А что же уголовное дело? А оно было преспокойно прекращено, причем на таких основаниях, что нынешней Беларуси и не снились. «Прокуратурой Могилевской области срок следствия по данному уголовному делу не продлен на том основании, что не было получено согласие Городецкого сельсовета на привлечение Лукашенко к уголовной ответственности и данное решение не отменено районным Советом. Учитывая вышеизложенное, а также то, что срок следствия по данному уголовному делу истек, а привлечь к уголовной ответственности Лукашенко А.Г. без согласия Верховного Совета БССР невозможно, руководствуясь ст.5 прим. УПК БССР, суд постановил: уголовное дело по факту превышения власти…производством прекратить».
Был состав преступления в действиях Александра Лукашенко или не был, бил он механизаторов или не бил, сломал он трактористу ногу или нет, клеветали на него или говорили правду, — все это уже не имело юридического значения. Дело было прекращено, а спустя какое-то время прекратил свое существование и Советский Союз. И в появившемся на карте мира новом государстве Александр Лукашенко был уже не подозреваемым в рукоприкладстве директором, а председателем Временной комиссии парламента по борьбе с коррупцией. И первым, на кого Александр Лукашенко навесил ярлык «коррупционера», оказался … начальник Шкловского РОВД Анатолий Якимцов. Депутат Лукашенко при каждом удобном и не очень случае вспоминал подполковника Якимцова, обвиняя последнего в самовольном захвате участка земли себе под дачу, а также в том, что милицейский начальник заставлял вкалывать на этом участке «батраков» — заключенных, содержащихся при местной комендатуре. Трижды различные следователи по особо важным делам возбуждали под давлением неугомонного депутата уголовные дела в отношении Якимцова и трижды прекращали их за отсутствием состава преступления.
В Верховном Совете депутат из Шклова проявлял повышенную активность. Поскольку в проправительственные фракции вход ему был закрыт, он попытался прибиться к Белорусскому народному фронту, да, на беду, все руководящие посты во фракции БНФ оказались заняты. А Лукашенко хотелось руководить. Так он и бегал между коммунистами и демократами. Вошел в комиссию по разработке белорусской Конституции, но обычно появлялся к концу дня с банкой самогона и забирал друзей-депутатов «отдохнуть».
В своих интервью любит рассказывать, будто только он проголосовал против ратификации Беловежских соглашений, но это, мягко говоря, неправда. Он среди еще нескольких депутатов на всякий случай, у всего лишь клонился от голосования, но в то же время принял личное участие в торжественной процедуре внесения в зал заседаний парламента символа суверенной Беларуси — бело-красно-белого флага. Флага, который он через четыре года отменит. Подолгу выстаивал у микрофона, требуя слова по любому поводу.
Беларусь начального постсоветского периода представляла собой образец двоевластия. Рычаги реального управления находились у премьера Вячеслава Кебича, формальная власть — у председателя Верховного Совета Станислава Шушкевича. Оба ревностно следили за телодвижениями друг друга. Кебич был своим среди директорского корпуса и номенклатурных кругов, Шушкевича поддерживала интеллигенция и Запад. Понятно, что в этом соперничестве кто-то должен был уступить. И тут вспомнили о Лукашенко: а не доверить ли этому горлопану комиссию по расследованию коррупции в высших эшелонах власти.
—Что же мне теперь делать? — спросил он у меня после назначения, — вспоминал Виктор Гончар, его бывший приятель, убитый впоследствии пресловутым «эскадроном смерти».
— Я ему говорю, а ты, Саша, ударь по ним, поверни орудия против тех, кто тебя назначил.
Эффект был таким, как если бы ребенку дали в руки гранату — Лукашенко просто взорвал страну. Он кричал о том, что чиновники проворовались, стали миллионерами, обзавелись домами на Гаваях, утверждал, что все заводы разворованы, а оружие распродано… Фактов, правда, не было.
Кто-то из окружения Кебича подсунул Лукашенко документы о том, что Станислав Шушкевич воспользовался служебным положением и приобрел стройматериалы для своей дачи. Вот, собственно, и все. Между тем, Шушкевич, построивший скромную дачу своими руками, обиделся и подал в отставку. Отставку с благодарностью приняли. В прессе это потом назвали «отставкой за ящик гвоздей».
Осознав, что в Беларуси он остался единственным правителем, Кебич захотел большего — стать президентом. Работа над новой Конституцией, дающей такую возможность, заметно активизировалась. Однако, Кебич не учел того, что речи «главного белорусского борца с коррупцией» — человека, которого как болванчика использовали в своей игре — легли на благодатную почву. Ведь народ, уровень жизни которого после распада Советского Союза резко ухудшился, требовал наказать виновных в своих бедах. Кебич как раз и был олицетворением этой власти. В Беларуси старая советская номенклатура сумела удержать ситуацию под контролем во время падения советской империи. Здесь не было демократической революции или националистического бунта. Оставшиеся в своих креслах чиновники близко не подпускали к себе новых белорусских политиков, которые хотели власти и денег. И «политическая молодежь» использовала народное возмущение и Лукашенко как таран, чтобы взять власть в свои руки.
Первоначально в тексте белорусской Конституции содержался пункт, по которому президентом страны можно было стать лишь достигнув сорока лет. Лукашенко же на тот момент исполнилось «всего» 38 — он оказался непроходным. И тогда группа депутатов, «из молодых волков», подняла в парламенте дебош, вынудив проголосовать за поправку, позволяющую баллотироваться на пост президента после 35 лет.
х х х
х х х
х х х
Президент из урны,
Был состав преступления в действиях Александра Лукашенко или не был, бил он механизаторов или не бил, сломал он трактористу ногу или нет, клеветали на него или говорили правду, — все это уже не имело юридического значения. Дело было прекращено, а спустя какое-то время прекратил свое существование и Советский Союз. И в появившемся на карте мира новом государстве Александр Лукашенко был уже не подозреваемым в рукоприкладстве директором, а председателем Временной комиссии парламента по борьбе с коррупцией. И первым, на кого Александр Лукашенко навесил ярлык «коррупционера», оказался … начальник Шкловского РОВД Анатолий Якимцов. Депутат Лукашенко при каждом удобном и не очень случае вспоминал подполковника Якимцова, обвиняя последнего в самовольном захвате участка земли себе под дачу, а также в том, что милицейский начальник заставлял вкалывать на этом участке «батраков» — заключенных, содержащихся при местной комендатуре. Трижды различные следователи по особо важным делам возбуждали под давлением неугомонного депутата уголовные дела в отношении Якимцова и трижды прекращали их за отсутствием состава преступления.
В Верховном Совете депутат из Шклова проявлял повышенную активность. Поскольку в проправительственные фракции вход ему был закрыт, он попытался прибиться к Белорусскому народному фронту, да, на беду, все руководящие посты во фракции БНФ оказались заняты. А Лукашенко хотелось руководить. Так он и бегал между коммунистами и демократами. Вошел в комиссию по разработке белорусской Конституции, но обычно появлялся к концу дня с банкой самогона и забирал друзей-депутатов «отдохнуть».
В своих интервью любит рассказывать, будто только он проголосовал против ратификации Беловежских соглашений, но это, мягко говоря, неправда. Он среди еще нескольких депутатов на всякий случай, у всего лишь клонился от голосования, но в то же время принял личное участие в торжественной процедуре внесения в зал заседаний парламента символа суверенной Беларуси — бело-красно-белого флага. Флага, который он через четыре года отменит. Подолгу выстаивал у микрофона, требуя слова по любому поводу.
Беларусь начального постсоветского периода представляла собой образец двоевластия. Рычаги реального управления находились у премьера Вячеслава Кебича, формальная власть — у председателя Верховного Совета Станислава Шушкевича. Оба ревностно следили за телодвижениями друг друга. Кебич был своим среди директорского корпуса и номенклатурных кругов, Шушкевича поддерживала интеллигенция и Запад. Понятно, что в этом соперничестве кто-то должен был уступить. И тут вспомнили о Лукашенко: а не доверить ли этому горлопану комиссию по расследованию коррупции в высших эшелонах власти.
—Что же мне теперь делать? — спросил он у меня после назначения, — вспоминал Виктор Гончар, его бывший приятель, убитый впоследствии пресловутым «эскадроном смерти».
— Я ему говорю, а ты, Саша, ударь по ним, поверни орудия против тех, кто тебя назначил.
Эффект был таким, как если бы ребенку дали в руки гранату — Лукашенко просто взорвал страну. Он кричал о том, что чиновники проворовались, стали миллионерами, обзавелись домами на Гаваях, утверждал, что все заводы разворованы, а оружие распродано… Фактов, правда, не было.
Кто-то из окружения Кебича подсунул Лукашенко документы о том, что Станислав Шушкевич воспользовался служебным положением и приобрел стройматериалы для своей дачи. Вот, собственно, и все. Между тем, Шушкевич, построивший скромную дачу своими руками, обиделся и подал в отставку. Отставку с благодарностью приняли. В прессе это потом назвали «отставкой за ящик гвоздей».
Осознав, что в Беларуси он остался единственным правителем, Кебич захотел большего — стать президентом. Работа над новой Конституцией, дающей такую возможность, заметно активизировалась. Однако, Кебич не учел того, что речи «главного белорусского борца с коррупцией» — человека, которого как болванчика использовали в своей игре — легли на благодатную почву. Ведь народ, уровень жизни которого после распада Советского Союза резко ухудшился, требовал наказать виновных в своих бедах. Кебич как раз и был олицетворением этой власти. В Беларуси старая советская номенклатура сумела удержать ситуацию под контролем во время падения советской империи. Здесь не было демократической революции или националистического бунта. Оставшиеся в своих креслах чиновники близко не подпускали к себе новых белорусских политиков, которые хотели власти и денег. И «политическая молодежь» использовала народное возмущение и Лукашенко как таран, чтобы взять власть в свои руки.
Первоначально в тексте белорусской Конституции содержался пункт, по которому президентом страны можно было стать лишь достигнув сорока лет. Лукашенко же на тот момент исполнилось «всего» 38 — он оказался непроходным. И тогда группа депутатов, «из молодых волков», подняла в парламенте дебош, вынудив проголосовать за поправку, позволяющую баллотироваться на пост президента после 35 лет.
х х х
Народ Лукашенко обожал. Свой парень, из низов, отважен, не оглядываясь, воюет с номенклатурой. Его предвыборные митинги собирали тысячи людей. Он мог говорить часами, на любые темы, любил, где надо, — пустить слезу … Люди тянулись к нему, пытались дотронуться, подносили детей. Это напоминало массовый психоз, секрет которого был предельно прост: он умел говорить с народом на понятном ему языке. Когда его обвинили, что во время полета депутатской делегации из Пекина в Минск, он в самолете украл у стюардессы сумку с вещами, Лукашенко не растерялся. «Вот они говорят, что в сумке был фен. Все ложь! Зачем мне фен, я же лысый». Но и сумка же была чужая.
Или Вячеслав Кебич хвастал, что только его личная дружба с российским премьером Виктором Черномырдиным гарантирует стране дешевый газ, Александр Григорьевич тоже нашел, что ответить. «Видишь ли, Вячеслав Францевич, ты сейчас не к месту говоришь. Надо было зимой выборы устраивать, а летом пугать людей холодом неактуально — все уехали на огороды».
Выборы проходили на фоне активного обсуждения возможности объединении России и Беларуси. Лукашенко понимал, что у Кебича появился козырь, который может стать решающим в этой игре. Он тоже всеми силами рвался в Москву, чтобы предстать пред очи российского руководства и доказать свои самые союзнические намерения. С помощью агрария Николая Харитонова Лукашенко, наконец, прорывается в Государственную думу. «Предлагаю трем парламентам, я имею в виду и братский украинский, немедленно создать депутатские группы для проведения переговоров о выработке механизма объединения братских республик. Надеюсь, что это поддержат президент и правительство России. Ушло время разрушения, пришло время созидания. Собраться нужно обязательно и сделать это в Беловежской пуще, в Вискулях. Это будет символично… Разумеется, это будет не воссоздание Советского Союза, не превращение Беларуси и Украины в какие-то губернии, а ответственный и судьбоносный шаг на пути восстановления нормальной жизни». Это был бальзам на свежие раны.
В Беларуси он был более осторожен в высказываниях, хотя активно эксплуатировал ностальгию по Советскому Союзу. «Необходимо провести референдум — то ли быть независимой, то ли состоять в конфедерации, то ли в федерации», — говорил Лукашенко. И это нравилось всем: и левым, и правым, и тем, кто лелеял надежду на восстановление СССР, и тем, кто хотел жить в суверенной стране.
Впрочем, за два дня до выборов, когда президентское кресло было уже совсем близко, для себя Лукашенко определился. В интервью радио «Свобода» он послал привет московским союзникам, однозначно заявив, что атрибуты суверенитета для него святы. Более того, — что у него нет никакого «беловежского синдрома», ему не за что оправдываться и он совершенно свободен в выборе политики в отношении восточного соседа.
Эта тактика, опробованная еще в 1994 году, по сути, станет основой всех дальнейших отношений с Россией: красивые слова, союз, дружба. Он активно эксплуатирует имперский комплекс российской элиты и зарабатывает на этом большие деньги. В случае каких-либо претензия: «Я президент суверенной страны, руки прочь!»
Май 1994 года. По данным Центра исследований будущего, наиболее авторитетного на тот момент независимого социологического центра, рейтинги кандидатов выглядят так: Кебич и Лукашенко — по 19,7%, Шушкевич — 7,1%, лидер Белорусского народного фронта Позняк — 4%, лидер коммунистов Новиков — 5,6%, лидер аграриев Дубко — 1%.
23 июня, в первом туре президентских выборов картина уже иная: Лукашенко — 44,82%, Кебич — 17,53%, Позняк — 12,82%. Остальные кандидаты набрали менее 10% голосов.
Итак, выскочивший, как черт из табакерки, директор заурядного совхоза из Могилевщины Александр Лукашенко вышел во второй тур президентских выборов вместе с оплотом белорусской номенклатуры — Вячеславом Кебичем. Для Лукашенко это означало победу. Победитель появился перед журналистами в элегантном костюме явно с чужого плеча. Со многими журналистами независимых газет здоровался за руку, а вот представителей государственных СМИ старался не замечать. Говорил недолго, но в очередной раз не упустил возможность потоптаться на костях павшего правительства Кебича.
— Итоги первого тура выборов расцениваю как вотум недоверия правительству и местной бюрократической власти. Теперь цензура в прессе будет отменена, будет отменена и монополия государства в СМИ. Я призываю вас определиться, кому служите — клике или народу. Обещаю, гражданской войны, не будет. Кто станет воевать с всенародно избранным президентом? 70 проворовавшихся чиновников? Так у них уже чемоданы упакованы и билеты куплены в сторону Гималаев. Сейчас главное, чтобы заработали заводы. Директорам уже сказано: если к 1 января 1995 года не восстановят производство, все будут уволены. Я намерен пригласить к себе ряд министров, попрошу их обеспечить уборочную топливом …
— Александр Григорьевич, а кто возглавит кабинет министров?
— Проблем с кандидатурами не будет — это вам не доярку на ферму найти. Спасибо.
Лукашенко встал, вслед за ним поднялась группа поддержки: Титенков -распорядитель по хозяйственным вопросам, Леонид Синицын — глава выборного штаба, Виктор Шейман — выступавший в роли оруженосца…
Или Вячеслав Кебич хвастал, что только его личная дружба с российским премьером Виктором Черномырдиным гарантирует стране дешевый газ, Александр Григорьевич тоже нашел, что ответить. «Видишь ли, Вячеслав Францевич, ты сейчас не к месту говоришь. Надо было зимой выборы устраивать, а летом пугать людей холодом неактуально — все уехали на огороды».
Выборы проходили на фоне активного обсуждения возможности объединении России и Беларуси. Лукашенко понимал, что у Кебича появился козырь, который может стать решающим в этой игре. Он тоже всеми силами рвался в Москву, чтобы предстать пред очи российского руководства и доказать свои самые союзнические намерения. С помощью агрария Николая Харитонова Лукашенко, наконец, прорывается в Государственную думу. «Предлагаю трем парламентам, я имею в виду и братский украинский, немедленно создать депутатские группы для проведения переговоров о выработке механизма объединения братских республик. Надеюсь, что это поддержат президент и правительство России. Ушло время разрушения, пришло время созидания. Собраться нужно обязательно и сделать это в Беловежской пуще, в Вискулях. Это будет символично… Разумеется, это будет не воссоздание Советского Союза, не превращение Беларуси и Украины в какие-то губернии, а ответственный и судьбоносный шаг на пути восстановления нормальной жизни». Это был бальзам на свежие раны.
В Беларуси он был более осторожен в высказываниях, хотя активно эксплуатировал ностальгию по Советскому Союзу. «Необходимо провести референдум — то ли быть независимой, то ли состоять в конфедерации, то ли в федерации», — говорил Лукашенко. И это нравилось всем: и левым, и правым, и тем, кто лелеял надежду на восстановление СССР, и тем, кто хотел жить в суверенной стране.
Впрочем, за два дня до выборов, когда президентское кресло было уже совсем близко, для себя Лукашенко определился. В интервью радио «Свобода» он послал привет московским союзникам, однозначно заявив, что атрибуты суверенитета для него святы. Более того, — что у него нет никакого «беловежского синдрома», ему не за что оправдываться и он совершенно свободен в выборе политики в отношении восточного соседа.
Эта тактика, опробованная еще в 1994 году, по сути, станет основой всех дальнейших отношений с Россией: красивые слова, союз, дружба. Он активно эксплуатирует имперский комплекс российской элиты и зарабатывает на этом большие деньги. В случае каких-либо претензия: «Я президент суверенной страны, руки прочь!»
Май 1994 года. По данным Центра исследований будущего, наиболее авторитетного на тот момент независимого социологического центра, рейтинги кандидатов выглядят так: Кебич и Лукашенко — по 19,7%, Шушкевич — 7,1%, лидер Белорусского народного фронта Позняк — 4%, лидер коммунистов Новиков — 5,6%, лидер аграриев Дубко — 1%.
23 июня, в первом туре президентских выборов картина уже иная: Лукашенко — 44,82%, Кебич — 17,53%, Позняк — 12,82%. Остальные кандидаты набрали менее 10% голосов.
Итак, выскочивший, как черт из табакерки, директор заурядного совхоза из Могилевщины Александр Лукашенко вышел во второй тур президентских выборов вместе с оплотом белорусской номенклатуры — Вячеславом Кебичем. Для Лукашенко это означало победу. Победитель появился перед журналистами в элегантном костюме явно с чужого плеча. Со многими журналистами независимых газет здоровался за руку, а вот представителей государственных СМИ старался не замечать. Говорил недолго, но в очередной раз не упустил возможность потоптаться на костях павшего правительства Кебича.
— Итоги первого тура выборов расцениваю как вотум недоверия правительству и местной бюрократической власти. Теперь цензура в прессе будет отменена, будет отменена и монополия государства в СМИ. Я призываю вас определиться, кому служите — клике или народу. Обещаю, гражданской войны, не будет. Кто станет воевать с всенародно избранным президентом? 70 проворовавшихся чиновников? Так у них уже чемоданы упакованы и билеты куплены в сторону Гималаев. Сейчас главное, чтобы заработали заводы. Директорам уже сказано: если к 1 января 1995 года не восстановят производство, все будут уволены. Я намерен пригласить к себе ряд министров, попрошу их обеспечить уборочную топливом …
— Александр Григорьевич, а кто возглавит кабинет министров?
— Проблем с кандидатурами не будет — это вам не доярку на ферму найти. Спасибо.
Лукашенко встал, вслед за ним поднялась группа поддержки: Титенков -распорядитель по хозяйственным вопросам, Леонид Синицын — глава выборного штаба, Виктор Шейман — выступавший в роли оруженосца…
х х х
10 июля 1994 года. Второй тур выборов. За Лукашенко проголосовало 80,35% пришедших на выборы избирателей.
Кебич пал. 12 июля 1994 года его правительство приняло заявление: «В связи с избранием Президента Республики Беларусь и в соответствии с действующим законодательством признать необходимой отставку Совета Министров». В большом зале Национального пресс-центра, где Лукашенко ждали на первую официальную пресс-конференци, он появился к двум часам дня. Суров. Строг. По всему видно — вошел в роль. Теперь, добившись заветной цели, сообщил присутствующим, что буквально до последнего дня не представлял всей тяжести обрушившихся на него проблем. «При том, что склады завалены зерном, хлеба на прилавках может не оказаться — у хлебопекарных предприятий нет денег. Кризис, крах. У меня завтра состоится разговор с Ельциным, без России мы, наверное, не вытянем». (Разговор, действительно, состоялся, но российская помощь, как сообщали СМИ, была поставлена в зависимость от неприкосновенности личности Вячеслава Кебича).
О России, руководство которой решило сменить коней на переправе и смирилось с поражением Кебича и победой «еще большего друга российского народа», было сказано так: «Я за то, чтобы пройти до конца весь этап переговоров с Россией, в том числе по объединению денежных систем. Договоримся — буду рад, не договоримся — поймите правильно». Это был намек.
Частному бизнесу, уставшему бороться с командой Кебича и поставившему на Лукашенко, было заявлено: «Вы из меня выбивать реформы, лицензии и квоты не будете. Я сделаю так, что если вы меня будете меня топить, то утонете сами». Лукашенко уже угрожал.
Кебич пал. 12 июля 1994 года его правительство приняло заявление: «В связи с избранием Президента Республики Беларусь и в соответствии с действующим законодательством признать необходимой отставку Совета Министров». В большом зале Национального пресс-центра, где Лукашенко ждали на первую официальную пресс-конференци, он появился к двум часам дня. Суров. Строг. По всему видно — вошел в роль. Теперь, добившись заветной цели, сообщил присутствующим, что буквально до последнего дня не представлял всей тяжести обрушившихся на него проблем. «При том, что склады завалены зерном, хлеба на прилавках может не оказаться — у хлебопекарных предприятий нет денег. Кризис, крах. У меня завтра состоится разговор с Ельциным, без России мы, наверное, не вытянем». (Разговор, действительно, состоялся, но российская помощь, как сообщали СМИ, была поставлена в зависимость от неприкосновенности личности Вячеслава Кебича).
О России, руководство которой решило сменить коней на переправе и смирилось с поражением Кебича и победой «еще большего друга российского народа», было сказано так: «Я за то, чтобы пройти до конца весь этап переговоров с Россией, в том числе по объединению денежных систем. Договоримся — буду рад, не договоримся — поймите правильно». Это был намек.
Частному бизнесу, уставшему бороться с командой Кебича и поставившему на Лукашенко, было заявлено: «Вы из меня выбивать реформы, лицензии и квоты не будете. Я сделаю так, что если вы меня будете меня топить, то утонете сами». Лукашенко уже угрожал.
х х х
Диковинное для Беларуси слово «инаугурация» — поначалу не могли выговорить ни дикторы национального телевидения, ни сам виновник торжества. Тем не менее, церемония состоялась. Однако, праздник был омрачен. Неприятным сюрпризом стало, мягко говоря, небольшое количество делегаций, приехавших поздравить первого президента и относительно невысокий уровень их представительства. Два руководителя парламента — из Польши и Литвы, три вице-премьера — из России, Грузии и Молдовы. Даже ближайшие соседи — латыши и украинцы — сочли этот повод не слишком значительным для специальной депутации. От российского руководства приветствие огласил Александр Шохин. Говорил красиво, но обтекаемо, с намеком: «Пакет договоренностей для нас был непростым шагом, и едва ли разумно останавливаться на распутье. Определенность должна быть достигнута в самое ближайшее время».
Лукашенко этот намек не понравился. О чем он думал в этот момент, взлетевший с самых низов к вершине политического Олимпа, — никто не знает. Он не для того так истово рвался к власти, чтобы с кем-то ею делиться. Вечером был прием по случаю инаугурации. По Минску до сих пор о нем ходят легенды.
— Что это было?! «Новые белорусы»… из колхоза. Съезжались, как на сельскую свадьбу. Дамы — с бабетами, джентльмены — костюм, галстук и босоножки… Паноптикум!
С тех пор многим в Беларуси стыдно, неудобно, неприятно слушать отзывы посторонних наблюдателей о «белорусском политическом бомонде». Хотя эти персонажи, как говорят в Беларуси, теперь «вылюднели», носят и дорогие галстуки, и дорогие пиджаки. Но комплекс собственной неполноценности дорогой булавкой не прикроешь. Или неадекватное чувство собственной значимости. Судите, как хотите.
Александр Лукашенко. Интервью газете «Совершенно секретно».
«Это был 87-й год. Горбачев был тогда на волне, все, что он говорил, было правдой, появилась отдушина, свобода, люди могли не только говорить, но и что-то делать. Давайте будем честными — все мы в какой-то степени дети Горбачева… С него все начинались — и я, и Ельцин! Горбачев тогда часто собирал совещания, и вот на одно такое совещание я был направлен руководством компартии Беларуси… Он очень жестко вел его. Меня на трибуне терзал 13 минут (! — Прим. Авт.) вопросами так, что я вышел и выжал свой пиджак, настолько он был насквозь мокрый, но Горбачеву запомнилось, что я вступил с ним в полемику.
Я всегда воевал против власти, против дури ее. И поэтому моя жизнь много раз висела на волоске… Вскоре состоялось еще одно совещание — обсуждалась программа Явлинского «500 дней». И угробил эту программу … Лукашенко. Сейчас-то мы понимаем, что за 500 дней можно что-то сделать, но не реформировать экономику в тех размерах, как это предлагал Явлинский. Но тогда шел разговор на президентском совете, что в принципе надо принимать эту программу. Горбачев написал мне записку, попросил выступить. Ну и дерни меня за язык… Я заявил, что за пятьсот дней не экономику великой страны можно реформировать, а в лучшем случае один колхоз. И привел неотразимые аргументы. Горбачев сказал: раз так, то нам торопиться не надо. Кстати, Явлинский не любит Лукашенко с тех пор…»
Надо ли говорить, что ни Горбачев, ни Явлинский в то время не могли даже вспомнить «великого деятеля» по фамилии Лукашенко, который возомнил о себе, будто сыграл судьбоносную роль в истории великой державы. Но с чем спорить? Ну, был такой человек на каком-то всесоюзном совещании по вопросам АПК, может, и выступал с какой-нибудь репликой. В архиве российского Первого канала даже есть кассета с записью этого совещания. На трибуне молодой человек странного вида, красный как рак запинаясь что-то хрипит об аренде на селе и глупо хихикает, когда Михаил Горбачев небрежно бросает в его адрес незначительную реплику. Оказывается, он стоят у истоков реформ! И ведь многие во все это верят.
Лукашенко этот намек не понравился. О чем он думал в этот момент, взлетевший с самых низов к вершине политического Олимпа, — никто не знает. Он не для того так истово рвался к власти, чтобы с кем-то ею делиться. Вечером был прием по случаю инаугурации. По Минску до сих пор о нем ходят легенды.
— Что это было?! «Новые белорусы»… из колхоза. Съезжались, как на сельскую свадьбу. Дамы — с бабетами, джентльмены — костюм, галстук и босоножки… Паноптикум!
С тех пор многим в Беларуси стыдно, неудобно, неприятно слушать отзывы посторонних наблюдателей о «белорусском политическом бомонде». Хотя эти персонажи, как говорят в Беларуси, теперь «вылюднели», носят и дорогие галстуки, и дорогие пиджаки. Но комплекс собственной неполноценности дорогой булавкой не прикроешь. Или неадекватное чувство собственной значимости. Судите, как хотите.
Александр Лукашенко. Интервью газете «Совершенно секретно».
«Это был 87-й год. Горбачев был тогда на волне, все, что он говорил, было правдой, появилась отдушина, свобода, люди могли не только говорить, но и что-то делать. Давайте будем честными — все мы в какой-то степени дети Горбачева… С него все начинались — и я, и Ельцин! Горбачев тогда часто собирал совещания, и вот на одно такое совещание я был направлен руководством компартии Беларуси… Он очень жестко вел его. Меня на трибуне терзал 13 минут (! — Прим. Авт.) вопросами так, что я вышел и выжал свой пиджак, настолько он был насквозь мокрый, но Горбачеву запомнилось, что я вступил с ним в полемику.
Я всегда воевал против власти, против дури ее. И поэтому моя жизнь много раз висела на волоске… Вскоре состоялось еще одно совещание — обсуждалась программа Явлинского «500 дней». И угробил эту программу … Лукашенко. Сейчас-то мы понимаем, что за 500 дней можно что-то сделать, но не реформировать экономику в тех размерах, как это предлагал Явлинский. Но тогда шел разговор на президентском совете, что в принципе надо принимать эту программу. Горбачев написал мне записку, попросил выступить. Ну и дерни меня за язык… Я заявил, что за пятьсот дней не экономику великой страны можно реформировать, а в лучшем случае один колхоз. И привел неотразимые аргументы. Горбачев сказал: раз так, то нам торопиться не надо. Кстати, Явлинский не любит Лукашенко с тех пор…»
Надо ли говорить, что ни Горбачев, ни Явлинский в то время не могли даже вспомнить «великого деятеля» по фамилии Лукашенко, который возомнил о себе, будто сыграл судьбоносную роль в истории великой державы. Но с чем спорить? Ну, был такой человек на каком-то всесоюзном совещании по вопросам АПК, может, и выступал с какой-нибудь репликой. В архиве российского Первого канала даже есть кассета с записью этого совещания. На трибуне молодой человек странного вида, красный как рак запинаясь что-то хрипит об аренде на селе и глупо хихикает, когда Михаил Горбачев небрежно бросает в его адрес незначительную реплику. Оказывается, он стоят у истоков реформ! И ведь многие во все это верят.
Президент из урны,
или
Как становятся диктаторами?
Главной интригой первых дней белорусского президента стало то, кому он доверит высокие государственные посты. Профессиональной команды у него не было, зато хватало стоящей на подхвате всякого рода молодых карьеристов — от комсомольцев до чернорубашечников из РНЕ.
Леонид Синицын — строитель, начальник стройтреста в Могилеве. Как депутат ничем ярким себя не проявил. С Лукашенко сошелся из соображений землячества. «Оба мы не местные…»
Виктор Шейман. Военный, прошел Афганистан, политрук. Последнее место работы — брестский военный гарнизон. На пальцах одной руки можно пересчитать случаи, когда Шейман подходил к парламентскому микрофону. Просто панически боялся публичных выступлений. До того, как прибиться к Лукашенко, он был фигурой тихой и незаметной.
Иван Титенков. Первый секретарь Краснопольского райкома партии Могилевской области. Балагур и заводила. С Лукашенко был знаком давно: «С Сашей много выпили на всяких там партхозактивах».
Дмитрий Булахов. Следователь могилевской прокуратуры. Красавец, любимец женщин, карьерист. Булахов активно стремился к популяризации собственной фигуры, но номенклатурное большинство в парламенте молодость считало серьезным недостатком. По этой причине Булахов и оказался среди таких же молодых, но рвущихся к власти.
Виктор Гончар. Юрист, чрезвычайно амбициозный, самая «неорганичная» фигура в окружении Лукашенко. В отличие от всех остальных, хорошо образован, интеллигентен. За что и был нелюбим коллегами по парламенту.
В общем, серьезной команды, за которой стояли бы структуры и политические силы, у Лукашенко не было. Зато у него было много инициативных помощников. Покровительство молодому политику оказывали и спецслужбы: на него работал заместитель председателя КГБ Валерий Кез и группа подчиненных ему офицеров, по зову сердца пришел к Лукашенко подполковник КГБ, преподаватель минской школы КГБ, отказавшийся от высоких постов в российской системе ФСБ Урал Латыпов…
Со временем эти люди покинули команду президента. Стойко держатся при Лукашенко лишь Виктор Шейман, обвиняемый оппозицией в организации политических убийств, и Урал Латыпов — фигура настолько многоплановая, насколько и неоднозначная. Латыпов со скромной должности президентского помощника сумел вырасти до министра иностранных дел, вице-премьера, главы Совета безопасности, наконец, — главы Администрации президента. Именно его чаще всего имеют в виду, подразумевая пресловутую руку Москвы, управляющую неуравновешенным белорусским лидером. Латыпова считают едва ли не резидентом российской разведки.
Если же возвращаться в 1994 год, то никто из тех, кто реально помог депутату из провинции стать президентом страны, и не захотел высоких постов. Как покажет время, всех этих людей ждала нелегкая судьба.
Должность премьер-министра была предложена председателю правления «Белагропромбанка» Михаилу Чигирю. До этого он никак не был замечен в политике. Но кредиты «Белагропромбанка», выданные некоторым фирмам во время выборов, странным образом перекочевали к Ивану Титенкову. Денег было не много. Титенков тщательно отсчитывал каждую купюру. Жадничал. И тем не менее новая власть своего благодетеля не забыла.
«Профессиональный финансист-экономист, взрослый человек, опытный, работающий в тяжелейшей сфере — Агропромышленный банк. Вы знаете, что это за банк, там особенно не накрутишь и не настрижешь купонов», — говорил Лукашенко, представляя премьера.
Все изменилось в 1996 году, когда Александр Лукашенко надумал провести референдум по изменению Конституции и продлению собственных полномочий. Чигирь тогда в знак протеста подал в отставку. В отношении Чигиря было возбуждено уголовное дело. Он провел в тюрьме несколько месяцев. Был арестован и осужден к 8 годам лишения свободы младший сын экс-премьера — Александр. Судебное преследование семьи Михаила Чигиря продолжается до сих пор, из-за чего старший сын вынужден был покинуть страну и перебраться в Германию. И никто теперь даже не вспоминает, как Лукашенко убеждал страну в честности Чигиря. Не помнит об этом и сам президент.
Должность вице-премьера по социальным вопросам досталась Виктору Гончару. «Талантливый, умный, дай бог ему еще стойкости, достоин места вице-премьера по высшей справедливости, поскольку мы не всегда были справедливы к этому человеку», — убеждал Лукашенко.
Но Виктор Гончар пробыл на посту вице-премьера лишь несколько месяцев. Гончар стал одним из самых ярких представителей белорусской оппозиции, причем, в отличие от остальных, он документировал «прегрешения» президента, методично и целенаправленно собирая материал для импичмента. В 1999 году Виктора Гончара похитили и, по данным независимых источников, убили боевики секретного отряда, связанного с высокопоставленными белорусскими чиновниками… «Что мне было про него рассказывать, если он три раза был у меня в хате. Лукашенко разговаривал со мной и говорил, что не будет ничего дороже, чем Витя. Руки целовал и лицо», — рассказывает несчастная мать Виктора Гончара, вспоминая как приезжал в гости белорусский президент.
«Крупный реформатор белорусской экономики» глава избирательного штаба проигравшего кандидата Вячеслава Кебича — Михаил Мясникович, тот самый, которого Лукашенко обещал посадить первым, также получил пост вице-премьера. Оставить в правительстве Мясниковича — это был в высшей степени мудрый поступок. И справедливый. Сейчас мало у кого остались сомнения, что в период выборов Мясникович служил двум господам.
Несмотря на публичные обещания, данные в КГБ, самого Мясниковича Лукашенко трогать так и не рискнул. Удары наносились по близким к нему людям: большинство были либо лишены своих постов, либо арестованы; рычаги контроля над многими сферами бизнеса, которые Мясникович держал в своих руках, у него под разными предлогами отобрали. Михаил Владимирович терпел все унижения. Затаился. Вероятно, руководствуясь правилом, что предавший однажды будет предавать вновь и вновь. Несколько раз в его окружении обсуждались слухи о том, что Мясникович вот-вот возглавит «номенклатурную фронду». Но этого так и не случилось. «Хороший хозяйственник», начинавший свою карьеру в спецкомбинате по похоронным услугам, Мясникович, поработав вице-премьером, главой президентской администрации, потом будто в издевку был назначен президентом Национальной академии наук. Никто из истинных академиков ничего против этого даже не смог возразить.
«Первым заходом» состоялись и назначения ключевых министров — МВД, КГБ, Минобороны. Ни один из них долго на посту не продержался. Министр внутренних дел Юрий Захаренко, которого Лукашенко представлял как «человека честного, порядочного, молодого и способного», исчез при столь же странных обстоятельствах, как и Виктор Гончар. Оппозиция, некоторые представители прокуратуры и КГБ, отдельные люди из президентского окружения напрямую обвинили Лукашенко в причастности к этим исчезновениям. Однако следствие по этим делам было приостановлено. Прокуратура ни Гончара, ни Захаренко уже не ищет. «Тысячи людей пропадают, ничего вопиющего в этом нет», — парирует президент на все обвинения.
Иван Титенков поначалу тоже получил высокий пост — управляющего делами президента. И славно на этом посту потрудился. Однако в борьбе за влияние на первое лицо кто-то из особо приближенных неизменно вынужден уступить. Долгое время Шейман и Титенков оставались равновеликими. Они знали «тайну Лиозно», когда произошло знаменитое покушение на кандидата в президенты Александра Лукашенко. Он потом так и объяснял: Титенков и Шейман вместе со мной рисковали жизнью, поэтому я им доверяю самые ответственные посты при президенте. Однако в 1999 году Шейман добился отставки управляющего делами. Сейчас Иван Иванович живет в Москве. Признает, что ему неоднократно предлагали вернуться в Минск. Но возвращаться не торопится. Боится.
Леонид Синицын сразу после выборов возглавил Администрацию президента Белорусси, затем был понижен в должности до вице-премьера. Отставка случилась в июле 1996 года. В 2001 году Синицын пытался выставить свою кандидатуру на президентских выборах, однако бывший друг и соратник «срезал» его уже на стадии регистрации. Синицу повезло еще, что оставили в живых.
Самый перспективный в команде Лукашенко — Дмитрий Булахов — оказался и самым первым пострадавшим. Булахов мечтал о посте председателя Конституционного суда, и Лукашенко сыграл с ним в «доброго дядю». Кандидатура Булахова была представлена парламенту, но так как президент особо не настаивал, депутаты назначение Булахова не поддержали. «Извини, Дима, — сказал Лукашенко Булахову. — Я сделал все, что мог». Аналитики долго искали глубинный смысл, причины столь откровенного «кидалова». Но скорее всего, никаких хитрых комбинаций не было: «первый парень на деревне» просто не потерпел конкурента…
Леонид Синицын — строитель, начальник стройтреста в Могилеве. Как депутат ничем ярким себя не проявил. С Лукашенко сошелся из соображений землячества. «Оба мы не местные…»
Виктор Шейман. Военный, прошел Афганистан, политрук. Последнее место работы — брестский военный гарнизон. На пальцах одной руки можно пересчитать случаи, когда Шейман подходил к парламентскому микрофону. Просто панически боялся публичных выступлений. До того, как прибиться к Лукашенко, он был фигурой тихой и незаметной.
Иван Титенков. Первый секретарь Краснопольского райкома партии Могилевской области. Балагур и заводила. С Лукашенко был знаком давно: «С Сашей много выпили на всяких там партхозактивах».
Дмитрий Булахов. Следователь могилевской прокуратуры. Красавец, любимец женщин, карьерист. Булахов активно стремился к популяризации собственной фигуры, но номенклатурное большинство в парламенте молодость считало серьезным недостатком. По этой причине Булахов и оказался среди таких же молодых, но рвущихся к власти.
Виктор Гончар. Юрист, чрезвычайно амбициозный, самая «неорганичная» фигура в окружении Лукашенко. В отличие от всех остальных, хорошо образован, интеллигентен. За что и был нелюбим коллегами по парламенту.
В общем, серьезной команды, за которой стояли бы структуры и политические силы, у Лукашенко не было. Зато у него было много инициативных помощников. Покровительство молодому политику оказывали и спецслужбы: на него работал заместитель председателя КГБ Валерий Кез и группа подчиненных ему офицеров, по зову сердца пришел к Лукашенко подполковник КГБ, преподаватель минской школы КГБ, отказавшийся от высоких постов в российской системе ФСБ Урал Латыпов…
Со временем эти люди покинули команду президента. Стойко держатся при Лукашенко лишь Виктор Шейман, обвиняемый оппозицией в организации политических убийств, и Урал Латыпов — фигура настолько многоплановая, насколько и неоднозначная. Латыпов со скромной должности президентского помощника сумел вырасти до министра иностранных дел, вице-премьера, главы Совета безопасности, наконец, — главы Администрации президента. Именно его чаще всего имеют в виду, подразумевая пресловутую руку Москвы, управляющую неуравновешенным белорусским лидером. Латыпова считают едва ли не резидентом российской разведки.
Если же возвращаться в 1994 год, то никто из тех, кто реально помог депутату из провинции стать президентом страны, и не захотел высоких постов. Как покажет время, всех этих людей ждала нелегкая судьба.
Должность премьер-министра была предложена председателю правления «Белагропромбанка» Михаилу Чигирю. До этого он никак не был замечен в политике. Но кредиты «Белагропромбанка», выданные некоторым фирмам во время выборов, странным образом перекочевали к Ивану Титенкову. Денег было не много. Титенков тщательно отсчитывал каждую купюру. Жадничал. И тем не менее новая власть своего благодетеля не забыла.
«Профессиональный финансист-экономист, взрослый человек, опытный, работающий в тяжелейшей сфере — Агропромышленный банк. Вы знаете, что это за банк, там особенно не накрутишь и не настрижешь купонов», — говорил Лукашенко, представляя премьера.
Все изменилось в 1996 году, когда Александр Лукашенко надумал провести референдум по изменению Конституции и продлению собственных полномочий. Чигирь тогда в знак протеста подал в отставку. В отношении Чигиря было возбуждено уголовное дело. Он провел в тюрьме несколько месяцев. Был арестован и осужден к 8 годам лишения свободы младший сын экс-премьера — Александр. Судебное преследование семьи Михаила Чигиря продолжается до сих пор, из-за чего старший сын вынужден был покинуть страну и перебраться в Германию. И никто теперь даже не вспоминает, как Лукашенко убеждал страну в честности Чигиря. Не помнит об этом и сам президент.
Должность вице-премьера по социальным вопросам досталась Виктору Гончару. «Талантливый, умный, дай бог ему еще стойкости, достоин места вице-премьера по высшей справедливости, поскольку мы не всегда были справедливы к этому человеку», — убеждал Лукашенко.
Но Виктор Гончар пробыл на посту вице-премьера лишь несколько месяцев. Гончар стал одним из самых ярких представителей белорусской оппозиции, причем, в отличие от остальных, он документировал «прегрешения» президента, методично и целенаправленно собирая материал для импичмента. В 1999 году Виктора Гончара похитили и, по данным независимых источников, убили боевики секретного отряда, связанного с высокопоставленными белорусскими чиновниками… «Что мне было про него рассказывать, если он три раза был у меня в хате. Лукашенко разговаривал со мной и говорил, что не будет ничего дороже, чем Витя. Руки целовал и лицо», — рассказывает несчастная мать Виктора Гончара, вспоминая как приезжал в гости белорусский президент.
«Крупный реформатор белорусской экономики» глава избирательного штаба проигравшего кандидата Вячеслава Кебича — Михаил Мясникович, тот самый, которого Лукашенко обещал посадить первым, также получил пост вице-премьера. Оставить в правительстве Мясниковича — это был в высшей степени мудрый поступок. И справедливый. Сейчас мало у кого остались сомнения, что в период выборов Мясникович служил двум господам.
Несмотря на публичные обещания, данные в КГБ, самого Мясниковича Лукашенко трогать так и не рискнул. Удары наносились по близким к нему людям: большинство были либо лишены своих постов, либо арестованы; рычаги контроля над многими сферами бизнеса, которые Мясникович держал в своих руках, у него под разными предлогами отобрали. Михаил Владимирович терпел все унижения. Затаился. Вероятно, руководствуясь правилом, что предавший однажды будет предавать вновь и вновь. Несколько раз в его окружении обсуждались слухи о том, что Мясникович вот-вот возглавит «номенклатурную фронду». Но этого так и не случилось. «Хороший хозяйственник», начинавший свою карьеру в спецкомбинате по похоронным услугам, Мясникович, поработав вице-премьером, главой президентской администрации, потом будто в издевку был назначен президентом Национальной академии наук. Никто из истинных академиков ничего против этого даже не смог возразить.
«Первым заходом» состоялись и назначения ключевых министров — МВД, КГБ, Минобороны. Ни один из них долго на посту не продержался. Министр внутренних дел Юрий Захаренко, которого Лукашенко представлял как «человека честного, порядочного, молодого и способного», исчез при столь же странных обстоятельствах, как и Виктор Гончар. Оппозиция, некоторые представители прокуратуры и КГБ, отдельные люди из президентского окружения напрямую обвинили Лукашенко в причастности к этим исчезновениям. Однако следствие по этим делам было приостановлено. Прокуратура ни Гончара, ни Захаренко уже не ищет. «Тысячи людей пропадают, ничего вопиющего в этом нет», — парирует президент на все обвинения.
Иван Титенков поначалу тоже получил высокий пост — управляющего делами президента. И славно на этом посту потрудился. Однако в борьбе за влияние на первое лицо кто-то из особо приближенных неизменно вынужден уступить. Долгое время Шейман и Титенков оставались равновеликими. Они знали «тайну Лиозно», когда произошло знаменитое покушение на кандидата в президенты Александра Лукашенко. Он потом так и объяснял: Титенков и Шейман вместе со мной рисковали жизнью, поэтому я им доверяю самые ответственные посты при президенте. Однако в 1999 году Шейман добился отставки управляющего делами. Сейчас Иван Иванович живет в Москве. Признает, что ему неоднократно предлагали вернуться в Минск. Но возвращаться не торопится. Боится.
Леонид Синицын сразу после выборов возглавил Администрацию президента Белорусси, затем был понижен в должности до вице-премьера. Отставка случилась в июле 1996 года. В 2001 году Синицын пытался выставить свою кандидатуру на президентских выборах, однако бывший друг и соратник «срезал» его уже на стадии регистрации. Синицу повезло еще, что оставили в живых.
Самый перспективный в команде Лукашенко — Дмитрий Булахов — оказался и самым первым пострадавшим. Булахов мечтал о посте председателя Конституционного суда, и Лукашенко сыграл с ним в «доброго дядю». Кандидатура Булахова была представлена парламенту, но так как президент особо не настаивал, депутаты назначение Булахова не поддержали. «Извини, Дима, — сказал Лукашенко Булахову. — Я сделал все, что мог». Аналитики долго искали глубинный смысл, причины столь откровенного «кидалова». Но скорее всего, никаких хитрых комбинаций не было: «первый парень на деревне» просто не потерпел конкурента…