Страница:
перевозке одной из партий были утеряны накладные, в результате чего груз
приняли под опись, и не вдаваясь в детали, отправили всю партию ни больше ни
меньше как на мебельный склад военного округа. К чему это недоразумение
привело, мы скоро с тобой увидим, дорогой читатель.
А теперь, мой милый читатель, давай с тобой перенесемся из лаборатории
и мебельного склада на сцену театра оперы и балета, где с большим блеском
выступал кадровый офицер советской армии. Офицер в обтягивающем
бледно-розовом трико бегал по сцене на цыпочках и совершал виртуозные
пируэты, па и фуетэ. Никто этому не препятствовал, потому что сей офицер
служил в ансамбле песни и пляски Советской Армии. То есть, он был артист.
Точнее - танцор. Еще точнее - всемирно известный танцор. Офицера-танцора
звали Халиван Хутебеевич Набздиев. В войсках офицер-танцор был более
известен под именем Хуйливам Хуйтебеевич. Впрочем, это не сильно огорчало
офицера-танцора. Гораздо больше его огорчала собственная неблагозвучная
фамилия, которая звучала вполне благозвучно и даже мелодично на его родном
чургун-кулбакском языке. Впрочем, само понятие "фамилия" не имеет смысла в
чургун-кулбакских традициях. Родители назвали будущего советского офицера
именем Халиван, по прадеду. А его полное чургун-кулбакское имя звучало так:
Халиван Хуйтуп-Куюм Набзди бен Хутебей, где имя Набзди было родовым именем.
Советская паспортная система лихо сделала из Набзди Набздиева, также как из
Магомая она сделала Магомаева, из Муртазы - Муртазова, а из фон Каста -
Фонкаста. И то сказать, если из имени Насрулла легко получается фамилия
Насруллин, то чего уж там церемониться с Набздиевым - все один к одному...
Сменить фамилию советскому офицеру сложно, почти невозможно - ведь
необходимо отразить смену фамилии во всех документах. Поэтому всемирно
знаменитый офицер-танцор Набздиев нашел выход. Он добавил к своей
неблагозвучной чургун-кулбакской фамилии благозвучный сценический псевдоним
и стал называть себя Душинским. Впрочем, чургун-кулбакская фамилия не
захотела просто так уступить место новой и осталась служить своему хозяину,
как верная собака, как он ни старался прогнать ее прочь пинками. На афишах
военного танцора прочно обосновалась двойная фамилия Набздиев-Душинский. Вот
под этой двойной фамилией он и завоевал всемирную славу великого танцора.
Женщины всего мира млели при одном упоминании этой фамилии, а когда в городе
появлялись афиши, возвещающие о предстоящих гастролях, они томно закатывали
глаза, приходили в состояние, близкое к невменяемости, и со всех ног
бросались покупать билеты.
Впрочем, влюбленные девушки и женщины не имели абсолютно никакого шанса
на взаимность чувств, даже чисто гипотетического. А вот лица мужского пола
такие шансы вполне имени. Как вы уже догадались, помимо необычного
чургун-кулбакского имени, Халиван Хутебеевич имел также нетрадиционную
сексуальную ориентацию. Он был, как выражаются американцы, любящие краткие
слова, гэй. Или говоря более привычным языком, педераст. Одним словом,
гомосексуалист. Танцор-гомосексуалист Набздиев обожал хорошенькие юношеские
и мужские попки. Он просто охотился за ними, где бы он ни был. Крепкие
мускулистые попки накачанных мальчиков, нежные попки юношей-трансвеститов,
носящих женские платья, белые попки, черные попки, попки шоколадного
цвета... Наш нежный герой обожал гладить эти попки руками, ласкать их и
целовать, массировать слюнявыми пальчиками задний проход, впиваясь все
глубже, раскрывая все шире, и потом осторожно раздвинуть ягодицы и...
Впрочем, наш герой сам обладал замечательно красивой задницей и с большой
готовностью подставлял ее для подобных же манипуляций. У Халивана
Хутебеевича была одна сокровенная мечта: совершить высший акт любви с
собственной попкой. Он очень любил рассматривать в зеркало свой зад, обожал
гладить и массировать свою попку, но дотянуться до нее, чтобы поцеловать, а
уж тем более... нет! Безусловно, мечта великого танцора была обречена
остаться всего лишь мечтой...
А у тебя, дорогой читатель, есть сокровенная мечта? Есть ли у тебя
зеркало, в котором ты видишь свои мечты, свои волшебные сны? Просыпаешься ли
ты когда нибудь от непонятных подступающих слез, от ощущения, что жизнь твоя
проходит мимо, и мечта твоя навсегда останется несбыточной мечтой? Если да,
то я поздравляю тебя, мой милый читатель. Ты - хороший человек, и поэтому
мечта твоя никогда не осуществится. Но жизнь твоя не проходит мимо, и эти
слезы по ночам - они не зря. Проходит жизнь мимо у того, у кого нет мечты,
или у того, чьи мечты осуществляются всякий раз легко и без боли. Ну что
теперь поделать, если ты выдумываешь себе таинственное зеркало, где
проецируются твои туманные мечты, и смотришь в это зеркало украдкой,
уголочком глаза, чтобы не спугнуть таинственных химер, которые дразнят твое
воображение, и это зеркало служит тебе верой и правдой. И оно будет тебе
служить, мой дорогой читатель, до того самого момента, когда ты потеряешь
терпение, повернешься к зеркалу своей мечты конкретно и грубо, и без
стеснения взглянешь негнущимся взглядом в глубину туманного зазеркалья...
Никогда не делай этого, мой милый читатель, если не хочешь обнаружить там
ж... гм... даже не знаю, как и продолжить. Одним словом, мой милый читатель,
грубая и жестокая реальность еще не убивает романтизма и очарования жизнью.
Убить его можешь только ты сам. Не убивай его, я очень тебя об этом прошу.
Обращайся бережно с зеркалом своей мечты и никогда не смотри в него трезво,
расчетливо и цинично, если не хочешь, чтобы это зеркало сыграло с тобой
нехорошую шутку.
Генералы бывают разные. Бывают боевые генералы, закаленные в сражениях.
Бывают коверные генералы, которые никогда сражений не видели, и ходят только
по коврам военного министерства и Генерального штаба. Бывают также
подковерные генералы, которые плетут интриги и убирают со своего пути
конкурентов руками своих коллег. Бывают также свадебные генералы. Но
генерал, о котором я поведу рассказ, не был свадебным генералом. Скорее он
был похоронным генералом, так как в его ведение входил расчет общих боевых
потерь в войсках и человеческих потерь среди гражданского населения в случае
различных видов глобальных и местных конфликтов. Сей бравый вояка отличался
громким командным голосом и исключительно гадким, скверным, нетерпимым
характером. Фамилия этого генерала была Громыхайлов, по видимому из-за
особенностей его голосовых связок и манеры говорить. Генерал Громыхайлов не
говорил, а лаял, вернее гавкал, как кавказская овчарка - гулко и басовито, и
почти всегда злобно. Звали генерала Михаил Михайлович. Обычно людей с таким
именем величают "Михал Михалыч". Но в Генеральном штабе генерал-майора
Громыхайлова никто так не звал - ни в глаза, ни за глаза. Скажу всем
читателям по секрету: подчиненные офицеры за глаза звали своего начальника
Громыхуйлов, а также для разнообразия "Михуил Громыхуйлович". В глаза же они
обращались к нему по званию "товарищ генерал-майор", согласно уставу.
Генерал-майор был вдовцом, а детей у него не было, и посему он проживал
совершенно один в огромной генеральской квартире. Жена генерал-майора умерла
лет десять назад, замученная и запиленная своим невыносимым супругом.
Последний никогда не испытывал ни раскаяния ни сожаления по этому поводу.
Смерть жены он отнес на счет боевых потерь в стане противника, так как
относился к супруге с непримиримой ненавистью, и за все десять лет после ее
смерти ни разу не побывал на ее могиле. Вот такой это был человек - лишенный
романтизма, любви, даже простой потребности в обычной человеческой
привязанности. И все же, как ни странно, у генерал-майора Громыхайлова тоже
была мечта. Генерал-майору очень хотелось, чтобы однажды ему сказали:
"Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза!" и взяли при этом под
козырек не одной, а обеими руками. Генерал-майор почему-то считал, что
отдача чести только одной рукой - это явное кривление душой. Одна рука
взлетает к козырьку, а другая висит вдоль тела, как сосиска. Никуда это не
годится. Конечно же, к козырьку должны взлетать обе руки: вот тут никакой
двусмысленности нет, и видно что честь отдается с усердием и без остатка -
вся что есть в наличии.
Обоих вышеописанных офицеров, столь разных по характеру, званию и роду
службы, объединяло не только то, что у каждого из них была заветная мечта, а
и еще одно гораздо более тривиальное обстоятельство. Оба они по странному
совпадению решили прикупить себе мебели, которую они заказали на складе, и в
числе прочего оба заказали себе зеркало на подставке. В один прекрасный день
к дому каждого из них подкатил фургон защитного цвета с военными номерами, и
солдаты быстро перетаскали мебель из фургона в квартиру. Я думаю, ты, мой
читатель, уже успел догадаться, что у обоих офицеров кое-какая мебель
оказалось не без подвоха. Ну конечно же, это было пресловутое зеркало!
Вот тут-то и начали происходить вещи, которые, без сомнения, покажутся
тебе, дорогой читатель, самыми удивительными в моем повествовании. В
квартире генерал-майора Громыхайлова зеркало установили в полутемной
прихожей, в дальнем от входной двери углу. В приборе, установленом в
стационарное положение, автоматически подключились атомные батареи, и прибор
пришел в рабочее состояние. В этом состоянии и застал его генерал-майор,
вернувшись вечером со службы. Генерал разделся и прошел посмотреть, хорошо
ли расставили новую мебель. Неожиданно в зеркале показалась толстая
солдатская рожа с отвислыми мясистыми щеками, которая уставилась на
генерал-майора и лихо гаркнула: "Здравия желаю, товарищ Маршал Советского
Союза!", после чего отдала честь обеими руками, с усердием взметнув их к
козырьку.
Ну что, дорогой читатель, ты уже догадался, кто именно приветствовал
генерала из глубины необыкновенного зеркала? И разумеется, ты не веришь,
чтобы такое могло случиться. Что ж, бывает. Я и сам не сразу поверил
очевидным фактам, даже после тщательного знакомства с ними, и проверки
каждого документа и каждого свидетельства на подлинность. Действительно,
трудно себе представить, чтобы у генеральской жопы вдруг откуда-то
прорезался голос. Мало того, трудно представить себе, чтобы жопа стала
приветствовать своего хозяина вопреки Уставу - ведь кто-кто, а уж она-то
отлично знала, что ее хозяин вовсе никакой не Маршал Советского Союза, а
всего лишь генерал-майор. Между тем, генерал-майор пришел в совершенный
восторг от неожиданного и полного исполнения своего желания, причем до такой
степени, что ему и в голову не пришло поинтересоваться причиной этого
явления. Более того, пройдясь гоголем перед зеркалом раз десять, он стал
воспринимать происходящее как должное. А об основной функции зеркала - то
есть отражать лицо хозяина и прочие части его тела - генерал даже и не
вспомнил, да и впоследствии не вспоминал.
Возникает, конечно, еще один вопрос: откуда бы это у генеральской жопы
взялись две руки, которые она прикладывала к козырьку. Более того,
непонятно, откуда на жопе взялся сам козырек. Что ж тут поделать: во всей
этой истории гораздо больше вопросов, чем ответов. Во всяком случае,
нечаянный эксперимент, поставленный благодаря обычному армейскому
головотяпству, показал, каким образом может проявляться эффект Заебека в
условиях двойного синфазного пьезоэлектрического резонанса в мирное время. И
надо сказать, эффект в этом случае превзошел все ожидания. Прежде всего,
удалось установить, что генеральская жопа прописалась в зеркале постоянно,
то есть в отсутствие генерала она никуда из зеркала не исчезала. По
прошествии некоторого времени жопа даже стала вылезать из зеркала в
отсутствие хозяина и наводить в доме порядок: пылесосить ковры, мыть полы,
драить ванну и унитаз. Предвижу, мой милый читатель, твой вопрос: "А
зачем?". Ответ на него простой: ведь мы уже выяснили с тобой, что именно
жопа является источником альтруизма и просто не может его не проявлять.
Один раз генеральская жопа забралась на кухню и сварила там
замечательный борщ, который генерал-майор мигом уплел, не поинтересовавшись
тем, откуда он взялся и кого следует поблагодарить. Наработавшись, жопа
забиралась обратно в зеркало и с нетерпением ждала хозяина, а дождавшись,
приветствовала его с большим энтузиазмом. Дело дошло до того, что через пару
месяцев после появления в доме новой мебели, генерал-майор почувствовал себя
почти счастливым, чего с ним отродясь не бывало. Брюзгливая и злобная
гримаса на его лице стала постепенно разглаживаться. Единственно, чего
генерал-майор не мог понять, это отчего у него по ночам ноют ягодицы.
Понятное дело, ныли они от того, что в течение дня его второе "я" из
зазеркалья занималось физическим трудом, как и положено заправскому денщику,
но генерал об этом, конечно, знать не мог, как не мог он ничего знать про
эффект Заебека, и тем более, про двойной синфазный пьезоэлектрический
резонанс.
Вообще, наука и практика соприкасаются друг с другом таким удивительным
образом, что вся сумма знаний известна только тому, чье имя не принято
призносить вслух, и только он один может знать, у кого и в связи с каким
научным открытием болит голова или что-нибудь еще, как в нашем случае. Когда
научно-техническая революция внедряет в повседневную практику что-то новое,
почти никто не задается вопросом, какая часть тела от этого может заболеть.
Да и по прошествии времени, после того как первоначальный энтузиазм уже
поутих, и боль в определенных местах налицо, никто не предпринимает
радикальных действий, если только боль можно худо-бедно терпеть. И только
когда боль принимает повсеместный и совершенно нестерпимый характер,
начинаются поиски причины. Но и в этом случае нет никакой гарантии, что
причину устранят, потому что слишком много всего на ней уже завязано: одни
эту причину производят и продают, другие делают вид, что устраняют наносимый
этой причиной вред - то есть тоже что-то продают. И в результате все при
деле. И если взять и уничтожить причину, то куда девать всю эту прорву
народа, которая останется без работы? Ведь это - социальный взрыв, то есть,
крайне опасная вещь, и поэтому ни один политик не отважится устранить такую
причину. Вот поэтому в нашем странно устроенном обществе такого рода боль
предпочитают терпеть, и терпят до последней крайности, то есть - пока жопа
не отвалится. И самое печальное в этом то, что это - единственно возможный
для общества способ движения вперед.
И нельзя не двигаться вперед, потому что нельзя стоять на месте.
Попробуй только общество встать на месте - и сразу все покатится - думаете
назад? Увы, даже и не назад, а в гораздо худшую сторону. И никто не сможет
предсказать, что заболит в этом прискорбном случае. Может статься - вообще
живого места не останется. Вот поэтому постоянное движение общества вперед -
это не чье-то сумасбродное желание, а горькая объективная необходимость, не
имеющая решительно никакой альтернативы. Впрочем, ничего удивительного в
этом нет. Ведь мы не знаем не только рецепта получени или достижения
абсолютного блага, но и надежного и достоверного способа избежать
абсолютного зла, которое преследует нас по пятам и кусает за пятки. Мы все
бежим от него, бежим стремглав, очертя голову, и некогда нам остановиться и
подумать, куда, от чего и к чему мы бежим, потому что жизнь наша короткая, а
дорога кривая и скользкая. Мы боимся упасть и разбиться вдребезги. Так что,
пока есть силы бежать, мы продолжаем спасаться бегством - бегством от
собственного несовершенства. Мы бежим изо всех сил, неся его с собой по
нашему стремительному и скорбному пути.
Не бытие может кто-то иметь, а само бытие имеет всех, в том числе и
кого-то.
Между тем, подполковник Пыхтяев вовсю доводил свой прибор до ума. Он
вычислял параметры слежения, сдвиги, поправки к траекториям смещения,
поправки на теорию относительности и кривизну пространства, уточнял критерии
распознавания и поиска объектов слежения и так далее и тому подобное. Все
изменения и поправки немедленно передавались по специальному радиоканалу на
пульты управления каждого прибора, вне зависимости от его местонахождения.
Долетели эти сигналы и до мебельного склада Главного хозяйственного
управления Генштаба, и до двух ничем не примечательных зеркал, стоявших в
квартирах уже известных нам офицеров. Зеркальная поверхность на мгновение
вспыхнула, по ней прошли мягие упругие волны, а затем все успокоилось, и
никто ничего не заметил.
Наш изобретатель задался целью перемещать удаленные объекты в
пространстве с помощью своего прибора. Кроме того, он также рассматривал
возможность физического воздействия на удаленные объекты. Дело осложнялось
тем, что опытный прибор ничего, кроме жопы, показывать не желал. Но если
подойти с умом, можно было использовать и этот эффект. Например, научиться
отыскивать в приборе жопы членов высшего военного командования вражеской
армии, чтобы в самый ответственный момент важного совещания во вражеском
Генеральном штабе произвести диверсию. Представляете себе: вражеский
бригадный генерал или даже, может быть, маршал стоит у карты и показывает на
стрелки, обозначающие направления главного удара, и в этот момент неизвестно
откуда втыкается ему в жопу напильник, по самую рукоятку. Согласитесь, что
очень трудно излагать дальнейший план стратегического наступления, имея в
качестве очевидной помехи прямоугольный напильник с грубой насечкой.
Впрочем, вернемся к другому нашему герою, нежному и ласковому офицеру,
который мечтал соединить орудие любви, находившееся у него, как и положено,
спереди, с предметом своей безответной и неутоленной страсти, находившейся
по противоположную сторону от орудия любви. В жизни великого танцора тоже
произошли значительные перемены. Первой эти перемены обнаружила
домработница, которая вела домашнее хозяйство Халивана Хутебеевича. Это была
дама средних лет, молчаливая, добросовестная и беспредельно преданная. Она
сопровождала великого артиста на гастроли, сдувала пылинки с его костюмов,
заботилась о его багаже, гладила его рубашки, начищала его ботинки, следила,
чтобы нежно и преданно любимое ею божество было вовремя напоено, накормлено
и уложено спать. Одним словом, настоящий ангел-хранитель. Имя у ангела
хранителя было тоже подходящее: Ангелина Аскольдовна. Разумеется, уж
кто-кто, а она знала обо всех слабостях и грешных страстях своего
подопечного во всех деталях, но никогда ни один корреспондент или просто
случайный человек не добился от нее хоть одного слова, которое бы добавило
что-то новое к тому, что уже было в официальных коммюнике. На наглые или
игривые или двусмысленные вопросы она отвечала, что по роду своей службы она
не имеет с этим ничего общего, и потому сказать об этом ничего не может.
Именно благодаря чрезвычайной скрытности и огромному такту этой
удивительной женщины никто не имел ни малейшего шанса узнать, как изменилась
жизнь ее патрона. А жизнь Халивана Хутебеевича изменилась чрезвычайно.
Во-первых, были отменены все гастроли, сокращены репетиции, и симпатичные
юноши совсем перестали посещать этот дом. Халиван Хутебеевич выглядел все
более рассеянным и погруженным в себя, он часто блаженно улыбался счастливой
улыбкой влюбленного, хотя его никто не посещал, и сам он никуда не ездил.
Было ясно, что происходит что-то чрезвычайное. Нельзя сказать, чтобы
Ангелина Аскольдовна была излишне любопытна, но она стала внимательно
прислушиваться к звукам, доносившимся из комнаты Халивана Хутебеевича, в
надежде найти объяснение происходящим переменам.
И довольно скоро Ангелина Аскольдовна обнаружила нечто, что с одной
стороны разъясняло причины столь значительных перемен, но с другой стороны,
только добавило таинственности к происходящему. Впрочем, судите сами.
Затаившись в очередной раз у двери будуара своего патрона, Ангелина
Аскольдовна обратилась в слух. Из-за двери доносились негромкие звуки радио.
Радио бормотало новости и играло классическую музыку. Было слышно, как
Халиван Хутебеевич бреется электробритвой и подпевает радио, которое играло
адажио из сороковой симфонии Моцарта. Побрившись под адажио, Халиван
Хутебеевич залез под душ, который он принимал уже под звуки менуэта. Когда
менуэт уже почти добрался до коды, Ангелина Аскольдовна услышала томные
вздохи. О, она знала наизусть каждый вздох своего божества! И поэтому для
нее было яснее ясного, что в данный момент нежный и чувственный кадровый
офицер орошает отдельные участки своего кожного покрова духами "Ланком" и
при этом томно закатывает глаза и тихонько вибрирует всем телом. Ангелина
Аскольдовна тоже вздохнула и сглотнула слюну. Тем временем вздохи из-за
двери прекратились, и из репродуктора послышался голос дикторши: "А сейчас
прослушайте хор пленных иудеев из оперы Верди "Набукко" в исполнении
московского хора "Свободная Россия".
Сквозь звуки хора Ангелина Аскольдовна различила легкие шаги - Халиван
Хутебеевич вышел из ванны и прошел через комнату - туда, где стояло недавно
купленное большое зеркало на подставке. Ангелина Аскольдовна почему-то
чрезвычайно невзлюбила это зеркало, оно не понравилось ей с самого начала,
как только его привезли. Не понравилось до такой степени, что она даже ни
разу в него не заглянула и не вытерла с него пыль. Впрочем, пыль на него
почему-то совершенно не садилась, видимо вследствие эффекта Заебека. Итак,
Халиван Хутебеевич прошел к зеркалу, остановился и неожиданно произнес самым
сладчайшим и вкрадчивым голосом: "Иди ко мне, моя отрада! Иди ко мне, моя
нежная! Иди ко мне, моя сладкая!" "Здравствуй, любимый мой, радость моя,
единственный мой!" - послышалось в ответ бархатное женское контральто
удивительно приятного, волнующего тембра. В этом голосе была сдерживаемая
страсть, и патетика, и сила, и тревога, и обожание, и просто обворожительная
нежность.
В первый момент Ангелина Аскольдовна изумилась. Она знала все голоса,
которые могли звучать в этой комнате, и среди них никогда не было женских
голосов - не было, и быть не могло. И вдруг - такие перемены. Ангелина
Аскольдовна каким-то образом догадывалась, что наверняка в происходящем
странном повороте событий виновато проклятое заколдованное зеркало. А может
и не только зеркало... Но как? Но почему? И так неожиданно... Ангелина
Аскольдовна судорожно вздохнула и осторожно поменяла позицию, разминая
затекшие от стояния ноги. А из-за двери уже доносились звуки бурной и нежной
любви под аккомпанемент первого концерта Чайковского для фортепиано с
оркестром. Ангелина Аскольдовна могла поклясться, что никто не приходил в
квартиру, и уж тем более женщина. Было также чрезвычайно сомнительно, чтобы
кто-то мог залететь или залезть в окно, да и звук открываемого окна не
укрылся бы от ее обостренного слуха. Нет, конечно же никого кроме хозяина в
его комнате быть не могло, и тем не менее Ангелина Аскольдовна ясно слышала,
что любят друг друга двое, и при этом любят так нежно и так страстно, как
будто это в последний раз в жизни. Ангелина Аскольдовна неожиданно
заплакала, потом зачем-то перекрестилась и на цыпочках отошла подальше от
двери, беззвучно хлюпая мокрым носом и вытирая слезы мужским клетчатым
носовым платком.
Да, мой дорогой читатель, случилось именно то, о чем ты, разумеется,
подумал. Нечасто военные приборы, применяемые в мирных целях, дают такие
необыкновенные результаты. К сожалению, мне ничего не известно о том, как
выглядел новоявленный объект любви великого артиста, как они любили друг
друга и прочие интимные вещи. Но это в конце концов вовсе и не важно. Важно,
что оба были беспредельно счастливы, причем та, которая благодаря
необыкновенному зеркалу получила право голоса и право на любовь, была
счастлива едва ли не больше, чем ее обладатель. Ведь одно дело - когда тебя
употребляют в процессе любви, и совсем другое дело - когда тебя нежно любят.
А ты, мой читатель, способен ли на такую любовь? Можешь ли ты любить
всю свою жизнь нежно, страстно и безответно? Или предпочитаешь употреблять
объекты любви, как употребляют пищу и напитки? В моем вопросе нет ни
пристрастности, ни предвзятости, и тем более нет ни грамма осуждения. Ведь в
каждом способе любви есть как свои преимущества, так и свои недостатки. Если
бы я волен был выбирать рассудком наиболее предпочтительный способ любви для
себя самого, я бы наверное сошел с ума от ощущения абсолютной невозможности
сделать такой выбор. И поэтому слава Создателю за то, что каждый из нас
рождается со своими предпочтениями в вопросах любви, и не надо выбирать умом
того, что требуется сердцу для счастья. Или наоборот, для несчастья - ведь
это тоже кому как больше нравится.
И еще: применение экспериментального военного прибора в мирных целях
приняли под опись, и не вдаваясь в детали, отправили всю партию ни больше ни
меньше как на мебельный склад военного округа. К чему это недоразумение
привело, мы скоро с тобой увидим, дорогой читатель.
А теперь, мой милый читатель, давай с тобой перенесемся из лаборатории
и мебельного склада на сцену театра оперы и балета, где с большим блеском
выступал кадровый офицер советской армии. Офицер в обтягивающем
бледно-розовом трико бегал по сцене на цыпочках и совершал виртуозные
пируэты, па и фуетэ. Никто этому не препятствовал, потому что сей офицер
служил в ансамбле песни и пляски Советской Армии. То есть, он был артист.
Точнее - танцор. Еще точнее - всемирно известный танцор. Офицера-танцора
звали Халиван Хутебеевич Набздиев. В войсках офицер-танцор был более
известен под именем Хуйливам Хуйтебеевич. Впрочем, это не сильно огорчало
офицера-танцора. Гораздо больше его огорчала собственная неблагозвучная
фамилия, которая звучала вполне благозвучно и даже мелодично на его родном
чургун-кулбакском языке. Впрочем, само понятие "фамилия" не имеет смысла в
чургун-кулбакских традициях. Родители назвали будущего советского офицера
именем Халиван, по прадеду. А его полное чургун-кулбакское имя звучало так:
Халиван Хуйтуп-Куюм Набзди бен Хутебей, где имя Набзди было родовым именем.
Советская паспортная система лихо сделала из Набзди Набздиева, также как из
Магомая она сделала Магомаева, из Муртазы - Муртазова, а из фон Каста -
Фонкаста. И то сказать, если из имени Насрулла легко получается фамилия
Насруллин, то чего уж там церемониться с Набздиевым - все один к одному...
Сменить фамилию советскому офицеру сложно, почти невозможно - ведь
необходимо отразить смену фамилии во всех документах. Поэтому всемирно
знаменитый офицер-танцор Набздиев нашел выход. Он добавил к своей
неблагозвучной чургун-кулбакской фамилии благозвучный сценический псевдоним
и стал называть себя Душинским. Впрочем, чургун-кулбакская фамилия не
захотела просто так уступить место новой и осталась служить своему хозяину,
как верная собака, как он ни старался прогнать ее прочь пинками. На афишах
военного танцора прочно обосновалась двойная фамилия Набздиев-Душинский. Вот
под этой двойной фамилией он и завоевал всемирную славу великого танцора.
Женщины всего мира млели при одном упоминании этой фамилии, а когда в городе
появлялись афиши, возвещающие о предстоящих гастролях, они томно закатывали
глаза, приходили в состояние, близкое к невменяемости, и со всех ног
бросались покупать билеты.
Впрочем, влюбленные девушки и женщины не имели абсолютно никакого шанса
на взаимность чувств, даже чисто гипотетического. А вот лица мужского пола
такие шансы вполне имени. Как вы уже догадались, помимо необычного
чургун-кулбакского имени, Халиван Хутебеевич имел также нетрадиционную
сексуальную ориентацию. Он был, как выражаются американцы, любящие краткие
слова, гэй. Или говоря более привычным языком, педераст. Одним словом,
гомосексуалист. Танцор-гомосексуалист Набздиев обожал хорошенькие юношеские
и мужские попки. Он просто охотился за ними, где бы он ни был. Крепкие
мускулистые попки накачанных мальчиков, нежные попки юношей-трансвеститов,
носящих женские платья, белые попки, черные попки, попки шоколадного
цвета... Наш нежный герой обожал гладить эти попки руками, ласкать их и
целовать, массировать слюнявыми пальчиками задний проход, впиваясь все
глубже, раскрывая все шире, и потом осторожно раздвинуть ягодицы и...
Впрочем, наш герой сам обладал замечательно красивой задницей и с большой
готовностью подставлял ее для подобных же манипуляций. У Халивана
Хутебеевича была одна сокровенная мечта: совершить высший акт любви с
собственной попкой. Он очень любил рассматривать в зеркало свой зад, обожал
гладить и массировать свою попку, но дотянуться до нее, чтобы поцеловать, а
уж тем более... нет! Безусловно, мечта великого танцора была обречена
остаться всего лишь мечтой...
А у тебя, дорогой читатель, есть сокровенная мечта? Есть ли у тебя
зеркало, в котором ты видишь свои мечты, свои волшебные сны? Просыпаешься ли
ты когда нибудь от непонятных подступающих слез, от ощущения, что жизнь твоя
проходит мимо, и мечта твоя навсегда останется несбыточной мечтой? Если да,
то я поздравляю тебя, мой милый читатель. Ты - хороший человек, и поэтому
мечта твоя никогда не осуществится. Но жизнь твоя не проходит мимо, и эти
слезы по ночам - они не зря. Проходит жизнь мимо у того, у кого нет мечты,
или у того, чьи мечты осуществляются всякий раз легко и без боли. Ну что
теперь поделать, если ты выдумываешь себе таинственное зеркало, где
проецируются твои туманные мечты, и смотришь в это зеркало украдкой,
уголочком глаза, чтобы не спугнуть таинственных химер, которые дразнят твое
воображение, и это зеркало служит тебе верой и правдой. И оно будет тебе
служить, мой дорогой читатель, до того самого момента, когда ты потеряешь
терпение, повернешься к зеркалу своей мечты конкретно и грубо, и без
стеснения взглянешь негнущимся взглядом в глубину туманного зазеркалья...
Никогда не делай этого, мой милый читатель, если не хочешь обнаружить там
ж... гм... даже не знаю, как и продолжить. Одним словом, мой милый читатель,
грубая и жестокая реальность еще не убивает романтизма и очарования жизнью.
Убить его можешь только ты сам. Не убивай его, я очень тебя об этом прошу.
Обращайся бережно с зеркалом своей мечты и никогда не смотри в него трезво,
расчетливо и цинично, если не хочешь, чтобы это зеркало сыграло с тобой
нехорошую шутку.
Генералы бывают разные. Бывают боевые генералы, закаленные в сражениях.
Бывают коверные генералы, которые никогда сражений не видели, и ходят только
по коврам военного министерства и Генерального штаба. Бывают также
подковерные генералы, которые плетут интриги и убирают со своего пути
конкурентов руками своих коллег. Бывают также свадебные генералы. Но
генерал, о котором я поведу рассказ, не был свадебным генералом. Скорее он
был похоронным генералом, так как в его ведение входил расчет общих боевых
потерь в войсках и человеческих потерь среди гражданского населения в случае
различных видов глобальных и местных конфликтов. Сей бравый вояка отличался
громким командным голосом и исключительно гадким, скверным, нетерпимым
характером. Фамилия этого генерала была Громыхайлов, по видимому из-за
особенностей его голосовых связок и манеры говорить. Генерал Громыхайлов не
говорил, а лаял, вернее гавкал, как кавказская овчарка - гулко и басовито, и
почти всегда злобно. Звали генерала Михаил Михайлович. Обычно людей с таким
именем величают "Михал Михалыч". Но в Генеральном штабе генерал-майора
Громыхайлова никто так не звал - ни в глаза, ни за глаза. Скажу всем
читателям по секрету: подчиненные офицеры за глаза звали своего начальника
Громыхуйлов, а также для разнообразия "Михуил Громыхуйлович". В глаза же они
обращались к нему по званию "товарищ генерал-майор", согласно уставу.
Генерал-майор был вдовцом, а детей у него не было, и посему он проживал
совершенно один в огромной генеральской квартире. Жена генерал-майора умерла
лет десять назад, замученная и запиленная своим невыносимым супругом.
Последний никогда не испытывал ни раскаяния ни сожаления по этому поводу.
Смерть жены он отнес на счет боевых потерь в стане противника, так как
относился к супруге с непримиримой ненавистью, и за все десять лет после ее
смерти ни разу не побывал на ее могиле. Вот такой это был человек - лишенный
романтизма, любви, даже простой потребности в обычной человеческой
привязанности. И все же, как ни странно, у генерал-майора Громыхайлова тоже
была мечта. Генерал-майору очень хотелось, чтобы однажды ему сказали:
"Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза!" и взяли при этом под
козырек не одной, а обеими руками. Генерал-майор почему-то считал, что
отдача чести только одной рукой - это явное кривление душой. Одна рука
взлетает к козырьку, а другая висит вдоль тела, как сосиска. Никуда это не
годится. Конечно же, к козырьку должны взлетать обе руки: вот тут никакой
двусмысленности нет, и видно что честь отдается с усердием и без остатка -
вся что есть в наличии.
Обоих вышеописанных офицеров, столь разных по характеру, званию и роду
службы, объединяло не только то, что у каждого из них была заветная мечта, а
и еще одно гораздо более тривиальное обстоятельство. Оба они по странному
совпадению решили прикупить себе мебели, которую они заказали на складе, и в
числе прочего оба заказали себе зеркало на подставке. В один прекрасный день
к дому каждого из них подкатил фургон защитного цвета с военными номерами, и
солдаты быстро перетаскали мебель из фургона в квартиру. Я думаю, ты, мой
читатель, уже успел догадаться, что у обоих офицеров кое-какая мебель
оказалось не без подвоха. Ну конечно же, это было пресловутое зеркало!
Вот тут-то и начали происходить вещи, которые, без сомнения, покажутся
тебе, дорогой читатель, самыми удивительными в моем повествовании. В
квартире генерал-майора Громыхайлова зеркало установили в полутемной
прихожей, в дальнем от входной двери углу. В приборе, установленом в
стационарное положение, автоматически подключились атомные батареи, и прибор
пришел в рабочее состояние. В этом состоянии и застал его генерал-майор,
вернувшись вечером со службы. Генерал разделся и прошел посмотреть, хорошо
ли расставили новую мебель. Неожиданно в зеркале показалась толстая
солдатская рожа с отвислыми мясистыми щеками, которая уставилась на
генерал-майора и лихо гаркнула: "Здравия желаю, товарищ Маршал Советского
Союза!", после чего отдала честь обеими руками, с усердием взметнув их к
козырьку.
Ну что, дорогой читатель, ты уже догадался, кто именно приветствовал
генерала из глубины необыкновенного зеркала? И разумеется, ты не веришь,
чтобы такое могло случиться. Что ж, бывает. Я и сам не сразу поверил
очевидным фактам, даже после тщательного знакомства с ними, и проверки
каждого документа и каждого свидетельства на подлинность. Действительно,
трудно себе представить, чтобы у генеральской жопы вдруг откуда-то
прорезался голос. Мало того, трудно представить себе, чтобы жопа стала
приветствовать своего хозяина вопреки Уставу - ведь кто-кто, а уж она-то
отлично знала, что ее хозяин вовсе никакой не Маршал Советского Союза, а
всего лишь генерал-майор. Между тем, генерал-майор пришел в совершенный
восторг от неожиданного и полного исполнения своего желания, причем до такой
степени, что ему и в голову не пришло поинтересоваться причиной этого
явления. Более того, пройдясь гоголем перед зеркалом раз десять, он стал
воспринимать происходящее как должное. А об основной функции зеркала - то
есть отражать лицо хозяина и прочие части его тела - генерал даже и не
вспомнил, да и впоследствии не вспоминал.
Возникает, конечно, еще один вопрос: откуда бы это у генеральской жопы
взялись две руки, которые она прикладывала к козырьку. Более того,
непонятно, откуда на жопе взялся сам козырек. Что ж тут поделать: во всей
этой истории гораздо больше вопросов, чем ответов. Во всяком случае,
нечаянный эксперимент, поставленный благодаря обычному армейскому
головотяпству, показал, каким образом может проявляться эффект Заебека в
условиях двойного синфазного пьезоэлектрического резонанса в мирное время. И
надо сказать, эффект в этом случае превзошел все ожидания. Прежде всего,
удалось установить, что генеральская жопа прописалась в зеркале постоянно,
то есть в отсутствие генерала она никуда из зеркала не исчезала. По
прошествии некоторого времени жопа даже стала вылезать из зеркала в
отсутствие хозяина и наводить в доме порядок: пылесосить ковры, мыть полы,
драить ванну и унитаз. Предвижу, мой милый читатель, твой вопрос: "А
зачем?". Ответ на него простой: ведь мы уже выяснили с тобой, что именно
жопа является источником альтруизма и просто не может его не проявлять.
Один раз генеральская жопа забралась на кухню и сварила там
замечательный борщ, который генерал-майор мигом уплел, не поинтересовавшись
тем, откуда он взялся и кого следует поблагодарить. Наработавшись, жопа
забиралась обратно в зеркало и с нетерпением ждала хозяина, а дождавшись,
приветствовала его с большим энтузиазмом. Дело дошло до того, что через пару
месяцев после появления в доме новой мебели, генерал-майор почувствовал себя
почти счастливым, чего с ним отродясь не бывало. Брюзгливая и злобная
гримаса на его лице стала постепенно разглаживаться. Единственно, чего
генерал-майор не мог понять, это отчего у него по ночам ноют ягодицы.
Понятное дело, ныли они от того, что в течение дня его второе "я" из
зазеркалья занималось физическим трудом, как и положено заправскому денщику,
но генерал об этом, конечно, знать не мог, как не мог он ничего знать про
эффект Заебека, и тем более, про двойной синфазный пьезоэлектрический
резонанс.
Вообще, наука и практика соприкасаются друг с другом таким удивительным
образом, что вся сумма знаний известна только тому, чье имя не принято
призносить вслух, и только он один может знать, у кого и в связи с каким
научным открытием болит голова или что-нибудь еще, как в нашем случае. Когда
научно-техническая революция внедряет в повседневную практику что-то новое,
почти никто не задается вопросом, какая часть тела от этого может заболеть.
Да и по прошествии времени, после того как первоначальный энтузиазм уже
поутих, и боль в определенных местах налицо, никто не предпринимает
радикальных действий, если только боль можно худо-бедно терпеть. И только
когда боль принимает повсеместный и совершенно нестерпимый характер,
начинаются поиски причины. Но и в этом случае нет никакой гарантии, что
причину устранят, потому что слишком много всего на ней уже завязано: одни
эту причину производят и продают, другие делают вид, что устраняют наносимый
этой причиной вред - то есть тоже что-то продают. И в результате все при
деле. И если взять и уничтожить причину, то куда девать всю эту прорву
народа, которая останется без работы? Ведь это - социальный взрыв, то есть,
крайне опасная вещь, и поэтому ни один политик не отважится устранить такую
причину. Вот поэтому в нашем странно устроенном обществе такого рода боль
предпочитают терпеть, и терпят до последней крайности, то есть - пока жопа
не отвалится. И самое печальное в этом то, что это - единственно возможный
для общества способ движения вперед.
И нельзя не двигаться вперед, потому что нельзя стоять на месте.
Попробуй только общество встать на месте - и сразу все покатится - думаете
назад? Увы, даже и не назад, а в гораздо худшую сторону. И никто не сможет
предсказать, что заболит в этом прискорбном случае. Может статься - вообще
живого места не останется. Вот поэтому постоянное движение общества вперед -
это не чье-то сумасбродное желание, а горькая объективная необходимость, не
имеющая решительно никакой альтернативы. Впрочем, ничего удивительного в
этом нет. Ведь мы не знаем не только рецепта получени или достижения
абсолютного блага, но и надежного и достоверного способа избежать
абсолютного зла, которое преследует нас по пятам и кусает за пятки. Мы все
бежим от него, бежим стремглав, очертя голову, и некогда нам остановиться и
подумать, куда, от чего и к чему мы бежим, потому что жизнь наша короткая, а
дорога кривая и скользкая. Мы боимся упасть и разбиться вдребезги. Так что,
пока есть силы бежать, мы продолжаем спасаться бегством - бегством от
собственного несовершенства. Мы бежим изо всех сил, неся его с собой по
нашему стремительному и скорбному пути.
Не бытие может кто-то иметь, а само бытие имеет всех, в том числе и
кого-то.
Между тем, подполковник Пыхтяев вовсю доводил свой прибор до ума. Он
вычислял параметры слежения, сдвиги, поправки к траекториям смещения,
поправки на теорию относительности и кривизну пространства, уточнял критерии
распознавания и поиска объектов слежения и так далее и тому подобное. Все
изменения и поправки немедленно передавались по специальному радиоканалу на
пульты управления каждого прибора, вне зависимости от его местонахождения.
Долетели эти сигналы и до мебельного склада Главного хозяйственного
управления Генштаба, и до двух ничем не примечательных зеркал, стоявших в
квартирах уже известных нам офицеров. Зеркальная поверхность на мгновение
вспыхнула, по ней прошли мягие упругие волны, а затем все успокоилось, и
никто ничего не заметил.
Наш изобретатель задался целью перемещать удаленные объекты в
пространстве с помощью своего прибора. Кроме того, он также рассматривал
возможность физического воздействия на удаленные объекты. Дело осложнялось
тем, что опытный прибор ничего, кроме жопы, показывать не желал. Но если
подойти с умом, можно было использовать и этот эффект. Например, научиться
отыскивать в приборе жопы членов высшего военного командования вражеской
армии, чтобы в самый ответственный момент важного совещания во вражеском
Генеральном штабе произвести диверсию. Представляете себе: вражеский
бригадный генерал или даже, может быть, маршал стоит у карты и показывает на
стрелки, обозначающие направления главного удара, и в этот момент неизвестно
откуда втыкается ему в жопу напильник, по самую рукоятку. Согласитесь, что
очень трудно излагать дальнейший план стратегического наступления, имея в
качестве очевидной помехи прямоугольный напильник с грубой насечкой.
Впрочем, вернемся к другому нашему герою, нежному и ласковому офицеру,
который мечтал соединить орудие любви, находившееся у него, как и положено,
спереди, с предметом своей безответной и неутоленной страсти, находившейся
по противоположную сторону от орудия любви. В жизни великого танцора тоже
произошли значительные перемены. Первой эти перемены обнаружила
домработница, которая вела домашнее хозяйство Халивана Хутебеевича. Это была
дама средних лет, молчаливая, добросовестная и беспредельно преданная. Она
сопровождала великого артиста на гастроли, сдувала пылинки с его костюмов,
заботилась о его багаже, гладила его рубашки, начищала его ботинки, следила,
чтобы нежно и преданно любимое ею божество было вовремя напоено, накормлено
и уложено спать. Одним словом, настоящий ангел-хранитель. Имя у ангела
хранителя было тоже подходящее: Ангелина Аскольдовна. Разумеется, уж
кто-кто, а она знала обо всех слабостях и грешных страстях своего
подопечного во всех деталях, но никогда ни один корреспондент или просто
случайный человек не добился от нее хоть одного слова, которое бы добавило
что-то новое к тому, что уже было в официальных коммюнике. На наглые или
игривые или двусмысленные вопросы она отвечала, что по роду своей службы она
не имеет с этим ничего общего, и потому сказать об этом ничего не может.
Именно благодаря чрезвычайной скрытности и огромному такту этой
удивительной женщины никто не имел ни малейшего шанса узнать, как изменилась
жизнь ее патрона. А жизнь Халивана Хутебеевича изменилась чрезвычайно.
Во-первых, были отменены все гастроли, сокращены репетиции, и симпатичные
юноши совсем перестали посещать этот дом. Халиван Хутебеевич выглядел все
более рассеянным и погруженным в себя, он часто блаженно улыбался счастливой
улыбкой влюбленного, хотя его никто не посещал, и сам он никуда не ездил.
Было ясно, что происходит что-то чрезвычайное. Нельзя сказать, чтобы
Ангелина Аскольдовна была излишне любопытна, но она стала внимательно
прислушиваться к звукам, доносившимся из комнаты Халивана Хутебеевича, в
надежде найти объяснение происходящим переменам.
И довольно скоро Ангелина Аскольдовна обнаружила нечто, что с одной
стороны разъясняло причины столь значительных перемен, но с другой стороны,
только добавило таинственности к происходящему. Впрочем, судите сами.
Затаившись в очередной раз у двери будуара своего патрона, Ангелина
Аскольдовна обратилась в слух. Из-за двери доносились негромкие звуки радио.
Радио бормотало новости и играло классическую музыку. Было слышно, как
Халиван Хутебеевич бреется электробритвой и подпевает радио, которое играло
адажио из сороковой симфонии Моцарта. Побрившись под адажио, Халиван
Хутебеевич залез под душ, который он принимал уже под звуки менуэта. Когда
менуэт уже почти добрался до коды, Ангелина Аскольдовна услышала томные
вздохи. О, она знала наизусть каждый вздох своего божества! И поэтому для
нее было яснее ясного, что в данный момент нежный и чувственный кадровый
офицер орошает отдельные участки своего кожного покрова духами "Ланком" и
при этом томно закатывает глаза и тихонько вибрирует всем телом. Ангелина
Аскольдовна тоже вздохнула и сглотнула слюну. Тем временем вздохи из-за
двери прекратились, и из репродуктора послышался голос дикторши: "А сейчас
прослушайте хор пленных иудеев из оперы Верди "Набукко" в исполнении
московского хора "Свободная Россия".
Сквозь звуки хора Ангелина Аскольдовна различила легкие шаги - Халиван
Хутебеевич вышел из ванны и прошел через комнату - туда, где стояло недавно
купленное большое зеркало на подставке. Ангелина Аскольдовна почему-то
чрезвычайно невзлюбила это зеркало, оно не понравилось ей с самого начала,
как только его привезли. Не понравилось до такой степени, что она даже ни
разу в него не заглянула и не вытерла с него пыль. Впрочем, пыль на него
почему-то совершенно не садилась, видимо вследствие эффекта Заебека. Итак,
Халиван Хутебеевич прошел к зеркалу, остановился и неожиданно произнес самым
сладчайшим и вкрадчивым голосом: "Иди ко мне, моя отрада! Иди ко мне, моя
нежная! Иди ко мне, моя сладкая!" "Здравствуй, любимый мой, радость моя,
единственный мой!" - послышалось в ответ бархатное женское контральто
удивительно приятного, волнующего тембра. В этом голосе была сдерживаемая
страсть, и патетика, и сила, и тревога, и обожание, и просто обворожительная
нежность.
В первый момент Ангелина Аскольдовна изумилась. Она знала все голоса,
которые могли звучать в этой комнате, и среди них никогда не было женских
голосов - не было, и быть не могло. И вдруг - такие перемены. Ангелина
Аскольдовна каким-то образом догадывалась, что наверняка в происходящем
странном повороте событий виновато проклятое заколдованное зеркало. А может
и не только зеркало... Но как? Но почему? И так неожиданно... Ангелина
Аскольдовна судорожно вздохнула и осторожно поменяла позицию, разминая
затекшие от стояния ноги. А из-за двери уже доносились звуки бурной и нежной
любви под аккомпанемент первого концерта Чайковского для фортепиано с
оркестром. Ангелина Аскольдовна могла поклясться, что никто не приходил в
квартиру, и уж тем более женщина. Было также чрезвычайно сомнительно, чтобы
кто-то мог залететь или залезть в окно, да и звук открываемого окна не
укрылся бы от ее обостренного слуха. Нет, конечно же никого кроме хозяина в
его комнате быть не могло, и тем не менее Ангелина Аскольдовна ясно слышала,
что любят друг друга двое, и при этом любят так нежно и так страстно, как
будто это в последний раз в жизни. Ангелина Аскольдовна неожиданно
заплакала, потом зачем-то перекрестилась и на цыпочках отошла подальше от
двери, беззвучно хлюпая мокрым носом и вытирая слезы мужским клетчатым
носовым платком.
Да, мой дорогой читатель, случилось именно то, о чем ты, разумеется,
подумал. Нечасто военные приборы, применяемые в мирных целях, дают такие
необыкновенные результаты. К сожалению, мне ничего не известно о том, как
выглядел новоявленный объект любви великого артиста, как они любили друг
друга и прочие интимные вещи. Но это в конце концов вовсе и не важно. Важно,
что оба были беспредельно счастливы, причем та, которая благодаря
необыкновенному зеркалу получила право голоса и право на любовь, была
счастлива едва ли не больше, чем ее обладатель. Ведь одно дело - когда тебя
употребляют в процессе любви, и совсем другое дело - когда тебя нежно любят.
А ты, мой читатель, способен ли на такую любовь? Можешь ли ты любить
всю свою жизнь нежно, страстно и безответно? Или предпочитаешь употреблять
объекты любви, как употребляют пищу и напитки? В моем вопросе нет ни
пристрастности, ни предвзятости, и тем более нет ни грамма осуждения. Ведь в
каждом способе любви есть как свои преимущества, так и свои недостатки. Если
бы я волен был выбирать рассудком наиболее предпочтительный способ любви для
себя самого, я бы наверное сошел с ума от ощущения абсолютной невозможности
сделать такой выбор. И поэтому слава Создателю за то, что каждый из нас
рождается со своими предпочтениями в вопросах любви, и не надо выбирать умом
того, что требуется сердцу для счастья. Или наоборот, для несчастья - ведь
это тоже кому как больше нравится.
И еще: применение экспериментального военного прибора в мирных целях