Шидловский Дмитрий. Великий перелом

   — По сравнению с тем, как нас потчевал Константин Острожский, здесь, считай, на голодный паек посадили!
   — Какой Константин Острожский? — не понял Янек.
   — Князь. Магнат. Тот самый, который в начале семнадцатого века жил, — по-деловому пояснил Басов, наливая водку себе, Крапивину и Чигиреву-старшему. — Хлебосолен князь Константин. Но вот, ребята, довелось мне однажды в Кенигсберге на приеме у гроссмейстера Тевтонского ордена Вильгельма фон Уренбаха побывать. Вот это, я вам скажу, обжираловка была. Одних перепелов больше сотни только для затравки подали…
   Перед глазами у Янека все поплыло.
   — Игорь, а мальчишка-то вроде скис, — донесся до него сквозь сон голос Крапивина.
   — Похоже, — отозвался Басов. — Отнеси его в ту комнату. В театр нам только через четыре часа выезжать. Кстати, пойду закажу билеты.
   — Да парню, по-моему, театр и не нужен, — заметил Крапивин. — С дороги-то умаялся. Пусть лучше поспит.
   — И то верно, — согласился Басов. — Я три закажу.
   После этого Янек провалился в сон и уже больше ничего не слышал.
   Когда путешественники вошли в зал Мариинского театра, он был еще полупуст.
   — Кажется, мы рано, — неловко оправив на себе смокинг, проворчал Крапивин.
   — Тем лучше, — заметил Басов. — Осмотримся.
   Вадим подумал, что Басов, пожалуй, единственный из них, кто по-настоящему умеет носить смокинг и смотрится в нем действительно элегантно.
   — Где наши места? — поинтересовался Чигирев.
   — Девятый ряд, двенадцатое, тринадцатое и четырнадцатое, — ответил Басов.
   — Не близко? — спросил Чигирев.
   — Здесь сцена никого не волнует, — усмехнулся Басов. — Здесь же ярмарка тщеславия. А в моем положении я просто не могу себе позволить сидеть в Мариинке дальше десятого ряда партера.
   — Ах, Игорь Петрович! Добрый вечер. Какими судьбами в Петербурге?
   Перед путешественниками возник невысокий лысоватый и полноватый генерал с аксельбантом и двумя звездами на погонах.
   — Здравствуйте, Сергей Афанасьевич, — приветливо улыбнулся ему Басов. — Рад вас видеть. Только сегодня прибыл из Варшавы. Позвольте представить вам моих спутников: Крапивин Вадим Васильевич, Чигирев Сергей Станиславович.
   — Честь имею представиться, — щелкнул каблуками генерал. — Генерал-лейтенант Покровский. Сергей Афанасьевич.
   Отрекомендовавшись, он с явной опаской провел взглядом по мощной фигуре Крапивина и мельком скользнул глазами по Чигиреву.
   — Так какое у вас ко мне дело, Сергей Афанасьевич? — осведомился Басов.
   — Дело? — Генерал заметно смутился. — Разве я сказал — дело? Ах, ну да, правда, конечно, дело. Я вас, видите ли, и в Париже разыскивал, и в Берлине. А вы как нельзя кстати приехали в Петербург.
   — Почту за честь оказаться полезным вам, — произнес Басов и добавил: — Прошу меня простить, господа.
   Вместе с генералом они отошли к оркестровой яме и о чем-то оживленно говорили минут пять. Устав от ожидания, Крапивин как бы невзначай приблизился к разговаривающим и встал чуть поодаль. До его слуха донеслись слова генерала:
   — Вот спасибо, голубчик. Вот выручили.
   Басов остановился:
   — Однако же услуга за услугу, ваше превосходительство. Мой старый друг, Вадим Васильевич, всю жизнь провел в путешествиях. Не так давно он вернулся с Аляски, где жил некоторое время. Годы странствий чрезвычайно утомили его, и теперь он мечтает прочно обосноваться на родине. Не могли бы вы посодействовать ему в получении чина и приличной должности?
   — Я, право, не знаю. — Генерал был явно озадачен. — Я, вы же знаете, скорее по военной части… А если господин Крапивин не служил в регулярной армии…
   — Однако он участвовал в англо-бурской войне и служил в армии Северо-Американских Соединенных Штатов, — заметил Басов.
   — Ах, эти туземные войны, — всплеснул руками генерал. — Вы же понимаете, Игорь Петрович, воевать с индейцами — это одно, а служить в регулярной армии — совсем иное.
   — Хотел бы заметить, что американская армия очень неплохо показала себя в войне с Испанией и Мексикой.
   — Да помилуйте, Игорь Петрович, — недовольно выпятил губу генерал. — Можно ли сравнивать армии Нового Света с военной мощью европейских держав!
   — Ваша правда, — сдался Басов. — Однако же я не знаю более меткого стрелка, чем господин Крапивин. Он в совершенстве владеет абсолютно всеми видами огнестрельного оружия.
   — Это хорошо. Я слышал, что в Академию Генерального штаба требуется наставник стрелкового дела, — схватился за спасительную соломинку генерал. — Я похлопочу. Хотя отбор там невероятно строгий, бог знает чего требует от кандидатов комиссия! Боюсь, не оказались бы мои старания тщетными. Тогда самое большее, чего я смогу добиться, — это место наставника стрелкового дела в каком-нибудь из провинциальных пехотных училищ или даже кадетских корпусов.
   — О, не сомневайтесь, перед меткостью моего друга не устоит ни одна комиссия, — заверил генерала Басов.
   — Вот и превосходно, — промурлыкал тот. — Должность, однако же, штатная, требуется чин. Господин же Крапивин выслуги лет совершенно не имеет. Опасаюсь, что получить чин выше поручика будет решительно невозможно.
   — Помилуйте, Сергей Афанасьевич, — обиженно произнес Басов, — как можно? Человек давно уж пятый десяток разменял, во многих битвах участвовал. Можно ли его на одну доску с молодежью?
   — Но позвольте, Игорь Петрович. — На лице генерала появилось плаксивое выражение. — Выслуги-то совершено нет. Выше штабс-капитана решительно невозможно.
   — Штабс-капитан — это еще куда ни шло, — снисходительно согласился Басов.
   — Вот славно. — Генерал довольно потер ручки. — Пусть послезавтра в Военное министерство ко мне придет. Я протекцию исполню.
   — Еще одна просьба, ваше превосходительство, — остановил Басов явно вознамерившегося улизнуть генерала. — У господина Чигирева есть пятнадцатилетний племянник Ян Гонсевский. Увы, в силу трагических обстоятельств юноша остался круглым сиротой. Нельзя ли устроить его в какое-либо из военных учебных заведений? Не обязательно в столице.
   Генерала аж передернуло:
   — Поляк? Католик?
   — Да, сестра Сергея Станиславовича некогда вышла за поляка и приняла католичество, — пояснил Басов.
   — Помилуйте, Игорь Петрович, решительно невозможно. И не просите, — замахал руками генерал.
   — Ну, на нет и суда нет, — вздохнул Басов. — Не смею более вас задерживать, Сергей Афанасьевич. А чек пришлю завтра же, поутру.
   — Буду вам премного благодарен, — просиял генерал.
   Когда Сергей Афанасьевич скрылся в толпе, Басов подошел к Крапивину. Тут же рядом с ними оказался Чигирев.
   — Ну вот, Вадим, тебе и зацепка. Завтра явишься к этому Покровскому в Военное министерство. Он составит тебе протекцию. Погоны наденешь, в систему войдешь, а дальше — все в твоих руках. Ты, Сергей, тоже не тушуйся. Завтра свожу тебя в салон к одной скучающей даме бальзаковского возраста. Наплетешь там публике историй про кровожадных африканцев и можешь считать, что обеспечил себе интерес полусвета. Сына твоего тоже пристроим. Военная карьера ему, как понимаешь, заказана. Но постараюсь оформить его во французскую гимназию.
   — То, что ему погоны не светят, я даже рад, — проворчал Чигирев. — Чай, война на пороге. А вот почему именно французская гимназия, объясни мне, ради бога?
   — Десять к одному, что твой Янек ни в русской, ни в немецкой не уживется. Горяч больно и рвется Польшу от оккупантов спасать. Да и католичество свое напоказ все время выставляет.
   — Да, это неудачно вышло, что он поляком оказался, — вздохнул Чигирев.
   — А я тебя предупреждал, — напомнил Басов, — Всех последствий своих поступков невозможно предвидеть. Поэтому чем меньше крайностей вначале, тем легче расхлебывать потом.

ГЛАВА 5
Экзамен

   Крапивин вошел в помещение тира. Перед ним стояли трое: генерал-лейтенант и два полковника с аксельбантами выпускников Академии Генштаба. Уже с первого взгляда на них Вадим понял, что все трос совершенно не в восторге от предстоящего общения с протеже какого-то высокопоставленного министерского интенданта («парашютиста», как сказали бы в конце двадцатого века) и будут рады избавиться от него при первой же возможности.
   «Что ж, пройдем через это, — подумал Крапивин, — так даже интереснее, когда есть чем рискнуть». Встав по стойке смирно, он отдал честь и доложил:
   — Ваше превосходительство, штабс-капитан Крапивин прибыл для прохождения отборочного испытания.
   — Какими видами стрелкового оружия вы владеете? — Генерал даже не удосужился как-либо поприветствовать вошедшего.
   — Любыми, ваше превосходительство.
   — А какие предпочитаете?
   — Предпочитаю не иметь предпочтений, ваше превосходительство. Непростительная роскошь для стрелка привязываться к какому-либо виду оружия. В этом случае он может погибнуть, если у него в руках в нужный момент не окажется оружия любимой им системы. Я предпочитаю поражать цели тем оружием, которое имеется в моем распоряжении.
   — Но все же какие-то системы вам нравятся больше?
   — Надежные, ваше превосходительство. Все остальное определяется характером предстоящих задач. Оружие, которое наилучшим образом подходит для боя на большом открытом пространстве, теряет свои преимущества в условиях уличного боя, и наоборот.
   — Хорошо, что можете сказать об этих системах? Какие бы вы выбрали для себя?
   По знаку, поданному генералом, один из полковников выложил на стол три пистолета.
   — Первым лежит немецкий маузер тысяча восемьсот девяносто восьмого года, ваше превосходительство, — ответил Крапивин. — Пистолет хороший с точки зрения дальнобойности и прицельности, но слишком тяжелый для условий, в которых стрелок не имеет возможности как следует прицелиться. Кроме того, его система очень сложна и слишком чувствительна к попаданию в нее посторонних элементов Вторым лежит «люгер» тысяча девятьсот восьмого. Его прицельность при стрельбе на больших расстояниях даже выше, чем у маузера. Кроме того, он надежнее. Хотя имеет меньшее число зарядов, чем пистолет маузера, я бы предпочел его. Третий пистолет — «спрингфилд» одиннадцатого года. Его любят в американской армии, но, с моей точки зрения, он уступает «люгеру». Он также излишне тяжел, и это ограничивает возможности его применения.
   — Уж не любитель ли вы дамских браунингов, штабс-капитан? — усмехнулся один из полковников.
   — Никак нет, ваше высокоблагородие, — ответил Крапивин. — Армейское оружие должно обладать максимальным поражающим эффектом. Однако оно также должно быть удобно в примении в любых условиях. Для вооружения офицеров полевых частей данные образцы вполне подходят. Но вот отправляясь на разведку или переходя линию фронта для захвата пленного или ликвидации одного из командующих противника, я бы предпочел револьверы: «кольт» или «смит и вессон».
   — Однако же они обладают меньшим количеством зарядов и не столь скорострельны, — заметил полковник.
   — Зато надежны. Что же касается скорострельности, то я готов продемонстрировать вам истинные возможности револьвера. Уверяю вас, для меня этого будет вполне достаточно. Для выполнения задач, о которых я вам говорил, хватит шести-семи зарядов в барабане. Если разведчику или диверсанту требуется стрелять больше без перезарядки, считайте, что он погиб. На территории противника разведчик всегда в меньшинстве, а значит, должен рассчитывать на скрытность и скорость, а не на огневую мощь. А вот гарантированный единственный выстрел на опережение может решить судьбу операции.
   — Хорошо, мы приняли ваше мнение к сведению, — проворчал генерал. — А теперь извольте разобрать и собрать эти пистолеты.
   — Дозвольте произвести сборку и разборку с завязанными глазами, ваше превосходительство.
   Генерал с интересом посмотрел на экзаменуемого:
   — Разрешаю. Полковник, завяжите глаза штабс-капитану.
   Когда через несколько минут Крапивин снял повязку, перед ним лежали три разобранных, а затем снова собранных пистолета.
   — Хорошо. — Генерал, кажется, был раздражен тем, что у выскочки все получилось без сучка и задоринки. — Теперь возьмите обычный офицерский револьвер системы «наган» и ступайте на огневой рубеж. Ваша мишень номер пять.
   — Слушаюсь, ваше превосходительство.
   Крапивин взял поданный ему полковником револьвер, вышел на огневой рубеж, вскинул оружие и трижды выстрелил. Потом резко опустился на одно колено и сделал еще три выстрела. Поднявшись, он перехватил пистолет в левую руку, выпустил по мишени последнюю пулю и положил револьвер на столик рядом с позицией для стрелка.
   — Семьдесят очков из семидесяти возможных, — доложил вышедший к мишени полковник.
   — Продемонстрируйте теперь, насколько знакомы с винтовкой Мосина, — потребовал генерал, яростно покусывая ус. — Ваша мишень четвертая.
   Второй полковник подал Крапивину винтовку с примкнутым штыком и двумя обоймами.
   — Три выстрела из положения стоя, три — с колена и четыре — лежа, — распорядился он.
   — Слушаюсь.
   Крапивин зарядил первую обойму, встал на огневой рубеж и открыл огонь. Когда он окончил стрельбу, вышедший к мишени полковник доложил:
   — Сто очков из ста возможных.
   Крапивину показалось, что генерал тихо матюгнулся.
   — А имеете ли вы опыт боевых действий в составе строевых частей русской армии? — резко спросил он.
   — Увы, нет, ваше превосходительство.
   — В таком случае…
   Генерал на секунду замялся, и Крапивин воспользовался паузой:
   — Если позволите, ваше превосходительство, могу провести небольшую свободную демонстрацию. Займет она не более пяти минут, однако даст самое полное представление о том, чему я готов обучить слушателей Академии Генштаба. Нет никакого сомнения, что это лучшие офицеры армии, и преподавать им обычную стрельбу с огневых рубежей бессмысленно. Однако мне известны определенные навыки, с которыми полевые офицеры вряд ли знакомы и которые могут быть очень полезны для них при некоторых условиях.
   — Что же, извольте, — пожал плечами генерал. Кажется, он уже определил судьбу испытуемого, но не возражал посмотреть представление. — Что вам для этого потребуется?
   — С вашего позволения, ваше превосходительство, я возьму эту винтовку, два револьвера «наган» и пистолет «люгер».
   Генерал переглянулся с полковниками:
   — Извольте.
   Один из полковников выложил на стол перед Крапивиным второй револьвер «наган» и осведомился:
   — Сколько патронов вам потребуется?
   И Крапивин назвал. Назвал столько, что полковники чуть не прыснули со смеху, а генерал, степенно погладив усы, произнес:
   — Да такое количество патронов, голубчик, за пять минут способен выпустить только пулемет системы Максима! Впрочем, извольте. Но если через пять минут у вас останется хоть один неизрасходованый патрон, считайте, что вы меня очень разочаровали.
   — Слушаюсь, ваше превосходительство, — козырнул ему Крапивин.
   Вадим долго рассовывал по карманам и за голенища многочисленные обоймы и патроны. Часть выложил на столик рядом с огневой позицией. Потом зарядил оружие, вложил «люгер» в кобуру, пристроил за поясом револьверы, закинул за спину винтовку и объявил:
   — Прошу вас дать мне команду для начала стрельбы.
   — Засеките время, полковник, — приказал генерал одному из своих подчиненных. — И дайте сигнал к началу стрельбы.
   Полковник достал большие командирские часы, а Крапивин встал на огневой рубеж спиной к экзаменаторам.
   — Огонь! — скомандовал полковник.
   Еще не успели смолкнуть звуки его голоса, а Крапивин уже сделал первый выстрел. С невероятной скоростью он успел сдернуть с плеча винтовку, передернуть затвор и спустить курок. За первым выстрелом последовали второй, третий, четвертый, пятый. Крапивин перезарядил оружие, перекатившись при этом по полу и уходя от воображаемого ответного огня. Встав на колено, он разрядил новую обойму и снова ушел в перекат. Теперь Вадим катился вдоль огневой позиции, стреляя всякий раз, как оказывался на животе или на спине. Пули неизменно ложились в черные круги на мишенях. В очередной раз разрядив оружие, Крапивин вскочил на ноги, выполнил несколько выпадов штыкового боя, ударил воображаемого противника прикладом, снова ушел в перекат, перезарядил оружие и вновь открыл стрельбу. Теперь он постоянно менял положение, стреляя то стоя, то с колена, то лежа, а то и просто на бегу.
   Разрядив таким образом все имеющиеся в его распоряжении винтовочные патроны, Вадим отбросил винтовку, выхватил «люгер» и снова открыл огонь. Скорость стрельбы была такая, словно тарахтел пулемет. Небольшой перерыв на перекат, во время которого Крапивин сменил обойму, — и снова ураганный огонь по мишеням. Когда все припасенные Вадимом патроны для немецкого пистолета были использованы, центральные круги мишеней уже представляли собой сплошные дырки.
   Теперь Крапивин выхватил револьверы. Вначале он вел огонь с двух рук. Потом, когда барабаны опустели, он отбросил один из револьверов, одним движением перезарядил второй, и в тире вновь зазвучали частые выстрелы. Пороховой дым застилал глаза, но Вадим все стрелял и стрелял, неизменно поражая цели. Наконец патроны оказались полностью израсходованы, а команда прекратить стрельбу все еще не прозвучала. Перекатившись в сторону, Вадим подхватил винтовку, снова перекувырнулся и, когда вышел на колено, с силой метнул отомкнутый штык в одну из мишеней. Сталь с треском впилась в истерзанное «яблочко».
   — Прекратить огонь, время вышло, — скомандовал державший часы полковник.
   Крапивин медленно поднялся с колена, подобрал и надел упавшую во время стрельбы фуражку, строевым шагом подошел к генералу, отдал честь и доложил:
   — Ваше превосходительство, стрельбу окончил. Кроме продемонстрированных навыков, готов обучать слушателей академии скрытному перемещению по пересеченной местности, разведке, ведению огня из засады, оборудованию позиций для засад. А также искусству уничтожения высших офицеров и захвата пленных в расположении частей противника. Штабс-капитан Крапивин, честь имею.
   В тире повисла тишина, которая особо остро ощущалась после стоявшего здесь недавно грохота выстрелов.
   — Однако, ни одной пули в «молоко», — заметил подошедший с линии огня полковник.
   Генерал метнул на него гневный взгляд.
   — Господин штабс-капитан, извольте подождать нашего решения в соседней комнате, — обратился он к Крапивину.
   Вадим снова отдал честь и вышел. Минуты ожидания тянулись бесконечно долго. Впрочем, Крапивин почему-то не испытывал волнения. «Я показал, что хотел показать, — думал он. — Пусть теперь решают. Если уж и после этого не примут, то, значит, я точно здесь не ко двору. Ничего, прорвемся. Сказано же: „Не думай о том, какой пост занимаешь, а думай о том, какого поста ты достоин“ и „Лучше быть, чем казаться“».
   Наконец дверь открылась, и Вадима пригласили в тир. Генерал встретил его куда более теплым взглядом, чем в первый раз.
   — Что же, голубчик, убедили, — проговорил он. — Этаких стрелков, признаться, в жизни мне встречать не приходилось. Хвалю. Хоть ваши навыки более свойственны для ведения войн туземных и колониальных, думаю, и нашим офицерам они будут полезны. Тем паче что неизвестно еще, какая судьба у нас впереди. Война с турками на Кавказе, положим, совсем иная, чем на Балканах, оказалась. Как раз в таких боях ваши умения были бы весьма уместны. Так что в состав преподавателей академии вы приняты, с окладом и подъемными согласно штату.

ГЛАВА 6
Расставание

   В форме гимназиста Янек чувствовал себя неуютно. Не в том дело, что эта одежда стесняла его движения. Просто мальчику претил сам статус, с кото-рым она была связана. Менее всего ему хотелось выглядеть школяром, подростком, которого может наставлять каждый встречный. Хотя наличие классического образования уже само по себе придавало определенный вес в здешнем обществе, в мечтах мальчик видел себя совсем в иной роли. Он уже представлял, как командует полками и дивизиями. Он мечтал о военном мундире — польской армии, разумеется. Армии, которой в этом мире еще не существовало. Планы у Янека были наполеоновские, и та квартирка в Ковенском переулке, в которую они переехали с отцом неделю назад, казалась ему еще более временным жилищем, чем номер в «Астории».
   В отличие от Янека Крапивин гордился своей формой. Он явно считал себя пришедшим в армию Российской империи всерьез и надолго. Бывший подполковник ФСБ, судя по всему, был чрезвычайно доволен тем, что вновь смог надеть военный мундир. И хотя звание штабс-капитана соответствовало в его мире только капитану, Крапивин ни в коей мере не чувствовал себя обделенным. Жизнь снова обрела смысл: старый вояка вновь ощутил себя включенным в армейскую систему, получил четкую задачу, осознал себя как часть огромной военной машины, призванной защищать самое дорогое на свете — Россию.
   Отношение к Крапивину у Янека было двойственное. Для мальчика-поляка русская армия была армией оккупантов. Неважно, шла ли речь о царской армии, квартировавшей в покоренной Польше, или о советской группе войск, танками удерживавшей Польскую Народную Республику в социалистическом лагере. Крапивин же волей случая являл собою представителя обеих этих сил: бывший офицер КГБ, а ныне штабс-капитан царской армии — живое воплощение угнетателей Польши.
   Но в то же время сила и боевые навыки этого человека внушали Янеку уважение, особенно после того, как Басов рассказал ему об экзамене, который выдержал Крапивин в Академии Генштаба.
   Услышав эту историю, Янек твердо решил, что обязательно научится у дяди Вадима его боевому искусству.
   Но сегодня даже самые радужные мечты и самые дерзкие планы не радовали Янека. Басов покидал Петербург. В своем желании он был непреклонен. Он сделал для своих подопечных все, что мог, и намеревался выехать в Париж еще до Крещения.
   В прощальный вечер друзья заказали себе отдельный кабинет в ресторане «Астории». Крапивин и Янек явились в точно назначенный срок. Басов, одетый в дорогой элегантный костюм, сообщил им, что Чигирев присутствует на каком-то важном приеме и просил начинать без него.
   Когда официанты подали первую смену блюд и удалились, а Басов с Крапивиным осушили по первому бокалу вина «за удачную поездку», Янек спросил:
   — А все же, дядя Игорь, как вас искать в Париже?
   — Я же оставил адрес, — ответил Басов.
   — Но это координаты почтового отделения, — заметил Крапивин. — Адрес-то у тебя там будет?
   — Да, где вы остановитесь? — добавил Янек.
   — Я нигде не останавливаюсь, — усмехнулся Басов. — Не обижайтесь, я серьезно. Такой уж я непоседа. Я и в одном мире долго сидеть не могу, а вы меня спрашиваете о постоянном адресе. Даже вам в ближайшие годы такая роскошь не светит. Сами понимаете, о чем я. Но обещаю, что, возвращаясь в этот мир, я обязательно буду справляться о вашей корреспонденции.
   — Так ты хочешь уйти в другое время? — переспросил Крапивин.
   — Может быть. Я же не привязан к этому миру, как вы. Могу и попутешествовать.
   — Значит, тебе плевать на то, что здесь произойдет, — оскалился Крапивин. — Ты даже не хочешь попытаться ничего изменить.
   — Мне не плевать, но пытаться менять я ничего не хочу, — ответил Басов. — Просто рукой не остановишь горного потока. Ты мог бы уже это усвоить. У тебя был опыт.
   — Мне не повезло, — сумрачно возразил Крапивин. — Кстати, во многом мне помешал ты.
   — И ты знаешь почему. Я тебе уже объяснял, почему я вмешивался. Согласись, как только твои замыслы перестали угрожать тому миру, я ушел с твоей дороги.
   — Да. Но сейчас-то ты не будешь вмешиваться?
   — Обещаю, что не вмешаюсь… Ситуация такова, что сделать ее хуже вряд ли получится.
   — Пожалуй, ты прав, — согласился Крапивин после небольшой паузы. — А ведь и не скажешь, что все плохо. Ходишь по городу — блестящая столица великой империи. Разговариваешь с офицерами — великолепные специалисты, патриоты. Беды-то вроде ничего не предвещает.
   — То-то и оно, — вздохнул Басов. — Семена катастрофы часто вызревают на фоне внешнего благополучия.
   Дверь кабинета открылась, и на пороге возник Чигирев-старший.
   — Приношу свои извинения, — легко поклонился он и присел к столу. — Я должен был задержаться у супругов Пистолькорс. Вы знаете, успех оглушительный. Надо признать, Игорь, ты неплохо подковал меня по вопросам жизни в саванне. Мои россказни про африканских дикарей хочет выслушать буквально весь Петербург.
   — Разумеется, — усмехнулся Басов. — Здешний высший свет так устал от однообразия. А тут что-то новое, оригинальное, неизбитое. Еще пару месяцев популярности тебе гарантированы.
   — Да мне и не нужно пару месяцев, — гордо объявил Чигирев. — Мне бы еще пару недель. В пятницу мадам Пистолькорс обещала представить меня Анне Вырубовой.
   — Что-то знакомое, — наморщил лоб Крапивин.
   — Фрейлина императрицы. Ближайшая сподвижница Распутина, — заметил Басов. — Перед тобой открываются неплохие перспективы, Сергей. Поздравляю!
   — Ах, эти. — Крапивин брезгливо поморщился. — Хлопнуть бы этого Распутина побыстрее, глядишь, и революцию предотвратить удастся.
   — Не скажи, — покачал головой Чигирев. — У революции куда более глубокие корни. Одним убийством Распутина ее не предотвратишь.