Шидловский Дмитрий. Противостояние

   — Когда? — поинтересовался Путилов.
   — Не раньше чем через год, не позже чем через пять.
   — Ваша оценка основывается на анализе действий Берии?
   — Нет, на анализе тенденций в советской элите.
   — Кто же придет на смену?
   — Вопрос, — пожал плечами Алексей. — К власти может прийти партийная или хозяйственная элита. Это две большие разницы. Партийная будет действовать в рамках коммунистической доктрины, опираться на партаппарат и постарается целиком подчинить себе элиту хозяйственную. Это фактически будет возврат к тому пути развития, о котором я говорил в связи с неудавшейся попыткой переворота Молотова– Хрущева.
   — Ну а кого, в этом случае, вы видите в качестве нового главы государства? — осведомился Путилов.
   — Полагаю, Михаил Суслов — нынешний главный партийный идеолог. Он в полной мере выражает надежды и чаяния партийной элиты. Он уже осмеливается, хотя и осторожно, критиковать линию Берии на партийных совещаниях. Полагаю, он — наиболее вероятный кандидат. Впрочем, его правление не будет столь кровавым, как сталинское. Его ведь поставит и будет контролировать партийная верхушка. А ни один партийный бонза не хочет жить в государстве, где таких, как он, свободно снимают, сажают и расстреливают. Они постараются утвердить неприкосновенность партийной номенклатуры и даже по возможности организовать клановое и семейное владение должностями. Это обеспечит застой. Ведь если периодически не промывать состав власть имущих выборами, его надо промывать кровью. Иначе — паралич. Плюс, они изберут своей священной коровой идеологию. А значит, социалистическую модель хозяйствования. Это гарантирует им мощнейший кризис не позже конца семидесятых. Ну, а дальше… Я уже сказал, что глава государства, который проведет мягкую перестройку, будет благом для страны. Иначе — такой взрыв и столько крови… Не хочу об этом говорить. Я сам прошел через все это чуть меньше сорока лет назад.
   — Хорошо, а вариант прихода к власти, как вы говорите, хозяйственной элиты? Кстати, кого персонально вы видите ее вождем?
   — Безусловно, нынешнего председателя Совета министров Алексея Косыгина. Разумеется, первое, что он и его сторонники постараются сделать, это уничтожить своего главного врага — партийную номенклатуру. Ну, а потом… Любой хозяйственник, социалистический ли, капиталистический ли, прекрасно понимает, какая форма хозяйствования эффективна, а какая — нет. Поэтому Берия, как прагматик, и начал возврат к рынку. Они, безусловно, продолжат его курс. Но… есть одна загвоздка. Вот вы, Петр Петрович, как владелец крупнейшего промышленного холдинга, скажите, о чем мечтает любой наемный руководитель предприятия?
   — Наверное, стать его собственником, — пожал плечами Путилов.
   — Правильно! — расхохотался Алексей и хлопнул собеседника по колену. — Нынешние директора советских промышленных гигантов и высшие чины министерств, по сути, такие же наемные работники. И хотят того же. Поэтому Советский Союз ожидает денационализация. Разумеется, такая, в которой самые лакомые куски собственности достанутся этим самым представителям хозяйственной элиты. О возвращении имущества, конфискованного большевиками, не может быть и речи. Так что не надейтесь снова получить ваши заводы в Москве и Киеве. Не для того их отцы в кожанках расстреливали буржуев, чтобы дети возвращали потомкам расстрелянных эти ценности. В понимании детей комиссаров и комбригов, они сами — лучшие кандидаты в буржуи. Ну, а заняв командные позиции в экономике, они, безусловно, позволят открыть бизнес и обычным гражданам. В конце концов, экономика лучше всего движется частной инициативой граждан, а не директивами министерств. Получится полностью рыночная экономическая система. Не слишком эффективная из-за высокой монополизации, но все же более приспособленная для мирного развития, чем государственная и плановая. А далее — самое смешное. Если вы хозяин мощного предприятия, очень богатый человек, то, конечно, вы хотите иметь возможность попутешествовать по миру, дать образование своим детям в лучших заграничных университетах. Да, черт побери, хотите говорить то, что думаете. Вас не устраивает, что какой-то чиновник имеет возможность давать или не давать вам разрешение на выезд за границу или арестовывать вас за неодобрение политики правящего кабинета. В конце концов, вы захотите влиять на власть путем выборов, где проигравший просто уходит в тень, а не путем подковерной борьбы, где поражение и смерть — часто одно и то же. И вы начнете либерализацию. Вначале элитную, клановую, для себя. Но потом вас подопрут снизу обычные граждане, почувствовавшие экономическую свободу и возжаждавшие свободы политической. Таким образом, полагаю, последние черты тоталитарного монстра исчезнут уже к концу шестидесятых — началу семидесятых. Кстати, это будет лучший вариант для народов Советского Союза еще по одной причине. В этом случае они вначале получат экономическую стабильность, а уже потом — демократию. При крушении партийной государственной системы либеральные реформы будут протекать при мощнейшем экономическом кризисе. А это грозит многими неурядицами и, возможно, даже дискредитирует идею демократии.
   — Очень интересно, — покачал головой Путилов. — Ну, а какие ваши прогнозы относительно восточной Северороссии?
   — Крушение империи начнется с развала насильственно созданного политического блока. Ну, а если страна представляла собой единое целое, то, будучи разделенной, она сразу стремится воссоединиться. Как только Новгород получит свободу от Москвы, он будет искать союза с Петербургом. Думаю, Северороссия вернет свою территориальную целостность не позже начала девяностых… но и не раньше середины шестидесятых.
   — Вот как. А каким вы видите будущее своего старого соперника Павла Сергеева?
   — В очень печальных тонах. Для хозяйственной элиты он сторонник партийного диктата. Для партийной номенклатуры — слишком верный сталинец, не уважающий ее привилегий. Он не останется у власти ни в том, ни в другом случае. Если, конечно, прежде его не уберет Берия. Ведь тому не нравится, что Сергеев усиленно сколачивает антимосковский ультракоммунистический блок. Так что Сергеев обречен.

* * *

   Президентский кортеж на огромной скорости мчался по дороге из аэропорта в Новгород. «И все-то я мчусь, спешу, — растерянно думал Павел, глядя в окно ЗИМа. — Правильно ли это? Может, нужно посидеть в тишине, подумать, проанализировать? А когда? Времени катастрофически не хватает».
   Они проскочили мимо прижатой к обочине машинами охраны маленькой «свири». Павел раздраженно отвернулся. С некоторых пор он не мог видеть этих машин. Четвертый пятилетний план предполагал замену этих образчиков довоенной техники на новые автомобили в пятьдесят девятом году. Тоже, конечно, малолитражки. Разработчики честно признавали, что их творение и в подметки не годилось «фольксвагенам» и «ситроенам» образца сороковых годов. Но все же это была более совершенная машина, чем «свирь» тридцать седьмого года, разработанная еще в буржуазной Северороссии. И вот — кризис. Теперь гражданам Североросской Народной Республики минимум до шестьдесят третьего года не видать новых автомобилей. Минимум! А с чего, простите, проводить замену модели? Продажи на внутреннем рынке падают. Работникам приходится урезать зарплату. На внешнем рынке… В прошлом году чешская «Шкода» приступила к сборке автомобиля «фольксваген-жук» по немецкой лицензии, и он сразу завоевал сердца жителей Восточной Европы.
   «Что дальше? — напряженно думал Павел. — Как бы сказал Дмитрий Андреевич, моделируй. Я допустил ошибку… роковую. Принял могильщика социализма за его хранителя. Надо было дождаться пятьдесят шестого и помочь Молотову и Маленкову свалить Хрущева. Да что уж теперь… Возможность упущена. Надо играть от реальной ситуации, а не рассуждать на тему: «Что было бы, если бы». Я же реальный политик, а не писатель-фантаст. Вот ведь смешно — попасть в мир, где история пошла альтернативным путем, и смеяться над такими альтернативными прогнозами. Ладно, ближе к делу. Четыре дня назад я был в Пекине. Вчера — в Берлине. Сегодня, двадцать пятого мая пятьдесят шестого года, с уверенностью можно говорить, что тройственный блок подлинно социалистических государств создан. Хорошо бы включить сюда еще Югославию, но Тито пока вертит носом. Ох, довертится! То, что Берия взял курс на свертывание социализма, ясно. Что можем мы противопоставить ему? А ничего. Ульбрихт на прямую конфронтацию с Москвой пойти не может, как и я. На наших территориях стоят советские войска, которые сразу свернут нам шею. Интересно, а почему они до сих пор этого не сделали? Может, Берия действительно вводит НЭП только в качестве временной меры, как в двадцатых? Зачем? Я же говорил ему, что это не обязательно. В любом случае, это ненужная остановка в социалистическом строительстве. Возможно, он просто готовит некую более длинную интригу в отношении нас с Ульбрихтом. Мао? В моем мире было противостояние. Аж до семидесятых. Бесперспективно. СССР не взять Китай с таким большим населением. Китаю не победить СССР с настолько развитой техникой. Значит, остается одно. Мы сохраним наши страны как острова подлинного социализма и своим примером покажем нашим товарищам в СССР и других странах, что есть и иной путь. КПСС при Сталине привыкла свято исполнять волю генсека, но сейчас пришло время действовать самостоятельно. Мы поддержим борьбу здорового коммунистического крыла и сможем вернуть и СССР, и другие страны Восточной Европы на путь истинного социализма. А потом? А потом социализм продолжит свое победное шествие по планете. Конечно, с задержкой, но все же… Я уже не увижу его торжества, но, умирая, буду знать, что сделал все для его победы».
   Он расслабился и поудобней устроился на сиденье автомобиля. Взгляд его снова обратился на несущиеся мимо деревья и кустарник. Заросли раздвинулись, и открылась залитая солнцем поляна с молодой травкой. Ему вдруг безумно захотелось пройтись по этой траве, забыв обо всем, просто вдохнуть свежий весенний воздух, подставить лицо ласковому майскому солнцу.
   — Стоять, — дал он команду водителю.
   Через несколько секунд кортеж застыл у обочины. Павел сам распахнул дверцу и вышел на шоссе. Он видел, как охрана из машин сопровождения рассыпается по округе, чтобы оцепить территорию, по которой пожелал прогуляться президент.
   «Сколько же времени я лишен возможности вот так просто походить среди обычных людей? — думал он. — С сорок четвертого? Да, тогда я хоть в Москве мог одеться в гражданское и пройтись по улицам. Какая роскошь — быть как все, не нести груз ответственности за миллионы людей».
   Дав знак Гоги остаться у машины, он сбежал по откосу и неспешно зашагал по зеленой травке. С окружающих поляну деревьев доносилось веселое пение птиц. На лавочке, прилаженной между двух березок, сидел Артем. Павел присел рядом. Он узнал этого человека, которого они с Алексеем встретили у Санина в тот день, когда попали в этот мир. Внешне Артем никак не изменился. На вид ему было все те же тридцать с небольшим, только одет он был не в джинсовый костюм, а в брюки, рубашку и туфли по моде пятидесятых.
   — Ну что, — улыбнулся Артем, — доволен?
   — Какое там, — хмыкнул Павел. — Ты же видел, все не так.
   — «Все так» никогда не бывает, — съязвил Артем.
   — Но зачем ты со мной забросил этого идиота? — вспылил Павел. — Ведь если бы не он…
   — Было бы то же самое, — отрицательно покачал головой Артем. — Все, что должно случиться, произойдет, хочешь ты этого или нет. Так устроен мир. А вдвоем я вас закинул, чтобы вы уравновешивали друг друга. Во всем нужна гармония.
   — Но двадцать пятое мая… — начал Павел.
   — Я сказал: произойдет, — отрубил Артем.
   — Неужели это было предопределено?
   — Для этого мира — да. Так решили наверху.
   — И Берия?
   — Нет, это уже твое творчество. Мы не вмешались, потому что ты лишь приблизил наступление неизбежного.
   — А были миры, где должен был полностью победить коммунизм?
   — Конечно. Но я вас не послал туда из жалости. Слишком бы вам там было неуютно. Да и выжить бы не получилось, я проверял. А здесь у вас был шанс умереть своей смертью, перевалив восьмидесятилетний рубеж. Кстати, вообще, если бы вы повели себя правильно, вы должны были бы умереть с Алексеем в один день. Вы связаны путями этого мира.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Так, лирическое отступление. Скоро поймешь.
   — Так что же, коммунизм обречен?
   — Скажем так: обречена любая система, построенная на крови и насилии.
   — Но мы же стремились к светлому обществу, где всем будет хорошо.
   — Не всем. Вы сразу определили, что в вашем мире нет места всем, кто хочет жить чуть иначе, чем вы.
   — Но это же помещики и буржуи, эксплуатирующие чужой труд.
   — А еще мелкие предприниматели, зажиточные крестьяне, средний класс, врачи, адвокаты, инженеры. Всем им не нашлось места в вашем мире. Вы даже запретили их потомкам получать высшее образование. Не многовато ли исключений? Что же касается победившего пролетариата… Тебе доступна закрытая статистика. Ты знаешь: чем в стране больше социализма, тем хуже она живет. Понимаешь, чем человек умнее, образованнее, чем больше уважает себя, тем сложнее его эксплуатировать. Вы же перебили почти всех, кто хоть тенью напоминал свободное существо, и возвели на пьедестал неграмотного хама, которому еще позволили гордиться своей необразованностью. Естественно, первое, что он сделал, скинув старых хозяев, это пошел в услужение новому государственному монстру.
   — Но мы же занимались образованием.
   — Изучение букв — это еще не образование Образование — это знание, а ему-то ход вы и перекрыли. Кто у вас мог познакомиться с трудами некоммунистических историков, философов, публицистов? Кто имел объективную информацию о происходящем в мире? Я не говорю про простых людей. Но даже вы, когда создали народное правительство Северороссии в тридцать девятом, писали, что вводите в стране восьмичасовой рабочий день. А ведь он был введен еще в двадцать третьем ^[49].
   — Ты прав, мы недостаточно изучили вопрос. Но насчет буржуазных философов…
   — Скажи, — прервал его Артем, — Алексей — эксплуататор и подонок, упивающийся личной властью? Вы поэтому воюете с ним уже сорок лет?
   — Нет, он не такой, — покачал головой Павел. — Просто он верит, что в буржуазном обществе жить лучше и свободнее.
   — Вот видишь, — улыбнулся Артем, — ты борешься за счастье всего человечества против него. Он за то же самое — против тебя. В итоге, сколько народа полегло на полях сражений, сколько женщин остались вдовами, сколько детей — сиротами? У тебя свое умопостроение идеального общества. У него — свое. Вы убеждаете в своей правоте тех, кому ваши идеи вообще неинтересны, и сталкиваете их лбами. Ладно, когда они хоть осознанно выбирают. А когда вы насильно вбиваете в них идеологию? Никто ведь еще не доказал, что кто-то из вас прав.
   — Что же делать? — развел руками Павел.
   — Может, позволить людям самим выбирать свою судьбу? Хотят быть рабами, пусть будут.
   — А ты жесток, — взглянул на него в упор Павел.
   — Я просто опираюсь на свой печальный опыт, — вздохнул Артем. — Никто не вытащит человека из клоаки, если он умеет жить только в ней. Даже если насильно от нее уведешь, он новую найдет… или создаст и поселится в ней. А тебя будет ненавидеть за то, что ты не даешь ему жить как он считает правильным.
   — Но мне жалко их! — вскричал Павел. — Что делать?
   — Ты знаешь, — улыбнулся Артем, — конечно, образ полководца, размахивающего шашкой под ураганным огнем противника, куда привлекательнее, но меняют-то мир не герои. Они его лишь… перекрашивают. Меняют мир те, кто его образовывает, дает людям знание, тихо и мирно рассказывает, где клоака, а где цветущий сад. Нам нужны учителя, а не полководцы. И это не ты… и не Алексей.
   — А кто?! – вспыхнул, как юноша, Павел.
   — Поройся в памяти, — склонил голову набок Артем.
   — Неужели Санин? — выдохнул Павел. Артем кивнул.
   — Он всегда был против нас, — процедил Павел.
   — Он, как и я, всегда был против несвободы и запрета на знания. Что до вашего идеального коммунизма… Ты знаешь, он возможен, но совсем на иной ступени развития сознания. Не сейчас. И не завтра.
   — Ах вот оно что! — вскочил Павел. — Так вы тоже… Не выйдет у вас. Мы победим. Я еще предприму шаги…
   — Да пожалуйста, — хмыкнул Артем. — Иди своим путем. Только не забудь, что Берия, может, и не слишком искушен в марксистско-ленинской теории, но в дворцовых и государственных интригах чрезвычайно опытен. Тебе с ним не справиться. Создания блока против себя он не допустит.
   — Да пошел ты! — злобно бросил Павел и зашагал назад к шоссе.
   Подойдя к автомобилю, он рявкнул:
   — Гоги, почему посторонние на поле?
   — Но вы были совершенно одни, — отозвался удивленный Кордия.

* * *

   Пассажирский самолет Сикорского вырулил со взлетной полосы и замер на месте. Служащие Тушинского аэропорта подкатили трап. Дверь лайнера открылась. Алексей ступил на верхнюю ступеньку и обвел летное поле взглядом. Красные флаги, установленные по его периметру, развевались на ласковом майском ветру. Солнце играло на штыках роты почетного караула из состава кремлевской стражи.
   — Вот не думал, не гадал, — пробурчав под нос Алексей и, взяв под руку Екатерину, зашагал вниз по трапу.
   Екатерина важно вышагивала рядом с ним. В отличие от Алексея, она обожала официальные мероприятия, где можно было блеснуть очередным украшением и показать свою значимость. Навстречу им шел молодой советский политик, подающий большие надежды, председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин.

* * *

   — Что же, господин Татищев, — проговорил Берия, — значит, мы с вами достигли полного взаимопонимания по вопросам торгового сотрудничества.
   Они неспешно прогуливались по парку, окружавшему бывшую дальнюю дачу Сталина. Молодая трава уже целиком покрывала газоны. На деревьях с распустившимися листочками весело щебетали птицы. Алексей, идущий рядом с советским лидером, небрежно закинув за спину пиджак, неторопливо произнес:
   — Безусловно. Но как вы намерены подписывать с нами торговое соглашение, если в качестве законного правительства Северороссии признаете новгородскую шайку?
   — О да! — вскинул руки Берия. — Этот раздел Северороссии печалит нас более всего. Вы знаете, с моей точки зрения, для Советского Союза было бы куда лучше иметь у себя под боком абсолютно нейтральную единую Северороссию.
   Алексей насторожился.
   — Извините, — произнес он, — я так понимаю, что вы не возражаете против объединения Северороссии, даже при условии, что в ней будут действовать законы, существующие сейчас в западной части страны?
   — Если эта Северороссия покинет недружественные нам союзы, — тут же проговорил Берия.
   — Из ЕЭС и Балтийского содружества мы не выйдем, — отрубил Алексей.
   — Не выходите, — махнул рукой Берия. — Меня интересует только НАТО. Что касается ЕЭС, я даже допускаю, что оно в какой-то момент объединится с СЭВ, в далекой перспективе.
   От неожиданности Алексей споткнулся.
   — То есть вы хотите сказать, что в случае, если Северороссия выйдет из НАТО, вы не будете возражать против единых президентских и парламентских выборов по всей стране?
   — Я смотрю на эту ситуацию по-другому, — хмыкнул Берия. — Есть страна Северороссия, в части которой какие-то самозванцы установили свои порядки и морочат людям голову. Если Северороссия — страна НАТО, мы, конечно, будем возражать против продвижения ее войск к нашим границам. Но если это нейтральная страна, мы не вмешаемся в ее внутренние дела. Тем более если США и Британия выведут свои войска с ее территории. Тогда, кстати, советские войска тоже уйдут. Такой договор я готов подписать хоть завтра.
   — Договор со мной? — изумился Алексей. — Вы готовы призвать меня законным президентом? А Сергеев? Он же подписывал документы по вступлению в Варшавский договор и СЭВ.
   — Это он думает, — как ни в чем не бывало произнес Берия.
   Они прошли еще пару сотен метров молча, после чего Алексей произнес:
   — Давайте начистоту, Лаврентий Павлович. Я понимаю, что у вас разногласия с Сергеевым и вы хотите его убрать моими руками. Но ведь вы вполне могли бы устроить там небольшой переворот и поставить человека, послушного вам. Почему вы решились отдать страну-сателлит?
   — Потому что мы здесь тоже умеем считать, — проворчал Берия. — Средств, которые нужны, чтобы поддерживать социалистический Новгород, хватит, чтобы оплатить транзит товаров к портам нейтральной Северороссии. И еще на внутренние дела останется. Что касается вашего раздела… Конечно, если бы в ваших странах жили разные народы, они могли бы существовать очень долго по отдельности. Но нация, разрезанная по живому, всегда стремится объединиться. Это касается даже нас с Крымом. Сколько крови было пролито на полях сражений, сколько чернил — в редакциях газет, а вот уже сейчас многие крымчане мечтают воссоединиться с СССР. Неизбежно и ваше объединение, и воссоединение Германий.
   — Насколько я понимаю, Сталин планировал присоединить Запад к Востоку, но не наоборот, — уточнил Алексей.
   — Конечно, — ухмыльнулся Берия, — великий был человек. Он бы мог. Никто из нас на такое не способен, потому и пытаться не стоит.
   Алексей снова чуть не споткнулся на ровном месте. Откашлявшись, он произнес:
   — Я вас правильно понял: СССР решил отказаться от борьбы за мировое господство?
   — Держи карман шире, — скривился Берия. — Государство, которое не борется за мировое господство, становится чужой провинцией со временем. Мы отказались от его получения военным путем. Разве сам не видишь?
   — Я вижу, — согласился Алексей, — что вы допустили рыночные элементы в социалистическую экономику. Конечно, армию вы сокращаете, но политический режим остается тем же…
   — Слушай, — взмахнул руками Берия, — ты же спецслужбами командовал. Неужели не знаешь? Когда стране надо воевать, всю экономику надо в кулак собрать. Когда предстоит мир, свобода необходима.
   — Простите, — опешил Алексей, — но коммунистическая теория…
   — Ты теорий меньше слушай, — хмыкнул Берия. — Они не для умных людей, они для тех баранов, что на пленумах голосуют. Для Суслова, для такого, как этот Сергеев. Умные люди — прагматики. Когда надо — коммунист, когда надо — демократ. Главное — власть. Это тебе не теория, это очень конкретная вещь. А уж какого цвета флаг, Марксу поклоняться народ будет или распятому, дело десятое. Чтобы власть удержать и усилить, нужно, чтобы страна богатая была. Социализм — хорошая система… для войны. Видишь, как мы быстрее Англии и США мобилизовались. Гитлер в сороковых почти Госплан у себя ввел. Но это — для войны! Долго так экономика существовать не может. Сбои будут, отставание. Недавно я еще одно подтверждение получил… Да ладно. Лучше рынка еще никто ничего не придумал, чтобы страну богатой сделать.
   — А Сталин это понимал? — неожиданно спросил Алексей.
   — Я говорю, мудрый был человек, — ответил Берия. — Все он понимал.
   — Значит, уже с конца двадцатых он готовил страну к войне, — произнес Алексей, — а с конца сороковых готовил новую войну, раз сохранил социалистическую экономику. Остановиться, как я понимаю, он был бы готов, только создав империю размером с весь земной шар. И вот тогда… Интересно, а когда должна была начаться новая война?
   — Какая разница, — пожал плечами Берия. — Никто не знает, хозяин о своих планах не распространялся. Если тебе так интересно, я думаю, в пятьдесят седьмом. Но это не важно сейчас. Давай вернемся к практическим вещам. Я предложил тебе сделку и пока не услышал ни согласия, ни отказа.
   — Для этого мне надо получить ответы еще на некоторые вопросы, — покачал головой Алексей. — Мы, как и другие страны Европы, вошли в НАТО, поскольку опасались советской военной угрозы. Чтобы объявить о своем нейтралитете, мы должны быть уверены, что она снята. Ваши заверения — это лишь слова. Если мы сейчас выйдем из НАТО… восстановим порядок в восточных областях, а вы обвините нас в агрессии и нападете, нас никто не защитит. Я готов на вывод войск союзников со своей территории, если вы отведете свои с востока. Тогда предстоящий конфликт может быть признан внутренним, и США не вмешаются, если СССР останется в стороне.
   — Хорошо, — проговорил, подумав, Берия. — Я тебе поверю. Что еще?
   — Я хочу понять вашу логику. Политика на доверии строится очень редко. И вряд ли мы с вами когда-либо сможем безоговорочно верить друг другу. Почему вы верите мне? Почему не опасаетесь, что, объединив страну, мы не вернемся в НАТО?
   — Потому что я знаю тебя, знаю Путилова и знаю, чего хотят в вашей стране те, кто дергает за ниточки. Вы не желаете есть с руки Вашингтона, вы не хотите ему прислуживать. Вы хотите играть свою игру. А для этого вам нужны независимость и сила. На первом этапе — нейтралитет. В НАТО вам не дадут этого достичь. Объяснил?