Шервуд Том. Призрак Адора

   Я быстро умылся и вышел наверх. Ну конечно же, Бариль! Выбрал удобный склон у скалы, расчистил – и сооружает стапель, маленькую корабельную верфь. Длинный, закреплённый одним концом на берегу, помост из толстых, надёжных брёвен. Во время прилива он скроется под водой, и “Дукат” подплывёт и встанет над ним. В отлив же вода отступит, и корабль ляжет на этот помост, обнажит своё днище. Тогда все матросы облепят, как муравьи, это днище и станут кренговать: сдирать прилипшие к дереву ракушки. Эти проклятые ракушки, накапливаясь и нарастая на днище, очень тормозят ход судна. А ведь у “Дуката” одно из лучших качеств – его скорость.
   Вот ведь, я сплю – а дело идёт.
   – Позвольте приветствовать вас, мистер Том!
   Стоун. Как офицер с военного корабля: свеж, чист, безупречен. В парике, в треуголке, со шпагой.
   – Здравствуй, Энди.
   – Я подумал, мистер Том, что, пока будем искать Эдда и Корвина, пройдёт, может быть, несколько дней. За это время вполне можно успеть откренговать корабль. В гавани всё спокойно…
   – Скажи, Энди, – перебил я его. – Ведь я не дворянин и моложе тебя ровно вдвое. Почему ты относишься ко мне с таким почтением?
   – Не хотел бы даже думать об этом, мистер Том. С меня достаточно знать, что так надо.
   – Мы ведь давно уже знаем друг друга. Но ни разу не поговорили. Как ты жил в Мадрасе? Почему ты подарил мне свой письменный стол? Откуда, наконец, у тебя взялась моя Крыса? Вот видишь, я уже говорю “моя Крыса”…
   – Спасём близнецов, мистер Том, дождёмся хорошей погоды и поговорим. Отчего ж не поговорить, если есть желание?
   – Когда кренговать начнёте?
   – Сегодня вечером.
   – С Богом!
   Добрался-таки до меня Пантелеус.
   – Как раны, Томас?
   – Болят, но чуть-чуть. Очень чешутся.
   – Вот это прекрасно. Чешутся – значит, заживают. Через недельку сниму швы. Главное – щека чисто взялась. Останется только полосочка белая. А зуб жалко. Одно хорошо – травы на Мадагаскаре сильные. Ни у кого из раненых нет воспаленья, заметь!
   Я потрогал изнутри языком дырку между зубами. Напухли на десне скользкие бугорки, но уже не болит. А зуб действительно жалко.
   Вернувшись в каюту и проглотив что-то принесённое Леонардом, я засел с Готлибом, Пантелеусом и Стоуном, чтобы обдумать дальнейшие действия.
   Решение пришло к вечеру. Прибыли в гавань два пиратских корабля, бросили якорь. Шлюпки пошли не в Город, а в Дикое Поле. Сразу видно – с добычей. Долетели до нас звуки смеха и музыки. Так, теперь всё Дикое Поле знает, что ночью вновь прибывшие будут гулять. Поэтому, нужно поярче одеться, вооружиться, подплыть на шлюпке – и изображать пьяных. На берег пусть идёт Готлиб. Отберёт лучших бойцов, человек десять-пятнадцать. Возьмёт с собой сигнальные пороховые Оллиройсовы заряды, – чтобы позвать на помощь в случае чего.
   А помощь будет! Оллиройс, набрав помощников, уже установил на палубе квартердека свои страшные пушки. Ну и, конечно, Готлиб возьмёт с собой достаточно денег, чтобы покупать “друзей” и развязывать им языки.
   А теперь, кстати, о деньгах. Весь мир, все люди страдают от их недостатка! Все хотят их больше и больше. И только у меня они – как чугунный балласт в корабельном трюме. Имею в виду не только хороший доход от столярной своей мастерской, а ещё золото из сундука сэра Коривля, не забрать которое, не вызвав подозрения, я не мог, и золото из подвала Джо Жабы, которое тоже нужно было забрать, чтобы вырвать у паука его ядовитое жало. А теперь ещё вот…
   Это “вот” я обнаружил случайно. Человек, завладевший “Дукатом”, считал его уже навсегда своим. Своей он счёл и мою каюту. Я убедился в этом, заглянув в поисках башмака под кровать. Там стояло несколько сундуков. Не моих, это точно. У меня под кроватью ничего не было. Вытащив их на середину каюты, я кликнул Ноха, и мы, повозившись, отомкнули замки. Загадочным образом липнет ко мне золото! Драгоценные украшения в сундуках, и посуда, и камни, и дорогое оружие. И монеты, монеты, монеты – самого разного возраста и чеканки. Кстати, судя по некоторой одежде, и оружию, и монетам, я понял, что эти сокровища – не кровавая добыча моего новоявленного совладельца. Нет, это явно найденный им старый пиратский клад. Интересно, что чувствует его хозяин после бегства “Дуката”? Столько добра было в руках – и вдруг всё исчезло. Что думать? Ожесточившись, взяться снова за грабежи и убийства или же почувствовать и понять внимательный взгляд высших сил – и, бросив всё, поспешить в монастырь, отмолить и спасти свою душу? Да, хотелось бы знать, как он поступит. (Я вспомнил Одноглазого из Бристоля.)
   Ночь прошла в тревожном и трепетном ожидании. Слышно было сначала, как пьяно орут и хохочут в шлюпке ушедшие с Готлибом. Скрылись, исчезли на берегу. Мне было тревожно: Готлиб, рассматривая в трубу Дикое Поле, подметил странную вещь – пираты имели при себе только клинковое вооружение, а порохового не было ни у кого. Так что он тоже оставил на корабле мушкет и пистолеты.
   Но всё обошлось. Под утро послышалось тихое поскрипывание уключин, и вот шлюпка, и Готлиб, и вся его небольшая команда скользнули в широкий круг корабельного кладбища.
   На стол в моей каюте выставили свечи, закуски, немного вина. Готлиб ел и рассказывал.
   – Точно, Малышей привезли сюда. Но. Здесь сейчас только один. Вот в чём дело. “Хаузен” захватили два капитана. Они поделили добычу, и близнецов – в том числе. Один, поддавшись на уговоры старого турка, повёз своего сразу в Багдад. Второй поосторожничал, решил посмотреть, – правда ли товарищ его получит безумную сумму монет и вернётся. Устроился он хорошо: купил право проживания для себя и мальчишки у Августа, в Городе. Оттуда Малыша не украдёшь. И он сам не сбежит: Легион и монахи никогда ещё подобного не допускали. Вот так. В Город попасть – очень просто, нужны только деньги. А вот чтобы забрать Малыша, – нужно обращаться за помощью к человеку, который один лишь сможет помочь.
   – К Августу.
   – Именно. Два варианта: или откупиться, – денег Джованьолли не очень-то жалко, – или уговорить. Умолить, упросить. Больше никак. Его Город – неприступнее всех крепостей. Упросить – ещё ладно. Вот как встретиться с ним – это нужно подумать.
   И мы стали думать.

ПРИВРАТНИКИ

   Оказалось, что, даже имея деньги, попасть в Город не так-то уж просто. Корабль мы прятали, так что подойти и пришвартоваться к пристани не на чем. Оставалось другое: прибыть в Дикое Поле, дождаться, когда возле ворот в стене, на громадной и круглой арене откроется рынок, и внести деньги за право войти в Город. Сложность была в том, что двум и даже трём чужакам, – а я и Готлиб с Нохом именно таковыми и являлись, – дожить до утра в Диком Поле было бы затруднительно. Если же брать с собой охрану, – то где ей потом быть до наступления темноты, – ведь днём невозможно открыто, на шлюпке, у всех на виду, вернуться на корабельное кладбище, в Яму.
   Но, как совершенно справедливо заметил однажды Аббас-ага, деньги могут многое. Ближайшей же ночью Готлиб нашёл и купил пустующий маленький домик. В очень удачном месте: недалеко от реки и от ворот. Следующей ночью мы, скрыв под одеждой мешочки с золотом, пробрались в этот домик и отсиделись в нём до утра. А как только послышались крики рабов, гонимых на рынок на продажу, мы вышли и молча двинулись в том же направлении.
   Опасно, очень опасно было для нас находиться среди пиратов. Каким-то странным образом на лицах у них проступила печать готовности убивать и грабить. На наших же лицах такой печати не было, а значит, вместо неё горела ясная надпись: “чужаки”. Спасало лишь то, что лица мы имели решительные и бывалые, и твёрдо сжимали рукояти клинков, и на пару приветствий незнакомых разбойников – “оружие есть?” – мы уверенно вскидывали вверх подбородки и отрывисто лаяли: “хо!”.
   Добрались до ворот, сказали щуплому, с грустным лицом монаху, что трое хотят войти в Город.
   – Тридцать тысяч дукатов.
   – Имеем.
   – Прошу…
   Кивнув напоследок Барилю с его отборным десятком матросов, Нох, Готлиб и я потянулись за провожатым. Уходя, я ещё раз оглянулся. Боцман с деловым видом набирал в продуктовых рядах еды и вина. До темноты теперь им придётся сидеть в тесном и душном домишке. Шлюпка за ними придёт только ночью.
   Или стена была столь толстой, или к ней был пристроен каменный придел, – но только, пройдя ворота, мы не попали внутрь Города, а остановились в гулком, с высокими потолками и рядом окошек под потолком, просторном зале. Здесь стоял широкий и длинный стол, весы, пухлые книги. У книг – чернильницы, перья. Пара монахов, четверо стражей. Внимательные, молчаливые. Вот они, воины Легиона.
   – Английский знаете? – устало проговорил сидящий за столом.
   Мы кивнули.
   – Деньги сюда!
   Хорошо, хорошо. Высыпали на стол деньги, монах стал считать. Несколько монет отложил, всмотрелся, провёл палочкой с кислотой. Взвесил на тонком, блестящем безмене. Нет, всё-таки золото. Принял, ссыпал в объёмный мешок. Застрочил что-то в наполовину исписанной торговой книге. Второй подошёл, взял мешок и, пройдя к центру зала, на что-то наступил. У ноги его разверзся вдруг лаз! Квадратный, фута в полтора, освещённый снизу люк. Прицепив к крючку на верёвке мешок с нашим золотом, он опустил его вниз. Глубоко. Там его отцепили, и монах проворно выбрал верёвку наверх.
   – Рабы среди вас есть?
   – Что? Нет. Мы вольные люди.
   – Хорошо. Записываю вас как вольных людей.
   – А если бы был раб? – вдруг спросил прищурившийся Готлиб.
   – Его записали бы как имущество.
   – А если бы он захотел убежать?
   – Невозможно. Здесь на шею рабу наклёпывают железный ошейник с надписью – кто он, откуда, чья собственность. Никуда б он не делся от своего господина. Мы не напрасно берём высокую плату. Мы обеспечиваем сохранность имущества. Оружие есть?
   – Хо, – сказал я и показал Крысу.
   – Всё, что есть из оружия, – на стол. Всё вернут, как только вы захотите нас покинуть. Если в Городе при вас обнаружат хоть нож, выведут за ворота и не пустят больше никогда. И – без возврата денег. Это понятно?
   Мы переглянулись.
   – Да. Это понятно.
   – Если хотите сдать деньги или другие ценности – сдавайте. Всё будет сохранено и возвращено вам вместе с оружием.
   – Деньги и ценности есть, но мы, наверное, оставим их при себе. Вдруг срочно понадобятся!
   – В доме, где вы поселитесь, есть домовой. Он отвечает за все условия вашего пребывания. Понадобятся деньги – скажите ему только слово. Он сам вам всё принесёт.
   – И ничего не пропадёт по дороге?
   – За двадцать с лишним лет такого ещё не бывало.
   – А домовой нам сможет готовить?
   – За отдельную плату.
   – А где покупают еду?
   – Рынок есть здесь. Рынок есть за воротами. Цены примерно те же. Но здесь – безопасней.
   – А какое нам отведут помещение?
   – Какое и всем. Две комнаты, нужный чулан. Там ванна, водопровод. Ватерклозет.
   – Для каждого?!
   – Что удивляетесь? Мы здесь не просто отбираем деньги. Если, кстати, помещение покажется маленьким, – можно прибавить ещё.
   – За отдельную плату?
   – Ну да, разумеется.
   – А можно увидеть Августа?
   Монах положил перо, посмотрел. Помолчал.
   – За те девять лет, что я здесь служу, я Властелина не видел ни разу.
   Опустил глаза, взял перо.
   – Так. Томас Локк Лей. Щека пробита. Теперь – кто вы?
   – Готлиб по прозвищу “Глаз”.
   – Готлиб Глаз. Шрамы есть? Покажите…
   – А я – человек, именуемый Нох.
   – Не воспримите, как обиду, но вы похожи на чёртика из табакерки. Или на часовщика.
   – Никаких обид. Я и есть – и то, и другое.
   – Всего хорошего, джентльмены. Брат Глабр проводит вас. Выбирайте любые комнаты из свободных.
   – Всего хорошего, добрые люди. Лёгкого вам дня.
   Обернувшись, я увидел, что наше оружие, связанное в охапку, и наш денежный мешок исчезают в мерцающем зеве квадратного люка. Крыса Сью, древний зелёный клинок, скрылся от моего взора. Притёршийся к руке, верный, надёжный и преданный друг, принявший на себя предназначенную мне пулю, а потом прыгнувший на шею загонщику, а потом – убивший Хосэ, – он был у меня отнят, он исчезал в чужом, незнакомом мне подземелье, и ощущение пустоты и беспомощности охватило меня в тот самый миг, когда я, отвернувшись, шагнул в неведомый мир, живущий по странным законам, и тонкая, липкая паутиночка страха пала на моё сердце, страха, который может ощутить любой человек, если будет внезапно обезоружен в опасной ситуации, пала – и сердце вздрогнуло, как от боли. Я шагнул, окунаясь, как в воду, в угрозу, и только лишь мысль о том, что нами предусмотрено ещё кое-что, делала этот страх преодолимым. Эта мысль была знанием того, что через час-другой по нашему следу придёт ещё человек, боец-одиночка, и заплатит за себя, как за одиночку, и поселится в Городе, так, что никто не будет знать, что мы, лишённые оружия, и он – одно целое. Забегая вперёд, скажу, что так и было: пришёл к воротам человек, молча выложил перед монахом деньги, и брат Глабр повёл его выбирать жилище, и никто не посчитал оружием четыре странные острые палочки, висящие на шнурке на его смуглой и жилистой шее. Они были расписаны выжженными на дереве непонятными знаками. Пёстрая коричневая пелеринка покрывала эти смертоносные иглы, которые даже искушённые в делах жизни и небытия монахи приняли за амулет.

ШКАТУЛКА С СЕКРЕТОМ

   Мы шли по сонному Городу, по брусчатке парада, покрытой утренними тенями. Спали дома, – очевидно, живущие в них привыкли вставать поздно, и только владельцы – или работники – местных трактиров медленно копошились, разводя огонь под буканами и котлами.
   Мне нужно было определить, угадать, в каком месте мог выбрать себе жильё небогатый пират, держащий в заложниках подростка, за которого он рассчитывал получить особенный выкуп. Наверное, подальше от лишних глаз, а следовательно, и от ворот. Подальше! И ноги несли меня по параду, а потом по проулкам, наугад, пока мы не упёрлись в тупик.
   – Здесь, – сказал я провожатому. – Мы желаем жить здесь.
   Он согласно кивнул и, указывая на значки, нанесённые на двери домов, стал объяснять, какие этажи и комнаты свободны. Мы поднялись и заняли три комнатки на втором этаже домика, стоящего в торце тупика: из их окон просматривался весь длинный, вымощенный каменными плитками проулок и стоящие вдоль него одинаковые дома. Очень удобное место.
   – Не самое удобное место, добрые господа, – вежливо сообщил нам маленький, с покрытым круглыми тёмными шрамиками лицом домовой. – Дом стоит выше уровня водяной трубы, поэтому здесь, чтобы набрать воды, нужно вручную качать водяной насос – он один на весь верхний этаж.
   – Но зато – здесь тихо, – заметил я.
   – Да, – грустно вздохнул мастер дома. – Сегодня – вы единственные жильцы…
   Мы хотели поскорее уединиться и обсудить дальнейшие действия, но человек с пёстрым лицом задержал нас:
   – Если к вам, добрые господа, придут нежеланные гости, – сказал он, – дайте мне знать об этом.
   – Вы что же, выпроводите их, – с нескрываемой иронией вставил Нох, окидывая взглядом тщедушную, похожую на его собственную, фигурку мастера дома.
   – Я – нет, – улыбнулся тот. – Но я вскину над нашей крышей тревожный флажок, и через минуту здесь будут воины Легиона. И уж они-то обеспечат покой, за который вы заплатили.
   – Вы полезете на крышу? – не унимался Нох.
   – Вовсе нет. Я сделаю это, не вставая со своего места. Но вот как я это сделаю – уже секрет. Не спрашивайте.
   – Хорошо, хорошо, – поспешно сказал Готлиб. – А не секрет, есть ли в Городе кузня, слесарня и вообще ремесленные люди?
   – Да, есть мастеровые цеха. Их несколько в Городе. Как только наткнётесь на домик, в котором железная дверь – смело входите: тут такой цех и есть. Ошибиться нельзя: там будет и звон молотов, и запах кузнечного угля. Вот, и будет что надобно – скажите мне. Я всё время внизу, у дверей.
   Он ушёл, а мы, собравшись в одной комнатке, стеснились у окна, выходящего в проулок, выложили на подоконник табачок, трубочки и не спеша закурили. Заструился дым большого капитанского коктейля, ароматный, тягучий. Его сине-розовые клубы, смешиваясь и вращаясь, перетекали, вываливались за окно. Потрескивали, сгорая, в жерлицах трубок табачные крошки. Где-то под полом скребла мышь.
   – Ну что же, – негромко сказал я. – Давайте определим, что нам известно об Августе.
   – Незаурядный человек, – заговорил так же негромко Готлиб, – который создал своего рода приют для удачливых пиратов. За громадную, по меркам непиратского мира, плату они получают здесь полный пансион, комфорт и безопасность. Человек-невидимка, обитающий в собственном дворце, отделённом от остального Города двойной стеной. По слухам, выходит иногда в простой одежде и, неузнаваемый, гуляет по своей империи. Увлекается собиранием шкатулок с секретом, головоломками и разными затейливыми редкостями. Некоторые пираты Адора заработали неплохие деньги, привозя ему с захваченных кораблей такие предметы.
   – Подожди, Глаз, – перебил я. – Выходит, они всё-таки встречались с ним?
   – Вот это интересно. Кое-кого он приглашал во дворец, но во время беседы или оставался в тени, или был в маске. И те, кто рассказывал потом о визите, говорили, что проходил он в громадной зале с камином, в которой стоял длиннющий стол со всей этой коллекцией редкостей.
   – Как такие пираты ему сообщали о себе?
   – Проще простого. Являлись к воротам и передавали стражнику принесённое. Его впускали в тот зал, с люком, и он там ожидал, пока предмет отнесут Властелину. Если тот был заинтересован – происходил торг. Чаще всего здесь же, у люка, из которого доставали деньги для расчёта. Но некоторых Август приглашал к себе.
   – Таким образом, – подытожил я, – выход у нас один. Нужно самим сделать предмет с загадкой, и такой, чтобы разгадать её было трудно. Только тогда Август предложит встречу, на которой можно будет высказать нашу просьбу о Малыше.
   Тут мы примолкли и, быстро взглянув друг на друга, улыбнулись: в соседний дом брат Глабр привёл нового жильца – невысокого, с отрешённым лицом, японца. Мы условились, что Тай не станет расспрашивать монахов о нашей троице, а только попросит отвести его туда, “где спокойно и тихо”. Конечно, он нас заметил в окне, но вида не подал. Теперь Тай был рядом.
   – Что ж, – радостным голосом выговорил я, сильно сжимая в руках горячую трубку. – Всё, как предполагали. Нох гуляет по Городу, смотрит и слушает. Тай наблюдает за всеми, кто будет появляться возле нас, определяя среди них Джованьолли или людей от него. А нам с Готлибом нужно придумать и изготовить для Властелина шкатулку с секретом. Но сначала покушаем, братцы.
   Легко было сказать – “придумать”! Изготовить-то ладно, умелых рук много на свете. Гораздо больше, чем светлых умов. Прошли три дня и две или три бессонные ночи, пока мы не наткнулись на идею и облик вещицы, секрет которой был так же прост, как и необычаен. Тайна его заключалась не в скрытом рычажке или кнопочке, какие обычно делаются в шкатулках. Я изготовил невысокий металлический цилиндр, состоящий из двух половинок. Когда одна своим краешком входила в другую, её прочно схватывали четыре защёлки. И открыть этот хитрый бочонок можно было, только нажав на эти четыре защёлки, нажав одновременно и нажав изнутри . Для этой цели внутри был помещён тяжёлый железный шар. Взяв цилиндр в руки, его нужно было сильно раскрутить, так, чтобы шар внутри летал бы столь быстро, чтобы одновременно коснулся бы всех защёлок. Тогда половинки можно было разъять. Искать же тайные рычажки или кнопочки можно было бесконечно: в бочонке их просто не было.
   Вернувшись домой, мы вручили маленькому приветливому домовому тяжёлый, в круглом картонном чехле, бочонок и попросили передать его Августу, в таинственный недоступный дворец.
   – Здесь, на футляре, всё написано, – сказал я угодливому человечку. – Кому это, что это и от кого.
   Потом поднялись в комнаты, быстро умылись, ещё быстрее поели и завалились спать.

ГЛАВА 11. ОШЕЙНИК И МЕЧ

   Теперь нам оставалось только ждать. Два дня мы провели в сладком и безмятежном безделье. Кушали, спали, играли в шахматы. Мне казалось, – что вот, наконец-то, пришли спокойные и мирные времена. Всё, всё хорошо. Можно выспаться на белом белье, отмыться тёплой водой – и пресной водой, не морской, в которой совсем не мылится мыло, отпустить сжатое в порыве и ожесточении сердце. Но – не судьба. Примчались нежданные, и закрутились бешеным вихрем события, о которых и помыслить-то было нельзя.
   Нет, не зря плакала Эвелин.

РОНИН

   Это был короткий, на полминуты, визит.
   – Легат, – голосом если не тревожным, то исполненным значительности, шепнул мне домовой, когда в проулке появился и зашагал к нашему дому человек при оружии.
   – Сам? Начальник Легиона Города?
   – Он. И похоже, что к нам.
   Да, к нам. Вошёл, поморгал узкими глазками, преодолевая неизбежные неудобства резкого перехода от солнечного яркого света в полумрак помещения. Постоял, положив руку на длинную, прямую рукоять странного, короткого и тонкого меча, – и вскинул, уставил вдруг прямо в меня взгляд чёрных, поблёскивающих глаз. Действительно, японец. Не соврали разносчики слухов. На Тая похож.
   – Случилось мне передать, – на сносном английском заговорил гость, – свёрток для Властелина. На свёртке было написано, что податель его – Томас Локк Лей, британец, капитан и владелец корабля под названьем “Дукат”.
   – Томас Локк – это я.
   Его маленькие тёмные глазки изумлённо уставились на меня. На лице появилась – нет, не улыбка, а скорее просто оскал. Обнажились чуть скошенные вперёд крупные жёлтые зубы. Выражение лица приняло оттенок брезгливости и досады.
   – Лживая свинья.
   – Что-что-о?
   – Болтливая, нахальная свинья. И даже не свинья ещё. Поросёнок. Да ты бы хоть бороду отрастил!
   Он вздохнул.
   – А я так надеялся встретить самого Локка. Отложил столько дел. Пришёл сюда. Сам…
   Повернулся и шагнул к выходу. И на выходе, не поворачивая головы, бросил ещё одну фразу:
   – Много теперь самозванцев, называющих себя Локками.
   Он прошёл сквозь дрожащий дверной проём, наполненный слепящим солнечным маревом и, резко выбрасывая кривоватые ножки, зашагал по переулку прочь, а от стен домов, как будто выйдя из камня, отделились несколько молчаливых и тёмных, при оружии, людей и поспешно и тихо двинулись следом, оставаясь на почтительном расстоянии.
   – Что это за чучело? – бросил я, вскипая.
   – А ведь это похвала тебе, Томас, – перебил меня, явно спеша утешить, Нох. – Слух о тебе бежит быстрее тебя!
   – Поди к чёрту, Нох, – с досадой бросил я в ответ. – Я не ребёнок, чтобы меня успокаивать!
   (С мольбой обращаюсь ко всем, кто сейчас эти строки читает. Будьте терпимы и бережны с теми, кто вам близок и дорог! Очень легко обидеть человека. Особенно – любящего вас, а потому – безответного. Конечно, можно себя обманывать тем, что минута размолвки пройдёт, и вы, успокоившись, найдёте слова и поступки, которые помогут восстановить добрые отношения. Мираж! Случается, – рок наносит внезапный удар и отнимает близкого вам человека. И вы с ужасом вдруг осознаёте, что просить прощения – не у кого.)
   Нешуточно разозлил меня кривоногий наш гость. Я повернулся и зашагал по жёлтой крашеной лестнице наверх. Ступени жалобно закричали под шагами нервными и тяжёлыми.
   – Я выколочу трубки, Томас! – добрым, приветливым голосом прокричал вслед мне старик.
   Он хорошо понимал, что через минуту мне станет стыдно за неуместную грубость, и я отправлюсь искать пути к извинению, и этой вот теплотой в голосе сообщал мне, что не нужно никаких извинений, что в сердце его нет обиды. А я, точно, уже досадовал на себя, припоминая, как вот так же напрасно наорал на бедного Оллиройса при абордаже у Чагоса, и как непросто было придумать потом тот вечер на вершине скалы, приведший нас к примирению. К тому подлинному примирению, что не на словах, а в душе. И я точно знал, что сейчас поднимется наверх, неся выколоченные трубочки, Нох, и я немедленно попрошу у него прощения.
   (Настойчиво мелькало тогда в мыслях моих это слово – “прощение”. Но я и помыслить не мог, что через миг оно обернётся прощанием . Навис рок над нами и соткал уже паутину непредвиденных, страшных событий.)
   Наверху, у раскрытого окна стоял Тай. Он был у нас, в наших комнатах! Тай ладонью слегка постукивал по подоконнику. Лицо его было невозмутимо, но тот, кто хоть немного его знал, увидев это постукивание, сказал бы, что Тай просто выведен из себя.
   – Ронин! – коротко выкрикнул он, увидев меня, и указал вслед уходящему Легату.
   – Как ты здесь оказался? – изумлённо спросил я его.
   Он помолчал, соображая, что означает моя вопросительная интонация, потом показал рукой.
   – По крышам – и через окно?
   Он кивнул. Поднялись по лестнице Готлиб и Нох, и наш странный японец, с выражением крайней брезгливости на лице, сообщил и для них: