Страница:
На некоторое время Черкасский был отозван в Москву. Главными воеводами новых кампаний стали князья А. Н. Трубецкой и Ю. А. Долгоруков. Опытный воевода понадобился царю в качестве дипломата. В феврале 1659 г. он участвовал в разработке плана действий на Украине против Выговского, одобренного царем и посланного князю Трубецкому. В 1661 г. Черкасский, Трубецкой и Долгоруков участвовали в переговорах с австрийским посольством А. де Мейерна (Мейерберга) и Г. Кальвуччи, пытавшимся играть посредническую роль на переговорах между Россией и Речью Посполитой.
В 1663 г. князь Яков Куденетович вновь отправился к войскам. Ему поручалось вести боевые действия против польского короля Яна Казимира в Белоруссии и на Украине. На этот раз военное счастье изменило князю. Ослабленный сопротивлением Украины, король в январе 1664 г. двинулся на север. На соединение с королем отправились гетманы Сапега и Пац. Наперерез к ним вышел к Брянску и Черкасский; гетманов удалось остановить, но король избежал столкновения с основными силами русского войска и осадил Глухов. На помощь Глухову пришел уже известный нам князь Г. Г. Ромодановский. Ян Казимир был разбит, а остатки его войска бежали за Десну. Если бы Черкасский подоспел к месту сражения, королевская армия была бы уничтожена полностью.
В июне 1664 г. начались русско-польские переговоры в Дубровичах. В это время армия Черкасского стояла в боевом порядке в Почепе. Положение русских дипломатов на съезде было тяжелым. Польские комиссары держались высокомерно, требования их были явно завышены. Они знали, что положение на фронте складывается не в пользу русских. Воевода князь И. А. Хованский потерпел поражение под Витебском и потерял обоз. Поляки осадили Витебск. Армия Черкасского бездействовала. Полякам стало известно, что его воины «оскудевают запасами, стоя на одном месте, утехи себе и прибыли не имеют…».
В Москве зрело недовольство действиями «большого воеводы». Царь предписал князю двигаться к Орше, отправив обширный наказ, в котором говорилось, «что б он, боярин и воевода, взяв себе на помощь крепко великого Бога и Его святой образ, безо всякого сумнения дерзал и помышлял о имени Его святом, не опасаясь ничего… Речам глупых людей не радовался бы, что король от него побежал и он хотя и не нашел, зато и не потерял…». Князю предписывалось не только вести активные боевые действия, но и оказывать давление на польских уполномоченных на съезде – встать в 30 верстах от посольского лагеря «для страху польским комиссарам». Князю Ю. А. Долгорукову, участнику переговоров, царь послал сказать тайно о содержании этого наказа: «Князю Якову Куденетовичу Черкасскому послано выговорить за прежнее его стоянье без промысла; если он впредь будет делать так же, то великий государь изволит идти в Вязьму, а на место Черкасского воеводою укажет быть ему, князю Юрию Алексеевичу…»
Несмотря на увещевания царя, Черкасский так и не смог предпринять решительных действий. 22 июля царь указал князю ехать в Москву под предлогом того, что он назначен дворовым воеводой во время предполагаемого царского похода на Литву. На место Черкасского был назначен Долгоруков. К чести князя Якова Куденетовича следует сказать, что и его преемник не сумел совершить ничего выдающегося. Долгоруков двинулся к Шклову и осадил город, опасаясь идти дальше. Однако и эта демонстрация произвела впечатление на послов. Они снизили свои требования и переговоры возобновились.
Недовольство царя Черкасским за неудачный поход 1664 г. не отразилось на высоком положении князя. Государь чтил его прежние заслуги и уважал государственный опыт боярина. Во время посольских приемов ближний боярин князь Яков Куденетович Черкасский стоял с правой стороны от царя. Значение Черкасского как первого вельможи в государстве отмечают иностранцы, посещавшие Московию. Видный голландский государственный деятель Н. Витсен, бывший в России в 1664–1665 гг., пишет, что князь Яков Куденетович «очень известный и в русском государстве, и в соседних странах». А. Мейеберг (Мейерн) называет Черкасского «первым боярином».
Царское письмо к Черкасскому от 19 апреля 1655 г., когда князь находился в зените своей воинской славы, показывает, что Алексей Михайлович поддерживал с ним дружеские отношения. За нарочито грубым тоном скрывается тревога за воеводу и доверие к нему, серьезные выговоры царь посылал воеводам совсем иным тоном:
«От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя Росии самодержца Черкаскому Косому. Писал ты к нам прежь сего, а ныне ты, страдник, худяк, ни к чему не надобен, не пишешь ни одной строчки. Отведаешь, как приехать, и увидишь наши очи, мы тебя, страдника, не велим и в город пустить. Писан в нашей отчине в Смоленске. Лета 7163 году, апреля в 19 день».
Князь Яков Куденетович унаследовал богатство своих бездетных родичей – князей Д. М. и И. Б. Черкасских, к нему же перешло состояние князя Ю. Я. Сулешова. По своим земельным владениям князь был крупнейшим землевладельцем России, уступая только царю. В 1646 г. он владел 3250 дворами, в которых жило 7161 крестьян мужского пола. К 1678 г. во владении сына князя Якова Куденетовича Михаила Яковлевича находилось 7159 дворов в 16 уездах. Во владениях князя жило 22 427 крестьян мужского пола. Если прибавить к ним женщин и детей, то общее число крепостных Черкасского составит примерно 70 тысяч человек. Несомненно, что основная часть этих вотчин перешла к князю Михаилу Яковлевичу от отца – сам он к 1678 г. ничем особенным себя не проявил и вряд ли мог существенно увеличить родовое владение.
Основные вотчины Черкасского располагались в Нижегородском и Суздальском уездах. Среди них выделяются села Богородское (685 дворов), Ворсма (810 дворов), Павлов Острог (863 двора), Иваново (1029 дворов) (данные на 1678 г.). Три из них стали впоследствии городами – Ворсма, поднявшаяся как крупный центр кузнечного промысла, Павлово, славившееся своими кузнецами и кожевниками и являвшееся крупным торговым центром, Иваново, текстильный промысел в котором начинает развиваться уже в то время. Среди населения вотчин Черкасского упоминаются люди разных профессий – иконники, красильщики, кузнецы, сапожники, ножовщики, портные, мастера поташного дела, купцы, казаки и даже скоморохи (целых 11 дворов в селах Ворсма и Павлово в 1646 г.).
Значительны владения Черкасского и в Москве – помимо кремлевского двора, ранее бывшего за князем И. Б. Черкасским, ему принадлежало еще четыре двора – на Кулишках, Моховой, Знаменке, Смоленской.
Но, как гласит одна из старинных эпитафий: «Цвет цветши опадает, человек живши умирает. Зри человече на сии кости и на мертвую главу, царь ли, или воин, или праведник, или грешник, богат или убог, все в равном достоинстве…» Пришел черед и князя Якова Куденетовича покинуть этот мир. 5 июля 1667 г. патриарх Иоасаф служил по нем панихиду и литургию в Новоспасском монастыре, где упокоились останки боярина.
Сын князя Якова Куденетовича, князь Михаил Яковлевич, активно действовал уже в петровскую эпоху. В 1671 г. он был комнатным стольником царя Федора Алексеевича, в 1682 г. был пожалован в ближние бояре. Автор записок о стрелецком бунте 1682 г. А. А. Матвеев пишет, что князь М. Я. Черкасский, как и его более влиятельный родич, князь М. А. Черкасский, примыкал к партии Нарышкиных. Тем не менее его участие в событиях той борьбы незаметно. В 1685 г. он был отправлен на воеводство в Новгород. В 1692–94 гг. Черкасский возглавлял Расправную палату, а в 1697 г. был послан на воеводство в Тобольск.
Управление Черкасским Сибирью ознаменовалось крупными событиями. Следуя указам и наставлениям царя, Черкасский занялся активной разработкой природных богатств Сибири, выстроил кирпичные заводы под Тобольском и железоделательные заводы на реке Каменке в Тобольском уезде и на реке Нейве в Верхотурском уезде. В 1702 г. были основаны заводы на реках Исети и Ухтусе (Тобольский уезд), в 1703 г. – на реке Алапаихе (Верхотурский уезд). На заводах, основанных Черкасским, лились пушки, мортиры и ядра, столь необходимые для войны со шведами.
Сподвижник Петра I, ученый и многоопытный дьяк А. А. Виниус, обозрев построенные Черкасским заводы, писал государю, что «толикое обрел множество руд железных, что, мню, до скончания мира не выкопаются, а чаю, что прежде леса выйдут, нежели руда» (1702). Сибирская летопись отмечает, что дьяк приехал «с милостливым словом» к князю М. Я. Черкасскому, его товарищу и сыну, князю Алексею Михайловичу, и «ко всем градцким тобольским людям». Царь был доволен деятельностью воеводы.
Радость от царского внимания омрачалась для князя Михаила Яковлевича личным несчастьем. Его сын, ближний стольник князь Петр Михайлович, первоначально назначенный «в товарищи» к своему отцу, скончался в Тобольске в сентябре 1700 г. Воевода просил прислать ему в помощники другого сына – князя Алексея Михайловича, – что царь и сделал. Это говорит о доверии Петра I к Черкасскому. Царь знал, что боярин не употребит своей власти для обогащения своей семьи. Князь Михаил Яковлевич славился среди администраторов той эпохи тем, что не брал взяток. Фантастическое богатство Черкасского, доставшееся ему от отца, позволяло князю Михаилу Яковлевичу презирать этот страшный порок, широко распространенный в его время. Многие другие не могли сдержать искушения нагреть руки на хлебных должностях. Таков, например, преемник Черкасского по управлению Сибирью, первый сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин. Он беззастенчиво обирал сибиряков и скопил баснословное состояние. О чудовищном казнокрадстве и взяточничестве Гагарина стало известно царю, который предал губернатора суду. Несмотря на заступничество знатной родни, по приговору суда князь Гагарин был повешен.
Впрочем, богатство Черкасского вряд ли может служить достаточным объяснением его бескорыстия. Тот же Гагарин или любимец Петра I Меншиков тоже владели огромными состояниями, но это не удерживало их от столь же масштабного воровства. Вероятно, родовая честь и представления о долге перед государем и Отечеством, которыми руководствовались его отец и родичи, не позволяли Черкасскому запускать руки в государеву казну.
Воровство Гагарина и его позорная смерть вошли в народные песни. О Черкасских сибиряки, напротив, сохранили добрую память. Историк Сибири П. А. Словцов (1767–1843) пишет: «Сии воеводы бескорыстным долголетним управлением и оправданною доверенностью утвердили правительство в сосредоточении воеводств в одну точку». В данном случае речь идет об образовании Сибирской губернии, но важен столь высокий отзыв об управлении Черкасскими Сибирью от историка и патриота Сибири Словцова. Князь М. Я. Черкасский покинул Тобольск в 1710 г. Его сыну, князю Алексею Михайловичу, довелось еще раз побывать в Сибири. С 1720 по 1722 г. он исполнял должность сибирского губернатора, сменив проворовавшегося Гагарина.
Князь Михаил Яковлевич Черкасский умер 28 июня 1712 г., оставив все свое состояние сыну – князю Алексею Михайловичу (1680–1742).
Князь Алексей Михайлович, подобно другим представителям родовитой молодежи, начал свою карьеру при дворе. В 1691–1692 гг. он упоминается в числе комнатных стольников царя Петра. Затем, как мы видели, в течение десяти лет Черкасский был помощником отца в управлении Сибирью и еще два года управлял самостоятельно. До этого, в 1712– 1715 гг., князь Алексей Михайлович был комендантом Санкт-Петербурга, а в последние годы правления Петра I – председателем канцелярии строений, и вызвал гнев царя своей нерасторопностью и медлительностью.
С кончиной Петра началась новая эпоха. На смену реформам и стремительным прорывам пришло время застоя в государственной деятельности и господства интриг и заговоров, борьбы придворных группировок и дворцовых переворотов. Для Черкасского, в отличие от многих его современников, людей более напористых и властолюбивых (Меншиков, Толстой, Остерман, Долгоруковы и другие), это было время спокойствия. Не отличавшийся особыми талантами и энергией, он спокойно поднимался в иерархии чинов и должностей. Богатство и знатность позволяли князю не заботиться о карьере, а удаленность от дворцовых интриг обеспечивала прочное положение при дворе. Супруга Черкасского – княгиня Мария Юрьевна (урожденная княжна Трубецкая) (1696– 1747) – считалась первой красавицей российского двора. Карьера Черкасского в эти годы шла успешно, без взлетов и падений. К 1730 г. он имел звание сенатора и чин тайного советника. Тогда-то и разыгрались события, нарушившие спокойную жизнь Черкасского и выдвинувшие его на авансцену политической жизни страны.
В 1730 г., после кончины Петра II, члены Верховного Тайного совета призвали на престол Анну Иоанновну, племянницу Петра I. Однако этот выбор верховники обусловили принятием новой государыней особых «кондиций». Согласно «кондициям», Верховный Тайный совет становился соправителем императрицы, и самодержавие ограничивалось властью аристократической олигархии. Но, к несчастью верховников, страсть к политическому переустройству овладела тогда многими. Москва, наполненная дворянами, съехавшимися на свадьбу Петра II, а попавшими на его похороны, бурлила от неясных слухов. Верховники готовили свой конституционный проект в тайне, но смутные известия о государственном переустройстве широко распространились среди дворянства. Таинственность членов Верховного Тайного совета, князей Голицыных и Долгоруковых, сыграла против них – дворянство видело в верховниках узурпаторов и не собиралось принимать, навязанные ими решения. В дворянской среде один за другим стали рождаться альтернативные проекты реформирования политической системы России. Автором и деятельным пропагандистом одного из них был историк, географ и государственный деятель Василий Никитич Татищев (1686–1750).
Проект Татищева, в отличие от проекта верховников, ограничивал власть императрицы не в пользу Верховного Тайного совета, а в пользу двухпалатного правительства (Вышнего правительства, или Сената, и Нижнего правительства), которые формировались из дворянства («шляхетства»). Избрание членом обеих палат осуществляется собранием палат, к которым присоединяются высшие чиновники государства (военный и статский генералитет). Татищев предполагал передать в ведение Вышнего правительства международные отношения, важнейшие внутриполитические дела, законодательную инициативу. Нижнее правительство должно было ведать «внутренней экономией, т. е. делами внутреннего управления. Важным моментом была передача Тайной канцелярии под контроль верхней палаты.
Таким образом, татищевский проект реформы, во многом опираясь на шведскую модель государственного устройства, предлагал конституционное ограничение самодержавия в пользу военно-государственной элиты и дворянства.
Кроме того, он содержал важные положения о создании системы образования для шляхетства, отмене петровского указа о единонаследии (майорате), поддержке духовенства, льготах купечеству и др. Некоторые из этих идей (например, создание шляхетских учебных корпусов) были в дальнейшем воплощены Анной Иоанновной.
Татищев не имел высокого чина, не обладал ни богатством, ни влиятельными связями, для продвижения своего проекта ему нужен был влиятельный и уважаемый человек, поддающийся умелому влиянию. Татищев избрал князя Алексея Михайловича Черкасского. Историк Я. А. Гордин, рассматривая причины, по которым инертный, не стремящийся к славе Черкасский поднялся на столь опасное предприятие, считал, что князь «был не робок и не чужд понятия долга перед отечеством». Со стороны столь вдумчивого исследователя, как Я. А. Гордин, этот отзыв весьма важен, тем более что роль Черкасского в дальнейших событиях была неоднозначной.
Кружок Черкасского являлся наиболее влиятельным среди шляхетства, но не отличался единством. Помимо В. Н. Татищева, в него входили лица, гораздо менее склонные к принятию конституционных идей и стремившиеся к восстановлению самодержавия. Противостояние с верховниками до определенной поры объединяло их с дворянскими конституционалистами, но идеологи самодержавной партии – видный государственный деятель Андрей Иванович Остерман и новгородский архиепископ Феофан – весьма успешно интриговали, вербуя новых сторонников и укрепляя свои позиции. Сам Черкасский по линии жены, через Трубецких и Салтыковых, приходился свойственником Анне Иоанновне. Сестра его супруги, Прасковья Юрьевна Салтыкова, активно действовала в интересах сторонников самодержавия. Положение князя в событиях, развернувшихся вокруг конституционного проекта верховников и призвания Анны Иоанновны, было двойственным. С одной стороны, родственные связи (фактор в то время весьма существенный) тянули его в лагерь сторонников самодержавия, с другой стороны, к конституционной партии влекли внутренняя потребность в переменах и умелая лесть и влияние Татищева. Следует отметить, что наряду с Черкасским проект ограничения самодержавной власти, подготовленный Татищевым, подписали также генералы Семен Андреевич Салтыков – родич императрицы, и Андрей Иванович Ушаков (при Анне он занял пост главы Тайной канцелярии) – оба непоколебимые сторонники самодержавия. Очевидно, в тот момент он считал проект Татищева меньшим злом, нежели проект Голицыных и Долгоруковых. Что же говорить о Черкасском?
Ситуация окончательно запуталась, когда Анна прибыла в Москву. Влияние и энергия адептов самодержавия существенно усилились. Верховники и дворянские конституционалисты, несмотря на идейную близость, так и не сумели найти общего языка, зато самодержавной партии удалось привлечь на свою сторону участников кружка Черкасского. Поддавшись на уговоры сторонников самодержавия, шляхетская партия признала средством к воплощению своих идей уничтожение «кондиций» и восстановление самодержавия, за которым последовало бы прошение о государственных преобразованиях (проект Кантемира).
Как только было достигнуто согласие между обоими партиями, события вновь усложнились. Наблюдая крах своих идей, Татищев проявил недюжинную энергию и подготовил новый документ – прошение об учредительном собрании. Под ним поставили свои подписи восемьдесят семь подписей, в числе которых Черкасский, Салтыков, Ушаков, шурин Черкасского князь Никита Трубецкой (такой же сторонник неограниченной монархии, как Салтыков и Ушаков). Вероятно, желание «прибавить себе воли», получить гарантии от деспотизма жило даже в этих приверженцах петровской военно-бюрократической системы. Благодаря Татищеву, Черкасский и другие вельможи, подписавшие оба проекта, вновь оказались в двусмысленном положении…
Развязка произошла 25 февраля. Утром этого дня во дворце собрались все участники противоборства. Здесь были члены Верховного тайного совета и дворяне, примыкавшие к кружку Черкасского, но главная сила принадлежала гвардии, которой командовал Салтыков. Князь Черкасский попросил императрицу об аудиенции, но вручил ей вовсе не тот документ, который она ожидала. Прошение дворян, которое тут же прочел вслух Татищев, содержало не требование восстановления самодержавия, а просьбу к императрице «собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два от фамилий, рассмотреть все обстоятельства, исследовать согласно мнениям по большим голосам форму правления государственного сочинить». Иными словами, императрице был представлен татищевский проект об учредительном собрании, что было для нее крайней неожиданностью.
Надо сказать, что Анна Иоанновна умело вышла из затруднения. Она подписала дворянский проект и удалилась во внутренние покои. Пока верховники обдумывали сложившуюся коллизию, а шляхетство томилось неизвестностью в одном из парадных залов, дворец наполнился гвардейцами. Они кричали, что требуют восстановления законных прав императрицы и готовы сейчас же расправиться со «злодеями», посягнувшими на самодержавие. Татищев и его сторонники были вынуждены признать себя проигравшими. Делегация Черкасского извлекла другую бумагу – проект Кантемира – и подала ее императрице. Спустя три часа после неудачной попытки просить об учредительном собрании, дворяне преподнесли прошение, в котором умоляли «всемилостливейше принять самодержавство таково, каково Ваши славные и достохвальные предки имели…». Анна собственноручно изорвала текст кондиций. Попытка ограничения самодержавия провалилась.
Как видно, князь Черкасский вовсе не был ярым сторонником самодержавия, как это иногда изображается. Конституционные идеи были близки к его представлениям, но князь не стал бороться за их воплощение. Императрица простила Черкасскому его сомнительное поведение во время кризиса самодержавной власти в 1730 г. и вознесла его на самую вершину государственной власти.
Вступив на престол, Анна Иоанновна уничтожила Верховный Тайный совет и восстановила Сенат, однако реально государством управлял Кабинет Ее Императорского Величества, одним из трех членов которого в звании кабинет-министра был сделан князь А. М. Черкасский. Подписи членов Кабинета министров приравнивались к подписям императрицы. Впрочем, роль Черкасского в Кабинете была ничтожной. Всеми делами в Кабинете заправлял А. И. Остерман, боровшийся за влияние на императрицу с Бироном. Деятельный участник событий аннинской эпохи, фельдмаршал Б. Х. Миних, в своих мемуарах писал: «Остерман считался человеком двоедушным, а Черкасский очень ленивым; тогда говорили: „В этом кабинете Черкасский был телом, а Остерман душой, не слишком честной“. Насмешливое наименование князя „телом кабинета“ как нельзя лучше соответствовало внешности Черкасского – он был человеком тучным и медлительным, с большим животом, что дало повод к еще одному ехидному прозвищу – Черепаха.
Еще более суров к Черкасскому историк князь Михаил Михайлович Щербатов, характеризующий его следующим образом: «Человек весьма посредственный, разумом ленив, незнающ в делах, и одним словом, таскающий, а не носящий имя свое и гордящийся едино богатством своим…»
Положение Черкасского было не только ничтожным, но порою и унизительным. Его жена, княгиня Мария Юрьевна, писала благодарственные письма Бирону, благодаря его за милости императрицы к мужу, и называла себя «нижайшей услужницей» фаворита. Сам Черкасский, получив известие о заговоре офицеров против Бирона, направился к фавориту и донес об этом. В июне 1740 г. Черкасский вместе с другими членами суда над кабинет-министром А. П. Волынским, утвердил жестокий приговор – Волынского приговорили к посажению на кол и урезанию языка, его сообщников, вина которых состояла лишь в недозволенных разговорах, – к четвертованию, колесованию и отсечению головы. Историк Е. В. Анисимов пишет: «Кто вынес этот лютый приговор? Не Бирон или Остерман, хотя именно они были тайными руководителями следствия, а члены суда – фельдмаршал И. Ю. Трубецкой, канцлер А. М. Черкасский, сенаторы – все русские, знатные люди, почти все – частые гости и собутыльники хлебосольного Артемия Петровича. Приходя в его дом, они любили посидеть, выпить да поесть с Артемием, наверное, ласкали его детей – сына и трех дочек, живших с Волынским-вдовцом. А 20 июня они, не колеблясь, приговорили самого Артемия к посажению на кол, а невинное существо – отроковицу Аннушку – старшую дочь своего приятеля – к насильному пострижению в дальний сибирский монастырь, и спустя четыре месяца, когда Волынского уже казнили, не воспрепятствовали этой жестокой экзекуции. Патриотическое, дружеское, любое иное гуманное чувство молчало, говорил только страх».
Такую цену пришлось заплатить Черкасскому за свою нерешительность в 1730 г. Кто знает, прояви тогда князь Алексей Михайлович больше твердости, по-иному сложилась бы не только его судьба, но и судьба России.
Черкасский, как и почти все вельможи той эпохи, был не только труслив, но и мстителен. Черкасский и другие участники конституционных «затеек» 1730 г. (граф М. Г. Головкин, князь Н. Ю. Трубецкой) преследовали Татищева, обвиняя его в мнимых преступлениях. После смерти Анны Иоанновны, Черкасский настаивал на провозглашении Бирона регентом. Когда же в результате заговора фельдмаршала Миниха всемогущий Бирон пал, князь Алексей Михайлович собственноручно избрал ему местом ссылки город Пелым – за годы управления Сибирью он хорошо изучил этот край и знал, куда надо ссылать.
И вновь князю удалось не только удержаться наверху, но подняться еще выше. Отметив, что за свое поведение относительно Бирона Черкасский заслуживает более наказания, чем награды, новая правительница Анна Леопольдовна пожаловала князю высшую должность империи – канцлера и должность президента Коллегии иностранных дел. Ни Анна Леопольдовна, ни Миних, ни Остерман не опасались возвышения Черкасского, считая его абсолютно лишенным политических амбиций. Дела вернулись к прежнему состоянию. Остерман был душой кабинета, а Черкасский – телом. Однако это спокойствие было недолгим. Новый переворот – на этот раз цесаревны Елизаветы, дочери Петра I, – потряс империю (21 ноября 1741), однако и на этот раз Черкасский выстоял. Более того, в который раз он вновь оказался судьей своего бывшего товарища – на этот раз Остермана. Старик Черкасский настаивал на четвертовании такого же дряхлого старика – Остермана. Во время казни больной Остерман сам не мог взойти на эшафот, его подняли и вдоволь помучили, положив головой на плаху и угрожая топором, затем объявили о монаршей милости – ссылке в Березов.
В 1663 г. князь Яков Куденетович вновь отправился к войскам. Ему поручалось вести боевые действия против польского короля Яна Казимира в Белоруссии и на Украине. На этот раз военное счастье изменило князю. Ослабленный сопротивлением Украины, король в январе 1664 г. двинулся на север. На соединение с королем отправились гетманы Сапега и Пац. Наперерез к ним вышел к Брянску и Черкасский; гетманов удалось остановить, но король избежал столкновения с основными силами русского войска и осадил Глухов. На помощь Глухову пришел уже известный нам князь Г. Г. Ромодановский. Ян Казимир был разбит, а остатки его войска бежали за Десну. Если бы Черкасский подоспел к месту сражения, королевская армия была бы уничтожена полностью.
В июне 1664 г. начались русско-польские переговоры в Дубровичах. В это время армия Черкасского стояла в боевом порядке в Почепе. Положение русских дипломатов на съезде было тяжелым. Польские комиссары держались высокомерно, требования их были явно завышены. Они знали, что положение на фронте складывается не в пользу русских. Воевода князь И. А. Хованский потерпел поражение под Витебском и потерял обоз. Поляки осадили Витебск. Армия Черкасского бездействовала. Полякам стало известно, что его воины «оскудевают запасами, стоя на одном месте, утехи себе и прибыли не имеют…».
В Москве зрело недовольство действиями «большого воеводы». Царь предписал князю двигаться к Орше, отправив обширный наказ, в котором говорилось, «что б он, боярин и воевода, взяв себе на помощь крепко великого Бога и Его святой образ, безо всякого сумнения дерзал и помышлял о имени Его святом, не опасаясь ничего… Речам глупых людей не радовался бы, что король от него побежал и он хотя и не нашел, зато и не потерял…». Князю предписывалось не только вести активные боевые действия, но и оказывать давление на польских уполномоченных на съезде – встать в 30 верстах от посольского лагеря «для страху польским комиссарам». Князю Ю. А. Долгорукову, участнику переговоров, царь послал сказать тайно о содержании этого наказа: «Князю Якову Куденетовичу Черкасскому послано выговорить за прежнее его стоянье без промысла; если он впредь будет делать так же, то великий государь изволит идти в Вязьму, а на место Черкасского воеводою укажет быть ему, князю Юрию Алексеевичу…»
Несмотря на увещевания царя, Черкасский так и не смог предпринять решительных действий. 22 июля царь указал князю ехать в Москву под предлогом того, что он назначен дворовым воеводой во время предполагаемого царского похода на Литву. На место Черкасского был назначен Долгоруков. К чести князя Якова Куденетовича следует сказать, что и его преемник не сумел совершить ничего выдающегося. Долгоруков двинулся к Шклову и осадил город, опасаясь идти дальше. Однако и эта демонстрация произвела впечатление на послов. Они снизили свои требования и переговоры возобновились.
Недовольство царя Черкасским за неудачный поход 1664 г. не отразилось на высоком положении князя. Государь чтил его прежние заслуги и уважал государственный опыт боярина. Во время посольских приемов ближний боярин князь Яков Куденетович Черкасский стоял с правой стороны от царя. Значение Черкасского как первого вельможи в государстве отмечают иностранцы, посещавшие Московию. Видный голландский государственный деятель Н. Витсен, бывший в России в 1664–1665 гг., пишет, что князь Яков Куденетович «очень известный и в русском государстве, и в соседних странах». А. Мейеберг (Мейерн) называет Черкасского «первым боярином».
Царское письмо к Черкасскому от 19 апреля 1655 г., когда князь находился в зените своей воинской славы, показывает, что Алексей Михайлович поддерживал с ним дружеские отношения. За нарочито грубым тоном скрывается тревога за воеводу и доверие к нему, серьезные выговоры царь посылал воеводам совсем иным тоном:
«От царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя Росии самодержца Черкаскому Косому. Писал ты к нам прежь сего, а ныне ты, страдник, худяк, ни к чему не надобен, не пишешь ни одной строчки. Отведаешь, как приехать, и увидишь наши очи, мы тебя, страдника, не велим и в город пустить. Писан в нашей отчине в Смоленске. Лета 7163 году, апреля в 19 день».
Князь Яков Куденетович унаследовал богатство своих бездетных родичей – князей Д. М. и И. Б. Черкасских, к нему же перешло состояние князя Ю. Я. Сулешова. По своим земельным владениям князь был крупнейшим землевладельцем России, уступая только царю. В 1646 г. он владел 3250 дворами, в которых жило 7161 крестьян мужского пола. К 1678 г. во владении сына князя Якова Куденетовича Михаила Яковлевича находилось 7159 дворов в 16 уездах. Во владениях князя жило 22 427 крестьян мужского пола. Если прибавить к ним женщин и детей, то общее число крепостных Черкасского составит примерно 70 тысяч человек. Несомненно, что основная часть этих вотчин перешла к князю Михаилу Яковлевичу от отца – сам он к 1678 г. ничем особенным себя не проявил и вряд ли мог существенно увеличить родовое владение.
Основные вотчины Черкасского располагались в Нижегородском и Суздальском уездах. Среди них выделяются села Богородское (685 дворов), Ворсма (810 дворов), Павлов Острог (863 двора), Иваново (1029 дворов) (данные на 1678 г.). Три из них стали впоследствии городами – Ворсма, поднявшаяся как крупный центр кузнечного промысла, Павлово, славившееся своими кузнецами и кожевниками и являвшееся крупным торговым центром, Иваново, текстильный промысел в котором начинает развиваться уже в то время. Среди населения вотчин Черкасского упоминаются люди разных профессий – иконники, красильщики, кузнецы, сапожники, ножовщики, портные, мастера поташного дела, купцы, казаки и даже скоморохи (целых 11 дворов в селах Ворсма и Павлово в 1646 г.).
Значительны владения Черкасского и в Москве – помимо кремлевского двора, ранее бывшего за князем И. Б. Черкасским, ему принадлежало еще четыре двора – на Кулишках, Моховой, Знаменке, Смоленской.
Но, как гласит одна из старинных эпитафий: «Цвет цветши опадает, человек живши умирает. Зри человече на сии кости и на мертвую главу, царь ли, или воин, или праведник, или грешник, богат или убог, все в равном достоинстве…» Пришел черед и князя Якова Куденетовича покинуть этот мир. 5 июля 1667 г. патриарх Иоасаф служил по нем панихиду и литургию в Новоспасском монастыре, где упокоились останки боярина.
Сын князя Якова Куденетовича, князь Михаил Яковлевич, активно действовал уже в петровскую эпоху. В 1671 г. он был комнатным стольником царя Федора Алексеевича, в 1682 г. был пожалован в ближние бояре. Автор записок о стрелецком бунте 1682 г. А. А. Матвеев пишет, что князь М. Я. Черкасский, как и его более влиятельный родич, князь М. А. Черкасский, примыкал к партии Нарышкиных. Тем не менее его участие в событиях той борьбы незаметно. В 1685 г. он был отправлен на воеводство в Новгород. В 1692–94 гг. Черкасский возглавлял Расправную палату, а в 1697 г. был послан на воеводство в Тобольск.
Управление Черкасским Сибирью ознаменовалось крупными событиями. Следуя указам и наставлениям царя, Черкасский занялся активной разработкой природных богатств Сибири, выстроил кирпичные заводы под Тобольском и железоделательные заводы на реке Каменке в Тобольском уезде и на реке Нейве в Верхотурском уезде. В 1702 г. были основаны заводы на реках Исети и Ухтусе (Тобольский уезд), в 1703 г. – на реке Алапаихе (Верхотурский уезд). На заводах, основанных Черкасским, лились пушки, мортиры и ядра, столь необходимые для войны со шведами.
Сподвижник Петра I, ученый и многоопытный дьяк А. А. Виниус, обозрев построенные Черкасским заводы, писал государю, что «толикое обрел множество руд железных, что, мню, до скончания мира не выкопаются, а чаю, что прежде леса выйдут, нежели руда» (1702). Сибирская летопись отмечает, что дьяк приехал «с милостливым словом» к князю М. Я. Черкасскому, его товарищу и сыну, князю Алексею Михайловичу, и «ко всем градцким тобольским людям». Царь был доволен деятельностью воеводы.
Радость от царского внимания омрачалась для князя Михаила Яковлевича личным несчастьем. Его сын, ближний стольник князь Петр Михайлович, первоначально назначенный «в товарищи» к своему отцу, скончался в Тобольске в сентябре 1700 г. Воевода просил прислать ему в помощники другого сына – князя Алексея Михайловича, – что царь и сделал. Это говорит о доверии Петра I к Черкасскому. Царь знал, что боярин не употребит своей власти для обогащения своей семьи. Князь Михаил Яковлевич славился среди администраторов той эпохи тем, что не брал взяток. Фантастическое богатство Черкасского, доставшееся ему от отца, позволяло князю Михаилу Яковлевичу презирать этот страшный порок, широко распространенный в его время. Многие другие не могли сдержать искушения нагреть руки на хлебных должностях. Таков, например, преемник Черкасского по управлению Сибирью, первый сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин. Он беззастенчиво обирал сибиряков и скопил баснословное состояние. О чудовищном казнокрадстве и взяточничестве Гагарина стало известно царю, который предал губернатора суду. Несмотря на заступничество знатной родни, по приговору суда князь Гагарин был повешен.
Впрочем, богатство Черкасского вряд ли может служить достаточным объяснением его бескорыстия. Тот же Гагарин или любимец Петра I Меншиков тоже владели огромными состояниями, но это не удерживало их от столь же масштабного воровства. Вероятно, родовая честь и представления о долге перед государем и Отечеством, которыми руководствовались его отец и родичи, не позволяли Черкасскому запускать руки в государеву казну.
Воровство Гагарина и его позорная смерть вошли в народные песни. О Черкасских сибиряки, напротив, сохранили добрую память. Историк Сибири П. А. Словцов (1767–1843) пишет: «Сии воеводы бескорыстным долголетним управлением и оправданною доверенностью утвердили правительство в сосредоточении воеводств в одну точку». В данном случае речь идет об образовании Сибирской губернии, но важен столь высокий отзыв об управлении Черкасскими Сибирью от историка и патриота Сибири Словцова. Князь М. Я. Черкасский покинул Тобольск в 1710 г. Его сыну, князю Алексею Михайловичу, довелось еще раз побывать в Сибири. С 1720 по 1722 г. он исполнял должность сибирского губернатора, сменив проворовавшегося Гагарина.
Князь Михаил Яковлевич Черкасский умер 28 июня 1712 г., оставив все свое состояние сыну – князю Алексею Михайловичу (1680–1742).
Князь Алексей Михайлович, подобно другим представителям родовитой молодежи, начал свою карьеру при дворе. В 1691–1692 гг. он упоминается в числе комнатных стольников царя Петра. Затем, как мы видели, в течение десяти лет Черкасский был помощником отца в управлении Сибирью и еще два года управлял самостоятельно. До этого, в 1712– 1715 гг., князь Алексей Михайлович был комендантом Санкт-Петербурга, а в последние годы правления Петра I – председателем канцелярии строений, и вызвал гнев царя своей нерасторопностью и медлительностью.
С кончиной Петра началась новая эпоха. На смену реформам и стремительным прорывам пришло время застоя в государственной деятельности и господства интриг и заговоров, борьбы придворных группировок и дворцовых переворотов. Для Черкасского, в отличие от многих его современников, людей более напористых и властолюбивых (Меншиков, Толстой, Остерман, Долгоруковы и другие), это было время спокойствия. Не отличавшийся особыми талантами и энергией, он спокойно поднимался в иерархии чинов и должностей. Богатство и знатность позволяли князю не заботиться о карьере, а удаленность от дворцовых интриг обеспечивала прочное положение при дворе. Супруга Черкасского – княгиня Мария Юрьевна (урожденная княжна Трубецкая) (1696– 1747) – считалась первой красавицей российского двора. Карьера Черкасского в эти годы шла успешно, без взлетов и падений. К 1730 г. он имел звание сенатора и чин тайного советника. Тогда-то и разыгрались события, нарушившие спокойную жизнь Черкасского и выдвинувшие его на авансцену политической жизни страны.
В 1730 г., после кончины Петра II, члены Верховного Тайного совета призвали на престол Анну Иоанновну, племянницу Петра I. Однако этот выбор верховники обусловили принятием новой государыней особых «кондиций». Согласно «кондициям», Верховный Тайный совет становился соправителем императрицы, и самодержавие ограничивалось властью аристократической олигархии. Но, к несчастью верховников, страсть к политическому переустройству овладела тогда многими. Москва, наполненная дворянами, съехавшимися на свадьбу Петра II, а попавшими на его похороны, бурлила от неясных слухов. Верховники готовили свой конституционный проект в тайне, но смутные известия о государственном переустройстве широко распространились среди дворянства. Таинственность членов Верховного Тайного совета, князей Голицыных и Долгоруковых, сыграла против них – дворянство видело в верховниках узурпаторов и не собиралось принимать, навязанные ими решения. В дворянской среде один за другим стали рождаться альтернативные проекты реформирования политической системы России. Автором и деятельным пропагандистом одного из них был историк, географ и государственный деятель Василий Никитич Татищев (1686–1750).
Проект Татищева, в отличие от проекта верховников, ограничивал власть императрицы не в пользу Верховного Тайного совета, а в пользу двухпалатного правительства (Вышнего правительства, или Сената, и Нижнего правительства), которые формировались из дворянства («шляхетства»). Избрание членом обеих палат осуществляется собранием палат, к которым присоединяются высшие чиновники государства (военный и статский генералитет). Татищев предполагал передать в ведение Вышнего правительства международные отношения, важнейшие внутриполитические дела, законодательную инициативу. Нижнее правительство должно было ведать «внутренней экономией, т. е. делами внутреннего управления. Важным моментом была передача Тайной канцелярии под контроль верхней палаты.
Таким образом, татищевский проект реформы, во многом опираясь на шведскую модель государственного устройства, предлагал конституционное ограничение самодержавия в пользу военно-государственной элиты и дворянства.
Кроме того, он содержал важные положения о создании системы образования для шляхетства, отмене петровского указа о единонаследии (майорате), поддержке духовенства, льготах купечеству и др. Некоторые из этих идей (например, создание шляхетских учебных корпусов) были в дальнейшем воплощены Анной Иоанновной.
Татищев не имел высокого чина, не обладал ни богатством, ни влиятельными связями, для продвижения своего проекта ему нужен был влиятельный и уважаемый человек, поддающийся умелому влиянию. Татищев избрал князя Алексея Михайловича Черкасского. Историк Я. А. Гордин, рассматривая причины, по которым инертный, не стремящийся к славе Черкасский поднялся на столь опасное предприятие, считал, что князь «был не робок и не чужд понятия долга перед отечеством». Со стороны столь вдумчивого исследователя, как Я. А. Гордин, этот отзыв весьма важен, тем более что роль Черкасского в дальнейших событиях была неоднозначной.
Кружок Черкасского являлся наиболее влиятельным среди шляхетства, но не отличался единством. Помимо В. Н. Татищева, в него входили лица, гораздо менее склонные к принятию конституционных идей и стремившиеся к восстановлению самодержавия. Противостояние с верховниками до определенной поры объединяло их с дворянскими конституционалистами, но идеологи самодержавной партии – видный государственный деятель Андрей Иванович Остерман и новгородский архиепископ Феофан – весьма успешно интриговали, вербуя новых сторонников и укрепляя свои позиции. Сам Черкасский по линии жены, через Трубецких и Салтыковых, приходился свойственником Анне Иоанновне. Сестра его супруги, Прасковья Юрьевна Салтыкова, активно действовала в интересах сторонников самодержавия. Положение князя в событиях, развернувшихся вокруг конституционного проекта верховников и призвания Анны Иоанновны, было двойственным. С одной стороны, родственные связи (фактор в то время весьма существенный) тянули его в лагерь сторонников самодержавия, с другой стороны, к конституционной партии влекли внутренняя потребность в переменах и умелая лесть и влияние Татищева. Следует отметить, что наряду с Черкасским проект ограничения самодержавной власти, подготовленный Татищевым, подписали также генералы Семен Андреевич Салтыков – родич императрицы, и Андрей Иванович Ушаков (при Анне он занял пост главы Тайной канцелярии) – оба непоколебимые сторонники самодержавия. Очевидно, в тот момент он считал проект Татищева меньшим злом, нежели проект Голицыных и Долгоруковых. Что же говорить о Черкасском?
Ситуация окончательно запуталась, когда Анна прибыла в Москву. Влияние и энергия адептов самодержавия существенно усилились. Верховники и дворянские конституционалисты, несмотря на идейную близость, так и не сумели найти общего языка, зато самодержавной партии удалось привлечь на свою сторону участников кружка Черкасского. Поддавшись на уговоры сторонников самодержавия, шляхетская партия признала средством к воплощению своих идей уничтожение «кондиций» и восстановление самодержавия, за которым последовало бы прошение о государственных преобразованиях (проект Кантемира).
Как только было достигнуто согласие между обоими партиями, события вновь усложнились. Наблюдая крах своих идей, Татищев проявил недюжинную энергию и подготовил новый документ – прошение об учредительном собрании. Под ним поставили свои подписи восемьдесят семь подписей, в числе которых Черкасский, Салтыков, Ушаков, шурин Черкасского князь Никита Трубецкой (такой же сторонник неограниченной монархии, как Салтыков и Ушаков). Вероятно, желание «прибавить себе воли», получить гарантии от деспотизма жило даже в этих приверженцах петровской военно-бюрократической системы. Благодаря Татищеву, Черкасский и другие вельможи, подписавшие оба проекта, вновь оказались в двусмысленном положении…
Развязка произошла 25 февраля. Утром этого дня во дворце собрались все участники противоборства. Здесь были члены Верховного тайного совета и дворяне, примыкавшие к кружку Черкасского, но главная сила принадлежала гвардии, которой командовал Салтыков. Князь Черкасский попросил императрицу об аудиенции, но вручил ей вовсе не тот документ, который она ожидала. Прошение дворян, которое тут же прочел вслух Татищев, содержало не требование восстановления самодержавия, а просьбу к императрице «собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два от фамилий, рассмотреть все обстоятельства, исследовать согласно мнениям по большим голосам форму правления государственного сочинить». Иными словами, императрице был представлен татищевский проект об учредительном собрании, что было для нее крайней неожиданностью.
Надо сказать, что Анна Иоанновна умело вышла из затруднения. Она подписала дворянский проект и удалилась во внутренние покои. Пока верховники обдумывали сложившуюся коллизию, а шляхетство томилось неизвестностью в одном из парадных залов, дворец наполнился гвардейцами. Они кричали, что требуют восстановления законных прав императрицы и готовы сейчас же расправиться со «злодеями», посягнувшими на самодержавие. Татищев и его сторонники были вынуждены признать себя проигравшими. Делегация Черкасского извлекла другую бумагу – проект Кантемира – и подала ее императрице. Спустя три часа после неудачной попытки просить об учредительном собрании, дворяне преподнесли прошение, в котором умоляли «всемилостливейше принять самодержавство таково, каково Ваши славные и достохвальные предки имели…». Анна собственноручно изорвала текст кондиций. Попытка ограничения самодержавия провалилась.
Как видно, князь Черкасский вовсе не был ярым сторонником самодержавия, как это иногда изображается. Конституционные идеи были близки к его представлениям, но князь не стал бороться за их воплощение. Императрица простила Черкасскому его сомнительное поведение во время кризиса самодержавной власти в 1730 г. и вознесла его на самую вершину государственной власти.
Вступив на престол, Анна Иоанновна уничтожила Верховный Тайный совет и восстановила Сенат, однако реально государством управлял Кабинет Ее Императорского Величества, одним из трех членов которого в звании кабинет-министра был сделан князь А. М. Черкасский. Подписи членов Кабинета министров приравнивались к подписям императрицы. Впрочем, роль Черкасского в Кабинете была ничтожной. Всеми делами в Кабинете заправлял А. И. Остерман, боровшийся за влияние на императрицу с Бироном. Деятельный участник событий аннинской эпохи, фельдмаршал Б. Х. Миних, в своих мемуарах писал: «Остерман считался человеком двоедушным, а Черкасский очень ленивым; тогда говорили: „В этом кабинете Черкасский был телом, а Остерман душой, не слишком честной“. Насмешливое наименование князя „телом кабинета“ как нельзя лучше соответствовало внешности Черкасского – он был человеком тучным и медлительным, с большим животом, что дало повод к еще одному ехидному прозвищу – Черепаха.
Еще более суров к Черкасскому историк князь Михаил Михайлович Щербатов, характеризующий его следующим образом: «Человек весьма посредственный, разумом ленив, незнающ в делах, и одним словом, таскающий, а не носящий имя свое и гордящийся едино богатством своим…»
Положение Черкасского было не только ничтожным, но порою и унизительным. Его жена, княгиня Мария Юрьевна, писала благодарственные письма Бирону, благодаря его за милости императрицы к мужу, и называла себя «нижайшей услужницей» фаворита. Сам Черкасский, получив известие о заговоре офицеров против Бирона, направился к фавориту и донес об этом. В июне 1740 г. Черкасский вместе с другими членами суда над кабинет-министром А. П. Волынским, утвердил жестокий приговор – Волынского приговорили к посажению на кол и урезанию языка, его сообщников, вина которых состояла лишь в недозволенных разговорах, – к четвертованию, колесованию и отсечению головы. Историк Е. В. Анисимов пишет: «Кто вынес этот лютый приговор? Не Бирон или Остерман, хотя именно они были тайными руководителями следствия, а члены суда – фельдмаршал И. Ю. Трубецкой, канцлер А. М. Черкасский, сенаторы – все русские, знатные люди, почти все – частые гости и собутыльники хлебосольного Артемия Петровича. Приходя в его дом, они любили посидеть, выпить да поесть с Артемием, наверное, ласкали его детей – сына и трех дочек, живших с Волынским-вдовцом. А 20 июня они, не колеблясь, приговорили самого Артемия к посажению на кол, а невинное существо – отроковицу Аннушку – старшую дочь своего приятеля – к насильному пострижению в дальний сибирский монастырь, и спустя четыре месяца, когда Волынского уже казнили, не воспрепятствовали этой жестокой экзекуции. Патриотическое, дружеское, любое иное гуманное чувство молчало, говорил только страх».
Такую цену пришлось заплатить Черкасскому за свою нерешительность в 1730 г. Кто знает, прояви тогда князь Алексей Михайлович больше твердости, по-иному сложилась бы не только его судьба, но и судьба России.
Черкасский, как и почти все вельможи той эпохи, был не только труслив, но и мстителен. Черкасский и другие участники конституционных «затеек» 1730 г. (граф М. Г. Головкин, князь Н. Ю. Трубецкой) преследовали Татищева, обвиняя его в мнимых преступлениях. После смерти Анны Иоанновны, Черкасский настаивал на провозглашении Бирона регентом. Когда же в результате заговора фельдмаршала Миниха всемогущий Бирон пал, князь Алексей Михайлович собственноручно избрал ему местом ссылки город Пелым – за годы управления Сибирью он хорошо изучил этот край и знал, куда надо ссылать.
И вновь князю удалось не только удержаться наверху, но подняться еще выше. Отметив, что за свое поведение относительно Бирона Черкасский заслуживает более наказания, чем награды, новая правительница Анна Леопольдовна пожаловала князю высшую должность империи – канцлера и должность президента Коллегии иностранных дел. Ни Анна Леопольдовна, ни Миних, ни Остерман не опасались возвышения Черкасского, считая его абсолютно лишенным политических амбиций. Дела вернулись к прежнему состоянию. Остерман был душой кабинета, а Черкасский – телом. Однако это спокойствие было недолгим. Новый переворот – на этот раз цесаревны Елизаветы, дочери Петра I, – потряс империю (21 ноября 1741), однако и на этот раз Черкасский выстоял. Более того, в который раз он вновь оказался судьей своего бывшего товарища – на этот раз Остермана. Старик Черкасский настаивал на четвертовании такого же дряхлого старика – Остермана. Во время казни больной Остерман сам не мог взойти на эшафот, его подняли и вдоволь помучили, положив головой на плаху и угрожая топором, затем объявили о монаршей милости – ссылке в Березов.