Шидловский Дмитрий. Великий перелом

   Лес вокруг дороги расступился, и Янек вышел на поляну. На правой обочине стояла телега без одного колеса, около которой возились двое: крестьянин и еще какой-то черноволосый низкорослый усатый мужчина лет тридцати пяти — сорока, в широких штанах, сапогах, пиджаке и картузе. Ссыльнопоселенец, решил Янек. Завидев Янека, крестьянин окликнул его:
   — Эй, парень, подсоби! Колесо, вишь, отвалилось.
   Янек подошел и отложил в сторону ружье.
   — Поднимите-ка, ребята, телегу, — попросил крестьянин, — а я колесо прилажу.
   — Становись сюда! — властным голосом с заметным кавказским акцентом приказал ссыльнопоселенец.
   Только теперь Янек заметил, что ссыльнопоселенец здорово смахивает на грузина. Парень раздраженно посмотрел на него. Маленький, рябой, со следами оспы на лице. Но было в этом человеке нечто, что подавляло, заставляло подчиняться его воле. Не в силах совладать с внезапно охватившей его робостью, Янек покорно подошел к телеге и навалился на нее всем весом. Грузин тоже подналег, и крестьянин ловко приладил слетевшее колесо к оси.
   — Ну, вот и сладили, — довольно сообщил он, — Ты куда путь держишь, парень?
   — В полицию, отметиться, — ответил Янек.
   На всякий случай он быстро отошел на два шага в сторону и прихватил двустволку.
   — С ружьем-то в полицию? — удивился крестьянин.
   — А что? На обратном пути, глядишь, дичи какой подстрелю.
   — И то верно. — Крестьянин достал кисет и принялся скручивать самокрутку. Ему явно хотелось поговорить. — То-то, я смотрю, ты из ссыльных. А я вот тоже ссыльного возил. На комиссию. Да не годен он к службе. Рука, вишь, сухая. Тебя-то в армию не берут? Молод еще?
   — Молод, — отмахнулся Янек.
   Теперь грузин целиком захватил его внимание. Что-то напомнили ему слова крестьянина о высохшей руке. Присмотревшись, Янек заметил, что ссыльнопоселенец действительно держит левую руку как-то неестественно согнутой.
   — То-то, молод, — осуждающе проговорил крестьянин. — Супротив царя озоровать-то не молод. Тебя за что сослали?
   — За агитацию, за свободу Польши, — ответил Янек и повернулся к грузину: — Поляк я. Послушай, тебя как звать?
   — Иосиф, — ответил ссыльный, мрачно глядя на Янека.
   — Грузин?
   — Да.
   — Не из большевиков ли?
   — А тебе зачем?
   — Да так, интересно. Я Дзержинского встречал.
   — Не знаю такого, — отрицательно покачал головой ссыльный.
   — Да большаки они, — вновь вступил в разговор крестьянин. — Они на моем дворе с Яковом живут. Так только и слышно: большаки, меньшаки, РСДРП, тьфу, будь она неладна.
   — Слушай, ты не Сталин? — решился наконец спросить Янек.
   Грузин, прищурясь, устремил на Янека такой тяжелый взгляд, что у парня мурашки побежали по коже.
   — Да не, обознался ты, парень, — снова подал голос крестьянин. — Точно не Сталин. На «Д» евонная фамилия. Дугашили, кажись.
   — Джугашвили? — предположил Янек.
   — Точно.
   Тяжелый взгляд грузина буквально придавил Янека. Ссыльный был явно недоволен, что его инкогнито раскрыто. С трудом скинув с себя оцепенение, Янек Снял с плеча ружье и с показной веселостью обратился к ссыльному:
   — А я-то думаю, чего я сегодня патроны на медведя в стволы зарядил. Видать, для тебя, Иосиф Виссарионович, убийца ты чертов.
   Вскинув оружие, он дважды почти в упор выстрелил в грузина.
   — Ты что?!
   Ошарашенный крестьянин метнулся к Янеку, но тут же получил мощный удар прикладом в живот. Развернувшись, Янек со всех ног бросился в лес.
   Янек бежал долго, не разбирая дороги, не обра-Чая внимания на хлеставшие его по лицу и рукам ветки. Наконец он споткнулся и упал ничком. Подниматься сил не было. Его била мелкая дрожь. Всего несколько минут назад он убил человека! И какого человека! Тирана, который должен был уничтожить миллионы, поработить его любимую Польшу. Теперь мир спасен от этого чудовища. Можно сказать, что миссия, ради которой Янек пришел в этот мир, исполнена. Неожиданно быстро, одним, а вернее, двумя выстрелами. Но все же Янек не мог отделаться от ужаса, охватившего его после убийства. Все мысли о том, что он сделал благое для человечества дело, разбивались о воспоминание о тяжелом взгляде Сталина и о том, какой страх появился в его глазах за мгновение до смерти. Оказывается, это тоже был человек, и он способен был испытывать все те же эмоции, что и остальные люди. Да и тот ли это был человек, которому предстояло уничтожить миллионы?
   — Тот самый, не сомневайся, — прозвучал знакомый голос прямо над ухом.
   Янек резко перевернулся и сел. Рядом с ним, прислонившись спиной к дереву, сидел Басов. Янек даже не сразу узнал «дядю Войтека» из-за странного наряда и окладистой бороды, обрамлявшей его лицо. На фехтовальщике были русский кафтан и островерхая шапка допетровской эпохи, широкие штаны и сапоги, а на коленях у него лежала кривая сабля в богато инкрустированных ножнах. И только неизменное печально-ироничное выражение глаз позволило Янеку сразу узнать во внезапно оказавшемся рядом человеке Басова.
   — Дядя Игорь, как вы здесь оказались?! — воскликнул Янек.
   — Вы тут, ребята, стрельбу на всю Россию затеяли, — лукаво усмехнулся Басов. — Как же не посмотреть?
   — Но как вы здесь оказались? Вы же, кажется, в Париже были.
   — Как видишь, одет по последней парижской моде. Знаешь, приятель, я уже вырос из того возраста, когда кажется, что смысл жизни — это деньги и бабы. У меня другие заботы. Сейчас вот пришел с тобой пообщаться.
   — Но как?
   — Это уж мои дела. У тебя, кажется, были вопросы. Спрашивай.
   — Это был Сталин? — чуть помедлив, спросил Янек.
   — Да.
   — Я его убил?
   — Да.
   — И что теперь будет?
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я хотел узнать, изменится ли из-за этого история.
   — Конечно, изменится.
   — А как?
   — Много хочешь знать.
   — Но вы же обещали ответить на все мои вопросы.
   — Я обещал их выслушать. Ответов я не гарантировал.
   — Но вы ведь знаете, что будет.
   — В общих чертах, — И что же?
   — А ты уйдешь отсюда?
   — Что вы имеете в виду? — опешил Янек.
   Басов внимательно посмотрел на Янека:
   — Знаешь, наверное, мир не случайно устроен так, что люди не знают предстоящие события. Если я расскажу тебе, то ты станешь человеком, который нарушит законы мироздания одним фактом того, что узнает будущее.
   — Но ведь мы попали сюда, уже зная, что будет.
   — И сразу принялись убивать. Другого способа изменить историю не нашлось. Положим, Крапивин пристрелил Распутина. Через полгода при дворе появился блаженный Федор, и все пошло своим чередом. Но Сталин не Распутин, ты одну из ключевых фигур двадцатого века убрал. Это уже более серьезные изменения.
   — Какие?
   — Я же сказал, что не скажу, если ты не уйдешь отсюда.
   — Что значит уйду?
   — Если ты немедленно покинешь этот мир и пройдешь по коридору, который закроет тебе доступ в текущее время этого мира.
   — Но сами вы сможете сюда возвращаться?
   — Да.
   — Почему?
   — Потому что я не пытаюсь его изменить.
   — Я вас не понимаю.
   — Пока подумай над тем, почему так устроено. Как только найдешь ответ, сразу поймешь, почему с тобой происходит то, что происходит. Можешь считать это домашним заданием.
   — Если я останусь здесь, я смогу ответить на этот вопрос?
   — Разумеется.
   — А если я пойду с вами, я сразу получу ответ?
   — Нет. Вне пределов этого мира ответов на блюдечке тоже никто не подает.
   — Почему вы не хотите объяснить мне?
   — Объяснить я могу хоть сейчас. Более того, ты наверняка уже неоднократно слышал то, что я мог бы тебе сказать. Но ты не готов услышать. Есть вопросы, ответы на которые надо искать самому.
   — Так зачем вы вообще пришли?! — воскликнул Янек.
   — Чтобы предложить тебе выход. Ты хотел изменить историю. Ты ее изменил. Твоя миссия в этом мире выполнена. Можешь идти в следующий… если еще не надоело.
   — Я хочу знать, насколько изменилась история Польши, — потребовал Янек. — Я пришел сюда, чтобы дать свободу полякам.
   — Ты знаешь, что они обретут свободу и без тебя.
   — А потом потеряют. Из-за Сталина.
   — Вообще-то я всегда считал, что в тридцать девятом первой на Польшу напала Германия.
   — А Советы ударили в спину. Если бы не Сталин, мы могли бы еще сопротивляться. К пятнадцатому сентября тридцать девятого фронт стабилизировался…
   — Положим. Хотя я все равно сомневаюсь, что Польша могла выиграть ту войну. Но вот сейчас ты убил Сталина. Опасность, что он организует нападение, снята. Ты свободен.
   — Нет, — отчаянно замотал головой Янек. — Есть ещё Гитлер.
   — Значит, надо убить Гитлера, — заключил Басов. — Да, я его пристрелю.
   — Я смотрю, ты пристрастился к оружию.
   — Да, испытываю необъяснимую любовь ко всему, что стреляет, колет и режет, — с вызовом проговорил Янек и любовно погладил свою двустволку.
   — Это потому, что ты слаб, — спокойно ответил Басов. — Люди любят то, что делает их сильнее: быстрых коней, мощные автомобили, оружие, деньги, высокие должности. Этим они компенсируют свое несовершенство. Если ты силен духом, никакие предметы силы тебе не требуются. Впрочем, вернемся к нашему разговору. Твой расстрельный список растет. Тебе это не напоминает нелюбимых тобой большевиков? Неужели, чтобы привести треть человечества к счастью, надо треть расстрелять, а вторую треть посадить?
   — Нет. Я ведь говорю только о двух тиранах.
   — Все революционеры обычно начинают с одного-двух тиранов. А потом почему-то затевается всеобщая резня. Лиха беда начало. Ну, положим, Гитлера убрать не сложно. Ты считаешь, что это снимет угрозу для Польши?
   — Нет, конечно! — вскинулся Янек. — Русские и немцы всегда зарились на нашу страну. Они все равно нападут.
   — Уже теплее, малыш, — мягко улыбнулся Басов. — Ни одна диктатура не удержится на штыках, если ее не будет поддерживать хотя бы треть населения. Ни один тиран не сможет бросить войска на другое государство, если его народ не захочет войны.
   — Вы хотите сказать, что стрелять этих подонков бесполезно?
   — Отчего же, можно и пострелять, если тебе так нравится оружие. История, безусловно, изменится. Правда, не факт, что станет лучше. Ну а уничтожать треть населения, согласись, — это уже геноцид. Кроме того, вряд ли люди так спокойно дадут себя перебить. Когда берешь в руки винтовку, надо быть готовым, что по тебе откроют ответный огонь.
   — Я к этому готов.
   — Не сомневаюсь. Только подумай еще о том, что треть народа не может быть поголовно садистами и убийцами. Большинство людей просто заблуждаются. Они искренне считают, что диктаторы ведут их к счастью. О концлагерях и расстрелах они не знают и знать не хотят. Просто не верят. Помнишь, я говорил тебе, что любая проблема имеет простое, доступное для понимания неправильное решение. Вот они это решение и принимают. Эффект массового самообмана. Не зря Христос сказал на Голгофе: «Господи, прости им, ибо не ведают что творят». Это не всепрощение, это понимание людей.
   — Но если убить диктаторов, которые обманывают их…
   — То они найдут себе других. Они хотят простых и быстрых решений. Значит, их путь — диктатура и рабство.
   — Вы хотите сказать, что теперь, когда я убил Сталина, на его место придет другой, такой же. А если я убью Гитлера, в Германии все равно победит фашизм? И сколько бы я ни убивал диктаторов, всегда найдется новый, который сделает то же самое?
   — Народ всегда получает то, к чему стремится, со всеми плюсами и минусами.
   — Но ведь оставшиеся две трети не виноваты?
   — Может, и не виноваты. А может, виноваты в том, что не сопротивлялись. В любом случае ничто не случайно. Когда ты ответишь на вопрос, который я тебе задал, поймешь почему.
   — Значит, Россия и Германия все равно нападут на Польшу и порвут ее на куски?
   Басов кивнул, прикрыв глаза.
   — О, несчастная Польша! Она снова пострадает Невинно.
   — Невинно не страдает никто, — возразил Басов.
   — Но Польша не совершала ничего против тех, кто нападет на нее!
   — Ты хочешь сказать, не совершит, — поправил его Басов. — Не забывай, мы с тобой в сентябре тысяча девятьсот пятнадцатого года. Против СССР и Германии, пожалуй, не совершала. Кишка тонка. Но вот за год до начала Второй мировой войны она вместе с Германией и Венгрией отторгнет у беззащитной Чехословакии приличный кусок территории. Не очень похоже на безгрешного агнца, не правда ли? Но не в этом суть. В двадцатом веке Польша упустила блистательный шанс сохранить свою независимость да еще помочь ближайшим соседям. Она даже могла стать куда более влиятельным государством, чем это произошло в нашем мире. Помешали, как обычно, чрезмерная жадность и тщеславие.
   — Что вы хотите сказать? — встрепенулся Янек. — У Польши был шанс?
   Басов загадочно улыбнулся и отвел глаза в сторону.
   — Какой? Когда? — не унимался Янек. — Скажите мне, мы еще можем это исправить? Я сам много думал об этом. Но перед войной, даже если бы мы объединились с Чехословакией и дали отпор Гитлеру, Сталин бы все равно ударил нам в спину. Войны на два фронта мы бы не выдержали. Запад предал бы нас, как предал чехов в Мюнхене. Когда мы могли избежать разгрома?
   Басов спокойно взглянул в глаза парню:
   — Здесь поворотная точка еще не пройдена. Но я не вмешиваюсь в чужие дела.
   — Понятно, вам плевать на нас, — вспыхнул Янек. — Вы же русский.
   — Малыш, я живу в пятнадцати мирах, — снисходительно улыбнулся Басов, — и все время расширяю свои возможности. Поверь, если бы я был привязан к любому из открытых мне миров, то обязательно завяз бы в нем, как вы завязли здесь.
   — Да идите вы к черту, святоша проклятый! — Янек с силой оттолкнулся от Басова, вскочил на ноги, подхватил двустволку и зашагал прочь. — Я сам найду эту поворотную точку! — прокричал он. — Если теперь я точно знаю, что она есть, то обязательно найду. И не нужно мне ваших подсказок.
   — Ищи, — догнал его голос Басова. — Только помни про домашнее задание, которое я тебе дал.
   — К черту ваши задания! — крикнул Янек и обернулся.
   Басова позади уже не было.

* * *

   — Пан, русские, кажется, ушли. — Голова старого Мозеса свесилась в подпол. Вы можете выходить.
   — Спасибо. — Янек поднялся по скрипящей деревянной лестнице в сарай, подошел к выходу и тут же закрыл рукой глаза, ослепленные ярким дневным светом. Где-то в отдалении гремела канонада. — Не знаешь, австрийцы далеко?
   — Да, видать, близко. Русские уж больно спешно отходили.
   — Бежали?
   — Нет, в порядке отошли. Я слышал, что русский офицер говорил, будто создалась угроза их флангам, и они отошли на другую позицию. Это не битое войско, пан. Боюсь, эта война еще надолго.
   — Все равно отступают, — злорадно ощерился Янек. — Скорее бы уж австрийцы подошли.
   — Пан так радуется, будто он австриец, а не поляк.
   Янек пристально посмотрел на Мозеса:
   — Австрийские власти допускают автономию Польши, а русские всегда душили польскую свободу. Да к тому же австрийцы все же католики, а Австро-Венгрия — европейская страна. Или тебе хотелось бы жить в азиатской Русской империи?
   — Ох, не знаю, пан. Мозес далек от политики. Когда был погром, ко мне пришли из соседнего местечка мужики, заводилой у которых был здешний корчмарь. И я вам честно скажу, пан, будет здесь Россия, Австро-Венгрия или независимая Польша, ни корчмарь, ни мужики из соседнего местечка отсюда никуда не денутся. Поэтому старый Мозес только хотел бы, чтобы полиция в уезде не допускала погромов. А чья это будет полиция, Мозесу то не важно.
   — Если ты заботишься только о себе, почему укрыл меня?
   — Вам нужна была помощь, пан. Я вам дал ее. Как знать, может, когда-нибудь помощь будет нужна старому Мозесу, и пан поможет ему или кому-то из его семьи. Когда люди живут тяжело, пан, им не до высоких идей. Тогда они просто выживают. А когда люди выживают, они понимают, что не надо вредить друг другу. Друг другу надо помогать.
   — Тоже философия, — усмехнулся Янек. — Но я думаю, Мозес, это потому, что у евреев нет своего государства. Если бы существовал независимый Израиль, вы бы сражались за него так же, как и мы, поляки, за свою Польшу.
   — Наверное, — пожал плечами Мозес. — Только, пан, я думаю, что не в государстве дело. У каждого человека свой опыт. Опыт Мозеса говорит, что не важно, в каком государстве живешь, а важно, как живешь.
   Янек хотел что-то ответить, но его внимание привлекла группа людей, идущих от леса к дому Мозеса. Приглядевшись, он увидел, что те одеты в незнакомую военную форму и держат в руках винтовки.
   — Ну вот, пан, кажется, дождался австрийцев, — заметил Мозес, поглядев в том же направлении. — Но я бы вам посоветовал все же уйти в дом. Солдаты на фронте очень часто стреляют просто на всякий случай. Своя жизнь дороже, чем чужая.
   — Пожалуй, ты прав, — согласился Янек.
   Он отошел в глубь сарая. Мозес последовал за ним. Минуты тянулись бесконечно долго. Наконец рядом с сараем послышались тяжелые шаги нескольких десятков людей. Грубый голос воскликнул по-немецки:
   — Эй, есть кто в доме?
   Янек и Мозес переглянулись.
   — Отвечай, — прошептал Янек. — А то огонь откроют, если обнаружат.
   Мозес понимающе кивнул и, неожиданно сделав плаксивое лицо, воскликнул на немецком с диким акцентом:
   — Е-е-е, господин офицер! Только не стреляйте!
   Он бросился к выходу. На пороге его встретил молодой офицер с пистолетом в руке. Двое солдат забежали в сарай, подхватили под руки Янека и подтащили к выходу.
   — Кто этот человек? — указал офицер на Янека.
   — Он посторонний. Просил ночлега. — Мозес подобострастно кланялся офицеру.
   — Кто ты? — Офицер с интересом рассматривал добротную одежду Янека, которая явно не могла принадлежать жителю маленького местечка в Галиции.
   — Я поляк, — ответил ему Янек по-немецки. — Бежал из русской ссылки. Хочу воевать в польском легионе генерала Пилсудского.
   — Значит, ты перебежчик?
   — Я не перебежчик, я поляк. Я хочу сражаться в австрийской армии.
   — А я думаю, что ты шпион, — неожиданно объявил офицер. — Взять его!
   Двое солдат схватили Янека за руки, но тот, опершись на них, толкнул офицера ногами в грудь, опустился на ногу одному из державших его солдат, высвободил руку из захвата и ударил ею в челюсть второму. Заскочив тому за спину, отобрал винтовку, подсек под ноги и перехватил за шею, замкнув пальцы на сонной артерии, Немедленно пятеро стоявших рядом солдат вскинули винтовки, но выстрелить никто не решился. Прикрываясь придушенным и обалдевшим от неожиданного поворота событий солдатом, Янек отступал к стене, угрожая австрийцам винтовкой.
   — Я не шпион! — громко выкрикнул он по-немецки. — Я поляк. Я бежал из русской ссылки, чтобы перейти в войско генерала Пилсудского. Доставьте меня в расположение польских частей. Это все, о чем я вас прошу.
   На лицах солдат отразилось крайнее удивление, Офицер наконец нащупал на земле оброненный им пистолет и резко поднялся на ноги.
   — Вы оказали сопротивление армии Австро-Венгерской империи! — взвизгнул он.
   — Что здесь происходит? — Отряд кавалеристов на рысях подъехал к сгрудившимся у сарая людям.
   Янек бросил взгляд на кавалеристов и чуть не задохнулся от восторга. На кокардах у них красовался польский орел.
   — Я поляк! — что есть силы крикнул он по-польски. — Меня зовут Ян Гонсевский. Я бежал из русской ссылки, чтобы перейти в войско генерала Пилсудского. Доставьте меня в расположение польских частей.
   — Почему ты сопротивляешься? — крикнул ему на том же языке один из кавалеристов.
   — Австрийцы посчитали меня шпионом, — ответил Янек.
   — Оставь австрийца, — приказал кавалерист. — Я поручик Тадеуш Челинский, офицер Войска польского. Мы защитим тебя.
   От пришпорил коня и в мгновение ока оказался рядом с Янеком.
   Янек отбросил винтовку и отпустил солдата, который с хрипом повалился на землю, держась за горло.
   — Взять его! — воскликнул австрийский офицер.
   Но тут же несколько польских кавалеристов во главе с Челинским оказались между Янеком и австрийцами.
   — Я забираю парня себе, — объявил Челинский.
   — Вы не имеете права! — закричал австриец. — Он шпион. Я должен доставить его в контрразведку.
   — Плевал я на все права! — расхохотался Челинский. — Я сказал, что забираю парня себе.
   — Вы отдаете себе отчет, что вступаете в конфронтацию с представителями австрийской армии?!
   — Я отдаю себе отчет, что, если ты не уймешься, я раскрою твою дурную австрийскую башку.
   Челинский со своими кавалеристами медленно надвигался на австрийцев, заставляя их отступать, но вдруг резко развернул лошадь и подъехал к Янеку:
   — Садись за мной, парень. Поехали отсюда.
   Янек ухватился за протянутую ему руку и одним прыжком взлетел на лошадь.
   — Мы будем вынуждены стрелять, — неуверенным голосом предупредил австрийский офицер.
   Бросив австрияку на прощание несколько крепких польских слов, Челинский пришпорил коня и поскакал к лесу, откуда только что прибыл отряд. За ним направились его подчиненные.
   Когда отряд скрылся под сенью деревьев, Челинский оглянулся на Янека:
   — А ты, парень, молодец. Хорошую трепку австриякам устроил. Где такому научился?
   — Это джиу-джитсу, — ответил Янек. — Учился в Петербурге у одного мастера.
   — А ты правда из ссылки?
   — Да. Я еще в тринадцатом создал подпольную организацию, которая боролась за свободу Польши.
   — От русских?
   — От всех захватчиков.
   — Э, парень, да ты наш человек. И рубака, видать, из тебя знатный выйдет. Отвезу-ка я тебя прямо к Пилсудскому. Не бойся ничего. Мы своих не отдаем.

Часть 2
ВСТАВАЙ, ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ!

ГЛАВА 13
Операция

   Выжимая все силы из своего мощного двигателя, открытый легковой «мерседес» полз в гору по разбитой грунтовой дороге. За ним, тоже на пределе сил, шёл грузовик с охраной. Солдаты внимательно осматривали окружающие заросли. В последнее время русские, малыми группами, часто проникали в тыл, уничтожали обозы, взрывали склады с боеприпасами и мосты, захватывали пленных и словно растворялись в воздухе. Даже здесь, в нескольких десятках километров от линии фронта, нельзя было чувствовать себя в безопасности.
   Когда до вершины горы «мерседесу» оставалось всего несколько метров, из кювета в кузов грузовика одновременно полетели три гранаты. Никто из солдат охраны не успел сделать ни единого выстрела. Три взрыва грохнули, слившись в один, корежа машину, неся смерть. Тут же с обочины дороги защелкали выстрелы русских винтовок. Обливаясь кровью, уткнулся в баранку водитель «мерседеса», дернулись на сиденьях второго ряда сидевшие телохранители. Те немногие солдаты из грузовика, которые сумели выскочить на дорогу, были перебиты метким огнем нападавших.
   Откинув маскирующие ветки, к «мерседесу» с обочин бросились несколько человек в полевой форме русской армии. Внезапно один из них остановился и выстрелил из револьвера. Сидевший на заднем сиденье «мерседеса» австрийский генерал выронил пистолет и схватился за простреленную руку.
   Трое атакующих достигли «мерседеса». Двое из них вытолкнули из автомобиля убитых телохранителей и принялись связывать и обыскивать раненого генерала. Третий, быстро стащив с сиденья водителя, сел за руль и до предела надавил на газ. Двигатель, который уже начинал чихать и явно готовился заглохнуть, взревел с новой силой.
   Когда машина достигла вершины склона, в нее запрыгнул офицер огромного роста в полевой форме капитана русской армии.
   — Здравствуйте, господин генерал, — обратился он к пленнику, страшно коверкая немецкие слова. — Вы находитесь в плену у российской армии. Прошу вас не оказывать сопротивления, и мы гарантируем вам безопасность. В плену вас ожидают хорошие условия и уважительное отношение.
   — Ах, вы, наверное, капитан Крапиффин, — посмотрел на офицера полными боли и отчаяния глазами генерал. — О вас в нашем штабе ходят легенды. Давно мечтал вас увидеть… но, признаться, не при таких обстоятельствах.
   Крапивин ничего не ответил пленному. То ли не понял, то ли не хотел вступать в диалог. Теперь автомобиль несся на полной скорости под уклон. Достигнув ближайшего леса, водитель свернул с дороги и остановился. Двое солдат, захвативших генерала, выволокли его из машины и потащили в глубь леса. Следом шел Крапивин, держа револьвер наизготовку. Водитель ненадолго задержался. Ему предстояло еще облить бензином и поджечь автомобиль.
   Маленький отряд прошел довольно много, прежде чем навстречу ему вышли из кустарника двое русских солдат.
   — Все в порядке, ваше благородие? — обратился один из них к Крапивину.
   — Да, чисто сработали, — ответил ему капитан. — Среди наших даже раненых нет.
   — Как всегда, — широко улыбнулся солдат. — Умеете вы, ваше благородие, засады делать. Кабы все офицера так воевали…