Смуга и Новицкий с превеликой осторожностью пробирались сквозь чащу, стараясь не оставить заметных следов. Кроме развеселых обезьян и птиц, они не видели и не слышали никаких других животных. Но это ничего не значило, ибо звери, ведущие ночной образ жизни, отдыхали в своих логовищах, а дневных пугал каждый подозрительный шелест или незнакомый запах. В чаще таились ядовитые змеи, надоедливые насекомые и паразиты. Смуга высмотрел громадное, отдельно стоящее дерево, с его раскидистой кроны свисали связки лиан, они ограждали великана от других лесных растений.
– Вот здесь и остановимся, – сказал он, указав на одинокое дерево.
– Можно, оно нам подходит, – подтвердил Новицкий, но как-то приглушенно, ибо огромные стволы напоминали величественные храмовые колонны, а резкие ароматы – запах ладана. – А, акула тебя проглоти, какое-то странное дерево ты выбрал.
– Верное замечание, капитан! – похвалил его Смуга. – Не кто-нибудь, а сам Гумбольт признал его самым выдающимся творением тропической природы. Это сапуцая, американский орех [25]. Ел когда-нибудь такие?
– А как же, только Томек говорил, что это не орехи, а семена.
– И был парень прав, – признал Смуга. – Но для нас важно, что их можно есть сырыми. Перед тем, как снова пойдем, нужно будет их собрать. Капитан, только не ложись на землю!
– Да помню я, помню! Тут-то человека и ждет какая-нибудь паршивка. На часок-другой повесим гамаки. Деревьев здесь навалом, места хватит.
Новицкий внезапно замер. Поблизости послышалось как будто постукивание по железу, а потом несколько ударов по наковальне. И снова, после короткого перерыва, постукивание и удары.
Правая рука Новицкий нащупала рукоять кольта. Он посмотрел на Смугу, но тот спокойно прислушивался к непонятным звукам, разглядывая ветви ближайших деревьев. А Новицкий стоял, как вкопанный.
Удары молотком повторились и в третий раз. Смуга протянул руку, указывая на что-то другу. Новицкий посмотрел в ту сторону. На ближайшей ветке сидела белая птица с зеленым подгрудком, черным клювом и коричневыми лапами. Во всей птичке от клюва до хвоста, было не больше двадцати пяти сантиметров, но вот она подняла голову, и раздалось постукивание и удары по наковальне. Трепеща крыльями, присела рядом светло-зеленая самочка с темно-зеленой головой и желтым брюшком.
– А, кит тебя проглоти! – еле выговорил ошеломленный Новицкий. – А я-то думал, тут поблизости кузница.
И снова раздались металлические звуки, им, как эхо, ответили удары по наковальне. Видно, были здесь и другие такие птички. Фантастические звуки завораживали, казалось, много-много звоночков перекликаются друг с другом.
– Что это за чудные пташки? – спросил восхищенный Новицкий.
– Это арапонга [26], – объяснил Смуга. – Мало о них известно, потому что они очень пугливые и живут в верхних этажах леса. Вот уже их и нет!
Арапонга стаей снялись с деревьев и пропали в чаще. Смуга с Новицким возобновили развешивание гамаков.
– Прежде, чем отдохнуть, неплохо бы немного перекусить. В кишках музыка гремит, – вздохнул Новицкий. – Ты говорил, у тебя есть вяленая рыба…
– Есть-то есть, но лучше бы нам не тратить наши и так скромные запасы, – вздохнул Смуга. – В джунглях надо следовать примеру местных жителей, они хорошо приспособились к здешним условиям.
– Золотые слова! – согласился Новицкий. – С волками жить, по-волчьи выть.
– Ну, тогда не побрезгуй индейским лакомством. Думаю, мы найдем его здесь столько, сколько душа пожелает.
– Небось, страшная гадость, но ты ведь знаешь, я без капризов, – сказал Новицкий. – Это ведь ты тогда кривился на масато, а я бы сейчас с таким удовольствием его глотнул.
– Раз так, поищем в кладовке, – сказал Смуга, обстукивая гниющие стволы повалившихся деревьев.
– Мы что, труху будем есть? – насторожился Новицкий.
– Нет, конечно, – успокоил его Смуга. – Ну-ка, дай мне нож.
Он склонился над толстым мшистым стволом. Вырезал широкую полосу коры и оторвал ее от ствола, в стволе показались сотни выдолбленных отверстий. Из одного отверстия он вытащил толстую личинку кремового цвета, сильно напоминающую шелкопряда. Оторвал ей голову и, бросив взгляд на друга, подставил рот под текущую из личинки беловатую, довольно густую жидкость. Облизал языком липкие губы и поощрил Новицкого:
– Давай, капитан, не бойся, угощайся смело!
– Я вижу, ты хочешь меня попотчевать червями, – сказал Новицкий. – В Азии один китаец угощал меня пиявками в сахаре, так в Америке для разнообразия можно попробовать червей. И как же они называются?
– Это личинки коро. Обитают в гниющих стволах некоторых видов деревьев. Отверстия проделывают как раз они, – объяснил Смуга. – Довольно вкусно, попробуй!
Новицкий, не торопясь вытащил из отверстия большую толстую личинку, прикрыв глаза, проглотил необычное «лакомство». И тут же нахмуренное лицо его прояснилось, он живо возобновил охоту.
– Ну, капитан, что скажешь? – лукаво спросил его Смуга.
– Ничего, неплохая закуска. По вкусу похожа на молоко из кокосового ореха, а густотой и нежностью напоминают топленое масло. А питательный, паразит, и в животе у меня перестало урчать.
– Индейцы почитают коро весьма питательным деликатесом и прежде всего предназначают его вождям и старикам, – объяснил Смуга.
– В каждой стране свои обычаи, – поучающим тоном произнес Новицкий.
– Знаю, что в джунглях дикари едят все, что только двигается в земле, по земле и в воздухе. Термитов, муравьев, саранчу, всяких ползучих гадов, даже вшей. Но уж никак не думал, что я сам буду есть червей.
– Что ж, эти бедняки считают, что любой дар божий – все на пользу, сказал Смуга. – Самый большой враг человека – голод.
– Конечно, конечно, но считать червя лакомством? Не хотел бы я услышать, что сказал бы мой папаша там, на Повислье, если б ему подсунули этот индейский деликатес, а ведь мои старики, да и я тоже, бедные. А по мне, так нет ничего лучше, чем хорошая свиная отбивная, с кислой капустой, а пить – так ямайский ром!
– Да, уж, представляю, что бы он сказал! – развеселился Смуга. – Ну, пора отдохнуть. Когда солнце немного склонится к западу, надо будет отправляться в путь. Но прежде я тебе расскажу, что случилось, когда я перед побегом пошел за вещами.
– Я как раз хотел об этом спросить, – ответил Новицкий. – Ты давай рассказывай, как это ты заполучил кольты и золото, а я тем временем глотну еще немного червяков.
Смуга посмотрел, размышляя, затем начал:
– Как ты знаешь, кампы позволяли мне передвигаться среди развалин. Времени мне хватало, так что мне удалось проникнуть в такие тайны древнего города, какие не известны и кампам.
– Ты имеешь в виду разные потайные переходы? – вставил Новицкий.
– Не только это, капитан!
Заинтересованный Новицкий прекратил охоту на личинок и воскликнул:
– Вот это да! Что ты там вынюхал?
– В укрытых подземельях я обнаружил гробницы инков и сокровищницу, в ней они спрятали все, что им удалось спасти от грабителей – испанцев.
Новицкий оцепенел, на лице его рисовалось громадное внутреннее напряжение. Наконец, приглушенным голосом он спросил:
– Ты говорил об этом нашим ребятам?
– Только Томеку, я показал ему гробницы и сокровищницу.
– И что он? Что он сказал?
– Сказал, что на этих сокровищах тяготеет кровь убитых инков. Он и сам не хотел взять из них ни малейшей крохи, и решил, что мы не скажем никому о моем открытии.
Новицкий так и просиял, растрогался:
– Дорогой мальчик! Ни минуты не сомневаюсь, что он мог только так поступить. Я-то хорошо его знаю.
– Сознаюсь, и я был не меньше тебя уверен, – произнес Смуга.
– Так какого черта ты показывал ему эти сокровища?
– Видишь ли, Томек признался, что ты велел продать подаренную тебе махарани яхту, чтобы раздобыть деньги и выручить меня. Я-то знал, что для тебя яхта значила, вот и…
– Братец, да как ты мог? – обиделся Новицкий. – Да я для тебя дал бы голову отрубить, а ты говоришь о какой-то яхте! И если ты потому дал мне горсть золота, а сам брать его там не хотел, и Томек тоже, так я сейчас выброшу его, и дело с концом!
Порывисто он вытащил из кармана узелок и стал его развязывать. Глаза Смуги подозрительно заблестели, голос предательски задрожал:
– Подожди минуточку! А теперь я тебя спрошу: как ты можешь думать, что я нарушил наше с Томеком решение?
– Так ведь ты взял золото! – воскликнул Новицкий.
– Ничего я не взял! – энергично возразил Смуга. – В том-то и дело, что не взял.
– Ничего не понимаю. Так откуда оно у тебя?
– Мне подарил его потомок инков.
– Кто, сто дохлых китов, тебе подарил?
– Спокойно, капитан, спокойно! – произнес Смуга. – Ни за что не догадаешься.
– Кто? – Новицкий потерял уже всякое терпение.
– Супруг твоей поклонницы, жрец Онари.
Новицкий в ошеломлении смотрел на друга и не скоро снова подал голос:
– Жрец? Невозможно поверить! Как это было?
Смуга рассказал, что произошло, когда он пошел к своему тайнику. Слушая его, Новицкий даже пару раз ущипнул себя, чтобы удостовериться, что это все не сон. Когда Смуга закончил, Новицкий сказал:
– Значит, даже тебя Онари поразил своим поведением. Я тогда заметил, что ты возвратился сам не свой. Да, он, этот дикарь, поразил нас обоих. Мало кто из белых людей отважился бы на такое. И никогда больше я не назову его дикарем. Так эта оставленная для нас лодка – тоже его рук дело?
– Никакого сомнения, – подтвердил Смуга. – Агуа действовала с согласия мужа. Они оба возвратили тебе долг благодарности. И как теперь ты относишься к этому золоту?
Новицкий пренебрежительно махнул рукой:
– Да плевать мне на него! Онари ведь тебе его отдал, ты и переживай. Я рад только тому, что сам заработал. Мой дорогой папаша часто говорил, что от денег у людей бывает худо в головах.
– Я поделился с тобой тайной, которую мы с Томеком, ради этих несчастных индейцев, решили никому не доверять. Теперь ее знают трое.
– А, твои слова влетели мне в одно ухо, а из другого вылетели. Уже ничего не помню, не беспокойся. Ну, давай все же немного поспим.
Они развесили гамаки между пальмами, что пониже, дорожные мешки положили себе под головы и, держа штуцеры под рукой, улеглись спать.
Простодушный Новицкий, сама беззаботность, уснул сразу, как закрыл глаза. Но то был не глубокий, приносящий забвение и отдохновение, сон, а скорее чуткая дремота, свойственная привыкшим к опасности людям. Вот и сейчас, после необыкновенного повествования Смуги приснились ему Агуа и ее загадочный муж. Пригожая индианка настаивала, чтобы Новицкий взял ее с собой, а Онари стоял рядом, бросая на них зловещие взгляды. Новицкий изворачивался, как мог, жалко ему было Агуа. Он уж вроде решился поддаться на ее просьбы, как вдруг неизвестно откуда взялся Томек и, подмигивая приятелю, нашептывал: «Бери ее с собой, Тадек! Женись на ней, она будет подсовывать тебе питательных червей. Ты ведь любишь хорошо поесть!» Жрец тем временем щелкнул пальцами и в его ладони появилась длинная, как солитер, личинка. Он держал ее за хвост, а на другом ее конце виднелась головка с лицом Агуа. Личинка выгибалась к Новицкому, шепча: «Съешь меня, съешь». Уже почти касалась его рта… Агуа вскрикнула и… Новицкий проснулся, открыл глаза.
Это верещали обезьяны на деревьях, они были возбуждены интересным зрелищем на земле, где птица на длинных ногах и с длинной шеей пыталась схватить змею. Пучок перьев, усевшийся почти у самого изогнутого клюва, воинственно топорщился. Птица не отрывала глаз от извивающейся змеи, бдительно следила за всеми ее движениями, подскакивала и отскакивала, обороняясь крыльями от укусов. Улучив, в конце концов, подходящий момент, кинулась, когтями пригвоздила змею к земле и клювом умело хватила ее пониже головы. Схватка тут же закончилась. Пташка пожирала змею к великому удовольствию обезьян – они так же, как и люди, единственные в животном мире чувствуют отвращение и панически боятся змей.
Новицкий бросил взгляд на Смугу. Тот тоже наблюдал за драмой. Когда все закончилось, Новицкий заметил:
– Толковая птица! Располосовала змею не хуже африканкой птицы-секретаря.
– Да, ты точно подметил. А они, может, и родня. Это кариама [27]из тропической Америки, вид почти вымирающий. Ты заметил, что пучок перьев у нее на голове спереди, а у птицы секретаря – сзади?
– Верно, а то я смотрю – что-то не так. Пора смываться отсюда, Янек.
– Сейчас двинемся, может, хочешь еще коро?
– Нет, хорошенького понемножку, – пробурчал Новицкий, – после этого индейского деликатеса такой чудной сон мне приснился… В путь! Вот только нарву еще этих якобы орехов.
VIII
– Вот здесь и остановимся, – сказал он, указав на одинокое дерево.
– Можно, оно нам подходит, – подтвердил Новицкий, но как-то приглушенно, ибо огромные стволы напоминали величественные храмовые колонны, а резкие ароматы – запах ладана. – А, акула тебя проглоти, какое-то странное дерево ты выбрал.
– Верное замечание, капитан! – похвалил его Смуга. – Не кто-нибудь, а сам Гумбольт признал его самым выдающимся творением тропической природы. Это сапуцая, американский орех [25]. Ел когда-нибудь такие?
– А как же, только Томек говорил, что это не орехи, а семена.
– И был парень прав, – признал Смуга. – Но для нас важно, что их можно есть сырыми. Перед тем, как снова пойдем, нужно будет их собрать. Капитан, только не ложись на землю!
– Да помню я, помню! Тут-то человека и ждет какая-нибудь паршивка. На часок-другой повесим гамаки. Деревьев здесь навалом, места хватит.
Новицкий внезапно замер. Поблизости послышалось как будто постукивание по железу, а потом несколько ударов по наковальне. И снова, после короткого перерыва, постукивание и удары.
Правая рука Новицкий нащупала рукоять кольта. Он посмотрел на Смугу, но тот спокойно прислушивался к непонятным звукам, разглядывая ветви ближайших деревьев. А Новицкий стоял, как вкопанный.
Удары молотком повторились и в третий раз. Смуга протянул руку, указывая на что-то другу. Новицкий посмотрел в ту сторону. На ближайшей ветке сидела белая птица с зеленым подгрудком, черным клювом и коричневыми лапами. Во всей птичке от клюва до хвоста, было не больше двадцати пяти сантиметров, но вот она подняла голову, и раздалось постукивание и удары по наковальне. Трепеща крыльями, присела рядом светло-зеленая самочка с темно-зеленой головой и желтым брюшком.
– А, кит тебя проглоти! – еле выговорил ошеломленный Новицкий. – А я-то думал, тут поблизости кузница.
И снова раздались металлические звуки, им, как эхо, ответили удары по наковальне. Видно, были здесь и другие такие птички. Фантастические звуки завораживали, казалось, много-много звоночков перекликаются друг с другом.
– Что это за чудные пташки? – спросил восхищенный Новицкий.
– Это арапонга [26], – объяснил Смуга. – Мало о них известно, потому что они очень пугливые и живут в верхних этажах леса. Вот уже их и нет!
Арапонга стаей снялись с деревьев и пропали в чаще. Смуга с Новицким возобновили развешивание гамаков.
– Прежде, чем отдохнуть, неплохо бы немного перекусить. В кишках музыка гремит, – вздохнул Новицкий. – Ты говорил, у тебя есть вяленая рыба…
– Есть-то есть, но лучше бы нам не тратить наши и так скромные запасы, – вздохнул Смуга. – В джунглях надо следовать примеру местных жителей, они хорошо приспособились к здешним условиям.
– Золотые слова! – согласился Новицкий. – С волками жить, по-волчьи выть.
– Ну, тогда не побрезгуй индейским лакомством. Думаю, мы найдем его здесь столько, сколько душа пожелает.
– Небось, страшная гадость, но ты ведь знаешь, я без капризов, – сказал Новицкий. – Это ведь ты тогда кривился на масато, а я бы сейчас с таким удовольствием его глотнул.
– Раз так, поищем в кладовке, – сказал Смуга, обстукивая гниющие стволы повалившихся деревьев.
– Мы что, труху будем есть? – насторожился Новицкий.
– Нет, конечно, – успокоил его Смуга. – Ну-ка, дай мне нож.
Он склонился над толстым мшистым стволом. Вырезал широкую полосу коры и оторвал ее от ствола, в стволе показались сотни выдолбленных отверстий. Из одного отверстия он вытащил толстую личинку кремового цвета, сильно напоминающую шелкопряда. Оторвал ей голову и, бросив взгляд на друга, подставил рот под текущую из личинки беловатую, довольно густую жидкость. Облизал языком липкие губы и поощрил Новицкого:
– Давай, капитан, не бойся, угощайся смело!
– Я вижу, ты хочешь меня попотчевать червями, – сказал Новицкий. – В Азии один китаец угощал меня пиявками в сахаре, так в Америке для разнообразия можно попробовать червей. И как же они называются?
– Это личинки коро. Обитают в гниющих стволах некоторых видов деревьев. Отверстия проделывают как раз они, – объяснил Смуга. – Довольно вкусно, попробуй!
Новицкий, не торопясь вытащил из отверстия большую толстую личинку, прикрыв глаза, проглотил необычное «лакомство». И тут же нахмуренное лицо его прояснилось, он живо возобновил охоту.
– Ну, капитан, что скажешь? – лукаво спросил его Смуга.
– Ничего, неплохая закуска. По вкусу похожа на молоко из кокосового ореха, а густотой и нежностью напоминают топленое масло. А питательный, паразит, и в животе у меня перестало урчать.
– Индейцы почитают коро весьма питательным деликатесом и прежде всего предназначают его вождям и старикам, – объяснил Смуга.
– В каждой стране свои обычаи, – поучающим тоном произнес Новицкий.
– Знаю, что в джунглях дикари едят все, что только двигается в земле, по земле и в воздухе. Термитов, муравьев, саранчу, всяких ползучих гадов, даже вшей. Но уж никак не думал, что я сам буду есть червей.
– Что ж, эти бедняки считают, что любой дар божий – все на пользу, сказал Смуга. – Самый большой враг человека – голод.
– Конечно, конечно, но считать червя лакомством? Не хотел бы я услышать, что сказал бы мой папаша там, на Повислье, если б ему подсунули этот индейский деликатес, а ведь мои старики, да и я тоже, бедные. А по мне, так нет ничего лучше, чем хорошая свиная отбивная, с кислой капустой, а пить – так ямайский ром!
– Да, уж, представляю, что бы он сказал! – развеселился Смуга. – Ну, пора отдохнуть. Когда солнце немного склонится к западу, надо будет отправляться в путь. Но прежде я тебе расскажу, что случилось, когда я перед побегом пошел за вещами.
– Я как раз хотел об этом спросить, – ответил Новицкий. – Ты давай рассказывай, как это ты заполучил кольты и золото, а я тем временем глотну еще немного червяков.
Смуга посмотрел, размышляя, затем начал:
– Как ты знаешь, кампы позволяли мне передвигаться среди развалин. Времени мне хватало, так что мне удалось проникнуть в такие тайны древнего города, какие не известны и кампам.
– Ты имеешь в виду разные потайные переходы? – вставил Новицкий.
– Не только это, капитан!
Заинтересованный Новицкий прекратил охоту на личинок и воскликнул:
– Вот это да! Что ты там вынюхал?
– В укрытых подземельях я обнаружил гробницы инков и сокровищницу, в ней они спрятали все, что им удалось спасти от грабителей – испанцев.
Новицкий оцепенел, на лице его рисовалось громадное внутреннее напряжение. Наконец, приглушенным голосом он спросил:
– Ты говорил об этом нашим ребятам?
– Только Томеку, я показал ему гробницы и сокровищницу.
– И что он? Что он сказал?
– Сказал, что на этих сокровищах тяготеет кровь убитых инков. Он и сам не хотел взять из них ни малейшей крохи, и решил, что мы не скажем никому о моем открытии.
Новицкий так и просиял, растрогался:
– Дорогой мальчик! Ни минуты не сомневаюсь, что он мог только так поступить. Я-то хорошо его знаю.
– Сознаюсь, и я был не меньше тебя уверен, – произнес Смуга.
– Так какого черта ты показывал ему эти сокровища?
– Видишь ли, Томек признался, что ты велел продать подаренную тебе махарани яхту, чтобы раздобыть деньги и выручить меня. Я-то знал, что для тебя яхта значила, вот и…
– Братец, да как ты мог? – обиделся Новицкий. – Да я для тебя дал бы голову отрубить, а ты говоришь о какой-то яхте! И если ты потому дал мне горсть золота, а сам брать его там не хотел, и Томек тоже, так я сейчас выброшу его, и дело с концом!
Порывисто он вытащил из кармана узелок и стал его развязывать. Глаза Смуги подозрительно заблестели, голос предательски задрожал:
– Подожди минуточку! А теперь я тебя спрошу: как ты можешь думать, что я нарушил наше с Томеком решение?
– Так ведь ты взял золото! – воскликнул Новицкий.
– Ничего я не взял! – энергично возразил Смуга. – В том-то и дело, что не взял.
– Ничего не понимаю. Так откуда оно у тебя?
– Мне подарил его потомок инков.
– Кто, сто дохлых китов, тебе подарил?
– Спокойно, капитан, спокойно! – произнес Смуга. – Ни за что не догадаешься.
– Кто? – Новицкий потерял уже всякое терпение.
– Супруг твоей поклонницы, жрец Онари.
Новицкий в ошеломлении смотрел на друга и не скоро снова подал голос:
– Жрец? Невозможно поверить! Как это было?
Смуга рассказал, что произошло, когда он пошел к своему тайнику. Слушая его, Новицкий даже пару раз ущипнул себя, чтобы удостовериться, что это все не сон. Когда Смуга закончил, Новицкий сказал:
– Значит, даже тебя Онари поразил своим поведением. Я тогда заметил, что ты возвратился сам не свой. Да, он, этот дикарь, поразил нас обоих. Мало кто из белых людей отважился бы на такое. И никогда больше я не назову его дикарем. Так эта оставленная для нас лодка – тоже его рук дело?
– Никакого сомнения, – подтвердил Смуга. – Агуа действовала с согласия мужа. Они оба возвратили тебе долг благодарности. И как теперь ты относишься к этому золоту?
Новицкий пренебрежительно махнул рукой:
– Да плевать мне на него! Онари ведь тебе его отдал, ты и переживай. Я рад только тому, что сам заработал. Мой дорогой папаша часто говорил, что от денег у людей бывает худо в головах.
– Я поделился с тобой тайной, которую мы с Томеком, ради этих несчастных индейцев, решили никому не доверять. Теперь ее знают трое.
– А, твои слова влетели мне в одно ухо, а из другого вылетели. Уже ничего не помню, не беспокойся. Ну, давай все же немного поспим.
Они развесили гамаки между пальмами, что пониже, дорожные мешки положили себе под головы и, держа штуцеры под рукой, улеглись спать.
Простодушный Новицкий, сама беззаботность, уснул сразу, как закрыл глаза. Но то был не глубокий, приносящий забвение и отдохновение, сон, а скорее чуткая дремота, свойственная привыкшим к опасности людям. Вот и сейчас, после необыкновенного повествования Смуги приснились ему Агуа и ее загадочный муж. Пригожая индианка настаивала, чтобы Новицкий взял ее с собой, а Онари стоял рядом, бросая на них зловещие взгляды. Новицкий изворачивался, как мог, жалко ему было Агуа. Он уж вроде решился поддаться на ее просьбы, как вдруг неизвестно откуда взялся Томек и, подмигивая приятелю, нашептывал: «Бери ее с собой, Тадек! Женись на ней, она будет подсовывать тебе питательных червей. Ты ведь любишь хорошо поесть!» Жрец тем временем щелкнул пальцами и в его ладони появилась длинная, как солитер, личинка. Он держал ее за хвост, а на другом ее конце виднелась головка с лицом Агуа. Личинка выгибалась к Новицкому, шепча: «Съешь меня, съешь». Уже почти касалась его рта… Агуа вскрикнула и… Новицкий проснулся, открыл глаза.
Это верещали обезьяны на деревьях, они были возбуждены интересным зрелищем на земле, где птица на длинных ногах и с длинной шеей пыталась схватить змею. Пучок перьев, усевшийся почти у самого изогнутого клюва, воинственно топорщился. Птица не отрывала глаз от извивающейся змеи, бдительно следила за всеми ее движениями, подскакивала и отскакивала, обороняясь крыльями от укусов. Улучив, в конце концов, подходящий момент, кинулась, когтями пригвоздила змею к земле и клювом умело хватила ее пониже головы. Схватка тут же закончилась. Пташка пожирала змею к великому удовольствию обезьян – они так же, как и люди, единственные в животном мире чувствуют отвращение и панически боятся змей.
Новицкий бросил взгляд на Смугу. Тот тоже наблюдал за драмой. Когда все закончилось, Новицкий заметил:
– Толковая птица! Располосовала змею не хуже африканкой птицы-секретаря.
– Да, ты точно подметил. А они, может, и родня. Это кариама [27]из тропической Америки, вид почти вымирающий. Ты заметил, что пучок перьев у нее на голове спереди, а у птицы секретаря – сзади?
– Верно, а то я смотрю – что-то не так. Пора смываться отсюда, Янек.
– Сейчас двинемся, может, хочешь еще коро?
– Нет, хорошенького понемножку, – пробурчал Новицкий, – после этого индейского деликатеса такой чудной сон мне приснился… В путь! Вот только нарву еще этих якобы орехов.
VIII
НА РЕКЕ
Солнце склонялось на запад. Над рекой опять замелькали снежно-белые цапли, фламинго, разноцветные попугаи и мрачные черные стервятники. У берега беззаботно ныряли водяные курочки. Цикады завели свою монотонную предвечернюю песню.
Смуга с Новицким все чаще поглядывали на высокие, крутые берега, покрытые непроходимой чащей, высматривая себе место для ночлега. Но оба берега по-прежнему казались совершенно неприступными. Временами, правда, среди кручин выглядывали узкие полоски маленьких песчаных пляжей, но уж слишком они бросались в глаза, да к тому же именно на них, подобно высохшим деревьям, вылеживались крокодилы [28]с широко разверстыми пастями. Одни только стремительные птицы осмеливались временами проскользнуть между громадными тварями, на отмелях легче было схватить рыбу или краба.
– Ах, проглоти вас акула! – злился Новицкий. – Вот-вот ночь на дворе, а нигде нет места для стоянки.
– Нет у нас больше времени на поиски, – сказал Смуга. – Придется провести ночь на реке,
– В темноте разобьем лодку, как пить дать! – забеспокоился Новицкий.
– О том, чтобы плыть, нечего и думать! Переночуем в лодке у берега под защитой нависающих крон.
– Только бы крокодилы или анаконды не решили нами закусить, – заворчал Новицкий. – Наша лодка для них что скорлупка. Аж страх берет, как смотрю в их открытые пасти!
– Верно говоришь, капитан. Из-за крокодилов и анаконд индейцы никогда не ночуют в лодках. Но у нас нет выбора, будем дежурить по очереди. Пока еще светло, подойди поближе к левому берегу.
– Давай вон туда, там вроде поменьше отмелей с этими тварями.
Откладывать ночлег дальше было никак нельзя. Солнце посылало на джунгли розовые лучи. В любую минуту могла настать ночь, и Новицкий короткими, сильными ударами весла направил лодку к берегу. Вскоре они вплыли под склоненные над рекой кроны деревьев. Из объял полумрак. Развесистые кроны склонялись иногда так низко, что им приходилось чуть ли не ложиться на дно лодки, проходя под ними. Душный воздух был пропитан гнилостной вонью.
Прибрежные течения не были такими быстрыми.
Смуга отложил весло и высматривал место для ночной стоянки, но вдруг резко снова схватился за весло и вместе с Новицким живо толкнул лодку вперед.
– К чертям собачьим, чем это так завоняло? – рявкнул Новицкий, с отвращением отворачиваясь от берега.
– Где-то здесь валяется крокодилья падаль, – неохотно объяснил Смуга.
– Да ведь воняет-то мускусом! – возразил Новицкий.
– Ну вот потому и говорю, что то гниет крокодил, – подтвердил Смуга, – у этой твари железы выделяют сильный мускусный запах.
– Черт, а я об этом забыл. Тошно мне от этой вони, глотнуть бы сейчас ямайского рома. Хоть бы Томек не забыл о нем.
Вскоре они остановились под склоненным над водой раскидистым деревом.
– Приставай, капитан!
Новицкий привязал нос и корму лодки канатами к кронам деревьев, тщательно проверил, быстро ли развяжутся затянутые им узлы, если вдруг потребуется тут же отплыть, наконец удовлетворенный, уселся в лодке. Положил штуцер справа от себя, приготовил кольт, внимательно огляделся кругом. Только лишь уверившись, что в памяти его четко отложилась топография окрестностей, Новицкий приступил к вяленой рыбе, скупо выложенной перед ним рукой Смуги.
Птицы исчезли. Небо на закате становилось все темней. Все голоса в джунглях умолкли, наступила предвечерняя тишина. И вскоре, как будто кто-то выключил солнце, настала субтропическая ночь.
Смуга и Новицкий, до предела вымотанные ночным походом по тропическому лесу и дневной борьбой с быстрым течением полноводной реки, неподвижно и молча сидели в лодке. Новицкий, борясь с подступающей сонливостью, раздвинул свисающие над ним ветви раскидистого дерева, устремил взгляд в усеянное звездами небо. На бледном серебристом фоне, подобно длинной ленте, вился Млечный Путь, а на его краю горело самое известное созвездие южного неба – Южный Крест. Из-за черной кромки леса как раз выплывала луна. В ее серебристом свете все выглядело иначе, чем днем, сказочным, таинственным. Джунгли, умолкшие под полуденным зноем, начинали ночную жизнь. Из дебрей доносились шелесты, ворчание, свист, жалобные стоны, тревожные вскрики и трепетание крыльев. У берега отзывались большие лягушки [29], голос их напоминал посвистывание.
Заглядевшийся в небо Новицкий вздрогнул и тут же забыл о звездах, сон как рукой сняло. Высоко над ним прозвучало продолжительное насмешливое хихиканье какой-то ночной птицы. Одновременно рядом, на берегу, раздалось какое-то всполошенное кудахтанье, ворчание, а все заглушил мощный рык, как бы сплетавшийся из самых разных ужасных голосов. Зашелестела прибрежная чаща, затем послышался плеск воды, как будто кто-то тяжелый неуклюже плюхнулся в воду.
– Это кайманы дерутся из-за добычи, – прошептал Смуга. – Наверно, поедают ту смердящую падаль.
– Их там целая стая, слыхать и старых, и молодых [30], – тоже шепотом отозвался Новицкий.
– Посидим тихо, чтобы они нас не обнаружили.
Они умолкли и напряженно прислушивались. Вообще-то крокодилы довольно трусливы, и только в определенных обстоятельствах становятся опасными для людей. Положение могло бы крайне осложниться, если бы они перевернули или разбили лодку. По не слишком толстым ветвям нельзя было забраться на дерево, непроходимая чаща на берегу гремела загадочными голосами. Потеря лодки означала бы полный крах побега. Даже такие решившиеся на все смельчаки не смогли бы пешком продраться по джунглям на условленную встречу у боливийской границы.
Друзья прекрасно сознавали, в каком опасном положении они находятся, потому бодрствовали, вслушиваясь в лесные звуки. Становилось заметно холоднее, за дневным зноем следовала холодная ночь. Пока ничего необычного не происходило, лишь тучи зудящих комаров окружали лодку и безжалостно кусали неподвижно сидящих в ней Смугу и Новицкого. Вдруг нечто шершавое мощно толкнуло лодку, которая сильно накренилась на правый борт. Новицкий со Смугой моментально отклонились к другому борту, чтобы уравновесить наклон. Один за другим о лодку ударялись костяные панцири крокодилов, подталкивая и раскачивая ее. Было во всем этом что-то жуткое – прожорливые бестии проплывали совершенно бесшумно, о том, что они здесь, свидетельствовали лишь опасные толчки лодки да глухое шуршание трущихся о борт чудовищных, бронированных тел. Наконец крокодилы оставили лодку в покое.
Было холодно, однако Новицкий вытер пот со лба, глубоко вдохнул воздух. Но едва он глянул на реку, увидел поблизости поблескивающие тусклым огнем глаза крокодилов. Хитрые твари, оказывается, никуда не ушли.
– Ян, видишь? – прошептал он.
– Вижу! – тоже шепотом ответил Смуга. – Они от добычи так легко не откажутся. Только бы не пытались проплыть под лодкой.
– Перевернут ее, и нам конец! – проговорил Новицкий. – Будем сидеть тихо, может они нас оставят. Поспи, Янек, а я покараулю.
– Ладно, я тебя скоро сменю.
Новицкий не сводил глаз с воды. Время от времени еще вспыхивали тусклые огоньки, но крокодилы уже не подплывали слишком близко. Короткая субтропическая ночь тянулась для Новицкого бесконечно, но согнувшегося в три погибели Смугу он не будил. Все-таки тому этот побег дался еще тяжелей. Что-то теперь поделывает Томек. Новицкий не сомневался, что его любимец непременно поспешит им на помощь. На такого друга можно положиться! Ему припомнились разные совместные приключения. Одновременно Новицкий, не переставая, наблюдал за прибрежной чащей. В ней горели сотни фосфоресцирующих разноцветных огоньков. Были то американские светлячки [31].
Они напомнили Новицкому время, когда они вместе с Томеком искали пропавшего Смугу. Тогда Томек по вечерам составлял карту исследованных окрестностей, а Салли и Нэнси ловили для него светлячков и сажали их в банку. Пять-шесть пойманных жучков давали столько света какого-то металлического оттенка, что и после наступления темноты Томек имел возможность работать над картой.
Новицкий похвалил тогда Томека за изобретательность, но тот в ответ объяснил, что использовать светлячков надумал вовсе не он. Один исследователь Южной Америки рассказывал ему, что некоторые индейцы ловили этих насекомых и пользовались ими как фонарем, а индианки при их свете вечерами шили, а также украшали себя, накидывая на головы сеточки со светляками.
Мерзкие крики и наводящий ужас вой оторвал Новицкого от приятных размышлений. Смуга тоже разом проснулся и с упреком в голосе спросил:
– Почему ты позволил мне так долго спать? Я ведь должен был тебя сменить.
– Как тут заснешь, когда те твари рядом прячутся, – объяснил Новицкий, – только никогда еще это страшное вытье не доставляло мне такую радость, как сейчас. Этот обезьяний будильник означает рассвет.
– Верно, капитан. Не очень-то приятная ночка нам досталась, – согласился Смуга.
Обрадованные, они смотрели на восток, где темное небо наливалось красным. В прибрежных зарослях раздавался щебет птиц, а к раздирающим голосам ревунов присоединились крики попугаев и монотонное пение цикад.
– Отвязывай лодку, капитан, и в путь! – велел Смуга.
– Да, пора, пора!
Через минуту они уже плыли посередине реки, еще покрытой легким туманом. Вскоре на серо-зеленом фоне неба появились над водой «каркающие» цапли и крикливые попугаи. Проведшие всю ночь в одуряющих прибрежных испарениях, Смуга с Новицким теперь имели возможность вздохнуть полной грудью. Их окружали не поддающиеся точному определению, но весьма приятные ароматы, присущие утру в субтропиках. Туман быстро рассеивался, солнце все выше подымалось над лесом. На кое-где виднеющихся пляжах грелись крокодилы и гигантские черепахи, серебрились цапли, фламинго тяжело подымались к воздух. У берегов забавлялись водные курочки и дикие утки.
Новицкий энергично орудовал веслом. Управляя лодкой, он частенько поглядывал назад, нет ли погони, его немало мучал голод, поэтому он с вожделением поглядывал на черепах, разлегшихся на песке. Они напоминали ему о его любимой яичнице.
– Янек! – не выдержал он наконец, – может, остановимся, поищем черепашьих яиц?
– Ты читаешь мои мысли, капитан, – поддержал его Смуга. – Только рано нам еще останавливаться. Если кампы за нами гонятся, то наверняка уже наступают нам на пятки. Противостоять им будет нелегко, у них карабины. Я же сам учил их ими пользоваться, и они оказались понятливыми учениками.
– Ну, дорого бы им пришлось заплатить за наши жизни. У нас есть двести патронов.
– Если бы хоть один кампа погиб от нашей руки, они бы гнались за нами, пока не отомстили.
– Это уж само собой, – согласился Новицкий. – А я тебе вот что скажу – не хочу я, чтобы дошло до драки. Кампы ведь нам ничего плохого не сделали, они такие, какими их природа сделала, что с них возьмешь.
– Некоторые тебе даже очень нравились, – произнес Смуга, поглядывая на опечаленного друга.
– Чистая правда! К дохлым акулам! Мы между молотом и наковальней… Перед нами Тасулинчи, а за нами его дружки. А, может, погоня отправилась той дорогой, которой бежал Томек?
– Скорее всего, ищут нас одновременно в разных направлениях, – заметил Смуга.
– Да, придется с этим считаться, – вздохнул Новицкий. – Как думаешь, Янек, далеко еще до Укаяли?
– Из слов Агуа следует, что из убежища кампов можно добраться до Укаяли за три дня. Один день уже прошел, сегодня второй день, так что завтра-послезавтра мы должны там быть и переправиться на правый берег.
– Ну, так быстрее за весла! – выкрикнул Новицкий.
Они гребли, не переводя дыхания, не обращая внимания на грызущий их голод. Не остановились и тогда, когда солнце стояло в зените, лишь поплыли немного поближе к берегу, с которого свисали раскидистые кроны деревьев, защищавшие от палящих лучей солнца. Пролившийся после полудня кратковременный дождь им не помешал, только Новицкий все озабоченнее поглядывал на небо. Наконец, уже крайне обеспокоенный, он позвал:
Смуга с Новицким все чаще поглядывали на высокие, крутые берега, покрытые непроходимой чащей, высматривая себе место для ночлега. Но оба берега по-прежнему казались совершенно неприступными. Временами, правда, среди кручин выглядывали узкие полоски маленьких песчаных пляжей, но уж слишком они бросались в глаза, да к тому же именно на них, подобно высохшим деревьям, вылеживались крокодилы [28]с широко разверстыми пастями. Одни только стремительные птицы осмеливались временами проскользнуть между громадными тварями, на отмелях легче было схватить рыбу или краба.
– Ах, проглоти вас акула! – злился Новицкий. – Вот-вот ночь на дворе, а нигде нет места для стоянки.
– Нет у нас больше времени на поиски, – сказал Смуга. – Придется провести ночь на реке,
– В темноте разобьем лодку, как пить дать! – забеспокоился Новицкий.
– О том, чтобы плыть, нечего и думать! Переночуем в лодке у берега под защитой нависающих крон.
– Только бы крокодилы или анаконды не решили нами закусить, – заворчал Новицкий. – Наша лодка для них что скорлупка. Аж страх берет, как смотрю в их открытые пасти!
– Верно говоришь, капитан. Из-за крокодилов и анаконд индейцы никогда не ночуют в лодках. Но у нас нет выбора, будем дежурить по очереди. Пока еще светло, подойди поближе к левому берегу.
– Давай вон туда, там вроде поменьше отмелей с этими тварями.
Откладывать ночлег дальше было никак нельзя. Солнце посылало на джунгли розовые лучи. В любую минуту могла настать ночь, и Новицкий короткими, сильными ударами весла направил лодку к берегу. Вскоре они вплыли под склоненные над рекой кроны деревьев. Из объял полумрак. Развесистые кроны склонялись иногда так низко, что им приходилось чуть ли не ложиться на дно лодки, проходя под ними. Душный воздух был пропитан гнилостной вонью.
Прибрежные течения не были такими быстрыми.
Смуга отложил весло и высматривал место для ночной стоянки, но вдруг резко снова схватился за весло и вместе с Новицким живо толкнул лодку вперед.
– К чертям собачьим, чем это так завоняло? – рявкнул Новицкий, с отвращением отворачиваясь от берега.
– Где-то здесь валяется крокодилья падаль, – неохотно объяснил Смуга.
– Да ведь воняет-то мускусом! – возразил Новицкий.
– Ну вот потому и говорю, что то гниет крокодил, – подтвердил Смуга, – у этой твари железы выделяют сильный мускусный запах.
– Черт, а я об этом забыл. Тошно мне от этой вони, глотнуть бы сейчас ямайского рома. Хоть бы Томек не забыл о нем.
Вскоре они остановились под склоненным над водой раскидистым деревом.
– Приставай, капитан!
Новицкий привязал нос и корму лодки канатами к кронам деревьев, тщательно проверил, быстро ли развяжутся затянутые им узлы, если вдруг потребуется тут же отплыть, наконец удовлетворенный, уселся в лодке. Положил штуцер справа от себя, приготовил кольт, внимательно огляделся кругом. Только лишь уверившись, что в памяти его четко отложилась топография окрестностей, Новицкий приступил к вяленой рыбе, скупо выложенной перед ним рукой Смуги.
Птицы исчезли. Небо на закате становилось все темней. Все голоса в джунглях умолкли, наступила предвечерняя тишина. И вскоре, как будто кто-то выключил солнце, настала субтропическая ночь.
Смуга и Новицкий, до предела вымотанные ночным походом по тропическому лесу и дневной борьбой с быстрым течением полноводной реки, неподвижно и молча сидели в лодке. Новицкий, борясь с подступающей сонливостью, раздвинул свисающие над ним ветви раскидистого дерева, устремил взгляд в усеянное звездами небо. На бледном серебристом фоне, подобно длинной ленте, вился Млечный Путь, а на его краю горело самое известное созвездие южного неба – Южный Крест. Из-за черной кромки леса как раз выплывала луна. В ее серебристом свете все выглядело иначе, чем днем, сказочным, таинственным. Джунгли, умолкшие под полуденным зноем, начинали ночную жизнь. Из дебрей доносились шелесты, ворчание, свист, жалобные стоны, тревожные вскрики и трепетание крыльев. У берега отзывались большие лягушки [29], голос их напоминал посвистывание.
Заглядевшийся в небо Новицкий вздрогнул и тут же забыл о звездах, сон как рукой сняло. Высоко над ним прозвучало продолжительное насмешливое хихиканье какой-то ночной птицы. Одновременно рядом, на берегу, раздалось какое-то всполошенное кудахтанье, ворчание, а все заглушил мощный рык, как бы сплетавшийся из самых разных ужасных голосов. Зашелестела прибрежная чаща, затем послышался плеск воды, как будто кто-то тяжелый неуклюже плюхнулся в воду.
– Это кайманы дерутся из-за добычи, – прошептал Смуга. – Наверно, поедают ту смердящую падаль.
– Их там целая стая, слыхать и старых, и молодых [30], – тоже шепотом отозвался Новицкий.
– Посидим тихо, чтобы они нас не обнаружили.
Они умолкли и напряженно прислушивались. Вообще-то крокодилы довольно трусливы, и только в определенных обстоятельствах становятся опасными для людей. Положение могло бы крайне осложниться, если бы они перевернули или разбили лодку. По не слишком толстым ветвям нельзя было забраться на дерево, непроходимая чаща на берегу гремела загадочными голосами. Потеря лодки означала бы полный крах побега. Даже такие решившиеся на все смельчаки не смогли бы пешком продраться по джунглям на условленную встречу у боливийской границы.
Друзья прекрасно сознавали, в каком опасном положении они находятся, потому бодрствовали, вслушиваясь в лесные звуки. Становилось заметно холоднее, за дневным зноем следовала холодная ночь. Пока ничего необычного не происходило, лишь тучи зудящих комаров окружали лодку и безжалостно кусали неподвижно сидящих в ней Смугу и Новицкого. Вдруг нечто шершавое мощно толкнуло лодку, которая сильно накренилась на правый борт. Новицкий со Смугой моментально отклонились к другому борту, чтобы уравновесить наклон. Один за другим о лодку ударялись костяные панцири крокодилов, подталкивая и раскачивая ее. Было во всем этом что-то жуткое – прожорливые бестии проплывали совершенно бесшумно, о том, что они здесь, свидетельствовали лишь опасные толчки лодки да глухое шуршание трущихся о борт чудовищных, бронированных тел. Наконец крокодилы оставили лодку в покое.
Было холодно, однако Новицкий вытер пот со лба, глубоко вдохнул воздух. Но едва он глянул на реку, увидел поблизости поблескивающие тусклым огнем глаза крокодилов. Хитрые твари, оказывается, никуда не ушли.
– Ян, видишь? – прошептал он.
– Вижу! – тоже шепотом ответил Смуга. – Они от добычи так легко не откажутся. Только бы не пытались проплыть под лодкой.
– Перевернут ее, и нам конец! – проговорил Новицкий. – Будем сидеть тихо, может они нас оставят. Поспи, Янек, а я покараулю.
– Ладно, я тебя скоро сменю.
Новицкий не сводил глаз с воды. Время от времени еще вспыхивали тусклые огоньки, но крокодилы уже не подплывали слишком близко. Короткая субтропическая ночь тянулась для Новицкого бесконечно, но согнувшегося в три погибели Смугу он не будил. Все-таки тому этот побег дался еще тяжелей. Что-то теперь поделывает Томек. Новицкий не сомневался, что его любимец непременно поспешит им на помощь. На такого друга можно положиться! Ему припомнились разные совместные приключения. Одновременно Новицкий, не переставая, наблюдал за прибрежной чащей. В ней горели сотни фосфоресцирующих разноцветных огоньков. Были то американские светлячки [31].
Они напомнили Новицкому время, когда они вместе с Томеком искали пропавшего Смугу. Тогда Томек по вечерам составлял карту исследованных окрестностей, а Салли и Нэнси ловили для него светлячков и сажали их в банку. Пять-шесть пойманных жучков давали столько света какого-то металлического оттенка, что и после наступления темноты Томек имел возможность работать над картой.
Новицкий похвалил тогда Томека за изобретательность, но тот в ответ объяснил, что использовать светлячков надумал вовсе не он. Один исследователь Южной Америки рассказывал ему, что некоторые индейцы ловили этих насекомых и пользовались ими как фонарем, а индианки при их свете вечерами шили, а также украшали себя, накидывая на головы сеточки со светляками.
Мерзкие крики и наводящий ужас вой оторвал Новицкого от приятных размышлений. Смуга тоже разом проснулся и с упреком в голосе спросил:
– Почему ты позволил мне так долго спать? Я ведь должен был тебя сменить.
– Как тут заснешь, когда те твари рядом прячутся, – объяснил Новицкий, – только никогда еще это страшное вытье не доставляло мне такую радость, как сейчас. Этот обезьяний будильник означает рассвет.
– Верно, капитан. Не очень-то приятная ночка нам досталась, – согласился Смуга.
Обрадованные, они смотрели на восток, где темное небо наливалось красным. В прибрежных зарослях раздавался щебет птиц, а к раздирающим голосам ревунов присоединились крики попугаев и монотонное пение цикад.
– Отвязывай лодку, капитан, и в путь! – велел Смуга.
– Да, пора, пора!
Через минуту они уже плыли посередине реки, еще покрытой легким туманом. Вскоре на серо-зеленом фоне неба появились над водой «каркающие» цапли и крикливые попугаи. Проведшие всю ночь в одуряющих прибрежных испарениях, Смуга с Новицким теперь имели возможность вздохнуть полной грудью. Их окружали не поддающиеся точному определению, но весьма приятные ароматы, присущие утру в субтропиках. Туман быстро рассеивался, солнце все выше подымалось над лесом. На кое-где виднеющихся пляжах грелись крокодилы и гигантские черепахи, серебрились цапли, фламинго тяжело подымались к воздух. У берегов забавлялись водные курочки и дикие утки.
Новицкий энергично орудовал веслом. Управляя лодкой, он частенько поглядывал назад, нет ли погони, его немало мучал голод, поэтому он с вожделением поглядывал на черепах, разлегшихся на песке. Они напоминали ему о его любимой яичнице.
– Янек! – не выдержал он наконец, – может, остановимся, поищем черепашьих яиц?
– Ты читаешь мои мысли, капитан, – поддержал его Смуга. – Только рано нам еще останавливаться. Если кампы за нами гонятся, то наверняка уже наступают нам на пятки. Противостоять им будет нелегко, у них карабины. Я же сам учил их ими пользоваться, и они оказались понятливыми учениками.
– Ну, дорого бы им пришлось заплатить за наши жизни. У нас есть двести патронов.
– Если бы хоть один кампа погиб от нашей руки, они бы гнались за нами, пока не отомстили.
– Это уж само собой, – согласился Новицкий. – А я тебе вот что скажу – не хочу я, чтобы дошло до драки. Кампы ведь нам ничего плохого не сделали, они такие, какими их природа сделала, что с них возьмешь.
– Некоторые тебе даже очень нравились, – произнес Смуга, поглядывая на опечаленного друга.
– Чистая правда! К дохлым акулам! Мы между молотом и наковальней… Перед нами Тасулинчи, а за нами его дружки. А, может, погоня отправилась той дорогой, которой бежал Томек?
– Скорее всего, ищут нас одновременно в разных направлениях, – заметил Смуга.
– Да, придется с этим считаться, – вздохнул Новицкий. – Как думаешь, Янек, далеко еще до Укаяли?
– Из слов Агуа следует, что из убежища кампов можно добраться до Укаяли за три дня. Один день уже прошел, сегодня второй день, так что завтра-послезавтра мы должны там быть и переправиться на правый берег.
– Ну, так быстрее за весла! – выкрикнул Новицкий.
Они гребли, не переводя дыхания, не обращая внимания на грызущий их голод. Не остановились и тогда, когда солнце стояло в зените, лишь поплыли немного поближе к берегу, с которого свисали раскидистые кроны деревьев, защищавшие от палящих лучей солнца. Пролившийся после полудня кратковременный дождь им не помешал, только Новицкий все озабоченнее поглядывал на небо. Наконец, уже крайне обеспокоенный, он позвал: