Страница:
– Все равно я хочу попробовать, – сказал Кромптон. – Пожалуйста, назовите мне имена и адреса моих Дюрьеров.
– Умоляю, откажитесь от ваших намерений, – сказал Власек. – Попытка реинтеграции приведет вас к безумию, а то и к смерти.
– Дайте адреса, – холодно потребовал Кромптон. – Это мое законное право. Я чувствую, что справлюсь с ними. И когда они целиком подчинятся моей воле, произойдет слияние. Мы станем единым целым, и я наконец буду полноценным человеком.
– Да вы даже не представляете себе, что такое эти ваши Дюрьеры! – возразил доктор. – Вы считаете себя неполноценным? Да вы жемчужное зерно в куче этого навоза!
– Мне все равно, какие они, – сказал Кромптон. – Они – часть меня. Пожалуйста, их имена и адреса.
Горестно покачав головой, доктор написал записочку и протянул ее Кромптону.
– Элистер, эта авантюра не имеет никаких шансов на успех. Умоляю – еще и еще раз подумайте…
– Спасибо, доктор Власек, – сказал Кромптон и с легким поклоном покинул кабинет.
Стоило Кромптону очутиться в коридоре, как от его самоуверенности не осталось и следа. Он не посмел признаться доктору Власеку в своих сомнениях, не то добрый старик отговорил бы его от реинтеграции. Но теперь, когда имена были у него в кармане и вся ответственность легла на его плечи, Элистера обуял страх. Его затрясло крупной дрожью. Он подавил приступ, добрался на такси до дома и сразу же бросился в постель.
В течение часа, ухватившись за спинку кровати, словно утопающий за соломинку, он корчился в мучительных судорогах. Потом припадок кончился. Он сумел унять дрожь в руках настолько, чтобы вытащить из кармана и прочитать записку, которую дал ему доктор.
Первым в записке стояло имя Эдгара Лумиса, проживающего на планете Эйя. Вторым – имя Дэна Стэка, жителя планеты Йигга.
На что похожи эти две составные части его личности? Какой характер, какие типичные черты приобрели отторгнутые от него сегменты?
В записке об этом ничего не говорилось. Он разложил пасьянс, прикидывая, чем он рискует. Его прежний, еще не расщепленный шизоидный рассудок был явно одержим манией убийства. В случае слияния исчезнет ли эта одержимость? А может, он выпустит на волю потенциального убийцу? И, кроме того, разумно ли идти на этот шаг, который грозит ему умопомешательством или даже смертью?
Если верить доктору, шансы на успех невелики, но Кромптон был полон решимости сделать попытку. В конце концов, смерть или безумие не хуже, чем его теперешняя жизнь, да и не так уж сильно отличаются от нее.
Итак, решено. Но оставались еще чисто практические трудности. Чтобы воссоединиться, ему придется слетать на Эйю, а потом на Йиггу. Однако межзвездные путешествия крайне дороги, а между Эйей и Йиггой пролегло чуть не полгалактики.
Он просто не в состоянии собрать такую кучу денег, чтобы оплатить перелет и прочие неизбежные затраты. Точнее говоря, он не в состоянии собрать нужную сумму законным способом.
Кромптон был до щепетильности честным человеком. Но речь шла о жизни и смерти. В его положении приходилось выбирать между кражей и психическим самоубийством.
Кромптон не был самоубийцей. Он тщательно обдумал свое решение, взвесил шансы и составил план действий.
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
– Умоляю, откажитесь от ваших намерений, – сказал Власек. – Попытка реинтеграции приведет вас к безумию, а то и к смерти.
– Дайте адреса, – холодно потребовал Кромптон. – Это мое законное право. Я чувствую, что справлюсь с ними. И когда они целиком подчинятся моей воле, произойдет слияние. Мы станем единым целым, и я наконец буду полноценным человеком.
– Да вы даже не представляете себе, что такое эти ваши Дюрьеры! – возразил доктор. – Вы считаете себя неполноценным? Да вы жемчужное зерно в куче этого навоза!
– Мне все равно, какие они, – сказал Кромптон. – Они – часть меня. Пожалуйста, их имена и адреса.
Горестно покачав головой, доктор написал записочку и протянул ее Кромптону.
– Элистер, эта авантюра не имеет никаких шансов на успех. Умоляю – еще и еще раз подумайте…
– Спасибо, доктор Власек, – сказал Кромптон и с легким поклоном покинул кабинет.
Стоило Кромптону очутиться в коридоре, как от его самоуверенности не осталось и следа. Он не посмел признаться доктору Власеку в своих сомнениях, не то добрый старик отговорил бы его от реинтеграции. Но теперь, когда имена были у него в кармане и вся ответственность легла на его плечи, Элистера обуял страх. Его затрясло крупной дрожью. Он подавил приступ, добрался на такси до дома и сразу же бросился в постель.
В течение часа, ухватившись за спинку кровати, словно утопающий за соломинку, он корчился в мучительных судорогах. Потом припадок кончился. Он сумел унять дрожь в руках настолько, чтобы вытащить из кармана и прочитать записку, которую дал ему доктор.
Первым в записке стояло имя Эдгара Лумиса, проживающего на планете Эйя. Вторым – имя Дэна Стэка, жителя планеты Йигга.
На что похожи эти две составные части его личности? Какой характер, какие типичные черты приобрели отторгнутые от него сегменты?
В записке об этом ничего не говорилось. Он разложил пасьянс, прикидывая, чем он рискует. Его прежний, еще не расщепленный шизоидный рассудок был явно одержим манией убийства. В случае слияния исчезнет ли эта одержимость? А может, он выпустит на волю потенциального убийцу? И, кроме того, разумно ли идти на этот шаг, который грозит ему умопомешательством или даже смертью?
Если верить доктору, шансы на успех невелики, но Кромптон был полон решимости сделать попытку. В конце концов, смерть или безумие не хуже, чем его теперешняя жизнь, да и не так уж сильно отличаются от нее.
Итак, решено. Но оставались еще чисто практические трудности. Чтобы воссоединиться, ему придется слетать на Эйю, а потом на Йиггу. Однако межзвездные путешествия крайне дороги, а между Эйей и Йиггой пролегло чуть не полгалактики.
Он просто не в состоянии собрать такую кучу денег, чтобы оплатить перелет и прочие неизбежные затраты. Точнее говоря, он не в состоянии собрать нужную сумму законным способом.
Кромптон был до щепетильности честным человеком. Но речь шла о жизни и смерти. В его положении приходилось выбирать между кражей и психическим самоубийством.
Кромптон не был самоубийцей. Он тщательно обдумал свое решение, взвесил шансы и составил план действий.
Глава 4
Элистер Кромптон, крепко сжимая в руках розовый кварцевый пузырек, неслышными шагами прошел по тропе Первоцвета, как называли светло-фиолетовый коридор, ведущий к административному центру. Лицо его было бесстрастно.
В конце коридора находилась огромная дубовая дверь, над которой был изображен единорог, нюхающий букет весенних полевых цветов из рук жеманно улыбающейся красотки в пышной юбке. Так выглядел герб «Сайкосмелл, Инк.». Ниже можно было прочитать горделивый девиз компании – измененную на одно слово строку Марциала:[3] «Bene olet, qui bene semper olet».[4]
Дверь бесшумно растворилась, и Кромптон вошел в зал. Прямо перед ним полукругом стояло шесть кресел, в которых сидели члены Совета. В центре полукруга, на возвышении, в огромном кресле восседал легендарный Джон Блаунт, основатель фирмы и председатель Совета директоров.
– Вы Кромптон, не так ли? – проскрипел он дрожащим надтреснутым голосом. – Проходите, Кромптон, дайте взглянуть на вас.
Джон Блаунт был древним стариком с точки зрения продолжительности существования его как личности. Но если подсчитать средний возраст отдельных частей его организма, получалось, что он совсем еще юноша. За прошедшие годы органы Блаунта были либо восстановлены, либо полностью заменены. К примеру, его неприлично розовая, блестящая кожа насчитывала не более десяти лет. Но мозг оставался подлинным, так же, как и древние, непостижимые глаза, такие же неуместные на этом крепком юношеском лице, как глаза монстра гелы,[5] выглядывающие из бочки с апельсиновым желе.
– Ну-с, Кромптон, как поживаете? – старческий голос странно контрастировал с молодым сильным телом. Блаунт отказался изменить голос и оставил свои собственные руки, постоянно подчеркивая, что он наслаждается старостью и ему претит поддельная молодость. Он хотел оставаться старым, но полным жизни, и делал только самое необходимое для того, чтобы поддерживать себя в этом состоянии.
– Прекрасно, сэр, – ответил Кромптон.
– Рад, Кромптон, рад слышать это. Я слежу за вашей карьерой с интересом. Вы проделали колоссальную работу для фирмы, мой мальчик. Хи-хи-хи! А теперь вы пришли порадовать меня новым творением вашего гения?
– Надеюсь, вам понравится, сэр, – сказал Кромптон, с трудом удерживаясь от неожиданного, совершенно иррационального побуждения броситься старику в ноги и униженно пресмыкаться перед ним. Кстати сказать, такое желание возникало в присутствии Блаунта у многих, даже у его жены, у которой на коленях выросли мозоли в полдюйма толщиной, оттого что она не сдерживала своих порывов.
– Ну что ж, тогда приступим, хи-хи-хи.
Блаунт протянул сухую корявую руку, похожую на лапу королевского грифа. Кромптон вложил в эту руку кварцевую бутылочку и отступил назад.
Основатель откупорил пузырек и осторожно понюхал (своим подлинным, данным ему от рождения носом – из чувства гордости и благоразумия он не стал подделывать орган, который сделал его сказочно богатым).
– Итак, что мы тут имеем? – вслух подумал Блаунт, с силой раздувая ноздри, чтобы полностью впитать аромат своим старым, заскорузлым, но еще очень чувствительным обонятельным органом.
Какое-то время он молча сидел, закинув голову назад и так работая ноздрями, будто это была пара кузнечных мехов. Кромптон знал, что сначала старик проанализирует самые основы композиции, разделив смесь и оценив качество различных запахов – цветочных, фруктовых, гнилостных, пикантных, смолистых и горелых. Затем, с точностью ольфактометра,[6] измерит интенсивность компонентов и разберет каждый из них в отдельности. И только завершив этот многосторонний анализ, позволит себе расслабиться и насладиться воздействием всей субстанции.
– Первые впечатления – берег моря Наслаждений, беседка, увитая розами, ветры пустыни, нежное детское лицо, запах северного ветра… Совсем неплохо, Кромптон! А вот и более глубокое восприятие – солнце на морской волне, ряды ламинарий, серебряные скалы, железная гора и… девушка!.. девушка!..
Директора неловко заерзали при звуках дрожащего крика, исторгнутого из глотки искусственно омоложенного старика. Уж не дал ли маху Кромптон – может, неправильно рассчитал угол вращения радикала?
– Девушка! – вопил Основатель. – Девушка в белой кружевной мантилье! О, Нивс, как я мог забыть тебя! А сейчас передо мной черная вода озера Титикака, волны плещутся о железные сваи причала. Огромная птица, кондор, низко парит над нашими головами – дурная примета; из-за тяжелых пурпурно-розовых туч выглядывает солнце. Нивс, ты держишь меня за руку, ты смеешься и не знаешь…
Основатель умолк. Долгую, нескончаемую минуту он сидел неподвижно. Потом опустил голову, возвращаясь к действительности. Видение растаяло.
– Кромптон, – сказал он наконец. – Вы создали превосходный эликсир. Не знаю, как отнесутся к нему мои коллеги, но мне он доставил мгновения редчайшего наслаждения. Воспоминания, конечно, не мои, но картина настолько яркая, что наверняка кто-то пережил все это. Джентльмены, даю двойную премию! Кромптон, я на треть увеличиваю ваш оклад, каким бы он ни был на сегодняшний день.
Кромптон поблагодарил его. Пока кварцевая бутылочка переходила из рук в руки, он выскользнул из зала, и огромная дубовая дверь бесшумно закрылась у него за спиной.
Новость, как пожар, распространилась по кабинетам «Сайкосмелла». Кругом царило веселье и всеобщее ликование. Кромптон, совершенно бесстрастный, вернулся в свой кабинет, запер за собой дверь и, как всегда после трудного дня, сильно потянулся. Потом быстро закупорил драгоценные вещества и сунул их в желоб, по которому они скатились в вакуумные погреба и вернулись в свои герметические хранилища.
Только одно отступление от правил нарушило привычный каждодневный ритуал. Взяв колбу с очищенной эссенцией люристии, самого дорогого в Галактике вещества, Кромптон без колебаний перелил содержимое в плоский герметичный сосуд и опустил его в карман. Затем налил в колбу обычное масло иланг-иланга и отправил ее в погреб.
Теперь он стал единоличным владельцем девятнадцати граммов люристии – субстанции, которую получают в результате двухгодичной ручной выжимки из единственного на Альфоне IV дерева, сверхтвердого и сухого. У Кромптона в кармане оказалось целое состояние, которого хватит, чтобы слетать и на Эйю, и на Йиггу.
Он перешел Рубикон – сделал первый и бесповоротный шаг к реинтеграции. Начало положено. Только бы все окончилось благополучно!
В конце коридора находилась огромная дубовая дверь, над которой был изображен единорог, нюхающий букет весенних полевых цветов из рук жеманно улыбающейся красотки в пышной юбке. Так выглядел герб «Сайкосмелл, Инк.». Ниже можно было прочитать горделивый девиз компании – измененную на одно слово строку Марциала:[3] «Bene olet, qui bene semper olet».[4]
Дверь бесшумно растворилась, и Кромптон вошел в зал. Прямо перед ним полукругом стояло шесть кресел, в которых сидели члены Совета. В центре полукруга, на возвышении, в огромном кресле восседал легендарный Джон Блаунт, основатель фирмы и председатель Совета директоров.
– Вы Кромптон, не так ли? – проскрипел он дрожащим надтреснутым голосом. – Проходите, Кромптон, дайте взглянуть на вас.
Джон Блаунт был древним стариком с точки зрения продолжительности существования его как личности. Но если подсчитать средний возраст отдельных частей его организма, получалось, что он совсем еще юноша. За прошедшие годы органы Блаунта были либо восстановлены, либо полностью заменены. К примеру, его неприлично розовая, блестящая кожа насчитывала не более десяти лет. Но мозг оставался подлинным, так же, как и древние, непостижимые глаза, такие же неуместные на этом крепком юношеском лице, как глаза монстра гелы,[5] выглядывающие из бочки с апельсиновым желе.
– Ну-с, Кромптон, как поживаете? – старческий голос странно контрастировал с молодым сильным телом. Блаунт отказался изменить голос и оставил свои собственные руки, постоянно подчеркивая, что он наслаждается старостью и ему претит поддельная молодость. Он хотел оставаться старым, но полным жизни, и делал только самое необходимое для того, чтобы поддерживать себя в этом состоянии.
– Прекрасно, сэр, – ответил Кромптон.
– Рад, Кромптон, рад слышать это. Я слежу за вашей карьерой с интересом. Вы проделали колоссальную работу для фирмы, мой мальчик. Хи-хи-хи! А теперь вы пришли порадовать меня новым творением вашего гения?
– Надеюсь, вам понравится, сэр, – сказал Кромптон, с трудом удерживаясь от неожиданного, совершенно иррационального побуждения броситься старику в ноги и униженно пресмыкаться перед ним. Кстати сказать, такое желание возникало в присутствии Блаунта у многих, даже у его жены, у которой на коленях выросли мозоли в полдюйма толщиной, оттого что она не сдерживала своих порывов.
– Ну что ж, тогда приступим, хи-хи-хи.
Блаунт протянул сухую корявую руку, похожую на лапу королевского грифа. Кромптон вложил в эту руку кварцевую бутылочку и отступил назад.
Основатель откупорил пузырек и осторожно понюхал (своим подлинным, данным ему от рождения носом – из чувства гордости и благоразумия он не стал подделывать орган, который сделал его сказочно богатым).
– Итак, что мы тут имеем? – вслух подумал Блаунт, с силой раздувая ноздри, чтобы полностью впитать аромат своим старым, заскорузлым, но еще очень чувствительным обонятельным органом.
Какое-то время он молча сидел, закинув голову назад и так работая ноздрями, будто это была пара кузнечных мехов. Кромптон знал, что сначала старик проанализирует самые основы композиции, разделив смесь и оценив качество различных запахов – цветочных, фруктовых, гнилостных, пикантных, смолистых и горелых. Затем, с точностью ольфактометра,[6] измерит интенсивность компонентов и разберет каждый из них в отдельности. И только завершив этот многосторонний анализ, позволит себе расслабиться и насладиться воздействием всей субстанции.
– Первые впечатления – берег моря Наслаждений, беседка, увитая розами, ветры пустыни, нежное детское лицо, запах северного ветра… Совсем неплохо, Кромптон! А вот и более глубокое восприятие – солнце на морской волне, ряды ламинарий, серебряные скалы, железная гора и… девушка!.. девушка!..
Директора неловко заерзали при звуках дрожащего крика, исторгнутого из глотки искусственно омоложенного старика. Уж не дал ли маху Кромптон – может, неправильно рассчитал угол вращения радикала?
– Девушка! – вопил Основатель. – Девушка в белой кружевной мантилье! О, Нивс, как я мог забыть тебя! А сейчас передо мной черная вода озера Титикака, волны плещутся о железные сваи причала. Огромная птица, кондор, низко парит над нашими головами – дурная примета; из-за тяжелых пурпурно-розовых туч выглядывает солнце. Нивс, ты держишь меня за руку, ты смеешься и не знаешь…
Основатель умолк. Долгую, нескончаемую минуту он сидел неподвижно. Потом опустил голову, возвращаясь к действительности. Видение растаяло.
– Кромптон, – сказал он наконец. – Вы создали превосходный эликсир. Не знаю, как отнесутся к нему мои коллеги, но мне он доставил мгновения редчайшего наслаждения. Воспоминания, конечно, не мои, но картина настолько яркая, что наверняка кто-то пережил все это. Джентльмены, даю двойную премию! Кромптон, я на треть увеличиваю ваш оклад, каким бы он ни был на сегодняшний день.
Кромптон поблагодарил его. Пока кварцевая бутылочка переходила из рук в руки, он выскользнул из зала, и огромная дубовая дверь бесшумно закрылась у него за спиной.
Новость, как пожар, распространилась по кабинетам «Сайкосмелла». Кругом царило веселье и всеобщее ликование. Кромптон, совершенно бесстрастный, вернулся в свой кабинет, запер за собой дверь и, как всегда после трудного дня, сильно потянулся. Потом быстро закупорил драгоценные вещества и сунул их в желоб, по которому они скатились в вакуумные погреба и вернулись в свои герметические хранилища.
Только одно отступление от правил нарушило привычный каждодневный ритуал. Взяв колбу с очищенной эссенцией люристии, самого дорогого в Галактике вещества, Кромптон без колебаний перелил содержимое в плоский герметичный сосуд и опустил его в карман. Затем налил в колбу обычное масло иланг-иланга и отправил ее в погреб.
Теперь он стал единоличным владельцем девятнадцати граммов люристии – субстанции, которую получают в результате двухгодичной ручной выжимки из единственного на Альфоне IV дерева, сверхтвердого и сухого. У Кромптона в кармане оказалось целое состояние, которого хватит, чтобы слетать и на Эйю, и на Йиггу.
Он перешел Рубикон – сделал первый и бесповоротный шаг к реинтеграции. Начало положено. Только бы все окончилось благополучно!
Глава 5
– Они и сами не знают, чего плетут, – заявил пьянчужка в красноватой шляпе пирожком, обращаясь к Элистеру Кромптону.
– Да и вы тоже не знаете, – резко осадил его Кромптон.
Он сидел за извилистой стойкой Дамбалла-клуба в Гринвич-Виллидже – районе с сомнительной репутацией. Проигрыватель наяривал старый шлягер «Беби, набей свой животик» в исполнении Генджиса Хана. Кромптон, потягивая безалкогольное пиво, поджидал своего знакомого, Элигу Рутински – главного агента (Н)ГСН.
– Конечно, и я не знаю, – отвечал веселый красношляпый сосед с высокого, как обелиск, табурета, зажав в лапе с черными ногтями и разбитыми костяшками наполовину пустой (или наполовину полный) бокал «Олд Пингслоппа», очищенного сухого виски. – Но я-то, по крайней мере, знаю, что не знаю, а это уже кое-что. И даже до того, как я узнал, что не знаю, я уже знал, что понятия не имею, чего это я плету. Ну вот возьмите, к примеру, нас с вами. Вы, наверное, думаете, что я здесь оказался чисто случайно – просто первый встречный, а то и предмет, на котором вы остановили свой взгляд, а?
Кромптон ничего не ответил. Все это время он крепко держал себя в руках, начиная с того самого мгновения, когда, покинув кабинет, сел в «Силлз-Максвелл» и поехал в Манхэттен, чтобы встретиться здесь с человеком, который опаздывал уже на десять минут. Сосуд с люристией жег ему бок, словно путеводная звезда, предвещающая встречу с потерянными родственниками. А подонок в красноватой шляпе пирожком вдруг наклонился к нему вплотную и обдал его чувствительные ноздри мерзким запахом перегара.
– Mi coche no va,[7] – неожиданно произнес красношляпый.
Это был пароль, придуманный давным-давно, когда в мирной обстановке Кромптон обдумывал весь этот план.
– Вы Элигу Рутински! – прошептал Кромптон.
– Он самый, к вашим услугам, – сказал пьянчужка, срывая с головы шляпу, а вместе с нею искусную маску и видимость опьянения и обнаруживая серебряную гриву, обрамляющую длинное печальное лицо неуловимого бдительного Рутински. – Предосторожности не бывают лишними, – проговорил он с едва заметной улыбкой.
В качестве главного агента (Нелегальной) Гильдии свободных нюхальщиков (Н)ГСН, этот человек отвечал за демократизацию и демонополизацию психонюхания в Албании, Литве и Трансильвании. Гильдия, хотя и занимала в США нелегальное положение, была должным образом зарегистрирована и платила налоги, как и положено всем нелегальным организациям.
– Побыстрее, приятель, дорога каждая минута, – сказал Рутински.
– Что до меня, то я времени зря не терял, – возразил Кромптон. – Я пришел вовремя. Вы сами превратили простую преступную сделку в драму плаща и кинжала.
– А если во мне пропадает талант драматического актера? – сказал Рутински. – Это что, преступление? А кроме того, я проявил бдительность. Можно ли осуждать человека за это?
– Я вас вовсе не осуждаю, – сказал Кромптон. – Я пытаюсь доказать, что меня торопить ни к чему, потому что не я тратил время зря. Так приступим к делу?
– Нет. Вы оскорбили меня в лучших чувствах, задели мою честь и усомнились в моей храбрости. Пожалуй, надо выпить еще.
– Ну хорошо. Если мои слова так расстроили вас, я приношу свои извинения. А теперь, может быть, перейдем к делу?
– Нет, мне кажется, вы неискренни, – мрачно заявил Рутински, кусая ногти и сопя.
– Господи, и как это вам удалось стать главным агентом нюхальщиков? – разозлился Кромптон.
Рутински взглянул на него и вдруг ослепительно улыбнулся.
– Я стал им потому, что я был умный, находчивый, смелый и очень деятельный. Понятно? А теперь я плевал на все это. Покажите-ка мне свою бутыль.
Кромптон протянул ему флакончик, завидуя про себя темпераменту Рутински. Когда-нибудь, после реинтеграции, он тоже будет ошеломительно non sequitors.[8]
Молча, молниеносным движением Рутински достал из кармана миниатюрный ольфактометр и прижал его к флакону. Для начала он убедился, что это действительно люристия. Затем, удовлетворенный результатом, приступил к измерению интенсивности, чтобы увериться, что Кромптон не добавил туда никакого желе или жидкости.
Стрелка на шкале описала полный круг и уперлась в последнюю точку.
– Н-да, вот это вещь! – благоговейно протянул Рутински и посмотрел на Кромптона увлажнившимися глазами. – Друг мой, вы просто не представляете, что вы сделали для нас! С помощью этой маленькой бутылочки я освобожу свободных нюхальщиков от всех проблем. От имени святого Эдвина Паджера, седовласого главы нашей организации, благодарю вас за услугу, мистер Кромптон!
– Никакая это не услуга, это криминальная сделка. Короче, давайте деньги!
– Само собой. – Рутински достал из кармана набитый бумажник и начал отсчитывать банкноты. – Так, посмотрим… Мы договаривались на сумму 800 тысяч СВУ в валюте Эйи и Йигги поровну. По нынешнему курсу это составляет 18 276 эйянских проников и 420 087 йигганских дранмушек. Вот. Надеюсь, тут все правильно.
Элистер распихал деньги по карманам – и остолбенел, услышав пронзительный свист, доносившийся откуда-то из живота Рутински.
– Что это? – спросил он.
– Радиосигнал, – сказал Рутински, вынимая из кармана жилета крошечный радиоприемник, размером и формой напоминавший додеканесскую[9] табакерку. – Это специальная передача ССКО. Без нее никак нельзя.
– Бога ради, что это еще за ССКО? – спросил Кромптон.
– Служба скорого криминального оповещения, – объяснил Рутински. – Вы не слыхали о ней? Давайте послушаем, что они скажут.
«Добрый день, друзья преступники, – раздался из миниатюрного квадрафонического динамика веселый голос диктора. – Ваш старый приятель Джек Потрошитель вещает на секретных частотах с подпольной мобильной радиостанции, запрятанной в горах Сангре-де-Кристо в старой романтичной Мексике. У нас есть о чем рассказать вам, ребята: вы услышите последние известия об ограблениях банков, а наше справочное бюро, как всегда, предоставит вам ежедневный список переполненных богатыми простофилями городов, в которых законы наиболее снисходительны, а то и вовсе не существуют. Сегодняшнюю передачу подготовили для вас „Разбойничьи Портные“ – изобретатели пальто с тысячью карманов, фирма „Мартин энд Мишкин“, специализирующаяся на инструментах для медвежатников, и „Олд Гейдельберг“, выпускающая таблетки цианида для тех, у кого не клеится с делами. Обо всем этом и о других превосходных изделиях вы услышите в нашей передаче немного позже. А сейчас самая свежая новость, с пылу с жару: из надежных источников нам стало известно, что фирму „Сайкосмелл, Инк.“, этого спрута-монополиста в мире запахов, накололи на девятнадцать граммов люристии – самого драгоценного субстрата во всей Галактике! Имя подозреваемого уже объявлено, так что мы не раскрываем никаких тайн: это Элистер Кромптон! Если вы нас слышите – значит, успели смыться не так уж далеко. Удачи, Элистер! Она вам скоро очень понадобится! А теперь несколько отрывков из „Оперы нищих“…»
Рутински выключил радио.
– Рухнули планчики, а?
– Это невозможно! – пробормотал Кромптон. – Еще две недели все должно было оставаться шито-крыто. Меня же никто не проверяет! Не понимаю…
– Понимание для вас сейчас – непозволительная роскошь, – изрек Рутински. – Прощайте, Кромптон! Если вас схватят, скажите, что Рутински смеется им в лицо.
С этими словами он вытащил из кармана нуль-гиперэнергетический плащ, быстро расправил складки украденного одеяния (по закону носить его имели право только сотрудники ФБР высочайшей категории), набросил его на плечи и мгновенно исчез. Только красноватая шляпа пирожком осталась лежать на стойке бара. Знак Рутински!
Кромптон расплатился и устремился наружу, во враждебный и ничего хорошего не предвещающий мир.
– Да и вы тоже не знаете, – резко осадил его Кромптон.
Он сидел за извилистой стойкой Дамбалла-клуба в Гринвич-Виллидже – районе с сомнительной репутацией. Проигрыватель наяривал старый шлягер «Беби, набей свой животик» в исполнении Генджиса Хана. Кромптон, потягивая безалкогольное пиво, поджидал своего знакомого, Элигу Рутински – главного агента (Н)ГСН.
– Конечно, и я не знаю, – отвечал веселый красношляпый сосед с высокого, как обелиск, табурета, зажав в лапе с черными ногтями и разбитыми костяшками наполовину пустой (или наполовину полный) бокал «Олд Пингслоппа», очищенного сухого виски. – Но я-то, по крайней мере, знаю, что не знаю, а это уже кое-что. И даже до того, как я узнал, что не знаю, я уже знал, что понятия не имею, чего это я плету. Ну вот возьмите, к примеру, нас с вами. Вы, наверное, думаете, что я здесь оказался чисто случайно – просто первый встречный, а то и предмет, на котором вы остановили свой взгляд, а?
Кромптон ничего не ответил. Все это время он крепко держал себя в руках, начиная с того самого мгновения, когда, покинув кабинет, сел в «Силлз-Максвелл» и поехал в Манхэттен, чтобы встретиться здесь с человеком, который опаздывал уже на десять минут. Сосуд с люристией жег ему бок, словно путеводная звезда, предвещающая встречу с потерянными родственниками. А подонок в красноватой шляпе пирожком вдруг наклонился к нему вплотную и обдал его чувствительные ноздри мерзким запахом перегара.
– Mi coche no va,[7] – неожиданно произнес красношляпый.
Это был пароль, придуманный давным-давно, когда в мирной обстановке Кромптон обдумывал весь этот план.
– Вы Элигу Рутински! – прошептал Кромптон.
– Он самый, к вашим услугам, – сказал пьянчужка, срывая с головы шляпу, а вместе с нею искусную маску и видимость опьянения и обнаруживая серебряную гриву, обрамляющую длинное печальное лицо неуловимого бдительного Рутински. – Предосторожности не бывают лишними, – проговорил он с едва заметной улыбкой.
В качестве главного агента (Нелегальной) Гильдии свободных нюхальщиков (Н)ГСН, этот человек отвечал за демократизацию и демонополизацию психонюхания в Албании, Литве и Трансильвании. Гильдия, хотя и занимала в США нелегальное положение, была должным образом зарегистрирована и платила налоги, как и положено всем нелегальным организациям.
– Побыстрее, приятель, дорога каждая минута, – сказал Рутински.
– Что до меня, то я времени зря не терял, – возразил Кромптон. – Я пришел вовремя. Вы сами превратили простую преступную сделку в драму плаща и кинжала.
– А если во мне пропадает талант драматического актера? – сказал Рутински. – Это что, преступление? А кроме того, я проявил бдительность. Можно ли осуждать человека за это?
– Я вас вовсе не осуждаю, – сказал Кромптон. – Я пытаюсь доказать, что меня торопить ни к чему, потому что не я тратил время зря. Так приступим к делу?
– Нет. Вы оскорбили меня в лучших чувствах, задели мою честь и усомнились в моей храбрости. Пожалуй, надо выпить еще.
– Ну хорошо. Если мои слова так расстроили вас, я приношу свои извинения. А теперь, может быть, перейдем к делу?
– Нет, мне кажется, вы неискренни, – мрачно заявил Рутински, кусая ногти и сопя.
– Господи, и как это вам удалось стать главным агентом нюхальщиков? – разозлился Кромптон.
Рутински взглянул на него и вдруг ослепительно улыбнулся.
– Я стал им потому, что я был умный, находчивый, смелый и очень деятельный. Понятно? А теперь я плевал на все это. Покажите-ка мне свою бутыль.
Кромптон протянул ему флакончик, завидуя про себя темпераменту Рутински. Когда-нибудь, после реинтеграции, он тоже будет ошеломительно non sequitors.[8]
Молча, молниеносным движением Рутински достал из кармана миниатюрный ольфактометр и прижал его к флакону. Для начала он убедился, что это действительно люристия. Затем, удовлетворенный результатом, приступил к измерению интенсивности, чтобы увериться, что Кромптон не добавил туда никакого желе или жидкости.
Стрелка на шкале описала полный круг и уперлась в последнюю точку.
– Н-да, вот это вещь! – благоговейно протянул Рутински и посмотрел на Кромптона увлажнившимися глазами. – Друг мой, вы просто не представляете, что вы сделали для нас! С помощью этой маленькой бутылочки я освобожу свободных нюхальщиков от всех проблем. От имени святого Эдвина Паджера, седовласого главы нашей организации, благодарю вас за услугу, мистер Кромптон!
– Никакая это не услуга, это криминальная сделка. Короче, давайте деньги!
– Само собой. – Рутински достал из кармана набитый бумажник и начал отсчитывать банкноты. – Так, посмотрим… Мы договаривались на сумму 800 тысяч СВУ в валюте Эйи и Йигги поровну. По нынешнему курсу это составляет 18 276 эйянских проников и 420 087 йигганских дранмушек. Вот. Надеюсь, тут все правильно.
Элистер распихал деньги по карманам – и остолбенел, услышав пронзительный свист, доносившийся откуда-то из живота Рутински.
– Что это? – спросил он.
– Радиосигнал, – сказал Рутински, вынимая из кармана жилета крошечный радиоприемник, размером и формой напоминавший додеканесскую[9] табакерку. – Это специальная передача ССКО. Без нее никак нельзя.
– Бога ради, что это еще за ССКО? – спросил Кромптон.
– Служба скорого криминального оповещения, – объяснил Рутински. – Вы не слыхали о ней? Давайте послушаем, что они скажут.
«Добрый день, друзья преступники, – раздался из миниатюрного квадрафонического динамика веселый голос диктора. – Ваш старый приятель Джек Потрошитель вещает на секретных частотах с подпольной мобильной радиостанции, запрятанной в горах Сангре-де-Кристо в старой романтичной Мексике. У нас есть о чем рассказать вам, ребята: вы услышите последние известия об ограблениях банков, а наше справочное бюро, как всегда, предоставит вам ежедневный список переполненных богатыми простофилями городов, в которых законы наиболее снисходительны, а то и вовсе не существуют. Сегодняшнюю передачу подготовили для вас „Разбойничьи Портные“ – изобретатели пальто с тысячью карманов, фирма „Мартин энд Мишкин“, специализирующаяся на инструментах для медвежатников, и „Олд Гейдельберг“, выпускающая таблетки цианида для тех, у кого не клеится с делами. Обо всем этом и о других превосходных изделиях вы услышите в нашей передаче немного позже. А сейчас самая свежая новость, с пылу с жару: из надежных источников нам стало известно, что фирму „Сайкосмелл, Инк.“, этого спрута-монополиста в мире запахов, накололи на девятнадцать граммов люристии – самого драгоценного субстрата во всей Галактике! Имя подозреваемого уже объявлено, так что мы не раскрываем никаких тайн: это Элистер Кромптон! Если вы нас слышите – значит, успели смыться не так уж далеко. Удачи, Элистер! Она вам скоро очень понадобится! А теперь несколько отрывков из „Оперы нищих“…»
Рутински выключил радио.
– Рухнули планчики, а?
– Это невозможно! – пробормотал Кромптон. – Еще две недели все должно было оставаться шито-крыто. Меня же никто не проверяет! Не понимаю…
– Понимание для вас сейчас – непозволительная роскошь, – изрек Рутински. – Прощайте, Кромптон! Если вас схватят, скажите, что Рутински смеется им в лицо.
С этими словами он вытащил из кармана нуль-гиперэнергетический плащ, быстро расправил складки украденного одеяния (по закону носить его имели право только сотрудники ФБР высочайшей категории), набросил его на плечи и мгновенно исчез. Только красноватая шляпа пирожком осталась лежать на стойке бара. Знак Рутински!
Кромптон расплатился и устремился наружу, во враждебный и ничего хорошего не предвещающий мир.
Глава 6
«Наконец-то я с тобой наедине, моя капризуля! Итак – пену, пожалуйста!»
– Если не трудно, выключите приемник, – попросил Кромптон.
– Черта с два, приятель, – прорычал обливающийся потом водитель велокеба. – Я постоянно слушаю «Шагреневый дом», это моя любимая передача.
«Разрешите мне показать вам, как это делается в Джибути, – щебетало радио, – с бабочками…»
Кромптон откинулся на спинку сиденья, стараясь сохранить хладнокровие. Что случилось? Как они сумели выйти на него? Сможет ли он выкрутиться? Он направлялся в нью-йоркский космопорт, расположенный на месте бывшего Бруклина. Велокеб уже проехал Стоун-стрит и Джей-авеню – погони не было. До космопорта оставалось совсем немного.
«Дитмас, во имя лакмусовой бумажки, убери руку с моей задней ноги!» – продолжал верещать приемник.
Теперь такси огибало памятник Уильяму Бендиксу. Впереди показались две выпуклые башни космопорта. Машина еле двигалась в дорожной сутолоке: велосипеды, велокебы, трехколесные велосипеды, мужчины на роликах, женщины на ходулях с пружинками, люди на трясучках – именно из-за этих разнообразных средств передвижения Нью-Йорк и прозвали «Городом потных ляжек». Наконец велокеб добрался до главных ворот космопорта.
«Рутабага? – вопрошало радио. – Само собой, этому есть объяснение и попроще…»
– Водитель, остановите, я схожу, – сказал Кромптон.
– С вас пять шестьдесят.
«Гроутстак? Полагаю, нет…»
– У вас нет более мелких?
– Сдачу оставьте себе!
«Диффамация, моя бедная Сильвия, это для новичков, а человеку искушенному нравится его mot juste[10]…»
Спрыгнув с велокеба, чуть не угодив при этом под телегу, запряженную волами, которой управлял усатый возница, Кромптон проскочил через главные ворота с видом человека, опаздывающего на корабль, что, кстати, соответствовало действительности.
Он пробежал мимо Дисней-стенда, миновал продавца сильнодействующих «колес», модную лавку «Наказание» и, задыхаясь, подошел к стойке «Транс Пан Интерстеллар Спейсвейс Систем» (ТПИСС) с гордым девизом: «Non est ad astra mollis e terria via».[11]
Робот, очень, кстати, похожий на Альберта Деккера, взял у него талон на зарезервированное место.
– Ага, осень холосо, – сказал андроид с дурно налаженным произношением. – Но, Дзек, пьидеса запласить! Не заплатис – не поедис! Ни билета, ни полета!
– Конечно, я заплачу, – сказал Кромптон. – Как лучше – в эйянских прониках или йигганских дранмушках?
– Мы только полусить бетельгейзенские фьовики, улановых не нада, а есе, позалуста, амеликанские секи на эксплес-путесествие. У вас нету? Бланк мозет поменять, о'кей, Дзо?
Кромптон кинулся в банк, где пышная красотка с Друмгеры IV своими выгнутыми губами ловко поменяла ему деньги. Он поспешил обратно к стойке ТПИСС и протянул банкноты андроиду.
– Прекрасно, сэр, – сказал андроид. – Прошу прощения за свое недавнее псевдокитайское произношение. В моей схеме нарушилась система самоконтроля, а я никак не мог найти электронщиков. Эти ребята обходятся в целое состояние и в конце концов все равно отсылают вас к специалисту. Приходится терпеть, а что я могу поделать, при моем-то жалованье? Обычно все было о'кэй, но сегодня – сплошное невезенье: цикл солнечных пятен совпал с показом картины Фу Манху в верхней комнате отдыха, а фотосинтетическая дифракция довершила дело, и в результате остался я дурак-дураком…
– Билет! – выдохнул Кромптон.
– Вот он, сэр, – сказал андроид. – Первая остановка на Эйе. Билет действителен в течение десяти лет, со всеми остановками. В пути вас будут кормить обедом, а в космосе вы сможете приобрести психоделики. Приходилось вам видеть фильмы Альберта Деккера? Сейчас в южной комнате отдыха проходит его фестиваль, от всего сердца советую посмотре…
Но когда андроид с лицом контрабандиста (свое он одолжил антрепренеру Альберта Деккера, за что мог бы поплатиться работой, если бы закон о «собственном обличье» строго соблюдался) повернулся к своему собеседнику, перед ним никого не оказалось: Кромптон сбежал.
– Кромптон, Кромптон,– сказал андроид, и от напряжения брови у него встали уголками. – Ах да! Рифмуется с Помптоном! – И он отвернулся, успокоенный. Андроиды никогда не горюют подолгу.
Люди, особенно относящиеся к категории Кромптонов, часто чувствуют себя несчастными и запуганными. Бледный, задыхающийся, с потными ляжками (как и у всех ньюйоркцев), Кромптон добежал до выхода на взлетное поле, и тут его сжали железной хваткой чьи-то руки. Кромптон поднял голову и увидел над собой плоское желтое лицо огромного андроида, похожего на маньяка-убийцу.
Надтреснутый, дрожащий голос произнес:
– Хорошо, Тото, держи его, но смотри не сломай. Мне еще надо поговорить с парнем, хи-хи-хи!
Сердце Кромптона провалилось в бесконечную пустоту, куда-то вниз живота. В отчаянии он повернулся и столкнулся взглядом с древними глазами, сиявшими на молодом лице Джона Блаунта.
– Если не трудно, выключите приемник, – попросил Кромптон.
– Черта с два, приятель, – прорычал обливающийся потом водитель велокеба. – Я постоянно слушаю «Шагреневый дом», это моя любимая передача.
«Разрешите мне показать вам, как это делается в Джибути, – щебетало радио, – с бабочками…»
Кромптон откинулся на спинку сиденья, стараясь сохранить хладнокровие. Что случилось? Как они сумели выйти на него? Сможет ли он выкрутиться? Он направлялся в нью-йоркский космопорт, расположенный на месте бывшего Бруклина. Велокеб уже проехал Стоун-стрит и Джей-авеню – погони не было. До космопорта оставалось совсем немного.
«Дитмас, во имя лакмусовой бумажки, убери руку с моей задней ноги!» – продолжал верещать приемник.
Теперь такси огибало памятник Уильяму Бендиксу. Впереди показались две выпуклые башни космопорта. Машина еле двигалась в дорожной сутолоке: велосипеды, велокебы, трехколесные велосипеды, мужчины на роликах, женщины на ходулях с пружинками, люди на трясучках – именно из-за этих разнообразных средств передвижения Нью-Йорк и прозвали «Городом потных ляжек». Наконец велокеб добрался до главных ворот космопорта.
«Рутабага? – вопрошало радио. – Само собой, этому есть объяснение и попроще…»
– Водитель, остановите, я схожу, – сказал Кромптон.
– С вас пять шестьдесят.
«Гроутстак? Полагаю, нет…»
– У вас нет более мелких?
– Сдачу оставьте себе!
«Диффамация, моя бедная Сильвия, это для новичков, а человеку искушенному нравится его mot juste[10]…»
Спрыгнув с велокеба, чуть не угодив при этом под телегу, запряженную волами, которой управлял усатый возница, Кромптон проскочил через главные ворота с видом человека, опаздывающего на корабль, что, кстати, соответствовало действительности.
Он пробежал мимо Дисней-стенда, миновал продавца сильнодействующих «колес», модную лавку «Наказание» и, задыхаясь, подошел к стойке «Транс Пан Интерстеллар Спейсвейс Систем» (ТПИСС) с гордым девизом: «Non est ad astra mollis e terria via».[11]
Робот, очень, кстати, похожий на Альберта Деккера, взял у него талон на зарезервированное место.
– Ага, осень холосо, – сказал андроид с дурно налаженным произношением. – Но, Дзек, пьидеса запласить! Не заплатис – не поедис! Ни билета, ни полета!
– Конечно, я заплачу, – сказал Кромптон. – Как лучше – в эйянских прониках или йигганских дранмушках?
– Мы только полусить бетельгейзенские фьовики, улановых не нада, а есе, позалуста, амеликанские секи на эксплес-путесествие. У вас нету? Бланк мозет поменять, о'кей, Дзо?
Кромптон кинулся в банк, где пышная красотка с Друмгеры IV своими выгнутыми губами ловко поменяла ему деньги. Он поспешил обратно к стойке ТПИСС и протянул банкноты андроиду.
– Прекрасно, сэр, – сказал андроид. – Прошу прощения за свое недавнее псевдокитайское произношение. В моей схеме нарушилась система самоконтроля, а я никак не мог найти электронщиков. Эти ребята обходятся в целое состояние и в конце концов все равно отсылают вас к специалисту. Приходится терпеть, а что я могу поделать, при моем-то жалованье? Обычно все было о'кэй, но сегодня – сплошное невезенье: цикл солнечных пятен совпал с показом картины Фу Манху в верхней комнате отдыха, а фотосинтетическая дифракция довершила дело, и в результате остался я дурак-дураком…
– Билет! – выдохнул Кромптон.
– Вот он, сэр, – сказал андроид. – Первая остановка на Эйе. Билет действителен в течение десяти лет, со всеми остановками. В пути вас будут кормить обедом, а в космосе вы сможете приобрести психоделики. Приходилось вам видеть фильмы Альберта Деккера? Сейчас в южной комнате отдыха проходит его фестиваль, от всего сердца советую посмотре…
Но когда андроид с лицом контрабандиста (свое он одолжил антрепренеру Альберта Деккера, за что мог бы поплатиться работой, если бы закон о «собственном обличье» строго соблюдался) повернулся к своему собеседнику, перед ним никого не оказалось: Кромптон сбежал.
– Кромптон, Кромптон,– сказал андроид, и от напряжения брови у него встали уголками. – Ах да! Рифмуется с Помптоном! – И он отвернулся, успокоенный. Андроиды никогда не горюют подолгу.
Люди, особенно относящиеся к категории Кромптонов, часто чувствуют себя несчастными и запуганными. Бледный, задыхающийся, с потными ляжками (как и у всех ньюйоркцев), Кромптон добежал до выхода на взлетное поле, и тут его сжали железной хваткой чьи-то руки. Кромптон поднял голову и увидел над собой плоское желтое лицо огромного андроида, похожего на маньяка-убийцу.
Надтреснутый, дрожащий голос произнес:
– Хорошо, Тото, держи его, но смотри не сломай. Мне еще надо поговорить с парнем, хи-хи-хи!
Сердце Кромптона провалилось в бесконечную пустоту, куда-то вниз живота. В отчаянии он повернулся и столкнулся взглядом с древними глазами, сиявшими на молодом лице Джона Блаунта.
Глава 7
– Ну-с, Элистер, что вы можете сказать в свое оправдание? – спросил Блаунт.
Кромптон пожал плечами. Космический корабль находился в каких-то жалких двадцати ярдах от него, дразня своей близостью – и, увы! – недостижимостью.
– Почти ничего, – сказал он. – Как вы узнали?
Блаунт сочувственно улыбнулся.
– Только административная верхушка фирмы имеет полное представление о нашей системе безопасности, Элистер. Специальные сенсорные установки, расположенные в погребах, регистрируют количество наиболее ценных субстанций на каждый данный момент. Эти сведения передаются в компьютер, который соотносит их с точными, официально подтвержденными данными и выдает результат. Расхождение на один грамм сразу же по тревоге поднимает силы безопасности, и одновременно об этом сообщают мне. Проанализировав обстоятельства пропажи, я сразу понял, что винить в ней можно только вас, и решил собственноручно заняться этим делом.
– Это очень интересно, я не сомневаюсь, – сказал Кромптон. – И что теперь?
Старый Джон Блаунт осклабился своей мерзкой мертвецкой ухмылкой.
– А теперь, Элистер, вам придется целиком положиться на мое милосердие.
Элистера начало трясти. Заметив, что дрожит, он озадаченно нахмурился. Выглядело так, будто он боится этого человека, от которого теперь зависит его жизнь, хотя на самом деле страха он не испытывал. Потому что его поступок был поступком настоящего мужчины. Даже поражение, в конечном счете, ничего не меняло. Главное – он сделал все, что мог.
– Очень сомневаюсь в вашем милосердии, – произнес он ровным голосом. – И полагаться на него я не собираюсь. Лучше я пошлю вас куда подальше, и будь что будет. Идите-ка вы на хрен, мистер Блаунт!
Лицо Блаунта, не поверившего своим ушам, исказила гримаса крайнего изумления, превратившая его на миг в слабоумного старого маразматика. Как слепой, он вытянул руку вперед и заорал, задыхаясь от гнева и брызгая слюной:
– Ты… ты…
– Хи-хи-хи, – передразнил его Кромптон.
Тото реагировал на расстройство хозяина поднятием огромного кулака и готовностью размазать Кромптона по стенке. Кромптон вздрогнул, но даже бровью не повел.
Кромптон пожал плечами. Космический корабль находился в каких-то жалких двадцати ярдах от него, дразня своей близостью – и, увы! – недостижимостью.
– Почти ничего, – сказал он. – Как вы узнали?
Блаунт сочувственно улыбнулся.
– Только административная верхушка фирмы имеет полное представление о нашей системе безопасности, Элистер. Специальные сенсорные установки, расположенные в погребах, регистрируют количество наиболее ценных субстанций на каждый данный момент. Эти сведения передаются в компьютер, который соотносит их с точными, официально подтвержденными данными и выдает результат. Расхождение на один грамм сразу же по тревоге поднимает силы безопасности, и одновременно об этом сообщают мне. Проанализировав обстоятельства пропажи, я сразу понял, что винить в ней можно только вас, и решил собственноручно заняться этим делом.
– Это очень интересно, я не сомневаюсь, – сказал Кромптон. – И что теперь?
Старый Джон Блаунт осклабился своей мерзкой мертвецкой ухмылкой.
– А теперь, Элистер, вам придется целиком положиться на мое милосердие.
Элистера начало трясти. Заметив, что дрожит, он озадаченно нахмурился. Выглядело так, будто он боится этого человека, от которого теперь зависит его жизнь, хотя на самом деле страха он не испытывал. Потому что его поступок был поступком настоящего мужчины. Даже поражение, в конечном счете, ничего не меняло. Главное – он сделал все, что мог.
– Очень сомневаюсь в вашем милосердии, – произнес он ровным голосом. – И полагаться на него я не собираюсь. Лучше я пошлю вас куда подальше, и будь что будет. Идите-ка вы на хрен, мистер Блаунт!
Лицо Блаунта, не поверившего своим ушам, исказила гримаса крайнего изумления, превратившая его на миг в слабоумного старого маразматика. Как слепой, он вытянул руку вперед и заорал, задыхаясь от гнева и брызгая слюной:
– Ты… ты…
– Хи-хи-хи, – передразнил его Кромптон.
Тото реагировал на расстройство хозяина поднятием огромного кулака и готовностью размазать Кромптона по стенке. Кромптон вздрогнул, но даже бровью не повел.