Страница:
Алексей остолбенел от такого известия. Около минуты он приходил в себя, после чего проговорил:
— Я еще могу понять союзников… но вы…
— У политики свои законы, — вздохнул Павел. — То, что большая часть населения Северороссии не на стороне компартии — факт, который приходится признать. Президент-коммунист — это повод для гражданской войны, которая никому не нужна. Ты — как раз тот человек, который может устроить всех. Ты — тот, кто прекратит войну, сохранит хрупкий баланс. Нас больше устраивает нейтральная, демократическая, пусть и буржуазная Северороссия, чем управляемая фашистским прихвостнем Оладьиным. Поверь, позиция Сталина сейчас изменилась.
Павел развел руки и расплылся в улыбке, всеми силами стараясь внушить собеседнику, что намерения его чисты, а слова правдивы.
— Но советские оккупационные войска будут стоять в Петербурге? — спросил Алексей.
— Да, — кивнул Павел.
— И вас не беспокоит, что я — убежденный антикоммунист?
— Нет, политика есть политика. Мы хотим мира и больше ничего.
Алексей откинулся в кресле, потом скривился, будто проглотил горькую пилюлю, и произнес:
— Хорошо, что я покинул политику. Уж больно заманчиво выгладят некоторые предложения. Я прекращаю войну, обеспечиваю вам лояльность населения, успокаиваю союзников. Потом вы производите переворот, выбрасываете меня как ненужную ветошь и железной пятой давите страну. Как сладки ваши речи! Только вот поминать меня будут уже года через четыре не как человека, остановившего войну, а как того, кто привел к власти коммунистов.
На лице у Павла появился хищный оскал.
— Подонок, — с чувством произнес он, — ради своего антикоммунизма ты готов видеть, как льются реки крови.
— Я просто знаю, что если сейчас сложить оружие, одни реки крови сменятся другими. А еще я могу призвать людей не сражаться, но только если это не будет стоить им свободы. Иначе я предам себя и их.
Павел откинулся на спинку дивана и зло проговорил:
— Двадцать пятое мая — твоя работа. Алексей кивнул.
— Об одном жалею, что не пришил тебя тогда в семнадцатом, — прошипел Павел.
— А я ни о чем не жалею, — отвел глаза Алексей. — Хотя давно понял, что, пока мы ходим с тобой по одной земле, будем сражаться.
— Твой ответ окончательный? — наклонился вперед Павел.
— Да, — жестко произнес Алексей.
Павел поднялся и направился к выходу. Покидая комнату, он громко хлопнул дверью. Тут же в гостиную вбежала Екатерина. Осторожно подойдя к мужу, спросила:
— Что-нибудь случилось?
— Слава богу, ничего, — ответил Алексей.
На журнальном столике зазвонил телефон. Екатерина подошла к нему, сняла трубку и произнесла:
— Алло.
Потом, заслонив микрофон ладошкой, проговорила:
— Тебя какие-то англичане из белого зала.
— Какого белого зала? — не понял Алексей. — Господи, Уайт Холл!
Словно пружина вытолкнула его из кресла. Подлетев к жене и схватив трубку, он произнес:
— Татищев.
— Господин Татищев, — отозвалась трубка по-английски, — с вами сейчас будет говорить премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.
— Слушаю, — выдохнул Алексей.
В трубке раздался щелчок, после которого он услышал давно знакомый ему, а теперь известный и всей Европе голос:
— Здравствуйте, Алексей. Рад вас слышать.
— Здравствуйте, я тоже рад.
— Я ознакомился с вашим планом, изложенным в письме на мое имя, — быстро проговорил Черчилль. — Он мне понравился. Более того, мы уже предприняли некоторые шаги для его реализации. Мне бы хотелось поговорить с вами лично. Вы можете прилететь в Лондон?
— Есть определенные ограничения…
— Я же сказал, мы предприняли некоторые шаги, — прервал его Черчилль. — Вам не будут препятствовать. Если вы согласны, в стокгольмском аэропорту вас ждет частный шведский самолет.
— Я вылетаю, — ответил Алексей.
Рассматривая лицо старого знакомого, Алексей думал: «Постарел, осунулся. Нелегко это — руководить государством во время войны».
— Скажите, Алексей, — без традиционного вступления начал Черчилль, — вы действительно убеждены, что советская оккупация Северороссии автоматически означает ее советизацию?
— Превращение в марионеточное социалистическое государство — как минимум, — ответил Алексей.
— Вы полагаете, что советский режим не склонен к эволюции и после окончания войны продолжит свою экспансию? То есть Сталин не удовлетворится передачей ему Северороссии и некоторых других стран Центральной Европы, а лишь использует их как плацдарм для дальнейшего прыжка?
— Именно так, господин премьер-министр. Британия уже пыталась задобрить Гитлера в Мюнхене и лишь разожгла его аппетиты. Не стоит повторять эту же ошибку со Сталиным. Он куда более опасный зверь.
— Поляки и прибалты считают так же, — проворчал Черчилль. — На удивление, Оладьин тоже. Как я понял из вашего письма, вы считаете, что ввод британских и американских войск на территорию Северороссии может предотвратить ее советизацию. Это так?
— Совершенно справедливо, — кивнул Алексей.
— Видите ли, в чем дело, — проговорил Черчилль. — Простой ввод войск союзников может быть расценен Сталиным как недружественная акция. Могут возникнуть осложнения.
— Это не проблема, — пожал плечами Алексей. — Если Оладьин одобрит этот план, вы можете объявить войну Северороссии и высадить десант в Мурманске. А там задача уже Оладьина и Маклая — обеспечить, чтобы войска капитулировали, только завидев союзников, и дрались бы до конца на советском фронте.
— Оладьин одобрил этот план, — подтвердил Черчилль, — притом именно в такой форме, в какой его предложили вы. Он уже понял, к чему приведет война. Правда, кроме десанта под Мурманском, мы еще проведем войска через Норвегию и Финляндию. Согласие финнов получено. Это, конечно, тоже не гарантирует от некоторой напряженности в отношениях с Москвой… но политические выгоды куда больше. Этот вопрос решен. А пригласил я вас с другой целью. Нас не устраивает кандидатура Оладьина на посту президента после капитуляции Северороссии. Слишком уж замаран сотрудничеством с Гитлером. Это будет козырь в руках коммунистов. Кроме того, его амбициозные планы создания великой Северороссии, авторитарные методы правления… Неприемлемо.
— Кого же вы видите следующим президентом? — Алексей уже понял, куда клонит собеседник.
— Вас, — коротко ответил британец. — Вы — популярная фигура в Северороссии. Известна ваша оппозиция как нацистам, так и коммунистам. Вы гибкий политик, способный пройти в хитросплетениях послевоенного передела мира. Вы почти демонстративно ушли из политики, когда наметился союз между Гитлером и Оладьиным. Кроме того… вы старый друг Британии, и мы это ценим.
— Вообще-то я планировал покинуть политику, — ответил Алексей. — Это письмо, так сказать, взгляд стороннего наблюдателя. Я не намеревался сам реализовывать план.
— Вы нужны и нам, и своей стране, — произнес Черчилль. — В Северороссии нет сейчас фигуры, не замешанной в сотрудничестве с нацистами и равной вам по политическому весу и популярности.
— Каким вы видите будущее Северороссии? — быстро спросил Алексей.
— Конституция восемнадцатого года должна сохраниться, — пояснил Черчилль. — Мы надеемся, что Северороссия будет демократическим, свободным государством… нашим союзником.
— Как вы представляете себе процедуру передачи власти?
— Вот это уже разговор, — довольно улыбнулся Черчилль. — Мы предлагаем следующую схему…
— Господи, это ты, Алексей? Где ты?
— Пока в Лондоне.
— Что-нибудь происходит?
— Да. Тебе с детьми надо срочно вылететь в Британию.
— Я собираюсь.
— Нет, тайно. Через полчаса к вам приедет мебельный грузовик. Якобы мы купили мебель в том магазине на Галма Стан. Водитель и грузчики — сотрудники британской разведки. Они выгрузят шкаф и помогут вам незамеченными забраться в фургон. С собой берите только самое необходимое. Так, чтобы даже прислуга не заметила. Как выяснилось, горничная Марта завербована немцами, а садовник Карл — Советами. Можешь положиться только на кухарку. Она работает на британскую разведку. Телефон сейчас слушают лишь британцы, они отключили немецкую прослушку четверть часа назад. Но я не уверен, что СД не восстановит ее в ближайшее время. Поэтому после того, как я повешу трубку, больше никому не звони. Вас доставят в аэропорт, из которого тайно вывезут сюда, в Англию. Под Лондоном для вас подготовлен уютный коттедж, где вы будете жить под охраной и на полном содержании британского правительства.
— А ты? Ты встретишь нас?
— Нет, когда вы прилетите, меня уже не будет в Британии.
— Что ты задумал?
— Я должен вернуться в Северороссию. Если со мной что-нибудь случиться, все наше имущество перейдет к тебе. Кроме того, британское правительство обещало взять тебя на полное содержание до конца жизни и обеспечить образование детям.
— Алексей!!!
— Я люблю тебя. Прощай.
В трубке раздались короткие гудки.
— Здравствуйте, Алексей Викторович, — произнес Вайсберг, шагнув к гостю и подобострастно улыбаясь. — Вас уже ждут в Думе.
— Здравствуйте, Гюнтер, — ответил Алексей, пожимая ему руку. — Едем.
Они сели в машину, которая тут же двинулась к выезду из аэропорта.
— Ваше высокопревосходительство… — проговорил Вайсберг.
— Я еще не высокопревосходительство, — прервал его Алексей.
— Считайте, дело уже сделано, — улыбнулся Вайсберг.
«Холуй, он и есть холуй», — подумал Алексей, но вслух произнес:
— Какие новости?
— Великобритания и США объявили нам войну сегодня утром. Сталин, кажется, пока ничего не заподозрил и думает, что все идет по его плану. Ночью мы сдали Красной армии Архангельск. Советы прорвали последнюю линию новгородского укрепрайона. Падение Новгорода — вопрос двух-трех дней.
— Понятно, — кивнул Алексей.
— Алексей Викторович, — на лице Вайсберга снова появилась заискивающая улыбка, — судьба членов правительства…
— Лондон и Вашингтон не считают нужным возбуждать уголовное преследование за военные действия, Северороссия не нарушала международных конвенций и не замечена в военных преступлениях, — отчеканил Алексей. — Однако все силовые министры и люди, определявшие внешнеполитический курс с мая сорок первого, должны уйти в отставку.
— Ясно, — вздохнул Вайсберг, — а жаль.
Через полчаса они уже быстро шагали по коридорам Таврического дворца, ставшего зданием Североросской думы. Подойдя к дверям зала заседаний, Алексей услышал слова Оладьина, многократно усиленные динамиками:
— …А также в связи с осложнившейся международной обстановкой я принял решение сложить с себя обязанности премьер-министра. За собой я оставляю президентский пост. На должность премьер-министра я предлагаю избрать Алексея Татищева, с тридцать восьмого по сороковой год бывшего министром иностранных дел Северороссии.
Алексей твердым шагом вошел в зал и приблизился к трибуне. Все взгляды были устремлены на него. Вокруг царила гробовая тишина.
— Таким образом, господа, с моей точки зрения, проведение уличных боев в Новгороде не даст нам стратегических преимуществ, но приведет к значительным потерям людей и техники. В случае, если после сдачи Новгорода мы закрепимся на рубежах, ныне занимаемых Девятой псковской дивизией, и сможем использовать в качестве оперативного резерва части, размещенные под Псковом, то задержим противника еше на три-четыре недели. Что касается Карельского направления, то в случае, если Британия и США не высадят десанта в районе Мурманска, это направление мы сможем удерживать дольше. Если, конечно, Красная армия не перебросит туда дополнительных резервов.
— Как вы оцениваете перспективу нашей обороны в случае вторжения британцев через Финляндию и Мурманск? — сухо спросил Оладьин, сидящий за столом в своем кабинете и непрерывно курящий трубку.
Кроме него, в кабинете находился только что избранный Думой премьер Татищев и командующий ВМФ Северороссии Спиридонович.
— Зависит от того, какими силами будет осуществлено вторжение, — пояснил Маклай. — Серьезного удара в тыл нашим частям, сражающимся у Белого моря, мы не выдержим. Фронт откатится почти к Петрозаводску. Потеряем все нефтяные скважины. Карельский перешеек тоже почти гол. Поэтому я бы просил у вас разрешения перебросить туда третий и седьмой полки Ингрийской гвардейской дивизии. Это даст хоть какую-то защиту.
— Ингрийскую дивизию в полном составе, вместе с Четвертой и Второй механизированной, из состава стратегического резерва перебросить в Эстонию, — скомандовал Оладьин.
— В Эстонию?! – От удивления у Маклая открылся рот. — Ваше высокопревосходительство, это же глубокий тыл. В любом случае…
— Вы читали мое воззвание, опубликованное сегодня? — насупил брови Оладьин.
— Так точно, — доложил маршал, — хорошие, патриотические, проникновенные слова, но…
— Никаких «но», — рявкнул Оладьин. — Там черным по белому написано: «Любой вооруженной силе, вторгающейся в территориальные пределы Северороссии и ее союзников». Вермахту — тоже.
— Но Германия — наш союзник, — растерянно произнес Маклай.
— Я не подписывал таких договоров, — отрезал Оладьин. — А вот с Эстонией подписывал. Так что, если вермахт вторгнется в пределы независимой Эстонской Республики, расположенным там войскам надлежит встретить противника огнем и поддержать эстонскую армию в защите ее территории. Доведите это до командиров частей. То же самое — войскам на Восточном фронте. Сдавайте Новгород, но больше — ни шагу назад.
— Ваше высокопревосходительство, — Маклай выглядел совершенно опешившим, — видано ли, чтобы в наших условиях воевать и со Сталиным, и с Гитлером, да еще имея в противниках Британию и США?
— Садитесь, пишите, — скомандовал Оладьин. — К вам, Спиридонович, это тоже относится. Срочно, совершенно секретно. Всем командующим армиями, флотами, округами, фронтами, военными базами. При соприкосновении с вооруженными силами Великобритании и США огня не открывать, отступать в глубь территории и отводить боевую технику и суда. При окружении немедленно капитулировать. При окружении советскими, британскими и американскими союзными войсками капитулировать только перед западными союзниками. При окружении частями Советской армии с боями прорываться на неоккупированную территорию Северороссии. При отсутствии такой возможности прорываться в оккупационную зону США или Великобритании, где капитулировать. Директиву довести до десяти ноль-ноль третьего февраля тысяча девятьсот сорок четвертого года.
Поставив точку, Макторг поднял глаза и произнес:
— Первое соприкосновение произойдет в одиннадцать?
— В двенадцать, — буркнул Оладьин. — Подготовиться должны успеть. Свободны.
Когда военные вышли, адмирал тяжело вздохнул:
— Ну, вот и всё. Никогда не думал, что мне придется вот так капитулировать.
— Попытки добиться величия насилием всегда заканчиваются именно так, в лучшем случае, — ответил Алексей.
— Может, хоть за Эстонию людей не будем класть? — спросил Оладьин. — Все равно она нам не достанется. За Наровой немцев будет встретить сподручнее.
— Должок у нас перед эстонцами, — пояснил Алексей. — Кроме того, если сейчас отдадим Эстонию, потом Советы могут туда вперед британцев и американцев успеть. Нейтральная Эстония у границы нам лучше, чем Эстонская ССР.
— Ясно, — снова вздохнул Оладьин, — И все же жаль.
— Немцы не забеспокоились? — спросил Алексей.
— Забеспокоились, конечно, — проворчал Оладьин. — Штюм был у меня через четверть часа после объявления войны Англией. Я заверил его, что будем держаться. Предупредил и о твоем назначении, с целью отсрочить вторжение союзников и потянуть переговоры. Вроде проглотили. Жаль, что так…
— Я же вас предупреждал, — проговорил Алексей.
— Но ведь он всегда слушался этого монгола, — заломил руки Оладьин.
— Нельзя строить политику на таких интригах, — произнес Алексей. — За людей никогда нельзя ручаться. Это правило.
— Слушай, Алексей, — наклонился он вперед, — ты обещаешь, что мы не станем ни чужой колонией, ни марионеткой?
— Я сделаю все возможное, — произнес Алексей. — Чтобы быть свободным, надо всегда и всеми методами за эту свободу сражаться.
Он поднялся, подошел к телефонному аппарату, снял трубку и произнес:
— Это Татищев. Соедините меня с министром экономики. — Потом, подождав несколько минут, произнес: — Здравствуйте, господин Леонтьев, извините за поздний звонок, но я бы хотел видеть вас завтра в восемь утра в своем кабинете. По какому вопросу? Перевод экономики на мирные рельсы.
Подойдя к трапу, он с удивлением обнаружил, что около самолета стоит «эмка», а рядом с ней, как изваяние, застыл офицер кремлевской охраны. Как только Павел ступил на землю, офицер в полушубке подошел к нему, козырнул и произнес:
— Товарищ Сергеев, вас срочно хочет видеть товарищ Берия.
Когда Павел вошел в кабинет Берии, он уже еле держался на ногах от усталости. В машине Павел немного прикорнул, что, впрочем, только разморило его, но вовсе не принесло облегчения. С трудом ворочая языком, он произнес:
— Слушаю вас, Лаврентий Павлович.
— Садись, — буркнул Берия. — Пока ты летал вокруг света, произошло кое-что. Во-первых, вчера США и Великобритания объявили войну Северороссии.
— Что же, — проговорил Павел, — если они перекроют поступления норвежской нефти в Северороссию, это только нам на руку. На десант они вряд ли отважатся.
— Ошибаешься, — возразил Берия, — Великобритания и США сконцентрировали пять дивизий вторжения на севере Норвегии.
— Десант — хлопотное дело, — поморщился Павел. — Впрочем, если они захватят Кольские месторождения… Плохо, конечно, но их оккупационная зона там большой погоды не сделает. С пятью дивизиями они не многого добьются. Северороссы воевать умеют. А чем быстрее Оладьина отрежут от нефти, тем скорее он сдохнет. Нет худа без добра. Северороссы могут задержать их под Петрозаводском. Мы в это время многое успеем.
— Во-вторых, — размеренным голосом продолжил Берия, — вчера же премьер-министром Северороссии стал твой старый знакомый Алексей Татищев.
— Черт! — Павел с силой сжал кулаки.
— Что скажешь? — невозмутимо произнес Берия.
— Это значит, что Северороссия может открыть фронт союзникам, — констатировал Павел.
— Это значит, что Татищев надул тебя как мальчишку! — заорал Берия.
— Ничего не понимаю, — растерялся Павел. — Он же отошел от политики. Занимался какой-то там благотворительностью. Наше предложение отверг…
— А тем временем вел двойную игру с Лондоном, — произнес Берия. — Ладно, давай прикидывать, как выправлять ситуацию. Лично я тоже считаю, что он намерен открыть фронт союзникам. Косвенно это подтверждает и то, что, по данным разведки, перед возвращением в Северороссию Татищев летал в Лондон и встречался с Черчиллем. После этого в неизвестном направлении исчезла его семья… Но это не мы поработали и не немцы. Значит, британцы. Кроме того, как мне только что сообщили, стратегический резерв североросской армии срочно грузится по вагонам в Пскове и отправляется в Эстонию.
— Чтобы понять, что задумал Татищев, надо взглянуть на ситуацию его глазами, — быстро проговорил Павел.
— Никто здесь лучше тебя его не знает, — проворчал Берия. — Как думаешь, что он будет делать?
— Он убежденный антикоммунист. Но и фашистов он не приемлет. Постоянно стремится избежать лишних жертв. Мое предложение он склонен был принять… пока не понял, что мы просто хотим под его прикрытием ввести войска и потом организовать переворот. Значит, надо полагать, после этого он связался с Черчиллем.
— Он еще до этого связался с Черчиллем, — буркнул Берия.
— Ладно, — проговорил Павел. — И предложил ввести войска в Северороссию. На это, безусловно, должно быть получено согласие Оладьина. Впрочем, если Оладьин протолкнул его в премьеры, значит, согласился капитулировать. Понял, что проиграл. Итак, план уже приведен в действие.
— Выводы? — холодно спросил Берия.
— До начала ввода войск союзников в Северороссию остаются часы, до ее капитуляции — считанные дни, — жестко произнес Павел. — Надо срочно организовать наступление на фронтах. Иначе через несколько дней союзники могут уже быть в Петербурге. Разрешите отбыть на фронт.
— А зачем наступать? — хитро улыбнулся Берия. — Враг будет выведен из войны. Северный фронт прекратит свое существование. Мы сохраним живую силу и технику для переброски на немецкий фронт. Зачем наступать?
Павел понял, что его проверяют. Его мягкость во время зимней войны и явная неприязнь к масштабному применению заградотрядов на фронте снискали ему дурную славу в Москве. Пока он выполнял приказы командования, его терпели, но сейчас, когда противостояние должно было вновь переместиться из военной плоскости в политическую, этот либерализм вызвал подозрения. Впрочем, Павлу не приходилось кривить душой. То, что исход Великой Отечественной предрешен и борьба идет уже за послевоенное переустройство мира, он понял давно. Откашлявшись, Павел произнес:
— Американцы и британцы создадут в Северороссии марионеточное правительство. После разгрома фашистской Германии мы получим врага у себя на северо-западе. Чем меньше территории и населения мы оставим сейчас этому режиму, тем он будет слабее. Надо наступать.
— А ты убежден в том, что после разгрома гитлеровцев нам предстоит противостояние с Западом?
— Как в том, что солнце встает на востоке. Сейчас судьба стран фашистского блока ясна. Борьба идет за наиболее выгодные позиции при последующем переделе мира и дальнейшем противостоянии. Капиталисты не откажутся от идеи задушить советское государство… А мы не откажемся от курса на мировую революцию. Нам надо наступать, чтобы наша оккупационная зона оказалась как можно больше. Это будет плацдарм для дальнейшего наступления на Запад. Разрешите отбыть на фронт.
— Наступление уже идет, — холодно произнес Берия, — и товарищ Сталин приказал перекинуть на север резервы. Но в связи с изменением обстановки твои задачи меняются. Товарищу Сталину понравился твой план урегулирования североросского вопроса, хоть и завершившийся провалом. Немедленно отправляйся в Старую Руссу и приступай к работе в качестве помощника командующего оккупационной администрацией Северороссии. Твоя задача: подготовить проект гражданского устройства Северороссии исходя из потребностей послевоенного социалистического строительства. По этому вопросу будешь отчитываться передо мной лично.
— Организация Советов? — встрепенулся Павел.
— Ни в коем случае, — отрицательно покачал головой Берия. — Это должно выглядеть как инициатива трудящихся на местах. С соблюдением североросских традиций, с их муниципалитетами и земствами, но… гм… без излишней вольницы. Северороссы любят всякое самоуправление, а нам нужна четкая исполнительная система, и не более. Но — демократичная по форме. Это тем более важно, что первое время, возможно, этой структуре придется существовать параллельно с буржуазным режимом в западной зоне оккупации. Возможно, речь пойдет даже о разделе Северороссии на западную и восточную. И восточная должна выглядеть как можно привлекательнее для всяких там буржуазных либералов.
— Я еще могу понять союзников… но вы…
— У политики свои законы, — вздохнул Павел. — То, что большая часть населения Северороссии не на стороне компартии — факт, который приходится признать. Президент-коммунист — это повод для гражданской войны, которая никому не нужна. Ты — как раз тот человек, который может устроить всех. Ты — тот, кто прекратит войну, сохранит хрупкий баланс. Нас больше устраивает нейтральная, демократическая, пусть и буржуазная Северороссия, чем управляемая фашистским прихвостнем Оладьиным. Поверь, позиция Сталина сейчас изменилась.
Павел развел руки и расплылся в улыбке, всеми силами стараясь внушить собеседнику, что намерения его чисты, а слова правдивы.
— Но советские оккупационные войска будут стоять в Петербурге? — спросил Алексей.
— Да, — кивнул Павел.
— И вас не беспокоит, что я — убежденный антикоммунист?
— Нет, политика есть политика. Мы хотим мира и больше ничего.
Алексей откинулся в кресле, потом скривился, будто проглотил горькую пилюлю, и произнес:
— Хорошо, что я покинул политику. Уж больно заманчиво выгладят некоторые предложения. Я прекращаю войну, обеспечиваю вам лояльность населения, успокаиваю союзников. Потом вы производите переворот, выбрасываете меня как ненужную ветошь и железной пятой давите страну. Как сладки ваши речи! Только вот поминать меня будут уже года через четыре не как человека, остановившего войну, а как того, кто привел к власти коммунистов.
На лице у Павла появился хищный оскал.
— Подонок, — с чувством произнес он, — ради своего антикоммунизма ты готов видеть, как льются реки крови.
— Я просто знаю, что если сейчас сложить оружие, одни реки крови сменятся другими. А еще я могу призвать людей не сражаться, но только если это не будет стоить им свободы. Иначе я предам себя и их.
Павел откинулся на спинку дивана и зло проговорил:
— Двадцать пятое мая — твоя работа. Алексей кивнул.
— Об одном жалею, что не пришил тебя тогда в семнадцатом, — прошипел Павел.
— А я ни о чем не жалею, — отвел глаза Алексей. — Хотя давно понял, что, пока мы ходим с тобой по одной земле, будем сражаться.
— Твой ответ окончательный? — наклонился вперед Павел.
— Да, — жестко произнес Алексей.
Павел поднялся и направился к выходу. Покидая комнату, он громко хлопнул дверью. Тут же в гостиную вбежала Екатерина. Осторожно подойдя к мужу, спросила:
— Что-нибудь случилось?
— Слава богу, ничего, — ответил Алексей.
На журнальном столике зазвонил телефон. Екатерина подошла к нему, сняла трубку и произнесла:
— Алло.
Потом, заслонив микрофон ладошкой, проговорила:
— Тебя какие-то англичане из белого зала.
— Какого белого зала? — не понял Алексей. — Господи, Уайт Холл!
Словно пружина вытолкнула его из кресла. Подлетев к жене и схватив трубку, он произнес:
— Татищев.
— Господин Татищев, — отозвалась трубка по-английски, — с вами сейчас будет говорить премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.
— Слушаю, — выдохнул Алексей.
В трубке раздался щелчок, после которого он услышал давно знакомый ему, а теперь известный и всей Европе голос:
— Здравствуйте, Алексей. Рад вас слышать.
— Здравствуйте, я тоже рад.
— Я ознакомился с вашим планом, изложенным в письме на мое имя, — быстро проговорил Черчилль. — Он мне понравился. Более того, мы уже предприняли некоторые шаги для его реализации. Мне бы хотелось поговорить с вами лично. Вы можете прилететь в Лондон?
— Есть определенные ограничения…
— Я же сказал, мы предприняли некоторые шаги, — прервал его Черчилль. — Вам не будут препятствовать. Если вы согласны, в стокгольмском аэропорту вас ждет частный шведский самолет.
— Я вылетаю, — ответил Алексей.
* * *
Алексей прошел в кабинет Черчилля. Премьер встал и вышел из-за стола, пожал руку посетителю и предложил сесть в мягкое кресло у окна, сам плюхнулся в кресло напротив.Рассматривая лицо старого знакомого, Алексей думал: «Постарел, осунулся. Нелегко это — руководить государством во время войны».
— Скажите, Алексей, — без традиционного вступления начал Черчилль, — вы действительно убеждены, что советская оккупация Северороссии автоматически означает ее советизацию?
— Превращение в марионеточное социалистическое государство — как минимум, — ответил Алексей.
— Вы полагаете, что советский режим не склонен к эволюции и после окончания войны продолжит свою экспансию? То есть Сталин не удовлетворится передачей ему Северороссии и некоторых других стран Центральной Европы, а лишь использует их как плацдарм для дальнейшего прыжка?
— Именно так, господин премьер-министр. Британия уже пыталась задобрить Гитлера в Мюнхене и лишь разожгла его аппетиты. Не стоит повторять эту же ошибку со Сталиным. Он куда более опасный зверь.
— Поляки и прибалты считают так же, — проворчал Черчилль. — На удивление, Оладьин тоже. Как я понял из вашего письма, вы считаете, что ввод британских и американских войск на территорию Северороссии может предотвратить ее советизацию. Это так?
— Совершенно справедливо, — кивнул Алексей.
— Видите ли, в чем дело, — проговорил Черчилль. — Простой ввод войск союзников может быть расценен Сталиным как недружественная акция. Могут возникнуть осложнения.
— Это не проблема, — пожал плечами Алексей. — Если Оладьин одобрит этот план, вы можете объявить войну Северороссии и высадить десант в Мурманске. А там задача уже Оладьина и Маклая — обеспечить, чтобы войска капитулировали, только завидев союзников, и дрались бы до конца на советском фронте.
— Оладьин одобрил этот план, — подтвердил Черчилль, — притом именно в такой форме, в какой его предложили вы. Он уже понял, к чему приведет война. Правда, кроме десанта под Мурманском, мы еще проведем войска через Норвегию и Финляндию. Согласие финнов получено. Это, конечно, тоже не гарантирует от некоторой напряженности в отношениях с Москвой… но политические выгоды куда больше. Этот вопрос решен. А пригласил я вас с другой целью. Нас не устраивает кандидатура Оладьина на посту президента после капитуляции Северороссии. Слишком уж замаран сотрудничеством с Гитлером. Это будет козырь в руках коммунистов. Кроме того, его амбициозные планы создания великой Северороссии, авторитарные методы правления… Неприемлемо.
— Кого же вы видите следующим президентом? — Алексей уже понял, куда клонит собеседник.
— Вас, — коротко ответил британец. — Вы — популярная фигура в Северороссии. Известна ваша оппозиция как нацистам, так и коммунистам. Вы гибкий политик, способный пройти в хитросплетениях послевоенного передела мира. Вы почти демонстративно ушли из политики, когда наметился союз между Гитлером и Оладьиным. Кроме того… вы старый друг Британии, и мы это ценим.
— Вообще-то я планировал покинуть политику, — ответил Алексей. — Это письмо, так сказать, взгляд стороннего наблюдателя. Я не намеревался сам реализовывать план.
— Вы нужны и нам, и своей стране, — произнес Черчилль. — В Северороссии нет сейчас фигуры, не замешанной в сотрудничестве с нацистами и равной вам по политическому весу и популярности.
— Каким вы видите будущее Северороссии? — быстро спросил Алексей.
— Конституция восемнадцатого года должна сохраниться, — пояснил Черчилль. — Мы надеемся, что Северороссия будет демократическим, свободным государством… нашим союзником.
— Как вы представляете себе процедуру передачи власти?
— Вот это уже разговор, — довольно улыбнулся Черчилль. — Мы предлагаем следующую схему…
* * *
— Алло, Катя?— Господи, это ты, Алексей? Где ты?
— Пока в Лондоне.
— Что-нибудь происходит?
— Да. Тебе с детьми надо срочно вылететь в Британию.
— Я собираюсь.
— Нет, тайно. Через полчаса к вам приедет мебельный грузовик. Якобы мы купили мебель в том магазине на Галма Стан. Водитель и грузчики — сотрудники британской разведки. Они выгрузят шкаф и помогут вам незамеченными забраться в фургон. С собой берите только самое необходимое. Так, чтобы даже прислуга не заметила. Как выяснилось, горничная Марта завербована немцами, а садовник Карл — Советами. Можешь положиться только на кухарку. Она работает на британскую разведку. Телефон сейчас слушают лишь британцы, они отключили немецкую прослушку четверть часа назад. Но я не уверен, что СД не восстановит ее в ближайшее время. Поэтому после того, как я повешу трубку, больше никому не звони. Вас доставят в аэропорт, из которого тайно вывезут сюда, в Англию. Под Лондоном для вас подготовлен уютный коттедж, где вы будете жить под охраной и на полном содержании британского правительства.
— А ты? Ты встретишь нас?
— Нет, когда вы прилетите, меня уже не будет в Британии.
— Что ты задумал?
— Я должен вернуться в Северороссию. Если со мной что-нибудь случиться, все наше имущество перейдет к тебе. Кроме того, британское правительство обещало взять тебя на полное содержание до конца жизни и обеспечить образование детям.
— Алексей!!!
— Я люблю тебя. Прощай.
В трубке раздались короткие гудки.
* * *
На следующий день двухмоторной самолетик частной шведской авиакомпании «Эйр Гётеборг» сел в Пулково. Как только он вырулил к месту стоянки, к нему подъехал огромный черный «руссо-балт» с правительственными номерами. Дверь машины распахнулась, и на утоптанный снег аэродрома вышел человек в форме контр-адмирала Североросского флота. Кто-то из экипажа спустил трап из салона, и на ингрийскую землю ступил единственный пассажир этого рейса, тот, кого ждал контр-адмирал.— Здравствуйте, Алексей Викторович, — произнес Вайсберг, шагнув к гостю и подобострастно улыбаясь. — Вас уже ждут в Думе.
— Здравствуйте, Гюнтер, — ответил Алексей, пожимая ему руку. — Едем.
Они сели в машину, которая тут же двинулась к выезду из аэропорта.
— Ваше высокопревосходительство… — проговорил Вайсберг.
— Я еще не высокопревосходительство, — прервал его Алексей.
— Считайте, дело уже сделано, — улыбнулся Вайсберг.
«Холуй, он и есть холуй», — подумал Алексей, но вслух произнес:
— Какие новости?
— Великобритания и США объявили нам войну сегодня утром. Сталин, кажется, пока ничего не заподозрил и думает, что все идет по его плану. Ночью мы сдали Красной армии Архангельск. Советы прорвали последнюю линию новгородского укрепрайона. Падение Новгорода — вопрос двух-трех дней.
— Понятно, — кивнул Алексей.
— Алексей Викторович, — на лице Вайсберга снова появилась заискивающая улыбка, — судьба членов правительства…
— Лондон и Вашингтон не считают нужным возбуждать уголовное преследование за военные действия, Северороссия не нарушала международных конвенций и не замечена в военных преступлениях, — отчеканил Алексей. — Однако все силовые министры и люди, определявшие внешнеполитический курс с мая сорок первого, должны уйти в отставку.
— Ясно, — вздохнул Вайсберг, — а жаль.
Через полчаса они уже быстро шагали по коридорам Таврического дворца, ставшего зданием Североросской думы. Подойдя к дверям зала заседаний, Алексей услышал слова Оладьина, многократно усиленные динамиками:
— …А также в связи с осложнившейся международной обстановкой я принял решение сложить с себя обязанности премьер-министра. За собой я оставляю президентский пост. На должность премьер-министра я предлагаю избрать Алексея Татищева, с тридцать восьмого по сороковой год бывшего министром иностранных дел Северороссии.
Алексей твердым шагом вошел в зал и приблизился к трибуне. Все взгляды были устремлены на него. Вокруг царила гробовая тишина.
* * *
Маклай закончил доклад уже далеко за полночь. Замерев с указкой около карты, он произнес:— Таким образом, господа, с моей точки зрения, проведение уличных боев в Новгороде не даст нам стратегических преимуществ, но приведет к значительным потерям людей и техники. В случае, если после сдачи Новгорода мы закрепимся на рубежах, ныне занимаемых Девятой псковской дивизией, и сможем использовать в качестве оперативного резерва части, размещенные под Псковом, то задержим противника еше на три-четыре недели. Что касается Карельского направления, то в случае, если Британия и США не высадят десанта в районе Мурманска, это направление мы сможем удерживать дольше. Если, конечно, Красная армия не перебросит туда дополнительных резервов.
— Как вы оцениваете перспективу нашей обороны в случае вторжения британцев через Финляндию и Мурманск? — сухо спросил Оладьин, сидящий за столом в своем кабинете и непрерывно курящий трубку.
Кроме него, в кабинете находился только что избранный Думой премьер Татищев и командующий ВМФ Северороссии Спиридонович.
— Зависит от того, какими силами будет осуществлено вторжение, — пояснил Маклай. — Серьезного удара в тыл нашим частям, сражающимся у Белого моря, мы не выдержим. Фронт откатится почти к Петрозаводску. Потеряем все нефтяные скважины. Карельский перешеек тоже почти гол. Поэтому я бы просил у вас разрешения перебросить туда третий и седьмой полки Ингрийской гвардейской дивизии. Это даст хоть какую-то защиту.
— Ингрийскую дивизию в полном составе, вместе с Четвертой и Второй механизированной, из состава стратегического резерва перебросить в Эстонию, — скомандовал Оладьин.
— В Эстонию?! – От удивления у Маклая открылся рот. — Ваше высокопревосходительство, это же глубокий тыл. В любом случае…
— Вы читали мое воззвание, опубликованное сегодня? — насупил брови Оладьин.
— Так точно, — доложил маршал, — хорошие, патриотические, проникновенные слова, но…
— Никаких «но», — рявкнул Оладьин. — Там черным по белому написано: «Любой вооруженной силе, вторгающейся в территориальные пределы Северороссии и ее союзников». Вермахту — тоже.
— Но Германия — наш союзник, — растерянно произнес Маклай.
— Я не подписывал таких договоров, — отрезал Оладьин. — А вот с Эстонией подписывал. Так что, если вермахт вторгнется в пределы независимой Эстонской Республики, расположенным там войскам надлежит встретить противника огнем и поддержать эстонскую армию в защите ее территории. Доведите это до командиров частей. То же самое — войскам на Восточном фронте. Сдавайте Новгород, но больше — ни шагу назад.
— Ваше высокопревосходительство, — Маклай выглядел совершенно опешившим, — видано ли, чтобы в наших условиях воевать и со Сталиным, и с Гитлером, да еще имея в противниках Британию и США?
— Садитесь, пишите, — скомандовал Оладьин. — К вам, Спиридонович, это тоже относится. Срочно, совершенно секретно. Всем командующим армиями, флотами, округами, фронтами, военными базами. При соприкосновении с вооруженными силами Великобритании и США огня не открывать, отступать в глубь территории и отводить боевую технику и суда. При окружении немедленно капитулировать. При окружении советскими, британскими и американскими союзными войсками капитулировать только перед западными союзниками. При окружении частями Советской армии с боями прорываться на неоккупированную территорию Северороссии. При отсутствии такой возможности прорываться в оккупационную зону США или Великобритании, где капитулировать. Директиву довести до десяти ноль-ноль третьего февраля тысяча девятьсот сорок четвертого года.
Поставив точку, Макторг поднял глаза и произнес:
— Первое соприкосновение произойдет в одиннадцать?
— В двенадцать, — буркнул Оладьин. — Подготовиться должны успеть. Свободны.
Когда военные вышли, адмирал тяжело вздохнул:
— Ну, вот и всё. Никогда не думал, что мне придется вот так капитулировать.
— Попытки добиться величия насилием всегда заканчиваются именно так, в лучшем случае, — ответил Алексей.
— Может, хоть за Эстонию людей не будем класть? — спросил Оладьин. — Все равно она нам не достанется. За Наровой немцев будет встретить сподручнее.
— Должок у нас перед эстонцами, — пояснил Алексей. — Кроме того, если сейчас отдадим Эстонию, потом Советы могут туда вперед британцев и американцев успеть. Нейтральная Эстония у границы нам лучше, чем Эстонская ССР.
— Ясно, — снова вздохнул Оладьин, — И все же жаль.
— Немцы не забеспокоились? — спросил Алексей.
— Забеспокоились, конечно, — проворчал Оладьин. — Штюм был у меня через четверть часа после объявления войны Англией. Я заверил его, что будем держаться. Предупредил и о твоем назначении, с целью отсрочить вторжение союзников и потянуть переговоры. Вроде проглотили. Жаль, что так…
— Я же вас предупреждал, — проговорил Алексей.
— Но ведь он всегда слушался этого монгола, — заломил руки Оладьин.
— Нельзя строить политику на таких интригах, — произнес Алексей. — За людей никогда нельзя ручаться. Это правило.
— Слушай, Алексей, — наклонился он вперед, — ты обещаешь, что мы не станем ни чужой колонией, ни марионеткой?
— Я сделаю все возможное, — произнес Алексей. — Чтобы быть свободным, надо всегда и всеми методами за эту свободу сражаться.
Он поднялся, подошел к телефонному аппарату, снял трубку и произнес:
— Это Татищев. Соедините меня с министром экономики. — Потом, подождав несколько минут, произнес: — Здравствуйте, господин Леонтьев, извините за поздний звонок, но я бы хотел видеть вас завтра в восемь утра в своем кабинете. По какому вопросу? Перевод экономики на мирные рельсы.
* * *
Пассажирский самолет приземлился в Тушино. Чертыхаясь и матерясь, Павел направился к выходу. Все-таки тяжело двигаться после столь долгого перелета. Чтобы вернуться из Швеции, ему пришлось пробираться через Англию, Америку и Дальний Восток. По прямой-то всего ничего, но — война. Один только плюс: удалось повидать дочерей, живущих в Хабаровске, в эвакуации. Старшая, Роза, совсем уже невеста. Слава богу, удалось отправить их в тыл в первый день войны. Проклятая Северороссия — давний враг. Если бы не происки петербургских буржуев, может, и не пришлось бы расставаться на два с половиной года. «Ничего, — подумал Павел, — скоро мы закроем эту страницу. Лёшка — сволочь, раскусил. Хотя, даже в этом случае, он же должен понимать, что мы не отступим. Победа социализма неизбежна. Я лишь хотел сохранить людей. Вся кровь, которая прольется теперь, будет на Алексее. Северороссия все равно будет нашей. Не надейся, Лёха, на чудо. Чудес не бывает. Мы победим».Подойдя к трапу, он с удивлением обнаружил, что около самолета стоит «эмка», а рядом с ней, как изваяние, застыл офицер кремлевской охраны. Как только Павел ступил на землю, офицер в полушубке подошел к нему, козырнул и произнес:
— Товарищ Сергеев, вас срочно хочет видеть товарищ Берия.
Когда Павел вошел в кабинет Берии, он уже еле держался на ногах от усталости. В машине Павел немного прикорнул, что, впрочем, только разморило его, но вовсе не принесло облегчения. С трудом ворочая языком, он произнес:
— Слушаю вас, Лаврентий Павлович.
— Садись, — буркнул Берия. — Пока ты летал вокруг света, произошло кое-что. Во-первых, вчера США и Великобритания объявили войну Северороссии.
— Что же, — проговорил Павел, — если они перекроют поступления норвежской нефти в Северороссию, это только нам на руку. На десант они вряд ли отважатся.
— Ошибаешься, — возразил Берия, — Великобритания и США сконцентрировали пять дивизий вторжения на севере Норвегии.
— Десант — хлопотное дело, — поморщился Павел. — Впрочем, если они захватят Кольские месторождения… Плохо, конечно, но их оккупационная зона там большой погоды не сделает. С пятью дивизиями они не многого добьются. Северороссы воевать умеют. А чем быстрее Оладьина отрежут от нефти, тем скорее он сдохнет. Нет худа без добра. Северороссы могут задержать их под Петрозаводском. Мы в это время многое успеем.
— Во-вторых, — размеренным голосом продолжил Берия, — вчера же премьер-министром Северороссии стал твой старый знакомый Алексей Татищев.
— Черт! — Павел с силой сжал кулаки.
— Что скажешь? — невозмутимо произнес Берия.
— Это значит, что Северороссия может открыть фронт союзникам, — констатировал Павел.
— Это значит, что Татищев надул тебя как мальчишку! — заорал Берия.
— Ничего не понимаю, — растерялся Павел. — Он же отошел от политики. Занимался какой-то там благотворительностью. Наше предложение отверг…
— А тем временем вел двойную игру с Лондоном, — произнес Берия. — Ладно, давай прикидывать, как выправлять ситуацию. Лично я тоже считаю, что он намерен открыть фронт союзникам. Косвенно это подтверждает и то, что, по данным разведки, перед возвращением в Северороссию Татищев летал в Лондон и встречался с Черчиллем. После этого в неизвестном направлении исчезла его семья… Но это не мы поработали и не немцы. Значит, британцы. Кроме того, как мне только что сообщили, стратегический резерв североросской армии срочно грузится по вагонам в Пскове и отправляется в Эстонию.
— Чтобы понять, что задумал Татищев, надо взглянуть на ситуацию его глазами, — быстро проговорил Павел.
— Никто здесь лучше тебя его не знает, — проворчал Берия. — Как думаешь, что он будет делать?
— Он убежденный антикоммунист. Но и фашистов он не приемлет. Постоянно стремится избежать лишних жертв. Мое предложение он склонен был принять… пока не понял, что мы просто хотим под его прикрытием ввести войска и потом организовать переворот. Значит, надо полагать, после этого он связался с Черчиллем.
— Он еще до этого связался с Черчиллем, — буркнул Берия.
— Ладно, — проговорил Павел. — И предложил ввести войска в Северороссию. На это, безусловно, должно быть получено согласие Оладьина. Впрочем, если Оладьин протолкнул его в премьеры, значит, согласился капитулировать. Понял, что проиграл. Итак, план уже приведен в действие.
— Выводы? — холодно спросил Берия.
— До начала ввода войск союзников в Северороссию остаются часы, до ее капитуляции — считанные дни, — жестко произнес Павел. — Надо срочно организовать наступление на фронтах. Иначе через несколько дней союзники могут уже быть в Петербурге. Разрешите отбыть на фронт.
— А зачем наступать? — хитро улыбнулся Берия. — Враг будет выведен из войны. Северный фронт прекратит свое существование. Мы сохраним живую силу и технику для переброски на немецкий фронт. Зачем наступать?
Павел понял, что его проверяют. Его мягкость во время зимней войны и явная неприязнь к масштабному применению заградотрядов на фронте снискали ему дурную славу в Москве. Пока он выполнял приказы командования, его терпели, но сейчас, когда противостояние должно было вновь переместиться из военной плоскости в политическую, этот либерализм вызвал подозрения. Впрочем, Павлу не приходилось кривить душой. То, что исход Великой Отечественной предрешен и борьба идет уже за послевоенное переустройство мира, он понял давно. Откашлявшись, Павел произнес:
— Американцы и британцы создадут в Северороссии марионеточное правительство. После разгрома фашистской Германии мы получим врага у себя на северо-западе. Чем меньше территории и населения мы оставим сейчас этому режиму, тем он будет слабее. Надо наступать.
— А ты убежден в том, что после разгрома гитлеровцев нам предстоит противостояние с Западом?
— Как в том, что солнце встает на востоке. Сейчас судьба стран фашистского блока ясна. Борьба идет за наиболее выгодные позиции при последующем переделе мира и дальнейшем противостоянии. Капиталисты не откажутся от идеи задушить советское государство… А мы не откажемся от курса на мировую революцию. Нам надо наступать, чтобы наша оккупационная зона оказалась как можно больше. Это будет плацдарм для дальнейшего наступления на Запад. Разрешите отбыть на фронт.
— Наступление уже идет, — холодно произнес Берия, — и товарищ Сталин приказал перекинуть на север резервы. Но в связи с изменением обстановки твои задачи меняются. Товарищу Сталину понравился твой план урегулирования североросского вопроса, хоть и завершившийся провалом. Немедленно отправляйся в Старую Руссу и приступай к работе в качестве помощника командующего оккупационной администрацией Северороссии. Твоя задача: подготовить проект гражданского устройства Северороссии исходя из потребностей послевоенного социалистического строительства. По этому вопросу будешь отчитываться передо мной лично.
— Организация Советов? — встрепенулся Павел.
— Ни в коем случае, — отрицательно покачал головой Берия. — Это должно выглядеть как инициатива трудящихся на местах. С соблюдением североросских традиций, с их муниципалитетами и земствами, но… гм… без излишней вольницы. Северороссы любят всякое самоуправление, а нам нужна четкая исполнительная система, и не более. Но — демократичная по форме. Это тем более важно, что первое время, возможно, этой структуре придется существовать параллельно с буржуазным режимом в западной зоне оккупации. Возможно, речь пойдет даже о разделе Северороссии на западную и восточную. И восточная должна выглядеть как можно привлекательнее для всяких там буржуазных либералов.