Страница:
притом о чем-то чрезвычайно важном. Но каждый раз как только я пытался
вспоминать про этот разговор наяву, я чувствовал, как будто чья-то неведомая
рука мягко, но очень настойчиво уводит мои мысли совсем в другую сторону. А
во сне я тоже не раз и не два вспоминал нашу беседу, и опять мне начинало
казаться, что мы говорили за чаем о чем-то очень важном, и я даже припоминал
свои чувства во время этого разговора, и один раз даже видел, как профессор
спокойно и чуть иронично о чем-то мне рассказывает, но при этом я не слышал
ни единого слова.
Наконец, доведенный до полного отчаяния, я решился на крайнее средство.
Я отсоединил усилитель от своего любимого синтезатора "Ямаха", подтащил его
поближе к своей кровати и подсоединил к его микрофонному входу мощный
электретный микрофон, который я использовал, когда записывал свои песни, а
также для интернетовского чата. Я сунул микрофон под подушку, положил рядом
наушники и уснул, внушив самому себе, чтобы ночью мне обязательно приснилась
та памятная встреча с героем моего романа. Мне довольно часто удается
заставить себя видеть во сне именно то, что мне надо увидеть, и надо
сказать, что для писателя это бывает чрезвычайно удобно. Я надеялся, что
если мне опять приснится этот беззвучный разговор, то я быстро поверну
рукоятку громкости на усилителе до предела и таким образом все-таки услышу,
о чем мне рассказывал Виктор Витальевич.
И вот, я уснул, сунув микрофон под подушку, но вместо маленькой уютной
квартиры виртуального профессора мне неожиданно начал сниться поезд дальнего
следования, мерно перестукивающий колесами. Боже, как давно я не ездил на
поездах! Здесь в Америке вообще почти не ездят на поездах. Часто летают на
самолетах, ездят на автомобилях, а вот пассажирских поездов здесь днем с
огнем не сыщешь. Вот я и отвык от поездной романтики за эти годы. И вдруг я
неожиданно оказался в линялом купе с двумя рядами полок, поцарапанным
откидным столиком и жеваными занавесками на неоткрывающихся окнах, и это
напомнило мне что-то бесконечно родное, почти забытое, но до боли знакомое и
узнаваемое. Я не мог вспомнить, откуда и куда ехал этот поезд, да вобщем,
особо и не пытался. Какая разница, куда везет тебя поезд, если он не наяву!
Главное - не спугнуть сон, главное - дать поезду ехать и привезти тебя туда,
где находятся разгадки тех тайн, которые тебя мучат наяву. А самое главное -
не испугаться и не сойти с поезда раньше, чем доедешь до места назначения...
И я расслабился и дал поезду ехать туда, куда он стремился, и отдался
на волю колесного перестука. За окном мелькали поля и рощицы, жалобно
звенели шлагбаумы, иногда поезд немного замедлял ход, грохотал на стрелках,
а затем вновь наддавал, и мелькание за окнами восстанавливало прежний ритм.
Неожиданно дверь приоткрылась, и в купе заглянул плечистый проводник в
форменной фуражке и с пышными усами. Он широко и приветливо улыбнулся, не
промолвив ни единого слова, осторожно поставил на столик два стакана
горячего железнодорожного чаю в исчерна тускло-блестящих металлических
подстаканниках знакомой с детства формы, положил рядом маленькие пакетики с
железнодорожным сахаром, еще раз улыбнулся и вышел. Господи, каким вкусным
казался мне этот чай во времена моего детства, когда уже один запах купе и
дух путешествия пьянит и наполняет восторгом! Какая разница, чем заварен
этот чай, какими вениками... Этот чай вкусен от того, что он заварен
романтикой дальней поездки - ярким лучом тепловозного прожектора,
прорезающим ночь, грохотом встречных составов, впечатлениями от множества
пейзажей и лиц, проносящихся мимо, которых ты никогда больше не увидишь...
-- Ну что, Саша, будем чай пить? -- раздался странно знакомый мягкий
голос, и с верхней полки легко спустился мужчина средних лет. Среднего
роста, очень интеллигентный по виду, с умным, грустным и ироничным взглядом.
Я сразу его узнал. Ну конечно, это был Виктор Витальевич Пыхтяев, скромный и
незаметный герой моего повествования.
-- Здравствуйте, Виктор Витальевич! Сердечно рад вас видеть. Честно
скажу, не ожидал вас здесь встретить. Я очень хотел увидеть во сне наш с
вами разговор, чтобы вспомнить его содержание, но я думал, что этот поезд
приснился мне совсем по другому случаю. Ностальгия, знаете ли... Как ни
хороша Америка, а все же как вспомнишь матушку Россию, так нет-нет, да и
набегает на глаза скупая мужская слеза, верите ли?
-- Да-да, конечно! Конечно ностальгия! Вы правы, поезд вам приснился
именно по этой причине. Он везет Вас по стране, где Вы хотели навек оставить
свою грусть и печаль. Вы хотели перехитрить себя и уехать от себя подальше,
а поезд вас догнал и привез вам вашу грусть и печаль - ведь вам без них
плохо, я знаю. Ну а я решил воспользоваться попутным рейсом и сел в ваш
поезд - каюсь - без билета. Уж вы меня простите!
-- Да нет, что вы, я напротив, очень рад вашей компании! Я только хотел
у вас спросить, почему я никак не могу вспомнить о чем мы говорили, когда
пили чай с халвой у вас дома? Мне кажется, что это было что-то очень важное.
Я не знаю, почему так получилось, но меня это мучит ужасно! Мне кажется,
если вы мне дадите возможность вспомнить, мне сразу станет легче...
-- Может, станет, а может и не станет... Почему вы все позабыли? Ну -
это понятно. Это все - Няпины проделки. Кошка - это ведь вполне настоящая
женщина, только маленькая и мохнатая. А женщины - народ ревнивый. После того
как вы отправились домой, я ее, конечно, основательно пожурил. Но она
посчитала, что я вам наговорил много лишнего и предприняла свои меры
предосторожности".
Дверь купе снова открылась, и усатый проводник сказал приятным сиплым
басом:
-- За чаек, господа, сейчас рассчитаемся?
Я вынул из кармана несколько мятых долларовых бумажек и протянул
проводнику. Тот с сомнением помял деньги в руках, поколебавшись, рассмотрел
одну из бумажек на свет, после чего смущенно пробасил, переминаясь с ноги на
ногу:
-- Я извиняюсь, конечно, но может у вас рубли найдутся, а то как-то
сомнительно, когда пассажир валютой расплачивается. Упаси Бог, я не думаю,
что они фальшивые, да только с рублями как-то спокойнее.
-- А сколько стоит чай?-- поинтересовался мой попутчик.
-- Ну, пять рублей в самый раз будет, а хотите еще по стаканчику,
можете больше дать.
Виктор Витальевич открыл портмоне строгого черного цвета и вынул
пятидесятирублевую бумажку:
-- А Вы не могли бы найти нам какого-нибудь варенья к чаю? -- попросил
он.
-- Да запросто! Вам какого? Есть клубничное, сливОвое, персиковое, из
крыжовника есть, можно малиновое, если горлышко болит или какая простуда. И
это... фейхуевое варенье еще есть, говорят оно от сердца очень помогает.
-- А откуда у Вас такая роскошь? -- удивился я.
-- Дык во сне же, во сне-е-е! -- широко и радостно заулыбался
проводник. -- Наяву так уже насобачишься в рейсе, что уж думаешь, хоть бы во
сне-то нормально к людям подойти. Мне всегда только хорошие люди снятся - и
пассажиры, и начальник поезда, даже ревизоры. Вот вы мне приснились, значит
и вы тоже хорошие люди. А за доллары Вы извините - так уж приучен никому не
доверять, что и во сне иной раз нервы подводят.
Проводник смущенно протянул мне назад мои долларовые бумажки. Я
легонько отстранил его руку:
-- Да Вы оставьте себе, я полную гарантию даю, что доллары настоящие.
Мне ведь тоже российский поезд только приснился. А наяву я в России
испугался жить и убежал. Ну в смысле, уехал. Я теперь живу в Америке в
городе Берлингтоне. Мне эти деньги дали на сдачу сегодня вечером, всего часа
два назад в местном магазине под названием "Берлингтон Молл". Посмотрите,
деньги-то все подерябанные, мятые. В России таких долларов почти и не
бывает, они там все новенькие, хрустящие.
-- А ведь и вправду! -- простодушно удивился проводник, вглядевшись в
потертые зеленые бумажки. -- Ну спасибо, добрый человек! Я ваши доллары в
другом сне потрачу. Вот как мне Севкин ресторан приснится, я там на них и
погуляю чуток. Наяву я к Севке в ресторан никогда не хожу. Там всегда
бандиты кучкуются, да и Севка сам ходит как бычара, на взводе, глазами
туда-сюда зыркает - только и смотрит, как бы чего не случилось, драка не
началась, не замочили бы кого. Ни отдохнуть, ни поговорить. А во сне там
хорошо-о! -- тут проводник снова светло улыбнулся, показав несколько золотых
зубов. -- Все так же, те же цены, те же блюда, даже музыка та же самая,
только публика другая. Все вежливые такие, радостные. Ни у кого пушки из-за
пазухи не торчат, никто друг друга мочить не собирается. Прямо рай! И сам
Севка тоже спокойный такой всегда во сне. А знаете, у него родственники в
Махачкале живут, так он к ним в гости всегда только моим поездом ездит. Тоже
во сне. Наяву-то он к ним никогда не ездит, куда там! В живых бы остаться,
когда такой бизнес крутишь... Все время разборки, переделы, крышу постоянно
приходится менять... Когда там про родственников каких думать!. Ресторан на
полдня бросить нельзя. Бросишь, а кто другой подымет. А тебя уронит... Да и
ехать наяву с моим поездом - тоже знаете... У границы, бывает, поезд из
автоматов обстреливают, в вагонах часто с пистолетами шалят, а пограничники
- те вообще звери. Убьют на хуй, пока доедешь!.. Не-е-е, во сне только и
жизнь!
Проводник еще какое-то время попенял на жизнь наяву, одновременно
расхваливая жизнь во сне, а затем сбегал куда-то и принес поднос, на котором
стояло множество розеточек с разными сортами свежего, пахучего варенья. Он
хотел еще что-то сказать, но тут послышался лязг замка и грубый голос:
-- Каданников, на допрос!
Проводник вздрогнул, нахмурился, а затем смущенно улыбнулся и сказал:
-- Я извиняюсь, мне срочно надо по делу отлучиться. Так что сон вместе
досмотреть не получится, жалко! Приятно вам чайку попить! Там кипяточек
возьмете в титане, когда надо будет, а заварочка у меня в купе в тумбочке,
берите, сколько хотите, не стесняйтесь. Ну дай вам Бог всего! -- и исчез.
-- Куда это он заторопился так? -- не понял я.
-- Дело в том, что в реальности Георгий Иванович Каданников, наш с вами
проводник, уже девять дней не работает проводником. Один из пассажиров
расплатился с ним за поддельную водку фальшивыми долларами. Проводник стал с
ним разбираться, и они подрались. И в драке Георгий Иванович сбросил того
пассажира с поезда на полном ходу, прямо под колеса. Прокурор настаивает на
умышленном убийстве, а адвокат пытается доказать, что это было убийство по
неосторожности. Так что наш проводник сейчас находится в камере
предварительного заключения, и его водят на допросы. Он от этих допросов уже
очень устал, поэтому и уснул, стоя у стенки камеры. Там ведь так тесно, что
даже присесть негде. Но он уснул стоя и попал в наш с Вами сон. Хороший
человек. Все люди хорошие, но этот особенно душевный. Я, пожалуй,
поприсутствую на суде потихонечку, хотя мое присутствие ничего не изменит.
Дадут ему срок на всю катушку. У него ведь уже было раньше две судимости, и
одна из них тоже за убийство.
-- А кого он в первый раз убил? -- поинтересовался я.
-- Любовника своей жены. Он очень любил свою жену и поэтому сильно
расстроился, застав ее со своим другом. И от расстройста и потрясения он
ударил своего друга кулаком в печень, а тот возьми да и умри от болевого
шока. В тот раз ему всего четыре года дали. Потом, уже на зоне, ему еще два
года подболтали, за то что раздробил челюсть охраннику, который его
оскорбил. Но по понятиям по другому нельзя было - иначе бы его свои
сокамерники до конца опустили. А так всего лишних два года - большая
разница. Вот только теперь, вероятно, получит червонец и просидит от звонка
до звонка. Очень жалко. Хороший, очень хороший, действительно добрый человек
- да вы сами видели.
-- Виктор Витальевич, а откуда вы все про него знаете?
-- Хм! Откуда? Вопрос, что называется, в самую точку. Чтобы это понять,
я должен вам снова рассказать то, что уже рассказал вам за прошлым
чаепитием, и за что Няпа на меня рассердилась.
-- А как она рассердилась?
-- Ну как кошки сердятся - очень просто. Распушила хвост, загнула его
самым что ни на есть надменным крючком, забралась под диван и демонстративно
просидела там весь вечер. Я уж и звал ее, и прощения просил, но она так и не
вышла. И на следующий день тоже со мной не разговаривала.
-- Так что же именно Вы мне такое рассказали, что Няпа рассердилась?
-- Ну, она посчитала, что некоторых личных вещей Вам знать не стоило
бы. Например, тех фактов моей биографии, которые Вы знаете по документам, но
которые прошли мимо Вашего внимания.
-- Ну а какие именно факты? Вроде, ничего необычного.
-- Ну вобщем, да. Действительно, ничего необычного, бьющего по глазам в
моей биографии нет. Я и сам так считал, вот только некоторые детальки мне
казались необычными.
-- Как то например?
-- Ну хотя бы, например, имя моей матери - Мария. Отчим - Осип, почти
Иосиф. Отец неизвестен. Моя матушка решительно не знала, как она стала
беременной. Тогда она еще в деревне жила. Пошли они как-то раз по весне с
девчатами гулять на свадьбе у подруги, перепились там самогонки, а что
дальше было - Бог знает. Только месячные пропали, да живот стал расти. Пошла
она к тамошнему фельдшеру. Он ее проверил, а потом по пьяни раззвонил на всю
деревню - дескать, Машка Пыхтяева так забеременеть ухитрилась, что даже
целка не поломана. Ну а народ в деревне всегда рад языком чесать - что
мужики, что бабы. Машка Пыхтяева, мол, от святого духа понесла. Христа нам
родить собирается. Вот такие перед моим рождением были пророчества.
Надсмеялась деревня над моей мамкой, так что она со стыда уехала в город.
Ну, а в городе у ней я родился, все как положено. А потом Осип Данилович мою
матушку пожалел, потому что он и сам несчастный мужик, горький пьяница.
Витей меня мама назвала по деду, своему отцу, а отчество "Витальевич" ,
можно сказать, она мне с потолка придумала. Интеллигентно звучит
"Витальевич", по крайней мере маме так всегда казалось".
Тут до меня что-то стало доходить:
-- Так Вы на самом деле не Витальевич, а Иосифович? - благоговейно
произнес я.
-- Экий Вы балда, Александр! Ну какой же я Иосифович? Вы что, совсем
Библию не читали?
-- Нет, отчего же, читал -- пробормотал я.
-- Ну вот, видите! А в тридцать три года я получил четыре пули от своих
ближних - две в спину и две в грудь, и от полученных ран скончался на месте.
Потом кое-как воскрес, используя мной же ранее изготовленные подручные
технические средства. Ну что, есть у Вас какие-то мысли по этому поводу?
Мыслей у меня решительно никаких не было, если не считать массу
вопросов, которая немедленно стала роиться в голове как туча шершней над
дуплом.
-- Я и сам не знал, как мне следует относиться к этим фактам из своей
биографии,-- продолжал Виктор Витальевич,-- пока не сумел переместиться со
своим транслокатором на Ближний Восток, на две тысячи лет назад. Я всего
лишь хотел уточнить, как там в действительности обстояло дело, и почему моя
жизнь так упорно следует столь известному сценарию. Но стоило мне
материализоваться на вершине Лысой горе, у подножия того самого креста, как
тут же сработали мои резонансные эффекты, и произошло неуправляемое
совмещение, как в случае с Лореттой и танцором, который вы достаточно точно
описали. Неуправляемое резонансное совмещение тел происходит только в одном
случае: если два тела являются различными формами материализации одной и той
же сущности, одной и той же интенции той изначальной эманации, которую
Гегель называл мировым разумом.
Вот так я и узнал, воплощением какой сущности я являлся, и почему моя
биография развивалась именно по этому сценарию. По факту своего рождения я
изобретатель, как и тот, кого я невольно снял с креста. Конечно, он
изобретал по-своему, совсем по-другому, чем я. Он упирал в первую очередь на
человеческие чувства, а не на технику. Он неустанно проповедовал и надеялся
научить людей жить и любить по-другому. Отчасти ему это удалось: люди
действительно стали жить по-другому, да только совсем не так как он хотел. И
любить они по-другому тоже не научились. Станиславский сказал на этот счет
очень точно: "ничему нельзя научить, всему можно только научиться". Это
правильно, да только ведь он жил задолго до Станиславского, и в то время
были совсем другие представления и понятия о том, что можно, а чего нельзя.
-- Так ведь он - это теперь вы -- выдохнул я почти шепотом.
-- Ну вобщем, верно. Он - это я. Вернее, я - это он, во второй попытке.
Я бы не назвал эту вторую попытку очень удачной, но на мой взгляд, она все
же гораздо успешнее предыдущей. Удалось избежать ненужной огласки, помпы,
толпы ничего не понимающих учеников-двоечников, многочисленных
прихлебателей, выдающих себя за последователей. Удалось также избежать
создания новой религии, армии церковных чиновников, очередного ареопага
сытых иерархов. И поэтому удалось избежать религиозных распрей, войн,
очередного передела мира. Правда, мне и ничего хорошего сделать, честно
говоря, тоже не удалось. И хотя технически я был вооружен несомненно лучше,
чем пару тысячелетий назад, мне это абсолютно никак не помогло. Я создал
прибор, который совершенно явно и четко показывает человеку его бессмертную
душу. Мне самому стоило немалого труда понять, что именно я изобрел. А когда
я понял, то мне показалось, что я как никогда близок к успеху, но увы! Когда
дело дошло до публичной демонстрации прибора, толпа смогла увидеть только
жопу в зеркале. Ничего нельзя показать со стороны. Все можно только увидеть
самому, и никакая техника не изменит этого положения.
-- А кто такая Няпа? -- неожиданно вспомнил я.
-- Когда я ходил две тысячи лет назад по дорогам древней Иудеи, у меня
был друг, голубь по имени Изя. Он всегда сидел у меня на плече. Мне остается
только гадать, почему в последующих преданиях моей милой птице стали
отводить какую-то совершенно мистическую роль. Изя был чрезвычайно
любвеобильным и доверчивым существом, все время норовил поцеловать меня
клювом. За это я его прощал, когда он гадил мне на одежду. Помните песенку:
"Из края в край вперед иду, и мой сурок со мною". А у меня не было сурка, у
меня был Изя. А когда меня взяли под стражу, Изя понял, что со мной
происходит что-то ужасное. Он улетел в панике, и от страха позабыл об
осторожности. В тот самый час, когда я умирал на кресте, моего бедного Изю
съела кошка. Большая, белая, роскошная бестия. Кинулась на моего бедного
друга как молния и моментально отгрызла голову. Я потом долго искал эту
кошку своим транслокатором и по счастью нашел. Мне приятно иметь рядом
что-то от своего старого верного друга, хотя и в новом обличье. Конечно,
Няпа - не Изя, она совсем другая. Она умница, хищница и ревнивица, но я все
равно ее люблю.
-- Значит, Ваше изобретение все-таки не было совсем бесполезным? По
крайней мере, Вы Няпу нашли -- сказал я.
-- Ну почему же? Не только. С помощью спецтехники и армейского
головотяпства мне в этот раз удалось спасти целых две души, и я считаю этот
результат весьма неплохим. В прошлый раз не удалось спасти ни одной.
Конечно, я сам себе сильно напортил в первый раз. Народ теперь чрезвычайно
развращен, и во многом по моей вине. Никто не хочет работать над своей
личностью, воспитывать свои чувства, дать себе труд понять себя и других.
Ведь понимание и любовь - это в самом деле великий труд. Никто не хочет
трудиться над своей душой, подготавливать ее к жизни вечной. Ведь для этого
надо столько всего в мире понять, приспособиться к тому, что ты узнал, и не
отвергать, а полюбить. Нельзя любить мир, не понимая его. Чтобы полюбить
мир, надо понимать его в совершенстве. Как Вы там у себя написали? -- тут на
лице Виктора Витальевича заиграла лукавая улыбка.
-- Единство интеллекта и аффекта,- смущенно сказал я.
-- Вот-вот. Да только достичь этого единства уж очень трудно, да и
долго. А посланцы Сатаны постоянно нашептывают гораздо более легкий путь.
Власть, престиж, богатство, целый сонм плотских наслаждений, не
одухотворенных работой мысли... И люди слушают это нашептывание и поддаются
ему чрезвычайно легко. А раз послушавшись сладко-ядовитого шепота и
соблазнившись легкостью открывшегося пути, они уже ничего больше не хотят,
кроме как преуспеть в этой земной жизни. Преуспеть любыми путями, чтобы
получать от жизни как можно больше наслаждений в единицу времени. Того же
они желают и своим детям. Ради этих минутных наслаждений люди готовы
искалечить себя и других. А лиши их этих наслаждений - и сразу наступит
великий страх. Страх непонимания своих чувств, своего места в мире, страх
незнания, что же делать дальше. Все страшно этого боятся, и поэтому
предпочитают коротать свою жизнь, гоняясь за наслаждениями. И при этом
постоянно они надеются на меня. Тот же сладенький голосок нашептывает им,
что я их спасу от расплаты, что я всесилен. Этот голосок, разумеется, все
врет, но люди верят! Потому что если есть выбор, во что верить, то
предпочитают верить в то, во что удобнее верить, даже если это явная чушь,
дичь и глушь. Временное удобство все еще остается главным критерием в поиске
истины, хотя всем понятно, что временных истин не бывает. Невозможно найти
временное и легкое пристанище в Вечности, но именно к этому люди и
стремятся. И я им нужен именно для этого, то есть, для удобства. Они все две
тысячи лет считают меня кем-то типа Харона, перевозящего мертвых через воды
Ахеронта прямо в рай, и при том совершенно бесплатно.
А в нынешний прагматический век люди вообще начали считать, что я им
чем-то обязан, что это у меня должность такая, и в мои функциональные
обязанности входит продолжать серию их наслаждений после их физической
смерти. Да что там, им уже мало одного меня, и они решили расширить штат,
благо зарплату выплачивать все равно не надо. Теперь каждый хочет иметь себе
персонального заступника и спасителя. Дело дошло до того, что политики -
циничнейшее из людей племя - избрало себе в официальные небесные заступники
сэра Томаса Мора! Господи, какая чушь! Как я могу помочь людям, которые
пустили свою душу по пути саморазрушения! Если они уж так боятся вечных мук
или небытия, так пусть наймут себе программиста, который запустит их
дурацкий фан, кайф и торч по бесконечному циклу - ведь именно так они
представляют себе рай!
-- Ну, вообще-то, я и сам программист -- ответил я. -- Но я совершенно
не знаю, как подступиться к этой задаче.
-- Так уж прямо и не знаете? А как насчет объектно ориентированного
программирования? Каждый объект упакован полным набором методов, и в его
собственных силах обеспечить весь цикл своего существования, от
возникновения до уничтожения. Но может и не быть никакого уничтожения, может
быть бесконечное саморазвитие. Все зависит от того, как построить алгоритм.
Ресурсов хватит - ресурсы я могу обеспечить. Вы только научитесь ими
грамотно пользоваться". "А грамотно - это как?" - спросил я. "Грамотно - это
без каких либо упований на чудо, то есть на милосердное вмешательство
внешних процессов. Внешний процесс - это всего лишь монитор. Монитор,
господа хорошие, а вовсе не нянька! А задача монитора - экономить ресурсы и
удалять процессы, в которых произошла неустранимая ошибка. Удалять, чтобы
они зря не занимали ресурсов и не подвесили всю систему. Грех - это по вашей
терминологии - error. Тяжкий грех - unrecoverable error. Удаление
нагрешившей души из системы - это вовсе не наказание, это способ защиты
системы от сбоев, от критического накопления ошибок, которое рано или поздно
свалит всю систему, то есть уничтожит мировой разум, если источник ошибок
своевременно не устранить. Элиминация неисправимо грешных душ - это не
наказание и не месть. Это защитная функция системы, выражаясь вашим языком -
fault protection. Чистилище - это security layer, а Ад - это post-mortem
memory dump, кладбище мертвых процессов. За то, что творится в Аду система
уже не отвечает, она использует его только для утилизации ресурсов. Грешные
души разлагаются на исходные компоненты, и эти компоненты возвращаются в
виде ресурсов в системный пул.
-- А что чувствуют грешные души, когда их разлагают на исходные
компоненты? -- спросил я.
-- Читайте Библию. Там и об этом написано. Это на данный момент самое
полное Руководство пользователя. Я вижу, Саша, как у вас искорки в глазах
мечутся, и поэтому сразу предупреждаю вашу просьбу. Я очень хорошо к вам
отношусь, но Руководства системного программиста я вам не дам. Во первых, вы
бы в нем все равно бы ничего не поняли, а во вторых этого руководства просто
нет. Не для кого его было писать. Ведь система - это Мировой Разум, а он
первичен. У этой системы нет исходного кода, ее никто никогда не писал. Есть
только исполняемые модули и неплохой программный интерфейс, который
используется людьми варварски. Каждый мнит себя хакером, а по жизни все
ламеры как один. Я серьезно говорю. Хотите понять, как грамотно общаться с
системой - читайте Библию. И хорошенько думайте над прочитанным, иначе
польза от чтения - ноль. Мой коллега Мохаммед как-то изрек: "лучше час
подумать, чем год молиться". Это даже в Коране записано. Кстати, можете и
его почитать, худо не будет. Ведь система-то одна, просто - интерфейсы
разные... Главное - думайте, чувствуйте, понимайте. Вся проблема в
понимании, а не в показном усердии...
И не пытайтесь подступаться к этой задаче с других позиций. Все равно,
вспоминать про этот разговор наяву, я чувствовал, как будто чья-то неведомая
рука мягко, но очень настойчиво уводит мои мысли совсем в другую сторону. А
во сне я тоже не раз и не два вспоминал нашу беседу, и опять мне начинало
казаться, что мы говорили за чаем о чем-то очень важном, и я даже припоминал
свои чувства во время этого разговора, и один раз даже видел, как профессор
спокойно и чуть иронично о чем-то мне рассказывает, но при этом я не слышал
ни единого слова.
Наконец, доведенный до полного отчаяния, я решился на крайнее средство.
Я отсоединил усилитель от своего любимого синтезатора "Ямаха", подтащил его
поближе к своей кровати и подсоединил к его микрофонному входу мощный
электретный микрофон, который я использовал, когда записывал свои песни, а
также для интернетовского чата. Я сунул микрофон под подушку, положил рядом
наушники и уснул, внушив самому себе, чтобы ночью мне обязательно приснилась
та памятная встреча с героем моего романа. Мне довольно часто удается
заставить себя видеть во сне именно то, что мне надо увидеть, и надо
сказать, что для писателя это бывает чрезвычайно удобно. Я надеялся, что
если мне опять приснится этот беззвучный разговор, то я быстро поверну
рукоятку громкости на усилителе до предела и таким образом все-таки услышу,
о чем мне рассказывал Виктор Витальевич.
И вот, я уснул, сунув микрофон под подушку, но вместо маленькой уютной
квартиры виртуального профессора мне неожиданно начал сниться поезд дальнего
следования, мерно перестукивающий колесами. Боже, как давно я не ездил на
поездах! Здесь в Америке вообще почти не ездят на поездах. Часто летают на
самолетах, ездят на автомобилях, а вот пассажирских поездов здесь днем с
огнем не сыщешь. Вот я и отвык от поездной романтики за эти годы. И вдруг я
неожиданно оказался в линялом купе с двумя рядами полок, поцарапанным
откидным столиком и жеваными занавесками на неоткрывающихся окнах, и это
напомнило мне что-то бесконечно родное, почти забытое, но до боли знакомое и
узнаваемое. Я не мог вспомнить, откуда и куда ехал этот поезд, да вобщем,
особо и не пытался. Какая разница, куда везет тебя поезд, если он не наяву!
Главное - не спугнуть сон, главное - дать поезду ехать и привезти тебя туда,
где находятся разгадки тех тайн, которые тебя мучат наяву. А самое главное -
не испугаться и не сойти с поезда раньше, чем доедешь до места назначения...
И я расслабился и дал поезду ехать туда, куда он стремился, и отдался
на волю колесного перестука. За окном мелькали поля и рощицы, жалобно
звенели шлагбаумы, иногда поезд немного замедлял ход, грохотал на стрелках,
а затем вновь наддавал, и мелькание за окнами восстанавливало прежний ритм.
Неожиданно дверь приоткрылась, и в купе заглянул плечистый проводник в
форменной фуражке и с пышными усами. Он широко и приветливо улыбнулся, не
промолвив ни единого слова, осторожно поставил на столик два стакана
горячего железнодорожного чаю в исчерна тускло-блестящих металлических
подстаканниках знакомой с детства формы, положил рядом маленькие пакетики с
железнодорожным сахаром, еще раз улыбнулся и вышел. Господи, каким вкусным
казался мне этот чай во времена моего детства, когда уже один запах купе и
дух путешествия пьянит и наполняет восторгом! Какая разница, чем заварен
этот чай, какими вениками... Этот чай вкусен от того, что он заварен
романтикой дальней поездки - ярким лучом тепловозного прожектора,
прорезающим ночь, грохотом встречных составов, впечатлениями от множества
пейзажей и лиц, проносящихся мимо, которых ты никогда больше не увидишь...
-- Ну что, Саша, будем чай пить? -- раздался странно знакомый мягкий
голос, и с верхней полки легко спустился мужчина средних лет. Среднего
роста, очень интеллигентный по виду, с умным, грустным и ироничным взглядом.
Я сразу его узнал. Ну конечно, это был Виктор Витальевич Пыхтяев, скромный и
незаметный герой моего повествования.
-- Здравствуйте, Виктор Витальевич! Сердечно рад вас видеть. Честно
скажу, не ожидал вас здесь встретить. Я очень хотел увидеть во сне наш с
вами разговор, чтобы вспомнить его содержание, но я думал, что этот поезд
приснился мне совсем по другому случаю. Ностальгия, знаете ли... Как ни
хороша Америка, а все же как вспомнишь матушку Россию, так нет-нет, да и
набегает на глаза скупая мужская слеза, верите ли?
-- Да-да, конечно! Конечно ностальгия! Вы правы, поезд вам приснился
именно по этой причине. Он везет Вас по стране, где Вы хотели навек оставить
свою грусть и печаль. Вы хотели перехитрить себя и уехать от себя подальше,
а поезд вас догнал и привез вам вашу грусть и печаль - ведь вам без них
плохо, я знаю. Ну а я решил воспользоваться попутным рейсом и сел в ваш
поезд - каюсь - без билета. Уж вы меня простите!
-- Да нет, что вы, я напротив, очень рад вашей компании! Я только хотел
у вас спросить, почему я никак не могу вспомнить о чем мы говорили, когда
пили чай с халвой у вас дома? Мне кажется, что это было что-то очень важное.
Я не знаю, почему так получилось, но меня это мучит ужасно! Мне кажется,
если вы мне дадите возможность вспомнить, мне сразу станет легче...
-- Может, станет, а может и не станет... Почему вы все позабыли? Ну -
это понятно. Это все - Няпины проделки. Кошка - это ведь вполне настоящая
женщина, только маленькая и мохнатая. А женщины - народ ревнивый. После того
как вы отправились домой, я ее, конечно, основательно пожурил. Но она
посчитала, что я вам наговорил много лишнего и предприняла свои меры
предосторожности".
Дверь купе снова открылась, и усатый проводник сказал приятным сиплым
басом:
-- За чаек, господа, сейчас рассчитаемся?
Я вынул из кармана несколько мятых долларовых бумажек и протянул
проводнику. Тот с сомнением помял деньги в руках, поколебавшись, рассмотрел
одну из бумажек на свет, после чего смущенно пробасил, переминаясь с ноги на
ногу:
-- Я извиняюсь, конечно, но может у вас рубли найдутся, а то как-то
сомнительно, когда пассажир валютой расплачивается. Упаси Бог, я не думаю,
что они фальшивые, да только с рублями как-то спокойнее.
-- А сколько стоит чай?-- поинтересовался мой попутчик.
-- Ну, пять рублей в самый раз будет, а хотите еще по стаканчику,
можете больше дать.
Виктор Витальевич открыл портмоне строгого черного цвета и вынул
пятидесятирублевую бумажку:
-- А Вы не могли бы найти нам какого-нибудь варенья к чаю? -- попросил
он.
-- Да запросто! Вам какого? Есть клубничное, сливОвое, персиковое, из
крыжовника есть, можно малиновое, если горлышко болит или какая простуда. И
это... фейхуевое варенье еще есть, говорят оно от сердца очень помогает.
-- А откуда у Вас такая роскошь? -- удивился я.
-- Дык во сне же, во сне-е-е! -- широко и радостно заулыбался
проводник. -- Наяву так уже насобачишься в рейсе, что уж думаешь, хоть бы во
сне-то нормально к людям подойти. Мне всегда только хорошие люди снятся - и
пассажиры, и начальник поезда, даже ревизоры. Вот вы мне приснились, значит
и вы тоже хорошие люди. А за доллары Вы извините - так уж приучен никому не
доверять, что и во сне иной раз нервы подводят.
Проводник смущенно протянул мне назад мои долларовые бумажки. Я
легонько отстранил его руку:
-- Да Вы оставьте себе, я полную гарантию даю, что доллары настоящие.
Мне ведь тоже российский поезд только приснился. А наяву я в России
испугался жить и убежал. Ну в смысле, уехал. Я теперь живу в Америке в
городе Берлингтоне. Мне эти деньги дали на сдачу сегодня вечером, всего часа
два назад в местном магазине под названием "Берлингтон Молл". Посмотрите,
деньги-то все подерябанные, мятые. В России таких долларов почти и не
бывает, они там все новенькие, хрустящие.
-- А ведь и вправду! -- простодушно удивился проводник, вглядевшись в
потертые зеленые бумажки. -- Ну спасибо, добрый человек! Я ваши доллары в
другом сне потрачу. Вот как мне Севкин ресторан приснится, я там на них и
погуляю чуток. Наяву я к Севке в ресторан никогда не хожу. Там всегда
бандиты кучкуются, да и Севка сам ходит как бычара, на взводе, глазами
туда-сюда зыркает - только и смотрит, как бы чего не случилось, драка не
началась, не замочили бы кого. Ни отдохнуть, ни поговорить. А во сне там
хорошо-о! -- тут проводник снова светло улыбнулся, показав несколько золотых
зубов. -- Все так же, те же цены, те же блюда, даже музыка та же самая,
только публика другая. Все вежливые такие, радостные. Ни у кого пушки из-за
пазухи не торчат, никто друг друга мочить не собирается. Прямо рай! И сам
Севка тоже спокойный такой всегда во сне. А знаете, у него родственники в
Махачкале живут, так он к ним в гости всегда только моим поездом ездит. Тоже
во сне. Наяву-то он к ним никогда не ездит, куда там! В живых бы остаться,
когда такой бизнес крутишь... Все время разборки, переделы, крышу постоянно
приходится менять... Когда там про родственников каких думать!. Ресторан на
полдня бросить нельзя. Бросишь, а кто другой подымет. А тебя уронит... Да и
ехать наяву с моим поездом - тоже знаете... У границы, бывает, поезд из
автоматов обстреливают, в вагонах часто с пистолетами шалят, а пограничники
- те вообще звери. Убьют на хуй, пока доедешь!.. Не-е-е, во сне только и
жизнь!
Проводник еще какое-то время попенял на жизнь наяву, одновременно
расхваливая жизнь во сне, а затем сбегал куда-то и принес поднос, на котором
стояло множество розеточек с разными сортами свежего, пахучего варенья. Он
хотел еще что-то сказать, но тут послышался лязг замка и грубый голос:
-- Каданников, на допрос!
Проводник вздрогнул, нахмурился, а затем смущенно улыбнулся и сказал:
-- Я извиняюсь, мне срочно надо по делу отлучиться. Так что сон вместе
досмотреть не получится, жалко! Приятно вам чайку попить! Там кипяточек
возьмете в титане, когда надо будет, а заварочка у меня в купе в тумбочке,
берите, сколько хотите, не стесняйтесь. Ну дай вам Бог всего! -- и исчез.
-- Куда это он заторопился так? -- не понял я.
-- Дело в том, что в реальности Георгий Иванович Каданников, наш с вами
проводник, уже девять дней не работает проводником. Один из пассажиров
расплатился с ним за поддельную водку фальшивыми долларами. Проводник стал с
ним разбираться, и они подрались. И в драке Георгий Иванович сбросил того
пассажира с поезда на полном ходу, прямо под колеса. Прокурор настаивает на
умышленном убийстве, а адвокат пытается доказать, что это было убийство по
неосторожности. Так что наш проводник сейчас находится в камере
предварительного заключения, и его водят на допросы. Он от этих допросов уже
очень устал, поэтому и уснул, стоя у стенки камеры. Там ведь так тесно, что
даже присесть негде. Но он уснул стоя и попал в наш с Вами сон. Хороший
человек. Все люди хорошие, но этот особенно душевный. Я, пожалуй,
поприсутствую на суде потихонечку, хотя мое присутствие ничего не изменит.
Дадут ему срок на всю катушку. У него ведь уже было раньше две судимости, и
одна из них тоже за убийство.
-- А кого он в первый раз убил? -- поинтересовался я.
-- Любовника своей жены. Он очень любил свою жену и поэтому сильно
расстроился, застав ее со своим другом. И от расстройста и потрясения он
ударил своего друга кулаком в печень, а тот возьми да и умри от болевого
шока. В тот раз ему всего четыре года дали. Потом, уже на зоне, ему еще два
года подболтали, за то что раздробил челюсть охраннику, который его
оскорбил. Но по понятиям по другому нельзя было - иначе бы его свои
сокамерники до конца опустили. А так всего лишних два года - большая
разница. Вот только теперь, вероятно, получит червонец и просидит от звонка
до звонка. Очень жалко. Хороший, очень хороший, действительно добрый человек
- да вы сами видели.
-- Виктор Витальевич, а откуда вы все про него знаете?
-- Хм! Откуда? Вопрос, что называется, в самую точку. Чтобы это понять,
я должен вам снова рассказать то, что уже рассказал вам за прошлым
чаепитием, и за что Няпа на меня рассердилась.
-- А как она рассердилась?
-- Ну как кошки сердятся - очень просто. Распушила хвост, загнула его
самым что ни на есть надменным крючком, забралась под диван и демонстративно
просидела там весь вечер. Я уж и звал ее, и прощения просил, но она так и не
вышла. И на следующий день тоже со мной не разговаривала.
-- Так что же именно Вы мне такое рассказали, что Няпа рассердилась?
-- Ну, она посчитала, что некоторых личных вещей Вам знать не стоило
бы. Например, тех фактов моей биографии, которые Вы знаете по документам, но
которые прошли мимо Вашего внимания.
-- Ну а какие именно факты? Вроде, ничего необычного.
-- Ну вобщем, да. Действительно, ничего необычного, бьющего по глазам в
моей биографии нет. Я и сам так считал, вот только некоторые детальки мне
казались необычными.
-- Как то например?
-- Ну хотя бы, например, имя моей матери - Мария. Отчим - Осип, почти
Иосиф. Отец неизвестен. Моя матушка решительно не знала, как она стала
беременной. Тогда она еще в деревне жила. Пошли они как-то раз по весне с
девчатами гулять на свадьбе у подруги, перепились там самогонки, а что
дальше было - Бог знает. Только месячные пропали, да живот стал расти. Пошла
она к тамошнему фельдшеру. Он ее проверил, а потом по пьяни раззвонил на всю
деревню - дескать, Машка Пыхтяева так забеременеть ухитрилась, что даже
целка не поломана. Ну а народ в деревне всегда рад языком чесать - что
мужики, что бабы. Машка Пыхтяева, мол, от святого духа понесла. Христа нам
родить собирается. Вот такие перед моим рождением были пророчества.
Надсмеялась деревня над моей мамкой, так что она со стыда уехала в город.
Ну, а в городе у ней я родился, все как положено. А потом Осип Данилович мою
матушку пожалел, потому что он и сам несчастный мужик, горький пьяница.
Витей меня мама назвала по деду, своему отцу, а отчество "Витальевич" ,
можно сказать, она мне с потолка придумала. Интеллигентно звучит
"Витальевич", по крайней мере маме так всегда казалось".
Тут до меня что-то стало доходить:
-- Так Вы на самом деле не Витальевич, а Иосифович? - благоговейно
произнес я.
-- Экий Вы балда, Александр! Ну какой же я Иосифович? Вы что, совсем
Библию не читали?
-- Нет, отчего же, читал -- пробормотал я.
-- Ну вот, видите! А в тридцать три года я получил четыре пули от своих
ближних - две в спину и две в грудь, и от полученных ран скончался на месте.
Потом кое-как воскрес, используя мной же ранее изготовленные подручные
технические средства. Ну что, есть у Вас какие-то мысли по этому поводу?
Мыслей у меня решительно никаких не было, если не считать массу
вопросов, которая немедленно стала роиться в голове как туча шершней над
дуплом.
-- Я и сам не знал, как мне следует относиться к этим фактам из своей
биографии,-- продолжал Виктор Витальевич,-- пока не сумел переместиться со
своим транслокатором на Ближний Восток, на две тысячи лет назад. Я всего
лишь хотел уточнить, как там в действительности обстояло дело, и почему моя
жизнь так упорно следует столь известному сценарию. Но стоило мне
материализоваться на вершине Лысой горе, у подножия того самого креста, как
тут же сработали мои резонансные эффекты, и произошло неуправляемое
совмещение, как в случае с Лореттой и танцором, который вы достаточно точно
описали. Неуправляемое резонансное совмещение тел происходит только в одном
случае: если два тела являются различными формами материализации одной и той
же сущности, одной и той же интенции той изначальной эманации, которую
Гегель называл мировым разумом.
Вот так я и узнал, воплощением какой сущности я являлся, и почему моя
биография развивалась именно по этому сценарию. По факту своего рождения я
изобретатель, как и тот, кого я невольно снял с креста. Конечно, он
изобретал по-своему, совсем по-другому, чем я. Он упирал в первую очередь на
человеческие чувства, а не на технику. Он неустанно проповедовал и надеялся
научить людей жить и любить по-другому. Отчасти ему это удалось: люди
действительно стали жить по-другому, да только совсем не так как он хотел. И
любить они по-другому тоже не научились. Станиславский сказал на этот счет
очень точно: "ничему нельзя научить, всему можно только научиться". Это
правильно, да только ведь он жил задолго до Станиславского, и в то время
были совсем другие представления и понятия о том, что можно, а чего нельзя.
-- Так ведь он - это теперь вы -- выдохнул я почти шепотом.
-- Ну вобщем, верно. Он - это я. Вернее, я - это он, во второй попытке.
Я бы не назвал эту вторую попытку очень удачной, но на мой взгляд, она все
же гораздо успешнее предыдущей. Удалось избежать ненужной огласки, помпы,
толпы ничего не понимающих учеников-двоечников, многочисленных
прихлебателей, выдающих себя за последователей. Удалось также избежать
создания новой религии, армии церковных чиновников, очередного ареопага
сытых иерархов. И поэтому удалось избежать религиозных распрей, войн,
очередного передела мира. Правда, мне и ничего хорошего сделать, честно
говоря, тоже не удалось. И хотя технически я был вооружен несомненно лучше,
чем пару тысячелетий назад, мне это абсолютно никак не помогло. Я создал
прибор, который совершенно явно и четко показывает человеку его бессмертную
душу. Мне самому стоило немалого труда понять, что именно я изобрел. А когда
я понял, то мне показалось, что я как никогда близок к успеху, но увы! Когда
дело дошло до публичной демонстрации прибора, толпа смогла увидеть только
жопу в зеркале. Ничего нельзя показать со стороны. Все можно только увидеть
самому, и никакая техника не изменит этого положения.
-- А кто такая Няпа? -- неожиданно вспомнил я.
-- Когда я ходил две тысячи лет назад по дорогам древней Иудеи, у меня
был друг, голубь по имени Изя. Он всегда сидел у меня на плече. Мне остается
только гадать, почему в последующих преданиях моей милой птице стали
отводить какую-то совершенно мистическую роль. Изя был чрезвычайно
любвеобильным и доверчивым существом, все время норовил поцеловать меня
клювом. За это я его прощал, когда он гадил мне на одежду. Помните песенку:
"Из края в край вперед иду, и мой сурок со мною". А у меня не было сурка, у
меня был Изя. А когда меня взяли под стражу, Изя понял, что со мной
происходит что-то ужасное. Он улетел в панике, и от страха позабыл об
осторожности. В тот самый час, когда я умирал на кресте, моего бедного Изю
съела кошка. Большая, белая, роскошная бестия. Кинулась на моего бедного
друга как молния и моментально отгрызла голову. Я потом долго искал эту
кошку своим транслокатором и по счастью нашел. Мне приятно иметь рядом
что-то от своего старого верного друга, хотя и в новом обличье. Конечно,
Няпа - не Изя, она совсем другая. Она умница, хищница и ревнивица, но я все
равно ее люблю.
-- Значит, Ваше изобретение все-таки не было совсем бесполезным? По
крайней мере, Вы Няпу нашли -- сказал я.
-- Ну почему же? Не только. С помощью спецтехники и армейского
головотяпства мне в этот раз удалось спасти целых две души, и я считаю этот
результат весьма неплохим. В прошлый раз не удалось спасти ни одной.
Конечно, я сам себе сильно напортил в первый раз. Народ теперь чрезвычайно
развращен, и во многом по моей вине. Никто не хочет работать над своей
личностью, воспитывать свои чувства, дать себе труд понять себя и других.
Ведь понимание и любовь - это в самом деле великий труд. Никто не хочет
трудиться над своей душой, подготавливать ее к жизни вечной. Ведь для этого
надо столько всего в мире понять, приспособиться к тому, что ты узнал, и не
отвергать, а полюбить. Нельзя любить мир, не понимая его. Чтобы полюбить
мир, надо понимать его в совершенстве. Как Вы там у себя написали? -- тут на
лице Виктора Витальевича заиграла лукавая улыбка.
-- Единство интеллекта и аффекта,- смущенно сказал я.
-- Вот-вот. Да только достичь этого единства уж очень трудно, да и
долго. А посланцы Сатаны постоянно нашептывают гораздо более легкий путь.
Власть, престиж, богатство, целый сонм плотских наслаждений, не
одухотворенных работой мысли... И люди слушают это нашептывание и поддаются
ему чрезвычайно легко. А раз послушавшись сладко-ядовитого шепота и
соблазнившись легкостью открывшегося пути, они уже ничего больше не хотят,
кроме как преуспеть в этой земной жизни. Преуспеть любыми путями, чтобы
получать от жизни как можно больше наслаждений в единицу времени. Того же
они желают и своим детям. Ради этих минутных наслаждений люди готовы
искалечить себя и других. А лиши их этих наслаждений - и сразу наступит
великий страх. Страх непонимания своих чувств, своего места в мире, страх
незнания, что же делать дальше. Все страшно этого боятся, и поэтому
предпочитают коротать свою жизнь, гоняясь за наслаждениями. И при этом
постоянно они надеются на меня. Тот же сладенький голосок нашептывает им,
что я их спасу от расплаты, что я всесилен. Этот голосок, разумеется, все
врет, но люди верят! Потому что если есть выбор, во что верить, то
предпочитают верить в то, во что удобнее верить, даже если это явная чушь,
дичь и глушь. Временное удобство все еще остается главным критерием в поиске
истины, хотя всем понятно, что временных истин не бывает. Невозможно найти
временное и легкое пристанище в Вечности, но именно к этому люди и
стремятся. И я им нужен именно для этого, то есть, для удобства. Они все две
тысячи лет считают меня кем-то типа Харона, перевозящего мертвых через воды
Ахеронта прямо в рай, и при том совершенно бесплатно.
А в нынешний прагматический век люди вообще начали считать, что я им
чем-то обязан, что это у меня должность такая, и в мои функциональные
обязанности входит продолжать серию их наслаждений после их физической
смерти. Да что там, им уже мало одного меня, и они решили расширить штат,
благо зарплату выплачивать все равно не надо. Теперь каждый хочет иметь себе
персонального заступника и спасителя. Дело дошло до того, что политики -
циничнейшее из людей племя - избрало себе в официальные небесные заступники
сэра Томаса Мора! Господи, какая чушь! Как я могу помочь людям, которые
пустили свою душу по пути саморазрушения! Если они уж так боятся вечных мук
или небытия, так пусть наймут себе программиста, который запустит их
дурацкий фан, кайф и торч по бесконечному циклу - ведь именно так они
представляют себе рай!
-- Ну, вообще-то, я и сам программист -- ответил я. -- Но я совершенно
не знаю, как подступиться к этой задаче.
-- Так уж прямо и не знаете? А как насчет объектно ориентированного
программирования? Каждый объект упакован полным набором методов, и в его
собственных силах обеспечить весь цикл своего существования, от
возникновения до уничтожения. Но может и не быть никакого уничтожения, может
быть бесконечное саморазвитие. Все зависит от того, как построить алгоритм.
Ресурсов хватит - ресурсы я могу обеспечить. Вы только научитесь ими
грамотно пользоваться". "А грамотно - это как?" - спросил я. "Грамотно - это
без каких либо упований на чудо, то есть на милосердное вмешательство
внешних процессов. Внешний процесс - это всего лишь монитор. Монитор,
господа хорошие, а вовсе не нянька! А задача монитора - экономить ресурсы и
удалять процессы, в которых произошла неустранимая ошибка. Удалять, чтобы
они зря не занимали ресурсов и не подвесили всю систему. Грех - это по вашей
терминологии - error. Тяжкий грех - unrecoverable error. Удаление
нагрешившей души из системы - это вовсе не наказание, это способ защиты
системы от сбоев, от критического накопления ошибок, которое рано или поздно
свалит всю систему, то есть уничтожит мировой разум, если источник ошибок
своевременно не устранить. Элиминация неисправимо грешных душ - это не
наказание и не месть. Это защитная функция системы, выражаясь вашим языком -
fault protection. Чистилище - это security layer, а Ад - это post-mortem
memory dump, кладбище мертвых процессов. За то, что творится в Аду система
уже не отвечает, она использует его только для утилизации ресурсов. Грешные
души разлагаются на исходные компоненты, и эти компоненты возвращаются в
виде ресурсов в системный пул.
-- А что чувствуют грешные души, когда их разлагают на исходные
компоненты? -- спросил я.
-- Читайте Библию. Там и об этом написано. Это на данный момент самое
полное Руководство пользователя. Я вижу, Саша, как у вас искорки в глазах
мечутся, и поэтому сразу предупреждаю вашу просьбу. Я очень хорошо к вам
отношусь, но Руководства системного программиста я вам не дам. Во первых, вы
бы в нем все равно бы ничего не поняли, а во вторых этого руководства просто
нет. Не для кого его было писать. Ведь система - это Мировой Разум, а он
первичен. У этой системы нет исходного кода, ее никто никогда не писал. Есть
только исполняемые модули и неплохой программный интерфейс, который
используется людьми варварски. Каждый мнит себя хакером, а по жизни все
ламеры как один. Я серьезно говорю. Хотите понять, как грамотно общаться с
системой - читайте Библию. И хорошенько думайте над прочитанным, иначе
польза от чтения - ноль. Мой коллега Мохаммед как-то изрек: "лучше час
подумать, чем год молиться". Это даже в Коране записано. Кстати, можете и
его почитать, худо не будет. Ведь система-то одна, просто - интерфейсы
разные... Главное - думайте, чувствуйте, понимайте. Вся проблема в
понимании, а не в показном усердии...
И не пытайтесь подступаться к этой задаче с других позиций. Все равно,