил он.
   Кажется, он впервые обратился к ней на «ты».
   С первого раза издать звук ей не удалось, и Сова промолчала.
   – Это и есть то самое тайное оружие Ордена?
   Вторая попытка заговорить оказалась успешней:
   – Нет.
   Горло саднило и внутри, и снаружи. Царапины налились кровью и горели так, что к ним было не прикоснуться.
   – А это что было?
   Не было сил придумать какую-нибудь правдоподобную, но многословную ложь.
   – Канал, – призналась Сова.
   На длинные фразы пока не хватало дыхания. Ни спрашивать, ни отвечать не хотелось.
   – Убирайся с планеты, – приказал он. – Немедленно.
   – Список преступников, – напомнила Сова – Для выдачи.
   – Убью, – пообещал он.
   – Не сможешь, – равнодушно возразила она.
   – Могу попробовать еще раз, – он усмехнулся: угроза уже не казалась реальной. – Так что не нарывайся.
   – Тебе хорошо, – завистливо протянула она. – Сам решаешь, сам убиваешь. А мне без приказа – ни шагу. Ну, забыли мне приказать тебя убить. Так что сделай одолжение, не лезь больше в открытый канал. А то меня еще разжалуют за своеволие. – Внезапно проснувшаяся разговорчивость была лишь следствием пережитого стресса, но, начав говорить, остановиться Сова уже не могла. – Кстати, а за что ты меня так старательно убиваешь?
   – Ты знаешь.
   – Любому преступнику положена обвинительная речь перед смертью.
   – Последняя сигарета, – возразил он.
   – Это потом. Перед казнью. А сначала – речь. Все равно ты сейчас встать не можешь, так что можно и поговорить. – Она соскребла немного инея со стены и мокрой ладонью провела по лицу. – Очень больно? – поинтересовалась она у Симаргла.
   – Не очень, – сердито огрызнулся он издалека.
   – Завидую. А у меня голова раскалывается.
   – Еще бы. Ты выкачиваешь энергию дочиста.
   – Это не я. Это канал. Мне от этого ни капли не достается.
   – А перехватить поток не пробовала?
   – Нет. Не рискую.
   – Попробуй на досуге.
   – Ты научишь! На свою голову.
   – Да я уже научил. Лишнему. Что ты устроила на арене?
   – У меня получилось!
   – Это у меня – получилось. Я же предупреждал: сначала нужно определить цель. Зачем ты вышла на арену?
   – Учиться.
   – В схватку ввязываются только для одного: чтобы победить.
   – Я победила, – но в голосе уже не было уверенности.
   Он скептически хмыкнул.
   – Это я победил. Довел поединок до логического конца.
   – Ты не мог ее убить.
   – Мог, – заверил он ее. – Думаешь, ты одна способна кромсать реальность?
   Ей надо было, наверное, испугаться, ужаснуться, занервничать. Она сидела в одной комнате с убийцей. Но, преодолев психологический порог страха, она уже не могла вернуть себе разумное ощущение опасности.
   – Зачем? – только и спросила Сова.
   – Для наглядного урока.
   Она точно знала, что он лжет. Сейчас, когда оба были слишком потрепаны, чтобы поддерживать привычный уровень ментальной защиты, Симаргл вдруг перестал казаться ей черной глухой стеной. В темном облаке его биополя вспыхивали яркими сполохами никогда ранее не виданные ею эмоции. Сама она тоже была не в состоянии закрыться от его пристального внимания, так что если бы у Симаргла в эту минуту хватило сил на ментальную агрессию, он выпотрошил бы ее мозг до донышка.
   – Мог бы для разнообразия сказать правду, – заметила Сова. – Ты же телепат. Ты же тоже чувствуешь, когда тебе врут.
   – Ты – не телепат, – отмахнулся он.
   – Увы, – призналась она. – Но вранье чувствую. Впрочем, твое вранье меня обнадеживает. Раз ты мне врешь, значит, у меня есть шанс остаться в живых. С будущим трупом ты не стал бы завираться.
   – С будущим трупом я бы и разговаривать не стал.
   – Вот это – правда, – подтвердила Сова.
   – Ладно, – согласился он. – Правда: мне не нужен был живой свидетель.
   Это был странный разговор, больше похожий на взаимный допрос под наркотическим воздействием. Можно было и не отвечать. Но, отвечая, уже не имело смысла изворачиваться.
   – Значит, все-таки это было неудачное покушение, – констатировала Сова.
   – Моя очередь спрашивать.
   – Хорошо. Давай.
   – Какой препарат используется в Ордене для блокирования действия ядов? Наркотиков?
   – Понятия не имею, – честно призналась она.
   – Ладно, через несколько часов я все равно буду это знать.
   – Каким образом?
   – Твоя кровь осталась на чужом клинке. Он уже в лаборатории.
   – Тебя ждет большое разочарование, – ехидно пообещала она. – Мне ничего не вводили. К тому же после моего тела клинок побывал еще в одном. Уверен, что экспертиза разберется в этой смеси? Я бы на это особо не надеялась.
   – Я и не надеюсь. Но руку мыть не буду.
   Сова пощупала ободранное горло. Регенерация работала, но как-то удивительно медленно: царапины затянулись, но до сих пор горели как свежие. Да, ее содранной кожи вполне достаточно для анализа.
   – А где был яд? – поинтересовалась Сова
   – На клинке.
   – Неужели так хотелось меня убить?
   Он пошевелился, повернул голову в ее сторону. В темноте Сова все равно не видела его взгляда, но в туманном сгустке его биополя багрово-малиновым пятном пульсировала ненависть. Да, убить ему действительно хотелось.
   – Что ты теперь со мной сделаешь?
   – Промою мозги и вышлю с планеты.
   Багровая вспышка исчезла.
   – Ментосканирование? – с опаской поинтересовалась Сова.
   – Да.
   – А если я не соглашусь?
   – Я не спрашиваю согласия.
   – Придется. Каким количеством оборудования ты готов пожертвовать? Вот, например, все, чем была нашпигована эта комната, уже выведено из строя. Кстати, интересно, почему после этого в двери не ломится твоя охрана?
   – Я отключил систему наблюдения.
   – Жаль, – вздохнула Сова. – Всегда хотела посмотреть на канал со стороны, а не из эпицентра. А зачем?
   – Я не коллекционирую видеозаписи своих преступлений. Без промывки мозгов ты Тонатос живой не покинешь. И ваш резидент, кстати, тоже.
   Сова устало зажмурилась, даже не пытаясь утаить свой страх. Этого следовало ожидать: после провала у попавшегося агента очень мало шансов не сломаться и выторговать себе жизнь. И не только себе. Прав, сотню раз прав был Магистр, не пуская ее к серьезной информации по Тонатосу. В обычной практике контрразведок из пойманного агента все равно вытрясут все, что ему известно. Даже у такого агента, как она. И никакие сверхспособности не спасут от обычного морального давления, когда от готовности подставить голову под пучок лучей ментоскопа зависит не только своя, но и чужая жизнь.
   – Хорошо, – согласилась она. – А зачем тебе мои мозги? Ты же понимаешь, меня могли отправить сюда только при одном условии: я очень мало знаю о делах Ордена на Тонатосе.
   – Зато о моих делах ты знаешь достаточно. Мой дворец, мое ближайшее окружение. Подземный ход. Когда Орден готовит военный переворот, я не могу отпустить тебя с такими сведениями в голове. И резидента тоже.
   – Я не сообщала об этом резиденту.
   Она сказала правду. Это его удивило.
   – Тогда зачем тебя понесло к нему в первую же ночь? С чего вдруг такая срочность? Когда назначен штурм дворца?
   – Не знаю. Я могу только догадываться о подготовке переворота. Да и то со слов твоего начальника охраны. Зачем ты меня целый день обрабатывал? Нашел, кого вербовать! Какая от меня польза?
   – Система связи Ордена, – напомнил он.
   – Лучше убей, – буркнула Сова.
   – Убил бы. Если бы от этого был толк. Мне нужен живой информатор, а не мертвый шпион. А под ментоскоп тебя без твоего согласия не положишь. Наркотики тебя не берут, а без них я не сломаю сопротивления.
   – Если ты отпустишь резидента живым, я разрешу тебе стереть часть позднейшей информации. Глубина погружения – пара суток, не более.
   – Принято. Если ты никому не передавала эту информацию.
   – Не передавала. Не успела еще. Моя очередь.
   – Спрашивай.
   – Откуда ты знаешь, что я встречалась именно с резидентом? Если на мне и были жучки, то они не работали.
   – Резидент под колпаком. Это его провал. Мне осталось только сопоставить время его встречи со связным и твое исчезновение.
   – В нашей сети ваш крот?
   – Естественно, – снисходительно подтвердил он и тут же задал свой вопрос: – Как ты покинула дворец?
   – Через канал. Только не спрашивай про механизм пространственного перехода.