Ширли Джон. Ползущие

   Вейлон бросил на него быстрый взгляд, а потом с нажимом сказал, обращаясь к Стэннеру:
   – В прошлый раз, когда я здесь был, то кое-что видел. В общем, фигню всякую.
   Стэннер кивнул:
   – А именно?
   Вейлон открыл было рот, чтобы рассказать, но потом мотнул головой, как будто передумал.
   – Сами знаете.
   – А может, и нет, Вейлон. Расскажи.
   – Видел людей, которые вели себя не как люди. Стэннер медленно кивнул:
   – Что-то очень расплывчато, парень. Чего-нибудь конкретного у тебя нет?
   – Да ничего вам конкретного и не надо. Сами отлично знаете.
   Адэр наблюдала за Вейлоном, восхищаясь его блефом.
   Стэннер долго смотрел на подростка, ничего не отрицая. Казалось, он действительно хотел им что-то сообщить, но решил промолчать и поджал губы. Пожал плечами и обратился к Адэр и Мейсону:
   – В любом случае нет никакого смысла здесь оставаться. Вас может накрыть следующим облаком испарений.
   Вейлон фыркнул:
   – Пары горючего. Чушь собачья. Единственные облака газов здесь – это те, которые произвел Мейсон. Так-то, дядя.
   – Ну что, друганы, можно ехать домой? – спросил Мейсон. – Я подыхаю от голода. Живьем бы кого-нибудь сожрал. Кстати, у меня серьезный дефицит веса.
   Вейлон сделал шаг к Стэннеру. Адэр почувствовала, что он решился на конфликте представителем правительства. Но Стэннер быстро развернулся на каблуках, подошел к своему «форду» и сел за руль.
   – Подождите! – начал Вейлон. – Скажите мне одну вещь!
   Но Стэннер только махнул им рукой, дал задний ход и вывел машину на дорогу. Там он остановился с включенным двигателем и горящими тормозными огнями и ждал, желая убедиться, что они тоже уехали.
   Адэр изо всех сил старалась не бежать к фургону, остальные тащились сзади. Она хотела было сразу сесть внутрь, но потом решила осмотреть фургон снаружи. Нагнувшись, она заглянула за спинки сидений. Не было там никаких странных шаров. Может, все-таки повлияли испарения?
   Мейсон отвез их домой. И вел он себя в точности как Мейсон. В основном.

11.

   4 декабря, поздняя ночь
 
   У Винни кончились огурчики, но он прихватил с собой небольшую банку из-под них, потому что там был маринад. Наблюдая за зданием банка, он выпил пахнущий уксусом рассол и сам себе решительно кивнул, потом произнес вслух, но с оглядкой:
   – Да. Да, видимо, так и есть. Это и есть реальность.
   В конце концов, что тут еще скажешь? Они ведь были? Конечно, были.
   Было около часа ночи. Он стоял под небольшой крышей, прикрывавшей вход в пресвитерианскую церковь позади банка в Старом городе. Винни не мог заснуть. Он частенько, когда чувствовал беспокойство, выходил ночью пройтись. Сегодня Винни проделал долгий путь: сначала по дороге, потом за угол по другой дороге, еще раз за угол – и все для того, чтобы обогнуть лес. Он не желал иметь ничего общего с лесом. Он ведь видел, что белка была неправильная и синяя сойка была неправильная, и он иногда слышал, как они бормочут, что-то замышляя, у него под окном спальни. Один раз на окраине города Винни заметил крадущегося человека, который не до конца еще превратился в человека – судя по тому, что говорили некоторые животные, – и в этом Винни тоже участвовать не желает. И как он записал в своем дневнике, не желает, чтобы это участвовало в нем.
   Он размышлял над этим, глядя, как компания обычных людей неспешно опустошала банк. «Мир всегда найдет способ, как вторгнуться в твою жизнь».
   Да, вот они, нынешней ночью опустошают банк, уносят из него все деньги. Вот та приятная леди, которая работает в приемной полицейского управления, вот миссис Байндсхайм из «Круллера», а вот этот старый хиппи Спорт – у него не все дома, – вот мистер Андерсен, страховой агент, вот десятилетняя дочка мистера Андерсена, вот еще один ребенок, лет пяти, испанец, Винни его не знает, а вот мистер и миссис Свинчоу, вот рыжая мисс Малли и мистер Фунстон, вот толстая дама, которая так громко поет в католическом хоре во время, как они выражаются, особых месс, что ее слышно даже на улице, вот преподобный Гринди, вот миссис Чанг, вот тот человек в тюрбане из сикхского храма, он торгует спиртным, вот мистер Руа. Был там и Пузырь-Герстон. Все были, и все выносили деньги из банка Квибры. Выносили деньги и – он видел это сквозь открытую дверь – взламывали депозитные сейфы.
   Дело в том, что мистер Фанстон и миссис Чангсами работали в этом банке. Так что они в курсе. И мистер Андерсен, как Винни было прекрасно известно, уже лет десять не разговаривал с мистером Фанстоном, но здесь мистер Андерсен очень приветливо передавал мистеру Фанстону мешок. Вот из банка вышел полисмен, подал большой мешок с деньгами маленькому ребенку, который повел себя вовсе не как ребенок, а взял этот тяжелый мешок, отнес его к обочине и аккуратно засунул в кузов большого крытого грузовика рядом с другими мешками и коробками. За работой никто не сказал ни слова. Все выглядели дружелюбно, действовали слаженно, даже улыбались – но никто не разговаривал.
   В одиннадцать минут и двенадцать секунд по часам Винни они полностью завершили работу. И они закрыли банк – миссис Чанг заперла его своим ключом. И все залезли в крытый грузовик с деньгами. Все, кроме мистера Фанстона, который вел грузовик. Даже дети и тот полицейский – его имени Винни не знал, – все залезли в фургон. Потом мистер Фанстон увел машину. И ни одного слова.
 
   Через одиннадцать часов и двадцать две минуты Винни слышал, как люди на улице рассказывали репортеру из «Контра Коста таймс» о том, что нынешней ночью неизвестные совершили налет на банк.
   Разумеется, Винни все рассказал людям, громко рассказал:
   – Я видел целую процессию, как карнавал, все маршировали вместе, люди, которые работают в банке, и полицейские – вот кто украл деньги. Красная рука тоже помогала, но я видел это не по телевизору, а на параде, кто-нибудь мог бы спросить меня, кто это сделал.
   Но они фыркали и отворачивались от него, Винни, или просто не обращали внимания, как будто он – бормочущий младенец. Он не рассердился на них за то, что его игнорируют. Он привык, что люди вокруг всегда подчеркнуто невнимательны и никогда не слушают, хотя Винни почти всегда оказывался прав.
 
   5 декабря, вечер
   Берт кое-как продрался сквозь тернии демонстративного отсутствия интереса к его предмету со стороны студентов на утренних занятиях в колледже «Диаболо» и теперь сидел за рулем отремонтированного «терселя», проезжая под голубоватым небом с закатными облаками по окраинным улочкам Квибры. Притормозив у «лежачего полицейского», он; успел понять причину его появления: местные ребятишки. Старшие школьники в модных мешковатых брюках практиковались на обочине в прыжках на скейтборде. Берт узнавал выкрики – он помнил терминологию по работе в старших классах. Миновав школьников, он вдруг обнаружил, что заглядывает в открытые гаражи.
   Берту казалось, что распахнутая дверь гаража являет собой что-то вроде разреза личности владельца. К примеру, вот в этом гараже царит безукоризненный порядок, в следующем тоже порядок, но хозяева ничего никогда не выбрасывают, а этот очень похож на его собственный – склад всего, что не нужно в доме, полная неразбериха.
   Берт проехал школу для старшеклассников. Одни подростки тащили рюкзаки, другие с трудом выруливали с подъездной дорожки, третьи перебегали через улицу стрельнуть сигаретку. Парочки часто смешанные, но если кучка приятелей, то редко, чтобы черные и белые вместе. Латиноамериканцы попадаются в обоих типах групп. Выходцы из Азии хорошо адаптируются, но, вероятно, только если безупречно говорят по-английски. И все дети стараются выглядеть друг перед другом как можно взрослее и круче. Или несутся сломя голову через дорогу.
   Вон тот приземистый испанец с бритой головой и болтающимися на бедрах широкими брюками – Берт его помнил, видел как-то на уличном автошоу. Он тогда допоздна работал в библиотеке «Диаболо», и пришлось идти сквозь хохочущую, пьяную толпу. «Шоу» проходило на углу парковочной площадке у стадиона. Из автомобильных стереосистем громко рвались дикие звуки хип-хопа.
   Подростки смотрели, как шесть или семь автомобилей выполняли трюки: лихо закручивали повороты – иногда по две машины сразу, выписывали неширокие круги, с ревом проносились совсем близко друг от друга. То и дело кто-нибудь из подростков – смеющихся, с бутылкой в руке – выскакивал, как тореро, перед автомобилем и отскакивал в самый последний момент. Вокруг клубились облака сизого дыма из выхлопных труб, пахло жженой резиной.
   Берт ощущал беспокойство за таких детей и с тревогой подумал: а те двое, с которыми он собирается встретиться, племянник и племянница Лэси, они тоже ходят на такие вот автошоу?
   Выполнив поворот в обычной своей осторожной манере, Берт вырулил на шоссе и влился в поток пыльного грохочущего металла, проехал два квартала, свернул с шоссе у поворота на Пайнкрест и поехал по нему вдоль густо заросшей деревьями лощины, которую дети называли Змеиным ущельем.
   Еще пара кварталов – и вот она, Лэси, с двумя подростками. Стоят и ждут у поблекшего от солнца дома в стиле ранчо, примерно такого же, как и остальные на этой улице, только вот обитатели этого дома единственные, у кого газон беспорядочно зарос нескошенной травой. Лэси стояла с девочкой-подростком и мальчиком, который по возрасту мог бы, пожалуй, уже учиться в колледже. На парне была рубаха с капюшоном и черные мешковатые брюки с множеством карманов, на девочке – жакет из джинсовой ткани, белая блузка навыпуск и белые джинсы, старательно разрисованные синей шариковой ручкой. Сама Лэси была одета в темно-синий трикотажный жакет на молнии и довольно тесные джинсы, во всяком случае, кое-какие выпуклости они обрисовывали вполне отчетливо.
   Все втиснулись в маленький автомобиль. Лэси представила Адэр и Кола.
   – Починили машину? Что-нибудь серьезное?
   – Серьезное? Нет. Хлопотное. Мне до сих пор стыдно, что так получилось.
   – А я прекрасно провела время. Конечно, было немного мистики, но все равно хорошо. Кстати, я прочитала биографию Торо.
   Лэси и Берт поговорили о Торо, о той книге, которую он ей давал. К его изумлению, она захватила книгу, чтобы вернуть. На заднем сиденье молчали брат и сестра – каждый сам по себе. Адэр внимательно прислушивалась к разговору взрослых, Кол сидел с недовольным видом, всячески подчеркивая, что его притащили фактически насильно.
   Они пообедали в одном из заведений, где стены украшены потемневшей от времени рухлядью: деревянными молотками, бейсбольными битами, старинными игрушками, старомодными вывесками и табличками – все, чтобы создать непринужденную атмосферу беззаботности. Официантка произнесла заученные наизусть приветствия, потом перечислила фирменные блюда с видом – как выразилась Лэси – «заложника, под дулом пистолета читающего список требований террористов», дети хихикнули и немного расслабились. Пища, казалось, была сначала приготовлена, потом заморожена и теперь только разогрета в микроволновой печи. Однако детям вроде бы понравилось сациви из цыпленка по-тайски, Берт назвал это «национальным конфликтом в кулинарии», а Лэси с видимым удовольствием прислушивалась к спору двух лысых пьяниц, которые обсуждали шансы «Окленд рейдерс» против «сорок девятых».
   – Райс ушел, теперь «девятым» не светит, – мрачно заявил Кол.
   – А я о спорте почти ничего не знаю, – слегка виноватым тоном сообщил Берт. – Может, сходим как-нибудь на матч? Вы дадите мне урок.
   – Новички «девяток» – защитник и полузащитник – очень быстро учатся, – заметила Лэси, и затем они двадцать минут очень квалифицированно обсуждали с Колом футбольные проблемы.
   Потом Кол рассказал, что снова хочет заняться гитарой – на эту мысль навела его Лэси, которая показала ему несколько известных ей аккордов, но тут Берт спросил подростков, как обстоит дело со спасательным бизнесом у их отца, и оба они вдруг притихли и помрачнели – должно быть, Берт, сам того не ведая, что-то ляпнул.
   – Ну, а в школе как? – спросил он, отчаянно пытаясь найти безопасную тему. – Какой из предметов вы ненавидите меньше всего? Конечно, я не считаю, что вы ненавидите школу…
   – Вполне можете считать, – пробормотал Кол, придерживая пальцем ягоды в стакане с безалкогольным клубничным коктейлем и допивая со дна сироп.
   – А у меня, наконец, появился учитель по информатике, который знает больше меня, – сообщила Адэр. – Уже сколько лет кто-нибудь из нас посещает этот курс, и каждый раз оказывается, что мы знаем больше учителя, к тому же нас заставляют делать всякие дурацкие штуки, которые мы умели делать, еще когда были маленькими.
   – А я пользуюсь компьютером для работы и когда пытаюсь критические статьи писать, – сказал Берт, – но понимаю в нем не больше, чем служитель друидического культа в аэроплане. – Дети смотрели на него без всякого выражения, и Берт решил пока не объяснять им, кто такой служитель друидического культа. – А что тебе нравится в этом курсе? – спросил Берт у Адэр.
   – В информатике? – уточнила она, с улыбкой разглядывая у себя над головой старую табличку, скорее всего поддельную, на которой с нарочитой грубостью было написано: «КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО! В ЭТОЙ ДЫРЕ НЕ КУПАТЬСЯ!» – Мне нравится писать коды, чтобы логика была и все такое, как будто что-то, типа, передаешь. Ну, не знаю… Вот у нас там есть одна программа, типа, искусственный интеллект. Там ты заставляешь отдельные кусочки структур взаимодействовать друг с другом определенным образом, ты устанавливаешь действия и реакцию на них, и получается, типа, самостоятельная жизнь, получается из математики, из чисел – просто из-за того, как все устроено.
   Кол скорчил Адэр гримасу. Берт и Лэси улыбнулись друг другу.
   – Да, действительно интересно, если вдуматься. Компьютер дает жизнь математике… или находит жизнь в математике.
   Адэр пожала плечами, а Кол фыркнул, словно бы говоря: «Взрослые гладят нас по головке: ах как чудесно!», но Берт чувствовал, что на самом деле Адэр польщена, и даже Кол удивился, какие серьезные мысли приходят в голову его сестре.
   А Берт думал: «Они так увлечены техникой, просто купаются в ней. Компьютеры, компакт-диски, скачать, перекачать, на компьютерах целые фильмы. Лэптопы. Платформы для видеоигр переделывают сами с помощью чипов, купленных по интернету, все домашние рефераты тоже пишут в он-лайне, часами сидят на сайтах с чатами, перебрасываются эсэмэсками». Он сам слышал, дети только об этом и говорят. Не говоря уж про машины, телевизор, переносные си-ди-плееры.
   Ему хотелось привести цитату из своего любимого Торо: «Мы знаем о животном внутри нас, которое просыпается тем верней, чем сильнее слабеет наша высшая природа. Животное это – страшная, чувственная рептилия, и совсем ее, видимо, не изжить». Ему хотелось обсудить идею высшей и низменной природы. Хотелось спросить у этих подростков, когда они в последний раз смотрели на что-нибудь, кроме пейзажа, созданного цифровой технологией, смотрели на небо, море, леса, в конце концов, на друг друга. Спросить, не боятся ли они, что их маниакальная страсть к технологии расслабления оглушает их, не дает расслышать то, зачем их сотворил Бог.
   Но Берт, разумеется, промолчал. Промолчал потому, что прекрасно знал, как помпезно прозвучат такие слова, и еще потому, что тинейджеры терпеть не могут, и очень даже справедливо, самовлюбленных лекторов-праведников. И еще потому, что тинейджеры тоже знают, взрослые сами виноваты, что они пристрастились ко всем этим вещам, взрослые ничем не лучше их, даже хуже, это они создали общество потребления.
   Так что Берт просто улыбнулся, кивнул и сказал, что они молодцы, раз совершенствуют свои навыки.
   Когда они пообедали, уже начинало темнеть, и они поехали в парк у набережной посмотреть на предсказанный метеоритный дождь.
   Солнце медленно падало в океан, они шли по песчаной тропе между тростниковых зарослей и жесткой терпеливой пляжной травы, все надеясь высмотреть среди неоново-оранжевых красок заката обещанную зеленую вспышку.
   Когда подростки ушли немного вперед, Лэси спросила:
   – Берт, помните ту металлическую штуку, которую мы видели тем вечером, которая… ну, двигалась, что ли… сама по себе?
   – Помню, конечно. Она вроде как казалась… но я не уверен.
   – Вы еще что-нибудь видели? Что-нибудь странное?
   – Да массу странных вещей. В ту ночь, когда моя машина нас так подвела. Было еще кое-что. Пару раз мне показалось, что за нами кто-то идет. Просто возникло чувство, как будто следят. Но с другой стороны, у меня там вообще разыгралось воображение.
   Лэси хмыкнула, потом задумалась, а когда заговорила, голос звучал необычно хрипло:
   – Знаете, банк Квибры ограбили. Я слышала очень странную историю. Люди кое-что видели из окон.
   И Адэр…
   Она рассказала Берту, что Адэр пришла к ней с историей о необычном поведении своих родителей. О том, какой странной была в гараже ее мать. Перезагрузка? Перезагрузка.
   – Я сказала ей, что, скорее всего там все нормально, и Адэр просто… ну, неправильно поняла. Что ей надо поговорить об этом с родителями. А она ответила, что… боится. Не сказала, что ей неудобно с ними об этом говорить, а что она боится.
   – Боится поговорить с ними? Но почему?
   – Говорит, это трудно объяснить. И говорила она, похоже, искренне. Надо сказать, я и сама в последнее время заметила у Сьюзен и Ника много странностей. Знаете, Берт, у меня такое чувство, будто я подвела Адэр. Она нуждалась в моей помощи, а я от нее отмахнулась, не приняла это всерьез. А теперь я вот думаю, не связаны ли между собой все эти странности?
   – Какие именно странности? Что вы на самом деле о них думаете?
   Спрашивая, Берт в глубине души опасался, что с ней самой не все в порядке. Не выяснится ли, что у Лэси слегка поехала крыша? Ну что ж, ему всегда везло с женщинами…
   – Что думаю? Сама не знаю. У вас тут столько секретов… Мне кажется, когда я приезжала в последний раз, такого не было. Во всем городе много странных краж. А сегодня в кафе какая-то женщина говорила, что кто-то здесь мучает животных. Я ее спросила, откуда она знает, она сказала, что видела птицу с машинными деталями в теле, как будто кто-то их вживил ей и отпустил на волю.
   – Господи! Настоящий гротеск! – И он замолчал, что-то обдумывая. – Разве только это был какой-нибудь прибор для слежения, какие иногда применяют зоологи.
   – Не думаю. Та женщина описала его – совсем не похоже. Я думаю… Ну, не знаю. В городе что-то происходит, что-то непонятное. У меня такое чувство, как будто люди что-то скрывают. Надо бы разобраться, во всяком случае, я собираюсь этим заняться. Одно из двух: либо моя журналистская интуиция меня не обманывает, либо мне надо к врачу.
   Берт подумал и сказал:
   – У меня тоже было чувство, что некоторые люди как-то странно отдалились. Как будто они что-то делают вместе, а я не с ними – и я рад, что не с ними. То есть, я хочу сказать, это не похоже на мою обычную замкнутость. Но… – Он пожал плечами. – Это просто чувство. Ничего конкретного.
   – А может, и не ничего. Но если вы что-то увидите…
   Вернулся Кол.
   – Эй, послушайте! Я видел эту зеленую вспышку. Ту, которая иногда бывает на закате.
   Он указал направление, и они стали смотреть на заходящее солнце, но вспышка, естественно, уже погасла, больше никто ее не увидел. Они стали наблюдать за альбатросами, за маленькими черными лысухами, которые покачивались на волнах. Лысухи составляли хороший контраст с элегантными белыми альбатросами, те исчезали под поверхностью и через полминуты появлялись с маленьким крабом в клюве. Тут же были и вездесущие чайки – ныряли, взмывали вверх.
   Когда небо настолько потемнело, что стали видны исчезающе-быстрые бело-голубые черточки метеоритного дождя, Берт, сам не заметив как, процитировал: «Кто сердце Богу отдает, звездою ввысь взлетит».
   Кол огляделся:
   – Ага, в натуре, красиво. – И, намеренно подчеркивая тинейджеровскую позу, добавил: – Неплохая графика.
   Берт про себя подумал: Парень знает, как мыслит человек вроде меня, даже если я не произношу этого вслух. Нельзя недооценивать этих подростков.
   Тем не менее он решил рассказать:
   – Когда я жил на востоке, то однажды пошел в художественный музей в Конкорде, там привезли передвижную выставку самых известных импрессионистов. Некоторые пришли на нее с видеокамерами и сделали запись. Они смотрели на Ван Гога только через линзу камеры, ни разу не взглянули на саму картину собственными глазами, хотя оригинал был здесь, прямо перед носом.
   Лэси рассмеялась и покачала головой:
   – Я понимаю, о чем вы.
   Кол с раздраженным видом пожал плечами. Чувствовал, что это его сравнивают с этими безмозглыми туристами. Они пошли дальше, вдруг Лэси воскликнула:
   – Бен Джонсон?
   – Что? – не понял Берт. – Ах да, моя цитата. Да. Звезда – это вы. – И он погладил ее волосы.
   – Хм-м-м, – промычал Кол. – Звезда. Чушь.
   Лэси взяла Берта за руку, и тут он почувствовал – и чувствовал еще некоторое время, – что мир пребывает в гармонии. Ну и пусть она будет немного сумасшедшая.
   Лэси смотрела на падающие звезды.
   – Говорят, что жизнь на Землю принесли метеориты. Аминокислоты, белки, в общем, то, из чего состоит жизнь, видимо, залетело на Землю из какого-то другого мира и упало в океан. – Она повернулась к морю. – Случайно это произошло или намерено?
   – Мне тоже всегда было интересно. А может, если серьезно подумать, то это и не имеет большого значения. Дискуссия о «разумном акте творения» никогда не кончится. А на самом деле – кто знает?
   Берт проводил взглядом еще одну огненно-белую полосу на темно-синем полотне неба – метеор. На мгновение ему показалось, что небеса в такой драматической форме демонстрируют единение всего сущего, что верхнему миру небезразличен мир внизу, что земля и небо едины. А у него под ногами чайка расклевывала гниющие остатки небольшой морской звезды – цикл замкнулся, смерть снова переходила в жизнь. Вечная двойственность – выделение индивида из целого – на мгновение отступила.
   Может быть, Лэси – его последний шанс? Или она, в конце концов, тоже обойдется с ним так же, как Хуанита? Неужели он навсегда завяз в одной лишь работе? И не сделал ли он в жизни слишком много ошибок?
   Эти сомнения никогда не покидали Берта, успели стать неотделимой частью его души. Но сейчас, пусть ненадолго, он ощутил связь с неким неизмеримым целым, сияющим в небе и горизонте, в камнях и звездах, он был свободен.
   Лэси смотрела на него, словно бы разделяя его состояние. Глаза ее были в тени, но он чувствовал ее небезразличие.
   Но тут Адэр разрушила колдовство. Очень тихо, Берт едва различал слова, она проговорила:
   – Падающие звезды тоже бывают разными. Падают самолеты… или спутники.
   – Здесь у нас упал спутник, и с ним связана куча тайн, – объяснила Лэси, поймав недоумевающий взгляд Берта.
   – Да?
   – Им не положено об этом рассказывать. Что-то, связанное со спасательными работами их отца.
   – С тех пор и началась эта фигня, – внезапно вмешался Кол, перестав с раздраженным видом смотреть на облака.
   Лэси быстро на него взглянула, но промолчала, и после долгого неловкого молчания они пошли обратно, к машине. Берт размышлял о недосказанном, о том, что осталось висеть в воздухе, словно метеорит, так и не упавший куда следует.
   Они доехали до Пайнкреста, почти не разговаривая по дороге, лишь несколько раз притормозили, чтобы полюбоваться рождественской иллюминацией – цепочками мигающих разноцветных огней, развешанными у домов. Культ автомобиля был очень силен в Квибре – перед одним из домов стоял классический «плимут» 1940 года, чей силуэт сиял на газоне рождественскими огоньками. Только автомобиль, но не дом.
   – А вот дом О'Хары, – указала Адэр. Дом сиял, как взрыв сверхновой. И пока они смотрели, Берт понял, что здесь не просто перебрали с иллюминацией, а сделали это очень странно. Рождественские огоньки висели как-то беспорядочно, словно бы образуя паутинные сети гигантских пауков-крестовиков, но только здесь не было обычной спиральной симметрии, которая делает их такими прекрасными, но явно присутствовал какой-то иной, непонятный замысел. И те же цепочки огней тянулись из дома О'Хары к соседнему дому, но там было абсолютно темно, только перекрещивались, как таинственные письмена, световые нити. Казалось, чуть-чуть – и поймешь закодированную в них весть, надо только внимательней посмотреть. Кто слышал бормотание помешанного, тот знает: всегда, кажется, что слова бреда почти осмысленны, только еще чуть-чуть прислушаться…
   Рассматривая цепочки огней, Берт чувствовал, как в нем нарастает беспокойство. Как будто бы там действительно было послание, послание, обращенное именно к нему, только вот языка он не знал.
   – Надо отвезти ваших ребят домой, – наконец проговорил он.
   И он отвез, больше нигде не задерживаясь.
 
   6 декабря
   Через полчаса после занятий Вейлон нашел мистера Моргенталя в мастерской электроники. Тот сидел за своим верстаком и, похоже, копался в каком-то приемнике.
   Вейлон подошел поближе посмотреть, над чем именно работает мистер Моргенталь. Ему было интересно, что учителю удалось спасти после кражи и нападения вандалов. Но Вейлон тут же отступил подальше. От мистера Моргенталя сильно и неприятно пахло. Запах был странным. Не то чтобы мистер Моргенталь давно не мылся. Запах немного отдавал горелым, как если бы игрушечный трансформатор для детского электровоза слишком долго оставляли включенным. Но может, это воняло от его работы? Похоже на то. Он вроде бы паял.