Страница:
Ваш Литвинов».
Замечание Литвинова о дипломатической работе, которая только начинается, было, разумеется, некоторой гиперболой. За плечами у советской дипломатии были значительные победы. Тем не менее эти его слова имели глубокий смысл. На мировую арену выполз гитлеровский нацизм, Германия все громче заявляла о своем стремлении «переиграть» войну. Еще незрим был военный союз, который вскоре стал называться осью «Берлин – Рим – Токио», но опытный глаз дипломата уже видел возможность его возникновения.
В конце января 1934 года должен был состояться XVII съезд партии, шла большая подготовительная работа. Литвинова избрали делегатом на партийную конференцию Дзержинского района, а затем на Московскую конференцию, которая послала его делегатом на партийный съезд, где Литвинова избрали членом ЦК ВКП(б).
Потом Литвинов выступил на собрании партийного актива Наркоминдела с докладом о съезде.
Перед советской дипломатией возникла одна из самых сложных задач за всю ее историю – противостоять усилению гитлеровской Германии путем создания средств международной безопасности. На повестку дня встал вопрос о вступлении Советского Союза в Лигу наций.
Эта международная организация, созданная на Парижской мирной конференции в 1919–1920 годах, играла немалую роль в жизни народов. Верховодили в Лиге Франция и Англия, что придало ее деятельности явно выраженный антисоветский характер.
Приход Гитлера к власти заставил многих буржуазных политических деятелей другими глазами взглянуть на Советский Союз. Гитлеровская дипломатия начала разрушать Лигу наций, стремясь устранить со своего пути даже это слабое препятствие, расчистить дорогу к агрессии. Из Женевы отозвали немецких дипломатов старой школы. Представитель Германии на конференции по разоружению На-дольный, назначенный затем послом в Москве, был практически отстранен от дел. В Международную организацию труда из Берлина прибыл нацистский бонза, фюрер гитлеровского «Трудового фронта» Роберт Лей.
Свою дипломатическую деятельность вечно пьяный Лей начал с того, что избил портье Дворца наций и отобрал у Надольного его автомобиль, заявив ошарашенному шоферу: «Передайте послу Надольному, что он может поцеловать меня в задницу».
Другим дипломатическим представителем Германии в Женеве, выступающим в качестве эксперта по так называемым организациям, схожим с военными, был назначен группенфюрер СС Рейнхард Гейдрих, впоследствии палач Праги, в 1942 году казненный чешскими патриотами.
Весной 1933 года из Лиги вышла Япония, а осенью того же года – Германия. Гитлер и японское правительство были твердо убеждены, что Лига наций после их выхода окончательно развалится.
В тайных дипломатических канцеляриях и генеральных штабах империалистических государств уже готовили новую войну, а в Лиге наций властвовало преступное благодушие. Немецкий дипломат барон Путлиц писал: «В Женеве… царила своеобразная атмосфера чего-то искусственного и нереального. Космополитическая ярмарка тщеславия и хитросплетенных интриг находилась в странном контрасте к своему фону, которым служил старинный город Кальвина с его швейцарско-буржуазным уютом и трезвыми, строгими, пуританскими нравами… Дипломаты и делегаты со всего света чувствовали себя здесь великолепно, особенно в теплое время года, и вели себя как отдыхающие на первоклассном курорте, тем более что пребывание в Женеве оплачивалось щедрыми суточными. На бульваре у озера, где превосходительства и иные сановники со всех стран мира совершали свой гигиенический моцион, часто можно было наблюдать сцены, казалось заимствованные из венской оперетки… Здесь осведомлялись о здоровье мадам или о результатах последнего курса лечения от ожирения, обменивались сведениями относительно ассортимента вин и кулинарных тонкостей парижских или карлсбадских ресторанов, обсуждали последние скандалы в Каннах или Сан-Себастьяне, причем каждый из собеседников со всей мыслимой деликатностью избегал разговоров на какую-либо серьезную тему, которая могла бы быть неприятна для другого».
И вот в это время Советский Союз, который не раз резко высказывался о деятельности Лиги наций, решил поддержать ее, вдохнуть в нее свежие силы, заставить служить делу сохранения мира. Это был поворот, свойственный гибкой советской дипломатии, действовавшей не прямолинейно, а диалектически, сообразуясь с мировой обстановкой.
В конце мая 1934 года Литвинов выступил на заседании Генеральной комиссии Конференции по разоружению в Женеве. Речь советского дипломата, в которой была изложена ясная программа мира, вызвала широкие отклики. Известный еженедельник «Журналь де насьон» писал: «Ничто не может так продемонстрировать глубокую эволюцию европейской политики, как то нетерпеливое ожидание, которое предшествовало выступлению Литвинова… Конференция по разоружению и общественное мнение рассчитывают на советскую делегацию, чтобы найти выход из того тупика, в котором конференция находится». Автор татьи назвал речь Литвинова «актом величайшей важности», писал, что она «явилась кандидатской речью Советского Союза перед Лигой наций. Лига наций может спокойно заявить: „Дигнус эст энтраре!“ – „Достоин войти“.
Но не столько Советский Союз нуждался в этой организации, сколько сама Лига была кровно заинтересована в том, чтобы СССР поддержал ее своим авторитетом.
По уставу государство, пожелавшее вступить в Лигу наций, должно было подать заявление – просьбу о приеме, ответить на вопросы, поставленные Лигой, обязаться принять ее устав. Затем просьба поступала в Шестую, или Политическую, комиссию, которая решала, достойно или недостойно то или иное государство быть принятым. При голосовании минимум две трети голосов должно было быть подано за вступление, в противном случае в приеме отказывали.
Советский Союз не мог позволить себе пройти все эти процедуры. В случае отказа престижу Советского Союза был бы нанесен удар. Врагов у СССР было немало, а их силы, приведенные тогда в действие, многолики и значительны. В этих условиях советская дипломатия должна была проявить максимум гибкости и изобретательности.
Многие государственные и политические деятели на Западе понимали, что в сложившихся условиях укрепление авторитета Лиги наций необходимо. К ним в первую очередь принадлежали Луи Барту – министр иностранных дел Франции и его чехословацкий коллега Эдуард Бенеш.
Литвинову и до 1934 года не раз доводилось встречаться с Бенешем и Барту. Максим Максимович мог рассчитывать на министра иностранных дел славянской страны. Бенеш при всей своей непоследовательности уже реально представлял, какую угрозу для Чехословакии представляет нацистская Германия.
Отношения с Барту были сложнее. В Советском Союзе не забыли его резко отрицательную роль в Генуе, его антисоветские комбинации, которые немало способствовали политической изоляции нашей страны. Но меняются времена, а обстоятельства заставляют пересматривать свои взгляды. После 1933 года Барту стал одним из самых последовательных сторонников сближения с Советским Союзом. Литвинов поверил в способность Барту послужить делу укрепления Лиги наций, спасения ее от окончательного развала. Не случайно гитлеровская разведка при помощи иностранных наемников вскоре организовала убийство Барту. Он погиб в Марселе вместе с югославским королем Александром I.
Литвинов прямо высказал Барту и Бенешу позицию Советского Союза:
– Мы не будем просить Лигу наций принять нас. Если вы считаете, что это необходимо для укрепления Лиги, проделайте всю необходимую работу. Пусть Советский Союз попросят о вступлении. И мы пойдем вам навстречу.
В Лигу наций входило пятьдесят одно государство. За страну, вступающую в Лигу, должны были проголосовать не менее двух третей ее членов, то есть тридцать четыре государства. Среди тех, кто особенно противился приему СССР, были такие страны, как Швейцария, Португалия, Аргентина, Нидерланды, Бельгия. О «серьезности» их доводов можно судить по аргументам, которыми пользовался, например, представитель Аргентины. В период октябрьских событий 1917 года в Петрограде какие-то уголовники украли у третьего секретаря аргентинского посольства два чемодана. Аргентинский дипломат примчался в Смольный, заявил о пропаже, но в те дни были дела поважнее, чем личные пожитки дипломата. Чемоданов не нашли. Аргентинец страшно возмутился. И вот теперь в Лиге наций его соотечественник выступил в Политической комиссии с заявлением, что будет голосовать против, ибо в этой стране не умеют защищать частную собственность.
Правительство Финляндии, проводившее тогда антисоветскою политику, заявило, что Финляндия будет голосовать против принятия Советского Союза. Советский полпред в Хельсинки Штейн получил указание протестовать против такой политики финляндского правительства и заявить, что «финны держат камень за пазухой». Видимо, Штейн передал эти слова в несколько смягченной форме. Крестинский, замещавший тогда Литвинова в Москве, послал Штейну указание дословно передать мнение Советского правительства, дал понять, что фраза о «камне за пазухой» принадлежит высшему руководству Советского Союза, и просил полпреда доложить об исполнении. Демарш советской дипломатии помог, финны сняли свои возражения.
15 сентября 1934 года тридцать делегатов Лиги наций обратились к Советскому правительству с телеграммой, в которой содержалось приглашение СССР вступить в Лигу и «принести свое ценное сотрудничество». Делегаты еще четырех стран обычным дипломатическим путем сообщили о своем решении голосовать за принятие Советского Союза. В тот же день Советское правительство ответило письмом на имя председателя Ассамблеи. СССР, гласил ответ, никогда не оставался глухим к предложениям международного сотрудничества в интересах мира и готов стать членом Лиги.
И вот 18 сентября советская делегация должна была предстать перед Лигой наций и пройти формальную процедуру приема. Делегация состояла из трех членов: Максима Максимовича Литвинова, Владимира Петровича Потемкина, полпреда в Италии, и Бориса Ефимовича Штейна полпреда в Финляндии.
Литвинов решил, что советская делегация явится в Женеву перед самым голосованием. Но как сделать так, чтобы быть в Женеве и вместе с тем не быть? Решению этой сложной проблемы помог географический фактор. Женева – город швейцарский, но он со всех сторон окружен французской территорией, и лишь узкая полоска земли соединяет его со Швейцарией. На другом берегу Женевского озера находится французский курорт Эвиан. Вот туда-то и уехал Литвинов вместе с Потемкиным. Штейну в Хельсинки была дана телеграмма с указанием выехать в Женеву. Но в Берлине Штейн получил вторую телеграмму с предложением не появляться в Женеве до 18 сентября.
Положение, однако, осложнялось тем, что поезд из Берлина в Женеву прибывал в двенадцать часов дня, а голосование в Лиге наций было назначено на шесть часов вечера. Штейна хорошо знали в Женеве, где он не раз бывал членом советской делегации на конференциях по разоружению. Штейн весьма остроумно вышел из положения. Дежурившие на вокзале в Женеве журналисты, конечно, узнали его. Но когда они явились к нему в номер гостиницы, Борис Ефимович твердо заявил: «Советский делегат Штейн, к величайшему сожалению, еще не приехал». Опешившие журналисты ретировались.
О том, что происходило в это время в Эвиане, рассказывает жена Максима Максимовича Айви Вальтеровна Литвинова: «В тот день, 18 сентября, Максим Максимович был весь в напряжении, но тщательно скрывал это. Один раз только ему изменило спокойствие, когда в Эвиане неожиданно появился временный поверенный в делах СССР во Франции опытный дипломат Марсель Розенберг, полагавший, что он может быть полезен.
– Зачем вы приехали? – спросил Литвинов. – Я вас не вызывал.
Такая реакция на приезд Розенберга объяснялась не только тем, что он без разрешения приехал в Эвиан. Незадолго до описываемых событий в Париже скончался советский полпред Валериан Савельевич Довгалевский, пользовавшийся большим уважением Литвинова. Розенберг, оставшийся в Париже поверенным в делах, послал Максиму Максимовичу следующую шифрованную телеграмму: «В газетах муссируются слухи о моем назначении полпредом. Надо ли эти слухи опровергать?» Литвинов ответил кратко: «Такие слухи и опровергать не следует».
Розенберг былотправлен обратно в Париж.
Максим Максимович просматривал газеты, задумчиво расхаживал по комнате, потом предложил пойти в кино, чтобы скоротать время. Мы ушли смотреть какой-то очередной боевик.
На обратном пути из кинотеатра мы зашли в Луна-парк, Литвинов, как бы про себя, сказал: «Неужели Бенеш подведет меня?» Когда настало время ехать в Женеву, казалось, что Максим Максимович уже совсем успокоился».
Эвиан находится в десяти минутах езды от Женевы. В точно назначенное время у подъезда отеля Литвинова ждал автомобиль. В женевском отеле ровно в пять часов к нему должен был явиться церемониймейстер Лиги и пригласить во Дворец наций. Штейн вспоминал: «По дороге из отеля церемониймейстер рассказал нам о ритуале, который сопровождается прием в Лигу наций. Мы войдем в салон,который ведет непосредственно в зал, где происходит заседание. После голосования счетчики огласят результаты, а затем председатель заявит, что на основании такого-то параграфа устава Советский Союз вступает в Лигу наций. Затем председатель скажет, что он приветствует вступление такого могучего государства, как Советский Союз, в Лигу наций, произнесет соответствующую речь и закончит ее следующими словами: „И я приглашаю господ советских делегатов занять в Лиге наций их места“. Именно в этот момент распахнутся двери, и три советских делегата войдут в зал.
Мы приехали в назначенное время, нас провели в круглый зал, а затем подвели к двери зала заседаний. Церемониймейстер очень волновался, несколько раз открывал дверь. Когда он еще раз открыл дверь, Максим Максимович, Потемкин и я вошли в зал заседания. Литвинов спокойно прошел через весь зал и занял свое место. Вся Лига наций смотрела в нашу сторону. Нам приветственно кивали головами. Это было эффектное зрелище. Когда мы уселись на свои места, председатель уже огласил результаты голосования, но свою речь еще не успел закончить. Он не сообразил, что ему не следует зачитывать последнюю фразу речи, и провозгласил: «Я приглашаю господ советских делегатов занять свои места». А мы уже сидели на своих местах».
Один из журналистов не преминул воспользоваться этим фактом. Он сказал, что большевики и на этот раз себя показали. Не дожидаясь приглашения, они вошли в зал.
Но это заявление отражало лишь разочарование и растерянность тех кругов, которые не желали вступления Советского Союза в Лигу наций. Авторитет социалистической страны был уже настолько высок, что подавляющее большинство стран проголосовало за ее вступление в Лигу. Это был еще один триумф миролюбивой внешней политики Советского государства, еще одно свидетельство его непрерывно возрастающего влияния на ход мировых событий.
После завершения торжественного ритуала выступил Литвинов. Он с благодарностью отметил инициативу французского правительства, предложившего пригласить Советский Союз в Лигу наций, сказал теплые слова по адресу Барту, поблагодарил Бенеша за искренние усилия. Литвинов сразу же предупредил, что откровенно скажет, почему лишь на пятнадцатом году существования Лиги наций в нее принят Советский Союз. Те, кто создавал Лигу наций, призванную стать инструментом мира, не желали, чтобы этот мир был распространен на новое, Советское государство. Они желали гибели этого государства. Жизнь, однако, показала незыблемую прочность Советского Союза.
Литвинов не скрыл, что СССР не может солидаризироваться со всеми решениями Лиги наций и считает ее устав далеко не совершенным. В частности, 12-я и 15-я статьи в некоторых случаях легализуют войну, а 23-я не предусматривает расового равноправия всех народов. Он сказал, что Советскому Союзу вполне понятна идея объединения наций, ибо СССР сам по себе – Лига наций, в нем проживает 185 народностей. «Я беру на себя смелость утверждать, что никогда и нигде народности не сосуществовали так мирно в рамках единого государства, не развивались так свободно в культурном отношении, не пользовались такой свободой национальной культуры вообще и языка в частности. Ни в одной другой стране не преследуется и не искореняется так решительно проявление расовых и национальных предрассудков, как это имеет место в Советском Союзе. В смысле равенства прав в Союзе нет ни национальных большинств, ни национальных меньшинств, ибо ни одна народность ни в теории, ни на практике не имеет меньших прав и меньших возможностей развития культурного и экономического, чем другая».
Литвинов изложил ленинские принципы мирного сосуществования, сказал о грозных тенденциях в мировой обстановке: силы войны мобилизуются и готовят новую мировую бойню. Пусть никто не думает, что Советский Союз переоценивает Лигу наций и ее возможности в этой сложной ситуации.
«Господа! – заявил Литвинов. – Я далек от преувеличения возможностей и средств Лиги наций по организации мира. Я, может быть, больше, чем кто-либо из вас, сознаю ограниченность этих средств. Я знаю, что Лига наций не имеет в своем распоряжении средств полного упразднения войн. Я убежден, однако, в том, что при твердой воле и дружном сотрудничестве всех ее членов весьма многое может быть сделано, и в каждый данный момент, для максимального уменьшения шансов войны. Но это является достаточно почетной и благородной задачей, осуществление которой принесет неисчислимые блага человечеству».
Вступление СССР в Лигу наций вызвало большой отклик во всем мире. Письма и телеграммы в Москву, в адрес советской делегации в Женеве еще раз показали, что трудящиеся всех стран связывали с Советским Союзом свои надежды на сохранение мира. Вот лишь некоторые из этих многочисленных посланий.
От имени 16 тысяч членов организации друзей СССР в Нидерландах секретарь этой организации Винтер телеграфировал Литвинову: «По поручению широких кругов нидерландской общественности, массовых митингов в Амстердаме, Роттердаме и в других городах мы выражаем свое возмущение позицией представителя нидерландского правительства, который голосовал против принятия СССР в Лигу наций».
Телеграмма из Цюриха: «Цюрихские рабочие шлют испытанному борцу за мир во всем мире и разоружение горячие братские приветы. Решительно клеймим воинственную позицию реакционного швейцарского правительства».
Всемирный женский комитет с радостью приветствовал вступление нашей страны в Лигу наций: «Советский Союз – величайший фактор в борьбе за мир».
Телеграммы прислали Бернард Шоу, Генрих Манн, Альберт Эйнштейн, министр иностранных дел Румынии Титулеску, американские политические деятели полковник Хауз и Генри Стимсон, английский деятель Филипп Ноэль-Бекер, Эдуард Эррио и другие государственные деятели Франции.
Множество телеграмм и писем было направлено лично Литвинову. Одно из них стоит привести полностью, ибо оно принадлежит замечательному русскому гуманисту, снискавшему широкую известность далеко за пределами своей родины. Речь идет о письме Николая Александровича Рубакина, который в те годы был директором Международного института психологии в Лозанне:
«Многоуважаемый Максим Максимович, позвольте мне в Вашем лице горячо приветствовать вхождение СССР в Лигу наций.
Как старый социалист, как убежденный сторонник мира между народами, я не могу не радоваться этому вхождению, и не потому, что считаю Лигу наций каким-то порогом рая, а потому, что в приглашении ею СССР вижу крупнейшую победу мирной политики Советского Союза над империалистической политикой государств капиталистических.
Приглашение СССР в Лигу наций показывает и то, до какой степени выросла мощь того государства, в котором при сознательной поддержке трудящихся строится культура социалистическая…
Крепко жму Вам руку.
Николай Рубакин».
Сразу же после вступления в Лигу наций представителю Советского Союза предоставили пост заместителя генерального секретаря Лиги.
Тогда Советский Союз был единственной социалистической страной. Два мира были представлены во Дворце наций: пятьдесят одно буржуазное государство и одно социалистическое. – Да и техника была не столь совершенна, как сейчас. Далеко не всегда можно было надеяться на немедленное получение инструкций своего правительства, большей частью требовалось принимать решение на месте, незамедлительно.
Один из крупнейших буржуазных историков, американский ученый Генри Роберте, писал о Литвинове: «На международных конференциях Лиги наций его плотная непролетарская фигура излучала здравый смысл и деловитость».
Максим Максимович своим внешним видом и впрямь мог сойти за вполне респектабельного буржуазного дипломата. Кстати, в свое время Литвинов вынужден был публично разъяснить, почему советский дипломат должен хорошо одеваться. В середине 20-х годов в Наркоминдел приходили письма, в которых выражалось недоумение по поводу того, что советские дипломаты на приемах появляются во фраках. «Не обуржуазивание ли это?» – спрашивали авторы писем. Максим Максимович выступил со статьей в «Вечерней Москве», объяснил, что дипломат, представляющий социалистическое государство и общающийся с иностранными государственными деятелями, должен носить фрак. Его мировоззрение от этого не изменится.
Литвинов доказал это в полной мере. Буржуазные исследователи истории Лиги наций немало писали о наступательной силе советской дипломатии. Ф. Р. Уолтерс следующим образом характеризует советского наркома: «Длинную серию его заявлений и речей в Ассамблее, Совете, на конференциях и в комитетах Лиги наций едва ли можно сегодня читать без удивленного восхищения. Ничто в анналах Лиги не сравнится с ними по откровенности… и точной оценке каждой ситуации. Ни одно современное заявление не достигает степени столь оправданного критицизма и совершенного предвидения».
Выступления Литвинова в Лиге наций всегда были событием, и недруги Советского Союза боялись советского дипломата. Если какой-нибудь оратор начинал клеветать на СССР, Литвинов тут же просил слова и давал беспощадный отпор, своим сарказмом, железной логикой фактов уничтожая противника. Многие просто не рисковали выступать при Литвинове, ждали, пока он уедет из Женевы, оставив вместо себя второго делегата.
Сила Литвинова, разумеется, объясняется не только его личными качествами. Он с такой уверенностью вел смелый и беспощадный поединок с буржуазными дипломатами именно потому, что представлял социалистическое государство, неизменной целью которого было обеспечить мир всем народам. Когда же трудящиеся Советской страны превратили отсталую Россию в мощное социалистическое государство, фундамент, на котором советская дипломатия строила свои внешнеполитические концепции, стал еще более прочным.
Характеризуя деятельность Литвинова в Лиге наций, А. И. Микоян говорил: [40]«На европейской арене в Лиге наций Литвинов превосходил крупнейших буржуазных дипломатов. В сущности, он опрокинул корифеев буржуазной дипломатии. Лига наций была новым этапом нашей Дипломатии. Мы выступили на равных с крупнейшими буржуазными странами, которые незадолго до нашего вступления в Лигу наций вообще не хотели признавать нас. Формула определения агрессора, созданная Литвиновым, – это классическая формула».
Пятилетие, с 1934 года до сентября 1939 года, когда гитлеровская Германия развязала вторую мировую войну, было насыщено полными драматизма событиями, отмечено сложнейшими ситуациями и проблемами, решение которых требовало исключительной мобильности, твердости, умения проникать в коварные замыслы противника и разоблачать его, маневрируя и наступая.
В те годы Литвинов часто бывал в Женеве. Путь туда лежал через Берлин. Когда возникала в том крайняя необходимость, он задерживался в германской столице ровно столько, сколько было нужно для официальных бесед. На вокзале его встречали сотрудники советского полпредства, иностранные журналисты, аккредитованные в Берлине, просили интервью. Литвинов отшучивался, вежливо улыбался, но интервью давал редко. Гестаповцы и эсэсовцы, заполнявшие перрон, торчали там, пока не отойдет поезд. Примерно с конца 1935 года Литвинов предпочитал ездить в Женеву не через Берлин, а через Вену, иногда во время этих поездок заезжал в Карловы Вары, вызывал туда советских дипломатов на совещание.
Образ жизни Литвинова в Женеве не изменился. Он останавливался, правда, не в «Бритиш пансионат», а в отеле «Ричмонд», который стал резиденцией советских дипломатов. В остальном все осталось по-старому. Вечера, как обычно, проходили в подготовке к выступлениям. Свои выступления Литвинов давал просматривать Эндрю Ротштейну, английскому коммунисту, в те годы корреспонденту ТАСС в Женеве. Ротштейн вспоминает: «Передав мне свою речь, Максим Максимович говорил: „Если найдете неудачное место, если вам что-нибудь режет слух, если вы считаете, что какое-либо положение в речи надо улучшить, изменить или вычеркнуть, скажите“.
Замечание Литвинова о дипломатической работе, которая только начинается, было, разумеется, некоторой гиперболой. За плечами у советской дипломатии были значительные победы. Тем не менее эти его слова имели глубокий смысл. На мировую арену выполз гитлеровский нацизм, Германия все громче заявляла о своем стремлении «переиграть» войну. Еще незрим был военный союз, который вскоре стал называться осью «Берлин – Рим – Токио», но опытный глаз дипломата уже видел возможность его возникновения.
В конце января 1934 года должен был состояться XVII съезд партии, шла большая подготовительная работа. Литвинова избрали делегатом на партийную конференцию Дзержинского района, а затем на Московскую конференцию, которая послала его делегатом на партийный съезд, где Литвинова избрали членом ЦК ВКП(б).
Потом Литвинов выступил на собрании партийного актива Наркоминдела с докладом о съезде.
Перед советской дипломатией возникла одна из самых сложных задач за всю ее историю – противостоять усилению гитлеровской Германии путем создания средств международной безопасности. На повестку дня встал вопрос о вступлении Советского Союза в Лигу наций.
Эта международная организация, созданная на Парижской мирной конференции в 1919–1920 годах, играла немалую роль в жизни народов. Верховодили в Лиге Франция и Англия, что придало ее деятельности явно выраженный антисоветский характер.
Приход Гитлера к власти заставил многих буржуазных политических деятелей другими глазами взглянуть на Советский Союз. Гитлеровская дипломатия начала разрушать Лигу наций, стремясь устранить со своего пути даже это слабое препятствие, расчистить дорогу к агрессии. Из Женевы отозвали немецких дипломатов старой школы. Представитель Германии на конференции по разоружению На-дольный, назначенный затем послом в Москве, был практически отстранен от дел. В Международную организацию труда из Берлина прибыл нацистский бонза, фюрер гитлеровского «Трудового фронта» Роберт Лей.
Свою дипломатическую деятельность вечно пьяный Лей начал с того, что избил портье Дворца наций и отобрал у Надольного его автомобиль, заявив ошарашенному шоферу: «Передайте послу Надольному, что он может поцеловать меня в задницу».
Другим дипломатическим представителем Германии в Женеве, выступающим в качестве эксперта по так называемым организациям, схожим с военными, был назначен группенфюрер СС Рейнхард Гейдрих, впоследствии палач Праги, в 1942 году казненный чешскими патриотами.
Весной 1933 года из Лиги вышла Япония, а осенью того же года – Германия. Гитлер и японское правительство были твердо убеждены, что Лига наций после их выхода окончательно развалится.
В тайных дипломатических канцеляриях и генеральных штабах империалистических государств уже готовили новую войну, а в Лиге наций властвовало преступное благодушие. Немецкий дипломат барон Путлиц писал: «В Женеве… царила своеобразная атмосфера чего-то искусственного и нереального. Космополитическая ярмарка тщеславия и хитросплетенных интриг находилась в странном контрасте к своему фону, которым служил старинный город Кальвина с его швейцарско-буржуазным уютом и трезвыми, строгими, пуританскими нравами… Дипломаты и делегаты со всего света чувствовали себя здесь великолепно, особенно в теплое время года, и вели себя как отдыхающие на первоклассном курорте, тем более что пребывание в Женеве оплачивалось щедрыми суточными. На бульваре у озера, где превосходительства и иные сановники со всех стран мира совершали свой гигиенический моцион, часто можно было наблюдать сцены, казалось заимствованные из венской оперетки… Здесь осведомлялись о здоровье мадам или о результатах последнего курса лечения от ожирения, обменивались сведениями относительно ассортимента вин и кулинарных тонкостей парижских или карлсбадских ресторанов, обсуждали последние скандалы в Каннах или Сан-Себастьяне, причем каждый из собеседников со всей мыслимой деликатностью избегал разговоров на какую-либо серьезную тему, которая могла бы быть неприятна для другого».
И вот в это время Советский Союз, который не раз резко высказывался о деятельности Лиги наций, решил поддержать ее, вдохнуть в нее свежие силы, заставить служить делу сохранения мира. Это был поворот, свойственный гибкой советской дипломатии, действовавшей не прямолинейно, а диалектически, сообразуясь с мировой обстановкой.
В конце мая 1934 года Литвинов выступил на заседании Генеральной комиссии Конференции по разоружению в Женеве. Речь советского дипломата, в которой была изложена ясная программа мира, вызвала широкие отклики. Известный еженедельник «Журналь де насьон» писал: «Ничто не может так продемонстрировать глубокую эволюцию европейской политики, как то нетерпеливое ожидание, которое предшествовало выступлению Литвинова… Конференция по разоружению и общественное мнение рассчитывают на советскую делегацию, чтобы найти выход из того тупика, в котором конференция находится». Автор татьи назвал речь Литвинова «актом величайшей важности», писал, что она «явилась кандидатской речью Советского Союза перед Лигой наций. Лига наций может спокойно заявить: „Дигнус эст энтраре!“ – „Достоин войти“.
Но не столько Советский Союз нуждался в этой организации, сколько сама Лига была кровно заинтересована в том, чтобы СССР поддержал ее своим авторитетом.
По уставу государство, пожелавшее вступить в Лигу наций, должно было подать заявление – просьбу о приеме, ответить на вопросы, поставленные Лигой, обязаться принять ее устав. Затем просьба поступала в Шестую, или Политическую, комиссию, которая решала, достойно или недостойно то или иное государство быть принятым. При голосовании минимум две трети голосов должно было быть подано за вступление, в противном случае в приеме отказывали.
Советский Союз не мог позволить себе пройти все эти процедуры. В случае отказа престижу Советского Союза был бы нанесен удар. Врагов у СССР было немало, а их силы, приведенные тогда в действие, многолики и значительны. В этих условиях советская дипломатия должна была проявить максимум гибкости и изобретательности.
Многие государственные и политические деятели на Западе понимали, что в сложившихся условиях укрепление авторитета Лиги наций необходимо. К ним в первую очередь принадлежали Луи Барту – министр иностранных дел Франции и его чехословацкий коллега Эдуард Бенеш.
Литвинову и до 1934 года не раз доводилось встречаться с Бенешем и Барту. Максим Максимович мог рассчитывать на министра иностранных дел славянской страны. Бенеш при всей своей непоследовательности уже реально представлял, какую угрозу для Чехословакии представляет нацистская Германия.
Отношения с Барту были сложнее. В Советском Союзе не забыли его резко отрицательную роль в Генуе, его антисоветские комбинации, которые немало способствовали политической изоляции нашей страны. Но меняются времена, а обстоятельства заставляют пересматривать свои взгляды. После 1933 года Барту стал одним из самых последовательных сторонников сближения с Советским Союзом. Литвинов поверил в способность Барту послужить делу укрепления Лиги наций, спасения ее от окончательного развала. Не случайно гитлеровская разведка при помощи иностранных наемников вскоре организовала убийство Барту. Он погиб в Марселе вместе с югославским королем Александром I.
Литвинов прямо высказал Барту и Бенешу позицию Советского Союза:
– Мы не будем просить Лигу наций принять нас. Если вы считаете, что это необходимо для укрепления Лиги, проделайте всю необходимую работу. Пусть Советский Союз попросят о вступлении. И мы пойдем вам навстречу.
В Лигу наций входило пятьдесят одно государство. За страну, вступающую в Лигу, должны были проголосовать не менее двух третей ее членов, то есть тридцать четыре государства. Среди тех, кто особенно противился приему СССР, были такие страны, как Швейцария, Португалия, Аргентина, Нидерланды, Бельгия. О «серьезности» их доводов можно судить по аргументам, которыми пользовался, например, представитель Аргентины. В период октябрьских событий 1917 года в Петрограде какие-то уголовники украли у третьего секретаря аргентинского посольства два чемодана. Аргентинский дипломат примчался в Смольный, заявил о пропаже, но в те дни были дела поважнее, чем личные пожитки дипломата. Чемоданов не нашли. Аргентинец страшно возмутился. И вот теперь в Лиге наций его соотечественник выступил в Политической комиссии с заявлением, что будет голосовать против, ибо в этой стране не умеют защищать частную собственность.
Правительство Финляндии, проводившее тогда антисоветскою политику, заявило, что Финляндия будет голосовать против принятия Советского Союза. Советский полпред в Хельсинки Штейн получил указание протестовать против такой политики финляндского правительства и заявить, что «финны держат камень за пазухой». Видимо, Штейн передал эти слова в несколько смягченной форме. Крестинский, замещавший тогда Литвинова в Москве, послал Штейну указание дословно передать мнение Советского правительства, дал понять, что фраза о «камне за пазухой» принадлежит высшему руководству Советского Союза, и просил полпреда доложить об исполнении. Демарш советской дипломатии помог, финны сняли свои возражения.
15 сентября 1934 года тридцать делегатов Лиги наций обратились к Советскому правительству с телеграммой, в которой содержалось приглашение СССР вступить в Лигу и «принести свое ценное сотрудничество». Делегаты еще четырех стран обычным дипломатическим путем сообщили о своем решении голосовать за принятие Советского Союза. В тот же день Советское правительство ответило письмом на имя председателя Ассамблеи. СССР, гласил ответ, никогда не оставался глухим к предложениям международного сотрудничества в интересах мира и готов стать членом Лиги.
И вот 18 сентября советская делегация должна была предстать перед Лигой наций и пройти формальную процедуру приема. Делегация состояла из трех членов: Максима Максимовича Литвинова, Владимира Петровича Потемкина, полпреда в Италии, и Бориса Ефимовича Штейна полпреда в Финляндии.
Литвинов решил, что советская делегация явится в Женеву перед самым голосованием. Но как сделать так, чтобы быть в Женеве и вместе с тем не быть? Решению этой сложной проблемы помог географический фактор. Женева – город швейцарский, но он со всех сторон окружен французской территорией, и лишь узкая полоска земли соединяет его со Швейцарией. На другом берегу Женевского озера находится французский курорт Эвиан. Вот туда-то и уехал Литвинов вместе с Потемкиным. Штейну в Хельсинки была дана телеграмма с указанием выехать в Женеву. Но в Берлине Штейн получил вторую телеграмму с предложением не появляться в Женеве до 18 сентября.
Положение, однако, осложнялось тем, что поезд из Берлина в Женеву прибывал в двенадцать часов дня, а голосование в Лиге наций было назначено на шесть часов вечера. Штейна хорошо знали в Женеве, где он не раз бывал членом советской делегации на конференциях по разоружению. Штейн весьма остроумно вышел из положения. Дежурившие на вокзале в Женеве журналисты, конечно, узнали его. Но когда они явились к нему в номер гостиницы, Борис Ефимович твердо заявил: «Советский делегат Штейн, к величайшему сожалению, еще не приехал». Опешившие журналисты ретировались.
О том, что происходило в это время в Эвиане, рассказывает жена Максима Максимовича Айви Вальтеровна Литвинова: «В тот день, 18 сентября, Максим Максимович был весь в напряжении, но тщательно скрывал это. Один раз только ему изменило спокойствие, когда в Эвиане неожиданно появился временный поверенный в делах СССР во Франции опытный дипломат Марсель Розенберг, полагавший, что он может быть полезен.
– Зачем вы приехали? – спросил Литвинов. – Я вас не вызывал.
Такая реакция на приезд Розенберга объяснялась не только тем, что он без разрешения приехал в Эвиан. Незадолго до описываемых событий в Париже скончался советский полпред Валериан Савельевич Довгалевский, пользовавшийся большим уважением Литвинова. Розенберг, оставшийся в Париже поверенным в делах, послал Максиму Максимовичу следующую шифрованную телеграмму: «В газетах муссируются слухи о моем назначении полпредом. Надо ли эти слухи опровергать?» Литвинов ответил кратко: «Такие слухи и опровергать не следует».
Розенберг былотправлен обратно в Париж.
Максим Максимович просматривал газеты, задумчиво расхаживал по комнате, потом предложил пойти в кино, чтобы скоротать время. Мы ушли смотреть какой-то очередной боевик.
На обратном пути из кинотеатра мы зашли в Луна-парк, Литвинов, как бы про себя, сказал: «Неужели Бенеш подведет меня?» Когда настало время ехать в Женеву, казалось, что Максим Максимович уже совсем успокоился».
Эвиан находится в десяти минутах езды от Женевы. В точно назначенное время у подъезда отеля Литвинова ждал автомобиль. В женевском отеле ровно в пять часов к нему должен был явиться церемониймейстер Лиги и пригласить во Дворец наций. Штейн вспоминал: «По дороге из отеля церемониймейстер рассказал нам о ритуале, который сопровождается прием в Лигу наций. Мы войдем в салон,который ведет непосредственно в зал, где происходит заседание. После голосования счетчики огласят результаты, а затем председатель заявит, что на основании такого-то параграфа устава Советский Союз вступает в Лигу наций. Затем председатель скажет, что он приветствует вступление такого могучего государства, как Советский Союз, в Лигу наций, произнесет соответствующую речь и закончит ее следующими словами: „И я приглашаю господ советских делегатов занять в Лиге наций их места“. Именно в этот момент распахнутся двери, и три советских делегата войдут в зал.
Мы приехали в назначенное время, нас провели в круглый зал, а затем подвели к двери зала заседаний. Церемониймейстер очень волновался, несколько раз открывал дверь. Когда он еще раз открыл дверь, Максим Максимович, Потемкин и я вошли в зал заседания. Литвинов спокойно прошел через весь зал и занял свое место. Вся Лига наций смотрела в нашу сторону. Нам приветственно кивали головами. Это было эффектное зрелище. Когда мы уселись на свои места, председатель уже огласил результаты голосования, но свою речь еще не успел закончить. Он не сообразил, что ему не следует зачитывать последнюю фразу речи, и провозгласил: «Я приглашаю господ советских делегатов занять свои места». А мы уже сидели на своих местах».
Один из журналистов не преминул воспользоваться этим фактом. Он сказал, что большевики и на этот раз себя показали. Не дожидаясь приглашения, они вошли в зал.
Но это заявление отражало лишь разочарование и растерянность тех кругов, которые не желали вступления Советского Союза в Лигу наций. Авторитет социалистической страны был уже настолько высок, что подавляющее большинство стран проголосовало за ее вступление в Лигу. Это был еще один триумф миролюбивой внешней политики Советского государства, еще одно свидетельство его непрерывно возрастающего влияния на ход мировых событий.
После завершения торжественного ритуала выступил Литвинов. Он с благодарностью отметил инициативу французского правительства, предложившего пригласить Советский Союз в Лигу наций, сказал теплые слова по адресу Барту, поблагодарил Бенеша за искренние усилия. Литвинов сразу же предупредил, что откровенно скажет, почему лишь на пятнадцатом году существования Лиги наций в нее принят Советский Союз. Те, кто создавал Лигу наций, призванную стать инструментом мира, не желали, чтобы этот мир был распространен на новое, Советское государство. Они желали гибели этого государства. Жизнь, однако, показала незыблемую прочность Советского Союза.
Литвинов не скрыл, что СССР не может солидаризироваться со всеми решениями Лиги наций и считает ее устав далеко не совершенным. В частности, 12-я и 15-я статьи в некоторых случаях легализуют войну, а 23-я не предусматривает расового равноправия всех народов. Он сказал, что Советскому Союзу вполне понятна идея объединения наций, ибо СССР сам по себе – Лига наций, в нем проживает 185 народностей. «Я беру на себя смелость утверждать, что никогда и нигде народности не сосуществовали так мирно в рамках единого государства, не развивались так свободно в культурном отношении, не пользовались такой свободой национальной культуры вообще и языка в частности. Ни в одной другой стране не преследуется и не искореняется так решительно проявление расовых и национальных предрассудков, как это имеет место в Советском Союзе. В смысле равенства прав в Союзе нет ни национальных большинств, ни национальных меньшинств, ибо ни одна народность ни в теории, ни на практике не имеет меньших прав и меньших возможностей развития культурного и экономического, чем другая».
Литвинов изложил ленинские принципы мирного сосуществования, сказал о грозных тенденциях в мировой обстановке: силы войны мобилизуются и готовят новую мировую бойню. Пусть никто не думает, что Советский Союз переоценивает Лигу наций и ее возможности в этой сложной ситуации.
«Господа! – заявил Литвинов. – Я далек от преувеличения возможностей и средств Лиги наций по организации мира. Я, может быть, больше, чем кто-либо из вас, сознаю ограниченность этих средств. Я знаю, что Лига наций не имеет в своем распоряжении средств полного упразднения войн. Я убежден, однако, в том, что при твердой воле и дружном сотрудничестве всех ее членов весьма многое может быть сделано, и в каждый данный момент, для максимального уменьшения шансов войны. Но это является достаточно почетной и благородной задачей, осуществление которой принесет неисчислимые блага человечеству».
Вступление СССР в Лигу наций вызвало большой отклик во всем мире. Письма и телеграммы в Москву, в адрес советской делегации в Женеве еще раз показали, что трудящиеся всех стран связывали с Советским Союзом свои надежды на сохранение мира. Вот лишь некоторые из этих многочисленных посланий.
От имени 16 тысяч членов организации друзей СССР в Нидерландах секретарь этой организации Винтер телеграфировал Литвинову: «По поручению широких кругов нидерландской общественности, массовых митингов в Амстердаме, Роттердаме и в других городах мы выражаем свое возмущение позицией представителя нидерландского правительства, который голосовал против принятия СССР в Лигу наций».
Телеграмма из Цюриха: «Цюрихские рабочие шлют испытанному борцу за мир во всем мире и разоружение горячие братские приветы. Решительно клеймим воинственную позицию реакционного швейцарского правительства».
Всемирный женский комитет с радостью приветствовал вступление нашей страны в Лигу наций: «Советский Союз – величайший фактор в борьбе за мир».
Телеграммы прислали Бернард Шоу, Генрих Манн, Альберт Эйнштейн, министр иностранных дел Румынии Титулеску, американские политические деятели полковник Хауз и Генри Стимсон, английский деятель Филипп Ноэль-Бекер, Эдуард Эррио и другие государственные деятели Франции.
Множество телеграмм и писем было направлено лично Литвинову. Одно из них стоит привести полностью, ибо оно принадлежит замечательному русскому гуманисту, снискавшему широкую известность далеко за пределами своей родины. Речь идет о письме Николая Александровича Рубакина, который в те годы был директором Международного института психологии в Лозанне:
«Многоуважаемый Максим Максимович, позвольте мне в Вашем лице горячо приветствовать вхождение СССР в Лигу наций.
Как старый социалист, как убежденный сторонник мира между народами, я не могу не радоваться этому вхождению, и не потому, что считаю Лигу наций каким-то порогом рая, а потому, что в приглашении ею СССР вижу крупнейшую победу мирной политики Советского Союза над империалистической политикой государств капиталистических.
Приглашение СССР в Лигу наций показывает и то, до какой степени выросла мощь того государства, в котором при сознательной поддержке трудящихся строится культура социалистическая…
Крепко жму Вам руку.
Николай Рубакин».
Сразу же после вступления в Лигу наций представителю Советского Союза предоставили пост заместителя генерального секретаря Лиги.
Тогда Советский Союз был единственной социалистической страной. Два мира были представлены во Дворце наций: пятьдесят одно буржуазное государство и одно социалистическое. – Да и техника была не столь совершенна, как сейчас. Далеко не всегда можно было надеяться на немедленное получение инструкций своего правительства, большей частью требовалось принимать решение на месте, незамедлительно.
Один из крупнейших буржуазных историков, американский ученый Генри Роберте, писал о Литвинове: «На международных конференциях Лиги наций его плотная непролетарская фигура излучала здравый смысл и деловитость».
Максим Максимович своим внешним видом и впрямь мог сойти за вполне респектабельного буржуазного дипломата. Кстати, в свое время Литвинов вынужден был публично разъяснить, почему советский дипломат должен хорошо одеваться. В середине 20-х годов в Наркоминдел приходили письма, в которых выражалось недоумение по поводу того, что советские дипломаты на приемах появляются во фраках. «Не обуржуазивание ли это?» – спрашивали авторы писем. Максим Максимович выступил со статьей в «Вечерней Москве», объяснил, что дипломат, представляющий социалистическое государство и общающийся с иностранными государственными деятелями, должен носить фрак. Его мировоззрение от этого не изменится.
Литвинов доказал это в полной мере. Буржуазные исследователи истории Лиги наций немало писали о наступательной силе советской дипломатии. Ф. Р. Уолтерс следующим образом характеризует советского наркома: «Длинную серию его заявлений и речей в Ассамблее, Совете, на конференциях и в комитетах Лиги наций едва ли можно сегодня читать без удивленного восхищения. Ничто в анналах Лиги не сравнится с ними по откровенности… и точной оценке каждой ситуации. Ни одно современное заявление не достигает степени столь оправданного критицизма и совершенного предвидения».
Выступления Литвинова в Лиге наций всегда были событием, и недруги Советского Союза боялись советского дипломата. Если какой-нибудь оратор начинал клеветать на СССР, Литвинов тут же просил слова и давал беспощадный отпор, своим сарказмом, железной логикой фактов уничтожая противника. Многие просто не рисковали выступать при Литвинове, ждали, пока он уедет из Женевы, оставив вместо себя второго делегата.
Сила Литвинова, разумеется, объясняется не только его личными качествами. Он с такой уверенностью вел смелый и беспощадный поединок с буржуазными дипломатами именно потому, что представлял социалистическое государство, неизменной целью которого было обеспечить мир всем народам. Когда же трудящиеся Советской страны превратили отсталую Россию в мощное социалистическое государство, фундамент, на котором советская дипломатия строила свои внешнеполитические концепции, стал еще более прочным.
Характеризуя деятельность Литвинова в Лиге наций, А. И. Микоян говорил: [40]«На европейской арене в Лиге наций Литвинов превосходил крупнейших буржуазных дипломатов. В сущности, он опрокинул корифеев буржуазной дипломатии. Лига наций была новым этапом нашей Дипломатии. Мы выступили на равных с крупнейшими буржуазными странами, которые незадолго до нашего вступления в Лигу наций вообще не хотели признавать нас. Формула определения агрессора, созданная Литвиновым, – это классическая формула».
Пятилетие, с 1934 года до сентября 1939 года, когда гитлеровская Германия развязала вторую мировую войну, было насыщено полными драматизма событиями, отмечено сложнейшими ситуациями и проблемами, решение которых требовало исключительной мобильности, твердости, умения проникать в коварные замыслы противника и разоблачать его, маневрируя и наступая.
В те годы Литвинов часто бывал в Женеве. Путь туда лежал через Берлин. Когда возникала в том крайняя необходимость, он задерживался в германской столице ровно столько, сколько было нужно для официальных бесед. На вокзале его встречали сотрудники советского полпредства, иностранные журналисты, аккредитованные в Берлине, просили интервью. Литвинов отшучивался, вежливо улыбался, но интервью давал редко. Гестаповцы и эсэсовцы, заполнявшие перрон, торчали там, пока не отойдет поезд. Примерно с конца 1935 года Литвинов предпочитал ездить в Женеву не через Берлин, а через Вену, иногда во время этих поездок заезжал в Карловы Вары, вызывал туда советских дипломатов на совещание.
Образ жизни Литвинова в Женеве не изменился. Он останавливался, правда, не в «Бритиш пансионат», а в отеле «Ричмонд», который стал резиденцией советских дипломатов. В остальном все осталось по-старому. Вечера, как обычно, проходили в подготовке к выступлениям. Свои выступления Литвинов давал просматривать Эндрю Ротштейну, английскому коммунисту, в те годы корреспонденту ТАСС в Женеве. Ротштейн вспоминает: «Передав мне свою речь, Максим Максимович говорил: „Если найдете неудачное место, если вам что-нибудь режет слух, если вы считаете, что какое-либо положение в речи надо улучшить, изменить или вычеркнуть, скажите“.