Страница:
– Я тоже с трудом поверил собственным ушам и глазам, – продолжал Никсон. – Ну, это, впрочем, чепуха, самое важное это то, что часть экспедиции уже направилась на пароходе в Икитос, а эти господа приехали сюда единственно за тем, чтобы побеседовать с вами, Уилсон, и завербовать нескольких сюбео в помощь.
– Ах, наконец-то, что-то началось, как я рад этому! – воскликнул Уилсон. – Я дни и ночи все думал о судьбе Смуги. Если господин Никсон даст свое согласие, я с удовольствием приму участие в поисках. Меня мучает совесть, что я оставил Смугу одного. Если бы он был на моем месте, то, наверное, не зевал бы, как я, а сразу же начал поиски.
– Я тоже предложил свое участие в экспедиции, но ее организаторы считают, что я скорее был бы помехой, чем помощником, – вмешался Никсон.
– Экспедиция изобилует опасностями. В Гран-Пахонали живут дикие индейцы племени кампа. Без битв не обойтись, а жизнь участников экспедиции будет зависеть от силы ружейного огня. – запальчиво сказал Уилсон.
– Я придерживаюсь иного мнения, – ответил Томек. – Даже самое новейшее огнестрельное оружие никого не спасет от отравленной стрелы, выпущенной из засады.
– Томек прав, во время этой экспедиции надо больше надеяться на хитрость и ум, чем на оружие, – согласился капитан Новицкий. – Видимо, Смуга попал в ловушку, в открытой борьбе он не дался бы.
– Небольшой группе легче пройти между воинственными племенами, – добавил Томек. – В джунглях индейцы будут нападать из засады. Такова их военная тактика. Чтобы их перехитрить надо придерживаться такой же тактики.
– Господа хотели бы завербовать в экспедицию Габоку и еще нескольких других сюбео, – сказал Никсон.
– К сожалению, Габоку нет в лагере, – ответил Уилсон. – Две недели назад он ушел в свою деревушку на реке Ваупес.
– Вот беда, это плохое известие, – опечалился Никсон. – Этот храбрый парень, наверняка, очень пригодился бы экспедиции.
– Я опасаюсь, что без него трудно будет завербовать других. Его очень здесь уважают все сюбео, – сказал Уилсон.
– Габоку не собирается вернуться в лагерь? – спросил Томек.
– Он вознамерился жениться и пошел за женой, – пояснил Уилсон. – Нельзя рассчитывать на то, что он скоро вернется.
– Ах, сто пар бочек протухлого жира! – выругался капитан Новицкий.
– Мы должны взять с собой нескольких достойных доверия и храбрых носильщиков.
– А что делают остальные сюбео, которые сопутствовали Смуге во время его поездки на Укаяли? – спросил Томек.
– Кроме Габоку было еще четыре человека, но они тоже пошли с ним на реку Ваупес, – ответил Уилсон.
– Жаль, я очень хотел бы, чтобы они приняли участие в новой экспедиции.
– Это друзья Габоку. Они пошли с ним, потому что он вознамерился взять в жены девушку из чужого племени. В этом случае по обычаю жених должен разыграть сцену похищения девушки, братья которой будут имитировать ее защиту. Это должно символизировать факт, что никто не хочет добровольно покидать свою родину, – сообщил Уилсон.
– Эти четыре парня должны, как я понял, помогать Габоку в похищении девушки? – вмешался Новицкий.
– Да. В общем, нам не повезло, – продолжал Уилсон. – Сюбео неоценимые спутники в таких экспедициях. Они испокон веков живут по берегам рек и стали прирожденными путешественниками, не в пример другим племенам. Некоторые даже знают несколько местных языков и наречий, кроме того, они превосходные следопыты и весьма храбрые люди.
– А что вы скажете, если мы отправимся в деревушку сюбео? – спросил Никсон. – Заполучить в экспедицию Габоку и нескольких его друзей дело весьма стоящее.
– Вам обязательно нужны верные люди из местных, – решительно заявил Уилсон. – Это тем более важно, что ваша экспедиция довольно малочисленна.
– Много ли времени потребуется на то, чтобы найти Габоку? – спросил Томек.
– Сюбео живут по берегам реки Ваупес, вблизи ее впадения в Риу-Негру. Отсюда, если считать по прямой, каких-нибудь триста километров, – ответил Уилсон. – Дорога туда и обратно займет не меньше двух недель.
– Как по-твоему, браток? – обратился к Томеку Новицкий. – У нас в экспедиции будут две женщины. Надо думать об их безопасности!
– Можно ли послать письмо жене и друзьям в Икитос? – поинтересовался Томек. – Их необходимо предупредить о нашем опоздании и его причинах.
– Итак, вы решаетесь пойти к сюбео? – спросил Никсон.
– Да, видимо, это будет разумный выход, – ответил Томек.
– Думается, вы правы, – согласился Уилсон. – Приготовьте письмо, я его пошлю в Икитос. Если вы, Никсон, не возражаете я возьму на себя роль проводника к сюбео. Я знаю Габоку, и мне возможно будет легче его уговорить.
– Спасибо, я как раз хотел вас просить об этом, – ответил Никсон. – Я вас заменю здесь в лагере на время вашего отсутствия.
– Когда можно отправляться в путь? – спросил капитан Уилсона.
– Мне надо несколько часов с утра, чтобы посвятить Никсона в дела, и после обеда можно выезжать! – ответил Уилсон. – Не возражаете?
– Мы согласны, чем раньше, тем лучше, – заявил Новицкий.
– По дороге мы хотели бы послушать ваш рассказ о том, что случилось на Укаяли во время вашей поездки к Варгасу, – добавил Томек.
После ужина Томек и Новицкий написали обширное письмо друзьям и легли спать.
Лагерь сборщиков каучука оживился на рассвете. Томек и Новицкий, услышав шум на дворе, сорвались с постелей и вышли из барака. Уилсон в обществе нескольких вооруженных капангос распределял задания между рабочими бригадами. Серингеро, вооруженные мачете[96], готовили жестяные бочки и сосуды из тыквы для сбора сока каучуковых деревьев. Индейцы-рабочие поочередно уходили в лес на утренний обход своих делянок. Остальные тоже принимались за повседневные дела. Женщины готовили еду для серингеро. Справившись с этим нехитрым делом, они стали собирать дрова и орехи пальмы урукури, в дыме которых сгущался каучуковый сок.
Уилсон поздоровался с Новицким и Томеком, говоря:
– Приходится начинать работу с восходом солнца, так как днем, когда солнце в зените, начинается жара, отчего каучуковый сок в надрезах сгущается и перестает поступать в сосуды.
– Мы встали пораньше, потому что впервые находимся в лагере сборщиков каучука, – сказал Томек. – Нас интересует как используются деревья гевеи.
– Конечно, каучук теперь известен во всем мире как прекрасный материал и вам полезно ознакомиться с его добычей, – согласился Уилсон. – Пожалуйста, познакомьтесь подробнее с оборудованием лагеря. Эксплуатируемая нами территория представляет собой как бы плантацию. Мы разделили ее на делянки, обслуживаемые отдельными серингеро. По необходимости делянки эти занимают довольно большую площадь, потому что гевея не растет сплошными участками. Примерно, на восемьдесят деревьев разного вида, приходится в лесу одна гевея, причем каждый серингеро обслуживает около ста пятидесяти каучуконосных деревьев.
– Скажите, пожалуйста, в чем заключается работа серингеро? – спросил Томек.
– Сначала с помощью мачете серингеро прорезает тропу в лесной чаще. Делает это так, что тропа ведет от дерева к дереву и, завершив круг, приводит к исходной точке. После этого серингеро ежедневно на рассвете уходит в лес по тропе, делает на деревьях гевеи соответствующие надрезы, подвешивает внизу их сосуды, куда стекает каучуковый сок, на первый взгляд похожий на козье молоко, но довольно густой и тягучий.
Второй обход делянки осуществляется после полудня. Серингеро сливает полученный сок в ведра. Вернувшись из обхода, он должен немедленно заняться операцией по сгущению сока, так как капли дождя могут испортить каучуковое молоко и свести на нет весь тяжелый труд серингеро.
– А как сгущают каучуковое молоко? Я что-то не вижу здесь специального оборудования, – спросил капитан Новицкий.
– Для этого достаточно вон тех навесов с односкатной крышей, – ответил Уилсон, указывая на несколько шалашей, стоявших в разных местах лагеря. – Под крышей навеса серингеро разводит костер, в который подкладывает плоды пальмы урукури, выделяющие серый дым ускоряющий сушку каучукового молока. Серингеро спускает в бочку с каучуковым молоком специальную деревянную лопату и облепив ее тягучим молоком сушит над огнем[97]. Эту операцию он повторяет много раз, пока на лопате, или, как ее называют «болачас», не образуется густая масса. Во время такой сушки желтоватый каучуковый сок чернеет от дыма. Высушенный каучук, скатанный в черный шар, серингеро сдает на склад, откуда каучук вывозится в Манаус.
– Очень легкий способ разбогатеть, – заметил капитан Новицкий.
– Я не совсем согласен с вами, – возразил Уилсон. – Работа серингеро не только тяжела, но и опасна. Тропический лес ревниво оберегает свою неприкосновенность. Серингеро должен опасаться ядовитых гадов, насекомых и хищных животных. Свободные индейцы считают серингеро кровным врагом, потому что он нарушает спокойствие на их земле, а каучуковые спекулянты и авантюристы всякого покроя дерутся между собой, отнимая друг у друга ценную добычу и рабочие руки. Каучук истекает человеческой кровью. В лесах погибают ежегодно тысячи серингеро[98].
– Ах, проглоти тебя акула! Я как то не подумал об этом. А ведь наш Смуга тоже попал в переделку из-за каучука, – воскликнул Новицкий.
– Вы совершенно правы. Каучук стал причиной многих несчастий, – сказал Томек.
– Не думай об этом. Меня интересует способ сбора каучука, – перервал Новицкий.
– Долго ли можно собирать сок из одного и того же дерева? – спросил Томек.
– Поначалу добыча каучука велась хищническим образом. Серингеро срубал каучуковое дерево, собирал сок. Потом стали добывать его с помощью надрезов. После сбора латекса необходимо оставлять дерево в покое на несколько лет. Кора зарастает в местах надрезов через пять или шесть лет, и только после этого дерево можно эксплуатировать вторично. Если слишком часто делать надрезы, дерево засыхает.
– Капитан, у нас еще есть немного времени, может быть погуляем по лесу. Меня интересуют каучуковые деревья в их естественной среде, – сказал Томек.
– Прекрасно, воспользуемся удобным случаем.
XIV
– Ах, наконец-то, что-то началось, как я рад этому! – воскликнул Уилсон. – Я дни и ночи все думал о судьбе Смуги. Если господин Никсон даст свое согласие, я с удовольствием приму участие в поисках. Меня мучает совесть, что я оставил Смугу одного. Если бы он был на моем месте, то, наверное, не зевал бы, как я, а сразу же начал поиски.
– Я тоже предложил свое участие в экспедиции, но ее организаторы считают, что я скорее был бы помехой, чем помощником, – вмешался Никсон.
– Экспедиция изобилует опасностями. В Гран-Пахонали живут дикие индейцы племени кампа. Без битв не обойтись, а жизнь участников экспедиции будет зависеть от силы ружейного огня. – запальчиво сказал Уилсон.
– Я придерживаюсь иного мнения, – ответил Томек. – Даже самое новейшее огнестрельное оружие никого не спасет от отравленной стрелы, выпущенной из засады.
– Томек прав, во время этой экспедиции надо больше надеяться на хитрость и ум, чем на оружие, – согласился капитан Новицкий. – Видимо, Смуга попал в ловушку, в открытой борьбе он не дался бы.
– Небольшой группе легче пройти между воинственными племенами, – добавил Томек. – В джунглях индейцы будут нападать из засады. Такова их военная тактика. Чтобы их перехитрить надо придерживаться такой же тактики.
– Господа хотели бы завербовать в экспедицию Габоку и еще нескольких других сюбео, – сказал Никсон.
– К сожалению, Габоку нет в лагере, – ответил Уилсон. – Две недели назад он ушел в свою деревушку на реке Ваупес.
– Вот беда, это плохое известие, – опечалился Никсон. – Этот храбрый парень, наверняка, очень пригодился бы экспедиции.
– Я опасаюсь, что без него трудно будет завербовать других. Его очень здесь уважают все сюбео, – сказал Уилсон.
– Габоку не собирается вернуться в лагерь? – спросил Томек.
– Он вознамерился жениться и пошел за женой, – пояснил Уилсон. – Нельзя рассчитывать на то, что он скоро вернется.
– Ах, сто пар бочек протухлого жира! – выругался капитан Новицкий.
– Мы должны взять с собой нескольких достойных доверия и храбрых носильщиков.
– А что делают остальные сюбео, которые сопутствовали Смуге во время его поездки на Укаяли? – спросил Томек.
– Кроме Габоку было еще четыре человека, но они тоже пошли с ним на реку Ваупес, – ответил Уилсон.
– Жаль, я очень хотел бы, чтобы они приняли участие в новой экспедиции.
– Это друзья Габоку. Они пошли с ним, потому что он вознамерился взять в жены девушку из чужого племени. В этом случае по обычаю жених должен разыграть сцену похищения девушки, братья которой будут имитировать ее защиту. Это должно символизировать факт, что никто не хочет добровольно покидать свою родину, – сообщил Уилсон.
– Эти четыре парня должны, как я понял, помогать Габоку в похищении девушки? – вмешался Новицкий.
– Да. В общем, нам не повезло, – продолжал Уилсон. – Сюбео неоценимые спутники в таких экспедициях. Они испокон веков живут по берегам рек и стали прирожденными путешественниками, не в пример другим племенам. Некоторые даже знают несколько местных языков и наречий, кроме того, они превосходные следопыты и весьма храбрые люди.
– А что вы скажете, если мы отправимся в деревушку сюбео? – спросил Никсон. – Заполучить в экспедицию Габоку и нескольких его друзей дело весьма стоящее.
– Вам обязательно нужны верные люди из местных, – решительно заявил Уилсон. – Это тем более важно, что ваша экспедиция довольно малочисленна.
– Много ли времени потребуется на то, чтобы найти Габоку? – спросил Томек.
– Сюбео живут по берегам реки Ваупес, вблизи ее впадения в Риу-Негру. Отсюда, если считать по прямой, каких-нибудь триста километров, – ответил Уилсон. – Дорога туда и обратно займет не меньше двух недель.
– Как по-твоему, браток? – обратился к Томеку Новицкий. – У нас в экспедиции будут две женщины. Надо думать об их безопасности!
– Можно ли послать письмо жене и друзьям в Икитос? – поинтересовался Томек. – Их необходимо предупредить о нашем опоздании и его причинах.
– Итак, вы решаетесь пойти к сюбео? – спросил Никсон.
– Да, видимо, это будет разумный выход, – ответил Томек.
– Думается, вы правы, – согласился Уилсон. – Приготовьте письмо, я его пошлю в Икитос. Если вы, Никсон, не возражаете я возьму на себя роль проводника к сюбео. Я знаю Габоку, и мне возможно будет легче его уговорить.
– Спасибо, я как раз хотел вас просить об этом, – ответил Никсон. – Я вас заменю здесь в лагере на время вашего отсутствия.
– Когда можно отправляться в путь? – спросил капитан Уилсона.
– Мне надо несколько часов с утра, чтобы посвятить Никсона в дела, и после обеда можно выезжать! – ответил Уилсон. – Не возражаете?
– Мы согласны, чем раньше, тем лучше, – заявил Новицкий.
– По дороге мы хотели бы послушать ваш рассказ о том, что случилось на Укаяли во время вашей поездки к Варгасу, – добавил Томек.
После ужина Томек и Новицкий написали обширное письмо друзьям и легли спать.
Лагерь сборщиков каучука оживился на рассвете. Томек и Новицкий, услышав шум на дворе, сорвались с постелей и вышли из барака. Уилсон в обществе нескольких вооруженных капангос распределял задания между рабочими бригадами. Серингеро, вооруженные мачете[96], готовили жестяные бочки и сосуды из тыквы для сбора сока каучуковых деревьев. Индейцы-рабочие поочередно уходили в лес на утренний обход своих делянок. Остальные тоже принимались за повседневные дела. Женщины готовили еду для серингеро. Справившись с этим нехитрым делом, они стали собирать дрова и орехи пальмы урукури, в дыме которых сгущался каучуковый сок.
Уилсон поздоровался с Новицким и Томеком, говоря:
– Приходится начинать работу с восходом солнца, так как днем, когда солнце в зените, начинается жара, отчего каучуковый сок в надрезах сгущается и перестает поступать в сосуды.
– Мы встали пораньше, потому что впервые находимся в лагере сборщиков каучука, – сказал Томек. – Нас интересует как используются деревья гевеи.
– Конечно, каучук теперь известен во всем мире как прекрасный материал и вам полезно ознакомиться с его добычей, – согласился Уилсон. – Пожалуйста, познакомьтесь подробнее с оборудованием лагеря. Эксплуатируемая нами территория представляет собой как бы плантацию. Мы разделили ее на делянки, обслуживаемые отдельными серингеро. По необходимости делянки эти занимают довольно большую площадь, потому что гевея не растет сплошными участками. Примерно, на восемьдесят деревьев разного вида, приходится в лесу одна гевея, причем каждый серингеро обслуживает около ста пятидесяти каучуконосных деревьев.
– Скажите, пожалуйста, в чем заключается работа серингеро? – спросил Томек.
– Сначала с помощью мачете серингеро прорезает тропу в лесной чаще. Делает это так, что тропа ведет от дерева к дереву и, завершив круг, приводит к исходной точке. После этого серингеро ежедневно на рассвете уходит в лес по тропе, делает на деревьях гевеи соответствующие надрезы, подвешивает внизу их сосуды, куда стекает каучуковый сок, на первый взгляд похожий на козье молоко, но довольно густой и тягучий.
Второй обход делянки осуществляется после полудня. Серингеро сливает полученный сок в ведра. Вернувшись из обхода, он должен немедленно заняться операцией по сгущению сока, так как капли дождя могут испортить каучуковое молоко и свести на нет весь тяжелый труд серингеро.
– А как сгущают каучуковое молоко? Я что-то не вижу здесь специального оборудования, – спросил капитан Новицкий.
– Для этого достаточно вон тех навесов с односкатной крышей, – ответил Уилсон, указывая на несколько шалашей, стоявших в разных местах лагеря. – Под крышей навеса серингеро разводит костер, в который подкладывает плоды пальмы урукури, выделяющие серый дым ускоряющий сушку каучукового молока. Серингеро спускает в бочку с каучуковым молоком специальную деревянную лопату и облепив ее тягучим молоком сушит над огнем[97]. Эту операцию он повторяет много раз, пока на лопате, или, как ее называют «болачас», не образуется густая масса. Во время такой сушки желтоватый каучуковый сок чернеет от дыма. Высушенный каучук, скатанный в черный шар, серингеро сдает на склад, откуда каучук вывозится в Манаус.
– Очень легкий способ разбогатеть, – заметил капитан Новицкий.
– Я не совсем согласен с вами, – возразил Уилсон. – Работа серингеро не только тяжела, но и опасна. Тропический лес ревниво оберегает свою неприкосновенность. Серингеро должен опасаться ядовитых гадов, насекомых и хищных животных. Свободные индейцы считают серингеро кровным врагом, потому что он нарушает спокойствие на их земле, а каучуковые спекулянты и авантюристы всякого покроя дерутся между собой, отнимая друг у друга ценную добычу и рабочие руки. Каучук истекает человеческой кровью. В лесах погибают ежегодно тысячи серингеро[98].
– Ах, проглоти тебя акула! Я как то не подумал об этом. А ведь наш Смуга тоже попал в переделку из-за каучука, – воскликнул Новицкий.
– Вы совершенно правы. Каучук стал причиной многих несчастий, – сказал Томек.
– Не думай об этом. Меня интересует способ сбора каучука, – перервал Новицкий.
– Долго ли можно собирать сок из одного и того же дерева? – спросил Томек.
– Поначалу добыча каучука велась хищническим образом. Серингеро срубал каучуковое дерево, собирал сок. Потом стали добывать его с помощью надрезов. После сбора латекса необходимо оставлять дерево в покое на несколько лет. Кора зарастает в местах надрезов через пять или шесть лет, и только после этого дерево можно эксплуатировать вторично. Если слишком часто делать надрезы, дерево засыхает.
– Капитан, у нас еще есть немного времени, может быть погуляем по лесу. Меня интересуют каучуковые деревья в их естественной среде, – сказал Томек.
– Прекрасно, воспользуемся удобным случаем.
XIV
ПОЛЯКИ В БРАЗИЛИИ
После завтрака друзья отправились в лес. В кустах среди лиан, опутавших кроны деревьев, вилась узкая тропинка. Джунгли пробуждались от ночного сна. Вокруг раздавался подозрительный шум, шорох, писк и крики. Кое-где, сквозь густую листву деревьев пробивались лучи взошедшего солнца, немного рассеивая полумрак. Красочные цветы раскрывали яркие чашечки, в воздухе чувствовался их дурманящий аромат.
Вырубленная серингеро тропинка, вела прямо от одного дерева гевеи к другому. Деревья эти несколько похожи на среднеевропейский ясень. Высокий и стройный ствол гевеи покрывает шелковисто гладкая кора светло-серого цвета. Высокие с редкой листвой кроны пропускают много света. Томек и Новицкий легко различали каучуконосные деревья, потому что широкие надрезы на коре и прикрепленные к стволам тыквы разрешали всякие сомнения.
– Посмотри-ка, браток, как джунгли защищают себя от проникновения человека, – сказал капитан Новицкий. – Тропинка уже стала зарастать, хотя видно, что и сегодня серингеро не жалел мачете!
– Осторожно, Тадек, под гниющими листьями могут гнездиться сколопендры[99], укус которых бывает очень опасен даже для человека.
– Ты хочешь, чтобы я обращал внимание на сколопендр, а меня обсели красные муравьи, – пробурчал Новицкий. – Ах, черти, обжигают, как кипятком!
– Ты зазевался на каучуковое дерево, а здесь надо держать ухо востро и смотреть в оба! Подожди, я помогу тебе согнать муравьев. Их укусы тоже могут вызвать у человека высокую температуру.
– Вернувшись в лагерь, выпью рома, и ничего мне не будет – ответил Новицкий. – Ах, сколько здесь пиявок в этих болотах! Удивительно, как эти индейцы могут здесь лазить босиком?
– Они испокон веков живут в джунглях, – ответил Томек. – А ты разве не видел множество ран на коже у некоторых индейцев? Это их так разделали паразитические насекомые.
– Надо признать, что они довольно ловко избавляются от паразитических клещей, выдавливая их с помощью бамбуковой палочки. Делают они это совершенно так же, как папуасы Новой Гвинее.
– Папуасы тоже в огромном большинстве живут в джунглях.
– А пусть себе живут на здоровье, если им это нравится, – ответил капитан Новицкий.
– Привычка – вторая натура, ко всему можно привыкнуть – сказал Томек. – Ведь в Бразилии поселились и поляки! Наши Крестьяне селятся здесь целыми семьями.
– Чего наши крестьяне лезут в эту Бразилию? Жизнь здесь тяжелая, кругом одна нищета! Если бы им в Польше рассказали до отъезда всю правду о здешней жизни, вряд ли кто-нибудь согласился сюда ехать.
– У нас дома почти вся земля принадлежит помещикам, а здесь ее хоть отбавляй, – ответил Томек.
– Давай присядем на это сваленное дерево и побеседуем, – предложил Новицкий. – Садись смело, ядовитых насекомых здесь не видно!
Моряк достал трубку, набил ее табаком и закурил. Выпустил струю дыма, пытаясь разогнать муравьев, ползавших по древесному стволу, и сказал:
– Интересно, кто первый из поляков приехал в Бразилию? Ты что-нибудь знаешь об этом?
– Почему нет? Знаю. Первый поляк, получивший известность в Бразилии – это Кшиштоф Арцишевский[100], адмирал нидерландского флота.
– Как видно, давно это было, потому что я ничего не слышал о нем. Кто такой этот Арцишевский?
– Изгнанный из Польши, Арцишевский поселился в Голландии, где учился военно-инженерному и артиллерийскому делу. В 1629 году в звании капитана пехоты принял участие в экспедиции в Бразилию, потому что голландцы вознамерились захватить эту испанскую колонию в Южной Америке.
Голландский флот осадил с моря город Олинду, столицу капитании[101] Пернамбуку и укрепленный форт Ресифи, на южном берегу залива. Артиллерийский огонь с кораблей, качавшихся на волнах не давал результатов, и голландцы не могли взять эти города. Арцишевский во время военного совета предложил повести штурм со стороны суши, откуда испанцы не ожидают атаки. По совету Арцишевского голландцы высадили на сушу втайне от испанцев отряд из трех тысяч человек и оба города были взяты приступом.
После возвращения в Голландию, Арцишевский получил звание полковника и снова был направлен в Бразилию. Вместе со своим другом, Зигмунтом Шкопом из Силезии, руководил военными действиями против испанцев. Взял приступом форт Аррайаль, потом разбил войска испанского командующего, принца Лерме. В конце концов, Арцишевский был назначен генералом артиллерии и адмиралом морских сил Бразилии.
– Ну, раз он стал в голландской колонии таким важным лицом, то наверное разбогател, – вмешался Новицкий.
– Ошибаешься, Тадек, Арцишевский не был конкистадором и воевал не для личного обогащения. Он вернулся в Польшу, где в качестве генерала коронной артиллерии принимал участие в битве с войсками Хмельницкого под Пилавцами, а потом руководил защитой Львова.
– Военные всегда умеют стать на ноги, потому что хороший солдат везде нужен, – заметил Новицкий. – Мне больше всего жаль наших бедняков, которые едут в Бразилию за куском хлеба. Недавно я читал книгу Марии Конопницкой «Пан Бальцер в Бразилии», и кое-что знаю на эту тему. Прямо плакать хочется, как читаешь о бедствиях наших поселенцев в Бразилии. Видать такая уж судьба у поляков: либо терпи преследования от чужеземных угнетателей, либо уезжай из родного края.
– А что же нам делать? – взволнованно спросил Томек, который сам, как и его отец и друзья, вынужден был уехать из родной страны из-за преследований со стороны царских чиновников. – Однако не все поляки, приехав в Бразилию, встретились там с трудностями. Польские политические эмигранты, появившиеся здесь после восстания 1830 года, революции 1848 года и восстания 1863 года были, как правило, людьми образованными, которых очень не хватало в Бразилии. Например, потомки Тромковских служили в бразильской армии на очень высоких постах, инженеры Римкевич и Бродовский строили железную дорогу, соединившую Сан-Паулу с портом Сантус и подъемную пристань в порту Манаус. Инженер Бабинский составил первую геологическую карту Бразилии. Другие поселенцы, например, Дурский, заботились о сохранении национального самосознания среди польского населения Бразилии[102].
А вот нашей так называемой экономической эмиграции пришлось худо. Это были, главным образом, безземельные крестьяне, которые уезжали в Бразилию целыми семьями. В огромном большинстве это люди лишенные какого-либо образования, не знающие языков, не имеющие никакого понятия о географии и условиях в Бразилии. Прослышав, что в Америке дают землю даром, они распродавали свое скромное имущество и отправлялись за море. Многим из них пришлось пережить множество разочарований и даже трагедий.
– Продолжай, Томек. Скорбная это история, но поучительная, – сказал Новицкий, когда Томек на минуту замолчал.
– Много шума наделала в свое время история нескольких крестьянских семейств из Верхней Силезии, которые поселились рядом с немецкими колонистами в городе Бруски в штате Санта-Катарина. Это горный район с неурожайными землями. Немецкие колонисты считали поляков из Силезии немцами и стали преследовать тех из них, кто хотел сохранить свой язык и обычаи. Беспомощные польские крестьяне обратились к землемеру Вось-Сапорскому[103] и ксендзу Антонию Зелинскому, настоятелю прихода в Гаспар, которые сами были в прошлом жителями Силезии и были единственными грамотными людьми среди польского населения города Бруски.
Вось-Сапорский и ксендз Зелинский решили создать ряд польских поселений в Паране, где в районе Куритибы, в 1853 году была основана первая польская колония. Они начали долгие и упорные хлопоты, пытаясь получить от бразильских властей согласие на переселение поляков из штата Санта-Катарина в Парану, где климат лучше.
Немецкое управление в Бруски скоро узнало о намерении поляков; опасаясь, что их колония опустеет, немцы стали мешать и противодействовать. Дело дошло даже до применения оружия. Ожесточенные несправедливостью польские крестьяне, по совету Вось-Сапорского и под его руководством решили тайно бежать из Бруски. Они построили плоты и отплыли ночью по реке, а потом пешком через горы и девственный лес дошли до Итажаи, где их должен был ждать корабль из Параны. Обманутые немцы бросились в погоню, и в Итажаи пытались помешать отъезду польских поселенцев. Но власти штата Параны прекратили самоуправство немцев и взяли поляков под свою защиту.
Таким образом, тридцать две польские семьи из Верхней Силезии очутились в Паране и основали близ Куритибы поселение, названное Вось-Сапорским – Пиларсиньо.
– Что за странное название? Я на его месте придумал бы польское, – возмутился капитан Новицкий.
– Пиларсиньо означает «паломничество, блуждание»[104]. Давая это название, Вось-Сапорский хотел увековечить трудный поход поляков из Санта-Катарина в Куритибу, – пояснил Томек.
– Ну, если так, то он поступил правильно. Ты, пожалуй, еще не кончил. Продолжай, браток.
– В конце прошлого века польская эмиграция в Бразилию усилилась[105]. И тогда тоже бывали трагические события. После приезда в Бразилию эмигрантов временно размещали в общих бараках, где они ждали нарезки им участков земли для обработки и поселения. В перенаселенных бараках царили антисанитарные условия. Поэтому в 1890 году в бараках, занятых польскими эмигрантами возникла эпидемия тропической лихорадки. Доведенные до отчаяния поляки, во что бы то ни стало стремились уйти из оараков в районы с более благоприятным климатом. Они хватались за эту идею, как утопающий хватается за соломинку. Около шести тысяч польских крестьян, с женщинами и детьми направились пешком на юг. Это был настоящий поход смерти. Эмигранты бросали по дороге тяжелые предметы из своего имущества, ценные вещи меняли на продовольствие, и, в конце концов, умирая с голоду, отдавали за продукты собственных детей…
– Перестань, это ужасно! Несчастные люди стремились к лучшей жизни, а нашли страдания и смерть. Они вероятно потом жалели, что уехали на чужбину. В родном доме кусок сухой корки приятнее, чем изысканные яства у чужих. Как только Польша получит самостоятельность я немедля возвращусь в Варшаву.
– Мы все тогда вернемся, Тадек. Папа тоже тоскует по родной земле. Мы построим в Варшаве и в других городах зоологические сады, и будем привозить туда разных животных.
– Великолепная идея! – подхватил Новицкий, но вскоре снова вернулся к интересовавшей его теме: – А ты не слышал, как наши эмигранты относились к здешним индейцам?
– Мечтая получить земельный надел, польские крестьяне в большинстве совсем не знали, что в Бразилии живут законные владетели этой земли – индейцы. По-видимому, польские эмигранты вообще не представляли себе, что на земном шаре до сих пор существуют первобытные племена, занимающиеся охотой. Первые наши эмигранты, которые поселились в Паране близ Куритибы не встретились с индейцами, вытесненными оттуда еще до прибытия поляков. Поселенцы, очутившиеся в северо-западных районах страны тоже встретили только остатки индейцев из племени короадов, которые нападали на поляков редко.
В значительно худшем положении очутились колонисты, поселившиеся по берегам рек Игуасу и Негру, на границе штатов Парана и Санта-Катарина. К югу от этих рек обитали ботокуды, одно из наиболее воинственных охотничьих племен восточной части Бразилии. Ботокуды не хотели принимать цивилизацию белых и предпочитали смерть потере свободы и независимости. Ботокуды вели примитивный образ жизни; они не знали гончарного дела, не умели выделывать ткани. Рыбу стреляли из луков, мясо жарили на огне или на раскаленных камнях, среди них процветал каннибализм. Ботокуды не носили одежды, кроме украшений в ушах и губах. Тела мертвых закапывали в шалашах и при этом крепко утаптывали землю, чтобы покойник, случайно, не встал и не напал: на живых людей. Междуплеменные споры ботокуды решали весьма оригинально. Между собой не воевали, а все недоразумения разрешали поединком между вождями спорящих племен.
– Это мне очень нравится, – одобрительно вмешался Новицкий. – Во всех войнах всегда страдают невинные люди. Жаль, что такого обычая нет в Европе.
Вырубленная серингеро тропинка, вела прямо от одного дерева гевеи к другому. Деревья эти несколько похожи на среднеевропейский ясень. Высокий и стройный ствол гевеи покрывает шелковисто гладкая кора светло-серого цвета. Высокие с редкой листвой кроны пропускают много света. Томек и Новицкий легко различали каучуконосные деревья, потому что широкие надрезы на коре и прикрепленные к стволам тыквы разрешали всякие сомнения.
– Посмотри-ка, браток, как джунгли защищают себя от проникновения человека, – сказал капитан Новицкий. – Тропинка уже стала зарастать, хотя видно, что и сегодня серингеро не жалел мачете!
– Осторожно, Тадек, под гниющими листьями могут гнездиться сколопендры[99], укус которых бывает очень опасен даже для человека.
– Ты хочешь, чтобы я обращал внимание на сколопендр, а меня обсели красные муравьи, – пробурчал Новицкий. – Ах, черти, обжигают, как кипятком!
– Ты зазевался на каучуковое дерево, а здесь надо держать ухо востро и смотреть в оба! Подожди, я помогу тебе согнать муравьев. Их укусы тоже могут вызвать у человека высокую температуру.
– Вернувшись в лагерь, выпью рома, и ничего мне не будет – ответил Новицкий. – Ах, сколько здесь пиявок в этих болотах! Удивительно, как эти индейцы могут здесь лазить босиком?
– Они испокон веков живут в джунглях, – ответил Томек. – А ты разве не видел множество ран на коже у некоторых индейцев? Это их так разделали паразитические насекомые.
– Надо признать, что они довольно ловко избавляются от паразитических клещей, выдавливая их с помощью бамбуковой палочки. Делают они это совершенно так же, как папуасы Новой Гвинее.
– Папуасы тоже в огромном большинстве живут в джунглях.
– А пусть себе живут на здоровье, если им это нравится, – ответил капитан Новицкий.
– Привычка – вторая натура, ко всему можно привыкнуть – сказал Томек. – Ведь в Бразилии поселились и поляки! Наши Крестьяне селятся здесь целыми семьями.
– Чего наши крестьяне лезут в эту Бразилию? Жизнь здесь тяжелая, кругом одна нищета! Если бы им в Польше рассказали до отъезда всю правду о здешней жизни, вряд ли кто-нибудь согласился сюда ехать.
– У нас дома почти вся земля принадлежит помещикам, а здесь ее хоть отбавляй, – ответил Томек.
– Давай присядем на это сваленное дерево и побеседуем, – предложил Новицкий. – Садись смело, ядовитых насекомых здесь не видно!
Моряк достал трубку, набил ее табаком и закурил. Выпустил струю дыма, пытаясь разогнать муравьев, ползавших по древесному стволу, и сказал:
– Интересно, кто первый из поляков приехал в Бразилию? Ты что-нибудь знаешь об этом?
– Почему нет? Знаю. Первый поляк, получивший известность в Бразилии – это Кшиштоф Арцишевский[100], адмирал нидерландского флота.
– Как видно, давно это было, потому что я ничего не слышал о нем. Кто такой этот Арцишевский?
– Изгнанный из Польши, Арцишевский поселился в Голландии, где учился военно-инженерному и артиллерийскому делу. В 1629 году в звании капитана пехоты принял участие в экспедиции в Бразилию, потому что голландцы вознамерились захватить эту испанскую колонию в Южной Америке.
Голландский флот осадил с моря город Олинду, столицу капитании[101] Пернамбуку и укрепленный форт Ресифи, на южном берегу залива. Артиллерийский огонь с кораблей, качавшихся на волнах не давал результатов, и голландцы не могли взять эти города. Арцишевский во время военного совета предложил повести штурм со стороны суши, откуда испанцы не ожидают атаки. По совету Арцишевского голландцы высадили на сушу втайне от испанцев отряд из трех тысяч человек и оба города были взяты приступом.
После возвращения в Голландию, Арцишевский получил звание полковника и снова был направлен в Бразилию. Вместе со своим другом, Зигмунтом Шкопом из Силезии, руководил военными действиями против испанцев. Взял приступом форт Аррайаль, потом разбил войска испанского командующего, принца Лерме. В конце концов, Арцишевский был назначен генералом артиллерии и адмиралом морских сил Бразилии.
– Ну, раз он стал в голландской колонии таким важным лицом, то наверное разбогател, – вмешался Новицкий.
– Ошибаешься, Тадек, Арцишевский не был конкистадором и воевал не для личного обогащения. Он вернулся в Польшу, где в качестве генерала коронной артиллерии принимал участие в битве с войсками Хмельницкого под Пилавцами, а потом руководил защитой Львова.
– Военные всегда умеют стать на ноги, потому что хороший солдат везде нужен, – заметил Новицкий. – Мне больше всего жаль наших бедняков, которые едут в Бразилию за куском хлеба. Недавно я читал книгу Марии Конопницкой «Пан Бальцер в Бразилии», и кое-что знаю на эту тему. Прямо плакать хочется, как читаешь о бедствиях наших поселенцев в Бразилии. Видать такая уж судьба у поляков: либо терпи преследования от чужеземных угнетателей, либо уезжай из родного края.
– А что же нам делать? – взволнованно спросил Томек, который сам, как и его отец и друзья, вынужден был уехать из родной страны из-за преследований со стороны царских чиновников. – Однако не все поляки, приехав в Бразилию, встретились там с трудностями. Польские политические эмигранты, появившиеся здесь после восстания 1830 года, революции 1848 года и восстания 1863 года были, как правило, людьми образованными, которых очень не хватало в Бразилии. Например, потомки Тромковских служили в бразильской армии на очень высоких постах, инженеры Римкевич и Бродовский строили железную дорогу, соединившую Сан-Паулу с портом Сантус и подъемную пристань в порту Манаус. Инженер Бабинский составил первую геологическую карту Бразилии. Другие поселенцы, например, Дурский, заботились о сохранении национального самосознания среди польского населения Бразилии[102].
А вот нашей так называемой экономической эмиграции пришлось худо. Это были, главным образом, безземельные крестьяне, которые уезжали в Бразилию целыми семьями. В огромном большинстве это люди лишенные какого-либо образования, не знающие языков, не имеющие никакого понятия о географии и условиях в Бразилии. Прослышав, что в Америке дают землю даром, они распродавали свое скромное имущество и отправлялись за море. Многим из них пришлось пережить множество разочарований и даже трагедий.
– Продолжай, Томек. Скорбная это история, но поучительная, – сказал Новицкий, когда Томек на минуту замолчал.
– Много шума наделала в свое время история нескольких крестьянских семейств из Верхней Силезии, которые поселились рядом с немецкими колонистами в городе Бруски в штате Санта-Катарина. Это горный район с неурожайными землями. Немецкие колонисты считали поляков из Силезии немцами и стали преследовать тех из них, кто хотел сохранить свой язык и обычаи. Беспомощные польские крестьяне обратились к землемеру Вось-Сапорскому[103] и ксендзу Антонию Зелинскому, настоятелю прихода в Гаспар, которые сами были в прошлом жителями Силезии и были единственными грамотными людьми среди польского населения города Бруски.
Вось-Сапорский и ксендз Зелинский решили создать ряд польских поселений в Паране, где в районе Куритибы, в 1853 году была основана первая польская колония. Они начали долгие и упорные хлопоты, пытаясь получить от бразильских властей согласие на переселение поляков из штата Санта-Катарина в Парану, где климат лучше.
Немецкое управление в Бруски скоро узнало о намерении поляков; опасаясь, что их колония опустеет, немцы стали мешать и противодействовать. Дело дошло даже до применения оружия. Ожесточенные несправедливостью польские крестьяне, по совету Вось-Сапорского и под его руководством решили тайно бежать из Бруски. Они построили плоты и отплыли ночью по реке, а потом пешком через горы и девственный лес дошли до Итажаи, где их должен был ждать корабль из Параны. Обманутые немцы бросились в погоню, и в Итажаи пытались помешать отъезду польских поселенцев. Но власти штата Параны прекратили самоуправство немцев и взяли поляков под свою защиту.
Таким образом, тридцать две польские семьи из Верхней Силезии очутились в Паране и основали близ Куритибы поселение, названное Вось-Сапорским – Пиларсиньо.
– Что за странное название? Я на его месте придумал бы польское, – возмутился капитан Новицкий.
– Пиларсиньо означает «паломничество, блуждание»[104]. Давая это название, Вось-Сапорский хотел увековечить трудный поход поляков из Санта-Катарина в Куритибу, – пояснил Томек.
– Ну, если так, то он поступил правильно. Ты, пожалуй, еще не кончил. Продолжай, браток.
– В конце прошлого века польская эмиграция в Бразилию усилилась[105]. И тогда тоже бывали трагические события. После приезда в Бразилию эмигрантов временно размещали в общих бараках, где они ждали нарезки им участков земли для обработки и поселения. В перенаселенных бараках царили антисанитарные условия. Поэтому в 1890 году в бараках, занятых польскими эмигрантами возникла эпидемия тропической лихорадки. Доведенные до отчаяния поляки, во что бы то ни стало стремились уйти из оараков в районы с более благоприятным климатом. Они хватались за эту идею, как утопающий хватается за соломинку. Около шести тысяч польских крестьян, с женщинами и детьми направились пешком на юг. Это был настоящий поход смерти. Эмигранты бросали по дороге тяжелые предметы из своего имущества, ценные вещи меняли на продовольствие, и, в конце концов, умирая с голоду, отдавали за продукты собственных детей…
– Перестань, это ужасно! Несчастные люди стремились к лучшей жизни, а нашли страдания и смерть. Они вероятно потом жалели, что уехали на чужбину. В родном доме кусок сухой корки приятнее, чем изысканные яства у чужих. Как только Польша получит самостоятельность я немедля возвращусь в Варшаву.
– Мы все тогда вернемся, Тадек. Папа тоже тоскует по родной земле. Мы построим в Варшаве и в других городах зоологические сады, и будем привозить туда разных животных.
– Великолепная идея! – подхватил Новицкий, но вскоре снова вернулся к интересовавшей его теме: – А ты не слышал, как наши эмигранты относились к здешним индейцам?
– Мечтая получить земельный надел, польские крестьяне в большинстве совсем не знали, что в Бразилии живут законные владетели этой земли – индейцы. По-видимому, польские эмигранты вообще не представляли себе, что на земном шаре до сих пор существуют первобытные племена, занимающиеся охотой. Первые наши эмигранты, которые поселились в Паране близ Куритибы не встретились с индейцами, вытесненными оттуда еще до прибытия поляков. Поселенцы, очутившиеся в северо-западных районах страны тоже встретили только остатки индейцев из племени короадов, которые нападали на поляков редко.
В значительно худшем положении очутились колонисты, поселившиеся по берегам рек Игуасу и Негру, на границе штатов Парана и Санта-Катарина. К югу от этих рек обитали ботокуды, одно из наиболее воинственных охотничьих племен восточной части Бразилии. Ботокуды не хотели принимать цивилизацию белых и предпочитали смерть потере свободы и независимости. Ботокуды вели примитивный образ жизни; они не знали гончарного дела, не умели выделывать ткани. Рыбу стреляли из луков, мясо жарили на огне или на раскаленных камнях, среди них процветал каннибализм. Ботокуды не носили одежды, кроме украшений в ушах и губах. Тела мертвых закапывали в шалашах и при этом крепко утаптывали землю, чтобы покойник, случайно, не встал и не напал: на живых людей. Междуплеменные споры ботокуды решали весьма оригинально. Между собой не воевали, а все недоразумения разрешали поединком между вождями спорящих племен.
– Это мне очень нравится, – одобрительно вмешался Новицкий. – Во всех войнах всегда страдают невинные люди. Жаль, что такого обычая нет в Европе.