Страница:
Литвинов установил тесный контакт с главой журналистского корпуса в Женеве английским журналистом Дэллом, в прошлом крупным деятелем английского рабочего движения, о чем упоминается в одном из писем Энгельса к Зорге, и редактором «Пиплс пресс» – газеты профсоюза неквалифицированных рабочих. Дэлл был подлинным социалистом, очень симпатизировал Советскому Союзу. Приезжая в Женеву, Литвинов приглашал к себе Дэлла, подробно с ним беседовал, получал у него массу полезных сведений о настроениях делегатов, узнавал кулуарные новости.
Перед заседаниями, на которых предстояла особенно острая баталия по важнейшим вопросам мировой политики, Литвинов гулял по тихим вечерним улицам Женевы. Как-то во время прогулки встретил Локкарта, бывшего английского контрразведчика, на которого он был обменен в1918 году. Поговорили о погоде, о настроениях в Женеве.
– Вы знаете, господин Литвинов, что, когда я сидел в тюрьме ВЧК, меня допрашивал лично Дзержинский, – с улыбкой сказал Локкарт.
– Ну и что же? – спросил Литвинов.
– Я не представлял себе, сколь гуманны большевики. В тюрьме я имел возможность в этом убедиться, со мной обращались по-джентльменски, – ответил Локкарт, явно стараясь польстить собеседнику.
– Должен вам заметить, что лондонская тюрьма «Брикстон» не оставила у меня столь приятных воспоминаний. Правда, другие европейские тюрьмы, в которых я сидел, были еще хуже, – вежливо сказал Максим Максимович.
Обменявшись впечатлениями, Литвинов и Локкарт расстались.
Надвигались грозные события. В ночь на 3 октября 1935 года Италия напала на Эфиопию. В сентябре 1931 года во время вторжения Японии в Маньчжурию Лига наций осталась бездейственной, не констатировала нарушение устава. Англия, Франция и США уговорили тогда Китай не заявлять о состоянии войны с Японией, объяснив, что это облегчит им успешное ведение переговоров и поиски компромисса с Японией. Теперь Советский Союз был членом Лиги наций, и этот метод умиротворения агрессора применить не удалось. Лига наций вынуждена была принять решение, устанавливающее, что один из ее членов нарушил устав и начал военные действия против другого члена Лиги. В таких случаях устав автоматически вводил в действие статью 16-ю, предусматривающую санкции против государства-агрессора.
В Советском Союзе итальянская агрессия вызывала сочувствие народа к далекой африканской стране. Газеты печатали статьи о сопротивлении эфиопского народа агрессорам, обзоры военных действий. Советский академик Николай Иванович Вавилов в 1927 году организовал экспедицию в Эфиопию, провел там четыре месяца, прошел с караваном две тысячи километров, собрав свыше шести тысяч образцов культурных растений. У озера Тан его свалила тифозная лихорадка. Претерпев невероятные трудности, академик Вавилов возвратился на Родину. В «Известиях» появилась серия его статей, которые он закончил следующими словами: «Вместе со всей Советской страной мы говорим: „Пусть живет свободная и независимая Эфиопия, пусть сама всемерно использует свои природные богатства!“
Советская дипломатия начала борьбу за обуздание агрессора. Англия, напротив, старалась, чтобы Италия как можно глубже увязла в Эфиопии, и вместе с Францией вела политику затяжки конфликта. Санкции, которые намечалось применить против Италии, были недостаточными и недейственными. В сентябре 1935 года Литвинов трижды выступал по этому вопросу в Лиге наций. В тихую, безмятежную атмосферу Лиги ворвался голос народов Советского Союза и их глашатая. 5 сентября Литвинов заявил в Совете Лиги: «Мне, как и многим моим коллегам, приходится в данном случае выступать по вопросу, который непосредственно не задевает интересы наших стран, но который при том или ином решении может иметь самые грозные последствия для всей международной жизни, для судьбы Лиги наций, для дела всеобщего мира, а следовательно – рано или поздно – и для наших стран».
Эти же мысли еще более решительно и откровенно прозвучали и в других выступлениях Литвинова в связи с итальянской агрессией в Эфиопии. Внимательно перечитывая его речи, мы видим, что Литвинов говорит не только об агрессии против Эфиопии, в них заложен более глубокий смысл. Помыслы советского дипломата устремлены вперед, он пытается заглянуть в события ближайших лет, видит грозную опасность для всех народов. Литвинов говорит о гитлеровской Германии, еще не называя эту страну по причине чисто дипломатического такта. 14 сентября 1935 года Литвинов, выступая на Ассамблее Лиги наций, разоблачил подоплеку агрессии, медлительность Лиги, ее нежелание решать проблемы, в частности проблему разоружения. Советский дипломат использовал трибуну Лиги наций, чтобы приковать внимание всех народов к событиям, которые происходили в Африке, а завтра могут произойти в Европе. Он говорит о безопасности и о тех, кто пытается ее подорвать. О региональных пактах, которые заключил Советский Союз и которые значительно содействовали укреплению безопасности в Европе. «Подобные пакты никому, кроме возможных нарушителей мира, не угрожают, ничьих интересов не задевают и служат исключительно делу мира, а следовательно, и делу всего человечества».
Но существуют концепции, противостоящие идее коллективной безопасности. Не всякий пакт о ненападении имеет целью укрепление всеобщего мира. «В то время как пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом со своими соседями, имеют особую оговорку о недействительности пактов в случае совершения агрессии одной из сторон против любого третьего государства, мы знаем и другие пакты, отнюдь не случайно такой оговорки лишенные. Это значит, что государства, обеспечившие себе тыл или фланг подобным пактом о ненападении, резервируют себе возможность безнаказанного нападения на третьи государства».
Значение этих слов тогда поняли далеко не все. Чтобы их провидческий смысл стал ясен, человечество должно было пройти через тяжкие годы кровавых испытаний.
В те месяцы и годы советская дипломатия использует любую возможность, чтобы заставить Лигу наций погасить в зародыше даже самый малый конфликт в любом районе земного шара. Когда летом 1932 года вспыхнула война между Боливией и Парагваем из-за нефтяной области Чако, в ходе которой в конце 1934 года боливийская армия потерпела поражение, Литвинов выступил на пленарном заседании Лиги наций. «Большое расстояние, – сказал он, – отделяющее нас от театра военных действий, и сравнительно незначительное число участвующих в них вооруженных сил не должны умалять в наших глазах важности проблемы. Решения, которые мы здесь примем, могут иметь весьма важные последствия в разбирательстве более серьезных конфликтов, и все мы должны это помнить. Со своей стороны, советская делегация настаивает на том, чтобы решения Ассамблеи по этому вопросу носили решительный и твердый характер и чтобы Ассамблея проявила твердость в деле их проведения в жизнь».
Выступления Литвинова в Женеве и на других международных форумах способствовали росту его популярности. В те годы он получал много писем от рабочих, военных, интеллигенции. Их авторы просили, чтобы Литвинов был осторожен. Враг не дремлет. Убили Воровского, убили Войкова, могут убить и его, Литвинова, а он нужен партии и рабочему классу. Максим Максимович отвечал, что случиться, конечно, может всякое, но пусть товарищи не волнуются. Он верит больше в силу слова, чем в силу пули. Возрос поток писем от избирателей, пославших его в ЦИК СССР, а потом в Верховный Совет. Некоторые авторы писем искали у Литвинова защиты, жаловались ему, старому большевику, на нарушения законности. Но давно уже не было в живых Феликса Эдмундовича Дзержинского, с которым был дружен Литвинов. Недавно умер Вячеслав Рудольфович Менжинский. По поводу этих писем Литвинов советовался с давним знакомым, одним из старых большевиков, занимавшим тогда крупный пост в НКВД.
Несмотря на уйму дел, он часто встречался с молодежью. Как-то комсомольцы Дзержинского района задали Максиму Максимовичу вопрос, как он изучал иностранные языки. Встреча проходила в конференц-зале Наркоминдела. Литвинов сказал: «У меня было много свободного времени для изучения иностранных языков. Я это делал в тюрьмах».
Приезжали к нему пионеры из столицы Армении. Литвинов сфотографировался с ними, написал теплое, дружеское приветствие, напомнил слова Владимира Ильича о необходимости овладевать знаниями.
В 1933 году Дзержинский райком партии Москвы поручил Наркоминделу взять шефство над колхозом деревни Чудцево Ново-Петровского района Московской области. Наркоминдел послал туда своего представителя опытного партийца Семена Максимовича Мирного, поручил ему ознакомиться с положением дел в колхозе. Он застал в Чудцеве неприглядную картину. Отощавшие коровы были подвешены на ремнях, колхозники ничего на трудодни не получали, кругом царила бесхозяйственность. Мирный остался на несколько месяцев в колхозе, чтобы помочь наладить дело. Приехал он в Чудцево в феврале, мобилизовал партийную организацию. Многое удалось сделать. Хорошо развернулся сев. А тут приближались майские праздники, и колхоз по совету Мирного решил направить делегатов к шефам в Москву.
В самый канун праздников чудцевские колхозники прибыли в столицу, явились в Народный комиссариат иностранных дел. Об их приезде сообщили Литвинову. Накануне Максим Максимович назначил прием послу одной крупной страны. Узнав, что прибыли колхозники, Литвинов поручил секретарю немедленно связаться с послом, передать ему, что просит прибыть на два часа позже назначенного срока, ибо он, Литвинов, еще не имеет решения правительства по вопросу, интересующему посла.
Прием дипломата был перенесен, а утром Литвинов принял колхозников. Расспросил о делах, выяснил их нужды. Стало ясно, что без механизированного транспорта колхоз не выйдет из тупика. Литвинов распорядился передать чудцевскому колхозу грузовые автомашины Наркоминдела, помочь другими возможными средствами.
В конце беседы колхозники сказали Литвинову, что перед самым их отъездом из деревни на общем собрании колхоза было принято решение присвоить чудцевскому колхозу имя Максима Максимовича Литвинова. Крестьяне поручили передать, что просят согласия Литвинова.
Максим Максимович задумался. Сидел расстроенный, не зная, что ответить колхозникам. Быть может, впервые он оказался перед проблемой, которую не мог решить. Уже истекли два часа. Вошел секретарь, сообщил, что посол ждет. Литвинов ответил:
– Скажите, что очень занят.
Наконец обратился к своим гостям:
– Передайте товарищам колхозникам, пусть поступают, как знают. Если им это так нужно, пусть присваивают мое имя.
Колхозники, довольные, вышли из кабинета Литвинова и, проходя мимо иностранного дипломата, вежливо распрощались:
– До свиданьичка.
Дипломат холодно поклонился, потом ехидно спросил у секретаря:
– Это дипломатическая миссия какой державы?
– Колхозной, – ответил секретарь.
Вечером в клубе Наркоминдела было праздничное собрание. Колхозников как почетных гостей посадили в президиум рядом с Литвиновым. Вручая им билеты на трибуны Красной площади, чтобы они посмотрели военный парад, он сказал:
– Вы хозяева, вы должны знать, что ваши деньги расходуются не зря.
В свободные часы Литвинов уезжал на дачу под Москву. Бродил по дорожкам парка, зимой ходил на лыжах, старался выполнять предписания врача.
В прошлом Литвинов тяжело болел, у него развилась тахикардия. Профессор Краузе, исследовавший его в 1923 году в Берлине, сказал с грубоватой откровенностью, что Литвинову осталось жить не очень долго. Максим Максимович пробурчал в ответ, что если он сумел пережить режим берлинской тюрьмы в 1907 году, то ему ничто не страшно, он постарается как можно дольше не отправляться на тот свет.
Все же болезнь иногда давала себя знать. Литвинов соблюдал диету, старался урвать двадцать минут, чтобы заехать в кабинет физкультуры, где изо всех сил крутил педали велосипеда. Семен Михайлович Буденный посоветовал Литвинову заняться верховой ездой, приказал выделить для него в конюшнях на Хамовническом плацу хорошо объезженную лошадь. Литвинов аккуратно два месяца являлся на плац, ездил верхом. Потом перестал. Не мог выдержать кутерьмы, которая поднималась на плацу при его появлении. Командир, завидев Литвинова, кричал: «Смирно!» Отдавал честь и рапортовал: «Конь готов!»
В мае 1935 года отмечалась тридцатая годовщина III съезда партии. Литвинову позвонила Татьяна Федоровна Людвинская:
– Максим, ты не забыл, что ты докладчик? Так вот, завтра в переулке Стопани, в Обществе старых большевиков, соберутся товарищи. Как делегат III съезда, поделишься воспоминаниями, расскажешь и о делах международных, немножко больше, чем нам сообщают газеты.
– Ну вот видишь, ты мне все же напоминаешь, что я дипломат, – ответил Литвинов.
На следующий день точно в назначенное время Литвинов был в переулке Стопани.
– Как приятно видеть вас всех вместе, – взволнованно сказал он, встретив там Ленгника, Ярославского, Федора Никитича Самойлова, Софью Николаевну Смидович, других старых друзей.
Слово дали Литвинову. Он рассказал о своих встречах с Лениным, о его работе «Две тактики», в которой Владимир Ильич определил как главную задачу подготовку вооруженного восстания. Литвинов говорил о II Интернационале. Сказал, что его лидеры по-прежнему остались верны себе. В воздухе снова пахнет грозой, а они обманывают народы. Говорил Литвинов и о делах международных – «немножко больше, чем сообщают газеты».
На политическом горизонте появились новые грозные тучи. 16 марта 1935 года Германия в одностороннем порядке отменила военные ограничения Версальского мирного договора.
Ни Ленин, ни другие государственные деятели Советской страны никогда не рассматривали Версальский договор как справедливый. Наоборот, они считали его архинесправедливым и не раз заявляли об этом. Но когда этот договор был нарушен во имя вооружения фашистской Германии, Советский Союз не мог остаться безучастным. Произошло то, о чем советская дипломатия не раз предупреждала западных государственных деятелей, говоря им об опасности, исходящей из Германии. Тогда они отмалчивались или отвечали, что СССР преувеличивает роль Гитлера и его возможности. Выступая по этому поводу, Литвинов ясно выразил позицию Советского Союза: «Я говорю… от имени страны, которая не только не ответственна за Версальский договор, но и никогда не скрывала своего отрицательного отношения к этому договору в целом…» И тут же со всей резкостью ставит вопрос: «Как быть, если государство, требующее или берущее себе право на вооружение, находится под исключительным руководством людей, которые объявили во всеуслышание программу своей внешней политики, состоящую в политике не только реванша, но и безграничного завоевания чужих территорий и уничтожения независимости целых государств, – под руководством людей, которые открыто провозгласили эту программу и не только не отрекаются от нее, но непрестанно распространяют эту программу, воспитывая на ней свой народ? Как быть в тех случаях, когда государство, имея такую программу своих вождей, отказывается давать какие бы то ни было гарантии неосуществления этой программы, гарантии безопасности своих соседей дальних или близких, – гарантии, которые готовы дать другие государства, даже свободные от всяких подозрений в агрессивности? Можно ли закрывать глаза на подобные факты?» Выступления Литвинова получили большой резонанс, они приковали внимание к политике гитлеровской Германии, способствовали мобилизации общественного мнения всех стран для борьбы с фашизмом. Много лет спустя эта деятельность Литвинова была отмечена в справке «Фальсификаторы истории»: «Всем известна настойчивая и длительная борьба Советского Союза и его делегации в Лиге наций под председательством M. M. Литвинова за сохранение и Укрепление коллективной безопасности. В течение всего предвоенного периода отстаивала советская делегация в Лиге наций принцип коллективной безопасности, поднимая свои голос в защиту этого принципа на каждом заседании Лиги наций, почти в каждой комиссии Лиги наций».
28 марта в Москву по приглашению Советского правительства прибыл Антони Идеи. Англия проводила политику Уступок Германии, однако стремилась сохранить видимость борца за укрепление мира. В беседе с ним Литвинов по поручению Советского правительства решительно подчеркнул опасность, исходящую со стороны нацистской Германии не только для Советского Союза, но и для западных стран, обратил внимание Идена на тот факт, что, развивая свою программу экспансии против СССР, нацистский главарь лелеет планы похода и против западных демократий. «Гитлер, выдвигая в настоящее время на первый план восточную экспансию, – сказал Литвинов, – хочет поймать на удочку западные государства и добиться от них санкций его вооружения. Когда эти вооружения достигнут желательного для Гитлера уровня, пушки могут начать стрелять совсем в другом направлении».
Не прошло и четырех лет, как жизнь подтвердила, сколь мудры и справедливы были эти предупреждения. Бомбы и снаряды градом обрушились на Лондон и другие города Англии.
Советский нарком дал в честь Идена обед на своей даче возле Сходни под Москвой. Уже были широко известны слова Литвинова: «Мир неделим». Их повторяли и дипломаты, и докладчики, и те, кого иногда называют «простыми людьми». Повар на даче у Литвинова тоже решил блеснуть дипломатическими познаниями. На масле, которое подали к столу, было выведено по-латыни: «Мир неделим». Повар до этого всех расспрашивал, как написать эти слова. Когда сели за стол, Идеи шутя заметил, что масло нельзя трогать, ибо будет нарушен принцип неделимости.
Положительных результатов визит Идена, однако, не принес, сотрудничество между Англией и СССР не было достигнуто.
Приезды министров и других государственных деятелей еще раз показали всему миру, что нет ни одного международного вопроса, который может быть решен без участия Советского Союза.
Настойчивая борьба Советской страны за мир, работа, проделанная на международных конференциях и в Лиге наций, вызвали к СССР нарастающую волну симпатий. Расширялись контакты между СССР и Францией. Еще в мае 1934 года в СССР прибыла французская научная миссия во главе с профессором Жаном Перреном, а затем в Москву приехал французский министр воздухоплавания Пьер Кот. Францию посетила делегация советских летчиков, в Париже побывали советские писатели, Ансамбль песни и пляски Красной Армии и другие художественные коллективы. Оценивая все эти факты, французский историк М. Мурэн отмечает в своей книге «Франко-советские отношения (1917–1967)», что «все это наряду с переговорами между Барту и Литвиновым содействовало дальнейшей популяризации во Франции идеи сближения между Парижем и Москвой».
Французское правительство под нажимом общественного мнения решило подписать с Советским Союзом пакт о взаимной помощи. 2 мая 1935 года в Париже этот договор был подписан. Статья 1 договора гласила: «В случае, если СССР или Франция явились бы предметом угрозы или опасности нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и соответственно СССР обязуются приступить обоюдно к немедленной консультации в целях принятия мер для соблюдения постановлений статьи 10 статута Лиги наций».
Вскоре после подписания договора в Москву прибыл министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. В течение трех дней, которые Лаваль провел в Москве, он был принят руководителями Советского государства, что свидетельствовало о том, что СССР придавал большое значение улучшению советско-французских отношений. Однако вскоре выяснилось подлинное отношение Лаваля к франко-советскому договору. Вот что сказано об этом в третьем томе «Истории дипломатии»: «По возвращении из Москвы Лаваль остановился в Польше. Здесь он разъяснил министру иностранных дел Беку, что франко-советский пакт имеет целью не столько привлечь помощь Советского Союза или помогать ему против возможной агрессии, сколько предупредить сближение между Германией и Советским Союзом. Советско-французский договор о взаимной помощи Лаваль рассматривал как орудие в своей политике сделки с гитлеровской Германией. В те дни он доверительно говорил своему другу Грумбаху: „Я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином!“
Впоследствии Лаваль оказался предателем, пошел на сговор с Гитлером. После войны по приговору французского Верховного суда он был казнен.
Договор оказал громадную помощь антифашистским силам в Европе, а особенно во Франции, способствовал консолидации Народного фронта. Грандиозный митинг на стадионе Буффало в Париже 14 июля 1935 года перерос в невиданные по масштабам антифашистские выступления во всех городах страны. Лозунг Французской коммунистически партии «Проводить политику мира в тесном союзе с СССР» стал лозунгом всего народа. На стадионе Буффало была принята клятва: «Мы даем торжественный обет хранить единство, чтобы отстаивать демократию, добиваться разоружения и роспуска мятежных лиг, оградить наши свободы от посягательства фашизма».
Под прямым влиянием советской политики мира и франко-советского договора Народный фронт принял программу, которая предусматривала «международное сотрудничество в рамках Лиги наций, с целью обеспечить коллективную безопасность посредством определения агрессора и автоматического и солидарного применения санкций в случае агрессии». Седьмой параграф программы требовал «распространения, в особенности в Восточной и Центральной Европе, системы пактов, открытых для всех согласно принципам франко-советского договора».
Во французской и советской печати появились статьи, напоминавшие о традиционной дружбе двух великих народов. Литвинов опубликовал серию редакционных статей в «Журналь де Моску» о дружбе с Францией, но не считал, что следует забывать прошлое, знал, что Лаваль и его единомышленники попытаются взять реванш.
Через три недели после отъезда Лаваля в Москву прибыл Эдуард Бенеш. Еще до визита, 16 мая, в Праге был подписан договор о взаимопомощи между СССР и Чехословакией. Бенеш посетил Ленинград и Киев, побывал в одном украинском колхозе.
К концу 1935 года уже четко определились итоги усилий, которые предпринимала советская дипломатия для сохранения мира, необходимого для продолжения строительства социализма в СССР.
Заключение пактов о взаимной помощи с Францией и Чехословакией, подписание в 1933 году договоров с рядом стран Европы и Азии «об определении агрессии», других договоров, конвенций и протоколов – все это создало серьезные препятствия агрессивным устремлениям гитлеровской Германии. Установление дипломатических отношений с Соединенными Штатами Америки заложило основы будущего союза против гитлеровской Германии на случай агрессии с ее стороны и создавало предпосылки для укрепления положения Советского Союза на Дальнем Востоке.
Однако западные державы не в состоянии были отказаться от тайных планов и попыток канализировать германскую угрозу в восточном направлении, против Советского Союза. Ненависть к стране социализма туманила разум многих государственных деятелей. Они продолжали политику подрыва коллективной безопасности в Европе, политику поощрения агрессивных действий фашистских государств. Общественное мнение всего мира было возмущено продолжающейся агрессией Италии в Африке. Советский Союз потребовал применения к Италии статьи 16 устава Лиги – санкций против агрессора. Предложение приняли. Однако и здесь покровители Муссолини остались верны себе: самый важный вид стратегического товара, необходимого для ведения войны, – нефть не была включена в список товаров, запрещенных для ввоза в Италию. Англия отказалась закрыть находившийся тогда полностью в ее руках Суэцкий канал, по которому Италия перевозила в Эфиопию войска и вооружения. Позже Англия и Франция добились в Лиге наций отмены санкций против фашистской Италии.
В связи с этими действиями Англии и Франции Литвинов несколько раз выступал в Лиге наций, изложил советские предложения, направленные на укрепление коллективной безопасности. Предложения сводились к тому, что всякое государство, совершившее агрессию против одного из членов Лиги наций, считается находящимся в состоянии войны со всеми остальными членами Лиги. Для рассмотрения предложений СССР была создана комиссия, она проработала два года. Саботаж английской и французской дипломатии затормозил принятие этих предложений.
1 июля 1936 года Литвинов произнес в Лиге наций речь, которую мировая пресса назвала одной из самых впечатляющих. Он назвал действия Лиги наций в связи с агрессией против Эфиопии одними из самых неудачных в истории этой организации. «…Я говорю, – сказал Литвинов, – что нам не нужно Лиги, безопасной для агрессоров… ибо такая Лига из орудия мира превратится в его противоположность».
Перед заседаниями, на которых предстояла особенно острая баталия по важнейшим вопросам мировой политики, Литвинов гулял по тихим вечерним улицам Женевы. Как-то во время прогулки встретил Локкарта, бывшего английского контрразведчика, на которого он был обменен в1918 году. Поговорили о погоде, о настроениях в Женеве.
– Вы знаете, господин Литвинов, что, когда я сидел в тюрьме ВЧК, меня допрашивал лично Дзержинский, – с улыбкой сказал Локкарт.
– Ну и что же? – спросил Литвинов.
– Я не представлял себе, сколь гуманны большевики. В тюрьме я имел возможность в этом убедиться, со мной обращались по-джентльменски, – ответил Локкарт, явно стараясь польстить собеседнику.
– Должен вам заметить, что лондонская тюрьма «Брикстон» не оставила у меня столь приятных воспоминаний. Правда, другие европейские тюрьмы, в которых я сидел, были еще хуже, – вежливо сказал Максим Максимович.
Обменявшись впечатлениями, Литвинов и Локкарт расстались.
Надвигались грозные события. В ночь на 3 октября 1935 года Италия напала на Эфиопию. В сентябре 1931 года во время вторжения Японии в Маньчжурию Лига наций осталась бездейственной, не констатировала нарушение устава. Англия, Франция и США уговорили тогда Китай не заявлять о состоянии войны с Японией, объяснив, что это облегчит им успешное ведение переговоров и поиски компромисса с Японией. Теперь Советский Союз был членом Лиги наций, и этот метод умиротворения агрессора применить не удалось. Лига наций вынуждена была принять решение, устанавливающее, что один из ее членов нарушил устав и начал военные действия против другого члена Лиги. В таких случаях устав автоматически вводил в действие статью 16-ю, предусматривающую санкции против государства-агрессора.
В Советском Союзе итальянская агрессия вызывала сочувствие народа к далекой африканской стране. Газеты печатали статьи о сопротивлении эфиопского народа агрессорам, обзоры военных действий. Советский академик Николай Иванович Вавилов в 1927 году организовал экспедицию в Эфиопию, провел там четыре месяца, прошел с караваном две тысячи километров, собрав свыше шести тысяч образцов культурных растений. У озера Тан его свалила тифозная лихорадка. Претерпев невероятные трудности, академик Вавилов возвратился на Родину. В «Известиях» появилась серия его статей, которые он закончил следующими словами: «Вместе со всей Советской страной мы говорим: „Пусть живет свободная и независимая Эфиопия, пусть сама всемерно использует свои природные богатства!“
Советская дипломатия начала борьбу за обуздание агрессора. Англия, напротив, старалась, чтобы Италия как можно глубже увязла в Эфиопии, и вместе с Францией вела политику затяжки конфликта. Санкции, которые намечалось применить против Италии, были недостаточными и недейственными. В сентябре 1935 года Литвинов трижды выступал по этому вопросу в Лиге наций. В тихую, безмятежную атмосферу Лиги ворвался голос народов Советского Союза и их глашатая. 5 сентября Литвинов заявил в Совете Лиги: «Мне, как и многим моим коллегам, приходится в данном случае выступать по вопросу, который непосредственно не задевает интересы наших стран, но который при том или ином решении может иметь самые грозные последствия для всей международной жизни, для судьбы Лиги наций, для дела всеобщего мира, а следовательно – рано или поздно – и для наших стран».
Эти же мысли еще более решительно и откровенно прозвучали и в других выступлениях Литвинова в связи с итальянской агрессией в Эфиопии. Внимательно перечитывая его речи, мы видим, что Литвинов говорит не только об агрессии против Эфиопии, в них заложен более глубокий смысл. Помыслы советского дипломата устремлены вперед, он пытается заглянуть в события ближайших лет, видит грозную опасность для всех народов. Литвинов говорит о гитлеровской Германии, еще не называя эту страну по причине чисто дипломатического такта. 14 сентября 1935 года Литвинов, выступая на Ассамблее Лиги наций, разоблачил подоплеку агрессии, медлительность Лиги, ее нежелание решать проблемы, в частности проблему разоружения. Советский дипломат использовал трибуну Лиги наций, чтобы приковать внимание всех народов к событиям, которые происходили в Африке, а завтра могут произойти в Европе. Он говорит о безопасности и о тех, кто пытается ее подорвать. О региональных пактах, которые заключил Советский Союз и которые значительно содействовали укреплению безопасности в Европе. «Подобные пакты никому, кроме возможных нарушителей мира, не угрожают, ничьих интересов не задевают и служат исключительно делу мира, а следовательно, и делу всего человечества».
Но существуют концепции, противостоящие идее коллективной безопасности. Не всякий пакт о ненападении имеет целью укрепление всеобщего мира. «В то время как пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом со своими соседями, имеют особую оговорку о недействительности пактов в случае совершения агрессии одной из сторон против любого третьего государства, мы знаем и другие пакты, отнюдь не случайно такой оговорки лишенные. Это значит, что государства, обеспечившие себе тыл или фланг подобным пактом о ненападении, резервируют себе возможность безнаказанного нападения на третьи государства».
Значение этих слов тогда поняли далеко не все. Чтобы их провидческий смысл стал ясен, человечество должно было пройти через тяжкие годы кровавых испытаний.
В те месяцы и годы советская дипломатия использует любую возможность, чтобы заставить Лигу наций погасить в зародыше даже самый малый конфликт в любом районе земного шара. Когда летом 1932 года вспыхнула война между Боливией и Парагваем из-за нефтяной области Чако, в ходе которой в конце 1934 года боливийская армия потерпела поражение, Литвинов выступил на пленарном заседании Лиги наций. «Большое расстояние, – сказал он, – отделяющее нас от театра военных действий, и сравнительно незначительное число участвующих в них вооруженных сил не должны умалять в наших глазах важности проблемы. Решения, которые мы здесь примем, могут иметь весьма важные последствия в разбирательстве более серьезных конфликтов, и все мы должны это помнить. Со своей стороны, советская делегация настаивает на том, чтобы решения Ассамблеи по этому вопросу носили решительный и твердый характер и чтобы Ассамблея проявила твердость в деле их проведения в жизнь».
Выступления Литвинова в Женеве и на других международных форумах способствовали росту его популярности. В те годы он получал много писем от рабочих, военных, интеллигенции. Их авторы просили, чтобы Литвинов был осторожен. Враг не дремлет. Убили Воровского, убили Войкова, могут убить и его, Литвинова, а он нужен партии и рабочему классу. Максим Максимович отвечал, что случиться, конечно, может всякое, но пусть товарищи не волнуются. Он верит больше в силу слова, чем в силу пули. Возрос поток писем от избирателей, пославших его в ЦИК СССР, а потом в Верховный Совет. Некоторые авторы писем искали у Литвинова защиты, жаловались ему, старому большевику, на нарушения законности. Но давно уже не было в живых Феликса Эдмундовича Дзержинского, с которым был дружен Литвинов. Недавно умер Вячеслав Рудольфович Менжинский. По поводу этих писем Литвинов советовался с давним знакомым, одним из старых большевиков, занимавшим тогда крупный пост в НКВД.
Несмотря на уйму дел, он часто встречался с молодежью. Как-то комсомольцы Дзержинского района задали Максиму Максимовичу вопрос, как он изучал иностранные языки. Встреча проходила в конференц-зале Наркоминдела. Литвинов сказал: «У меня было много свободного времени для изучения иностранных языков. Я это делал в тюрьмах».
Приезжали к нему пионеры из столицы Армении. Литвинов сфотографировался с ними, написал теплое, дружеское приветствие, напомнил слова Владимира Ильича о необходимости овладевать знаниями.
В 1933 году Дзержинский райком партии Москвы поручил Наркоминделу взять шефство над колхозом деревни Чудцево Ново-Петровского района Московской области. Наркоминдел послал туда своего представителя опытного партийца Семена Максимовича Мирного, поручил ему ознакомиться с положением дел в колхозе. Он застал в Чудцеве неприглядную картину. Отощавшие коровы были подвешены на ремнях, колхозники ничего на трудодни не получали, кругом царила бесхозяйственность. Мирный остался на несколько месяцев в колхозе, чтобы помочь наладить дело. Приехал он в Чудцево в феврале, мобилизовал партийную организацию. Многое удалось сделать. Хорошо развернулся сев. А тут приближались майские праздники, и колхоз по совету Мирного решил направить делегатов к шефам в Москву.
В самый канун праздников чудцевские колхозники прибыли в столицу, явились в Народный комиссариат иностранных дел. Об их приезде сообщили Литвинову. Накануне Максим Максимович назначил прием послу одной крупной страны. Узнав, что прибыли колхозники, Литвинов поручил секретарю немедленно связаться с послом, передать ему, что просит прибыть на два часа позже назначенного срока, ибо он, Литвинов, еще не имеет решения правительства по вопросу, интересующему посла.
Прием дипломата был перенесен, а утром Литвинов принял колхозников. Расспросил о делах, выяснил их нужды. Стало ясно, что без механизированного транспорта колхоз не выйдет из тупика. Литвинов распорядился передать чудцевскому колхозу грузовые автомашины Наркоминдела, помочь другими возможными средствами.
В конце беседы колхозники сказали Литвинову, что перед самым их отъездом из деревни на общем собрании колхоза было принято решение присвоить чудцевскому колхозу имя Максима Максимовича Литвинова. Крестьяне поручили передать, что просят согласия Литвинова.
Максим Максимович задумался. Сидел расстроенный, не зная, что ответить колхозникам. Быть может, впервые он оказался перед проблемой, которую не мог решить. Уже истекли два часа. Вошел секретарь, сообщил, что посол ждет. Литвинов ответил:
– Скажите, что очень занят.
Наконец обратился к своим гостям:
– Передайте товарищам колхозникам, пусть поступают, как знают. Если им это так нужно, пусть присваивают мое имя.
Колхозники, довольные, вышли из кабинета Литвинова и, проходя мимо иностранного дипломата, вежливо распрощались:
– До свиданьичка.
Дипломат холодно поклонился, потом ехидно спросил у секретаря:
– Это дипломатическая миссия какой державы?
– Колхозной, – ответил секретарь.
Вечером в клубе Наркоминдела было праздничное собрание. Колхозников как почетных гостей посадили в президиум рядом с Литвиновым. Вручая им билеты на трибуны Красной площади, чтобы они посмотрели военный парад, он сказал:
– Вы хозяева, вы должны знать, что ваши деньги расходуются не зря.
В свободные часы Литвинов уезжал на дачу под Москву. Бродил по дорожкам парка, зимой ходил на лыжах, старался выполнять предписания врача.
В прошлом Литвинов тяжело болел, у него развилась тахикардия. Профессор Краузе, исследовавший его в 1923 году в Берлине, сказал с грубоватой откровенностью, что Литвинову осталось жить не очень долго. Максим Максимович пробурчал в ответ, что если он сумел пережить режим берлинской тюрьмы в 1907 году, то ему ничто не страшно, он постарается как можно дольше не отправляться на тот свет.
Все же болезнь иногда давала себя знать. Литвинов соблюдал диету, старался урвать двадцать минут, чтобы заехать в кабинет физкультуры, где изо всех сил крутил педали велосипеда. Семен Михайлович Буденный посоветовал Литвинову заняться верховой ездой, приказал выделить для него в конюшнях на Хамовническом плацу хорошо объезженную лошадь. Литвинов аккуратно два месяца являлся на плац, ездил верхом. Потом перестал. Не мог выдержать кутерьмы, которая поднималась на плацу при его появлении. Командир, завидев Литвинова, кричал: «Смирно!» Отдавал честь и рапортовал: «Конь готов!»
В мае 1935 года отмечалась тридцатая годовщина III съезда партии. Литвинову позвонила Татьяна Федоровна Людвинская:
– Максим, ты не забыл, что ты докладчик? Так вот, завтра в переулке Стопани, в Обществе старых большевиков, соберутся товарищи. Как делегат III съезда, поделишься воспоминаниями, расскажешь и о делах международных, немножко больше, чем нам сообщают газеты.
– Ну вот видишь, ты мне все же напоминаешь, что я дипломат, – ответил Литвинов.
На следующий день точно в назначенное время Литвинов был в переулке Стопани.
– Как приятно видеть вас всех вместе, – взволнованно сказал он, встретив там Ленгника, Ярославского, Федора Никитича Самойлова, Софью Николаевну Смидович, других старых друзей.
Слово дали Литвинову. Он рассказал о своих встречах с Лениным, о его работе «Две тактики», в которой Владимир Ильич определил как главную задачу подготовку вооруженного восстания. Литвинов говорил о II Интернационале. Сказал, что его лидеры по-прежнему остались верны себе. В воздухе снова пахнет грозой, а они обманывают народы. Говорил Литвинов и о делах международных – «немножко больше, чем сообщают газеты».
На политическом горизонте появились новые грозные тучи. 16 марта 1935 года Германия в одностороннем порядке отменила военные ограничения Версальского мирного договора.
Ни Ленин, ни другие государственные деятели Советской страны никогда не рассматривали Версальский договор как справедливый. Наоборот, они считали его архинесправедливым и не раз заявляли об этом. Но когда этот договор был нарушен во имя вооружения фашистской Германии, Советский Союз не мог остаться безучастным. Произошло то, о чем советская дипломатия не раз предупреждала западных государственных деятелей, говоря им об опасности, исходящей из Германии. Тогда они отмалчивались или отвечали, что СССР преувеличивает роль Гитлера и его возможности. Выступая по этому поводу, Литвинов ясно выразил позицию Советского Союза: «Я говорю… от имени страны, которая не только не ответственна за Версальский договор, но и никогда не скрывала своего отрицательного отношения к этому договору в целом…» И тут же со всей резкостью ставит вопрос: «Как быть, если государство, требующее или берущее себе право на вооружение, находится под исключительным руководством людей, которые объявили во всеуслышание программу своей внешней политики, состоящую в политике не только реванша, но и безграничного завоевания чужих территорий и уничтожения независимости целых государств, – под руководством людей, которые открыто провозгласили эту программу и не только не отрекаются от нее, но непрестанно распространяют эту программу, воспитывая на ней свой народ? Как быть в тех случаях, когда государство, имея такую программу своих вождей, отказывается давать какие бы то ни было гарантии неосуществления этой программы, гарантии безопасности своих соседей дальних или близких, – гарантии, которые готовы дать другие государства, даже свободные от всяких подозрений в агрессивности? Можно ли закрывать глаза на подобные факты?» Выступления Литвинова получили большой резонанс, они приковали внимание к политике гитлеровской Германии, способствовали мобилизации общественного мнения всех стран для борьбы с фашизмом. Много лет спустя эта деятельность Литвинова была отмечена в справке «Фальсификаторы истории»: «Всем известна настойчивая и длительная борьба Советского Союза и его делегации в Лиге наций под председательством M. M. Литвинова за сохранение и Укрепление коллективной безопасности. В течение всего предвоенного периода отстаивала советская делегация в Лиге наций принцип коллективной безопасности, поднимая свои голос в защиту этого принципа на каждом заседании Лиги наций, почти в каждой комиссии Лиги наций».
28 марта в Москву по приглашению Советского правительства прибыл Антони Идеи. Англия проводила политику Уступок Германии, однако стремилась сохранить видимость борца за укрепление мира. В беседе с ним Литвинов по поручению Советского правительства решительно подчеркнул опасность, исходящую со стороны нацистской Германии не только для Советского Союза, но и для западных стран, обратил внимание Идена на тот факт, что, развивая свою программу экспансии против СССР, нацистский главарь лелеет планы похода и против западных демократий. «Гитлер, выдвигая в настоящее время на первый план восточную экспансию, – сказал Литвинов, – хочет поймать на удочку западные государства и добиться от них санкций его вооружения. Когда эти вооружения достигнут желательного для Гитлера уровня, пушки могут начать стрелять совсем в другом направлении».
Не прошло и четырех лет, как жизнь подтвердила, сколь мудры и справедливы были эти предупреждения. Бомбы и снаряды градом обрушились на Лондон и другие города Англии.
Советский нарком дал в честь Идена обед на своей даче возле Сходни под Москвой. Уже были широко известны слова Литвинова: «Мир неделим». Их повторяли и дипломаты, и докладчики, и те, кого иногда называют «простыми людьми». Повар на даче у Литвинова тоже решил блеснуть дипломатическими познаниями. На масле, которое подали к столу, было выведено по-латыни: «Мир неделим». Повар до этого всех расспрашивал, как написать эти слова. Когда сели за стол, Идеи шутя заметил, что масло нельзя трогать, ибо будет нарушен принцип неделимости.
Положительных результатов визит Идена, однако, не принес, сотрудничество между Англией и СССР не было достигнуто.
Приезды министров и других государственных деятелей еще раз показали всему миру, что нет ни одного международного вопроса, который может быть решен без участия Советского Союза.
Настойчивая борьба Советской страны за мир, работа, проделанная на международных конференциях и в Лиге наций, вызвали к СССР нарастающую волну симпатий. Расширялись контакты между СССР и Францией. Еще в мае 1934 года в СССР прибыла французская научная миссия во главе с профессором Жаном Перреном, а затем в Москву приехал французский министр воздухоплавания Пьер Кот. Францию посетила делегация советских летчиков, в Париже побывали советские писатели, Ансамбль песни и пляски Красной Армии и другие художественные коллективы. Оценивая все эти факты, французский историк М. Мурэн отмечает в своей книге «Франко-советские отношения (1917–1967)», что «все это наряду с переговорами между Барту и Литвиновым содействовало дальнейшей популяризации во Франции идеи сближения между Парижем и Москвой».
Французское правительство под нажимом общественного мнения решило подписать с Советским Союзом пакт о взаимной помощи. 2 мая 1935 года в Париже этот договор был подписан. Статья 1 договора гласила: «В случае, если СССР или Франция явились бы предметом угрозы или опасности нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и соответственно СССР обязуются приступить обоюдно к немедленной консультации в целях принятия мер для соблюдения постановлений статьи 10 статута Лиги наций».
Вскоре после подписания договора в Москву прибыл министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. В течение трех дней, которые Лаваль провел в Москве, он был принят руководителями Советского государства, что свидетельствовало о том, что СССР придавал большое значение улучшению советско-французских отношений. Однако вскоре выяснилось подлинное отношение Лаваля к франко-советскому договору. Вот что сказано об этом в третьем томе «Истории дипломатии»: «По возвращении из Москвы Лаваль остановился в Польше. Здесь он разъяснил министру иностранных дел Беку, что франко-советский пакт имеет целью не столько привлечь помощь Советского Союза или помогать ему против возможной агрессии, сколько предупредить сближение между Германией и Советским Союзом. Советско-французский договор о взаимной помощи Лаваль рассматривал как орудие в своей политике сделки с гитлеровской Германией. В те дни он доверительно говорил своему другу Грумбаху: „Я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином!“
Впоследствии Лаваль оказался предателем, пошел на сговор с Гитлером. После войны по приговору французского Верховного суда он был казнен.
Договор оказал громадную помощь антифашистским силам в Европе, а особенно во Франции, способствовал консолидации Народного фронта. Грандиозный митинг на стадионе Буффало в Париже 14 июля 1935 года перерос в невиданные по масштабам антифашистские выступления во всех городах страны. Лозунг Французской коммунистически партии «Проводить политику мира в тесном союзе с СССР» стал лозунгом всего народа. На стадионе Буффало была принята клятва: «Мы даем торжественный обет хранить единство, чтобы отстаивать демократию, добиваться разоружения и роспуска мятежных лиг, оградить наши свободы от посягательства фашизма».
Под прямым влиянием советской политики мира и франко-советского договора Народный фронт принял программу, которая предусматривала «международное сотрудничество в рамках Лиги наций, с целью обеспечить коллективную безопасность посредством определения агрессора и автоматического и солидарного применения санкций в случае агрессии». Седьмой параграф программы требовал «распространения, в особенности в Восточной и Центральной Европе, системы пактов, открытых для всех согласно принципам франко-советского договора».
Во французской и советской печати появились статьи, напоминавшие о традиционной дружбе двух великих народов. Литвинов опубликовал серию редакционных статей в «Журналь де Моску» о дружбе с Францией, но не считал, что следует забывать прошлое, знал, что Лаваль и его единомышленники попытаются взять реванш.
Через три недели после отъезда Лаваля в Москву прибыл Эдуард Бенеш. Еще до визита, 16 мая, в Праге был подписан договор о взаимопомощи между СССР и Чехословакией. Бенеш посетил Ленинград и Киев, побывал в одном украинском колхозе.
К концу 1935 года уже четко определились итоги усилий, которые предпринимала советская дипломатия для сохранения мира, необходимого для продолжения строительства социализма в СССР.
Заключение пактов о взаимной помощи с Францией и Чехословакией, подписание в 1933 году договоров с рядом стран Европы и Азии «об определении агрессии», других договоров, конвенций и протоколов – все это создало серьезные препятствия агрессивным устремлениям гитлеровской Германии. Установление дипломатических отношений с Соединенными Штатами Америки заложило основы будущего союза против гитлеровской Германии на случай агрессии с ее стороны и создавало предпосылки для укрепления положения Советского Союза на Дальнем Востоке.
Однако западные державы не в состоянии были отказаться от тайных планов и попыток канализировать германскую угрозу в восточном направлении, против Советского Союза. Ненависть к стране социализма туманила разум многих государственных деятелей. Они продолжали политику подрыва коллективной безопасности в Европе, политику поощрения агрессивных действий фашистских государств. Общественное мнение всего мира было возмущено продолжающейся агрессией Италии в Африке. Советский Союз потребовал применения к Италии статьи 16 устава Лиги – санкций против агрессора. Предложение приняли. Однако и здесь покровители Муссолини остались верны себе: самый важный вид стратегического товара, необходимого для ведения войны, – нефть не была включена в список товаров, запрещенных для ввоза в Италию. Англия отказалась закрыть находившийся тогда полностью в ее руках Суэцкий канал, по которому Италия перевозила в Эфиопию войска и вооружения. Позже Англия и Франция добились в Лиге наций отмены санкций против фашистской Италии.
В связи с этими действиями Англии и Франции Литвинов несколько раз выступал в Лиге наций, изложил советские предложения, направленные на укрепление коллективной безопасности. Предложения сводились к тому, что всякое государство, совершившее агрессию против одного из членов Лиги наций, считается находящимся в состоянии войны со всеми остальными членами Лиги. Для рассмотрения предложений СССР была создана комиссия, она проработала два года. Саботаж английской и французской дипломатии затормозил принятие этих предложений.
1 июля 1936 года Литвинов произнес в Лиге наций речь, которую мировая пресса назвала одной из самых впечатляющих. Он назвал действия Лиги наций в связи с агрессией против Эфиопии одними из самых неудачных в истории этой организации. «…Я говорю, – сказал Литвинов, – что нам не нужно Лиги, безопасной для агрессоров… ибо такая Лига из орудия мира превратится в его противоположность».