– А меня что – тоже в утиль?
   Человек с тысячей лиц виновато посмотрел на Мишкина.
   – Боюсь, именно так и обстоят дела. Мы нашли нового героя, который займет ваше место.

Новый герой

   Новый герой был человеком сложным, нестандартным, чертовски привлекательным, мужественным и универсальным. У него были свои черты, особенности и привычки. У него была душа, воля и жизненная сущность. У него была сексуальная жизнь. У него была сложная и двусмысленная история. У него была маленькая родинка на носу. У него были демонические брови. Он был сногсшибателен.
   – Вот ваш сменщик, – сказал Человек. – Вы сделали все, что могли, Мишкин. Вы не виноваты, что оказались в такой никуда не годной ситуации. Но все же мы должны покончить с этой историей. Нам нужно, чтобы между нашими персонажами существовало взаимодействие. А что касается вас – ну, вы просто не имеете тех свойств, которые мы считаем необходимыми.
   Мишкин немедленно обзавелся нервным тиком, заиканием, привычкой грызть губы, усами и вставной челюстью.
   – Простите, но это не то, что нам нужно, – сказал Человек. – А теперь, парни, я вас оставлю, чтобы вы могли спокойно познакомиться.
   И Человек превратился в дерево.

Встреча мистера Мишкина с мистером Героем

   – Привет, – сказал Мишкин.
   – Привет, – откликнулся мистер Герой.
   – Не хотите выпить чашечку кофе? – спросил Мишкин.
   – Спасибо, не откажусь, – ответил мистер Герой.
   Мишкин разлил кофе, и они принялись пить его маленькими глотками.
   – Неплохая сейчас погодка стоит, – сказал мистер Герой.
   – Где? – поинтересовался Мишкин.
   – Да в Лимбе, – пояснил мистер Герой. – Я там нахожусь в ожидании вместе с другими архетипами.
   – Ну, здесь тоже погода неплохая, – сказал Мишкин.
   Дерево превратилось в Человека с тысячей лиц.
   – Взаимодействуйте, черт подери! – прошипел он и превратился обратно в дерево.
   Мистер Герой неуверенно улыбнулся.
   – Вам не кажется, что мы оба попали в неловкое положение?
   – Да, пожалуй, – согласился Мишкин. – Что касается меня, то я с самого начала этой истории только и делаю, что попадаю в неловкие ситуации. Возможно, мне и вправду не мешало бы отдохнуть.
   – Да, действительно, – сказал мистер Герой. – Но было бы просто здорово, если бы вы, прежде чем уйти, объяснили мне суть происходящего. Ну, в смысле, новый человек на должности, и все такое прочее... – он запнулся и неловко рассмеялся.
   – Ну, тут нечего особенно объяснять, – сказал Мишкин. – Вы просто идете себе, а с вами происходят всякие вещи.
   – Э-э... то есть, следует играть пассивную роль?
   – Ну да, именно. Но это своего рода приключение.
   – А каковы здесь мотивации? – спросил мистер Герой.
   – Насколько мне известно, – сообщил Мишкин, – вам следует искать запчасть для космического корабля.
   – Что-что?
   – Запчасть, чтобы заменить сломавшуюся деталь в вашем корабле. Без этого он не полетит. То есть вы не сможете вернуться на Землю. А вы хотите вернуться на Землю – это такая невысказанная предпосылка. Лично я считаю, что ее следовало бы проверить. Вот такая у вас мотивация.
   – Ясно, – кивнул мистер Герой. – Не фонтан, а?
   – Да, это отнюдь не образец классической трагедии, – признал Мишкин. – Но что нам остается?
   Мистер Герой уважительно хмыкнул.
   – Такова ужасная правда. А действительно, что остается? Да, кстати, а это что за малый?
   – Это робот, – сообщил Мишкин.
   – А что он здесь делает?
   – Я уж не помню, для чего он предназначался первоначально. Нужен он в основном затем, чтобы вам не приходилось разговаривать с самим собой.
   Мистер Герой посмотрел на робота с опаской.
   – Мою мать изнасиловал робот, – заметил он. – То есть это она так говорила. Робот сказал, что принял ее за холодильник. С тех пор я недолюбливаю роботов. Этот робот, он как – хороший?
   Робот поднял глаза.
   – Да, – холодно произнес он. – Я – хороший робот, особенно если людям хватает элементарной вежливости обращаться непосредственно ко мне, а не разговаривать обо мне так, словно меня тут нет, хотя, честно говоря, после событий последних дней я не удивлюсь, если меня действительно нет.
   – Во зануда, а? – сказал мистер Герой.
   – Если вам не нравится, что я говорю, вы всегда можете заткнуть себе уши, – посоветовал робот.
   Мистер Герой закатил глаза и неожиданно хихикнул.
 
   Человек с тысячей лиц превратился из дерева в Человека.
   – Значит, так, – сказал он. – Прошу прощения, мистер Герой, но, похоже, вы не тот человек, который нам нужен.
   – Ну и что дальше? – высокомерно поинтересовался мистер Герой. – Как я могу вам помочь, если вы сами не знаете, что творите?
   – Возвращайтесь обратно в общую массу бессознательного, – распорядился Человек.
   Мистер Герой принял надменный вид и исчез.
   – Теперь мы снова вернулись к тому, с чего начали, – сказал Мишкин.
   – Это моя реплика! – возмутился робот.
   – Заткнитесь! – рявкнул Человек с тысячей лиц. – Я думаю.
   Он сел на камень – высокий, мрачный, светловолосый человек с усами и чертовски привлекательной внешностью. Его длинные сильные пальцы пульсировали, когда он барабанил ими по колену, его тлеющие глаза заволокла тень. Он был поразительно красив. Но он не был счастлив. Да, не был. Возможно, он никогда не станет счастливым. Доктор Лившиц как-то раз сказал ему: «Счастье – это просто вещь по имени Джо». А Человека звали не Джо. Так что он не был счастлив, несмотря на все свое старание и всю свою искусность.

Часть II

Глава 69
И снова на прорыв, друзья!

   Лодка легко скользила по заливчику. Правивший лодкой пожилой даяк умело пришвартовал хрупкое суденышко к бамбуковой пристани, соединявшей селение Омандрик с внешним миром.
   Белый мужчина – американец, – одетый в ботинки с высокими голенищами, брюки для верховой езды, белую рубашку, на которой проступали пятна пота, и помятую шляпу, относительно невозмутимо наблюдал за причаливающей лодкой с тенистой веранды своего дома. Американец неторопливо поднялся и проверил патронник своего револьвера «кросс-энд-блэквелл» 38-го калибра, который он обычно носил в замшевой кобуре под мышкой. Потом, не обращая внимания на душную тропическую жару, он неуклюжей походкой спустился к пирсу.
   Первым с древнего пароходика сошел высокий араб в просторном белом одеянии и желто-белом головном уборе из Хадрамаута. За ним последовал неимоверно толстый мужчина неопределенного возраста, одетый в красную феску, мятый костюм из белого шелка и сандалии. На первый взгляд, толстяка можно было принять за турка, но проницательный наблюдатель, способный обратить внимание на слегка раскосые зеленые глаза, теряющиеся в складках жира, предположил бы, что видит перед собой венгра из карпатских степей. Третьим был невысокий тощий англичанин, парень лет двадцати. Его чрезмерно быстрые жесты и дрожащие руки выдавали в нем, употребляющего амфетамин человека, под джинсовой курткой которого вполне может обнаружиться тускло-серая рубчатая поверхность ручной гранаты. Последней шла девушка, одетая в изящное цветастое платье. Темные волосы струились по ее плечам, на прекрасном лице не отражалось никаких чувств.
   Вновь прибывшие кивнули стоявшему на причале американцу, но не перекинулись ни единым словом до тех пор, пока не добрались до веранды, оставив пилота вертолета привязывать свое судно при помощи нескольких доброжелательно настроенных местных жителей.
   Они расселись по бамбуковым креслам. Слуга в белом костюме обнес гостей стаканами с ледяным джином. Толстяк приподнял свой стакан приветственным жестом и сказал:
   – Вы, похоже, неплохо устроились, Джеймисон.
   – Не жалуюсь, – сухо ответил американец. – Сами знаете – в здешних местах я всего лишь торговец. Делаю неплохой бизнес на изумрудах. Да тут еще водятся редкие птицы и бабочки, во внутренних районах есть несколько золотоносных речек, а одна случайно попавшая под руку безделушка навела меня на кхмерские гробницы. Ну и, конечно, время от времени мне подворачиваются всякие другие дела.
   – Неудивительно, конкурентов-то у вас здесь нет, – по-английски, с безукоризненным ланкаширским произношением сказал араб.
   Американец невесело улыбнулся.
   – Этого не допустят местные жители. Видите ли, я для них нечто вроде божества.
   – Я кое-что об этом слыхал, – подключился к разговору толстяк. – Рассказывают, что вы приплыли сюда в лодке шесть лет назад еле живой, и единственным вашим имуществом была сумка, а в ней – пять тысяч доз противочумной сыворотки.
   – Я слыхал точно такой же рассказ, – подтвердил араб. – Через неделю после вашего прибытия половина здешних жителей свалилась с бубонной чумой.
   – Просто мне повезло, – ответил американец, на этот раз без улыбки. – Я был рад оказать им помощь.
   – Да ну?! – изумился толстяк. – Пью за вас, сэр! Я уважаю людей, которые сами куют свое счастье.
   – Вы на что намекаете? – холодно спросил Джеймисон.
   Воцарилось зловещее молчание. Но звонкий девичий смех разрядил обстановку.
   Мужчины уставились на девушку. Джеймисон нахмурился. Похоже, он задумался, что послужило причиной такого неуместного легкомыслия. Потом он заметил, что дерганый англичанин закинул руку за спину и опустил ладонь на рукоять длинного ножа, висящего в белых кожаных ножнах между худыми лопатками парня.
   – Что, сынок, зуд одолел? – со смертоносным спокойствием поинтересовался Джеймисон.
   – Если одолеет, я вам сообщу, – сверкнул глазами парень. – И еще: меня зовут не «сынок», а Билли Бантервиль. Вот кто я такой и кем собираюсь быть, а любой, кто вздумает утверждать обратное, – грязный лжец, и я ему с удовольствием оторву голову... оторву голову... оторву голову... О господи, с меня сползает кожа, что случилось с моей кожей, кто поджег мои нервы, почему мой мозг кипит?! Ох, мне плохо, сердце, мое сердце!
   Толстяк посмотрел на араба и незаметно кивнул. Араб достал из плоского черного кожаного чемоданчика, набитого пластиковыми ампулами с бесцветной жидкостью, шприц для подкожных инъекций и умело сделал парню укол. Билли Бантервиль заулыбался и развалился в кресле, словно марионетка, у которой отпустили нитки. Его зрачки настолько расширились, что радужка совершенно исчезла, а на худом, костлявом лице появилось выражение неописуемого счастья. Мгновение спустя он исчез.
   – Скатертью дорога, – заметил Джеймисон, до этого момента молча наблюдавший за происходящим. – Зачем вам вообще понадобилось тащить с собой такого типчика?
   – Он бывает полезен, – сказал толстяк.
   Девушка тем временем взяла себя в руки.
   – В том-то и дело, – сказала она. – Каждый из нас бывает полезен. У каждого есть нечто, необходимое остальным. Можете считать нас единой сущностью.
   – Ясно, – кивнул Джеймисон, хотя на самом деле ничего не понял. – То есть, каждый из вас незаменим.
   – Вовсе нет, – покачала головой девушка. – Как раз наоборот. Каждый из нас постоянно боится, что его заменят. Потому мы и стараемся постоянно держаться вместе, чтобы избежать внезапной и преждевременной замены.
   – Чего-то я не понимаю, – пожал плечами Джеймисон, хотя на этот раз все понял. Он подождал, пока не стало ясно, что присутствующие не намерены развивать данную тему, и снова пожал плечами. Ему вдруг стало не по себе от этого жутковатого молчания. – Полагаю, вы хотите перейти к делу? – поинтересовался он.
   – Если это вас не затруднит, – вежливо сказал высокий араб.
   – Не затруднит, – сказал Джеймисон. Араб внушал ему беспокойство. Вся эта компания внушала ему беспокойство. Вся, кроме девушки. Насчет нее у Джеймисона появились некоторые идеи и некоторые планы.
   В пятидесяти ярдах от дома Джеймисона тщательно расчищенный участок заканчивался, и сразу за ним стеной вставали джунгли – зеленый лабиринт, бесконечное количество наугад соединенных плоскостей, бесконечно уходящих к некоему невообразимому центру. Джунгли были бесконечным повторением, бесконечным хождением по кругу, бесконечным безысходным отчаянием.
   У границы джунглей стояли два человека. Хотя они и находились у самого края леса, заметить их было невозможно. Один из них – коренастый, крепко сбитый – был местным жителем; судя по зелено-коричневой головной повязке – малайцем. У него был задумчивый, грустный и напряженный взгляд.
   Его товарищ был европейцем – высокий, сильно загорелый мужчина лет тридцати, довольно красивый, одетый в желтую рясу буддийского монаха. На фоне буйства окружающих джунглей странное несоответствие его внешности и одежды как-то скрадывалось.
   Европеец сидел на земле, скрестив ноги и не глядя на расчищенный участок. Он пребывал в состоянии предельной расслабленности. Казалось, что его серые глаза смотрят внутрь.
   Вскоре малаец сообщил:
   – Туан, этот человек, Джеймисон, вошел в дом.
   – Хорошо, – откликнулся европеец.
   – Теперь он вернулся на веранду. Он принес какой-то предмет, завернутый в мешковину. Предмет небольшой – примерно с четверть головы слоненка.
   Европеец не ответил.
   – Теперь он развернул мешковину. Внутри оказался какой-то металлический предмет сложной формы.
   Европеец кивнул. – Они столпились вокруг этого предмета, – продолжал малаец. – Они довольны, они улыбаются. Нет, довольны не все. У араба на лице странное выражение. Его нельзя назвать неудовольствием, но я затрудняюсь описать это чувство. А, понял! Арабу известно нечто такое, о чем другие не знают. Этот человек считает, что владеет какой-то тайной, которая дает ему преимущество перед остальными.
   – Тем хуже для него, – пробормотал европеец. – Остальных хранит их неведение. А этого человека подвергает опасности его чрезмерная понятливость.
   – Ты это предвидел, Туан?
   – Я читаю то, что написано, – произнес европеец. – Возможность читать – мое проклятие.
   Малаец вздрогнул, очарованный и испуганный одновременно. Его переполняла жалость к этому легко уязвимому человеку с его необычным даром.
   Европеец произнес:
   – Теперь металлический предмет находится в руках у толстяка. Толстяк дает Джеймисону деньги.
   – Туан, но ведь ты даже не взглянул в их сторону!
   – И все же я это вижу.
   Малаец встряхнулся, словно пес, выбравшийся из воды. Этот кроткий белый человек – его друг – обладал огромной силой, но и сам был жертвой еще большей силы. Нет, лучше об этом не думать. У него самого судьба иная, и благодарение богу, что он распорядился именно так.
   – Теперь они вошли в дом, – сказал малаец. – Ты об этом знаешь, Туан?
   – Знаю. Я не могу не знать.
   – И ты знаешь, что они делают в доме? – И этого я тоже не могу избежать.
   – Скажи мне только то, что я должен услышать! – попросил малаец.
   – Это я тебе и говорю, – сказал европеец. Потом, не глядя на малайца, он произнес: – Ты должен покинуть меня, покинуть эти места. Ты должен уехать на другой остров, жениться, завести свое дело.
   – Нет, Туан. Мы с тобой идем в одной упряжке. Этого не изменить. Я знаю.
   – И я. Но иногда я надеюсь, что ошибусь хоть раз. Я дорого бы дал за возможность ошибиться.
   – Это тебе не свойственно.
   – Возможно. Но все же я надеюсь, – европеец пожал плечами. – Теперь толстяк положил металлический предмет в черную кожаную сумку. Все улыбаются и жмут друг другу руки. В воздухе пахнет убийством. Нам пора уходить.
   – А они не ускользнут от нас?
   – Это уже не важно. Конец известен. А мы можем пойти, поесть и лечь спать.
   – А потом?
   Европеец устало покачал головой.
   – Тебе не нужно об этом знать. Пойдем.
   Они двинулись в глубь джунглей. Малаец крался с бесшумной грацией тигра. Европеец скользил за ним, словно призрак.

Глава 70

   Если бы кто-то пошел по узкой тропинке, петляющей через джунгли, то на расстоянии мили от дома Джеймисона этот кто-то обнаружил бы местное селение, именуемое Омандрик. На первый взгляд, оно казалось обычной тамильской деревней, ничем не отличающейся от сотни таких же деревень, рассевшихся на сваях вдоль берегов реки Семил – ленивого потока, которому, казалось, едва хватало сил нести свои темные воды через опаленную солнцем страну к отдаленному Восточно-Яванскому морю – мелкому и кишащему рифами.
   Но внимательный наблюдатель, осмотрев деревню, заметил бы мелкие, но несомненные детали, свидетельствующие об упадке: соломенные крыши на многих хижинах были разворошены ветром, плантации таро заросли сорняками, на берегу валялись лодки с рассохшимися днищами. Наблюдатель также мог бы заметить черные тени, снующие между хижинами – расплодившиеся крысы настолько обнаглели, что бегали по заброшенным садам среди бела дня. Эта деталь нагляднее любой другой свидетельствовала об апатии, охватившей жителей деревни, об их усталости и упадке духа. Бытующая на побережье пословица утверждала, что если крысы начинают бегать среди бела дня, то, значит, боги отвернулись от этой земли.
   В центре деревни, в хижине, вдвое превышающей своими размерами прочие дома, сидел Амхди, местный старейшина, и слушал работающий на батарейках коротковолновый радиоприемник. Приемник издавал тихое шипение, свидетельствующее об атмосферных помехах, и мигал зеленым огоньком, словно пантера в ночных джунглях. Это был предел возможностей радиоприемника – для большего требовалась антенна, а ею-то Амхди и не располагал. Но шипение помех и мигающий индикатор уже казались старику чудесами. Приемник стал его духовным наставником. Старейшина советовался с ним раз в несколько дней и утверждал, что духи предков нашептывают ему советы, а глаз духа вещает о чудесах, о которых нельзя говорить вслух.
   Тэйнин, его жрец, никак не мог понять, то ли старый вождь действительно верит во всю эту чушь, то ли он хитроумно использует «волшебный» приемник, чтобы избавиться от обременительных указаний Дома Ножа. Жрец в темном одеянии, с черепом священной обезьяны на лбу стоял рядом с вождем, скрестив руки на груди. Он решил, что вождь прибегает к обману бессознательно: здесь соединились желание избежать ответственности и желание обрести веру. Впрочем, жрец не мог обвинять своего старейшину, что бы тем ни двигало: годы сурово обошлись с Амхди, и Дом Ножа не в силах был облегчить его страдания. Старика можно было понять, но это не могло помешать жрецу поступать так, как надо. У последователей Змея-Избавителя есть свой долг, и его следует исполнять, даже если для этого потребуется зажать в кулак все свои чувства.
   – Что скажешь, вождь? – спросил жрец.
   Старик украдкой поднял взгляд. Он выключил приемник; достать батарейки – излюбленную пищу духа – можно было только у ужасного торговца, живущего в большом доме на берегу реки, да и то с трудом. Кроме того, он уже услышал послание – тихий голос своего отца, едва не затерявшийся среди шепота тысяч других духов, молящих, проклинающих, обещающих, мечтающих связаться с живыми и покинуть свой черный дом на краю мира.
   – Мой мудрый предок говорил со мной, – сказал Амхди. Он никогда не называл отца по имени и не указывал на степень их родства.
   – И что же он поведал тебе, о вождь? – спросил жрец. В его низком голосе не прозвучало ни малейшей насмешки – жрец хорошо умел владеть собой.
   – Он сказал, что нам следует делать с чужаками.
   Жрец медленно кивнул. Это было необычно. Старейшина терпеть не мог принимать решения, и, как правило, советы духов вели к приятному ничегонеделанию. Неужели старик начал отстаивать свои права? Или это действительно был голос его отца, прославленного воина... Нет, не может быть. Этого просто не может быть.
   Жрец ждал, что старейшина расскажет ему, что именно мудрый предок посоветовал сделать с чужаками. Но Амхди, похоже, не был расположен к беседе. Возможно, он почувствовал, что заполучил временное преимущество в споре, который жрец давно уже считал завершившимся. На лице старика читалось лишь привычное выражение скупости и хитрости.

Глава 71

   Человек с тысячей лиц разволновался; он почти проснулся, почти узнал себя.
 
   ДАВАЙТЕ ПОПЛАВАЕМ В БАССЕЙНЕ КОЛЛЕКТИВНОГО БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО.
 
   – Имя?
   – Протей.
   – Род деятельности?
   – Изменение форм.
   – Пол?
   – Любой.
   – Парча?
   – Узы.
 
   Настойчивость приносит грандиозный успех. Вопреки боли происходит соприкосновение. Преждевременное смыкание – это ложное исцеление. Не занимайтесь предвидением.
 
   Всякое движение есть поиск, всякое ожидание есть неудача, все поиски находят завершение в своих истоках. Совершенный образец подразумевается в первом же стежке; первое касание кисти несет в себе завершение узора. Но это знание запретно, ибо танец должен быть исполнен от начала до конца.
 
   Первое движение – всегда посвящение.
   Присутствие Мишкина можно логически вывести из его отсутствия. Запасной узел, который искал Мишкин, найден. Остается лишь найти его.
 
   НЕ ВСЕГДА ПРЯМАЯ КОРОЧЕ КРИВОЙ[33].

Глава 72

   Порт Аракнис расположен на уродливом клочке земли, омываемом искрящимися под солнцем водами Восточно-Яванского моря. Это типичный южноазиатский город – сущий хаос со своими неписаными и незыблемыми правилами поведения. Благоухание разнообразнейших экзотических пряных ароматов начинает будоражить обоняние путешественника, когда тот еще отделен от города многими милями морского простора. Постоянно изменяющееся сочетание запахов затрагивает потаенные чувства европейцев, что приводит подчас к непредсказуемым последствиям. Запахи будят в человеке воспоминания о событиях, происшедших не с ним; нелепые и невозможные ощущения будоражат кровь. Эта бешеная атака, направленная на чувства, не может не поразить путешественника, привыкшего к спокойным, вялым, чуть скучноватым городам Запада. Восток легко, почти без усилий проникает под внешнюю рациональную, прозаическую оболочку личности путешественника, перекраивает и изменяет его, обрушивает на него обрывки видений, мгновения ужаса и просветления, неподражаемой истомы и внезапной страсти. Приближение к Аракнису – это первый шаг в мечту.
   Конечно, сильный духом европеец не обращает на это внимания. А двое мужчин и женщина, которые в предзакатный час плыли на катере по имеющему форму полумесяца порту Аракниса, вообще не принимали во внимание подобную чепуху. Их невежество было по-детски трогательным, но не защищало от невообразимого мира, который уже принялся поглощать их.
 
   К пристани подплыли уже в сумерках. Они давно обсудили план действий, предусмотрели все мыслимые варианты развития событий, подсчитали все, кроме того, что невозможно было подсчитать.
   Араб и девушка остались на катере – охранять завернутый в мешковину предмет. Толстяк сошел на берег, прошел через порт и направился в центр города, через улицу Торговцев Птицами, улицу Собак, улицу Беззаботности, улицу Множества Дверей... Названия презабавные для того, кто в настроении их читать.
   Толстяк был не в настроении. На катере его укачало, и он до сих пор чувствовал себя неважно. Его нервная система пострадала от разнообразных потрясений, а он был не из тех людей, которые легко приспосабливаются к обстоятельствам.
   И все же дело близилось к завершению. Теперь даже забавно вспоминать, как все начиналось. С ним связался пожилой человек. Он желал, чтобы некий предмет – часть двигателя – был доставлен некоему человеку, его родственнику, застрявшему на планете, называющейся Гармония. Этот родственник не мог вернуться на Землю, не получив запчасть для двигателя, чтобы починить вышедший из строя корабль. Дело казалось достаточно простым – обычная задачка на материально-техническое обеспечение. Однако затем возникли непредвиденные осложнения, их становилось все больше, и в конце концов начало казаться, что доставить эту деталь невозможно, по крайней мере, невозможно уложиться в такой срок, чтобы молодой родственник не превратился в старого, а то и вовсе в покойника. Потому пожилой джентльмен, будучи человеком деловым, начал подыскивать другие каналам связи. И вышел на толстяка.
   Такова, по крайней мере, была его история. История как история, не хуже других. Можно сказать, почти достоверная.
   Теперь дело было почти что в шляпе. Толстяку уже удалось справиться с серьезнейшими затруднениями, с которыми он сталкивался, пока разбирался с Джеймисоном, с проволочками, которые устраивали местный старейшина, его жрец и загадочный европеец из джунглей. Каждый человек остается загадкой до тех пор, пока не выяснится, что им движет, точно так же, как любая ситуация кажется сложной, пока не даешь себе труда подняться над ней. Но люди не понимают, что человек может уйти и просто оставить ситуацию нерешенной, может не пожелать разгадывать их загадки. Для такого поступка требуется обладать значительной силой, а еще большая сила воли нужна, чтобы не ломать себе голову над бесполезными вопросами, например, как запчасть от двигателя попала в захудалую южноазиатскую деревушку? Кто такой этот загадочный европеец, живущий в джунглях, и почему он интересовался этой деталью? Почему вождь после стольких лет нерешительности вдруг приобрел такую решимость? Почему Джеймисон, этот ловкач-торговец, уступил запчасть за такую смехотворную цену? Почему никто не попытался помешать толстяку и его помощникам во время отбытия? И прочая, и прочая, и так до бесконечности.