Он повернулся и зашагал назад.
   — Погодите, — окликнула его Анастасия. — Но кто же вы?
   — Странник, — бросил через плечо Басов.

Часть 4
ЦАРСТВУЙ НА СЛАВУ НАМ

ГЛАВА 30
Ще Польска не сгинела

   Холодный ноябрьский ветер нес опавшую листву по улицам Магдебурга. Группа рабочих, размахивая винтовками с прикрепленными к штыкам красными флажками, прошла в сторону замка. "Наверное, на арсеналах кайзеровской армии изъяли, — подумал Янек, но присмотревшись, решил: — Ха! Да винтовки-то мосинские и штыки русские. Не иначе как советское полпредство в Берлине позаботилось. Да уж, хитры немецкие генштабисты, но не умны. Финансировали Ленина, а теперь их же собственные рабочие из русских винтовок расстреливают. Как говорится, получите и распишитесь, господа кайзеровские офицеры. И это еще только начало".
   Вокруг замка, где при кайзере содержались наиболее опасные политические преступники и самые именитые пленные, столпилось уже много народу. Заключенных начали выпускать. Янек протолкнулся в первый ряд встречающих. Вскоре в воротах тюрьмы появился Пилсудский. У него был усталый и несколько растерянный вид. Генеральский мундир, с которого были сорваны все знаки отличия, изрядно обтрепался и висел мешком.
   — Здравствуйте, пан генерал, — подскочил Янек к своему патрону. — С освобождением!
   — А, Гонсевский, — рассеянно посмотрел на него Пилсудский. — Почему вы в штатском?
   — Революция, пан генерал. Во всей Германии, В офицерской форме перемещаться небезопасно. Не беспокойтесь, скоро мы вернемся в Польшу и наденем мундиры. Мундиры Войска польского, не подчиняющегося никакому иностранному правительству! Вас, я полагаю, ждет маршальский мундир.
   — Неплохо бы.
   — Идемте, пан генерал. Здесь неподалеку есть гостиница, где вы сможете отдохнуть, пообедать и умыться. Завтра утром отбывает наш поезд в Варшаву.
   Они вырвались из толпы и зашагали по улице.
   — Из Варшавы прибыла целая делегация временного правительства, — сообщил Янек. — Я приехал с ней, но пошел встретить вас. И временное правительство, и вся Польша хотят видеть вас во главе государства.
   — Это справедливо, — без тени смущения ответил Пилсудский. — Особенно для временного правительства, которое подчинилось оккупантам.
   — Не совсем так, пан генерал. Временное правительство было создано поляками уже после поражения немцев.
   — Все равно это все мелочи, — небрежно бросил Пилсудский. — Настоящая борьба за Великую Польшу только начинается.
   Навстречу им валила, горланя какую-то песню, группа пьяных немецких солдат с красными бантами в петлицах. Янек и Пилсудский благоразумно уступили им дорогу.
   — Идиоты! — прошипел им вслед Пилсудский. — Купились на эти посулы социалистов. Я сам когда-то в это верил, но вовремя остановился.
   — Нам это на руку, — заметил Янек. — Мало того что Германия полностью разгромлена в ходе войны, у Них еще и революция. Пока они со всем этим разбираются, им будет не до Польши. В Австро-Венгрии тоже революция: династия Габсбургов свергнута, Чехословакия выходит из состава империи. Похоже, отделится и Венгрия. Вена из столицы империи превратится в столицу маленькой европейской республики. У них даже общей границы с нами не будет. Оттуда опасности не предвидится. Что творится в Германии, вы сами видите. Магдебург еще спокойный городок. Берлин — это просто кипящий котел. Враг у нас остается один — Советская Россия.
   — Россия всегда будет врагом Польши, — наставительно произнес Пилсудский, — советская она, царская или республиканская. Кстати, представить себе республику в России я просто не могу. По-моему, этим народом может управлять только самодержец.
   — Как бы то ни было, сейчас Германия разгромлена, и Советы обязательно откажутся от Брестского мира, чтобы оттяпать побольше территории на западе. Между нами Литва и Белоруссия. Эти тоже провозгласили независимость, но я не думаю, что они остановят продвижение коммунистов. Нам надо готовиться к войне.
   — Матерь Божья, мало того, что украинцы объявили о создании своего государства, так еще и независимая Белоруссия появилась! Бред какой-то. Нет такого народа — белорусы. А к войне, подпоручик, надо готовиться всегда. Это основа государственной политики.
   — С вашего позволения, пан генерал, теперь я поручик.
   — Вы, кажется, сделали неплохую карьеру при регентском совете, — ревниво заметил Пилсудский.
   — Я служил Польше. С разрешения регентского совета мы с группой офицеров провели несколько боевых операций против красных отрядов в Белоруссии. За это я и получил повышение.
   — Ну ладно, — одобрительно буркнул Пилсудский. — Это тоже неплохо. Но настоящая драка начнется сейчас. Вы готовы к боям за Великую Польшу?
   — Готов пан… маршал, — отчеканил Янек. — Ще Польска не сгинела.
   — Это хорошо. — Пилсудский как-то приосанился. Его походка стала похожа на строевой шаг. — Кстати, вашего оптимизма по поводу Германии я не разделяю. Коммунисты, если они победят, скорее всего, договорятся с Петроградом и ударят нам в тыл.
   — Это возможно, но мне почему-то кажется, что этого не будет. Скоро начнется путч немецкого офицерства, к которому примкнут обиженные революцией мещане и крестьяне. О тех ужасах, которые творятся в Советской России, здесь ходят легенды, так что народная поддержка армии гарантирована. Путчисты разобьют красных. А Антанта, разумеется, не позволит путчистам создать крепкое государство и сильную армию. Условия мирного договора очень жесткие. Так что мы Германии можем еще лет пятнадцать не опасаться.
   Пилсудский удивленно посмотрел на Янека.
   — Меня всегда удивляли ваши предсказания и то, с какой уверенностью вы пророчите. А еще больше — с какой точностью. Вы что, провидец?
   — Нет, я просто тщательно анализирую ситуацию, пан маршал. С вашего позволения, к гостинице мы уже подошли. — Янек указал на здание небольшой гостиницы.
   — Что ж, покажите мне мой номер, пан капитан, — усмехнулся Пилсудский.
   — Вы ошибаетесь, я поручик, — поправил его Янек.
   — Я никогда не ошибаюсь в таких вещах, — надменно ответил Пилсудский. — Мой офицер для поручений должен иметь достойное звание. С этой минуты можете считать себя капитаном Войска польского.

ГЛАВА 31
Последняя попытка

   Ледяной ветер гнал снег по заледеневшей глади залива. Город Гельсингфорс, а вернее, Хельсинки казался вмороженным в землю, припаянным к глыбам гранита. Чигирев плотнее закутался в шубу и уверенно зашагал к президентскому дворцу.
   "Последняя попытка, — твердил он себе. — Второго шанса не будет. Действуй, или можешь считать все годы, проведенные в этом мире, напрасно потраченным временем".
   К удивлению Сергея, Маннергейм принял его достаточно быстро. Всего через полчаса историк уже стоял перед первым президентом Финляндии.
   — Поздравляю вас с избранием, господин президент, — церемонно сказал Чигирев, останавливаясь в центре кабинета.
   — Благодарю вас, присаживайтесь. — Маннергейм тепло улыбнулся гостю. Значительно теплее, чем обычному посетителю.
   "Хороший знак", — решил Сергей. Он опустился в кресло для посетителей, мельком отметив для себя, что президентский стол по-прежнему украшает портрет Николая Второго.
   — Как видите, ваше высокопревосходительство, все, что я вам предсказывал, сбылось.
   — На удивление точно. Я уж начинаю думать, не продали ли вы душу дьяволу за этот дар предвидения, — пошутил Маннергейм.
   — К сожалению, нет.
   — Почему "к сожалению"?
   — Потому что, продавая душу дьяволу, я потребовал бы более высокой платы. Например, освобождения Петрограда от большевиков.
   — Видит Бог, я тоже пошел бы на это, — помрачнел Маннергейм. — Разумеется, все наши планы остаются в силе. Вы снова назначаетесь моим советником по вопросам связей с Россией.
   — Этого мало, ваше высокопревосходительство, — перешел в наступление Чигирев. — Надо действовать, и немедленно. Красная армия растет и укрепляется с каждым месяцем. Уже сейчас наше выступление будет для советской власти ударом тяжелым, но не смертельным. А ведь еще в апреле и мае мы могли бы прихлопнуть ее за месяц. Промедлим — и окончательно упустим шанс.
   — Так-то оно так, но нельзя забывать о международной обстановке. Как ни крути, а это все же выступление против сопредельного государства. Государства, с которым у нас установлены дипломатические отношения!
   — Ленин признал независимость Финляндии, потому что опаснее всего для него на тот момент было наступление вашей армии на Петроград. Он — гений политической игры. Международные договоры для него ничего не значат. Ленин заключает их, когда ему надо обезвредить противников, и с легкостью нарушает, когда они перестают быть для него выгодными. Посмотрите, какой самоубийственный мирный договор он заключил в Бресте. Но стоило немцам проиграть войну — и Красная армия как ни в чем не бывало движется на запад.
   — Я это понимаю, — буркнул Маннергейм. — Но мы как-то должны будем объяснить мировой общественности наши действия.
   — Это не проблема. Англия, Франция, Северо-Американские Соединенные Штаты и Япония уже вовсю проводят интервенцию. В России творятся массовые убийства в нарушение всех международных норм. Там царит террор. Имущество людей конфисковывается без суда и следствия. Найдите любого финна, которого большевики лишили собственности или убили в России, — и повод готов. Если хотите, я как член бывшего Временного правительства, незаконно свергнутого большевиками, обращусь к вам с просьбой ввести войска в Петроград и обеспечить законность. Подберу целый комитет из уважаемых людей России, бежавших в Скандинавию, который обратится к вам с просьбой освободить Петроград.
   — Это неплохо. Обязательно этим займитесь. Формальное прикрытие нам потребуется.
   — Считайте, это уже сделано. Такой комитет уже имеется в Стокгольме. Я создал его, пока вы были не у дел. Его возглавляет бежавший из Петрограда профессор Игнатов. Он многим мне обязан.
   — Комитет должны возглавить вы.
   — Хорошо, возглавлю я.
   — Но это полдела. Нам еще надо объяснить народу Финляндии, почему он должен лить кровь в интересах чужого государства.
   — Русский коммунизм представляет угрозу для всего человечества и прежде всего — для сопредельных стран. Нужно развернуть широкую кампанию в пpecce и показать, насколько коммунизм агрессивен. Мы должны дать понять финнам, что коммунисты не ограничатся одной Россией и их нападение на Финляндию — это только вопрос времени. При необходимости я могу помочь организовать такую акцию.
   — Отлично. Обязательно займитесь этим. Но здесь, в отличие от Стокгольмского комитета, вам лучше оставаться в тени. Кампанию в прессе против коммунизма, формально, должны проводить только этнические финны и шведы, чтобы не было заметно русской заинтересованности.
   — Хорошо, останусь в тени.
   — А как на это посмотрят Колчак и Деникин? Вы же помните, что они нам ответили весной?
   — Им придется поблагодарить вас за освобождение Петрограда. К сожалению, независимость Финляндии вам никто не гарантирует, но если в Петрограде будет создано временное правительство из либералов, то вы вполне сможете на него рассчитывать. С другой стороны, если армии Колчака войдут в Москву, сложно будет спасти Россию, а вместе с ней и Финляндию от диктатуры белых генералов.
   — Это-то меня и удерживает.
   — Если мы создадим либеральное временное правительство в Петрограде, то оно при поддержке Англии и Франции сумеет заставить белогвардейцев созвать Учредительное собрание и провести демократические выборы. Такое правительство не будет проводить агрессию против Финляндии, а тем более Финляндии дружественной, освободившей для него Петроград.
   — Ох, не люблю я этих либералов, — проворчал Маннергейм.
   — Но их власть в России — это единственная гарантия покоя и мира в Финляндии, — произнес Чигирев.
   — Есть еще один неприятный момент, — продолжил Маннергейм. — Я уже провел предварительные консультации со странами Антанты. Франция поддерживает наше возможное выступление против Советов. Правда, Париж не готов оказывать нам ни техническую, ни финансовую помощь. А вот Англия решительно против. Лондон боится усиления Финляндии на Балтике. Нам снова могут ударить в спину, Сергей.
   — Насколько я понимаю, сейчас британских войск в Финляндии нет.
   — Зато они есть в Архангельске.
   — Ерунда, небольшой контингент. Британия сейчас не готова к участию в новой войне.
   — Я тоже не готов к войне с Англией, скажу вам честно, — усмехнулся Маннергейм.
   — Ее и не будет. Наша задача: за неделю, максимум за десять дней захватить плацдарм вокруг Петрограда и удерживать его до подхода Юденича. На Москву пойдут уже русские части, мобилизованные и вооруженные в Петрограде. Победителей не судят.
   — Хорошая задача — захватить Петроград за десять дней, — съязвил Маннергейм. — Положим, это не так сложно. От пограничного перехода в Белоострове до центра Петрограда по прямой где-то четыре десятка километров. И значительных соединений здесь нет, они брошены на юг, против белых генералов. Но потом Петроград придется еще и удерживать! А это будет не так просто, учитывая численное превосходство противника. Большевики прекрасно понимают стратегическое значение этого города. Сейчас это единственный их выход на Балтику. Они бросят сюда максимум сил. Уровень своей подготовки Красная армия подняла, и, для того чтобы обезопасить Петроград от контрудара красных, нам потребуется дойти как минимум до Гатчины и Волхова. Это получается пятьдесят — сто километров в глубь территории противника. Как вы планируете за десять дней захватить такой плацдарм? Весь Западный фронт, на котором воевали немцы, французы и англичане, по большому счету, развернулся на глубину трехсот километров. Трем крупнейшим армиям мира этого пространства было достаточно, чтобы воевать четыре с лишним года! И вы думаете, что небольшая финская армия захватит всю Петроградскую губернию за десять дней? Не недооцениваете ли вы противника?
   — Я знаю о возросшей силе Красной армии. Но я надеюсь на блицкриг.
   — Молниеносную войну? С чего это вдруг? И почему вы заговорили по-немецки, Сергей?
   — Это термин одного из немецких офицеров, ваше высокопревосходительство, — соврал Чигирев. — С ним я познакомился в Стокгольме. Он служил в немецком Генштабе и разработал новую концепцию войны. Разумеется, его не послушали, и он запил. Я оказался его благодарным слушателем: непризнанные гении любят, когда их внимательно слушают. Я не военный человек, но постараюсь изложить суть его концепции. Думаю, вы поймете больше, чем я. Основа состоит в том, что государство проводит мобилизацию не после объявления войны, а до нее. Мобилизация так называемая скрытая: под видом военных сборов, локальных конфликтов и прочего. Армия скрытно концентрируется у границы, обычно под видом учений. Это самая сложная часть.
   — Положим, у нас есть отряды Шюцкор и возможность собрать части у границы с целью ее укрепления, — сухо заметил Маннергейм. — Разведка в этом районе у красных пока еще очень слабая. Что дальше?
   — Войска должны быть собраны не просто в приграничных районах, а непосредственно у границы. Тыловые части и части второго эшелона — не далее чем в десяти километрах, передовые — в нескольких сотнях метров.
   — Но это же безумие! — воскликнул Маннергейм. — Если противник первым перейдет в наступление, он уничтожит все эти войска, которые просто не сумеют подготовиться к обороне!
   — Да, ваше высокопревосходительство. Но если первыми ударите вы… Вы получите более чем десятикратное превосходство в численности войск на участках прорыва. И у вас будет преимущество внезапности. Суть в том, что наступление начинается одновременно с объявлением войны или чуть раньше.
   — Но это же вероломство! — вскричал Маннергейм.
   — Большего вероломства, чем то, которое продемонстрировали большевики, трудно представить. Так пусть получают той же монетой. В концепции моего знакомого офицера важную роль играли аэропланы и танки. У нас ничего этого нет. У нас нет даже кавалерии. Но и противник, который нам противостоит, пока еще не слишком хорошо вооружен. Мы можем использовать грузовики и любую мототехнику для передовых частей. Их задача будет состоять в том, чтобы, прорвав оборону, как можно быстрее уходить в тыл противника, разрезая его коммуникации и лишая возможности подвоза боеприпасов и продовольствия. Морально сломленные и окруженные части противника будут добивать уже войска второго эшелона. При такой тактике мы сможем занять Петроград уже на третий день войны. Соответственно, захватить линию Гатчина — Волхов вполне реально уже на десятый день.
   — Гм, идея небезынтересная, — задумался Маннергейм. — Ее стоит обдумать. А нельзя ли разыскать этого офицера?
   — К сожалению, узнав о поражении Германии, он застрелился, — развел руками Чигирев.
   — Жаль. Хотя даже в первом приближении ясно, что подобная подготовка потребует не менее трех месяцев. Да и начинать в наших краях войну зимой может только безумец.
   — Тогда подождем до весны, — согласился Чигирев, вспомнив историю зимней финско-советской войны тридцать девятого — сорокового года.
   — Последний вопрос, господин советник, — продолжил Маннергейм. — Сразу после взятия Петрограда я намерен передать гражданскую власть в городе местной администрации. Нас не должны заподозрить в том, что Финляндия собирается оккупировать территорию России. Поэтому уже сейчас я хотел бы знать персональный состав временной администрации Петрограда.
   — Это вопрос десятый, — небрежно махнул рукой Чигирев. — Когда займем Петроград, тогда и разберемся. Достойных людей там достаточно.
   — Я не намерен откладывать этот вопрос, — возразил Маннергейм. — Либералы склонны к длинным дискуссиям. Они проблемы обсуждают, а не решают. А я, когда приду в мой любимый Петроград, хочу предложить готовые решения. У меня есть кандидатура на пост главы временной администрации Петрограда. Это Чигирев Сергей Станиславович. Что скажете?

ГЛАВА 32
Колчак

   Крапивин строевым шагом вошел в кабинет и доложил:
   — Ваше превосходительство, заместитель начальника разведки фронта полковник Крапивин прибыл по вашему приказанию.
   За окнами ставки верховного правителя России выла сибирская метель, но в кабинете было жарко натоплено. Уютно потрескивали дрова в высокой печке, ярко горели электрические лампы. Адмирал Колчак оторвался от полевой карты, разложенной на столе, и посмотрел на вошедшего.
   — А, полковник, — произнес он, словно вспомнив о чем-то. — Подходите поближе. Скоро уже полгода как я пользуюсь вашими сводками, но лично выпало свидеться только сейчас. Жаль. Вы действительно создали блестящую фронтовую разведку. Я знаю, что это ваших рук дело, как и раскрытие нескольких подпольных групп красных в Иркутске. Благодарю вас.
   — Рад стараться, ваше превосходительство.
   — Однако вызвал я вас не по этому поводу. В своём последнем докладе вы сделали заключение о том, что белые армии не смогут нанести поражение красным, и указали на необходимость неких неординарных мер. Извольте объясниться.
   — Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, я не говорил о невозможности победы, я сказал лишь о вероятности поражения. Мой анализ базируется на оценке состояния армий, как наших, так и противника. Уже сейчас ясно, что Красная армия получила серьезный численный перевес и вряд ли упустит это преимущество. Не испытывает Красная армия и проблем с вооружением и боеприпасами. Все основные арсеналы и военные заводы находятся В руках большевиков. Мы же, напротив, испытываем острую нехватку всех видов вооружения. Союзники больше кормят нас обещаниями, чем шлют реальную помощь, да еще торгуются за каждый сантим и цент, который ссужают нам под проценты. Далее. Июльские события в Москве сплотили советское руководство. Левые эсеры либо сидят в тюрьмах, либо перешли на сторону большевиков. Теперь вся управленческая система Советов, как военная, так и гражданская, работает как единый организм и подчинена задачам войны. В наших же частях очень много противоречий. Генералы меряются амбициями, которые не дают частям действовать слаженно. Кроме того, мы испытываем острую нехватку солдат. Многие дивизии только называются дивизиями, на самом деле численность штыков там не превышает батальона, а то и роты. Зато при каждой развернуты полные штабы. Чем занимается вся эта публика, совершенно непонятно, но уж точно не помогает воевать с красными, скорее, наоборот, дезорганизует работу. Кроме того, ряд наших частей совершенно неблагонадежен. Особо хотел бы обратить внимание на казацкие части, уже зараженные бациллой сепаратизма, В любой момент казаки могут бросить наши части и подставить их под удар красных. Нашим решительным и по сути единственным преимуществом является профессионализм офицерского корпуса. Однако мы стремительно утрачиваем его, по мере того как большевики обманом или принуждением привлекают к себе на службу офицеров русской армии, Наконец, большевики предложили массам достаточно привлекательную идеологию. Пусть лживую, пусть человеконенавистническую, но привлекательную для рабочих и беднейших крестьян. Я уже не говорю об инородцах, населявших территорию империи. Мы же выдвинули достаточно расплывчатую идею непредрешенчества. Я, конечно, понимаю, если мы предложим определенную программу, это сразу расколет Белое движение на либералов и сторонников жесткой линии. Но факт остается фактом: у нас нет позитивной цели, только ненависть к большевикам. Сейчас, когда все уже устали от гражданской войны, этого мало, и многие солдаты дезертируют из наших частей. Бот все эти факты в совокупности и позволили мне сделать изложенный в докладе вывод.
   — Хотелось бы заметить, полковник, что вы, таким образом, вышли за рамки задач разведки, — строго сказал адмирал. — Впрочем, высказанные вами замечания вполне резонны. Как вы понимаете, в меру сил мы боремся с негативными проявлениями в Белом движении.
   — Боюсь, ваше превосходительство, что нам вряд ли удастся изжить их в ходе гражданской войны. Они, так сказать, врожденные, достались нам в наследство от старой системы. Если победим, дай Бог нам лет за десять — двадцать изжить их.
   — Так и в чем же дело? — сухо спросил Колчак. — Стоит ли причитать, как бабка у разбитого корыта, если сделать все равно ничего нельзя?
   — Очень хочется выиграть войну. И очень не хочется становиться к стенке в чекистском подвале или заканчивать свои дни таксистом в парижской эмиграции.
   — Тогда извольте предлагать реальные меры, — резко потребовал Колчак.
   — Нам нужны союзники. В одиночку мы можем проиграть войну и потерять Россию.
   — Есть у нас союзники, — криво усмехнулся Колчак. — Сами знаете, только и ждут возможности ограбить Россию и порвать ее на части. И они уж точно не допустят, чтобы Россия возродилась сильной державой.
   — Я не об Антанте и Японии. Я о других союзниках, ваше превосходительство. Печальные события последних лет подарили полякам и финнам независимость. Ее они расценивают как высшую ценность. И главная сила, которая угрожает лишить их независимости, — это большевики. Мы естественные союзники Маннергейма и Пилсудского.
   — Да вы с ума сошли! — бросил яростный взгляд на собеседника Колчак. — Как могут быть нашими союзниками люди, которые рвут нашу родину на части?! Вы критиковали нас за непредрешенчество. Так вот, лозунг, который предельно четко написан на наших знаменах: "Русь единая, неделимая". Финляндия и Польша являются ее частями. Соглашаться на их отделение — это большевизм. Только Ленину могло прийти в голову провозгласить право наций на самоопределение.
   — Потому он и выигрывает в ситуации, когда должен был бы проиграть, — печально улыбнулся Крапивин. — Вспомните восемнадцатый год. Тогда офицерская рота одним своим появлением обращала в бегство сотни и тысячи красноармейцев. Нашим главным препятствием оказались латышские стрелки, китайские части, бывшие пленные немецкие солдаты и офицеры, перешедшие на сторону большевиков. Интернациональные бригады остановили нас. И это произошло благодаря Ленину и его демагогии. В итоге ваша ставка сейчас в Омске, а не в Москве. Боеспособные части, укомплектованные русскими красноармейцами, появились совсем недавно, я разведчик и знаю, что говорю. Зато на месте бывших национальных окраин империи стали образовываться отдельные государства, лидеры которых понимают, что большевики со своими разговорами о всемирном пролетарском обществе — их злейшие враги. Это реальная альтернатива большевизму для инородцев, которые в нашем непредрешенчестве видят угрозу попрания своих прав. Лучше поступиться частью, чем потерять все. Если мы сейчас не признаем права на самоопределение нерусских, то потеряем свою собственную страну. Чем вас так раздражают Пилсудский и Маннергейм? Тем, что борются за независимость своих народов? Так ведь и с точки зрения русского, за свою землю сражаться — высшая доблесть. Только вот для нас Дмитрий Донской, Минин и Пожарский — герои, а Тадеуш Костюшко — предатель. Может, пора признать за другими народами право жить своим умом?