Страница:
В 80-х гг. XIX в. в России начинается мощный подъем генеалогических исследований. Аналогичный сборникам Долгорукова и Лобанова-Ростовского справочник «Родословный сборник русских дворянских фамилий» (1886–1887) публикуют В. В. Руммель и В. В. Голубцов, начинает издаваться капитальная монография А. П. Барсукова «Род Шереметевых» (1881–1904), он же публикует первую работу по библиографии отечественной генеалогии в журналах «Русская старина», «Русский архив», а также отдельными изданиями печатаются родословные отдельных родов, родословные росписи и заметки, исторические источники по генеалогии. Публиковались материалы больших семейных архивов, вели активную работу по выявлению и публикации документов генеалогического характера ученые архивные губернские комиссии.
Обширные справочники по истории и генеалогии провинциального дворянства готовились и издавались в губерниях. Это – «Родословная книга Черниговского дворянства» (т. 1–2, 1901), составленная графом Г. А. Милорадовичем, «Малороссийский родословник» В. Л. Модзалевского (т. 1–4, 1908–1914), 23-томное (!) «Дворянское сословие Тульской губернии» (1899–1916), составителями которого были М. Т. Яблочков и В. И. Чернопятов, «Материалы для генеалогии ярославского дворянства» (т. 1–9, 1910–1913) и другие.
В конце XIX – начале XX столетия были изданы капитальные монографии, посвященные истории рода Рюриковичей. Генеалогию князей Северо-Восточной Руси, формирование уделов, политическую деятельность правителей и их династические связи исследовал А. В. Экземплярский, издавший двухтомник «Великие удельные князья Северо-Восточной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г.» (1889–1891), не утративший своего значения и поныне.
Еще более сложную задачу поставил перед собой Геннадий Александрович Власьев, проследивший генеалогию черниговских и владимиро-волынских Рюриковичей вплоть до начала XX в., т. е. на протяжении более чем тысячи лет. Г. А. Власьев начал издание монументального труда «Потомство Рюрика» в соответствии с генеалогическим старшинством родов, а самыми старшими на родословном древе Рюриковичей были князья Черниговского и Владимиро-Волынского княжеств и их потомки. Первый том (князья Черниговские) составил 3 части, общий объем которых – 1730 страниц крупного формата. Здесь были изложены сведения о биографиях, земельных владениях, браках и потомстве нескольких тысяч представителей самых известных аристократических родов – князей Одоевских, Горчаковых, Волконских, Барятинских, Оболенских, Репниных, Долгоруковых, Щербатовых и других. До сих пор работа Власьева остается непревзойденной по своей полноте. Исследователь начал подготовку второго тома, посвященного князьям Владимиро-Волынским и их потомкам (Друцкие, Друцкие-Соколинские, Друцкие-Любецкие, Бабичевы, Путятины), но революционные события не дали завершиться этой огромной работе. Первая часть второго тома вышла уже в 1918 г. в революционном Петрограде.
Постепенно в сферу интересов генеалогов попадают и роды недворянского происхождения. Выдающийся историк, археограф и палеограф Николай Петрович Лихачев (1862–1936) в монографии «Разрядные дьяки XVI века» (1888) уделил большое внимание семейным связям в среде русской бюрократии и влиянию этого фактора на внутриполитические события этого времени. Тезка Лихачева, генеалог и архивист Николай Петрович Чулков (1870–1940) первым начал профессионально заниматься историей купеческого сословия.
В развитии генеалогии в конце XIX в. на смену любителям приходят профессионалы – архивисты и знатоки источников, но интерес к истории русского дворянства у многих из них по-прежнему питался личными пристрастиями. Большинство генеалогов того времени – представители древних дворянских родов, уделявшие большое внимание исследованию собственных родословных.
К концу XIX столетия развитие генеалогии достигло широкого размаха. Возникла идея создать координирующий научный центр. Так появилось Русское генеалогическое общество. Оно было основано в 1898 г. в Санкт-Петербурге. Инициатором создания общества был князь А. Б. Лобанов-Ростовский, но он не дожил до открытия своего детища. Общество проводило не только исследовательскую, но и собирательскую работу. Оно призывало дворян передавать древние документы из заброшенных усадеб, и таким образом удалось спасти многие ценные исторические источники. Часть этих документов, а также исследования публиковались на страницах «Известий Русского родословного общества» – первого периодического издания, посвященного проблемам генеалогии. Общество объединяло в основном петербургских исследователей. В него входили и печатались в «Известиях» Н. П. Лихачев, Г. А. Власьев, В. В. Руммель, Н. В. Мятлев, К. А. Губастов, граф С. Д. Шереметев, Ю. В. Татищев и другие исследователи (всего – около 130 человек). Возглавлял его великий князь Георгий Михайлович (1863–1919), известный своими учеными трудами в области русской нумизматики.
Спустя несколько лет после основания Русского родословного общества в Москве возникло аналогичное по своим задачам Историко-родословное общество (1904). Его инициатором и бессменным председателем был выдающийся русский генеалог Леонид Михайлович Савёлов (1868–1947). Историко-родословное общество отличалось бо?льшим демократизмом, чем Русское родословное общество, к его работе были привлечены многие исследователи (Н. П. Чулков, М. Т. Яблочков, С. Б. Веселовский, Ю. В. и В. С. Арсеньевы, граф С. Д. Шереметев, Н. П. Лихачев, Ю. В. Татищев, А. А. Сиверс – всего до 170 членов), оно поддерживало научные контакты с зарубежными научными организациями. Члены Историко-родословного общества занимались разработкой не только дворянской генеалогии, но и генеалогии других сословий. Печатный орган общества – «Летопись Историко-родословного общества» – выходил гораздо чаще, нежели «Известия Русского генеалогического общества». За 20 лет деятельности Русского генеалогического общества было издано всего 4 выпуска «Известий» и 45 выпусков «Летописи». «Летопись» стала подлинно периодическим изданием, вплоть до военного 1915 г. она регулярно выходила четыре раза в год.
Л. М. Савёлову принадлежит особая роль в развитии русской генеалогии. Он существенно расширил и дополнил библиографическую работу по русской генеалогии А. П. Барсукова. Справочник Савёлова состоял из двух частей – в первой по алфавиту были перечислены издания, а во второй – дворянские роды, также в алфавитном порядке, и указывалась литература и справочники, в которых можно было найти информацию о них. Несмотря на то что после публикации библиографического справочника Савёлова прошло более ста лет, он до сих пор используется историками и генеалогами. Леонид Михайлович также начал создание обширного словаря русского дворянства – «Родословные росписи» – однако вышли из печати только 1–3 части (1906–1909), до буквы «Е».
Своему высокому предназначению Савёлов остался верен всю жизнь. В эмиграции, вдали от книг и архивов, потеряв большинство из единомышленников, он восстанавливает Историко-родословное общество и на печатной машинке начинает издавать единственный в то время русский генеалогический журнал – «Новик», первые номера которого выходили тиражом 5 экземпляров.
Опальная наука
Обширные справочники по истории и генеалогии провинциального дворянства готовились и издавались в губерниях. Это – «Родословная книга Черниговского дворянства» (т. 1–2, 1901), составленная графом Г. А. Милорадовичем, «Малороссийский родословник» В. Л. Модзалевского (т. 1–4, 1908–1914), 23-томное (!) «Дворянское сословие Тульской губернии» (1899–1916), составителями которого были М. Т. Яблочков и В. И. Чернопятов, «Материалы для генеалогии ярославского дворянства» (т. 1–9, 1910–1913) и другие.
В конце XIX – начале XX столетия были изданы капитальные монографии, посвященные истории рода Рюриковичей. Генеалогию князей Северо-Восточной Руси, формирование уделов, политическую деятельность правителей и их династические связи исследовал А. В. Экземплярский, издавший двухтомник «Великие удельные князья Северо-Восточной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г.» (1889–1891), не утративший своего значения и поныне.
Еще более сложную задачу поставил перед собой Геннадий Александрович Власьев, проследивший генеалогию черниговских и владимиро-волынских Рюриковичей вплоть до начала XX в., т. е. на протяжении более чем тысячи лет. Г. А. Власьев начал издание монументального труда «Потомство Рюрика» в соответствии с генеалогическим старшинством родов, а самыми старшими на родословном древе Рюриковичей были князья Черниговского и Владимиро-Волынского княжеств и их потомки. Первый том (князья Черниговские) составил 3 части, общий объем которых – 1730 страниц крупного формата. Здесь были изложены сведения о биографиях, земельных владениях, браках и потомстве нескольких тысяч представителей самых известных аристократических родов – князей Одоевских, Горчаковых, Волконских, Барятинских, Оболенских, Репниных, Долгоруковых, Щербатовых и других. До сих пор работа Власьева остается непревзойденной по своей полноте. Исследователь начал подготовку второго тома, посвященного князьям Владимиро-Волынским и их потомкам (Друцкие, Друцкие-Соколинские, Друцкие-Любецкие, Бабичевы, Путятины), но революционные события не дали завершиться этой огромной работе. Первая часть второго тома вышла уже в 1918 г. в революционном Петрограде.
Постепенно в сферу интересов генеалогов попадают и роды недворянского происхождения. Выдающийся историк, археограф и палеограф Николай Петрович Лихачев (1862–1936) в монографии «Разрядные дьяки XVI века» (1888) уделил большое внимание семейным связям в среде русской бюрократии и влиянию этого фактора на внутриполитические события этого времени. Тезка Лихачева, генеалог и архивист Николай Петрович Чулков (1870–1940) первым начал профессионально заниматься историей купеческого сословия.
В развитии генеалогии в конце XIX в. на смену любителям приходят профессионалы – архивисты и знатоки источников, но интерес к истории русского дворянства у многих из них по-прежнему питался личными пристрастиями. Большинство генеалогов того времени – представители древних дворянских родов, уделявшие большое внимание исследованию собственных родословных.
К концу XIX столетия развитие генеалогии достигло широкого размаха. Возникла идея создать координирующий научный центр. Так появилось Русское генеалогическое общество. Оно было основано в 1898 г. в Санкт-Петербурге. Инициатором создания общества был князь А. Б. Лобанов-Ростовский, но он не дожил до открытия своего детища. Общество проводило не только исследовательскую, но и собирательскую работу. Оно призывало дворян передавать древние документы из заброшенных усадеб, и таким образом удалось спасти многие ценные исторические источники. Часть этих документов, а также исследования публиковались на страницах «Известий Русского родословного общества» – первого периодического издания, посвященного проблемам генеалогии. Общество объединяло в основном петербургских исследователей. В него входили и печатались в «Известиях» Н. П. Лихачев, Г. А. Власьев, В. В. Руммель, Н. В. Мятлев, К. А. Губастов, граф С. Д. Шереметев, Ю. В. Татищев и другие исследователи (всего – около 130 человек). Возглавлял его великий князь Георгий Михайлович (1863–1919), известный своими учеными трудами в области русской нумизматики.
Спустя несколько лет после основания Русского родословного общества в Москве возникло аналогичное по своим задачам Историко-родословное общество (1904). Его инициатором и бессменным председателем был выдающийся русский генеалог Леонид Михайлович Савёлов (1868–1947). Историко-родословное общество отличалось бо?льшим демократизмом, чем Русское родословное общество, к его работе были привлечены многие исследователи (Н. П. Чулков, М. Т. Яблочков, С. Б. Веселовский, Ю. В. и В. С. Арсеньевы, граф С. Д. Шереметев, Н. П. Лихачев, Ю. В. Татищев, А. А. Сиверс – всего до 170 членов), оно поддерживало научные контакты с зарубежными научными организациями. Члены Историко-родословного общества занимались разработкой не только дворянской генеалогии, но и генеалогии других сословий. Печатный орган общества – «Летопись Историко-родословного общества» – выходил гораздо чаще, нежели «Известия Русского генеалогического общества». За 20 лет деятельности Русского генеалогического общества было издано всего 4 выпуска «Известий» и 45 выпусков «Летописи». «Летопись» стала подлинно периодическим изданием, вплоть до военного 1915 г. она регулярно выходила четыре раза в год.
Л. М. Савёлову принадлежит особая роль в развитии русской генеалогии. Он существенно расширил и дополнил библиографическую работу по русской генеалогии А. П. Барсукова. Справочник Савёлова состоял из двух частей – в первой по алфавиту были перечислены издания, а во второй – дворянские роды, также в алфавитном порядке, и указывалась литература и справочники, в которых можно было найти информацию о них. Несмотря на то что после публикации библиографического справочника Савёлова прошло более ста лет, он до сих пор используется историками и генеалогами. Леонид Михайлович также начал создание обширного словаря русского дворянства – «Родословные росписи» – однако вышли из печати только 1–3 части (1906–1909), до буквы «Е».
Своему высокому предназначению Савёлов остался верен всю жизнь. В эмиграции, вдали от книг и архивов, потеряв большинство из единомышленников, он восстанавливает Историко-родословное общество и на печатной машинке начинает издавать единственный в то время русский генеалогический журнал – «Новик», первые номера которого выходили тиражом 5 экземпляров.
Опальная наука
В первые послереволюционные годы генеалоги еще пытались сохранить профессиональное сообщество. Русское генеалогическое общество, изменив устав и название, стало частью Академии истории материальной культуры. Собрания общества проходили вплоть до осени 1922 г., когда власти приняли решение «признать нецелесообразным существование Общества по обстоятельствам данного времени».
Историко-родословное общество прекратило свою деятельность раньше – осенью 1917 г., после отъезда Л. М. Савёлова из Москвы на юг. Благодаря отъезду и дальнейшей эмиграции Савёлов сохранил жизнь и свободу, но потерял родину. Монархист, активный общественный деятель, камергер и губернатор, Леонид Михайлович подвергался реальной опасности быть арестованным и расстрелянным. В первые послереволюционные годы пали жертвами террора, болезней и голода председатель Русского генеалогического общества великий князь Георгий Михайлович, его брат, выдающийся историк Николай Михайлович, Ю. Н. Щербачев, А. П. Сабуров, граф В. П. Орлов-Денисов, Д. Ф. Кобеко, граф С. Д. Шереметев, К. А. Губастов и многие другие генеалоги, как профессионалы, так и любители.
Но как только завершилась Гражданская война, спала первая волна революционного террора и настало послабление в виде НЭПа, генеалогия оказалась востребованной для исследований в области модной в 1920-е гг. и сравнительно новой науки – евгеники.
Основы евгеники – биолого-гуманитарных исследований, посвященных совершенствованию человеческой породы, – были заложены во второй половине XIX в. английским ученым Фрэнсисом Гальтоном, двоюродным братом и единомышленником Дарвина. Применение дарвиновской теории к цели достижения прогресса и решению проблем, стоящих перед цивилизацией, оказалось весьма привлекательным.
Для Советской России, где стояли задачи создания нового общества и «нового человека», евгеника представляла особый интерес. Родоначальником евгенических исследований в России стал великий биолог, основоположник генетики Н. К. Кольцов, которому удалось объединить вокруг себя ученых различных специальностей – биологов, антропологов, психиатров, историков, генеалогов. В 1920 г. он создал и возглавил Русское евгеническое общество, а с 1922 г.
при нем стал выходить «Русский евгенический журнал», на страницах которого публиковались интереснейшие материалы по генеалогии. В числе авторов «Русского евгенического журнала» были как признанные авторитеты в области генеалогии (например, Н. П. Чулков), так и ученые нового поколения, в основном биологи-генетики – М. В. Волоцкой, П. Ф. Рокицкий, Г. Г. Фризен. В отличие от дореволюционных исследований, евгеническое направление в генеалогии 1920-х гг. было ангажировано самой постановкой проблемы о наследственности. Особое внимание уделялось наследственности талантов – литературного, музыкального, художественного – и родственным связям лиц с выдающимися способностями. В то же время евгенические и евгенико-генеалогические исследования имеют и важное самостоятельное значение.
Евгенику постигла судьба многих других научных направлений, не уложившихся в рамки «советской науки». С началом «великого перелома» в конце 1920-х гг. полетели головы дореволюционных «спецов», и в их числе стали травить Кольцова и его соратников. Свою роль сыграло и активное использование евгеники идеологами расизма в фашистской Германии. В результате в 1929 г. Евгеническое общество и журнал были закрыты, а на участников этих исследований надолго повесили ярлык «фашистов».
Казалось, что в 1930-е гг. историки-марксисты при помощи ГПУ покончили с генеалогией, получившей клеймо «дворянской», а следовательно – вредной науки. Многие ученые были арестованы. Однако именно в то страшное время в СССР генеалогические исследования получили новый импульс и вышли на качественно иной уровень. Этим генеалогия обязана академику Степану Борисовичу Веселовскому (1876–1952).
С. Б. Веселовский – один из выдающихся исследователей русского феодализма, источниковед и глубокий знаток архивов, обратился к генеалогии в связи со своими исследованиями по истории феодального землевладения. Он создал ряд очерков по истории московского боярства и дворянства в XIV–XVI вв., опираясь, прежде всего, на средневековые акты, большей частью неопубликованные. Сочетая данные документов и материалы исторической географии и топонимики (науки о географических названиях) Веселовский восстановил историю боярского землевладения в Центральной России, а вместе с ней – и историю крупнейших боярских семей. Ученый пришел к выводу, что московское боярство сыграло огромную роль в становлении могущества Москвы и создании единого Российского государства.
Силу и значение древнейших боярских родов, предки которых служили еще первым московским князьям, Веселовский установил, произведя соответствующие подсчеты по составу Боярской думы за полтора столетия от Ивана III до Смуты. Из 425 членов думы 145 были представителями шести старомосковских родов: род Андрея Кобылы (Кошкины, Захарьины, Романовы, Шереметевы, Колычевы), род Ивана Мороза (Морозовы, Тучковы, Шеины), род Ратши (Бутурлины, Челяднины, Пушкины), род Александра Зерна (Сабуровы, Вельяминовы и Годуновы), род Федора Бяконта (Плещеевы), род Воронцовых-Вельяминовых. На долю семи родов, известных с XV в., приходилось только 23 думца. Всего же на долю родов, служивших московским князьям до XVI в. (23 рода), приходилось около 200 членов Боярской думы, т. е. почти половина. Другая половина приходилась на долю потомков удельных князей и нетитулованных родов, возвысившихся в XVI в. Не менее показателен удельный вес старомосковского боярства в военной иерархии. На протяжении княжения Василия III 61,5 % воеводских назначений получили представители княжеских родов; среди же нетитулованных воевод более трех четвертей назначений достались воеводам из старомосковских родов XIV в. Выдающееся значение старомосковских боярских родов и определило строй исследования Веселовского о феодальном сословии России как серии очерков о наиболее крупных семействах.
Первым в ряду этих очерков стоит очерк о роде Пушкиных – «Род и предки А. С. Пушкина в истории». Это исследование Веселовский завершил в конце 40-х гг., когда предполагалось издать его отдельной книгой. Изложение истории, начинающееся с XIII в., было доведено автором до конца XVII в., периода упадка Пушкиных в служебном и экономическом отношениях и опалы в связи с участием Ф. М. Пушкина в заговоре А. П. Соковнина, покушавшегося на жизнь Петра I. Первоначально Веселовский собирался довести исследование до судьбы поэта, закончив главой «Жизненная трагедия Пушкина», но этот замысел остался неосуществленным. Работа ученого увидела свет только в 1969 г., сначала на страницах журнала «Новый мир», а затем в сборнике «Исследования по истории класса служилых землевладельцев». Обе публикации были неполными и в ряде мест отличались между собой. И только в 1990 г. работа «Род и предки А. С. Пушкина» вышла отдельной книгой, которую подготовил и сверил с рукописью К. А. Аверьянов.
В очерке о роде Пушкиных наиболее четко проявилось новое направление, данное Веселовским генеалогическим изысканием. Свое исследование автор производит на широком историческом фоне, попутно освещая многие сложнейшие вопросы, касающиеся социально-политической истории XIII–XVII вв., феодального землевладения, государевой службы, местничества и других проявлений менталитета людей Средневековья. Опираясь на источники по русской генеалогии, сведения о земельных владениях Пушкиных и данные ономастики, Веселовский создает портрет целого рода, в котором проявляются как индивидуальные характеры представителей, так и общие черты. Так, думный дворянин Евстафий Михайлович Пушкин, первый из Пушкиных достигший думного чина, был «недюжинным и дельным человеком». Уже то, что он выдвинулся при подозрительном и гневливом царе Иване IV, причем в то время, когда Грозный разочаровался в своих любимцах-опричниках и по-прежнему не доверял земским, свидетельствует о его незаурядных способностях. Еще более удачлив был Гаврила Григорьевич Пушкин (один из героев драмы «Борис Годунов»). Он перешел на сторону Лжедмитрия I, в июне 1605 г. поднял Москву против царя Федора Годунова, за что и получил от самозванца думный чин. Царю Василию Гаврила Пушкин и его сородичи служили честно и усердно, не за страх, а за совесть. Только когда явственно обозначился крах царя Василия, Г. Г. Пушкин принял участие в его низложении и последовавшем за ним насильственном пострижении. Пушкины участвовали в Первом и Втором ополчении, затем служили царю Михаилу Федоровичу, были воеводами, возглавляли приказы, а в 1646 г. Григорий Гаврилович Пушкин, первым в роду, получил боярский чин. Характеризуя род Пушкиных в целом, Веселовский писал: «Ни один из Пушкиных не выделился ни исключительными талантами, ни ярко выраженной индивидуальностью, ни большими подвигами, но все они старались быть достойными представителями своего рода, шли по мере возможности и по своему крайнему разумению в ногу с событиями, каждый делал на своем месте свое дело, и, в общем, содействовали спасению государства и родины… они были типичными и неплохими представителями тогдашнего дворянства, которое больше ценило в людях родовые и сословные добродетели, чем ярко выраженную индивидуальность и таланты честолюбцев».
Полемизируя со словами поэта, вложившего в уста царя Бориса выражение «род Пушкиных мятежный», Веселовский показывает род, который действительно можно назвать мятежным, – Ильины-Грязные, из которых вышел любимец Грозного опричник Василий Грязной. Сын Василия Тимофей был одним из тушинских «перелетов» и получил от Лжедмитрия II чин окольничего. А затем служил Сигизмунду III. По стопам Тимофея пошел и его сын Борис, который во время Смоленской войны 1632–1634 гг. бежал в Польшу. Близкий родич Грязных – Михаил (Михалко) Андреевич Молчанов, был авантюристом еще похлеще. В 1605 г. он участвовал в убийстве Федора Годунова, после свержения самозванца бежал в Польшу, где выдавал себя за чудесно спасшегося «царя Димитрия». В Тушине он получил чин окольничего, затем служил полякам, своей дерзостью и заносчивостью заслужил всеобщую ненависть и был убит во время восстания москвичей против поляков в 1611 г.
На протяжении почти всего XVII в. Пушкины предстают сплоченным родом, который особенно не рвется вперед, но движется к упрочению своего положения постепенно и уверенно. Упадок Пушкиных в конце XVII в. совпадает с ломкой Петром I старомосковского уклада, системы государственного управления и семейного быта. Волею судеб Пушкины оказались в лагере противников Петра и его преобразовательных начинаний. Внуки Гаврилы Пушкина, бояре Матвей и Яков Степановичи, были близки к боярской партии Милославских, активных сторонников царевны Софьи, близких к староверам и другим слоям, недовольным нововведениями Петра I. Стольник Федор Матвеевич Пушкин, сын М. С. Пушкина, принял участие в заговоре А. П. Соковнина против Петра I и был казнен, а его родственники отправлены в ссылку.
По этому очерку Веселовского можно судить о том, что огромной заслугой ученого является расширение пространства генеалогических исследований, введение в историческую науку методов генеалогических исследований и самой тематики.
Очерк о Пушкиных является наиболее завершенным и подробным. Но другие не менее интересны. В книге «Очерки истории класса служилых землевладельцев» собраны монографические очерки о крупнейших боярских родах: Кобылиных, Кошкиных, Захарьиных, Романовых, Шереметевых, Колычевых, Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых, Плещеевых, Квашниных, Волынских, Добрынских, Фоминских, Кутузовых, князьях Оболенских, Головиных и многих других. Перед читателем проходит вереница лиц, деятелей, чьими трудами и кровью созидалось Российское государство в XIV–XV вв.; тех, кто страдал от опричнины и умирал в муках, и тех, кто сам непосредственно участвовал или руководил казнями; героев Смутного времени – борцов за державу и разрушителей Московского царства.
Исследования по истории московского боярства и дворянства XIV–XVII вв. стали первым образцом изучения значительной социальной группы генеалогическими методами. Они продемонстрировали не только высочайший уровень анализа источников и исчерпывающую полноту исследования, но и новую постановку задач, которые ныне принято называть комплексной генеалогией. В трудах Веселовского удачно сочетается обобщающий подход к боярству в целом с интересом к судьбе каждого рода и личности, разнообразным деталям и подробностям – всему тому, что ныне принято именовать термином «микроистория».
Ученик Соловьева и Ключевского Веселовский никак не мог согласиться с марксистским принципом «писать историю человеческого общества без живых людей». Более того, он был единственным из ученых старой школы, кто позволил себе открыто заявлять в трудах и выступлениях, что не поддерживает марксистское учение, избегать ссылок на классиков марксизма, а также Ленина и Сталина.
Невысокий, худощавый, всегда элегантно одетый, типичный интеллигент, да еще и отягощенный «классово чуждым» происхождением и даже небольшой земельной собственностью до революции, Степан Борисович позволил себе бросить вызов воле самого «хозяина» – Сталина. И это при том, что ученому было за кого бояться – сыновья от первого брака и дочка от второго. Степан Борисович резко выступил против кампании по восхвалению «великого и мудрого вождя» Ивана Грозного, опиравшегося на «прогрессивное войско опричников». Грозного прославляли научно-популярные работы видных историков, уцелевших после репрессий 1920–1930-х гг., воспевали литературные произведения (подключился к этому и советский граф Алексей Толстой) и монументальная киноэпопея Сергея Эйзенштейна. Впрочем, во второй части кинофильма царь оказался недостаточно положительным, а опричники слишком страшными, за что Эйзенштейн получил выговор от Сталина и Жданова, а фильм лег на полку.
Вся суета вокруг Ивана Грозного вызывала у Веселовского горькую усмешку. «Реабилитация личности и государственной деятельности Ивана IV есть новость, последнее слово и большое достижение советской исторической науки», – писал он. И хотя попытки реабилитировать тиранию Грозного предпринимались и ранее, «новостью является только то, что наставлять историков на путь истины „сравнительно недавно“ взялись литераторы, драматурги, театральные критики и кинорежиссеры». От критики советской апологетики тирана Веселовский перешел к тщательному исследованию свидетельств об опричнине и установил, что представление о боярстве как о крамольной силе, сопротивлявшейся благу государства, – не более чем миф, раздутый в угоду новой, еще более страшной репрессивной кампании Сталина.
Как мы знаем, и за меньшие грехи при Сталине могли сгноить в лагерях. Почему уцелел Веселовский, остается загадкой. После кратковременных арестов в начале 1920-х гг., он ни разу не был арестован и уцелел даже во время «академического дела», по которому посадили С. Ф. Платонова, Н. П. Лихачева, Е. В. Тарле, С. В. Бахрушина и других выдающихся ученых старой школы. Возможно, Степана Борисовича спасла его удаленность от университетской ученой среды, а вероятно, и счастливая случайность. Но его жизнь была далека от благополучия, несмотря на звание академика, полученное в 1946 г., – бедственное существование, запрет на публикации, болезнь глаз, гибель двух сыновей на фронте, – несчастья постоянно преследовали Степана Борисовича, но не сломили его высокого гражданственного стремления к научной истине. Эпитафией на памятнике Веселовскому на Введенском кладбище избраны слова из пушкинского «Бориса Годунова»: «Закончен труд, завещанный от Бога».
Сборник трудов Веселовского, посвященный истории и генеалогии московского боярства и дворянства, был опубликован только в 1969 г. и оказал огромное влияние на перспективы дальнейших генеалогических исследований. Работая «в стол», Веселовский спас генеалогию от забвения. По предложенному им пути четкой исторической критики источников при генеалогических исследованиях и тесной связи генеалогии с социально-политической историей строились генеалогические исследования в 1970–1980-е гг. В это время многое сделали для развития отечественной генеалогии А. А. Зимин, С. О. Шмидт, А. А. Введенский, В. Б. Кобрин, В. Л. Янин, А. Л. Станиславский, М. Е. Бычкова, А. И. Аксенов, С. В. Думин и другие ученые.
В эти годы развивается исследование не только дворянского сословия, но и других сословий и социальных групп. А. А. Введенский создал капитальную монографию о роде промышленников и торговцев Строгановых. А. И. Аксенову принадлежат работы по генеалогии московского и провинциального купечества XVIII столетия. Изучаются родословные холопов XVI–XVII вв., крестьян и заводских рабочих XVIII–XX вв.
Большое значение имели генеалогические изыскания, проводившиеся в литературоведении. Блестящие очерки И. Л. Андронникова, посвященные литературным тайнам, поискам забытых современников Пушкина и Лермонтова, забытым реликвиям, – пример подобных исследований. Во многом Андронников перенял эстафету дореволюционных генеалогов (Н. П. Чулкова, Б. Л. Модзалевского, А. А. Сиверса, Н. Н. Кашкина и других), тщательно отслеживавших не только родственные, но и культурные связи в дворянской среде. Сам Андронников с благодарностью вспоминал о Чулкове, являвшемся одним из его неизменных консультантов, оставил о нем запоминающийся отзыв и даже изобразил Николая Петровича в своей телевизионной постановке.
«Был в Москве такой чудесный старичок, Николай Петрович Чулков – историк и литературовед, великий знаток государственных и семейных архивов XVIII и XIX веков, лучший специалист по истории русского быта, волшебник по части установления служебных и родственных связей великих и невеликих русских людей – вспоминал Андронников. – Уж никто лучше не мог сказать вам, кто когда родился, кто где жил, кто в каких служил департаментах и полках, кто на ком был женат, кто к кому ходил в гости, где чей дом стоял и где кто умер. На все подобные вопросы, если только в его силах было ответить, Николай Петрович давал самые точные и самые подробные разъяснения. И чаще всего прямо на память». Так же как и Веселовский, Чулков сыграл большую роль в сохранении значения генеалогии как научного направления и передачи эстафеты исследователям нового поколения.
Историко-родословное общество прекратило свою деятельность раньше – осенью 1917 г., после отъезда Л. М. Савёлова из Москвы на юг. Благодаря отъезду и дальнейшей эмиграции Савёлов сохранил жизнь и свободу, но потерял родину. Монархист, активный общественный деятель, камергер и губернатор, Леонид Михайлович подвергался реальной опасности быть арестованным и расстрелянным. В первые послереволюционные годы пали жертвами террора, болезней и голода председатель Русского генеалогического общества великий князь Георгий Михайлович, его брат, выдающийся историк Николай Михайлович, Ю. Н. Щербачев, А. П. Сабуров, граф В. П. Орлов-Денисов, Д. Ф. Кобеко, граф С. Д. Шереметев, К. А. Губастов и многие другие генеалоги, как профессионалы, так и любители.
Но как только завершилась Гражданская война, спала первая волна революционного террора и настало послабление в виде НЭПа, генеалогия оказалась востребованной для исследований в области модной в 1920-е гг. и сравнительно новой науки – евгеники.
Основы евгеники – биолого-гуманитарных исследований, посвященных совершенствованию человеческой породы, – были заложены во второй половине XIX в. английским ученым Фрэнсисом Гальтоном, двоюродным братом и единомышленником Дарвина. Применение дарвиновской теории к цели достижения прогресса и решению проблем, стоящих перед цивилизацией, оказалось весьма привлекательным.
Для Советской России, где стояли задачи создания нового общества и «нового человека», евгеника представляла особый интерес. Родоначальником евгенических исследований в России стал великий биолог, основоположник генетики Н. К. Кольцов, которому удалось объединить вокруг себя ученых различных специальностей – биологов, антропологов, психиатров, историков, генеалогов. В 1920 г. он создал и возглавил Русское евгеническое общество, а с 1922 г.
при нем стал выходить «Русский евгенический журнал», на страницах которого публиковались интереснейшие материалы по генеалогии. В числе авторов «Русского евгенического журнала» были как признанные авторитеты в области генеалогии (например, Н. П. Чулков), так и ученые нового поколения, в основном биологи-генетики – М. В. Волоцкой, П. Ф. Рокицкий, Г. Г. Фризен. В отличие от дореволюционных исследований, евгеническое направление в генеалогии 1920-х гг. было ангажировано самой постановкой проблемы о наследственности. Особое внимание уделялось наследственности талантов – литературного, музыкального, художественного – и родственным связям лиц с выдающимися способностями. В то же время евгенические и евгенико-генеалогические исследования имеют и важное самостоятельное значение.
Евгенику постигла судьба многих других научных направлений, не уложившихся в рамки «советской науки». С началом «великого перелома» в конце 1920-х гг. полетели головы дореволюционных «спецов», и в их числе стали травить Кольцова и его соратников. Свою роль сыграло и активное использование евгеники идеологами расизма в фашистской Германии. В результате в 1929 г. Евгеническое общество и журнал были закрыты, а на участников этих исследований надолго повесили ярлык «фашистов».
Казалось, что в 1930-е гг. историки-марксисты при помощи ГПУ покончили с генеалогией, получившей клеймо «дворянской», а следовательно – вредной науки. Многие ученые были арестованы. Однако именно в то страшное время в СССР генеалогические исследования получили новый импульс и вышли на качественно иной уровень. Этим генеалогия обязана академику Степану Борисовичу Веселовскому (1876–1952).
С. Б. Веселовский – один из выдающихся исследователей русского феодализма, источниковед и глубокий знаток архивов, обратился к генеалогии в связи со своими исследованиями по истории феодального землевладения. Он создал ряд очерков по истории московского боярства и дворянства в XIV–XVI вв., опираясь, прежде всего, на средневековые акты, большей частью неопубликованные. Сочетая данные документов и материалы исторической географии и топонимики (науки о географических названиях) Веселовский восстановил историю боярского землевладения в Центральной России, а вместе с ней – и историю крупнейших боярских семей. Ученый пришел к выводу, что московское боярство сыграло огромную роль в становлении могущества Москвы и создании единого Российского государства.
Силу и значение древнейших боярских родов, предки которых служили еще первым московским князьям, Веселовский установил, произведя соответствующие подсчеты по составу Боярской думы за полтора столетия от Ивана III до Смуты. Из 425 членов думы 145 были представителями шести старомосковских родов: род Андрея Кобылы (Кошкины, Захарьины, Романовы, Шереметевы, Колычевы), род Ивана Мороза (Морозовы, Тучковы, Шеины), род Ратши (Бутурлины, Челяднины, Пушкины), род Александра Зерна (Сабуровы, Вельяминовы и Годуновы), род Федора Бяконта (Плещеевы), род Воронцовых-Вельяминовых. На долю семи родов, известных с XV в., приходилось только 23 думца. Всего же на долю родов, служивших московским князьям до XVI в. (23 рода), приходилось около 200 членов Боярской думы, т. е. почти половина. Другая половина приходилась на долю потомков удельных князей и нетитулованных родов, возвысившихся в XVI в. Не менее показателен удельный вес старомосковского боярства в военной иерархии. На протяжении княжения Василия III 61,5 % воеводских назначений получили представители княжеских родов; среди же нетитулованных воевод более трех четвертей назначений достались воеводам из старомосковских родов XIV в. Выдающееся значение старомосковских боярских родов и определило строй исследования Веселовского о феодальном сословии России как серии очерков о наиболее крупных семействах.
Первым в ряду этих очерков стоит очерк о роде Пушкиных – «Род и предки А. С. Пушкина в истории». Это исследование Веселовский завершил в конце 40-х гг., когда предполагалось издать его отдельной книгой. Изложение истории, начинающееся с XIII в., было доведено автором до конца XVII в., периода упадка Пушкиных в служебном и экономическом отношениях и опалы в связи с участием Ф. М. Пушкина в заговоре А. П. Соковнина, покушавшегося на жизнь Петра I. Первоначально Веселовский собирался довести исследование до судьбы поэта, закончив главой «Жизненная трагедия Пушкина», но этот замысел остался неосуществленным. Работа ученого увидела свет только в 1969 г., сначала на страницах журнала «Новый мир», а затем в сборнике «Исследования по истории класса служилых землевладельцев». Обе публикации были неполными и в ряде мест отличались между собой. И только в 1990 г. работа «Род и предки А. С. Пушкина» вышла отдельной книгой, которую подготовил и сверил с рукописью К. А. Аверьянов.
В очерке о роде Пушкиных наиболее четко проявилось новое направление, данное Веселовским генеалогическим изысканием. Свое исследование автор производит на широком историческом фоне, попутно освещая многие сложнейшие вопросы, касающиеся социально-политической истории XIII–XVII вв., феодального землевладения, государевой службы, местничества и других проявлений менталитета людей Средневековья. Опираясь на источники по русской генеалогии, сведения о земельных владениях Пушкиных и данные ономастики, Веселовский создает портрет целого рода, в котором проявляются как индивидуальные характеры представителей, так и общие черты. Так, думный дворянин Евстафий Михайлович Пушкин, первый из Пушкиных достигший думного чина, был «недюжинным и дельным человеком». Уже то, что он выдвинулся при подозрительном и гневливом царе Иване IV, причем в то время, когда Грозный разочаровался в своих любимцах-опричниках и по-прежнему не доверял земским, свидетельствует о его незаурядных способностях. Еще более удачлив был Гаврила Григорьевич Пушкин (один из героев драмы «Борис Годунов»). Он перешел на сторону Лжедмитрия I, в июне 1605 г. поднял Москву против царя Федора Годунова, за что и получил от самозванца думный чин. Царю Василию Гаврила Пушкин и его сородичи служили честно и усердно, не за страх, а за совесть. Только когда явственно обозначился крах царя Василия, Г. Г. Пушкин принял участие в его низложении и последовавшем за ним насильственном пострижении. Пушкины участвовали в Первом и Втором ополчении, затем служили царю Михаилу Федоровичу, были воеводами, возглавляли приказы, а в 1646 г. Григорий Гаврилович Пушкин, первым в роду, получил боярский чин. Характеризуя род Пушкиных в целом, Веселовский писал: «Ни один из Пушкиных не выделился ни исключительными талантами, ни ярко выраженной индивидуальностью, ни большими подвигами, но все они старались быть достойными представителями своего рода, шли по мере возможности и по своему крайнему разумению в ногу с событиями, каждый делал на своем месте свое дело, и, в общем, содействовали спасению государства и родины… они были типичными и неплохими представителями тогдашнего дворянства, которое больше ценило в людях родовые и сословные добродетели, чем ярко выраженную индивидуальность и таланты честолюбцев».
Полемизируя со словами поэта, вложившего в уста царя Бориса выражение «род Пушкиных мятежный», Веселовский показывает род, который действительно можно назвать мятежным, – Ильины-Грязные, из которых вышел любимец Грозного опричник Василий Грязной. Сын Василия Тимофей был одним из тушинских «перелетов» и получил от Лжедмитрия II чин окольничего. А затем служил Сигизмунду III. По стопам Тимофея пошел и его сын Борис, который во время Смоленской войны 1632–1634 гг. бежал в Польшу. Близкий родич Грязных – Михаил (Михалко) Андреевич Молчанов, был авантюристом еще похлеще. В 1605 г. он участвовал в убийстве Федора Годунова, после свержения самозванца бежал в Польшу, где выдавал себя за чудесно спасшегося «царя Димитрия». В Тушине он получил чин окольничего, затем служил полякам, своей дерзостью и заносчивостью заслужил всеобщую ненависть и был убит во время восстания москвичей против поляков в 1611 г.
На протяжении почти всего XVII в. Пушкины предстают сплоченным родом, который особенно не рвется вперед, но движется к упрочению своего положения постепенно и уверенно. Упадок Пушкиных в конце XVII в. совпадает с ломкой Петром I старомосковского уклада, системы государственного управления и семейного быта. Волею судеб Пушкины оказались в лагере противников Петра и его преобразовательных начинаний. Внуки Гаврилы Пушкина, бояре Матвей и Яков Степановичи, были близки к боярской партии Милославских, активных сторонников царевны Софьи, близких к староверам и другим слоям, недовольным нововведениями Петра I. Стольник Федор Матвеевич Пушкин, сын М. С. Пушкина, принял участие в заговоре А. П. Соковнина против Петра I и был казнен, а его родственники отправлены в ссылку.
По этому очерку Веселовского можно судить о том, что огромной заслугой ученого является расширение пространства генеалогических исследований, введение в историческую науку методов генеалогических исследований и самой тематики.
Очерк о Пушкиных является наиболее завершенным и подробным. Но другие не менее интересны. В книге «Очерки истории класса служилых землевладельцев» собраны монографические очерки о крупнейших боярских родах: Кобылиных, Кошкиных, Захарьиных, Романовых, Шереметевых, Колычевых, Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых, Плещеевых, Квашниных, Волынских, Добрынских, Фоминских, Кутузовых, князьях Оболенских, Головиных и многих других. Перед читателем проходит вереница лиц, деятелей, чьими трудами и кровью созидалось Российское государство в XIV–XV вв.; тех, кто страдал от опричнины и умирал в муках, и тех, кто сам непосредственно участвовал или руководил казнями; героев Смутного времени – борцов за державу и разрушителей Московского царства.
Исследования по истории московского боярства и дворянства XIV–XVII вв. стали первым образцом изучения значительной социальной группы генеалогическими методами. Они продемонстрировали не только высочайший уровень анализа источников и исчерпывающую полноту исследования, но и новую постановку задач, которые ныне принято называть комплексной генеалогией. В трудах Веселовского удачно сочетается обобщающий подход к боярству в целом с интересом к судьбе каждого рода и личности, разнообразным деталям и подробностям – всему тому, что ныне принято именовать термином «микроистория».
Ученик Соловьева и Ключевского Веселовский никак не мог согласиться с марксистским принципом «писать историю человеческого общества без живых людей». Более того, он был единственным из ученых старой школы, кто позволил себе открыто заявлять в трудах и выступлениях, что не поддерживает марксистское учение, избегать ссылок на классиков марксизма, а также Ленина и Сталина.
Невысокий, худощавый, всегда элегантно одетый, типичный интеллигент, да еще и отягощенный «классово чуждым» происхождением и даже небольшой земельной собственностью до революции, Степан Борисович позволил себе бросить вызов воле самого «хозяина» – Сталина. И это при том, что ученому было за кого бояться – сыновья от первого брака и дочка от второго. Степан Борисович резко выступил против кампании по восхвалению «великого и мудрого вождя» Ивана Грозного, опиравшегося на «прогрессивное войско опричников». Грозного прославляли научно-популярные работы видных историков, уцелевших после репрессий 1920–1930-х гг., воспевали литературные произведения (подключился к этому и советский граф Алексей Толстой) и монументальная киноэпопея Сергея Эйзенштейна. Впрочем, во второй части кинофильма царь оказался недостаточно положительным, а опричники слишком страшными, за что Эйзенштейн получил выговор от Сталина и Жданова, а фильм лег на полку.
Вся суета вокруг Ивана Грозного вызывала у Веселовского горькую усмешку. «Реабилитация личности и государственной деятельности Ивана IV есть новость, последнее слово и большое достижение советской исторической науки», – писал он. И хотя попытки реабилитировать тиранию Грозного предпринимались и ранее, «новостью является только то, что наставлять историков на путь истины „сравнительно недавно“ взялись литераторы, драматурги, театральные критики и кинорежиссеры». От критики советской апологетики тирана Веселовский перешел к тщательному исследованию свидетельств об опричнине и установил, что представление о боярстве как о крамольной силе, сопротивлявшейся благу государства, – не более чем миф, раздутый в угоду новой, еще более страшной репрессивной кампании Сталина.
Как мы знаем, и за меньшие грехи при Сталине могли сгноить в лагерях. Почему уцелел Веселовский, остается загадкой. После кратковременных арестов в начале 1920-х гг., он ни разу не был арестован и уцелел даже во время «академического дела», по которому посадили С. Ф. Платонова, Н. П. Лихачева, Е. В. Тарле, С. В. Бахрушина и других выдающихся ученых старой школы. Возможно, Степана Борисовича спасла его удаленность от университетской ученой среды, а вероятно, и счастливая случайность. Но его жизнь была далека от благополучия, несмотря на звание академика, полученное в 1946 г., – бедственное существование, запрет на публикации, болезнь глаз, гибель двух сыновей на фронте, – несчастья постоянно преследовали Степана Борисовича, но не сломили его высокого гражданственного стремления к научной истине. Эпитафией на памятнике Веселовскому на Введенском кладбище избраны слова из пушкинского «Бориса Годунова»: «Закончен труд, завещанный от Бога».
Сборник трудов Веселовского, посвященный истории и генеалогии московского боярства и дворянства, был опубликован только в 1969 г. и оказал огромное влияние на перспективы дальнейших генеалогических исследований. Работая «в стол», Веселовский спас генеалогию от забвения. По предложенному им пути четкой исторической критики источников при генеалогических исследованиях и тесной связи генеалогии с социально-политической историей строились генеалогические исследования в 1970–1980-е гг. В это время многое сделали для развития отечественной генеалогии А. А. Зимин, С. О. Шмидт, А. А. Введенский, В. Б. Кобрин, В. Л. Янин, А. Л. Станиславский, М. Е. Бычкова, А. И. Аксенов, С. В. Думин и другие ученые.
В эти годы развивается исследование не только дворянского сословия, но и других сословий и социальных групп. А. А. Введенский создал капитальную монографию о роде промышленников и торговцев Строгановых. А. И. Аксенову принадлежат работы по генеалогии московского и провинциального купечества XVIII столетия. Изучаются родословные холопов XVI–XVII вв., крестьян и заводских рабочих XVIII–XX вв.
Большое значение имели генеалогические изыскания, проводившиеся в литературоведении. Блестящие очерки И. Л. Андронникова, посвященные литературным тайнам, поискам забытых современников Пушкина и Лермонтова, забытым реликвиям, – пример подобных исследований. Во многом Андронников перенял эстафету дореволюционных генеалогов (Н. П. Чулкова, Б. Л. Модзалевского, А. А. Сиверса, Н. Н. Кашкина и других), тщательно отслеживавших не только родственные, но и культурные связи в дворянской среде. Сам Андронников с благодарностью вспоминал о Чулкове, являвшемся одним из его неизменных консультантов, оставил о нем запоминающийся отзыв и даже изобразил Николая Петровича в своей телевизионной постановке.
«Был в Москве такой чудесный старичок, Николай Петрович Чулков – историк и литературовед, великий знаток государственных и семейных архивов XVIII и XIX веков, лучший специалист по истории русского быта, волшебник по части установления служебных и родственных связей великих и невеликих русских людей – вспоминал Андронников. – Уж никто лучше не мог сказать вам, кто когда родился, кто где жил, кто в каких служил департаментах и полках, кто на ком был женат, кто к кому ходил в гости, где чей дом стоял и где кто умер. На все подобные вопросы, если только в его силах было ответить, Николай Петрович давал самые точные и самые подробные разъяснения. И чаще всего прямо на память». Так же как и Веселовский, Чулков сыграл большую роль в сохранении значения генеалогии как научного направления и передачи эстафеты исследователям нового поколения.