Страница:
"Да, сэр, именно так".
"Что касается финансов, вы, конечно, знаете, Анди, что мы не берем плату за обучение. Наши преподаватели приезжают из Лондона, как и я, и никто из сотрудников нашей школы не получает зарплаты. Расходы на проживание, питание и другие затраты сводятся всего к девяноста фунтам в год, что составляет чуть больше двухсот пятидесяти долларов. Это небольшая сумма, потому что студенты сами готовят еду, убирают за собой и вообще все делают сами. Но мы просим внести эти девяносто фунтов заранее. Как я понимаю, вы не в состоянии этого сделать".
"Нет, сэр".
"Ну, что ж, вы можете платить частями, по тридцать фунтов в начале каждой сессии. Но ради вашего блага и ради остальных мы настаиваем на том, чтобы эти деньги были уплачены вовремя".
"Да, сэр. Я совершенно согласен".
Я действительно был согласен. Вопрос оплаты моей учебы стал первым практическим испытанием глубины моего доверия Богу. У меня было тридцать фунтов, которые я привез с собой из Голландии. Что касается следующих семестров, я намеревался посмотреть, как Бог будет удовлетворять мою потребность в деньгах.
Однако в первые же недели я стал свидетелем того, что несколько обеспокоило меня. Во время обеда студенты часто обсуждали финансовые проблемы. Иногда после целой ночи молитв о какой-то конкретной нужде эта нужда восполнялась наполовину или на три четверти. Если, например, дому престарелых, где наши студенты несли служение, требовалось десять одеял, то студенты получали средства, чтобы купить только шесть. В Библии сказано, что мы работники в винограднике Бога. Так неужели Бог таким образом платит Своим работникам?
Однажды вечером я отправился на прогулку. Несколько раз студенты предупреждали меня "не ходить в Партик". Партик был районом трущоб у подножия нашего холма. Говорят, там жили пьяницы, наркоманы, воры и даже убийцы, а потому ходить там было небезопасно. И все же этот район притягивал меня, словно ему было что сказать мне.
Вокруг тянулись серые, грязные улицы Партика. По булыжной мостовой ветер гнал мусор. Сентябрьский воздух был сырым. Не успел я пройти и пяти кварталов, как ко мне уже дважды подходили попрошайки. Я отдал им все деньги, которые были у меня с собой, и смотрел, как они, не таясь, тут же отправились в ближайший бар. Я знал, что эти бродяги, попрошайничающие в трущобах Глазго, имеют больший доход, чем будущие миссионеры, живущие на вершине холма.
Но я не мог понять, почему это меня так беспокоило. Был ли я жадным? Не думаю. Мы всегда были бедными, и меня это никогда особенно не волновало. Что же тогда?
И вдруг, на обратном пути в школу, я получил ответ.
Вопрос был не в деньгах. Меня беспокоило отношение к финансовым проблемам наших студентов.
На шоколадной фабрике я не сомневался в том, что мистер Рингерс заплатит мне за работу сполна и вовремя. Конечно, говорил я себе, если обычный фабричный рабочий может чувствовать себя уверенно со своим боссом, так же уверенно должен себя чувствовать и Божий работник.
Я вошел в ворота школы. Надо мной висело напоминание - "Имейте веру Божию".
Вот оно! Дело не в том, что мне нужна была уверенность в получении определенной суммы денег, мне нужна была уверенность в моем отношении к этой проблеме.
Я шел по усыпанной галькой тропинке, чувствуя все сильнее, что нахожусь в преддверии чего-то необычайного. Я на цыпочках поднялся наверх и сел у окна спальни, глядя на Глазго. Если я собираюсь отдать мою жизнь как раб Царя, мне нужно знать этого Царя. Какой Он? Каким образом я смогу доверять Ему? Так же, как я доверяю каким-то законам, которые ничего не решают? Или же я могу доверять Ему как живому лидеру, как конкретной личности, как командующему в битве? Этот вопрос был самым важным. Потому что если Он был Царем только по наименованию, мне лучше вернуться на шоколадную фабрику. Я останусь христианином, но я буду знать, что моя религия сводится только к определенным высоконравственным принципам, которым нужно следовать, но которые вряд ли потребуют от меня преданного служения.
С другой стороны, если Бог есть Личность, в том смысле, что Он общается с нами, интересуется нами, заботится, любит и ведет нас, тогда мое отношение к Нему будет совершенно другим. За таким Царем я пойду в любую битву.
Почему-то я знал, сидя на подоконнике в ту лунную сентябрьскую ночь, что мое исследование природы Бога начнется с денежного вопроса. В ту ночь я понял это и вступил с Ним в завет. "Господь, - сказал я, - мне нужно знать, могу ли я Тебе доверять в практических вещах. Благодарю Тебя за то, что позволил мне заработать на первый семестр. Теперь я прошу Тебя обеспечить мне оплату остальной части учебного года. Если я опоздаю внести плату хотя бы на один день, я буду знать, что мне нужно вернуться на шоколадную фабрику".
Это была детская молитва, дерзкая и требовательная. Но тогда я действительно был младенцем в своей христианской жизни. И самое замечательное, что Бог ответил на мою молитву. Но сначала Он испытал меня несколько забавным образом.
Первый семестр заканчивался. Утро мы проводили в классе, изучая систематическое богословие, гомилетику, мировые религии, лингвистику, то есть то, что преподают в любой другой семинарии. Днем мы выполняли практическую работу: клали кирпичи, занимались слесарным и плотницким делом, учились оказывать первую помощь, изучали тропическую гигиену, учились ремонтировать автомашины. В течение нескольких дней мы все - как девушки, так и молодые люди - работали на заводе Форда в Лондоне, где учились разбирать и собирать машины. В дополнение к этому стандартному набору профессий мы обучались строить хижины из пальмовых ветвей и делать из глины сосуды, из которых не вытекает вода. В то же время мы по очереди трудились на кухне, в прачечной и в саду. Это касалось всех и каждого. Одна из студенток, немка, была доктором, и я не раз наблюдал, как она отскабливала мусорные бачки так тщательно, словно готовила комнату для хирургической операции.
Недели летели очень быстро, и скоро наступило время отправиться в одну из евангелизационных поездок.
"Тебе это понравится, Анди, - сказал мистер Диннен. - Это хорошее испытание, которое научит тебя доверяться Богу. Правила очень просты. Каждому студенту в начале поездки выдается банкнота в один фунт стерлингов. С этой банкнотой вы отправляетесь в миссионерскую поездку по всей Шотландии. Вы сами должны будете оплачивать все расходы по переезду из одного места в другое, платить за проживание, питание и объявления о собраниях, которые вы будете проводить. Вы сами будете оплачивать аренду помещений, а также угощение..."
"И все это на один фунт стерлингов?"
"И это еще не все. Когда через четыре недели вы возвратитесь в школу, вы должны будете вернуть этот фунт обратно!"
Я засмеялся: "Похоже, мы все время должны будем ходить с протянутой рукой".
"Нет, вам не разрешается собирать деньги! Ни в коем случае! На собраниях нельзя даже упоминать о деньгах. Все ваши нужды должны быть удовлетворены без какого бы то ни было вмешательства с вашей стороны - иначе эксперимент будет считаться неудавшимся".
В нашей группе было пять ребят. Позже, когда я попытался вспомнить, откуда к нам приходили деньги в течение тех четырех недель, я с трудом смог восстановить в памяти несколько случаев. Иногда на имя одного из ребят приходило письмо с небольшим количеством денег. Иногда мы получали какие-то средства от церкви, в которой побывали несколькими днями или неделями раньше. Очень интересно было читать записки, сопровождавшие эти дары. "Я знаю, что вам деньги не нужны, иначе бы вы сказали об этом, - писал нам один человек, - но Господь просто не дал мне спать, пока я не положил эти деньги в конверт, чтобы отправить вам".
Помощь часто приходила в виде продуктов. В одном маленьком городке в нагорной Шотландии нам дали шестьсот яиц. Мы ели яйца на завтрак, яичный салат перед обедом, состоявшим из яиц, после которого следовал яичный десерт. На курицу мы смогли взглянуть без ужаса только через несколько недель.
Но как бы то ни было, мы твердо придерживались двух правил: мы никогда не говорили о наших нуждах вслух и отдавали десятину со всего, что нам вручали, в течение первых же суток после получения дара, если это было возможно.
Другая команда, выехавшая из школы в одно время с нами, не так строго соблюдала правило относительно десятины. Они откладывали свои десять процентов с доходов, но отдавали не сразу, а придерживали "на случай, если возникнут непредвиденные обстоятельства".
Конечно, такие обстоятельства возникали в огромном количестве! У нас их тоже было много, каждый день. Но те ребята закончили свой месяц по уши в долгах, задолжав гостиницам, конференц-залам и рынкам по всей Шотландии, а мы вернулись в школу, имея почти на десять фунтов больше того, что должны были вернуть. Если мы отдавали деньги очень быстро, Бог всегда оказывался быстрее, обеспечивая нас всем необходимым, и мы завершили свой эксперимент с прибылью, которую отослали миссионерам WEC за границу.
Однако ближе к концу нашего тура бывали случаи, когда казалось, что эксперимент провалился. Однажды в конце недели мы проводили собрание в Эдинбурге. С первого же дня наши собрания привлекли группу молодых людей, и нам очень хотелось придумать что-нибудь, чтобы они пришли и на следующий день. И вдруг, не советуясь ни с кем, один из членов нашей группы встал и сделал объявление.
"Завтра перед собранием, - сказал он, - мы приглашаем вас всех к нам на чай. В четыре часа. Кто из вас придет?"
Около двадцати пяти человек подняли руки. Сначала, вместо того чтобы обрадоваться, мы ужаснулись. Мы знали, что у нас нет ни чая, ни чего-нибудь к чаю, ни хлеба, ни масла, даже чашек нет. У нас не было денег, чтобы купить все это, - наше последнее пенни ушло на оплату аренды зала. Это было настоящим испытанием Божьей заботы о нас.
Какое-то время казалось, что Он обеспечит нас, послав к нам на помощь самих молодых людей. После собрания к нам подошли несколько человек и сказали, что хотят помочь в организации застолья. Один предложил принести молоко, другой сказал, что достанет чай, третий - сахар. Одна девушка обещала захватить посуду. Наше чаепитие становилось реальным. Но недоставало самого главного - торта. Чай без торта для шотландских ребят - не чай. В тот вечер в молитве мы обратились к Богу так: "Господь, у нас возникла проблема. Нам негде взять торт. Помоги нам, пожалуйста".
Ночью, лежа под одеялами на полу в зале, мы напрягали все свое воображение, пытаясь догадаться, каким образом Бог даст нам этот торт.
Наступило утро. Мы, можно сказать, ждали небесного посланника, который подойдет к нашим дверям с тортом в руках. Но он не пришел.
Пришла утреннБя почта. Мы вскрыли два письма, ожидая увидеть в них деньги. Денег не было. Из соседней церкви пришла женщина, спрашивая, чем нам помочь. "Торт", - это слово готово было сорваться с нашего языка, но мы буквально проглотили его и покачали головами.
"Господь позаботится о нас", - ответили мы ей.
Чаепитие было назначено на четыре часа. В три мы накрыли столы, а торта все еще не было. Вот уже половина четвертого. Мы поставили чайник. Без четверти четыре.
И тут позвонили в дверь.
Мы все кинулись к большой входной двери, на пороге которой вырос почтальон. В его руках был большой пакет.
"Привет, ребята, - сказал почтальон. - У меня для вас есть посылка, в которой, похоже, что-то съестное". Он отдал пакет одному из ребят. "Вообще-то время доставки прошло, - прибавил он, - но мне не хотелось оставлять на ночь продукты, которые могут испортиться".
Мы искренне поблагодарили его, и как только за ним закрылась дверь, парень торжественно вручил мне посылку. "Это для тебя, Анди. От миссис Уильям Хопкинс из Лондона".
Я взял посылку и осторожно распаковал ее. Разрезал бечевку. Снял коричневую упаковочную бумагу. Внутри не было никакой записки - только большая белая коробка. Глубоко в душе я знал, что могу позволить себе очень медленно поднять крышку. Когда я снял ее, к великому восторгу, пяти парам глаз предстал во всем своем великолепии огромный, блестящий, влажный шоколадный торт.
Имея за плечами подобный опыт, я уже не сильно удивился, найдя в школе ожидавший меня чек от Уэтстров на сумму, которой как раз хватило для оплаты второго семестра.
Второй семестр прошел еще быстрее, чем первый, так много нужно было усвоить и обдумать. Но не успел он закончиться, как я получил деньги на оплату третьего, на этот раз, как ни удивительно, от моих товарищей из госпиталя для ветеранов. Такие чудеса продолжались и на следующий год.
Я никогда и никому не говорил о плате за учебу, и все же чеки появлялись в нужный момент, и я всегда мог заплатить сполна и вовремя.Никогда денег не было больше, чем требовалось, и, несмотря на то что люди, помогавшие мне, не знали друг друга, их дары никогда не приходили ко мне в одно и то же время.
Я постоянно видел доказательства Божьей верности. Но я также смог удостовериться в Его неиссякаемом чувстве юмора.
Я вступил в завет с Богом, попросив Его о том, чтобы у меня никогда не было проблем с платой за обучение. Но я ни слова не сказал об обеспечении себя мылом, или зубной пастой, или бритвами.
Однажды утром я обнаружил, что у меня кончилось хозяйственное мыло. Когда я заглянул в ящик, где хранил свои деньги, я увидел там всего шесть пенсов. А хозяйственное мыло стоило восемь пенсов.
"Господь, Ты знаешь, что мне нужно содержать себя в чистоте. Поэтому, пожалуйста, сделай что-нибудь с недостающими двумя пенсами".
Я взял шесть пенсов и отправился по магазинам. На дверях одного из них я увидел объявление: "Скидка в два пенса! Покупайте мыло прямо сейчас!" Я вошел, купил и вернулся в школу, насвистывая веселую мелодию. В коробке было достаточно мыла, чтобы не думать о нем больше до окончания школы. Но в тот же вечер один из моих друзей увидел, что я стираю белье, и закричал: "Андрей, одолжи мне немного мыла. У меня кончилось".
Конечно, я дал и ничего не сказал ему. Я просто наблюдал, как он тратит мое драгоценное мыло, прекрасно осознавая, что он не вернет его. Каждый день он брал у меня понемногу, и каждый день мне приходилось тратить на себя немного меньше. Затем зубная паста. Тюбик был пустым. После того как я его выжал, выкрутил и разрезал, там действительно ничего не оставалось. Я где-то вычитал, что обыкновенная столовая соль представляет собой прекрасное чистящее средство для зубов. И действительно, мои зубы были чистыми, но во рту у меня было постоянное раздражение.
А бритвенные лезвип? Я не выбрасывал использованные лезвия, и, естественно, наступил день, когда мне пришлось их реанимировать. У меня не было оселка, поэтому я точил их на своей голой руке. По десять минут в день на собственной коже - в результате я был чисто выбрит, но какой ценой!
Все это время я чувствовал, что Бог играет со мной в игру. Может быть, Он использовал этот эксперимент, чтобы показать мне разницу между желанием и нуждой. Зубная паста - это хорошо, новые бритвенные лезвия бреют быстрее и чище, но это все роскошь, а не необходимость. Я был уверен, что если возникнет настоящая нужда - Бог восполнит ее.
И действительно, настоящая нужда скоро возникла.
Иностранцам в Британии периодически нужно было продлевать свою визу. Мне надо было успеть продлить свою до 31 декабря 1954 г., в противном случае я должен был покинуть страну. Но когда эта дата приблизилась, у меня не было ни одного пенни. Как мне отправить свое заявление о продлении визы в Лондон? Заказное письмо стоило один шиллинг, то есть двенадцать пенни. Я не думал, что Бог допустит мой уход из школы из-за отсутствия шиллинга в моем кармане.
Итак, игра вступила в новую фазу. Теперь у нее уже было название. Я назвал ее игрой по-царски. Я обнаружил, что, когда Бог обеспечивает кого-то деньгами, Он делает это по-царски щедро, не унижая и не оскорбляя человека.
В период разрешения проблемы с заказным письмом я трижды чуть было не уклонился от этой игры. В тот год я был старостой студенческого коллектива и отвечал за денежный фонд школы, который финансировал издание брошюр. Однажды я взглянул на календарь - было уже 28 декабря, - а затем на деньги из фонда. В ящике лежало несколько фунтов. Что случится, если на какое-то время я возьму из фонда всего один шиллинг?
Но я быстро оставил эту идею.
Затем наступило 29 декабря. Оставалось всего два дня. Я уже почти забыл, как больно чистить зубы солью и как долго нужно точить лезвия на собственной руке, настолько я был захвачен драматическими переживаниями, связанными с одним шиллингом. В то утро мне пришло в голову, что я, может быть, найду нужные мне пенни на земле.
Я уже надел пальто и шел по улице, когда вдруг увидел, что я делаю. Я шел с низко опущенной головой, уткнувшись глазами в землю, обыскивая канавы в поисках денег. Разве это игра по-царски? Я выпрямился и громко рассмеялся прямо на улице, переполненной народом. Я вернулся в школу с высоко поднятой головой, но деньги так и не появились.
Последний раунд игры был самым тонким. Наступило 30 декабря. Мне нужно было отослать свое заявление почтой именно в этот день, если я хотел, чтобы оно пришло в Лондон 31 числа.
В десять часов утра один из студентов закричал с лестницы, что ко мне пришли. Я сбежал вниз по ступенькам, думая, что это, должно быть, мой ангел-избавитель. Но, когда я увидел своего посетителя, мое сердце упало. Этот гость пришел не дать мне денег, он пришел просить. Это был Ричард, мой друг, молодой человек, с которым я познакомился несколько месяцев назад в трущобах Партика. Он иногда приходил в школу, когда ему были нужны деньги. С трудом волоча ноги, я вышел к нему на улицу. Ричард стоял на усыпанной белой галькой дорожке с опущенными глазами. "Андрей, - сказал он, - у тебя нет лишних денег? Я голоден". Я засмеялся и объяснил, в чем дело. Я рассказал ему про мыло и лезвия, и пока я разговаривал с ним, я увидел монетку. Она лежала на гальке, и солнце отражалось в ней так, что ее мог видеть только я, но не Ричард. По ее цвету я понял, что это был шиллинг.
Инстинктивно я прикрыл монетку носком ботинка, наступив на нее. Затем, пока мы с Ричардом разговаривали, я нагнулся и поднял ее вместе с несколькими камешками. Я игриво бросал камешек за камешком до тех пор, пока в руке у меня не остался только шиллинг. Но когда я положил его в карман, началась настоящая борьба. Эта монетка решала, останусь ли я в школе. Она не поможет Ричарду, потому что он тут же пропьет ее и уже через час опять будет испытывать жажду.
Я придумывал в свое оправдание один аргумент за другим, прекрасно сознавая, что лукавлю. Как я могу судить Ричарда, когда Господь ясно сказал мне, что этого делать нельзя. Более того, это уже не игра по-царски! Какое право имеет Царский посланник хранить у себя деньги, когда один из Царских сыновей стоит перед ним, говоря, что голоден. Я засунул руку в карман и вытащил серебряную монетку.
"Слушай, Ричард, - сказал я, - вот что у меня есть. Тебе это поможет?"
Глаза Ричарда засияли. "Конечно, друг". Он подбросил монетку в воздух и сбежал вниз с холма. С легким сердцем, которое подсказывало мне, что я все сделал правильно, я повернулся, чтобы войти в школу.
Но не успел я прикоснуться к двери, как на дорожке показался почтальон.
Среди пришедшей почты было письмо и для меня. Когда я увидел почерк Гретье, я понял, что письмо от молитвенной группы с фабрики Рингерса и что в нем находятся деньги. Так оно и было. И большие деньги - полтора фунта, то есть тридцать шиллингов. Намного больше, чем было нужно для отправки письма, покупки коробки мыла, моей любимой зубной пасты и хороших бритвенных лезвий. Игра закончилась. Царь сделал все по-царски.
Наступила весна 1955 г. Почти закончились два года обучения в миссионерской школе, и мне не терпелось приступить к работе. Кес закончил школу годом раньше и служил в Корее. В своих письмах он так часто говорил о различных нуждах и возможностях для служения, что директор спросил меня, не хочу ли я присоединиться к Кесу.
Затем однажды утром - спокойно, без фанфар, как часто происходят крутые повороты судьбы - я взял в руки один журнал, и моя жизнь уже никогда не вошла в свое прежнее русло.
Еще за год до окончания школы я спустился в подвал, чтобы взять свой чемодан. Там, поверх картонной коробки лежал журнал, которого ни я, ни кто другой в школе не видел раньше. Как он попал туда, я никогда не узнаю.
Я взял его и рассеянно пролистал. Это был прекрасный журнал, напечатанный на глянцевой бумаге и расцвеченный яркими фотографиями и картинками. На многих фотографиях были запечатлены многотысячные толпы людей, марширующих в Пекине, Варшаве и Праге. Их лица были оживленными, а шаг решительным. В тексте на английском языке говорилось, что эти молодые люди принадлежат к одной международной организации, насчитывающей девяносто шесть миллионов человек. Нигде не было сказано ни слова о коммунистах, и только иногда проскальзывало слово "социалистический". Речь шла о лучшем мире, светлом будущем. А в конце журнала было дано объявление о молодежном фестивале, который должен был состояться в будущем июле в Варшаве. Приглашались все желающие.
Все? Вместо того, чтобы отложить журнал в сторону, я засунул его под мышку и принес вместе с чемоданом к себе в комнату. В тот вечер, не понимая, к чему все это приведет, я написал по варшавскому адресу, указанному в журнале. Я честно указал, что учусь в христианской миссионерской школе и что молодежный фестиваль мне интересен потому, что я хочу говорить о Христе, а они могут мне рассказать о социализме. Можно ли мне приехать? Я отправил письмо, и вот теперь вдруг пришел ответ. Они будут рады, если я приеду. Поскольку я был студентом, на меня распространялись определенные льготы. Из Амстердама будет отправляться особый поезд. В письме прилагались необходимые документы. Меня с радостью встретят в Варшаве.
Единственный человек, которому я рассказал об этой поездке, был дядя Хоппи. Он ответил мне так: "Андрей, я думаю, тебе следует поехать. Я даю тебе пятьдесят фунтов стерлингов на расходы".
Когда я уезжал из Шотландии, чтобы вернуться в Голландию, моя мечта стала обретать более четкие формы. Начиная с тех дней, что я работал у Рингерса, она временами проскальзывала в моих мыслях бесформенными обрывками, всегда туманно и нечетко - до сего момента.
Все началось в мой последний день на фабрике. У Рингерса работала одинокая женщина, коммунистка, отвечавшая за ведение документации. Это была невысокая, плотная женщина, чьи коротко подстриженные с проседью волосы стояли на голове ершиком. Она уверенно комментировала все, начиная с нашей зарплаты (мы рабы) и заканчивая королем (он угнетатель). Когда она обнаружила мои евангелизационные устремления, в ней как будто включилась какая-то программа, которая заставляла ее делать заявления типа "Бог - это изобретение класса эксплуататоров". Поскольку она была человеком абсолютно лишенным чувства юмора, то никогда не понимала, что другие люди смеются над ней. За двадцать лет работы на фабрике она никого не обратила в свою "веру".
Я считал ее скорее жалкой, чем смешной, и за обедом частенько присаживался к ней за стол, где она сидела в одиночестве. В тот день, когда я уходил с фабрики, я остановился у ее рабочего места, чтобы попрощаться.
"Наконец-то вы от меня избавитесь!" - сказал я, надеясь хотя бы попрощаться по-доброму.
"Но не от той лжи, которую вы всем рассказывали! - отпарировала она. - Вы загипнотизировали людей своими разговорами о спасении! Вы ослепили их своими..."
Я вздохнул и приготовился выслушать лекцию об опиуме для народа. Но, к моему удивлению, сердитый голос дрогнул.
"Конечно, они поверили вам, - сказала она менее уверенно, - они неподготовленные люди. Их не учили диалектической аргументации. Они думают то, что хотят думать".
"В конце концов, - ее голос звучал так тихо, что я едва мог расслышать, если бы вы могли выбирать, вы бы не выбрали Бога и все такое".
Я быстро взглянул на нее и увидел немыслимое: мне показалось, что в ее глазах стояли слезы.
Глава 7
За Железным занавесом
Когда я вернулся в Витте, я обнаружил, что дома ничего не изменилось, точно так же, как ничего не изменилось после моего возвращения из Индонезии. Казалось, в то жаркое июльское утро 1955 г. деревня продолжала спать в том же состоянии, в каком я покинул ее, так что вначале у меня было немного неприятное ощущение, словно время остановилось. Когда я перешел мостик и вошел во двор, Гелтье развешивала в саду белье. Здесь, однако, были перемены: на крылечке играл маленький мальчик - сын Гелтье.
"Привет! - крикнул я. - В доме есть кто-нибудь? Это Анди!"
И тут же откуда-то появилась вся семья. Послышались крики, приветствия, меня обнимали, и сразу же началось обсуждение извечной проблемы: кто где будет спать, когда домой вернулся дядя Андрей.
Следующие несколько дней я навещал своих друзей. Я пошел повидать мистера Рингерса на фабрику. Я посетил мисс Мекле, которая удивленно всплеснула руками, услышав мой английский, а потом отправился к семье Кеса. Затем я зашел навестить Уэтстров, которые, к моему удивлению, собрались переезжать в Амстердам. Их бизнес с экспортом цветов шел хорошо, и они хотели быть поближе к большим торговым компаниям.
В последнюю очередь я поехал в Эрмело навестить старшего брата Бена и его жену. Как бы невзначай я спросил, слышал ли он что-нибудь о Тиле.
"Да, - ответил он тоже ничего не значащим тоном, - в прошлом году мне говорили, что она вышла замуж. Кажется, за булочника".
"Что касается финансов, вы, конечно, знаете, Анди, что мы не берем плату за обучение. Наши преподаватели приезжают из Лондона, как и я, и никто из сотрудников нашей школы не получает зарплаты. Расходы на проживание, питание и другие затраты сводятся всего к девяноста фунтам в год, что составляет чуть больше двухсот пятидесяти долларов. Это небольшая сумма, потому что студенты сами готовят еду, убирают за собой и вообще все делают сами. Но мы просим внести эти девяносто фунтов заранее. Как я понимаю, вы не в состоянии этого сделать".
"Нет, сэр".
"Ну, что ж, вы можете платить частями, по тридцать фунтов в начале каждой сессии. Но ради вашего блага и ради остальных мы настаиваем на том, чтобы эти деньги были уплачены вовремя".
"Да, сэр. Я совершенно согласен".
Я действительно был согласен. Вопрос оплаты моей учебы стал первым практическим испытанием глубины моего доверия Богу. У меня было тридцать фунтов, которые я привез с собой из Голландии. Что касается следующих семестров, я намеревался посмотреть, как Бог будет удовлетворять мою потребность в деньгах.
Однако в первые же недели я стал свидетелем того, что несколько обеспокоило меня. Во время обеда студенты часто обсуждали финансовые проблемы. Иногда после целой ночи молитв о какой-то конкретной нужде эта нужда восполнялась наполовину или на три четверти. Если, например, дому престарелых, где наши студенты несли служение, требовалось десять одеял, то студенты получали средства, чтобы купить только шесть. В Библии сказано, что мы работники в винограднике Бога. Так неужели Бог таким образом платит Своим работникам?
Однажды вечером я отправился на прогулку. Несколько раз студенты предупреждали меня "не ходить в Партик". Партик был районом трущоб у подножия нашего холма. Говорят, там жили пьяницы, наркоманы, воры и даже убийцы, а потому ходить там было небезопасно. И все же этот район притягивал меня, словно ему было что сказать мне.
Вокруг тянулись серые, грязные улицы Партика. По булыжной мостовой ветер гнал мусор. Сентябрьский воздух был сырым. Не успел я пройти и пяти кварталов, как ко мне уже дважды подходили попрошайки. Я отдал им все деньги, которые были у меня с собой, и смотрел, как они, не таясь, тут же отправились в ближайший бар. Я знал, что эти бродяги, попрошайничающие в трущобах Глазго, имеют больший доход, чем будущие миссионеры, живущие на вершине холма.
Но я не мог понять, почему это меня так беспокоило. Был ли я жадным? Не думаю. Мы всегда были бедными, и меня это никогда особенно не волновало. Что же тогда?
И вдруг, на обратном пути в школу, я получил ответ.
Вопрос был не в деньгах. Меня беспокоило отношение к финансовым проблемам наших студентов.
На шоколадной фабрике я не сомневался в том, что мистер Рингерс заплатит мне за работу сполна и вовремя. Конечно, говорил я себе, если обычный фабричный рабочий может чувствовать себя уверенно со своим боссом, так же уверенно должен себя чувствовать и Божий работник.
Я вошел в ворота школы. Надо мной висело напоминание - "Имейте веру Божию".
Вот оно! Дело не в том, что мне нужна была уверенность в получении определенной суммы денег, мне нужна была уверенность в моем отношении к этой проблеме.
Я шел по усыпанной галькой тропинке, чувствуя все сильнее, что нахожусь в преддверии чего-то необычайного. Я на цыпочках поднялся наверх и сел у окна спальни, глядя на Глазго. Если я собираюсь отдать мою жизнь как раб Царя, мне нужно знать этого Царя. Какой Он? Каким образом я смогу доверять Ему? Так же, как я доверяю каким-то законам, которые ничего не решают? Или же я могу доверять Ему как живому лидеру, как конкретной личности, как командующему в битве? Этот вопрос был самым важным. Потому что если Он был Царем только по наименованию, мне лучше вернуться на шоколадную фабрику. Я останусь христианином, но я буду знать, что моя религия сводится только к определенным высоконравственным принципам, которым нужно следовать, но которые вряд ли потребуют от меня преданного служения.
С другой стороны, если Бог есть Личность, в том смысле, что Он общается с нами, интересуется нами, заботится, любит и ведет нас, тогда мое отношение к Нему будет совершенно другим. За таким Царем я пойду в любую битву.
Почему-то я знал, сидя на подоконнике в ту лунную сентябрьскую ночь, что мое исследование природы Бога начнется с денежного вопроса. В ту ночь я понял это и вступил с Ним в завет. "Господь, - сказал я, - мне нужно знать, могу ли я Тебе доверять в практических вещах. Благодарю Тебя за то, что позволил мне заработать на первый семестр. Теперь я прошу Тебя обеспечить мне оплату остальной части учебного года. Если я опоздаю внести плату хотя бы на один день, я буду знать, что мне нужно вернуться на шоколадную фабрику".
Это была детская молитва, дерзкая и требовательная. Но тогда я действительно был младенцем в своей христианской жизни. И самое замечательное, что Бог ответил на мою молитву. Но сначала Он испытал меня несколько забавным образом.
Первый семестр заканчивался. Утро мы проводили в классе, изучая систематическое богословие, гомилетику, мировые религии, лингвистику, то есть то, что преподают в любой другой семинарии. Днем мы выполняли практическую работу: клали кирпичи, занимались слесарным и плотницким делом, учились оказывать первую помощь, изучали тропическую гигиену, учились ремонтировать автомашины. В течение нескольких дней мы все - как девушки, так и молодые люди - работали на заводе Форда в Лондоне, где учились разбирать и собирать машины. В дополнение к этому стандартному набору профессий мы обучались строить хижины из пальмовых ветвей и делать из глины сосуды, из которых не вытекает вода. В то же время мы по очереди трудились на кухне, в прачечной и в саду. Это касалось всех и каждого. Одна из студенток, немка, была доктором, и я не раз наблюдал, как она отскабливала мусорные бачки так тщательно, словно готовила комнату для хирургической операции.
Недели летели очень быстро, и скоро наступило время отправиться в одну из евангелизационных поездок.
"Тебе это понравится, Анди, - сказал мистер Диннен. - Это хорошее испытание, которое научит тебя доверяться Богу. Правила очень просты. Каждому студенту в начале поездки выдается банкнота в один фунт стерлингов. С этой банкнотой вы отправляетесь в миссионерскую поездку по всей Шотландии. Вы сами должны будете оплачивать все расходы по переезду из одного места в другое, платить за проживание, питание и объявления о собраниях, которые вы будете проводить. Вы сами будете оплачивать аренду помещений, а также угощение..."
"И все это на один фунт стерлингов?"
"И это еще не все. Когда через четыре недели вы возвратитесь в школу, вы должны будете вернуть этот фунт обратно!"
Я засмеялся: "Похоже, мы все время должны будем ходить с протянутой рукой".
"Нет, вам не разрешается собирать деньги! Ни в коем случае! На собраниях нельзя даже упоминать о деньгах. Все ваши нужды должны быть удовлетворены без какого бы то ни было вмешательства с вашей стороны - иначе эксперимент будет считаться неудавшимся".
В нашей группе было пять ребят. Позже, когда я попытался вспомнить, откуда к нам приходили деньги в течение тех четырех недель, я с трудом смог восстановить в памяти несколько случаев. Иногда на имя одного из ребят приходило письмо с небольшим количеством денег. Иногда мы получали какие-то средства от церкви, в которой побывали несколькими днями или неделями раньше. Очень интересно было читать записки, сопровождавшие эти дары. "Я знаю, что вам деньги не нужны, иначе бы вы сказали об этом, - писал нам один человек, - но Господь просто не дал мне спать, пока я не положил эти деньги в конверт, чтобы отправить вам".
Помощь часто приходила в виде продуктов. В одном маленьком городке в нагорной Шотландии нам дали шестьсот яиц. Мы ели яйца на завтрак, яичный салат перед обедом, состоявшим из яиц, после которого следовал яичный десерт. На курицу мы смогли взглянуть без ужаса только через несколько недель.
Но как бы то ни было, мы твердо придерживались двух правил: мы никогда не говорили о наших нуждах вслух и отдавали десятину со всего, что нам вручали, в течение первых же суток после получения дара, если это было возможно.
Другая команда, выехавшая из школы в одно время с нами, не так строго соблюдала правило относительно десятины. Они откладывали свои десять процентов с доходов, но отдавали не сразу, а придерживали "на случай, если возникнут непредвиденные обстоятельства".
Конечно, такие обстоятельства возникали в огромном количестве! У нас их тоже было много, каждый день. Но те ребята закончили свой месяц по уши в долгах, задолжав гостиницам, конференц-залам и рынкам по всей Шотландии, а мы вернулись в школу, имея почти на десять фунтов больше того, что должны были вернуть. Если мы отдавали деньги очень быстро, Бог всегда оказывался быстрее, обеспечивая нас всем необходимым, и мы завершили свой эксперимент с прибылью, которую отослали миссионерам WEC за границу.
Однако ближе к концу нашего тура бывали случаи, когда казалось, что эксперимент провалился. Однажды в конце недели мы проводили собрание в Эдинбурге. С первого же дня наши собрания привлекли группу молодых людей, и нам очень хотелось придумать что-нибудь, чтобы они пришли и на следующий день. И вдруг, не советуясь ни с кем, один из членов нашей группы встал и сделал объявление.
"Завтра перед собранием, - сказал он, - мы приглашаем вас всех к нам на чай. В четыре часа. Кто из вас придет?"
Около двадцати пяти человек подняли руки. Сначала, вместо того чтобы обрадоваться, мы ужаснулись. Мы знали, что у нас нет ни чая, ни чего-нибудь к чаю, ни хлеба, ни масла, даже чашек нет. У нас не было денег, чтобы купить все это, - наше последнее пенни ушло на оплату аренды зала. Это было настоящим испытанием Божьей заботы о нас.
Какое-то время казалось, что Он обеспечит нас, послав к нам на помощь самих молодых людей. После собрания к нам подошли несколько человек и сказали, что хотят помочь в организации застолья. Один предложил принести молоко, другой сказал, что достанет чай, третий - сахар. Одна девушка обещала захватить посуду. Наше чаепитие становилось реальным. Но недоставало самого главного - торта. Чай без торта для шотландских ребят - не чай. В тот вечер в молитве мы обратились к Богу так: "Господь, у нас возникла проблема. Нам негде взять торт. Помоги нам, пожалуйста".
Ночью, лежа под одеялами на полу в зале, мы напрягали все свое воображение, пытаясь догадаться, каким образом Бог даст нам этот торт.
Наступило утро. Мы, можно сказать, ждали небесного посланника, который подойдет к нашим дверям с тортом в руках. Но он не пришел.
Пришла утреннБя почта. Мы вскрыли два письма, ожидая увидеть в них деньги. Денег не было. Из соседней церкви пришла женщина, спрашивая, чем нам помочь. "Торт", - это слово готово было сорваться с нашего языка, но мы буквально проглотили его и покачали головами.
"Господь позаботится о нас", - ответили мы ей.
Чаепитие было назначено на четыре часа. В три мы накрыли столы, а торта все еще не было. Вот уже половина четвертого. Мы поставили чайник. Без четверти четыре.
И тут позвонили в дверь.
Мы все кинулись к большой входной двери, на пороге которой вырос почтальон. В его руках был большой пакет.
"Привет, ребята, - сказал почтальон. - У меня для вас есть посылка, в которой, похоже, что-то съестное". Он отдал пакет одному из ребят. "Вообще-то время доставки прошло, - прибавил он, - но мне не хотелось оставлять на ночь продукты, которые могут испортиться".
Мы искренне поблагодарили его, и как только за ним закрылась дверь, парень торжественно вручил мне посылку. "Это для тебя, Анди. От миссис Уильям Хопкинс из Лондона".
Я взял посылку и осторожно распаковал ее. Разрезал бечевку. Снял коричневую упаковочную бумагу. Внутри не было никакой записки - только большая белая коробка. Глубоко в душе я знал, что могу позволить себе очень медленно поднять крышку. Когда я снял ее, к великому восторгу, пяти парам глаз предстал во всем своем великолепии огромный, блестящий, влажный шоколадный торт.
Имея за плечами подобный опыт, я уже не сильно удивился, найдя в школе ожидавший меня чек от Уэтстров на сумму, которой как раз хватило для оплаты второго семестра.
Второй семестр прошел еще быстрее, чем первый, так много нужно было усвоить и обдумать. Но не успел он закончиться, как я получил деньги на оплату третьего, на этот раз, как ни удивительно, от моих товарищей из госпиталя для ветеранов. Такие чудеса продолжались и на следующий год.
Я никогда и никому не говорил о плате за учебу, и все же чеки появлялись в нужный момент, и я всегда мог заплатить сполна и вовремя.Никогда денег не было больше, чем требовалось, и, несмотря на то что люди, помогавшие мне, не знали друг друга, их дары никогда не приходили ко мне в одно и то же время.
Я постоянно видел доказательства Божьей верности. Но я также смог удостовериться в Его неиссякаемом чувстве юмора.
Я вступил в завет с Богом, попросив Его о том, чтобы у меня никогда не было проблем с платой за обучение. Но я ни слова не сказал об обеспечении себя мылом, или зубной пастой, или бритвами.
Однажды утром я обнаружил, что у меня кончилось хозяйственное мыло. Когда я заглянул в ящик, где хранил свои деньги, я увидел там всего шесть пенсов. А хозяйственное мыло стоило восемь пенсов.
"Господь, Ты знаешь, что мне нужно содержать себя в чистоте. Поэтому, пожалуйста, сделай что-нибудь с недостающими двумя пенсами".
Я взял шесть пенсов и отправился по магазинам. На дверях одного из них я увидел объявление: "Скидка в два пенса! Покупайте мыло прямо сейчас!" Я вошел, купил и вернулся в школу, насвистывая веселую мелодию. В коробке было достаточно мыла, чтобы не думать о нем больше до окончания школы. Но в тот же вечер один из моих друзей увидел, что я стираю белье, и закричал: "Андрей, одолжи мне немного мыла. У меня кончилось".
Конечно, я дал и ничего не сказал ему. Я просто наблюдал, как он тратит мое драгоценное мыло, прекрасно осознавая, что он не вернет его. Каждый день он брал у меня понемногу, и каждый день мне приходилось тратить на себя немного меньше. Затем зубная паста. Тюбик был пустым. После того как я его выжал, выкрутил и разрезал, там действительно ничего не оставалось. Я где-то вычитал, что обыкновенная столовая соль представляет собой прекрасное чистящее средство для зубов. И действительно, мои зубы были чистыми, но во рту у меня было постоянное раздражение.
А бритвенные лезвип? Я не выбрасывал использованные лезвия, и, естественно, наступил день, когда мне пришлось их реанимировать. У меня не было оселка, поэтому я точил их на своей голой руке. По десять минут в день на собственной коже - в результате я был чисто выбрит, но какой ценой!
Все это время я чувствовал, что Бог играет со мной в игру. Может быть, Он использовал этот эксперимент, чтобы показать мне разницу между желанием и нуждой. Зубная паста - это хорошо, новые бритвенные лезвия бреют быстрее и чище, но это все роскошь, а не необходимость. Я был уверен, что если возникнет настоящая нужда - Бог восполнит ее.
И действительно, настоящая нужда скоро возникла.
Иностранцам в Британии периодически нужно было продлевать свою визу. Мне надо было успеть продлить свою до 31 декабря 1954 г., в противном случае я должен был покинуть страну. Но когда эта дата приблизилась, у меня не было ни одного пенни. Как мне отправить свое заявление о продлении визы в Лондон? Заказное письмо стоило один шиллинг, то есть двенадцать пенни. Я не думал, что Бог допустит мой уход из школы из-за отсутствия шиллинга в моем кармане.
Итак, игра вступила в новую фазу. Теперь у нее уже было название. Я назвал ее игрой по-царски. Я обнаружил, что, когда Бог обеспечивает кого-то деньгами, Он делает это по-царски щедро, не унижая и не оскорбляя человека.
В период разрешения проблемы с заказным письмом я трижды чуть было не уклонился от этой игры. В тот год я был старостой студенческого коллектива и отвечал за денежный фонд школы, который финансировал издание брошюр. Однажды я взглянул на календарь - было уже 28 декабря, - а затем на деньги из фонда. В ящике лежало несколько фунтов. Что случится, если на какое-то время я возьму из фонда всего один шиллинг?
Но я быстро оставил эту идею.
Затем наступило 29 декабря. Оставалось всего два дня. Я уже почти забыл, как больно чистить зубы солью и как долго нужно точить лезвия на собственной руке, настолько я был захвачен драматическими переживаниями, связанными с одним шиллингом. В то утро мне пришло в голову, что я, может быть, найду нужные мне пенни на земле.
Я уже надел пальто и шел по улице, когда вдруг увидел, что я делаю. Я шел с низко опущенной головой, уткнувшись глазами в землю, обыскивая канавы в поисках денег. Разве это игра по-царски? Я выпрямился и громко рассмеялся прямо на улице, переполненной народом. Я вернулся в школу с высоко поднятой головой, но деньги так и не появились.
Последний раунд игры был самым тонким. Наступило 30 декабря. Мне нужно было отослать свое заявление почтой именно в этот день, если я хотел, чтобы оно пришло в Лондон 31 числа.
В десять часов утра один из студентов закричал с лестницы, что ко мне пришли. Я сбежал вниз по ступенькам, думая, что это, должно быть, мой ангел-избавитель. Но, когда я увидел своего посетителя, мое сердце упало. Этот гость пришел не дать мне денег, он пришел просить. Это был Ричард, мой друг, молодой человек, с которым я познакомился несколько месяцев назад в трущобах Партика. Он иногда приходил в школу, когда ему были нужны деньги. С трудом волоча ноги, я вышел к нему на улицу. Ричард стоял на усыпанной белой галькой дорожке с опущенными глазами. "Андрей, - сказал он, - у тебя нет лишних денег? Я голоден". Я засмеялся и объяснил, в чем дело. Я рассказал ему про мыло и лезвия, и пока я разговаривал с ним, я увидел монетку. Она лежала на гальке, и солнце отражалось в ней так, что ее мог видеть только я, но не Ричард. По ее цвету я понял, что это был шиллинг.
Инстинктивно я прикрыл монетку носком ботинка, наступив на нее. Затем, пока мы с Ричардом разговаривали, я нагнулся и поднял ее вместе с несколькими камешками. Я игриво бросал камешек за камешком до тех пор, пока в руке у меня не остался только шиллинг. Но когда я положил его в карман, началась настоящая борьба. Эта монетка решала, останусь ли я в школе. Она не поможет Ричарду, потому что он тут же пропьет ее и уже через час опять будет испытывать жажду.
Я придумывал в свое оправдание один аргумент за другим, прекрасно сознавая, что лукавлю. Как я могу судить Ричарда, когда Господь ясно сказал мне, что этого делать нельзя. Более того, это уже не игра по-царски! Какое право имеет Царский посланник хранить у себя деньги, когда один из Царских сыновей стоит перед ним, говоря, что голоден. Я засунул руку в карман и вытащил серебряную монетку.
"Слушай, Ричард, - сказал я, - вот что у меня есть. Тебе это поможет?"
Глаза Ричарда засияли. "Конечно, друг". Он подбросил монетку в воздух и сбежал вниз с холма. С легким сердцем, которое подсказывало мне, что я все сделал правильно, я повернулся, чтобы войти в школу.
Но не успел я прикоснуться к двери, как на дорожке показался почтальон.
Среди пришедшей почты было письмо и для меня. Когда я увидел почерк Гретье, я понял, что письмо от молитвенной группы с фабрики Рингерса и что в нем находятся деньги. Так оно и было. И большие деньги - полтора фунта, то есть тридцать шиллингов. Намного больше, чем было нужно для отправки письма, покупки коробки мыла, моей любимой зубной пасты и хороших бритвенных лезвий. Игра закончилась. Царь сделал все по-царски.
Наступила весна 1955 г. Почти закончились два года обучения в миссионерской школе, и мне не терпелось приступить к работе. Кес закончил школу годом раньше и служил в Корее. В своих письмах он так часто говорил о различных нуждах и возможностях для служения, что директор спросил меня, не хочу ли я присоединиться к Кесу.
Затем однажды утром - спокойно, без фанфар, как часто происходят крутые повороты судьбы - я взял в руки один журнал, и моя жизнь уже никогда не вошла в свое прежнее русло.
Еще за год до окончания школы я спустился в подвал, чтобы взять свой чемодан. Там, поверх картонной коробки лежал журнал, которого ни я, ни кто другой в школе не видел раньше. Как он попал туда, я никогда не узнаю.
Я взял его и рассеянно пролистал. Это был прекрасный журнал, напечатанный на глянцевой бумаге и расцвеченный яркими фотографиями и картинками. На многих фотографиях были запечатлены многотысячные толпы людей, марширующих в Пекине, Варшаве и Праге. Их лица были оживленными, а шаг решительным. В тексте на английском языке говорилось, что эти молодые люди принадлежат к одной международной организации, насчитывающей девяносто шесть миллионов человек. Нигде не было сказано ни слова о коммунистах, и только иногда проскальзывало слово "социалистический". Речь шла о лучшем мире, светлом будущем. А в конце журнала было дано объявление о молодежном фестивале, который должен был состояться в будущем июле в Варшаве. Приглашались все желающие.
Все? Вместо того, чтобы отложить журнал в сторону, я засунул его под мышку и принес вместе с чемоданом к себе в комнату. В тот вечер, не понимая, к чему все это приведет, я написал по варшавскому адресу, указанному в журнале. Я честно указал, что учусь в христианской миссионерской школе и что молодежный фестиваль мне интересен потому, что я хочу говорить о Христе, а они могут мне рассказать о социализме. Можно ли мне приехать? Я отправил письмо, и вот теперь вдруг пришел ответ. Они будут рады, если я приеду. Поскольку я был студентом, на меня распространялись определенные льготы. Из Амстердама будет отправляться особый поезд. В письме прилагались необходимые документы. Меня с радостью встретят в Варшаве.
Единственный человек, которому я рассказал об этой поездке, был дядя Хоппи. Он ответил мне так: "Андрей, я думаю, тебе следует поехать. Я даю тебе пятьдесят фунтов стерлингов на расходы".
Когда я уезжал из Шотландии, чтобы вернуться в Голландию, моя мечта стала обретать более четкие формы. Начиная с тех дней, что я работал у Рингерса, она временами проскальзывала в моих мыслях бесформенными обрывками, всегда туманно и нечетко - до сего момента.
Все началось в мой последний день на фабрике. У Рингерса работала одинокая женщина, коммунистка, отвечавшая за ведение документации. Это была невысокая, плотная женщина, чьи коротко подстриженные с проседью волосы стояли на голове ершиком. Она уверенно комментировала все, начиная с нашей зарплаты (мы рабы) и заканчивая королем (он угнетатель). Когда она обнаружила мои евангелизационные устремления, в ней как будто включилась какая-то программа, которая заставляла ее делать заявления типа "Бог - это изобретение класса эксплуататоров". Поскольку она была человеком абсолютно лишенным чувства юмора, то никогда не понимала, что другие люди смеются над ней. За двадцать лет работы на фабрике она никого не обратила в свою "веру".
Я считал ее скорее жалкой, чем смешной, и за обедом частенько присаживался к ней за стол, где она сидела в одиночестве. В тот день, когда я уходил с фабрики, я остановился у ее рабочего места, чтобы попрощаться.
"Наконец-то вы от меня избавитесь!" - сказал я, надеясь хотя бы попрощаться по-доброму.
"Но не от той лжи, которую вы всем рассказывали! - отпарировала она. - Вы загипнотизировали людей своими разговорами о спасении! Вы ослепили их своими..."
Я вздохнул и приготовился выслушать лекцию об опиуме для народа. Но, к моему удивлению, сердитый голос дрогнул.
"Конечно, они поверили вам, - сказала она менее уверенно, - они неподготовленные люди. Их не учили диалектической аргументации. Они думают то, что хотят думать".
"В конце концов, - ее голос звучал так тихо, что я едва мог расслышать, если бы вы могли выбирать, вы бы не выбрали Бога и все такое".
Я быстро взглянул на нее и увидел немыслимое: мне показалось, что в ее глазах стояли слезы.
Глава 7
За Железным занавесом
Когда я вернулся в Витте, я обнаружил, что дома ничего не изменилось, точно так же, как ничего не изменилось после моего возвращения из Индонезии. Казалось, в то жаркое июльское утро 1955 г. деревня продолжала спать в том же состоянии, в каком я покинул ее, так что вначале у меня было немного неприятное ощущение, словно время остановилось. Когда я перешел мостик и вошел во двор, Гелтье развешивала в саду белье. Здесь, однако, были перемены: на крылечке играл маленький мальчик - сын Гелтье.
"Привет! - крикнул я. - В доме есть кто-нибудь? Это Анди!"
И тут же откуда-то появилась вся семья. Послышались крики, приветствия, меня обнимали, и сразу же началось обсуждение извечной проблемы: кто где будет спать, когда домой вернулся дядя Андрей.
Следующие несколько дней я навещал своих друзей. Я пошел повидать мистера Рингерса на фабрику. Я посетил мисс Мекле, которая удивленно всплеснула руками, услышав мой английский, а потом отправился к семье Кеса. Затем я зашел навестить Уэтстров, которые, к моему удивлению, собрались переезжать в Амстердам. Их бизнес с экспортом цветов шел хорошо, и они хотели быть поближе к большим торговым компаниям.
В последнюю очередь я поехал в Эрмело навестить старшего брата Бена и его жену. Как бы невзначай я спросил, слышал ли он что-нибудь о Тиле.
"Да, - ответил он тоже ничего не значащим тоном, - в прошлом году мне говорили, что она вышла замуж. Кажется, за булочника".