"Молодой, но талант",-- однажды услыхал я, как миссис Сандстрем говорила обо мне своей матери. Мне, однако, казалось, что все родственники, постоянно торчавшие во время прослушивания актеров у окна в заднем кабинете, выглядели довольно странно -- так, словно никогда прежде в Нью-Йорке не бывали.
Эти две недели, пока я был занят отбором актеров, пьесу старался не перечитывать -- всячески этого избегал. "Что случилось в Рочестере" оставалась, таким образом, вне моего повышенного внимания.
Наконец, когда на сцене театра собралась вся труппа для первой репетиции, я все же заставил себя это сделать, не теряя своих светлых надежд.
Чета Сандстрем и все их родственники, числом приблизительно около пятнадцати, расселись в задних, темных рядах зрительного зала и внимательно глядели, как я раздавал напечатанные на машинке страницы роли каждому актеру.
-- Леди и джентльмены! -- обратился я к ним.-- Это простая, реальная пьеса, здесь ничего не выдумано, и я хочу, чтобы вы играли ее просто, с достаточной долей реализма. Итак, акт первый, сцена первая...
Когда первый акт подходил к концу, актеры на сцене все чаще пытались подавить смех и хихиканье. В первом акте очень хороший, но простоватый герой встречается с плохой, но красивой героиней и влюбляется в нее. Главная героиня в первом акте говорит разным мужчинам, что она их любит, и проводит большую часть времени на сцене за покупкой новых туалетов. Главный герой перед окончанием первого акта мечтает о коттедже в деревне и о детишках, а также о повышении жалованья.
После репетиции первого акта я объявил перерыв; все актеры с актрисами торопливо сбежали со сцены, даже не глядя в мою сторону. За режиссерским столом, спиной к Сандстремам и их родственникам, я пересчитывал ребра отопительных батарей на стене.
Актер, игравший главного героя,-- мой хороший приятель -- вернулся за своей трубкой. Проходя мимо моего стола, он шепнул мне:
-- Лимоны нужны, мистер? Как вы считаете, мистер Макклири, понадобятся нам сегодня лимоны?1
-- Заткнись! -- одернул я его.
Он спокойно кивнул, взял свою трубку и улыбнулся, как и полагается актеру, играющему роль молодого героя, чете Сандстрем. Они улыбнулись ему в ответ. Проходя мимо меня на обратном пути и набивая трубку табаком, он проговорил негромко:
-- Провал, мистер. Вас интересует сегодняшний провал, мистер Макклири?
Я растирал глаза ладонями, чувствуя, что у меня вот-вот разболится голова, и напряженно размышлял: о предстоящей плате за квартиру, о своих шансах заработать что-то за этот театральный сезон. В конце концов встал, спрыгнул со сцены и по проходу между рядами направился к пятнадцати родственникам Сандстремов. Что им сказать, я не знал, но что-то -- просто необходимо, это точно. Все они уставились на меня широко раскрытыми глазами. Сам Сандстрем держал в руках автоматический карандаш с маленькой лампочкой, чтобы записывать в блокнот свои пожелания и предложения,-- пока он еще не открывал блокнота. Когда я остановился рядом с его креслом, он похлопал меня по плечу.
-- Нам кажется, что все просто чудесно.-- Он улыбался,-- по-видимому, при мысли, что впервые за двадцать лет томительного ожидания услышал произнесенными со сцены написанные им слова.-- И такого мнения придерживается вся моя семья и семья миссис Сандстрем. По-моему, все просто восхитительно!
И все пятнадцать родственников подались вперед, чтобы я лучше их видел, и все закивали мне, заулыбались.
-- Прекрасно,-- отозвался я.-- Есть какие-нибудь предложения?
Сандстрем снова похлопал меня по плечу.
-- Нет, думаю, все просто чудесно.
Я вернулся на свое место и приступил к репетиции акта второго сцены первой.
Все следующие недели Сандстрем аккуратно приходил на репетиции со своим блокнотом и автоматическим карандашом с маленькой лампочкой. Всегда рядом с ним в последнем ряду сидела миссис Сандстрем. Число родственников менялось: больше всего их появлялось на воскресных репетициях, когда они не ходили на работу, хотя я понятия не имел, чем они все занимаются.
Актеры перестали стараться и теперь лишь мямлили что-то невразумительное, едва произнося реплики, а за ланчем наводили справки о других вакансиях. Сандстрем сидел, как всегда, на своем месте, со своим блокнотом. Время от времени старательно рисовал на первой его странице шестиконечную звезду, после чего решительно захлопывал раскрытый блокнот.
Головные боли не отпускали меня вот уже две с половиной недели, и я жил только на кофе и аспирине, наблюдая через полузакрытые глаза за игрой устало бродивших по сцене актеров.
"Элспет,-- говорил главный герой,-- почему ты разговариваешь со мной в такой манере?" -- "В какой "такой манере"?" -- спрашивала Элспет, неизменно спотыкаясь на этой фразе, будто отсутствовала на сцене дней пять.
"Ты знаешь, о какой манере я говорю",-- продолжал герой. "Не понимаю тебя",-- отвечала Элспет, жуя при этом резинку. Больше я не мог этого выносить.
-- Прошу вас, ради Бога,-- заорал я,-- выплюньте эту проклятую резинку!
В зале раздался шумок -- впервые за три недели здесь кто-то осмелился повысить голос.
-- Ну а для чего орать? -- хладнокровно осведомилась актриса; встала и нарочно прошла по всей сцене не переставая жевать резинку.
Потом замедленным жестом вытащила ее изо рта и прилепила к золотистой арке в просцениуме. С той же медлительностью и с тем же высокомерным видом вернулась на свое место и тяжело плюхнулась на стул.
-- Да двигайтесь же вы, наконец! -- заорал я снова, вскакивая со своего режиссерского кресла.-- Ведь вы же играете молодую, энергичную, страстную девушку! Вы должны не ходить вразвалочку, а летать по сцене, танцевать на ней! Нельзя вести себя на подмостках как свинцовый шкаф, дорогая! Мне нужны признаки жизни. И это касается всей треклятой труппы! Мы уже целых три недели играем не пьесу, а чьи-то похороны!
В зале на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина -- и вдруг главная героиня расплакалась. Плакала она минут пять, и я не видел никаких признаков того, что эта сцена скоро кончится, поэтому сказал, что на сегодня все -- все свободны.
-- Но имейте в виду,-- продолжал я,-- завтра я намерен внести жизнь в эту пьесу! Мы в самом деле начнем репетировать, уверяю вас!
Все актеры тихо сошли со сцены, кроме главной героини,-- она плакала столь же громко, как и с самого начала.
-- Послушайте, Роберт...
Оглянувшись, я увидел у себя за спиной Сандстрема с миссис Сандстрем.
-- Неужели это так необходимо, Роберт?
Посмотрел на них повнимательнее: старательно вырядились по случаю воскресенья; казалось, их крайне озадачили мои действия,-- в эту минуту я готов был и сам расплакаться. Но спокойно объяснил:
-- Я только хотел, мистер Сандстрем, заставить ее быстрее двигаться по сцене. До сих пор все, по-моему, мертво.
-- Мы так не думаем.-- Сандстрем похлопал меня по запястью своим блокнотом, куда за все три недели репетиций не внес ни одного замечания или предложения.-- Нам кажется, все идет отлично.
-- Вся моя семья считает, что все идет просто превосходно,-подтвердила слова мужа миссис Сандстрем.-- А ведь они следят за репетициями уже целых три недели.
-- Ничего превосходного здесь нет! -- возразил я, снова намереваясь спасти их от разорения.-- По моему мнению, мистер Сандстрем, сегодня вечером нам нужно сесть с вами вдвоем, и все -- абсолютно все -- переписать заново.
-- Будет вам...-- начал было Сандстрем, и его маленькое, детское личико сморщилось.
-- Начнем прямо с первого акта,-- продолжал я торопливо, чтобы поскорее покончить со всем этим, чтобы мои попытки не были столь болезненными для меня,-- и все перепишем напрочь, вплоть до третьего акта. Главное внимание уделим образу Элспет. Она ведь больше других на сцене, и нужно, чтобы она говорила на человеческом языке...
-- Но она так и говорит,-- возразил Сандстрем.-- Я был знаком с ней пять лет, и именно так она говорила.
-- Она говорит вполне естественно,-- поддержала мужа миссис Сандстрем.
-- Все это просто ужасно, мистер Сандстрем.-- Я понимал, что слишком жесток сейчас к нему, но надеялся все же спасти его от разорения.-- Если мы оставим все как есть, нам грозит неминуемый провал -- полный провал.
-- Вы в самом деле так думаете, Роберт? Честно?
-- Да, именно так я думаю, честно,-- повторил я, неожиданно для самого себя опускаясь на подлокотник кресла в проходе.
-- Я думал об этой пьесе двадцать лет! -- произнес Сандстрем, этот несчастный, немолодой уже человек, поднося руки к глазам.-- В ней отражена чистая правда.
-- Думаю, нужно поговорить с мамочкой и ребятами,-- предложила миссис Сандстрем.
-- Вы не против? -- поинтересовался Сандстрем.
-- Нет, прошу. Когда закончите, найдете меня в баре напротив.-- И я направился по проходу к дверям, минуя всех родственников -- числом пятнадцать.
Они внимательно прислушивались к нашему объяснению, а когда я шел мимо, все так и впились в меня глазами.
Я пропустил уже три стаканчика виски, когда в баре появился Сандстрем; заплатил еще за один, молча положил руку мне на плечо, помедлил.
-- Всем им нравится,-- объявил он,-- семье. Они считают, что эта пьеса привлечет внимание публики; не видят в ней ничего плохого. И я с ними целиком согласен.
-- Конечно! -- вырвалось у меня, хоть я понятия не имел, к чему это слово относится.
-- Мне кажется, Роберт, в свете того, что вы мне сказали, я могу прийти к выводу: вам сейчас уже не нравится моя пьеса.
Я встряхнул ледяные кубики в стакане.
-- Мне стало понятно одно -- вы не понимаете эту пьесу. Но это вполне естественно, Роберт. Вы слишком молодой режиссер для такой пьесы.
-- Само собой,-- согласился я.
-- В таком случае, если вы не возражаете, я готов освободить вас от необходимости ставить ее на сцене.
-- И кто же будет ее ставить?
-- Я сам. В конце концов все, о чем рассказано в ней, произошло со мной. И я знаю, как это происходило.
-- Ага! -- Я вспомнил, что в его блокноте не сделано ни одной записи, ни одного замечания.-- Я верну вам все оставшиеся у меня деньги.
-- Половину,-- сказал Сандстрем.-- Мы с женой все обсудили и решили, что вы вернете нам только половину. Разве это не справедливо?
-- Вполне,-- ответил я.-- Остается только надеяться, что "Это случилось в Рочестере" получит Пулитцеровскую премию.
-- Благодарю вас, Роберт. Обязательно приезжайте к нам в Нью-Джерси.
-- Непременно.-- Я помахал ему на прощание и остался в баре.
А он вернулся в театр -- к членам своей семьи, к актрисе, игравшей главную героиню и сидевшей, как свинцовый шкаф, на сцене, к пьесе, которую вынашивал целых двадцать лет.
Все рецензии на спектакль оказались хуже некуда. "Таймс" напечатала очень коротенькую: "Вчера состоялась премьера пьесы "Это случилось в Рочестере" в театре Джэксона. Она написана и поставлена Леоном Сандстремом, выступившим и в роли продюсера". Все, больше ничего,-- самая благожелательная из всех рецензий.
Смотреть пьесу я не пошел и не видел Сандстрема недели две. Встретил я его на Бродвее -- он брел как старик, небритый, и, к своему великому удивлению, я заметил седину у него в бороде; нес на себе два рекламных щита -- стал "бутербродом".
"Непременно посмотрите "Это случилось в Рочестере"! -- значилось на первом, у него на груди.-- Абсолютно правдивая история"; "Сейчас идет на сцене театра Джэксона",-- было написано на втором, на спине. Сандстрем сам заметил меня -- пришлось остановиться.
-- Хэлло, Роберт! -- поприветствовал он меня без улыбки.
-- Хэлло! -- поздоровался я.
-- Как вы считаете, Роберт, такая реклама поможет?
-- Разумеется.
-- Вот эти два щита. Заманят они народ в театр? Помогут ли людям понять, что такое реальная, правдивая история?
-- Конечно, конечно.
-- Критики ничего не понимают.-- Он покачал головой, и мне бросилось в глаза, что в нем не осталось и следа прежней детскости.-- Представили все так, будто то, что я написал, просто невозможно. Ну, я им всем послал письма,-- не желают верить, что все это на самом деле случилось со мной. Могу даже познакомить их с этой девушкой. Правда, она давно уже замужем и у нее трое детей; живет в Рочестере. У вас есть сигаретка, Роберт?
Я дал ему сигарету, зажег ее для него.
-- Пьеса шла две недели. Кое-кто ее посмотрел, и им очень понравилось. Увидели, что такое реальная жизнь. А критики -- это люди нереальные. За две недели мне пришлось выложить восемь тысяч долларов. Продал дом, машину.-- Он горестно вздохнул.-- Мне казалось, что повсюду побежит молва, что эта пьеса -- о подлинной жизненной ситуации.
Сандстрем помолчал, потом сообщил:
-- Я собираюсь вернуться к своей прежней профессии фокусника, если только появится возможность и мне удастся взять удачный старт. Но вся беда в том, что в наши дни спрос на фокусников очень невелик, да и руки у меня уже не такие крепкие, как раньше. Мне так хочется отложить сколько потребуется и написать другую пьесу.-- За все время нашего разговора он не улыбнулся ни разу.-- Не могу ли я стрельнуть у вас парочку-троечку сигарет, Роберт?
Я отдал ему оставшуюся пачку.
-- Почему бы вам не прийти и не посмотреть мою пьесу? Я дам вам контрамарку.
-- Благодарю вас.
-- Не за что. Приходите-ка лучше сегодня. Сегодня вечером последний спектакль: у меня больше нет денег, чтобы продолжать его играть, и члены моей семьи отдали все, что у них было.-- И снова тяжко вздохнул.-- Наверно, я ничего не смыслю в театре. Ну, я пойду. Пусть мою рекламу заметит как можно больше народу.
-- Хорошая мысль.
-- А неплохая реклама, что скажете?
-- Очень хорошая.
-- Потому что на ней -- правда.-- И зашагал по Бродвею, поправляя на плечах лямки щитов.
Что касается меня, то я до сих пор так и не нашел другой работы.
ТВЕРДАЯ СКАЛА ПРИНЦИПА
-- Мы опаздываем! -- забеспокоилась Элен, когда такси остановилось на красный сигнал светофора.-- На целых двадцать минут.-- И бросила обвиняющий взгляд на мужа.
-- Да ладно! -- отмахнулся Фитциммонс.-- Что я мог поделать? Оставалась еще работа, и нужно было...
-- Единственный акт в году, на который я не хотела бы опаздывать. Это так интересно!
Красный погас; такси рвануло вперед, но доехало лишь до половины перекрестка -- с ревом в него врезался седан марки "форд". Треск от удара, скрежет металла, скорбный визг тормозов, звон разбитых стекол... Машину затрясло, но вскоре она замерла.
Таксист, седой, небольшого роста, тревожно обернулся к пассажирам, явно обеспокоенный их состоянием.
-- Все живы-здоровы? -- нервно осведомился он.
-- Все в порядке! -- зло ответила Элен, поправляя капюшон плаща, съехавший с головы после столкновения.
-- Никто не пострадал.-- Фитциммонс бодро улыбнулся перепуганному таксисту.
-- Очень приятно это слышать.
Расстроенный водитель, выйдя из машины, разглядывал основательно сплющенное крыло и передние фары с выбитыми стеклами. Дверца "форда" открылась, и из него живо выскочил шофер -- крупный молодой человек в летней серой шляпе; быстро осмотрел помятое такси.
-- Ты, черт тебя побери, хоть видишь, куда едешь? -- грубо заорал он.
-- Я ехал, как и полагается, на зеленый,-- отвечал таксист -небольшого роста, лет пятидесяти, в фуражке и рваном пальто; говорил он с заметным акцентом.-- Загорелся зеленый, и я поехал через перекресток. Прошу ваши водительские права, мистер.
-- Какого черта?! -- снова заорал человек в серой шляпе.-- Твоя таратайка вроде цела. Так поезжай с Богом! Никакого ущерба я тебе не причинил.-- И собрался пойти назад, к своему автомобилю.
Таксист, положив руку ему на локоть, твердо сказал:
-- Прости, приятель. Ремонт обойдется мне как минимум в пять долларов. Так что хотелось бы взглянуть на твои водительские права.
Молодой человек отдернул руку, бросив на таксиста уничтожающий взгляд.
-- А-а-а! -- выдохнул он и, развернувшись, ударил таксиста. Кулак его обрушился точно на нос водителя -- раздался какой-то странный хруст. Таксист опустился на подножку своего кэба, обхватив голову руками. Молодой человек в серой шляпе стоял, наклонившись над ним, все еще не разжимая кулаков.
-- Разве я не говорил тебе, что никакого ущерба твоей тачке не причинил?! -- орал он.-- Почему ты меня не слушаешь, а? Вот и пришлось...
-- Послушайте, вы...-- Фитциммонс открыл свою дверцу и вылез из машины.
-- А вам-то что нужно? -- Молодой человек, повернувшись к Фитциммонсу, недовольно зарычал, поднимая сжатые кулаки.-- Вас кто просил вмешиваться?
-- Я все видел,-- начал объяснять Фитциммонс,-- и не думаю...
-- А-а-а! -- выдохнул драчун.-- Ну-ка, заткнись!
-- Клод! -- позвала Элен.-- Клод, не связывайся ты с ними!
-- "Клод"! -- насмешливо повторил молодой человек.-- "Клод, прошу тебя, заткнись"!
-- Ну как вы? Все в порядке? -- Фитциммонс участливо наклонился над таксистом.
Тот все еще сидел, о чем-то, по-видимому, размышляя, на подножке своего кэба, низко уронив голову; старая, большая, не по размеру головы фуражка закрывала ему лицо, кровь капала на одежду.
-- Ничего, ничего, со мной все в порядке,-- устало ответил таксист; поднялся, поглядывая на молодого обидчика.-- Ну, приятель, ты все же заставляешь меня поднять шум.-- И закричал: -- Полиция! Полиция!
-- Послушай,-- завопил молодой человек в шляпе,-- на кой черт тебе понадобились здесь копы? А ну-ка, кончай с этим!
-- Поли-иция! -- не унимался немолодой таксист, кажется, он не собирался уступать.
-- Ты получил по заслугам! -- Молодой человек тряс кулаком у него перед носом и нервно подпрыгивал на месте.-- Ведь сущий пустяк! На черта здесь копы? Никому они не нужны!
-- Поли-иция! -- продолжал свое таксист.
-- Клод! -- Элен высунула из окошка голову.-- Давай-ка уйдем отсюда поскорее -- пусть эти два джентльмена сами разбираются как им угодно.
-- Ладно, я прошу извинения! -- Молодой человек, схватив таксиста громадными ручищами за лацканы старого пальто, тряс его что было сил, считая, видно, что так его извинения доходчивее.-- Прости меня! Мне очень жаль, что так получилось! Да прекрати ты орать и звать на помощь полицию, Бога ради!
-- Я отправлю тебя в каталажку! -- угрожающе заявил таксист.
Он стоял перед молодым человеком, вытирая фуражкой кровь с разорванного, поношенного пальто. Седые волосы, густые и длинные, как у музыканта, слишком большая для таких узких плеч голова, печальное, в морщинах лицо. Фитциммонс решил: ему за пятьдесят, он очень беден, плохо питается, и за ним никто не ухаживает.
-- Ты совершил преступление! -- настаивал он.-- За это полагается наказание!
-- Может, вы с ним поговорите? -- обратился молодой человек -- он уже снова выходил из себя -- к Фитциммонсу.-- Объясните ему, что мне очень жаль...
-- Это его личное дело,-- возразил тот.
-- Мы опаздываем уже на полчаса! -- плаксиво вступила Элен.-- Какой там обед, какие гости!
-- Сожалеть тут недостаточно,-- упрямо твердил таксист.-- Поли-иция!
-- Послушай, приятель,-- торопливо заговорил молодой человек, и голос у него вдруг стал спокойно-доверительным,-- как тебя зовут?
-- Леопольд Тарлоф. Я гоняю свою тачку по нью-йоркским улицам вот уже двадцать лет, и все вокруг считают: если ты таксист, так можно позволять с тобой что угодно.
-- Послушай, Леопольд! -- молодой человек сдвинул летнюю серую шляпу далеко на затылок.-- Будем разумными людьми! Я ударил твою машину -- хорошо! Ну ударил, ну хорошо!
-- Что же тут хорошего?
-- Я к тому, что признаю, раскаиваюсь,-- вот я о чем. Хорошо! -Схватив Леопольда за потертые, разорванные рукава пальто, он не ослаблял напора.-- Зачем шум поднимать? Эти уличные происшествия каждый день случаются. Полиция зачем? Совсем она здесь не нужна! Ладно, мы вот что сделаем, Леопольд. Пять долларов, как ты сказал, за помятое крыло. Ладно. Ну, еще столько же -- за расквашенный нос. Что скажешь, идет? Все довольны. Ты получаешь пятерку, а эти приличные люди едут на вечеринку и больше здесь не задерживаются.
Тарлоф освободил рваные рукава из хватки мощных рук. Откинув голову, ладонями пригладил растрепавшиеся густые волосы и ледяным тоном произнес:
-- Не желаю больше ничего слышать! Сколько оскорблений приходилось мне выносить в своей жизни!
Молодой человек, сделав шаг назад, широко расставил руки, подняв вверх растопыренные ладони.
-- Надо же -- я его оскорбил! -- И повернулся к Фитциммонсу.-- Вы слышали? Я кого-нибудь здесь оскорблял?
-- Клод! -- снова позвала Элен.-- Мы что, всю ночь будем здесь торчать?
-- Какой-то незнакомый человек подходит ко мне и разбивает мне нос! И считает, что все в порядке, все можно уладить пятью долларами. Но он сильно ошибается! Я не пойду на мировую даже за пятьсот!
-- Послушай, сколько, по-твоему, может стоить удар в твою нюхалку? -зарычал разъяренный миротворец.-- Ты за кого меня принимаешь -- за Джо Луиса?
-- Да хоть десять тысяч долларов! -- упрямо стоял на своем Тарлоф, внешне очень спокойный, но внутри у него все бушевало -- это ясно.-- Хоть двадцать! Оскорблено мое чувство собственного достоинства!
-- Его чувство собственного достоинства! -- От изумления молодой человек перешел на шепот: -- Что это он несет, объясните мне, ради Христа?!
-- Что вы собираетесь делать? -- поинтересовался Фитциммонс, видя, как нервничает Элен.
-- Отвести его в полицейский участок и составить протокол. И хотел бы, чтобы вы пошли с нами, очень вас прошу! Что вы думаете по поводу этого инцидента?
-- Скажите же ему наконец, что копы здесь абсолютно не нужны! -- хрипло воззвала к нему и вторая сторона.-- Втолкуйте, прошу вас, этому ублюдку!
-- Клод! -- нетерпеливо крикнула Элен.
-- Вам решать.-- Фитциммонс старался глядеть на Тарлофа беспристрастно, быть рассудительным: остается надеяться, что Тарлоф больше не станет тратить время зря.-- Делайте, что считаете нужным.
Тарлоф улыбнулся, демонстрируя три пожелтевших зуба в маленьком, как у ребенка, ротике, резко очерченном на красном, морщинистом, задубевшем от перемен погоды сухом лице.
-- Благодарю вас. Я очень рад, что вы со мной заодно.
Фитциммонс только вздохнул.
-- Нет, ты точно сведешь меня с ума! -- заорал на Тарлофа обидчик.
-- А с тобой,-- объявил с тем же внешним спокойствием Тарлоф,-- с этого момента я разговариваю только в зале суда. Это мое последнее слово.
Молодой человек стоял перед ним, тяжело, прерывисто дыша, то сжимая, то разжимая в бессильной злобе кулаки; его серая шляпа поблескивала в свете уличного фонаря. Из-за угла вышел полицейский -- не спеша, вальяжно, развинченной походкой, не спуская глаз со стройных ножек девушки, вышагивавших по той стороне улицы.
Фитциммонс приблизился к нему.
-- Офицер, тут есть для вас кое-какая работа.
Полицейский с сожалением оторвал взор от красивых ножек и, тяжело вздохнув, медленно направился к двум столкнувшимся автомобилям.
-- Кто ты такой? -- выпытывал молодой человек у Тарлофа, когда к ним подошел Фитциммонс с полицейским.-- Никогда американский гражданин так не поступит! Кто ты такой?
-- Я русский,-- отвечал Тарлоф.-- Но я живу в этой стране вот уже двадцать пять лет и знаю, что такое гражданские права любого человека.
-- Да-а... Вот оно что...-- упавшим голосом протянул молодой человек, расставаясь с надеждой.-- Да-а...
Чета Фитциммонс ехала в такси в полицейский участок без единого слова. Тарлоф вел машину осторожно, ехал совсем медленно, лежавшие на баранке руки его дрожали. Полицейский вез молодого человека в его "форде". Вдруг "форд" остановился у магазина сигар, молодой нарушитель выскочил, вбежал в магазин -- и прямиком к телефонной будке.
-- Целых три месяца,-- канючила в машине Элен,-- я добивалась приглашения на обед от Адели Лоури. Наконец нам удалось достичь цели. Может, позвонить ей и пригласить всех ее гостей на ночное судебное разбирательство?
-- Это не суд,-- терпеливо возразил Фитциммонс,-- это полицейский участок. По-моему, тебе стоит проявить большую снисходительность. В конце концов, за этого старика некому заступиться.
-- Леопольд Тарлоф...-- повторила Элен.-- Какое старинное имя... Леопольд Тарлоф... Леопольд Тарлоф...
Дальше, до самого полицейского участка, ехали молча. Остановив машину, Тарлоф вышел и предупредительно открыл перед ними дверцу. Сразу же за ними подкатил "форд" с полицейским и молодым человеком, и все они, группой, вошли в здание.
Перед письменным столом лейтенанта ожидали своей очереди несколько человек: мужчина с длинными усами, хранивший отрешенный вид; шумная блондинка, которая утверждала, что этот мужчина трижды за вечер угрожал ей бейсбольной битой; два негра с окровавленными повязками на головах.
-- Придется, по-видимому, подождать,-- сказал полицейский.-- Перед вами еще две жалобы. Моя фамилия Краус.
-- Ах, только этого не хватало! -- возмутилась Элен.
-- Ну что ты ворчишь? -- урезонил ее Фитциммонс.-- Лучше позвони Адели и скажи -- пусть на нас не рассчитывает на сегодняшнем обеде.
Элен протянула руку за монетами.
Эти две недели, пока я был занят отбором актеров, пьесу старался не перечитывать -- всячески этого избегал. "Что случилось в Рочестере" оставалась, таким образом, вне моего повышенного внимания.
Наконец, когда на сцене театра собралась вся труппа для первой репетиции, я все же заставил себя это сделать, не теряя своих светлых надежд.
Чета Сандстрем и все их родственники, числом приблизительно около пятнадцати, расселись в задних, темных рядах зрительного зала и внимательно глядели, как я раздавал напечатанные на машинке страницы роли каждому актеру.
-- Леди и джентльмены! -- обратился я к ним.-- Это простая, реальная пьеса, здесь ничего не выдумано, и я хочу, чтобы вы играли ее просто, с достаточной долей реализма. Итак, акт первый, сцена первая...
Когда первый акт подходил к концу, актеры на сцене все чаще пытались подавить смех и хихиканье. В первом акте очень хороший, но простоватый герой встречается с плохой, но красивой героиней и влюбляется в нее. Главная героиня в первом акте говорит разным мужчинам, что она их любит, и проводит большую часть времени на сцене за покупкой новых туалетов. Главный герой перед окончанием первого акта мечтает о коттедже в деревне и о детишках, а также о повышении жалованья.
После репетиции первого акта я объявил перерыв; все актеры с актрисами торопливо сбежали со сцены, даже не глядя в мою сторону. За режиссерским столом, спиной к Сандстремам и их родственникам, я пересчитывал ребра отопительных батарей на стене.
Актер, игравший главного героя,-- мой хороший приятель -- вернулся за своей трубкой. Проходя мимо моего стола, он шепнул мне:
-- Лимоны нужны, мистер? Как вы считаете, мистер Макклири, понадобятся нам сегодня лимоны?1
-- Заткнись! -- одернул я его.
Он спокойно кивнул, взял свою трубку и улыбнулся, как и полагается актеру, играющему роль молодого героя, чете Сандстрем. Они улыбнулись ему в ответ. Проходя мимо меня на обратном пути и набивая трубку табаком, он проговорил негромко:
-- Провал, мистер. Вас интересует сегодняшний провал, мистер Макклири?
Я растирал глаза ладонями, чувствуя, что у меня вот-вот разболится голова, и напряженно размышлял: о предстоящей плате за квартиру, о своих шансах заработать что-то за этот театральный сезон. В конце концов встал, спрыгнул со сцены и по проходу между рядами направился к пятнадцати родственникам Сандстремов. Что им сказать, я не знал, но что-то -- просто необходимо, это точно. Все они уставились на меня широко раскрытыми глазами. Сам Сандстрем держал в руках автоматический карандаш с маленькой лампочкой, чтобы записывать в блокнот свои пожелания и предложения,-- пока он еще не открывал блокнота. Когда я остановился рядом с его креслом, он похлопал меня по плечу.
-- Нам кажется, что все просто чудесно.-- Он улыбался,-- по-видимому, при мысли, что впервые за двадцать лет томительного ожидания услышал произнесенными со сцены написанные им слова.-- И такого мнения придерживается вся моя семья и семья миссис Сандстрем. По-моему, все просто восхитительно!
И все пятнадцать родственников подались вперед, чтобы я лучше их видел, и все закивали мне, заулыбались.
-- Прекрасно,-- отозвался я.-- Есть какие-нибудь предложения?
Сандстрем снова похлопал меня по плечу.
-- Нет, думаю, все просто чудесно.
Я вернулся на свое место и приступил к репетиции акта второго сцены первой.
Все следующие недели Сандстрем аккуратно приходил на репетиции со своим блокнотом и автоматическим карандашом с маленькой лампочкой. Всегда рядом с ним в последнем ряду сидела миссис Сандстрем. Число родственников менялось: больше всего их появлялось на воскресных репетициях, когда они не ходили на работу, хотя я понятия не имел, чем они все занимаются.
Актеры перестали стараться и теперь лишь мямлили что-то невразумительное, едва произнося реплики, а за ланчем наводили справки о других вакансиях. Сандстрем сидел, как всегда, на своем месте, со своим блокнотом. Время от времени старательно рисовал на первой его странице шестиконечную звезду, после чего решительно захлопывал раскрытый блокнот.
Головные боли не отпускали меня вот уже две с половиной недели, и я жил только на кофе и аспирине, наблюдая через полузакрытые глаза за игрой устало бродивших по сцене актеров.
"Элспет,-- говорил главный герой,-- почему ты разговариваешь со мной в такой манере?" -- "В какой "такой манере"?" -- спрашивала Элспет, неизменно спотыкаясь на этой фразе, будто отсутствовала на сцене дней пять.
"Ты знаешь, о какой манере я говорю",-- продолжал герой. "Не понимаю тебя",-- отвечала Элспет, жуя при этом резинку. Больше я не мог этого выносить.
-- Прошу вас, ради Бога,-- заорал я,-- выплюньте эту проклятую резинку!
В зале раздался шумок -- впервые за три недели здесь кто-то осмелился повысить голос.
-- Ну а для чего орать? -- хладнокровно осведомилась актриса; встала и нарочно прошла по всей сцене не переставая жевать резинку.
Потом замедленным жестом вытащила ее изо рта и прилепила к золотистой арке в просцениуме. С той же медлительностью и с тем же высокомерным видом вернулась на свое место и тяжело плюхнулась на стул.
-- Да двигайтесь же вы, наконец! -- заорал я снова, вскакивая со своего режиссерского кресла.-- Ведь вы же играете молодую, энергичную, страстную девушку! Вы должны не ходить вразвалочку, а летать по сцене, танцевать на ней! Нельзя вести себя на подмостках как свинцовый шкаф, дорогая! Мне нужны признаки жизни. И это касается всей треклятой труппы! Мы уже целых три недели играем не пьесу, а чьи-то похороны!
В зале на несколько мгновений воцарилась гробовая тишина -- и вдруг главная героиня расплакалась. Плакала она минут пять, и я не видел никаких признаков того, что эта сцена скоро кончится, поэтому сказал, что на сегодня все -- все свободны.
-- Но имейте в виду,-- продолжал я,-- завтра я намерен внести жизнь в эту пьесу! Мы в самом деле начнем репетировать, уверяю вас!
Все актеры тихо сошли со сцены, кроме главной героини,-- она плакала столь же громко, как и с самого начала.
-- Послушайте, Роберт...
Оглянувшись, я увидел у себя за спиной Сандстрема с миссис Сандстрем.
-- Неужели это так необходимо, Роберт?
Посмотрел на них повнимательнее: старательно вырядились по случаю воскресенья; казалось, их крайне озадачили мои действия,-- в эту минуту я готов был и сам расплакаться. Но спокойно объяснил:
-- Я только хотел, мистер Сандстрем, заставить ее быстрее двигаться по сцене. До сих пор все, по-моему, мертво.
-- Мы так не думаем.-- Сандстрем похлопал меня по запястью своим блокнотом, куда за все три недели репетиций не внес ни одного замечания или предложения.-- Нам кажется, все идет отлично.
-- Вся моя семья считает, что все идет просто превосходно,-подтвердила слова мужа миссис Сандстрем.-- А ведь они следят за репетициями уже целых три недели.
-- Ничего превосходного здесь нет! -- возразил я, снова намереваясь спасти их от разорения.-- По моему мнению, мистер Сандстрем, сегодня вечером нам нужно сесть с вами вдвоем, и все -- абсолютно все -- переписать заново.
-- Будет вам...-- начал было Сандстрем, и его маленькое, детское личико сморщилось.
-- Начнем прямо с первого акта,-- продолжал я торопливо, чтобы поскорее покончить со всем этим, чтобы мои попытки не были столь болезненными для меня,-- и все перепишем напрочь, вплоть до третьего акта. Главное внимание уделим образу Элспет. Она ведь больше других на сцене, и нужно, чтобы она говорила на человеческом языке...
-- Но она так и говорит,-- возразил Сандстрем.-- Я был знаком с ней пять лет, и именно так она говорила.
-- Она говорит вполне естественно,-- поддержала мужа миссис Сандстрем.
-- Все это просто ужасно, мистер Сандстрем.-- Я понимал, что слишком жесток сейчас к нему, но надеялся все же спасти его от разорения.-- Если мы оставим все как есть, нам грозит неминуемый провал -- полный провал.
-- Вы в самом деле так думаете, Роберт? Честно?
-- Да, именно так я думаю, честно,-- повторил я, неожиданно для самого себя опускаясь на подлокотник кресла в проходе.
-- Я думал об этой пьесе двадцать лет! -- произнес Сандстрем, этот несчастный, немолодой уже человек, поднося руки к глазам.-- В ней отражена чистая правда.
-- Думаю, нужно поговорить с мамочкой и ребятами,-- предложила миссис Сандстрем.
-- Вы не против? -- поинтересовался Сандстрем.
-- Нет, прошу. Когда закончите, найдете меня в баре напротив.-- И я направился по проходу к дверям, минуя всех родственников -- числом пятнадцать.
Они внимательно прислушивались к нашему объяснению, а когда я шел мимо, все так и впились в меня глазами.
Я пропустил уже три стаканчика виски, когда в баре появился Сандстрем; заплатил еще за один, молча положил руку мне на плечо, помедлил.
-- Всем им нравится,-- объявил он,-- семье. Они считают, что эта пьеса привлечет внимание публики; не видят в ней ничего плохого. И я с ними целиком согласен.
-- Конечно! -- вырвалось у меня, хоть я понятия не имел, к чему это слово относится.
-- Мне кажется, Роберт, в свете того, что вы мне сказали, я могу прийти к выводу: вам сейчас уже не нравится моя пьеса.
Я встряхнул ледяные кубики в стакане.
-- Мне стало понятно одно -- вы не понимаете эту пьесу. Но это вполне естественно, Роберт. Вы слишком молодой режиссер для такой пьесы.
-- Само собой,-- согласился я.
-- В таком случае, если вы не возражаете, я готов освободить вас от необходимости ставить ее на сцене.
-- И кто же будет ее ставить?
-- Я сам. В конце концов все, о чем рассказано в ней, произошло со мной. И я знаю, как это происходило.
-- Ага! -- Я вспомнил, что в его блокноте не сделано ни одной записи, ни одного замечания.-- Я верну вам все оставшиеся у меня деньги.
-- Половину,-- сказал Сандстрем.-- Мы с женой все обсудили и решили, что вы вернете нам только половину. Разве это не справедливо?
-- Вполне,-- ответил я.-- Остается только надеяться, что "Это случилось в Рочестере" получит Пулитцеровскую премию.
-- Благодарю вас, Роберт. Обязательно приезжайте к нам в Нью-Джерси.
-- Непременно.-- Я помахал ему на прощание и остался в баре.
А он вернулся в театр -- к членам своей семьи, к актрисе, игравшей главную героиню и сидевшей, как свинцовый шкаф, на сцене, к пьесе, которую вынашивал целых двадцать лет.
Все рецензии на спектакль оказались хуже некуда. "Таймс" напечатала очень коротенькую: "Вчера состоялась премьера пьесы "Это случилось в Рочестере" в театре Джэксона. Она написана и поставлена Леоном Сандстремом, выступившим и в роли продюсера". Все, больше ничего,-- самая благожелательная из всех рецензий.
Смотреть пьесу я не пошел и не видел Сандстрема недели две. Встретил я его на Бродвее -- он брел как старик, небритый, и, к своему великому удивлению, я заметил седину у него в бороде; нес на себе два рекламных щита -- стал "бутербродом".
"Непременно посмотрите "Это случилось в Рочестере"! -- значилось на первом, у него на груди.-- Абсолютно правдивая история"; "Сейчас идет на сцене театра Джэксона",-- было написано на втором, на спине. Сандстрем сам заметил меня -- пришлось остановиться.
-- Хэлло, Роберт! -- поприветствовал он меня без улыбки.
-- Хэлло! -- поздоровался я.
-- Как вы считаете, Роберт, такая реклама поможет?
-- Разумеется.
-- Вот эти два щита. Заманят они народ в театр? Помогут ли людям понять, что такое реальная, правдивая история?
-- Конечно, конечно.
-- Критики ничего не понимают.-- Он покачал головой, и мне бросилось в глаза, что в нем не осталось и следа прежней детскости.-- Представили все так, будто то, что я написал, просто невозможно. Ну, я им всем послал письма,-- не желают верить, что все это на самом деле случилось со мной. Могу даже познакомить их с этой девушкой. Правда, она давно уже замужем и у нее трое детей; живет в Рочестере. У вас есть сигаретка, Роберт?
Я дал ему сигарету, зажег ее для него.
-- Пьеса шла две недели. Кое-кто ее посмотрел, и им очень понравилось. Увидели, что такое реальная жизнь. А критики -- это люди нереальные. За две недели мне пришлось выложить восемь тысяч долларов. Продал дом, машину.-- Он горестно вздохнул.-- Мне казалось, что повсюду побежит молва, что эта пьеса -- о подлинной жизненной ситуации.
Сандстрем помолчал, потом сообщил:
-- Я собираюсь вернуться к своей прежней профессии фокусника, если только появится возможность и мне удастся взять удачный старт. Но вся беда в том, что в наши дни спрос на фокусников очень невелик, да и руки у меня уже не такие крепкие, как раньше. Мне так хочется отложить сколько потребуется и написать другую пьесу.-- За все время нашего разговора он не улыбнулся ни разу.-- Не могу ли я стрельнуть у вас парочку-троечку сигарет, Роберт?
Я отдал ему оставшуюся пачку.
-- Почему бы вам не прийти и не посмотреть мою пьесу? Я дам вам контрамарку.
-- Благодарю вас.
-- Не за что. Приходите-ка лучше сегодня. Сегодня вечером последний спектакль: у меня больше нет денег, чтобы продолжать его играть, и члены моей семьи отдали все, что у них было.-- И снова тяжко вздохнул.-- Наверно, я ничего не смыслю в театре. Ну, я пойду. Пусть мою рекламу заметит как можно больше народу.
-- Хорошая мысль.
-- А неплохая реклама, что скажете?
-- Очень хорошая.
-- Потому что на ней -- правда.-- И зашагал по Бродвею, поправляя на плечах лямки щитов.
Что касается меня, то я до сих пор так и не нашел другой работы.
ТВЕРДАЯ СКАЛА ПРИНЦИПА
-- Мы опаздываем! -- забеспокоилась Элен, когда такси остановилось на красный сигнал светофора.-- На целых двадцать минут.-- И бросила обвиняющий взгляд на мужа.
-- Да ладно! -- отмахнулся Фитциммонс.-- Что я мог поделать? Оставалась еще работа, и нужно было...
-- Единственный акт в году, на который я не хотела бы опаздывать. Это так интересно!
Красный погас; такси рвануло вперед, но доехало лишь до половины перекрестка -- с ревом в него врезался седан марки "форд". Треск от удара, скрежет металла, скорбный визг тормозов, звон разбитых стекол... Машину затрясло, но вскоре она замерла.
Таксист, седой, небольшого роста, тревожно обернулся к пассажирам, явно обеспокоенный их состоянием.
-- Все живы-здоровы? -- нервно осведомился он.
-- Все в порядке! -- зло ответила Элен, поправляя капюшон плаща, съехавший с головы после столкновения.
-- Никто не пострадал.-- Фитциммонс бодро улыбнулся перепуганному таксисту.
-- Очень приятно это слышать.
Расстроенный водитель, выйдя из машины, разглядывал основательно сплющенное крыло и передние фары с выбитыми стеклами. Дверца "форда" открылась, и из него живо выскочил шофер -- крупный молодой человек в летней серой шляпе; быстро осмотрел помятое такси.
-- Ты, черт тебя побери, хоть видишь, куда едешь? -- грубо заорал он.
-- Я ехал, как и полагается, на зеленый,-- отвечал таксист -небольшого роста, лет пятидесяти, в фуражке и рваном пальто; говорил он с заметным акцентом.-- Загорелся зеленый, и я поехал через перекресток. Прошу ваши водительские права, мистер.
-- Какого черта?! -- снова заорал человек в серой шляпе.-- Твоя таратайка вроде цела. Так поезжай с Богом! Никакого ущерба я тебе не причинил.-- И собрался пойти назад, к своему автомобилю.
Таксист, положив руку ему на локоть, твердо сказал:
-- Прости, приятель. Ремонт обойдется мне как минимум в пять долларов. Так что хотелось бы взглянуть на твои водительские права.
Молодой человек отдернул руку, бросив на таксиста уничтожающий взгляд.
-- А-а-а! -- выдохнул он и, развернувшись, ударил таксиста. Кулак его обрушился точно на нос водителя -- раздался какой-то странный хруст. Таксист опустился на подножку своего кэба, обхватив голову руками. Молодой человек в серой шляпе стоял, наклонившись над ним, все еще не разжимая кулаков.
-- Разве я не говорил тебе, что никакого ущерба твоей тачке не причинил?! -- орал он.-- Почему ты меня не слушаешь, а? Вот и пришлось...
-- Послушайте, вы...-- Фитциммонс открыл свою дверцу и вылез из машины.
-- А вам-то что нужно? -- Молодой человек, повернувшись к Фитциммонсу, недовольно зарычал, поднимая сжатые кулаки.-- Вас кто просил вмешиваться?
-- Я все видел,-- начал объяснять Фитциммонс,-- и не думаю...
-- А-а-а! -- выдохнул драчун.-- Ну-ка, заткнись!
-- Клод! -- позвала Элен.-- Клод, не связывайся ты с ними!
-- "Клод"! -- насмешливо повторил молодой человек.-- "Клод, прошу тебя, заткнись"!
-- Ну как вы? Все в порядке? -- Фитциммонс участливо наклонился над таксистом.
Тот все еще сидел, о чем-то, по-видимому, размышляя, на подножке своего кэба, низко уронив голову; старая, большая, не по размеру головы фуражка закрывала ему лицо, кровь капала на одежду.
-- Ничего, ничего, со мной все в порядке,-- устало ответил таксист; поднялся, поглядывая на молодого обидчика.-- Ну, приятель, ты все же заставляешь меня поднять шум.-- И закричал: -- Полиция! Полиция!
-- Послушай,-- завопил молодой человек в шляпе,-- на кой черт тебе понадобились здесь копы? А ну-ка, кончай с этим!
-- Поли-иция! -- не унимался немолодой таксист, кажется, он не собирался уступать.
-- Ты получил по заслугам! -- Молодой человек тряс кулаком у него перед носом и нервно подпрыгивал на месте.-- Ведь сущий пустяк! На черта здесь копы? Никому они не нужны!
-- Поли-иция! -- продолжал свое таксист.
-- Клод! -- Элен высунула из окошка голову.-- Давай-ка уйдем отсюда поскорее -- пусть эти два джентльмена сами разбираются как им угодно.
-- Ладно, я прошу извинения! -- Молодой человек, схватив таксиста громадными ручищами за лацканы старого пальто, тряс его что было сил, считая, видно, что так его извинения доходчивее.-- Прости меня! Мне очень жаль, что так получилось! Да прекрати ты орать и звать на помощь полицию, Бога ради!
-- Я отправлю тебя в каталажку! -- угрожающе заявил таксист.
Он стоял перед молодым человеком, вытирая фуражкой кровь с разорванного, поношенного пальто. Седые волосы, густые и длинные, как у музыканта, слишком большая для таких узких плеч голова, печальное, в морщинах лицо. Фитциммонс решил: ему за пятьдесят, он очень беден, плохо питается, и за ним никто не ухаживает.
-- Ты совершил преступление! -- настаивал он.-- За это полагается наказание!
-- Может, вы с ним поговорите? -- обратился молодой человек -- он уже снова выходил из себя -- к Фитциммонсу.-- Объясните ему, что мне очень жаль...
-- Это его личное дело,-- возразил тот.
-- Мы опаздываем уже на полчаса! -- плаксиво вступила Элен.-- Какой там обед, какие гости!
-- Сожалеть тут недостаточно,-- упрямо твердил таксист.-- Поли-иция!
-- Послушай, приятель,-- торопливо заговорил молодой человек, и голос у него вдруг стал спокойно-доверительным,-- как тебя зовут?
-- Леопольд Тарлоф. Я гоняю свою тачку по нью-йоркским улицам вот уже двадцать лет, и все вокруг считают: если ты таксист, так можно позволять с тобой что угодно.
-- Послушай, Леопольд! -- молодой человек сдвинул летнюю серую шляпу далеко на затылок.-- Будем разумными людьми! Я ударил твою машину -- хорошо! Ну ударил, ну хорошо!
-- Что же тут хорошего?
-- Я к тому, что признаю, раскаиваюсь,-- вот я о чем. Хорошо! -Схватив Леопольда за потертые, разорванные рукава пальто, он не ослаблял напора.-- Зачем шум поднимать? Эти уличные происшествия каждый день случаются. Полиция зачем? Совсем она здесь не нужна! Ладно, мы вот что сделаем, Леопольд. Пять долларов, как ты сказал, за помятое крыло. Ладно. Ну, еще столько же -- за расквашенный нос. Что скажешь, идет? Все довольны. Ты получаешь пятерку, а эти приличные люди едут на вечеринку и больше здесь не задерживаются.
Тарлоф освободил рваные рукава из хватки мощных рук. Откинув голову, ладонями пригладил растрепавшиеся густые волосы и ледяным тоном произнес:
-- Не желаю больше ничего слышать! Сколько оскорблений приходилось мне выносить в своей жизни!
Молодой человек, сделав шаг назад, широко расставил руки, подняв вверх растопыренные ладони.
-- Надо же -- я его оскорбил! -- И повернулся к Фитциммонсу.-- Вы слышали? Я кого-нибудь здесь оскорблял?
-- Клод! -- снова позвала Элен.-- Мы что, всю ночь будем здесь торчать?
-- Какой-то незнакомый человек подходит ко мне и разбивает мне нос! И считает, что все в порядке, все можно уладить пятью долларами. Но он сильно ошибается! Я не пойду на мировую даже за пятьсот!
-- Послушай, сколько, по-твоему, может стоить удар в твою нюхалку? -зарычал разъяренный миротворец.-- Ты за кого меня принимаешь -- за Джо Луиса?
-- Да хоть десять тысяч долларов! -- упрямо стоял на своем Тарлоф, внешне очень спокойный, но внутри у него все бушевало -- это ясно.-- Хоть двадцать! Оскорблено мое чувство собственного достоинства!
-- Его чувство собственного достоинства! -- От изумления молодой человек перешел на шепот: -- Что это он несет, объясните мне, ради Христа?!
-- Что вы собираетесь делать? -- поинтересовался Фитциммонс, видя, как нервничает Элен.
-- Отвести его в полицейский участок и составить протокол. И хотел бы, чтобы вы пошли с нами, очень вас прошу! Что вы думаете по поводу этого инцидента?
-- Скажите же ему наконец, что копы здесь абсолютно не нужны! -- хрипло воззвала к нему и вторая сторона.-- Втолкуйте, прошу вас, этому ублюдку!
-- Клод! -- нетерпеливо крикнула Элен.
-- Вам решать.-- Фитциммонс старался глядеть на Тарлофа беспристрастно, быть рассудительным: остается надеяться, что Тарлоф больше не станет тратить время зря.-- Делайте, что считаете нужным.
Тарлоф улыбнулся, демонстрируя три пожелтевших зуба в маленьком, как у ребенка, ротике, резко очерченном на красном, морщинистом, задубевшем от перемен погоды сухом лице.
-- Благодарю вас. Я очень рад, что вы со мной заодно.
Фитциммонс только вздохнул.
-- Нет, ты точно сведешь меня с ума! -- заорал на Тарлофа обидчик.
-- А с тобой,-- объявил с тем же внешним спокойствием Тарлоф,-- с этого момента я разговариваю только в зале суда. Это мое последнее слово.
Молодой человек стоял перед ним, тяжело, прерывисто дыша, то сжимая, то разжимая в бессильной злобе кулаки; его серая шляпа поблескивала в свете уличного фонаря. Из-за угла вышел полицейский -- не спеша, вальяжно, развинченной походкой, не спуская глаз со стройных ножек девушки, вышагивавших по той стороне улицы.
Фитциммонс приблизился к нему.
-- Офицер, тут есть для вас кое-какая работа.
Полицейский с сожалением оторвал взор от красивых ножек и, тяжело вздохнув, медленно направился к двум столкнувшимся автомобилям.
-- Кто ты такой? -- выпытывал молодой человек у Тарлофа, когда к ним подошел Фитциммонс с полицейским.-- Никогда американский гражданин так не поступит! Кто ты такой?
-- Я русский,-- отвечал Тарлоф.-- Но я живу в этой стране вот уже двадцать пять лет и знаю, что такое гражданские права любого человека.
-- Да-а... Вот оно что...-- упавшим голосом протянул молодой человек, расставаясь с надеждой.-- Да-а...
Чета Фитциммонс ехала в такси в полицейский участок без единого слова. Тарлоф вел машину осторожно, ехал совсем медленно, лежавшие на баранке руки его дрожали. Полицейский вез молодого человека в его "форде". Вдруг "форд" остановился у магазина сигар, молодой нарушитель выскочил, вбежал в магазин -- и прямиком к телефонной будке.
-- Целых три месяца,-- канючила в машине Элен,-- я добивалась приглашения на обед от Адели Лоури. Наконец нам удалось достичь цели. Может, позвонить ей и пригласить всех ее гостей на ночное судебное разбирательство?
-- Это не суд,-- терпеливо возразил Фитциммонс,-- это полицейский участок. По-моему, тебе стоит проявить большую снисходительность. В конце концов, за этого старика некому заступиться.
-- Леопольд Тарлоф...-- повторила Элен.-- Какое старинное имя... Леопольд Тарлоф... Леопольд Тарлоф...
Дальше, до самого полицейского участка, ехали молча. Остановив машину, Тарлоф вышел и предупредительно открыл перед ними дверцу. Сразу же за ними подкатил "форд" с полицейским и молодым человеком, и все они, группой, вошли в здание.
Перед письменным столом лейтенанта ожидали своей очереди несколько человек: мужчина с длинными усами, хранивший отрешенный вид; шумная блондинка, которая утверждала, что этот мужчина трижды за вечер угрожал ей бейсбольной битой; два негра с окровавленными повязками на головах.
-- Придется, по-видимому, подождать,-- сказал полицейский.-- Перед вами еще две жалобы. Моя фамилия Краус.
-- Ах, только этого не хватало! -- возмутилась Элен.
-- Ну что ты ворчишь? -- урезонил ее Фитциммонс.-- Лучше позвони Адели и скажи -- пусть на нас не рассчитывает на сегодняшнем обеде.
Элен протянула руку за монетами.