Страница:
– Я не могу в это поверить! Я никогда не слышал о вас ничего хорошего, ваше высочество, но Сасаки одна из наших древнейших и наиболее знатных семей. Они сотни лет преданно служили нашему императору. Никто из вашего рода не сможет предать Священные Острова и империю!
Хоригава растянул губы в улыбке. Было невозможно сказать, были ли у него зубы, зачерненные по моде двора, или же все они выпали. То, что послышалось из этого маленького отверстия, было чистым ядом:
– Где уж тебе рассуждать о хорошей родословной, Муратомо-но Юкио! Те из твоих предков, которые были дальними родственниками императорской семьи сотни лет назад, оставили столицу и смешивались, поколение за поколением, с бандитами, крестьянами и варварами. Несколько капель императорской крови, которые, может, остались в тебе, делают тебя членом императорской семьи не больше, чем брошенные в море листья делают из него чай. Ты не избранный! Ты и такие, как ты, годны только на то, чтобы делать работу, которая будет слишком кровавой и грязной для тех, кто лучше вас. Ты самурай, стремящийся подняться над своим сословием. За свою жизнь я видел сначала Домея, затем Согамори и теперь твоего брата, собирающегося отдавать приказы самому императору. Я не предаю свою страну, потому что она перестает быть моей, когда в ней правят самураи! Я надеялся, что ты и Хидейори уничтожите друг друга, но ты оказался слишком глуп и прост, чтобы победить, и теперь Хидейори всесилен. Чтобы свергнуть его, я должен обратиться к чужеземцу, Кублай-хану. Я пришёл сюда не затем, чтобы наблюдать твою смерть, Юкио, которая теперь станет неизбежным завершением, а также не из-за смерти этого огромного дурачка, твоего приятеля. Я пришел сюда лишь затем, чтобы посмотреть просто, примете ли вы предложение, которое сделано вам по настоянию Кублай-хана. Если бы ты согласился править Страной Восходящего Солнца как наместник Великого Хана, это было бы препятствием для меня. К счастью, ты остаешься глупцом до конца. Раз так, я теперь поспешу в Хэйан Кё, чтобы склонить двор подчиниться Великому Хану. Монгольская армия вторгнется в нашу страну не как завоеватели, а по приглашению Сына Небес. Под предводительством Аргуна и Торлука и их людей, знающих эти острова и военные приемы самураев, они низвергнут выскочку, который называет себя сегуном, и уничтожат самураев. По воле Великого Хана я буду назначен регентом, правящим Священными Островами от имени императора, как делали в старину Фудзивара. Дань, которую с нас будут требовать для отправки Кублай-хану, будет малым вознаграждением за восстановление мудрого и благочестивого правительства, – слегка улыбаясь, Хоригава поднял свою руку, подражая благословению бодхисатвы. – Муратомо-но Юкио, прощай!
Дзебу спрыгнул с коня. Все его внимание было сосредоточено на Хоригаве, который пошел назад. Квадратная серая фигура Торлука загораживала князя. Изменив направление бега, Дзебу проверил свой выпад. Оскалившись, Торлук вынул припрятанный кинжал из своего отороченного мехом сапога.
– Поскольку каждый палец безоружного зиндзя являлся кинжалом, я подумал, что не будет бесчестным достать свой собственный кинжал, чтобы говорить на равных. Иди сюда, дьявол. Я всегда надеялся, что всё-таки убью тебя!
– Не трать со мной понапрасну время, Торлук!
Аргун подхватил Хоригаву, как мешок риса, и стал засовывать его в паланкин. Цепь стрелков с натянутыми луками бежали рысцой по склону горы. Хоригава мог уйти вот-вот. Торлук, перекладывая кинжал из руки в руку, стоял, преграждая путь. Всевышний стал управлять движениями Дзебу. Когда Торлук приблизился к Дзебу с ножом в правой руке, Дзебу поднял правую руку, как будто для защиты. Торлук схватил Дзебу за предплечье свободной рукой, чтобы насадить его на острие кинжала. Дзебу повернулся и проскользнул за левый бок противника, согнув руку так, что локоть Торлука оказался в замке, а сам он был сбит с ног. Освободившись от хватки Торлука, Дзебу ударил плечом ему в спину. От удара Торлук покатился к краю тропы. Он катился по крутому склону. Он кувыркался, быстрее и быстрее, натыкаясь на валуны и кусты с силой, какую тело вряд ли могло вынести. Наконец он рухнул на дно ущелья и застыл в неподвижности, полупогребенный в снегу. Аргун втолкнул Хоригаву за пурпурные занавеси. Как только носильщики подняли золоченый короб, Аргун сказал князю последнее слово:
– Человек, который только что погиб, защищая вас, для меня дороже, чем целая армия! Если он мёртв, постарайтесь, чтобы ваши действия окупили мою утрату!
Дзебу кинулся вдогонку за паланкином, но было уже слишком поздно. Шесть воинов стояли вдоль тропы между ним и Хоригавой, подняв свои короткие, укрепленные рогом монгольские луки и нацелив стрелы с металлическими наконечниками ему в грудь. За паланкином другие стрелки целились в него. Его доспехи выдержат большинство стрел, но скорее всего им удастся его остановить до того, как он доберется до Хоригавы, и его смерть будет бессмысленна. Еще раз Дзебу придется воздержаться от мести! Его трясло от сокрушительной ярости, в то время как паланкин, покачиваясь, двигался вниз по склону. Аргун приказал нескольким своим людям спуститься в ущелье на поиски Торлука. Даже если тумен-баши выжил после падения, он не смог бы драться.
– Я могу убить вас обоих сейчас и спасти жизни многих своих людей, – бросил Аргун Дзебу и Юкио. – Но я остаюсь верен нашему слову. Идите, укройтесь за вашими стенами. Вы все равно скоро умрете!
Когда Дзебу и Юкио, повернувшись спинами к монголам, проходили через ворота, Юкио сказал:
– Дзебу-сан, я не хочу никого убивать сегодня. Я не хочу умирать так, как жил. Я упражнялся в военном ремесле так усердно, как мог. Я освободил Священные Острова от Такаши, для чего, я думаю, и был послан в этот мир. Мне не судьба наслаждаться покоем и почестями. Теперь всё, что мне осталось, – покинуть этот мир. Я хочу закончить жизнь красиво. Я хочу наконец-то быть со своей верной женой и детьми, почитать им Книгу Лотоса, изречения, которые всегда были моими любимыми. Можешь ли ты помочь мне в этом, Дзебу-сан? Сможешь ли ты задержать их настолько, чтобы я мог умереть, как я хочу?
Горячие слёзы наполнили глаза Дзебу. Ему вспомнилось стихотворение, последний дар Всевышнего. Он прочитал Юкио:
– Ты – вершина горы, Дзебу-сан. – Слёзы текли по его щекам. – Люди думали, что я гигант, а я всегда стоял на твоих плечах, – он с силой на мгновенье сжал руку Дзебу, затем отвернулся, взмахнув своим тёмно-зелёным одеянием.
Дзебу пошёл в помещения самураев, чтобы вооружиться. Люди Юкио уже надели доспехи и шлемы. Когда Дзебу рассказал им, что Юкио отклонил предложение Кублай-хана о наместничестве на Священных Островах, они были переполнены радостью. Некоторые из них прослезились.
– До сегодняшнего дня я сожалел о том, что служу господину Юкио, – сказал Сензо Тотоми, вытирая лицо рукавом нижней одежды. – Теперь я благодарен Господу, что могу умереть как герой.
– Пусть ни один человек не умрёт, пока не предаст забвению сотню врагов! – сказал Дзебу.
И последняя армия Юкио, численностью двенадцать человек, выступила навстречу монголам.
В одиночестве, не торопясь, Дзебу стал надевать свои чёрные доспехи. Он завязал ремень своего меча – короткого и широкого меча зиндзя – в узел «змей вселенной», вспоминая речь монахов, когда Тайтаро преподнёс его Дзебу в день посвящения:
– Меч – Господь, карающий через Сущность и Время и проникающий в истинное познание.
Он взял со стены свою нагинату, настолько большое оружие, что только он мог владеть им. Кто мог противостоять его нагинате? Только один человек, но он не будет сражаться сегодня. Пока Дзебу вооружался, он настраивал своё сознание, обращая каждое своё движение в часть медитации. Он повторял заповеди зиндзя, которые учил в детстве:
– Я иду сражаться! Меня не интересует исход. Я думаю только о том, чтобы сражаться с полной силой и умом, которыми я обладаю.
«Странно, – думал он, прерывая цепь своих утверждений. – Хотя на каждую битву я шел с уверенностью, что это может быть моя последняя битва, я никогда так определенно, как теперь, не чувствовал, что умру». Он слышал крики сражающихся, звон металла, но знал, что спешить некуда. Сегодня монголы не смогут применить свою тактику строя. Им придется подходить к укреплению каждый раз по одному и вступать в схватку один на один к радости самураев. Пусть другие тоже почувствуют момент своей славы, прежде чем Дзебу вступит в бой!
Он вынул драгоценный Камень из внутреннего кармана своей одежды и положил его на ладонь. К его удивлению, вместо того чтобы просветлить его разум, как это всегда происходило, сердце Камня показало ему Танико. Она смотрела на него своим проницательным, искрящимся взглядом, который всегда его восхищал. «Драгоценный Камень показывает мне, что я потерял, и тем предсказывает мою смерть, – думал Дзебу. – Танико обвиняет меня в смерти тех, кого она любила, а теперь она стала супругой Хидейори. Юкио, скорее всего, умрет сегодня, теперь мне будет не для кого жить. Зиндзя связали меня с Юкио на столько лет, что он стал значить для меня больше, чем сам Орден. Хорошо, что я умираю сегодня вместе с ним». Дзебу еще раз заглянул в сердце драгоценного Камня и увидел там светящуюся пустоту, Небытие, из которого происходят все вещи, не мрак, а ослепительный свет. Его разум наполнился этим светом, он завязал головной платок, положил на плечо нагинату и вышел.
Когда Дзебу пересек маленький дворик, направляясь к воротам, он услышал на фоне металлического грохота битвы чистые, прекрасные звуки флейты, плывущие из дома с черепичной крышей, где Юкио и его семья готовились к смерти. Когда Юкио ухаживал за Мирусу, он каждую ночь играл на флейте под её окном. Возможно, это она просила его играть сейчас.
У ворот столпилось шесть человек. На смотровой башне стояло на два больше, приготовив длинные самурайские луки.
– Каждый раз, когда нападающие бросаются к воротам, один из них выходит расправляться с ними, – сказал Канефуса, крупный воин с севера, являвшийся кузеном жены Юкио. – Их стрелки убили трех наших, а мы – очень многих из них.
– Откройте ворота и отойдите в сторону, – сказал Дзебу, снимая с плеча нагинату.
Как только ворота приоткрылись, Дзебу выскочил наружу. Монголов там не было. Они укрылись от самурайских стрел за выступом скалы, у поворота. Дзебу побежал вниз по вьющейся вдоль скалы тропе. Воин в коричневом возник перед ним, открыв рот от удивления. Тропа была недостаточно широка, чтобы нагината Дзебу могла описать полный крут над его головой. Вместо этого он вонзил ее наконечник в горло воина. Издав клич, навстречу ему выскочил еще один монгол с саблей. Дзебу опустил острие нагинаты ему на плечо, отправив его следом за товарищем. Вокруг стоял крик нападавших, которых Дзебу одного за другим убивал или же сбрасывал в ущелье. Конный воин прицелился в него. Дзебу полоснул по брюху его лошади, и животное вместе с всадником упало с тропы. Монголы начали теснить друг друга, чтобы избежать длинного сверкающего острия, скрыться от фигуры в черных доспехах, устремившейся к ним. Неожиданно появился Аргун. Приподнявшись на стременах и натянув тетиву лука, он прицелился в голову Дзебу. Монах взглянул в пустые голубые глаза.
– Спускайся сюда, Аргун, и обнажи свой меч! – воскликнул он. – Давай рассчитаемся!
– Для тебя всё кончено, – сказал Аргун и пустил стрелу. Быстрым ударом нагинаты стрела была отбита, но выстроившиеся в линию лучники выпустили облако стрел в Дзебу. Несколько наконечников застряли в шагрени и металлических пластинах его доспехов, хотя большинство стрел отскочило от Дзебу. Ни одна стрела не пропустила цель: стрелки были меткими и опытными. Скрежеща зубами и сбивая стрелы на лету своей нагинатой, Дзебу отходил шаг за шагом. К моменту, когда он достиг ворот, его доспехи ощетинились стрелами, а одна из них пронзила его левое плечо. За воротами, тяжело дыша, он позволил Канефусе расшнуровать доспехи левого рукава, чтобы вынуть стрелу и забинтовать рану бумажной лентой.
– Я не хочу, чтобы ты был здесь, монах Дзебу! – сказал с усмешкой Сензо Тотоми. – Только твои подвиги будут упомянуты, когда летописцы станут писать об этой битве, а мы, все остальные, будем забыты.
– Ты должен превзойти меня, – ответил Дзебу, продевая руку назад, в рукав. – Тогда все мы будем упомянуты!
Какое-то время они не несли потерь. Монгольские стрелки могли стрелять в защитников только попадая под огонь со смотровой башни. Снова Дзебу устремился за ворота, сбивая своей нагинатой вражеских воинов в пропасть, когда монголы атаковали и оголтело кинулись по тропе. Каждый из его поединков заканчивался тем, что его загоняли назад залпом стрел, но Дзебу решил, что прорвется к Аргуну.
Теперь они сражались в тени. Солнце пересекло узкую голубую щель между горами над ними. Дзебу взглянул вверх, чтобы увидеть яркие лучи, выходящие из-за их пика, разбрызгивая ослепительный свет на снегу противоположной горы. Он услышал грохот сверху. Дзебу едва успел выкрикнуть предупреждение. Огромные камни – серые валуны размером с дом – катились по крутому склону прямо на них. Картина того, как Юкио ударил со склона при Итиноте, возникла а сознании Дзебу. Но это были не люди и лошади, низвергающиеся на них. Это была неразумная масса камней, способная смести всех их и сокрушить укрепление с выступа скалы. Им ничего не оставалось, как распластаться на земле. С грохотом, будто стреляли из сотни хуа пао, на них надвигалась лавина. Крушение и сотрясение земли оглушило Дзебу, и он зажмурил глаза, ожидая, что будет раздавлен, как муравей сандалией. Наконец наступила тишина, такая же жуткая, как и шум, который ей предшествовал. Воины недвижимо лежали на земле, но Дзебу понял, что они пока живы. Он вскочил на ноги и сразу же увидел ужаснейшее разрушение. Смотровая башня стала пылающим костром, два стрелка самурая, стоявшие на ней, погибли. На месте нее лежал гигантский зубчатый камень, расколовшийся в нескольких местах от силы своего падения. Удивительно, что дом, укрывший Юкио с семьей, еще стоял. Теперь оставалось только семь защитников, и не было места, откуда бы стрелки могли вести прикрывающий их обстрел. Сама стена обвалилась в нескольких местах. Между Юкио и врагом не было никого, кроме семи человеческих существ. У одного из семерых была огромным камнем сломана рука. Посмотрев вверх, Дзебу увидел крошечные фигурки, всматривающиеся в них с выступа, расположенного высоко над ними. Это Аргун спустил лавину…
Дзебу послал Сензо Тотоми убедиться в том, что Юкио не ранен, и доложить ему. Едва Тотоми пересек усеянный камнями двор, как Дзебу услышал воинственные возгласы нападавших. Раненый самурай выбежал через ворота, держа меч в левой руке и выкрикивая строки из стихов. Ему удалось расправиться с тремя врагами, прежде чем он упал под залпом стрел. Другой самурай прыгнул на свалившийся камень и направил стрелу с обоюдоострым зазубренным наконечником. Он пустил ее, и монгольский стрелок вскрикнул. Она рассекла ему руку возле запястья. Монголы мгновенно отступили. Но вскоре уже другая группа их, размахивая саблями и копьями, с криками бежала вверх по тропе. Дзебу заинтересовало: как Аргун заставлял их идти на верную смерть? Должно быть, он пользовался тем, что большинство воинов думает, что им удастся уцелеть, когда все вокруг будут убиты. То, что зовется смелостью, часто является самообманом. С другой стороны, эти самураи, защищающие Юкио, знали, что идут умирать. Один за другим они предпринимали вылазку, спокойные и бодрые, намеренные драться до конца. Перед самым концом боя атаки монголов участились.
Когда их осталось только трое, Канефуса сказал Дзебу:
– Ты хочешь остаться последним, не так ли?
– Да.
– Это твоё право. Ты был с ним с самого начала, – сказал Канефуса, указав кивком в сторону дома, где оставался Юкио. – Позаботься, чтобы моя сестра Мирусу не была обесчещена! – И он вышел через ворота в стене, которой больше не было, чтобы встретить атаку монголов.
Сензо Тотоми возвратился из маленького дома с бледным лицом и глазами, глядящими так же, как той ночью, когда покончил с собой его отец, совершив сеппуку в Хэйан Кё. Тотоми держал в руке окровавленный кинжал. Он сжал руку Дзебу с такой силой, что тот почувствовал боль даже сквозь покрытый сталью рукав.
– Ты ему нужен!
Дзебу вглядывался в дикие глаза Тотоми:
– Что? Что случилось?
– Разве ты не догадываешься, что могло случиться? Пойди к нему, во имя Будды! Больше нет времени. Иди к нему и дай мне умереть!
С бешеным воплем Тотоми выхватил свой меч и устремился к воротам. Дзебу отвернулся. Одежда у него под доспехами промокла от пота, несмотря на холод горного воздуха. Они сражались уже много часов, и все его тело гудело от усталости. С ног до головы он был покрыт кровью, текущей из бесчисленных ран. Боль давала ему знать, что его тело пока может чувствовать. Буддисты были правы, когда говорили, что жизнь это страдание, но они не признавали, что страдание позволяет людям чувствовать, что они живы!
«Юкио прав, – думал Дзебу. – Наши тела стареют. Но не более чем через час это тело, мое тело, будет уничтожено; я прекращу существование. Для меня невозможно думать об этом! Ведь я не хочу умирать! После всех этих лет упражнений в убийстве, встречая смерть и неся ее другим, я все еще хочу жить! Я не являюсь хорошим зиндзя».
Он поднялся по ступеням к передней двери дома Юкио. Там, внутри, было тихо и темно. Часовня находилась на втором этаже. Когда его глаза приспособились к темноте, Дзебу увидел четыре свернутых циновки со спальными подголовьями из дерева и несколько деревянных шкатулок, содержащих немного одежды и личных вещей, которые семье Юкио удалось захватить сюда. На одной из шкатулок царственно восседала богиня Кваннон в ниспадающей блестящей, украшенной одежде.
Дзебу взобрался по лестнице в часовню, хрипло повторяя:
– Юкио, Юкио-сан!
Когда его голова поднялась над полом часовни, он увидел сначала маленькую масляную лампу, мерцавшую перед разукрашенной статуей сидящей Кваннон. Затем Дзебу заметил, что богиня слегка улыбалась, глядя на то, что оказалось четырьмя темными узлами одежды. Дзебу почувствовал спазм в желудке, когда он узнал фигуру, лежавшую на полированном полу.
– Дзебу-сан? – голос Юкио перешел в шепот.
– Юкио, ты еще жив?
– Да, к сожалению! – он слабо усмехнулся. – Я попросил Сензо Тотоми предложить мне лучший способ самоубийства. Он сказал, что все самураи всех веков будут восхищаться мной, если я сделаю, как его отец в Хэйан Кё, харакири. Но он ничего не рассказал мне о том, что вспарывать себе живот это такая боль. Или что я буду умирать долго. И какой в этом смысл? Никто не узнает, что я умер таким способом, в отвратительных страданиях. Кроме тебя и Тотоми, никто не знает об этом. Он уже мёртв, наверное. Тебя тоже скоро убьют. Так кто же расскажет миру о моем столь доблестном конце?
– Мирусу умерла? И твои мальчик и девочка? – Дзебу уже не рыдал, готовясь проститься с Юкио.
Теперь его глаза были сухими. Потрясение лишило его слёз.
– Мирусу дала детям дар забвения. Это было для них ее последним даром любви. Ни у меня, ни у Тотоми не хватило на это мужества. Затем, не желая видеть меня мёртвым, она попросила Тотоми пронзить её сердце. В конце концов он согласился и закончил её жизнь. Я держал её руку, когда он вонзал свой кинжал. Потом я взял кодачи, которым Мирусу перерезала детям горло, и вспорол себе живот.
Было просто невыносимо видеть этот ужасный взгляд, и Дзебу отвернулся от затенённой фигуры, лежащей на полу перед ним. В нем боролись сострадание к Юкио и гнев из-за того, что его друг смертельно себя ранил, явился причиной смерти своей жены и детей. Кодексы зиндзя и самураев так отличались друг от друга! Но ничего хорошего не было теперь в том, чтобы ругать Юкио.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь, Юкио-сан?
Юкио глубоко вздохнул. Долгое время Дзебу ничего не слышал, кроме дыхания, тяжелого и ритмичного, как океанские волны. Говорить, должно быть, Юкио мог лишь с невероятным усилием, но, возможно, это стоило того, потому что скоро Юкио будет не способен вовсе говорить и не заговорит никогда.
– Я буду умирать медленно и в страшной агонии; Дзебу-сан, или же я умру быстро и легко. Это зависит от тебя…
Тело у Дзебу похолодело:
– Ты не можешь просить меня об этом!
– Если не тебя, то кого я могу попросить? Тотоми сделал бы это, но я хотел, чтобы ты. Ты ведь знал, что однажды ты должен будешь сделать это последнее доброе дело для меня, верно? Ты всегда знал это. Твой закон зиндзя позволяет тебе убивать врагов сотнями. Поэтому наверняка ты можешь дать другу смерть как милосердие.
Дзебу начал расшнуровывать доспехи на груди. Он вспомнил, что в потайном кармане носил один наркотик, известный зиндзя, который теперь мог помочь Юкио. Он встал перед ним на колени и взял своего друга за руку. Запах крови был невыносим.
– Юкио, я могу избавить тебя от боли. Я могу дать тебе этого порошка. Ты сразу же уснешь. Я останусь здесь, с тобой, пока ты не умрешь. Погоди немного. Я достану немного вина…
Рука Юкио остановила Дзебу с удивительной силой, до боли сжав суставы его пальцев:
– Нет, я отказываюсь, Дзебу. Я наотрез отказываюсь умереть таким способом!
– Почему? – Голос Дзебу был хриплым и измученным. – Должен ли я убить тебя? Этот путь единственный?
– Я не буду умирать во сне. Грязная смерть! Я хочу узнать, что со мной произойдет. Умереть как человек. А не замученное животное! – слова Юкио произносил между вздохами. – Я хочу чувствовать меч! Это самый чистый способ умереть!
Дзебу почувствовал, как что-то сломалось внутри него.
– Хорошо. Пусть это будет меч, как ты просишь.
– Ты должен торопиться, Дзебу-сан. В любой момент они будут здесь.
Подобно железному шару в груди, Дзебу чувствовал скорбь. Он любил этого человека даже больше, чем своего отца Тайтаро. Он положил руку на свой меч и начал выдвигать лезвие из ножен.
– Я делаю это только потому, что не буду долго страдать, – сказал он. – Неважно, как ужасен груз печали, лежащей на мне, это будет лишь на мгновенье. За стенами часовни Аргун и его люди ждут, чтобы успокоить меня с миром.
– Мы встретимся снова в иной жизни, Дзебу-сан, – прошептал Юкио.
– Мы, зиндзя, не верим, что мужчины и женщины рождаются заново после смерти. Нирвана – это смерть!
– Воины недостойны нирваны. Мы снова увидим друг друга. Теперь убей, Дзебу! Ты принесешь мне милосердие, подобно богине, которая взирает на нас. Твой меч избавит меня от агонии!
Еще раз стихи возвестили о себе в сознании Дзебу, последние строки, разделенные с Юкио. Теперь он был способен плакать. Он разразился рыданиями, его глаза оросились слезами.
Но на размышления уже не было времени. Он вынул свой короткий, тяжелый меч из ножен и преклонил колени перед Юкио, чтобы видеть вытянутую шею своего друга при тусклом освещении. Он старался не смотреть на страшную рану ниже.
– Ударь! – прошептал Юкио. – И сожги этот дом!
Много раз Дзебу не помнил себя в сражении и убивал, не отдавая отчета в том, что он делает; позже он был не способен вспомнить, как он сражался. Этот момент не был похож на те. Так как Юкио хотел сознавать смерть, то Дзебу отказался забыться при этом. Никогда он не жил так отчётливо в настоящем, как теперь. Эта комната, тело его друга, его меч, – всё будто светилось тем же огнем, который он часто видел в глубине драгоценного Камня Жизни и Смерти. Продолжая стоять на коленях, Дзебу поднял руку над головой и ударил мечом. Меч зиндзя упал метко. Муратомо-но Юкио был мёртв.
Дзебу быстро встал. Он не ожидал, что почувствует такое странное облегчение, такое ощущение легкости. Около двадцати лет он сражался рядом со своим другом, опасаясь за него, радуясь его победам, стараясь защитить его, оплакивая поражения с ним, делая его сильнее, приближая его будущее. Теперь жизнь Юкио закончилась, а слуга Юкио отпущен. На благо или во зло, но страшное дело сделано. В то же время Дзебу чувствовал, что без Юкио жизнь для него утрачивала свой смысл. Он ощущал лёгкость оттого, что был пуст внутри, будто пустое дерево, мёртвое и готовое упасть при первом же порыве ветра.
Какие же были последние слова Юкио? «Ударь и сожги этот дом!» Этот приказ заставил Дзебу вспомнить о строках из Книги Лотоса: «В Трёх Мирах нет покоя; это подобно загоревшемуся дому». Он поднял маленькую масляную лампу, которая горела на столе перед статуей Кваннон, и наклонил ее, оставляя тонкий след горящего масла вдоль полированного деревянного пола до покрытой штукатуркой стены. Кружащиеся оранжевые языки пламени запрыгали, и часовня ярко осветилась. Дзебу ясно увидел голубые и цвета лаванды одеяния Юкио и Мирусу и их детей, шесть свитков изречений Лотоса, забрызганных кровью, красивое белое лицо и розовые щеки Кваннон. Богиня была единственной живой вещью, остававшейся в комнате. Было бы позором позволить огню уничтожить ее. Дзебу поднял Кваннон и, убаюкивая тяжёлую фарфоровую фигуру в своих объятиях, спустился по лестнице на первый этаж дома Юкио. «Мне осталось лишь несколько вздохов», – думал он.
Хоригава растянул губы в улыбке. Было невозможно сказать, были ли у него зубы, зачерненные по моде двора, или же все они выпали. То, что послышалось из этого маленького отверстия, было чистым ядом:
– Где уж тебе рассуждать о хорошей родословной, Муратомо-но Юкио! Те из твоих предков, которые были дальними родственниками императорской семьи сотни лет назад, оставили столицу и смешивались, поколение за поколением, с бандитами, крестьянами и варварами. Несколько капель императорской крови, которые, может, остались в тебе, делают тебя членом императорской семьи не больше, чем брошенные в море листья делают из него чай. Ты не избранный! Ты и такие, как ты, годны только на то, чтобы делать работу, которая будет слишком кровавой и грязной для тех, кто лучше вас. Ты самурай, стремящийся подняться над своим сословием. За свою жизнь я видел сначала Домея, затем Согамори и теперь твоего брата, собирающегося отдавать приказы самому императору. Я не предаю свою страну, потому что она перестает быть моей, когда в ней правят самураи! Я надеялся, что ты и Хидейори уничтожите друг друга, но ты оказался слишком глуп и прост, чтобы победить, и теперь Хидейори всесилен. Чтобы свергнуть его, я должен обратиться к чужеземцу, Кублай-хану. Я пришёл сюда не затем, чтобы наблюдать твою смерть, Юкио, которая теперь станет неизбежным завершением, а также не из-за смерти этого огромного дурачка, твоего приятеля. Я пришел сюда лишь затем, чтобы посмотреть просто, примете ли вы предложение, которое сделано вам по настоянию Кублай-хана. Если бы ты согласился править Страной Восходящего Солнца как наместник Великого Хана, это было бы препятствием для меня. К счастью, ты остаешься глупцом до конца. Раз так, я теперь поспешу в Хэйан Кё, чтобы склонить двор подчиниться Великому Хану. Монгольская армия вторгнется в нашу страну не как завоеватели, а по приглашению Сына Небес. Под предводительством Аргуна и Торлука и их людей, знающих эти острова и военные приемы самураев, они низвергнут выскочку, который называет себя сегуном, и уничтожат самураев. По воле Великого Хана я буду назначен регентом, правящим Священными Островами от имени императора, как делали в старину Фудзивара. Дань, которую с нас будут требовать для отправки Кублай-хану, будет малым вознаграждением за восстановление мудрого и благочестивого правительства, – слегка улыбаясь, Хоригава поднял свою руку, подражая благословению бодхисатвы. – Муратомо-но Юкио, прощай!
Дзебу спрыгнул с коня. Все его внимание было сосредоточено на Хоригаве, который пошел назад. Квадратная серая фигура Торлука загораживала князя. Изменив направление бега, Дзебу проверил свой выпад. Оскалившись, Торлук вынул припрятанный кинжал из своего отороченного мехом сапога.
– Поскольку каждый палец безоружного зиндзя являлся кинжалом, я подумал, что не будет бесчестным достать свой собственный кинжал, чтобы говорить на равных. Иди сюда, дьявол. Я всегда надеялся, что всё-таки убью тебя!
– Не трать со мной понапрасну время, Торлук!
Аргун подхватил Хоригаву, как мешок риса, и стал засовывать его в паланкин. Цепь стрелков с натянутыми луками бежали рысцой по склону горы. Хоригава мог уйти вот-вот. Торлук, перекладывая кинжал из руки в руку, стоял, преграждая путь. Всевышний стал управлять движениями Дзебу. Когда Торлук приблизился к Дзебу с ножом в правой руке, Дзебу поднял правую руку, как будто для защиты. Торлук схватил Дзебу за предплечье свободной рукой, чтобы насадить его на острие кинжала. Дзебу повернулся и проскользнул за левый бок противника, согнув руку так, что локоть Торлука оказался в замке, а сам он был сбит с ног. Освободившись от хватки Торлука, Дзебу ударил плечом ему в спину. От удара Торлук покатился к краю тропы. Он катился по крутому склону. Он кувыркался, быстрее и быстрее, натыкаясь на валуны и кусты с силой, какую тело вряд ли могло вынести. Наконец он рухнул на дно ущелья и застыл в неподвижности, полупогребенный в снегу. Аргун втолкнул Хоригаву за пурпурные занавеси. Как только носильщики подняли золоченый короб, Аргун сказал князю последнее слово:
– Человек, который только что погиб, защищая вас, для меня дороже, чем целая армия! Если он мёртв, постарайтесь, чтобы ваши действия окупили мою утрату!
Дзебу кинулся вдогонку за паланкином, но было уже слишком поздно. Шесть воинов стояли вдоль тропы между ним и Хоригавой, подняв свои короткие, укрепленные рогом монгольские луки и нацелив стрелы с металлическими наконечниками ему в грудь. За паланкином другие стрелки целились в него. Его доспехи выдержат большинство стрел, но скорее всего им удастся его остановить до того, как он доберется до Хоригавы, и его смерть будет бессмысленна. Еще раз Дзебу придется воздержаться от мести! Его трясло от сокрушительной ярости, в то время как паланкин, покачиваясь, двигался вниз по склону. Аргун приказал нескольким своим людям спуститься в ущелье на поиски Торлука. Даже если тумен-баши выжил после падения, он не смог бы драться.
– Я могу убить вас обоих сейчас и спасти жизни многих своих людей, – бросил Аргун Дзебу и Юкио. – Но я остаюсь верен нашему слову. Идите, укройтесь за вашими стенами. Вы все равно скоро умрете!
Когда Дзебу и Юкио, повернувшись спинами к монголам, проходили через ворота, Юкио сказал:
– Дзебу-сан, я не хочу никого убивать сегодня. Я не хочу умирать так, как жил. Я упражнялся в военном ремесле так усердно, как мог. Я освободил Священные Острова от Такаши, для чего, я думаю, и был послан в этот мир. Мне не судьба наслаждаться покоем и почестями. Теперь всё, что мне осталось, – покинуть этот мир. Я хочу закончить жизнь красиво. Я хочу наконец-то быть со своей верной женой и детьми, почитать им Книгу Лотоса, изречения, которые всегда были моими любимыми. Можешь ли ты помочь мне в этом, Дзебу-сан? Сможешь ли ты задержать их настолько, чтобы я мог умереть, как я хочу?
Горячие слёзы наполнили глаза Дзебу. Ему вспомнилось стихотворение, последний дар Всевышнего. Он прочитал Юкио:
Юкио сказал:
Одинокая сосна,
Вспышка молнии,
Оголённая горная вершина.
– Ты – вершина горы, Дзебу-сан. – Слёзы текли по его щекам. – Люди думали, что я гигант, а я всегда стоял на твоих плечах, – он с силой на мгновенье сжал руку Дзебу, затем отвернулся, взмахнув своим тёмно-зелёным одеянием.
Дзебу пошёл в помещения самураев, чтобы вооружиться. Люди Юкио уже надели доспехи и шлемы. Когда Дзебу рассказал им, что Юкио отклонил предложение Кублай-хана о наместничестве на Священных Островах, они были переполнены радостью. Некоторые из них прослезились.
– До сегодняшнего дня я сожалел о том, что служу господину Юкио, – сказал Сензо Тотоми, вытирая лицо рукавом нижней одежды. – Теперь я благодарен Господу, что могу умереть как герой.
– Пусть ни один человек не умрёт, пока не предаст забвению сотню врагов! – сказал Дзебу.
И последняя армия Юкио, численностью двенадцать человек, выступила навстречу монголам.
В одиночестве, не торопясь, Дзебу стал надевать свои чёрные доспехи. Он завязал ремень своего меча – короткого и широкого меча зиндзя – в узел «змей вселенной», вспоминая речь монахов, когда Тайтаро преподнёс его Дзебу в день посвящения:
– Меч – Господь, карающий через Сущность и Время и проникающий в истинное познание.
Он взял со стены свою нагинату, настолько большое оружие, что только он мог владеть им. Кто мог противостоять его нагинате? Только один человек, но он не будет сражаться сегодня. Пока Дзебу вооружался, он настраивал своё сознание, обращая каждое своё движение в часть медитации. Он повторял заповеди зиндзя, которые учил в детстве:
– Я иду сражаться! Меня не интересует исход. Я думаю только о том, чтобы сражаться с полной силой и умом, которыми я обладаю.
«Странно, – думал он, прерывая цепь своих утверждений. – Хотя на каждую битву я шел с уверенностью, что это может быть моя последняя битва, я никогда так определенно, как теперь, не чувствовал, что умру». Он слышал крики сражающихся, звон металла, но знал, что спешить некуда. Сегодня монголы не смогут применить свою тактику строя. Им придется подходить к укреплению каждый раз по одному и вступать в схватку один на один к радости самураев. Пусть другие тоже почувствуют момент своей славы, прежде чем Дзебу вступит в бой!
Он вынул драгоценный Камень из внутреннего кармана своей одежды и положил его на ладонь. К его удивлению, вместо того чтобы просветлить его разум, как это всегда происходило, сердце Камня показало ему Танико. Она смотрела на него своим проницательным, искрящимся взглядом, который всегда его восхищал. «Драгоценный Камень показывает мне, что я потерял, и тем предсказывает мою смерть, – думал Дзебу. – Танико обвиняет меня в смерти тех, кого она любила, а теперь она стала супругой Хидейори. Юкио, скорее всего, умрет сегодня, теперь мне будет не для кого жить. Зиндзя связали меня с Юкио на столько лет, что он стал значить для меня больше, чем сам Орден. Хорошо, что я умираю сегодня вместе с ним». Дзебу еще раз заглянул в сердце драгоценного Камня и увидел там светящуюся пустоту, Небытие, из которого происходят все вещи, не мрак, а ослепительный свет. Его разум наполнился этим светом, он завязал головной платок, положил на плечо нагинату и вышел.
Когда Дзебу пересек маленький дворик, направляясь к воротам, он услышал на фоне металлического грохота битвы чистые, прекрасные звуки флейты, плывущие из дома с черепичной крышей, где Юкио и его семья готовились к смерти. Когда Юкио ухаживал за Мирусу, он каждую ночь играл на флейте под её окном. Возможно, это она просила его играть сейчас.
У ворот столпилось шесть человек. На смотровой башне стояло на два больше, приготовив длинные самурайские луки.
– Каждый раз, когда нападающие бросаются к воротам, один из них выходит расправляться с ними, – сказал Канефуса, крупный воин с севера, являвшийся кузеном жены Юкио. – Их стрелки убили трех наших, а мы – очень многих из них.
– Откройте ворота и отойдите в сторону, – сказал Дзебу, снимая с плеча нагинату.
Как только ворота приоткрылись, Дзебу выскочил наружу. Монголов там не было. Они укрылись от самурайских стрел за выступом скалы, у поворота. Дзебу побежал вниз по вьющейся вдоль скалы тропе. Воин в коричневом возник перед ним, открыв рот от удивления. Тропа была недостаточно широка, чтобы нагината Дзебу могла описать полный крут над его головой. Вместо этого он вонзил ее наконечник в горло воина. Издав клич, навстречу ему выскочил еще один монгол с саблей. Дзебу опустил острие нагинаты ему на плечо, отправив его следом за товарищем. Вокруг стоял крик нападавших, которых Дзебу одного за другим убивал или же сбрасывал в ущелье. Конный воин прицелился в него. Дзебу полоснул по брюху его лошади, и животное вместе с всадником упало с тропы. Монголы начали теснить друг друга, чтобы избежать длинного сверкающего острия, скрыться от фигуры в черных доспехах, устремившейся к ним. Неожиданно появился Аргун. Приподнявшись на стременах и натянув тетиву лука, он прицелился в голову Дзебу. Монах взглянул в пустые голубые глаза.
– Спускайся сюда, Аргун, и обнажи свой меч! – воскликнул он. – Давай рассчитаемся!
– Для тебя всё кончено, – сказал Аргун и пустил стрелу. Быстрым ударом нагинаты стрела была отбита, но выстроившиеся в линию лучники выпустили облако стрел в Дзебу. Несколько наконечников застряли в шагрени и металлических пластинах его доспехов, хотя большинство стрел отскочило от Дзебу. Ни одна стрела не пропустила цель: стрелки были меткими и опытными. Скрежеща зубами и сбивая стрелы на лету своей нагинатой, Дзебу отходил шаг за шагом. К моменту, когда он достиг ворот, его доспехи ощетинились стрелами, а одна из них пронзила его левое плечо. За воротами, тяжело дыша, он позволил Канефусе расшнуровать доспехи левого рукава, чтобы вынуть стрелу и забинтовать рану бумажной лентой.
– Я не хочу, чтобы ты был здесь, монах Дзебу! – сказал с усмешкой Сензо Тотоми. – Только твои подвиги будут упомянуты, когда летописцы станут писать об этой битве, а мы, все остальные, будем забыты.
– Ты должен превзойти меня, – ответил Дзебу, продевая руку назад, в рукав. – Тогда все мы будем упомянуты!
Какое-то время они не несли потерь. Монгольские стрелки могли стрелять в защитников только попадая под огонь со смотровой башни. Снова Дзебу устремился за ворота, сбивая своей нагинатой вражеских воинов в пропасть, когда монголы атаковали и оголтело кинулись по тропе. Каждый из его поединков заканчивался тем, что его загоняли назад залпом стрел, но Дзебу решил, что прорвется к Аргуну.
Теперь они сражались в тени. Солнце пересекло узкую голубую щель между горами над ними. Дзебу взглянул вверх, чтобы увидеть яркие лучи, выходящие из-за их пика, разбрызгивая ослепительный свет на снегу противоположной горы. Он услышал грохот сверху. Дзебу едва успел выкрикнуть предупреждение. Огромные камни – серые валуны размером с дом – катились по крутому склону прямо на них. Картина того, как Юкио ударил со склона при Итиноте, возникла а сознании Дзебу. Но это были не люди и лошади, низвергающиеся на них. Это была неразумная масса камней, способная смести всех их и сокрушить укрепление с выступа скалы. Им ничего не оставалось, как распластаться на земле. С грохотом, будто стреляли из сотни хуа пао, на них надвигалась лавина. Крушение и сотрясение земли оглушило Дзебу, и он зажмурил глаза, ожидая, что будет раздавлен, как муравей сандалией. Наконец наступила тишина, такая же жуткая, как и шум, который ей предшествовал. Воины недвижимо лежали на земле, но Дзебу понял, что они пока живы. Он вскочил на ноги и сразу же увидел ужаснейшее разрушение. Смотровая башня стала пылающим костром, два стрелка самурая, стоявшие на ней, погибли. На месте нее лежал гигантский зубчатый камень, расколовшийся в нескольких местах от силы своего падения. Удивительно, что дом, укрывший Юкио с семьей, еще стоял. Теперь оставалось только семь защитников, и не было места, откуда бы стрелки могли вести прикрывающий их обстрел. Сама стена обвалилась в нескольких местах. Между Юкио и врагом не было никого, кроме семи человеческих существ. У одного из семерых была огромным камнем сломана рука. Посмотрев вверх, Дзебу увидел крошечные фигурки, всматривающиеся в них с выступа, расположенного высоко над ними. Это Аргун спустил лавину…
Дзебу послал Сензо Тотоми убедиться в том, что Юкио не ранен, и доложить ему. Едва Тотоми пересек усеянный камнями двор, как Дзебу услышал воинственные возгласы нападавших. Раненый самурай выбежал через ворота, держа меч в левой руке и выкрикивая строки из стихов. Ему удалось расправиться с тремя врагами, прежде чем он упал под залпом стрел. Другой самурай прыгнул на свалившийся камень и направил стрелу с обоюдоострым зазубренным наконечником. Он пустил ее, и монгольский стрелок вскрикнул. Она рассекла ему руку возле запястья. Монголы мгновенно отступили. Но вскоре уже другая группа их, размахивая саблями и копьями, с криками бежала вверх по тропе. Дзебу заинтересовало: как Аргун заставлял их идти на верную смерть? Должно быть, он пользовался тем, что большинство воинов думает, что им удастся уцелеть, когда все вокруг будут убиты. То, что зовется смелостью, часто является самообманом. С другой стороны, эти самураи, защищающие Юкио, знали, что идут умирать. Один за другим они предпринимали вылазку, спокойные и бодрые, намеренные драться до конца. Перед самым концом боя атаки монголов участились.
Когда их осталось только трое, Канефуса сказал Дзебу:
– Ты хочешь остаться последним, не так ли?
– Да.
– Это твоё право. Ты был с ним с самого начала, – сказал Канефуса, указав кивком в сторону дома, где оставался Юкио. – Позаботься, чтобы моя сестра Мирусу не была обесчещена! – И он вышел через ворота в стене, которой больше не было, чтобы встретить атаку монголов.
Сензо Тотоми возвратился из маленького дома с бледным лицом и глазами, глядящими так же, как той ночью, когда покончил с собой его отец, совершив сеппуку в Хэйан Кё. Тотоми держал в руке окровавленный кинжал. Он сжал руку Дзебу с такой силой, что тот почувствовал боль даже сквозь покрытый сталью рукав.
– Ты ему нужен!
Дзебу вглядывался в дикие глаза Тотоми:
– Что? Что случилось?
– Разве ты не догадываешься, что могло случиться? Пойди к нему, во имя Будды! Больше нет времени. Иди к нему и дай мне умереть!
С бешеным воплем Тотоми выхватил свой меч и устремился к воротам. Дзебу отвернулся. Одежда у него под доспехами промокла от пота, несмотря на холод горного воздуха. Они сражались уже много часов, и все его тело гудело от усталости. С ног до головы он был покрыт кровью, текущей из бесчисленных ран. Боль давала ему знать, что его тело пока может чувствовать. Буддисты были правы, когда говорили, что жизнь это страдание, но они не признавали, что страдание позволяет людям чувствовать, что они живы!
«Юкио прав, – думал Дзебу. – Наши тела стареют. Но не более чем через час это тело, мое тело, будет уничтожено; я прекращу существование. Для меня невозможно думать об этом! Ведь я не хочу умирать! После всех этих лет упражнений в убийстве, встречая смерть и неся ее другим, я все еще хочу жить! Я не являюсь хорошим зиндзя».
Он поднялся по ступеням к передней двери дома Юкио. Там, внутри, было тихо и темно. Часовня находилась на втором этаже. Когда его глаза приспособились к темноте, Дзебу увидел четыре свернутых циновки со спальными подголовьями из дерева и несколько деревянных шкатулок, содержащих немного одежды и личных вещей, которые семье Юкио удалось захватить сюда. На одной из шкатулок царственно восседала богиня Кваннон в ниспадающей блестящей, украшенной одежде.
Дзебу взобрался по лестнице в часовню, хрипло повторяя:
– Юкио, Юкио-сан!
Когда его голова поднялась над полом часовни, он увидел сначала маленькую масляную лампу, мерцавшую перед разукрашенной статуей сидящей Кваннон. Затем Дзебу заметил, что богиня слегка улыбалась, глядя на то, что оказалось четырьмя темными узлами одежды. Дзебу почувствовал спазм в желудке, когда он узнал фигуру, лежавшую на полированном полу.
– Дзебу-сан? – голос Юкио перешел в шепот.
– Юкио, ты еще жив?
– Да, к сожалению! – он слабо усмехнулся. – Я попросил Сензо Тотоми предложить мне лучший способ самоубийства. Он сказал, что все самураи всех веков будут восхищаться мной, если я сделаю, как его отец в Хэйан Кё, харакири. Но он ничего не рассказал мне о том, что вспарывать себе живот это такая боль. Или что я буду умирать долго. И какой в этом смысл? Никто не узнает, что я умер таким способом, в отвратительных страданиях. Кроме тебя и Тотоми, никто не знает об этом. Он уже мёртв, наверное. Тебя тоже скоро убьют. Так кто же расскажет миру о моем столь доблестном конце?
– Мирусу умерла? И твои мальчик и девочка? – Дзебу уже не рыдал, готовясь проститься с Юкио.
Теперь его глаза были сухими. Потрясение лишило его слёз.
– Мирусу дала детям дар забвения. Это было для них ее последним даром любви. Ни у меня, ни у Тотоми не хватило на это мужества. Затем, не желая видеть меня мёртвым, она попросила Тотоми пронзить её сердце. В конце концов он согласился и закончил её жизнь. Я держал её руку, когда он вонзал свой кинжал. Потом я взял кодачи, которым Мирусу перерезала детям горло, и вспорол себе живот.
Было просто невыносимо видеть этот ужасный взгляд, и Дзебу отвернулся от затенённой фигуры, лежащей на полу перед ним. В нем боролись сострадание к Юкио и гнев из-за того, что его друг смертельно себя ранил, явился причиной смерти своей жены и детей. Кодексы зиндзя и самураев так отличались друг от друга! Но ничего хорошего не было теперь в том, чтобы ругать Юкио.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь, Юкио-сан?
Юкио глубоко вздохнул. Долгое время Дзебу ничего не слышал, кроме дыхания, тяжелого и ритмичного, как океанские волны. Говорить, должно быть, Юкио мог лишь с невероятным усилием, но, возможно, это стоило того, потому что скоро Юкио будет не способен вовсе говорить и не заговорит никогда.
– Я буду умирать медленно и в страшной агонии; Дзебу-сан, или же я умру быстро и легко. Это зависит от тебя…
Тело у Дзебу похолодело:
– Ты не можешь просить меня об этом!
– Если не тебя, то кого я могу попросить? Тотоми сделал бы это, но я хотел, чтобы ты. Ты ведь знал, что однажды ты должен будешь сделать это последнее доброе дело для меня, верно? Ты всегда знал это. Твой закон зиндзя позволяет тебе убивать врагов сотнями. Поэтому наверняка ты можешь дать другу смерть как милосердие.
Дзебу начал расшнуровывать доспехи на груди. Он вспомнил, что в потайном кармане носил один наркотик, известный зиндзя, который теперь мог помочь Юкио. Он встал перед ним на колени и взял своего друга за руку. Запах крови был невыносим.
– Юкио, я могу избавить тебя от боли. Я могу дать тебе этого порошка. Ты сразу же уснешь. Я останусь здесь, с тобой, пока ты не умрешь. Погоди немного. Я достану немного вина…
Рука Юкио остановила Дзебу с удивительной силой, до боли сжав суставы его пальцев:
– Нет, я отказываюсь, Дзебу. Я наотрез отказываюсь умереть таким способом!
– Почему? – Голос Дзебу был хриплым и измученным. – Должен ли я убить тебя? Этот путь единственный?
– Я не буду умирать во сне. Грязная смерть! Я хочу узнать, что со мной произойдет. Умереть как человек. А не замученное животное! – слова Юкио произносил между вздохами. – Я хочу чувствовать меч! Это самый чистый способ умереть!
Дзебу почувствовал, как что-то сломалось внутри него.
– Хорошо. Пусть это будет меч, как ты просишь.
– Ты должен торопиться, Дзебу-сан. В любой момент они будут здесь.
Подобно железному шару в груди, Дзебу чувствовал скорбь. Он любил этого человека даже больше, чем своего отца Тайтаро. Он положил руку на свой меч и начал выдвигать лезвие из ножен.
– Я делаю это только потому, что не буду долго страдать, – сказал он. – Неважно, как ужасен груз печали, лежащей на мне, это будет лишь на мгновенье. За стенами часовни Аргун и его люди ждут, чтобы успокоить меня с миром.
– Мы встретимся снова в иной жизни, Дзебу-сан, – прошептал Юкио.
– Мы, зиндзя, не верим, что мужчины и женщины рождаются заново после смерти. Нирвана – это смерть!
– Воины недостойны нирваны. Мы снова увидим друг друга. Теперь убей, Дзебу! Ты принесешь мне милосердие, подобно богине, которая взирает на нас. Твой меч избавит меня от агонии!
Еще раз стихи возвестили о себе в сознании Дзебу, последние строки, разделенные с Юкио. Теперь он был способен плакать. Он разразился рыданиями, его глаза оросились слезами.
Слабый, но верный голос Юкио донесся, завершая стихотворение строками:
Вместе мы странствовали,
Бросали вызов ревущим океанским волнам,
Горячим пустынным пескам.
Почему разум, который способен мгновенно сочинить окончание стихов, должен быть уничтожен в тот же миг? Дзебу все еще не мог отказаться от своей веры в то, что жизнь даже в худшие минуты предпочтительнее смерти.
Вместе мечи наши в ад
Пошлют его стражники с воем.
Но на размышления уже не было времени. Он вынул свой короткий, тяжелый меч из ножен и преклонил колени перед Юкио, чтобы видеть вытянутую шею своего друга при тусклом освещении. Он старался не смотреть на страшную рану ниже.
– Ударь! – прошептал Юкио. – И сожги этот дом!
Много раз Дзебу не помнил себя в сражении и убивал, не отдавая отчета в том, что он делает; позже он был не способен вспомнить, как он сражался. Этот момент не был похож на те. Так как Юкио хотел сознавать смерть, то Дзебу отказался забыться при этом. Никогда он не жил так отчётливо в настоящем, как теперь. Эта комната, тело его друга, его меч, – всё будто светилось тем же огнем, который он часто видел в глубине драгоценного Камня Жизни и Смерти. Продолжая стоять на коленях, Дзебу поднял руку над головой и ударил мечом. Меч зиндзя упал метко. Муратомо-но Юкио был мёртв.
Дзебу быстро встал. Он не ожидал, что почувствует такое странное облегчение, такое ощущение легкости. Около двадцати лет он сражался рядом со своим другом, опасаясь за него, радуясь его победам, стараясь защитить его, оплакивая поражения с ним, делая его сильнее, приближая его будущее. Теперь жизнь Юкио закончилась, а слуга Юкио отпущен. На благо или во зло, но страшное дело сделано. В то же время Дзебу чувствовал, что без Юкио жизнь для него утрачивала свой смысл. Он ощущал лёгкость оттого, что был пуст внутри, будто пустое дерево, мёртвое и готовое упасть при первом же порыве ветра.
Какие же были последние слова Юкио? «Ударь и сожги этот дом!» Этот приказ заставил Дзебу вспомнить о строках из Книги Лотоса: «В Трёх Мирах нет покоя; это подобно загоревшемуся дому». Он поднял маленькую масляную лампу, которая горела на столе перед статуей Кваннон, и наклонил ее, оставляя тонкий след горящего масла вдоль полированного деревянного пола до покрытой штукатуркой стены. Кружащиеся оранжевые языки пламени запрыгали, и часовня ярко осветилась. Дзебу ясно увидел голубые и цвета лаванды одеяния Юкио и Мирусу и их детей, шесть свитков изречений Лотоса, забрызганных кровью, красивое белое лицо и розовые щеки Кваннон. Богиня была единственной живой вещью, остававшейся в комнате. Было бы позором позволить огню уничтожить ее. Дзебу поднял Кваннон и, убаюкивая тяжёлую фарфоровую фигуру в своих объятиях, спустился по лестнице на первый этаж дома Юкио. «Мне осталось лишь несколько вздохов», – думал он.