Страница:
В заметках о Шекспире и в размышлениях о нем выражены принципы переводческой работы. Главный из этих принципов гласит: "Подобно оригиналу, перевод должен производить впечатление жизни, а не словесности".
В творчестве Пастернака и во всей нашей литературе шекспировский цикл его работ занимает особое место и служит примером, достойным изучения и исследования. Переводчик оставил нам помимо самих переводов рассказ о методах своей работы, о том, как она протекала.
"Переводить Шекспира, - пишет он, - работа, требующая труда и времени. Принявшись за нее, приходится заниматься ежедневно, разделив задачу на доли, достаточно крупные, чтобы работа не затянулась. Это каждодневное продвижение по тексту ставит переводчика в былые положения автора. Он день за днем воспроизводит движения, однажды проделанные великим прообразом. Не в теории, а на деле сближаешься с некоторыми тайнами автора, ощутимо в них посвящаешься".
Дверь в мастерскую переводчика открывается, нас приглашают войти...
Тайна Шекспира! Что же это: череп "бедного Йорика", лежащий на фолианте в старинном кожаном переплете? Эмблемы Белой и Алой розы, которые носили сторонники Йоркской и ланкастерской династий? Безумная в своем простодушии песня "Ивушка", которую поет Дездемона?
Человеческий ум, сердце человека бьются над разгадкой этих тайн с той же честностью и тем же постоянством, что и над разгадкой наследственности, над расшифровкой нуклеиновых кислот.
В мастерской Пастернака просторно. Здесь царят законы Шекспировой космогонии. Рукой подать, рядом - жизнь, природа, человек. Рядом - вода, огонь, буря, звезды, смерть, бессмертие. Что всего ненавистней для мастера слова? "Слова, слова, слова"... Ни ученых выкладок, ни цитат, ни картотеки,
На письменном столе белый лист бумаги и том Шекспира...
Много поздней я сидел за этим столом, готовя том стихотворений и поэм Пастернака в Большой серии "Библиотеки поэта". Это было в 1961-1963 годах. Вот здесь-то он и сближался "с некоторыми тайнами" Шекспира, здесь-то он ощутимо в них посвящался. Находясь в этой же мастерской, я почувствовал и понял смысл слова " ощутимо".
К тайнам Шекспира Пастернак прорывался не сквозь книгохранилища, а сквозь время. Поэт XX века захотел увидеть поэта XVI века, его самого, а не версии о нем, не отголоски его славы. Пастернак пожелал снять с портрета Шекспира (а переводя, как известно, поэт воспроизводит портрет автора) напластования и пыль времен, прорваться сквозь споры и дискуссии, растянувшиеся на многие поколения.
Тайна Шекспира! Не вчера это началось и не завтра завершится.
Новая попытка разгадать Шекспира не столько сопрягается с предыдущими попытками, сколько исходит из духа нового времени. Пастернак, воспроизводя Шекспира, сталкивает его мир с нашим миром, XVI век с XX веком. Век Ленина, Эйнштейна, Кюри, Менделеева, Бора, Ферми с веком Монтеня, Бэкона, Эразма Роттердамского, Коперника, Кеплера, Сервантеса.
Пастернак прочитывал Шекспира после трех русских революций, двух мировых войн, после Сеченова, Павлова, Лобачевского, Блока, Станиславского, Скрябина, Врубеля, Хлебникова, Маяковского, Цветаевой. В работе Пастернака, как и каждого настоящего художника, ощутимо участвовал сложнейший опыт русской истории, опыт нескольких поколений мыслителей и писателей и конечно же собственных и чужих разнохарактерных переводческих усилий.
Есть пушкинский Шекспир, Шекспир устанавливающегося в России реализма. Новой народной драмы, воплощенной в "Борисе Годунове". Новых установок на многосложные характеры ("у Мольера скупой только скуп, у Шекспира же..."). Есть Шекспир Льва Толстого, решительно отрицаемый, почти футуристически сбрасываемый с парохода современности, неправдоподобный, но все же пригодный для окончательного разговора равных гигантов. Это атлетика духа, это Зевесовы громы и молнии над яснополянскими лесами и лугами. Глубина субъективности в постижении Шекспира подчас значила больше, чем так называемая широта объективности при построении компилятивных гипотез и теорий.
Как бы там ни было, тайна Шекспира остается одной из привлекательнейших тайн творчества, вернее - тайн художественных возможностей человека, предела их возможностей.
Интерес Пастернака к Шекспиру вырастал из его собственной поэтической практики, из его желания увести новое искусство от поверхностных одноцветных и однолинейных построений к серьезным драматическим мирам, к характерам и ситуациям, вовлекающим современного читателя и зрителя в большие, нет, грандиозные задачи.
Шекспир привлекал Пастернака мощным своим реализмом, опиравшимся не на рассуждения о необходимости правды жизни и верности правде чувств, а на самое пристальное изучение неприкрашенной повседневности и истории. Это путь от принципов реализма к самому реализму, от разговоров о творчестве к собственно творчеству.
В Шекспире переводчик подчеркивает не аллегории, не аналогии, не намеки - кривые и прямые, - а глубину познания исторических характеров, полифоничность письма, взрывы образности, геологические срезы реальной жизни, пласты языка.
Раздавались голоса людей, считавших, что Пастернак не избежал модернизации Шекспира. Это неверно. Академический перевод, пользуясь специальным шекспировским словарем, станет дотошно восстанавливать стиль и образный строй подлинника. Но современный читатель должен прочитывать Шекспира именно как современного автора, без примеси стилизации и нарочитой архаической накипи. Переводчик должен до минимума сократить дистанцию времени между нынешним читателем и слушателем, с одной стороны, и оригиналом и эпохой оригинала - с другой. Это не модернизация, а живое требование времени. Для Пастернака несомненна личность Шекспира, его единство. Шекспир у него не дробится на части.
В старую полемику об авторстве Пастернак вносит свою лепту. "Шекспир объединил в себе далекие стилистические крайности. Он совместил их так много, что кажется, будто в нем живет несколько авторов". Не правда ли, любопытное доказательство от обратного: он один, но так велик, что вобрал в себя несколько сочинителей. Пастернак пишет, что в работе "с осязательностью, которая не дана исследователю и биографу, переводчику открывается определенность того, что жило в истории лицо, которое называлось Шекспиром и было гением".
Изданная в 1916 г. двухтомная "Шекспировская Англия" показывает, что не было такой области политической, экономической, бытовой жизни, которой бы не коснулся Шекспир. Он энциклопедичен и диктует поэту-переводчику эту энциклопедичность.
За переводы Шекспира, как правило, брались люди широких познаний. Так и в данном случае. У Бориса Пастернака был глубокий интерес к различным областям науки и искусства. Все пригодилось. Все пошло в работу.
Еще в одной области - весьма важной - Борис Пастернак оказался на высоте задач. Его словарь обширен и разнохарактерен. Он еще не изучен, но даже при беглом взгляде на наследие Пастернака поражает богатство языка, отказ от элитарного, рафинированного словаря поэзии, решительное включение в сферу внимания художника словаря всех слоев населения революционной и пореволюционной эпох. Звезды и лепрозорий, волны и вафли имеют равные права на вхождение в стих.
М. Мюллер подсчитал: словарь Шекспира - 15 тысяч слов. Э. Холден - 24 тысячи. И в первом и во втором случае - много! Очень много для эпохи, в которую жил Шекспир. Волей-неволей приходится сопоставлять средства переводчика и оригинала. Если не сопоставлять, то по крайней мере говорить о степени подготовленности переводчика. Как видим, многое в средствах Бориса Пастернака шло на пользу делу, служило нашему познанию Шекспира, в том числе и широкое, непредвзятое пользование словарными богатствами современной русской речи.
Сам переводчик указывал на связь шекспировских переводов с его оригинальным творчеством. Он прямо говорит о тождестве своих задач как автора, скажем, "1905 года" и переводчика "Гамлета". "Нарисовать ли в оригинальной поэме морское восстание или срисовать в русских стихах страницу английских стихов, гениальнейших в мире, было задачей одного порядка и одинаковым испытанием для глаза и слуха, таким же захватывающим и томящим".
И за несколько строк до этого признания читаем:
"В книгах, вышедших под нашим именем до революции и в ее начале, мы пытались сказать свое посильное новое слово о природе и жизни в поэзии и прозе. Позднее появилась "Охранная грамота", очерк наших воззрений на внутреннюю суть искусства. Предлагаемые переводы из Шекспира - дальнейшее приложение тех же взглядов".
Шекспировские герои дожили до XX века и обрели в поэтическом строе Пастернака дар речи. Они как бы сами выбрали этот строй, предпочтя мету личности и индивидуальности неопределенностям и необозначенностям среднелитературного переводческого стиля. Творческое прочтение взяло верх над имитационными и стилизаторскими тенденциями переводческого искусства.
Переводчик вершил свое дело художника-просветителя, помощника современных театров. Но есть еще один аспект в переводческой деятельности Пастернака, который мы должны оценить по достоинству.
Перевод и оригинальное творчество поэта - сообщающиеся сосуды. В этом смысле переводы семи трагедий Шекспира, двух частей "Фауста" Гете вместе с обширным корпусом других переводческих работ Пастернака были лабораторией его нового стиля, начало которого, по замечанию самого поэта, он относит к годам, последовавшим после 1940 года. Новая эстетика Пастернака, новое отношение к образу и слову в зрелые и в поздние годы складывались, разумеется, не только лишь под воздействием переводов. Но нельзя и недооценивать их могучего воздействия, воздействия прежде всего Шекспира. Он многое приоткрывал Пастернаку, на многое наставлял, над многим заставлял задумываться...
Ошеломленный Шекспиром человек может и не знать, что надо писать после работы над переводами, но он наверняка будет знать, что не надо писать. Автор "Лира" и "Макбета" властно уводил от суесловия, мелкотемья и от того, что имел в виду Гамлет, трикраты молвивший: "Слова, слова, слова".
Раздумия над Шекспиром Пастернак запечатлел в виде кратких заметок и писем к разным лицам. Есть основание полагать, что он был готов к большой цельной книге о Шекспире.
Остается сказать, что тексты пастернаковских переводов и его заметки о Шекспире вводят нас в мастерскую поэта в самый ответственный и горячий час работы. Мы узнаем малые и большие тайны, приближающие нас к Шекспировым образным мирам. Например, Пастернак выражает свой особый взгляд на природу стихов и прозы оригинала. Стихи Шекспира - по Пастернаку - "были наиболее быстрой и непосредственной формой выражения", некоей стенографией, скорописью мыслей и чувств. "Это доходило до того, что во многих его стихотворных эпизодах мерещатся сделанные в стихах черновые наброски к прозе".
Многолетняя работа поэта над Шекспиром, раздумья над природой его творчества привели Пастернака к установлению более общих законов, равно относящихся к оригинальным и переводным произведениям. "От перевода слов и метафор я обратился к переводу мыслей и сцен". От рабской привязанности к тексту переводчик перешел к свободному владению оригиналом. Сперва, приблизившись к оригиналу, он по существу отдалился от него. Поздней, отдалившись от оригинала, он приблизился к нему по существу.
В заметках Пастернака о Шекспире эта мысль выражена достаточно ясно и убедительно. Она перекликается с другими мыслями Пастернака, возникшими в работе над Шекспиром и вводящими нас в мастерскую поэта.
Для всей этой работы, для личности Пастернака характерно бережное, уважительное отношение ко всем переводившим и переводящим Шекспира (да и не только его) - к своим предшественникам и современникам. "Старые русские переводы Шекспира в большинстве превосходны", - писал Пастернак. Он упоминает о гербелевском издании, Кронеберге, К. Р., о Соколовском, Кузмине, Лозинском, Зенкевиче, Радловой в духе доброжелательности и почтения. Казалось, об этом не следовало бы и говорить как о доблести. Это само собой разумеется, как честность и правдивость. Но так часты попытки утвердить свое путем умаления чужого, так подчас нескромны и несправедливы отзывы о товарищах по перу - старых и молодых, - что приходится прибегать к ссылкам на образцы. Оглушенный "шумом собственной тревоги", погруженный с утра до ночи в работу, Борис Пастернак глубоко чувствовал традицию, любил своих предшественников и современников по переводам Шекспира и все делал для того, чтобы сказать свое новое слово в раскрытии шекспировских тайн.
ШЕКСПИР - ГЕРОЙ РУССКОЙ РОМАНТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ
Ю. Левин
В 1841 г. в петербургском театральном журнале была напечатана драма П. Л. Каменского "Розы и маска" {"Розы и маска", анекдотическая драма из жизни Шекспира, в трех действиях". Соч. П. Каменского. - "Пантеон русского и всех европейских театров", 1841, ч. I, э 2, с. 1-31 (2-я пагинация). Далее ссылки на страницы этой публикации даны в тексте.}. Это была первая русская пьеса, посвященная Шекспиру.
Жизнь поэта, художника - одна из любимых тем романтиков, стремившихся проникнуть в таинство творческого процесса. Особенно их занимало видимое противоречие, конфликт между поэзией творений духа и прозой повседневной действительности, среди которой эти творения возникают. Загадочная личность великого английского драматурга, о котором не сохранилось почти никаких достоверных сведений, не раз волновала воображение западноевропейских романтиков, и их произведения, посвященные Шекспиру, были известны в России. Впрочем, первой здесь была переведена еще в 1807 г. комедия классического толка - "Влюбленный Шекспир" (Shakespeare amoureux, 1804) французского драматурга Александра Дюваля (1767-1842) {"Влюбленный Шекспир". Комедия в 1 действии и в прозе Александра Дюваля. Перевод с французского Д. Языкова. СПб., 1807.}. Основанная на апокрифическом анекдоте, комедия была тогда же поставлена на русской сцене и затем неоднократно возобновлялась до 50-х годов XIX в. {См., например: П. М. Шпилевский. Бенефис г. Мартынова. "Влюбленный Шекспир". - "Музыкальный и театральный вестник", 1859, 8 февраля, э 6, с. 48.}
В 1829 г. московский журнал "Атеней" опубликовал переводы двух шекспировских повестей немецкого романтика Людвига Тика {См. о них: М. Koch. Ludwig Tieck's Stellung zu Shakespeare. - "Jahrbuch der Deutschen Shakespeare-Gesellschaft", Bd XXXII, 1896, S. 340-343; A. Eichler. Zur Quellengeschichte und Technik von L. Tiecks Shakespeare-Novellen. "Englische Studien", Bd LVI, H. 2. Leipzig, 1922, S. 254-280.}: "Жизнь поэтов" (Dichterleben, 1825) - о Шекспире, Марло и Грине {"Жизнь поэтов". "Атеней", 1829, ч. IV, октябрь, кн. 1, с. 44-83; кн. 2, с. 132-166; ноябрь, кн. 1, с. 239-263; кн. 2, с. 349-391.}, и "Праздник в Кенильворте" (Das Fest zu Kenilworth, 1828) - об отроческих годах драматурга {"Праздник в Кенельворте, или детство Шекспира". (Повесть Тика). - Там же, ч. III, июль, кн. 1, с. 40-60; кн. 2, с. 121-146. В дальнейшем эта повесть неоднократно переводилась или пересказывалась в русских детских журналах и сборниках XIX в. - См.: Л. Тик. Сцены из жизни маленького Шекспира. - "Звездочка", 1842, ч. I, э 2, с. 98-128; э 3, с. d70-208; Л. Тик. Детство Шекспира. Рассказ. "Сын отечества", 1848, т. IV, э 8, отд. VII, с. 30-47; Тик. Знакомство Шекспира с Елисаветою. Рассказ. - "Пантеон и репертуар", 1848, т. III, э 6. Смесь, с. 1-15; "Детство Шекспира". Рассказ. - В кн.: "Живописный сборник замечательных предметов", т. II. СПб., 1852, с. 332-342; "Детство Шекспира". - "Часы досуга", 1860, э 7, с. 11-38; N. В. Из детства Шекспира. "Росинки", 1869, э 7, с. 321-342; С. Преображенская. Из детства Шекспира. "Детский отдых", 1884, э 6, с. 245-269; э 7, с. 341-365.}. В том же году в петербургском журнале "Сын отечества" {"Сын отечества", 1829, ч. CXXVIII, э 37, с. 185-201.} было анонимно напечатано "Утро в замке Нонсоче" - перевод рассказа английского исторического романиста Хореса Смита; рассказ попал в Россию через посредство немецкого перевода {Bin Morgen in Schlosse Nonsuch. (Nach Horace Smith). - "Morgenblatt fur gebildete Stande", 1829, 9. - 12. Februar, N 34-37, S. 133-134, 138-139, 143-146.}.
Привлекла внимание русских читателей и повесть-мистификация английского романтика Уолтера Сэведжа Лэндора "Вызов в суд и допрос Вильяма Шекспира" (Citation and examination of William Shakespeare, 1834), которую автор выдавал за случайно обнаруженный манускрипт XVI в., проливающий свет на легенду о браконьерстве молодого Шекспира {См.: Т. Васильева. Шекспир в повести Лендора. - "Ученые записки Кишиневского гос. ун-та", т. XXXVII, 1959, с. 53-68.}. Издатель журнала "Библиотека для чтения" принял повесть за подлинный документ и опубликовал в 1835 г. пространный ее пересказ: "Допрос Шекспира, обвиненного в воровстве" {"Библиотека для чтения", 1835, т. VIII, э 2, отд. VII, с. 75-81.}.
Пользовался в России популярностью и роман о Шекспире немецкого писателя Г. И. Кенига (Williams Dichten und Trachten, 1839) {Генрих Иозеф Кениг (Konig, 1790-1869), драматург, исторический романист, публицист и историк, написавший в 1841 г. исследование о Шекспире, был известен в России главным образом благодаря своей книге "Литературные картины России", написанной в сотрудничестве с Н. А. Мельгуновым (Literarische Bilder aus Rufiland, 1837), которая в свое время способствовала популяризации русской литературы на Западе. - См.: В. И. Кулешов. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). М., 1965, с. 55-57, 327-330; Р. Ю. Данилевский. "Молодая Германия" и русская литература. (Из истории русско-немецких литературных отношений первой половины XIX века). Л., 1969, с. 139-144; Н. Raab. Die Lyrik Puskins in Deutsch-land (1820-(1870). Berlin, 1964, S. 51-60. О романе Кенига о Шекспире см.: P. A. Merbach. Shakespeare als Romanfigur. - "Jahrbuch der Deutschen Shakespeare-Gesellschaft". Bd LVIII, 1922, S. 84-86; M. Hecker. Shakespeares Bild im Spiegel deutscher Dichtung. - "Shakespeare-Jahrbuch", Bd LXVIII (N. P., Bd IX), 1932, S. 51-53.}. В 1840 г. Я. М. Неверов, друг Н. В. Станкевича и член его кружка, печатавший регулярные обзоры немецкой литературы, поместил в "Отечественных записках" подробный разбор романа {Я. Неверов. Германская литература. "Отечественные записки", 1840, т. IX, э 4, отд. VI, с. 1-8.}. Перевод отрывка был напечатан в том же журнале в следующем году {"Сцены из жизни Шекспира" (из романа Кенига "Williams Dichten und Trachten"). "Отечественные записки", 1841, т. XV, э 4, отд. VII, с. 87-102.}, а еще год спустя вышел полный его русский перевод, привлекший внимание читателей и рецензентов {Кениг. Жизнь и поэзия Вильяма Шекспира. Роман. Перевод с немецкого. Ч. I-IV. М., 1842. Рецензии: "Литературная газета", 1842, 15 марта, э 11, с. 232-234; "Отечественные записки", 1842, т. XXI, э 4, отд. VI, с. 33; "Современник", 1842, т. XXVII, отд. I, с. 125-126.}.
Успех имела и повесть некого французского писателя Жан-Поля {Об этом авторе не удалось разыскать никаких сведений. Очевидно, что его не следует отождествлять с немецким писателем Жан-Полем (Рихтером), и возможно, что ему принадлежат подписанные тем же именем Jean-Paul "Biographie de Mile Araldi" (Lyon, 1845) и политические памфлеты, приветствовавшие победу немецких войск во франко-прусской войне 1870-1871 гг. (см.: "Catalogue general des livres imprimes de la Bibliotheque Nationale". Auteurs, t. LXXVII. Paris, 1923, p. 845-846).} "Приключение Шекспира", извлеченная из сборника Амабль Тастю "Литературные вечера Парижа" (Soirees litteraires de Paris, 1832). Ее перевод был помещен в московском журнале "Телескоп" {"Приключение Шекспира. 1593". Пер. Селиванов. - "Телескоп", 1835, ч. XXVIII, с. 29-71.} и затем перепечатан в сборнике рассказов {"Фантастические чудеса. Повести и рассказы Балзака, Гете, Проспера Дино", ч. И. М., 1837, с. 40-106.}, а значительно измененный пересказ появился позднее в "Библиотеке для чтения" {"Приключение с Шекспиром после первого представления "Ромео и Джульетты". - "Библиотека для чтения", 1839, т. XXVIII, э 5, отд. VII, с. 40-57. Автором этой переделки библиографы называют малоизвестного писателя и переводчика XIX в. В. И. Любич-Романовича. См.: Н. Бахтин. Шекспир в русской литературе. (Библиографический очерк). - В кн.: Шекспир. (Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова), т. V. СПб., 1904, с. 560; И. М. Левидова. Шекспир. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. 1748-1962. М., 1964, с. 134, э 1138.}.
Наконец, в 1840 г. в Петербурге на сцене Александрийского театра в русском переводе Р. М. Зотова была поставлена четырехактная драма немецкого писателя из Митавы Карла Эдуарда фон Гольтея (Holtei) "Шекспир на родине" (Shakespeare in der Heimat), написанная по повести Тика "Поэт и его друг" (Der Dichter und sein Freund, 1829) - о Шекспире и графе Саутгемптоне. В Западной Европе эта драма пользовалась популярностью {См.: A. Ludwig. Shakespeare als Held deutscher Dramen. - "Shakespeare-Jahrbuch", Bd. LIV, 1918, S. 2.}. В Петербурге она была представлена 6 ноября 1840 г. в бенефис главного трагика Александрийского театра, исполнителя основных шекспировских ролей В. А. Каратыгина, который в этот раз сыграл роль самого Шекспира. Однако спектакль успеха не имел {См. рецензии: "Литературная газета", 1840, 16 ноября, э 92, с. 2098-2101; "Северная пчела", 1840, 20 ноября, э 264, с. 1053-1054.}, и русский перевод пьесы даже не был издан {Сохранилась рукопись с разрешением к представлению от 17 сентября 1840 г. (Театральная библиотека им. А. В. Луначарского в Ленинграде; шифр: I, 6, 5, 17).}.
В некоторых из упомянутых произведений изображалась встреча Шекспира с английской королевой Елизаветой. Нетрудно понять, почему такая ситуация привлекала романтиков. Она позволяла наглядно продемонстрировать превосходство человеческого гения, воплощением которого является Шекспир, стоящий в то же время на низкой ступени социальной иерархии, над самой высокой земной властью. Поскольку носителем власти выступала женщина, это позволяло осложнить коллизию, внести в нее любовный элемент.
Уже в повести Тика "Праздник в Кенильворте" мальчик Шекспир встречается с королевой, но здесь, естественно, указанная коллизия не могла быть реализована. В рассказе "Утро в замке Нонсоче" Шекспир, сопровождающий графа Эссекса, на аудиенции у королевы обращается к ней с просьбой дать ему привилегию на театральные представления и объясняет ей, какими возможностями располагает драматург для возбуждения патриотизма своих соотечественников. В драме Гольтея показан придворный маскарад, во время которого замаскированная Елизавета в пространном монологе описывает Шекспиру величие его гения, говорит, что она гордится быть его современницей. Наиболее сложно отношения поэта и королевы развиты в повести Жан-Поля, где Елизавета, влюбленная в Шекспира, является тоже под маской на свидание к нему в Виндзорском саду, а спустя два года дает ему аудиенцию и раскрывает тайну свидания. Именно на это произведение опирался Каменский, создавая свою драму.
Павел Павлович Каменский (1812?-1870) приобрел известность как беллетрист в конце 1830-х годов. В прошлом студент Московского университета, он, как вспоминал один из его соучеников, "за какие-то свободные разговоры" был исключен до окончания курса и послан в армию на Кавказ, где служил несколько лет юнкером {Я. И. Костенецкий. Воспоминания из моей студенческой жизни. - "Русский архив", 1887, кн. I, вып. 1, с. 109. В 1831 г. Каменский был одним из "зачинщиков" "маловской истории" (изгнания из аудитории профессора М. Я. Малова, который своей грубостью вызвал ненависть студентов; см.: "Русский архив", 1887, кн. I, вып. 3, с. 336-345), описанной А. И. Герценом в VI главе "Былого и дум" (см. также комментарий М. К. Лемке: А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем, т. XII. Пб., 1919, с. 184-186).}. Уволенный с военной службы, он появился в 1836 г. в Петербурге с солдатским георгиевским крестом в петлице и с репутацией друга Марлинского {См.: М. П. Алексеев. Этюды о Марлинском. Иркутск, 1928, с. 23.}. Женитьба на дочери известного скульптора вице-президента Академии художеств Ф. П. Толстого, пользовавшегося расположением в придворных кругах, сблизила Каменского с находившимися под правительственной опекой художниками и литераторами так называемой "ложновеличавой" школы (К. П. Брюллов, Н. В. Кукольник) и с деятелями официозной печати. Как вспоминала его жена, он "всегда был принят как друг и дорогой гость" в домах Ф. В. Булгарина и Н. И. Греча {"Воспоминания М. Ф. Каменской". - "Исторический вестник", 1894, т. LVIII, э 12, с. 634. Отношение к Каменскому Булгарина красноречиво характеризует письмо последнего от 21 апреля 1838 г. к Ф. П. Толстому. Назвав Каменского "человеком с необыкновенным талантом, умом, чувством и начитанностью", Булгарин добавлял: "Все эти Одоевские с братьею пигмеи перед твоим Каменским!" ("Литературный вестник", 1901, т. I, кн. 2, с. 178).}. Одно время он состоял на службе в III отделении в должности младшего помощника экспедитора, а в 1842 г. стал переводчиком при Дирекции императорских театров {См. выписки из формуляра Каменского в картотеке Б. Л. Модзалевского (Институт русской литературы АН СССР).}.
Печататься Каменский начал в 1837 г. и уже в следующем году вышли два тома его "Повестей и рассказов", главным образом из кавказской жизни. Бурные герои со "сверхчеловеческими" страстями, экзотические образы, вычурный и цветистый язык, нарочитое подчеркивание couleur locale - все изобличало в Каменском эпигона романтизма. В. Г. Белинский писал: "Г-н Каменский хочет быть вторым Марлинским... Господа, двойников не бывает, и всякий должен быть самим собою!" {В. Г. Белинский. Утренняя заря. Альманах на 1839 год. Полное собрание сочинений, т. III. М., 1953, с. 68; см. также с. 144-146, 357-363. Другие отзывы Белинского о произведениях Каменского см.: там же, т. II, с. 481-484; т. V, с. 595-596; т. VI, с. 395-397.}.
Обращение Каменского в первой своей драме "Розы и маска" к образу Шекспира не было случайным. К концу 30-х годов великий английский драматург приобрел в России широкую популярность. Если раньше он был известен лишь наиболее образованной части передовой интеллигенции, то теперь его знала уже вся читающая Россия, а через театр - даже и нечитающая. Пробуждение интереса публики в свою очередь стимулировало деятельность писателей, переводчиков, театральных работников. "Гамлет", "Отелло", "Король Лир", ранее исполнявшиеся только в Петербурге и Москве, проникают на провинциальную сцену. Растет число переведенных пьес Шекспира; в 1841 г. изданные переводы достигают рекордной цифры - 13 пьес за один год.
В творчестве Пастернака и во всей нашей литературе шекспировский цикл его работ занимает особое место и служит примером, достойным изучения и исследования. Переводчик оставил нам помимо самих переводов рассказ о методах своей работы, о том, как она протекала.
"Переводить Шекспира, - пишет он, - работа, требующая труда и времени. Принявшись за нее, приходится заниматься ежедневно, разделив задачу на доли, достаточно крупные, чтобы работа не затянулась. Это каждодневное продвижение по тексту ставит переводчика в былые положения автора. Он день за днем воспроизводит движения, однажды проделанные великим прообразом. Не в теории, а на деле сближаешься с некоторыми тайнами автора, ощутимо в них посвящаешься".
Дверь в мастерскую переводчика открывается, нас приглашают войти...
Тайна Шекспира! Что же это: череп "бедного Йорика", лежащий на фолианте в старинном кожаном переплете? Эмблемы Белой и Алой розы, которые носили сторонники Йоркской и ланкастерской династий? Безумная в своем простодушии песня "Ивушка", которую поет Дездемона?
Человеческий ум, сердце человека бьются над разгадкой этих тайн с той же честностью и тем же постоянством, что и над разгадкой наследственности, над расшифровкой нуклеиновых кислот.
В мастерской Пастернака просторно. Здесь царят законы Шекспировой космогонии. Рукой подать, рядом - жизнь, природа, человек. Рядом - вода, огонь, буря, звезды, смерть, бессмертие. Что всего ненавистней для мастера слова? "Слова, слова, слова"... Ни ученых выкладок, ни цитат, ни картотеки,
На письменном столе белый лист бумаги и том Шекспира...
Много поздней я сидел за этим столом, готовя том стихотворений и поэм Пастернака в Большой серии "Библиотеки поэта". Это было в 1961-1963 годах. Вот здесь-то он и сближался "с некоторыми тайнами" Шекспира, здесь-то он ощутимо в них посвящался. Находясь в этой же мастерской, я почувствовал и понял смысл слова " ощутимо".
К тайнам Шекспира Пастернак прорывался не сквозь книгохранилища, а сквозь время. Поэт XX века захотел увидеть поэта XVI века, его самого, а не версии о нем, не отголоски его славы. Пастернак пожелал снять с портрета Шекспира (а переводя, как известно, поэт воспроизводит портрет автора) напластования и пыль времен, прорваться сквозь споры и дискуссии, растянувшиеся на многие поколения.
Тайна Шекспира! Не вчера это началось и не завтра завершится.
Новая попытка разгадать Шекспира не столько сопрягается с предыдущими попытками, сколько исходит из духа нового времени. Пастернак, воспроизводя Шекспира, сталкивает его мир с нашим миром, XVI век с XX веком. Век Ленина, Эйнштейна, Кюри, Менделеева, Бора, Ферми с веком Монтеня, Бэкона, Эразма Роттердамского, Коперника, Кеплера, Сервантеса.
Пастернак прочитывал Шекспира после трех русских революций, двух мировых войн, после Сеченова, Павлова, Лобачевского, Блока, Станиславского, Скрябина, Врубеля, Хлебникова, Маяковского, Цветаевой. В работе Пастернака, как и каждого настоящего художника, ощутимо участвовал сложнейший опыт русской истории, опыт нескольких поколений мыслителей и писателей и конечно же собственных и чужих разнохарактерных переводческих усилий.
Есть пушкинский Шекспир, Шекспир устанавливающегося в России реализма. Новой народной драмы, воплощенной в "Борисе Годунове". Новых установок на многосложные характеры ("у Мольера скупой только скуп, у Шекспира же..."). Есть Шекспир Льва Толстого, решительно отрицаемый, почти футуристически сбрасываемый с парохода современности, неправдоподобный, но все же пригодный для окончательного разговора равных гигантов. Это атлетика духа, это Зевесовы громы и молнии над яснополянскими лесами и лугами. Глубина субъективности в постижении Шекспира подчас значила больше, чем так называемая широта объективности при построении компилятивных гипотез и теорий.
Как бы там ни было, тайна Шекспира остается одной из привлекательнейших тайн творчества, вернее - тайн художественных возможностей человека, предела их возможностей.
Интерес Пастернака к Шекспиру вырастал из его собственной поэтической практики, из его желания увести новое искусство от поверхностных одноцветных и однолинейных построений к серьезным драматическим мирам, к характерам и ситуациям, вовлекающим современного читателя и зрителя в большие, нет, грандиозные задачи.
Шекспир привлекал Пастернака мощным своим реализмом, опиравшимся не на рассуждения о необходимости правды жизни и верности правде чувств, а на самое пристальное изучение неприкрашенной повседневности и истории. Это путь от принципов реализма к самому реализму, от разговоров о творчестве к собственно творчеству.
В Шекспире переводчик подчеркивает не аллегории, не аналогии, не намеки - кривые и прямые, - а глубину познания исторических характеров, полифоничность письма, взрывы образности, геологические срезы реальной жизни, пласты языка.
Раздавались голоса людей, считавших, что Пастернак не избежал модернизации Шекспира. Это неверно. Академический перевод, пользуясь специальным шекспировским словарем, станет дотошно восстанавливать стиль и образный строй подлинника. Но современный читатель должен прочитывать Шекспира именно как современного автора, без примеси стилизации и нарочитой архаической накипи. Переводчик должен до минимума сократить дистанцию времени между нынешним читателем и слушателем, с одной стороны, и оригиналом и эпохой оригинала - с другой. Это не модернизация, а живое требование времени. Для Пастернака несомненна личность Шекспира, его единство. Шекспир у него не дробится на части.
В старую полемику об авторстве Пастернак вносит свою лепту. "Шекспир объединил в себе далекие стилистические крайности. Он совместил их так много, что кажется, будто в нем живет несколько авторов". Не правда ли, любопытное доказательство от обратного: он один, но так велик, что вобрал в себя несколько сочинителей. Пастернак пишет, что в работе "с осязательностью, которая не дана исследователю и биографу, переводчику открывается определенность того, что жило в истории лицо, которое называлось Шекспиром и было гением".
Изданная в 1916 г. двухтомная "Шекспировская Англия" показывает, что не было такой области политической, экономической, бытовой жизни, которой бы не коснулся Шекспир. Он энциклопедичен и диктует поэту-переводчику эту энциклопедичность.
За переводы Шекспира, как правило, брались люди широких познаний. Так и в данном случае. У Бориса Пастернака был глубокий интерес к различным областям науки и искусства. Все пригодилось. Все пошло в работу.
Еще в одной области - весьма важной - Борис Пастернак оказался на высоте задач. Его словарь обширен и разнохарактерен. Он еще не изучен, но даже при беглом взгляде на наследие Пастернака поражает богатство языка, отказ от элитарного, рафинированного словаря поэзии, решительное включение в сферу внимания художника словаря всех слоев населения революционной и пореволюционной эпох. Звезды и лепрозорий, волны и вафли имеют равные права на вхождение в стих.
М. Мюллер подсчитал: словарь Шекспира - 15 тысяч слов. Э. Холден - 24 тысячи. И в первом и во втором случае - много! Очень много для эпохи, в которую жил Шекспир. Волей-неволей приходится сопоставлять средства переводчика и оригинала. Если не сопоставлять, то по крайней мере говорить о степени подготовленности переводчика. Как видим, многое в средствах Бориса Пастернака шло на пользу делу, служило нашему познанию Шекспира, в том числе и широкое, непредвзятое пользование словарными богатствами современной русской речи.
Сам переводчик указывал на связь шекспировских переводов с его оригинальным творчеством. Он прямо говорит о тождестве своих задач как автора, скажем, "1905 года" и переводчика "Гамлета". "Нарисовать ли в оригинальной поэме морское восстание или срисовать в русских стихах страницу английских стихов, гениальнейших в мире, было задачей одного порядка и одинаковым испытанием для глаза и слуха, таким же захватывающим и томящим".
И за несколько строк до этого признания читаем:
"В книгах, вышедших под нашим именем до революции и в ее начале, мы пытались сказать свое посильное новое слово о природе и жизни в поэзии и прозе. Позднее появилась "Охранная грамота", очерк наших воззрений на внутреннюю суть искусства. Предлагаемые переводы из Шекспира - дальнейшее приложение тех же взглядов".
Шекспировские герои дожили до XX века и обрели в поэтическом строе Пастернака дар речи. Они как бы сами выбрали этот строй, предпочтя мету личности и индивидуальности неопределенностям и необозначенностям среднелитературного переводческого стиля. Творческое прочтение взяло верх над имитационными и стилизаторскими тенденциями переводческого искусства.
Переводчик вершил свое дело художника-просветителя, помощника современных театров. Но есть еще один аспект в переводческой деятельности Пастернака, который мы должны оценить по достоинству.
Перевод и оригинальное творчество поэта - сообщающиеся сосуды. В этом смысле переводы семи трагедий Шекспира, двух частей "Фауста" Гете вместе с обширным корпусом других переводческих работ Пастернака были лабораторией его нового стиля, начало которого, по замечанию самого поэта, он относит к годам, последовавшим после 1940 года. Новая эстетика Пастернака, новое отношение к образу и слову в зрелые и в поздние годы складывались, разумеется, не только лишь под воздействием переводов. Но нельзя и недооценивать их могучего воздействия, воздействия прежде всего Шекспира. Он многое приоткрывал Пастернаку, на многое наставлял, над многим заставлял задумываться...
Ошеломленный Шекспиром человек может и не знать, что надо писать после работы над переводами, но он наверняка будет знать, что не надо писать. Автор "Лира" и "Макбета" властно уводил от суесловия, мелкотемья и от того, что имел в виду Гамлет, трикраты молвивший: "Слова, слова, слова".
Раздумия над Шекспиром Пастернак запечатлел в виде кратких заметок и писем к разным лицам. Есть основание полагать, что он был готов к большой цельной книге о Шекспире.
Остается сказать, что тексты пастернаковских переводов и его заметки о Шекспире вводят нас в мастерскую поэта в самый ответственный и горячий час работы. Мы узнаем малые и большие тайны, приближающие нас к Шекспировым образным мирам. Например, Пастернак выражает свой особый взгляд на природу стихов и прозы оригинала. Стихи Шекспира - по Пастернаку - "были наиболее быстрой и непосредственной формой выражения", некоей стенографией, скорописью мыслей и чувств. "Это доходило до того, что во многих его стихотворных эпизодах мерещатся сделанные в стихах черновые наброски к прозе".
Многолетняя работа поэта над Шекспиром, раздумья над природой его творчества привели Пастернака к установлению более общих законов, равно относящихся к оригинальным и переводным произведениям. "От перевода слов и метафор я обратился к переводу мыслей и сцен". От рабской привязанности к тексту переводчик перешел к свободному владению оригиналом. Сперва, приблизившись к оригиналу, он по существу отдалился от него. Поздней, отдалившись от оригинала, он приблизился к нему по существу.
В заметках Пастернака о Шекспире эта мысль выражена достаточно ясно и убедительно. Она перекликается с другими мыслями Пастернака, возникшими в работе над Шекспиром и вводящими нас в мастерскую поэта.
Для всей этой работы, для личности Пастернака характерно бережное, уважительное отношение ко всем переводившим и переводящим Шекспира (да и не только его) - к своим предшественникам и современникам. "Старые русские переводы Шекспира в большинстве превосходны", - писал Пастернак. Он упоминает о гербелевском издании, Кронеберге, К. Р., о Соколовском, Кузмине, Лозинском, Зенкевиче, Радловой в духе доброжелательности и почтения. Казалось, об этом не следовало бы и говорить как о доблести. Это само собой разумеется, как честность и правдивость. Но так часты попытки утвердить свое путем умаления чужого, так подчас нескромны и несправедливы отзывы о товарищах по перу - старых и молодых, - что приходится прибегать к ссылкам на образцы. Оглушенный "шумом собственной тревоги", погруженный с утра до ночи в работу, Борис Пастернак глубоко чувствовал традицию, любил своих предшественников и современников по переводам Шекспира и все делал для того, чтобы сказать свое новое слово в раскрытии шекспировских тайн.
ШЕКСПИР - ГЕРОЙ РУССКОЙ РОМАНТИЧЕСКОЙ ДРАМЫ
Ю. Левин
В 1841 г. в петербургском театральном журнале была напечатана драма П. Л. Каменского "Розы и маска" {"Розы и маска", анекдотическая драма из жизни Шекспира, в трех действиях". Соч. П. Каменского. - "Пантеон русского и всех европейских театров", 1841, ч. I, э 2, с. 1-31 (2-я пагинация). Далее ссылки на страницы этой публикации даны в тексте.}. Это была первая русская пьеса, посвященная Шекспиру.
Жизнь поэта, художника - одна из любимых тем романтиков, стремившихся проникнуть в таинство творческого процесса. Особенно их занимало видимое противоречие, конфликт между поэзией творений духа и прозой повседневной действительности, среди которой эти творения возникают. Загадочная личность великого английского драматурга, о котором не сохранилось почти никаких достоверных сведений, не раз волновала воображение западноевропейских романтиков, и их произведения, посвященные Шекспиру, были известны в России. Впрочем, первой здесь была переведена еще в 1807 г. комедия классического толка - "Влюбленный Шекспир" (Shakespeare amoureux, 1804) французского драматурга Александра Дюваля (1767-1842) {"Влюбленный Шекспир". Комедия в 1 действии и в прозе Александра Дюваля. Перевод с французского Д. Языкова. СПб., 1807.}. Основанная на апокрифическом анекдоте, комедия была тогда же поставлена на русской сцене и затем неоднократно возобновлялась до 50-х годов XIX в. {См., например: П. М. Шпилевский. Бенефис г. Мартынова. "Влюбленный Шекспир". - "Музыкальный и театральный вестник", 1859, 8 февраля, э 6, с. 48.}
В 1829 г. московский журнал "Атеней" опубликовал переводы двух шекспировских повестей немецкого романтика Людвига Тика {См. о них: М. Koch. Ludwig Tieck's Stellung zu Shakespeare. - "Jahrbuch der Deutschen Shakespeare-Gesellschaft", Bd XXXII, 1896, S. 340-343; A. Eichler. Zur Quellengeschichte und Technik von L. Tiecks Shakespeare-Novellen. "Englische Studien", Bd LVI, H. 2. Leipzig, 1922, S. 254-280.}: "Жизнь поэтов" (Dichterleben, 1825) - о Шекспире, Марло и Грине {"Жизнь поэтов". "Атеней", 1829, ч. IV, октябрь, кн. 1, с. 44-83; кн. 2, с. 132-166; ноябрь, кн. 1, с. 239-263; кн. 2, с. 349-391.}, и "Праздник в Кенильворте" (Das Fest zu Kenilworth, 1828) - об отроческих годах драматурга {"Праздник в Кенельворте, или детство Шекспира". (Повесть Тика). - Там же, ч. III, июль, кн. 1, с. 40-60; кн. 2, с. 121-146. В дальнейшем эта повесть неоднократно переводилась или пересказывалась в русских детских журналах и сборниках XIX в. - См.: Л. Тик. Сцены из жизни маленького Шекспира. - "Звездочка", 1842, ч. I, э 2, с. 98-128; э 3, с. d70-208; Л. Тик. Детство Шекспира. Рассказ. "Сын отечества", 1848, т. IV, э 8, отд. VII, с. 30-47; Тик. Знакомство Шекспира с Елисаветою. Рассказ. - "Пантеон и репертуар", 1848, т. III, э 6. Смесь, с. 1-15; "Детство Шекспира". Рассказ. - В кн.: "Живописный сборник замечательных предметов", т. II. СПб., 1852, с. 332-342; "Детство Шекспира". - "Часы досуга", 1860, э 7, с. 11-38; N. В. Из детства Шекспира. "Росинки", 1869, э 7, с. 321-342; С. Преображенская. Из детства Шекспира. "Детский отдых", 1884, э 6, с. 245-269; э 7, с. 341-365.}. В том же году в петербургском журнале "Сын отечества" {"Сын отечества", 1829, ч. CXXVIII, э 37, с. 185-201.} было анонимно напечатано "Утро в замке Нонсоче" - перевод рассказа английского исторического романиста Хореса Смита; рассказ попал в Россию через посредство немецкого перевода {Bin Morgen in Schlosse Nonsuch. (Nach Horace Smith). - "Morgenblatt fur gebildete Stande", 1829, 9. - 12. Februar, N 34-37, S. 133-134, 138-139, 143-146.}.
Привлекла внимание русских читателей и повесть-мистификация английского романтика Уолтера Сэведжа Лэндора "Вызов в суд и допрос Вильяма Шекспира" (Citation and examination of William Shakespeare, 1834), которую автор выдавал за случайно обнаруженный манускрипт XVI в., проливающий свет на легенду о браконьерстве молодого Шекспира {См.: Т. Васильева. Шекспир в повести Лендора. - "Ученые записки Кишиневского гос. ун-та", т. XXXVII, 1959, с. 53-68.}. Издатель журнала "Библиотека для чтения" принял повесть за подлинный документ и опубликовал в 1835 г. пространный ее пересказ: "Допрос Шекспира, обвиненного в воровстве" {"Библиотека для чтения", 1835, т. VIII, э 2, отд. VII, с. 75-81.}.
Пользовался в России популярностью и роман о Шекспире немецкого писателя Г. И. Кенига (Williams Dichten und Trachten, 1839) {Генрих Иозеф Кениг (Konig, 1790-1869), драматург, исторический романист, публицист и историк, написавший в 1841 г. исследование о Шекспире, был известен в России главным образом благодаря своей книге "Литературные картины России", написанной в сотрудничестве с Н. А. Мельгуновым (Literarische Bilder aus Rufiland, 1837), которая в свое время способствовала популяризации русской литературы на Западе. - См.: В. И. Кулешов. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). М., 1965, с. 55-57, 327-330; Р. Ю. Данилевский. "Молодая Германия" и русская литература. (Из истории русско-немецких литературных отношений первой половины XIX века). Л., 1969, с. 139-144; Н. Raab. Die Lyrik Puskins in Deutsch-land (1820-(1870). Berlin, 1964, S. 51-60. О романе Кенига о Шекспире см.: P. A. Merbach. Shakespeare als Romanfigur. - "Jahrbuch der Deutschen Shakespeare-Gesellschaft". Bd LVIII, 1922, S. 84-86; M. Hecker. Shakespeares Bild im Spiegel deutscher Dichtung. - "Shakespeare-Jahrbuch", Bd LXVIII (N. P., Bd IX), 1932, S. 51-53.}. В 1840 г. Я. М. Неверов, друг Н. В. Станкевича и член его кружка, печатавший регулярные обзоры немецкой литературы, поместил в "Отечественных записках" подробный разбор романа {Я. Неверов. Германская литература. "Отечественные записки", 1840, т. IX, э 4, отд. VI, с. 1-8.}. Перевод отрывка был напечатан в том же журнале в следующем году {"Сцены из жизни Шекспира" (из романа Кенига "Williams Dichten und Trachten"). "Отечественные записки", 1841, т. XV, э 4, отд. VII, с. 87-102.}, а еще год спустя вышел полный его русский перевод, привлекший внимание читателей и рецензентов {Кениг. Жизнь и поэзия Вильяма Шекспира. Роман. Перевод с немецкого. Ч. I-IV. М., 1842. Рецензии: "Литературная газета", 1842, 15 марта, э 11, с. 232-234; "Отечественные записки", 1842, т. XXI, э 4, отд. VI, с. 33; "Современник", 1842, т. XXVII, отд. I, с. 125-126.}.
Успех имела и повесть некого французского писателя Жан-Поля {Об этом авторе не удалось разыскать никаких сведений. Очевидно, что его не следует отождествлять с немецким писателем Жан-Полем (Рихтером), и возможно, что ему принадлежат подписанные тем же именем Jean-Paul "Biographie de Mile Araldi" (Lyon, 1845) и политические памфлеты, приветствовавшие победу немецких войск во франко-прусской войне 1870-1871 гг. (см.: "Catalogue general des livres imprimes de la Bibliotheque Nationale". Auteurs, t. LXXVII. Paris, 1923, p. 845-846).} "Приключение Шекспира", извлеченная из сборника Амабль Тастю "Литературные вечера Парижа" (Soirees litteraires de Paris, 1832). Ее перевод был помещен в московском журнале "Телескоп" {"Приключение Шекспира. 1593". Пер. Селиванов. - "Телескоп", 1835, ч. XXVIII, с. 29-71.} и затем перепечатан в сборнике рассказов {"Фантастические чудеса. Повести и рассказы Балзака, Гете, Проспера Дино", ч. И. М., 1837, с. 40-106.}, а значительно измененный пересказ появился позднее в "Библиотеке для чтения" {"Приключение с Шекспиром после первого представления "Ромео и Джульетты". - "Библиотека для чтения", 1839, т. XXVIII, э 5, отд. VII, с. 40-57. Автором этой переделки библиографы называют малоизвестного писателя и переводчика XIX в. В. И. Любич-Романовича. См.: Н. Бахтин. Шекспир в русской литературе. (Библиографический очерк). - В кн.: Шекспир. (Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова), т. V. СПб., 1904, с. 560; И. М. Левидова. Шекспир. Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке. 1748-1962. М., 1964, с. 134, э 1138.}.
Наконец, в 1840 г. в Петербурге на сцене Александрийского театра в русском переводе Р. М. Зотова была поставлена четырехактная драма немецкого писателя из Митавы Карла Эдуарда фон Гольтея (Holtei) "Шекспир на родине" (Shakespeare in der Heimat), написанная по повести Тика "Поэт и его друг" (Der Dichter und sein Freund, 1829) - о Шекспире и графе Саутгемптоне. В Западной Европе эта драма пользовалась популярностью {См.: A. Ludwig. Shakespeare als Held deutscher Dramen. - "Shakespeare-Jahrbuch", Bd. LIV, 1918, S. 2.}. В Петербурге она была представлена 6 ноября 1840 г. в бенефис главного трагика Александрийского театра, исполнителя основных шекспировских ролей В. А. Каратыгина, который в этот раз сыграл роль самого Шекспира. Однако спектакль успеха не имел {См. рецензии: "Литературная газета", 1840, 16 ноября, э 92, с. 2098-2101; "Северная пчела", 1840, 20 ноября, э 264, с. 1053-1054.}, и русский перевод пьесы даже не был издан {Сохранилась рукопись с разрешением к представлению от 17 сентября 1840 г. (Театральная библиотека им. А. В. Луначарского в Ленинграде; шифр: I, 6, 5, 17).}.
В некоторых из упомянутых произведений изображалась встреча Шекспира с английской королевой Елизаветой. Нетрудно понять, почему такая ситуация привлекала романтиков. Она позволяла наглядно продемонстрировать превосходство человеческого гения, воплощением которого является Шекспир, стоящий в то же время на низкой ступени социальной иерархии, над самой высокой земной властью. Поскольку носителем власти выступала женщина, это позволяло осложнить коллизию, внести в нее любовный элемент.
Уже в повести Тика "Праздник в Кенильворте" мальчик Шекспир встречается с королевой, но здесь, естественно, указанная коллизия не могла быть реализована. В рассказе "Утро в замке Нонсоче" Шекспир, сопровождающий графа Эссекса, на аудиенции у королевы обращается к ней с просьбой дать ему привилегию на театральные представления и объясняет ей, какими возможностями располагает драматург для возбуждения патриотизма своих соотечественников. В драме Гольтея показан придворный маскарад, во время которого замаскированная Елизавета в пространном монологе описывает Шекспиру величие его гения, говорит, что она гордится быть его современницей. Наиболее сложно отношения поэта и королевы развиты в повести Жан-Поля, где Елизавета, влюбленная в Шекспира, является тоже под маской на свидание к нему в Виндзорском саду, а спустя два года дает ему аудиенцию и раскрывает тайну свидания. Именно на это произведение опирался Каменский, создавая свою драму.
Павел Павлович Каменский (1812?-1870) приобрел известность как беллетрист в конце 1830-х годов. В прошлом студент Московского университета, он, как вспоминал один из его соучеников, "за какие-то свободные разговоры" был исключен до окончания курса и послан в армию на Кавказ, где служил несколько лет юнкером {Я. И. Костенецкий. Воспоминания из моей студенческой жизни. - "Русский архив", 1887, кн. I, вып. 1, с. 109. В 1831 г. Каменский был одним из "зачинщиков" "маловской истории" (изгнания из аудитории профессора М. Я. Малова, который своей грубостью вызвал ненависть студентов; см.: "Русский архив", 1887, кн. I, вып. 3, с. 336-345), описанной А. И. Герценом в VI главе "Былого и дум" (см. также комментарий М. К. Лемке: А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем, т. XII. Пб., 1919, с. 184-186).}. Уволенный с военной службы, он появился в 1836 г. в Петербурге с солдатским георгиевским крестом в петлице и с репутацией друга Марлинского {См.: М. П. Алексеев. Этюды о Марлинском. Иркутск, 1928, с. 23.}. Женитьба на дочери известного скульптора вице-президента Академии художеств Ф. П. Толстого, пользовавшегося расположением в придворных кругах, сблизила Каменского с находившимися под правительственной опекой художниками и литераторами так называемой "ложновеличавой" школы (К. П. Брюллов, Н. В. Кукольник) и с деятелями официозной печати. Как вспоминала его жена, он "всегда был принят как друг и дорогой гость" в домах Ф. В. Булгарина и Н. И. Греча {"Воспоминания М. Ф. Каменской". - "Исторический вестник", 1894, т. LVIII, э 12, с. 634. Отношение к Каменскому Булгарина красноречиво характеризует письмо последнего от 21 апреля 1838 г. к Ф. П. Толстому. Назвав Каменского "человеком с необыкновенным талантом, умом, чувством и начитанностью", Булгарин добавлял: "Все эти Одоевские с братьею пигмеи перед твоим Каменским!" ("Литературный вестник", 1901, т. I, кн. 2, с. 178).}. Одно время он состоял на службе в III отделении в должности младшего помощника экспедитора, а в 1842 г. стал переводчиком при Дирекции императорских театров {См. выписки из формуляра Каменского в картотеке Б. Л. Модзалевского (Институт русской литературы АН СССР).}.
Печататься Каменский начал в 1837 г. и уже в следующем году вышли два тома его "Повестей и рассказов", главным образом из кавказской жизни. Бурные герои со "сверхчеловеческими" страстями, экзотические образы, вычурный и цветистый язык, нарочитое подчеркивание couleur locale - все изобличало в Каменском эпигона романтизма. В. Г. Белинский писал: "Г-н Каменский хочет быть вторым Марлинским... Господа, двойников не бывает, и всякий должен быть самим собою!" {В. Г. Белинский. Утренняя заря. Альманах на 1839 год. Полное собрание сочинений, т. III. М., 1953, с. 68; см. также с. 144-146, 357-363. Другие отзывы Белинского о произведениях Каменского см.: там же, т. II, с. 481-484; т. V, с. 595-596; т. VI, с. 395-397.}.
Обращение Каменского в первой своей драме "Розы и маска" к образу Шекспира не было случайным. К концу 30-х годов великий английский драматург приобрел в России широкую популярность. Если раньше он был известен лишь наиболее образованной части передовой интеллигенции, то теперь его знала уже вся читающая Россия, а через театр - даже и нечитающая. Пробуждение интереса публики в свою очередь стимулировало деятельность писателей, переводчиков, театральных работников. "Гамлет", "Отелло", "Король Лир", ранее исполнявшиеся только в Петербурге и Москве, проникают на провинциальную сцену. Растет число переведенных пьес Шекспира; в 1841 г. изданные переводы достигают рекордной цифры - 13 пьес за один год.