-- Такая молодая еще женщина, как я! -- беспомощно застонала мисс Джерри, став в эту минуту похожей на маленькую обиженную девочку в своем глубоком, слишком просторном для нее кресле.-- Никогда у меня больше не будет приличной роли! Никогда! Только одни матери, мать их...-- Она вовремя остановилась.-- Этот человек доконал меня. Никогда не имейте с ним ничего общего! Это не человек,-- это маньяк, эгоист! Если вдруг во втором акте дадут занавес -- распнет родную бабушку! -- Она вытерла глаза, и косметика расплылась по всему ее лицу.-- Представьте, он еще хочет, чтобы я вышла за него замуж! -- И демонически засмеялась.
   От этого смеха у Филипа мурашки поползли по спине.
   -- Я вам так сочувствую...-- Больше он не мог произнести ни слова,-- в нем вновь проснулся парнишка с фермы, например помощник дояра.
   -- Он сказал, чтобы вы пришли и забрали свою пьесу. Живет рядом, через дорогу -- в Чатхэме. Позвоните снизу, от консьержа, и он спустится к вам.
   -- Благодарю вас, мисс Джерри.
   -- Ну-ка, подойдите поближе! -- приказала она, когда слезы ее иссякли.
   Он медленно подошел, и она, прижав его голову обеими руками к своей роскошной, пышной груди, поцеловала в лоб; потом ухватила за смешно торчащие уши и напутствовала:
   -- Ты такой милый, чистенький, глупый мальчик! Я правда рада, что в театре подрастает новое поколение. Ну а теперь ступай!
   Филип медленно приблизился к двери, там остановился, повернулся к ней,-- ему вдруг захотелось тоже что-нибудь сказать ей на прощание. Но когда он увидел Адель Джерри -- как она сидит в этом кресле, уставившись невидящим взглядом в пол, а на лице ее, очень грустном, выпачканном краской, выпукло проступает не такой уж молодой возраст,-- то отказался от своего намерения. Тихо открыл дверь, выскользнул в коридор и так же тихо прикрыл ее за собой.
   Перешел через улицу, глубоко, всей грудью вдыхая холодный, свежий воздух; вот этот подъезд: он позвонил Лоуренсу Уилкесу от консьержа.
   Когда Уилкес вышел из лифта с экземпляром пьесы "Дом страданий", Филип сразу узнал его: опрятно, очень элегантно и со вкусом одет; видимо, только что посетил парикмахерскую, но лицо измученное, даже изможденное,-- такие лица в киножурналах новостей у тех, кому удалось остаться в живых после первого воздушного налета, но они уже не надеются спастись от второго.
   -- Мистер Уилкес,-- произнес Филип,-- это я...
   Уилкес посмотрел на него, улыбнулся, и, словно принося извинения, смешно склонил голову на одно плечо.
   -- Молодой человек, в театре нужно хорошо усвоить одну важную вещь. Никогда не говорите актрисе, какую роль, по вашему мнению, она может сыграть! -- Протянул ему его пьесу "Дом страданий", повернулся и не торопясь направился к лифту.
   Филип глядел ему вслед, покуда за двустворчатой дверью лифта не скрылась его спина в пиджаке безукоризненного модного покроя. Потом выскочил на улицу и помчался как угорелый через весь город по направлению к "Гилд-театр".
   ТОРЖЕСТВО ПРАВОСУДИЯ
   Майкл Пилато нарочито зло пихнул дверь хибары Виктора -- она широко распахнулась. Вывеска "Ланчи для водителей грузовиков. Добро пожаловать!" качнулась у него над головой. Вздрогнули и бледные тени, отбрасываемые в сумерках красными лампочками на асфальт федеральной дороги.
   -- Виктор,-- произнес Майкл по-итальянски.
   Виктор стоял облокотившись на стойку бара и читал статью Уолтера Уинчелла в разложенной перед ним газете; он радушно улыбнулся.
   -- Майкл, как я рад тебя видеть!
   Майкл грохнул дверью.
   -- Гони три сотни! -- потребовал он; его высокая, пять футов, полная, солидная, как у какой-нибудь важной персоны, фигура четко выделялась на фоне двери.-- Ты должен мне триста долларов, и вот, Виктор, я пришел, чтобы получить долг.
   Виктор, недоуменно пожав плечами, сложил газету со статьей Уолтера Уинчелла.
   -- Я тебе долблю уже целых полгода -- бизнес идет из рук вон плохо. Ужасные дела! Вкалываешь, вкалываешь и в конце...-- Он снова пожал плечами.-- Самому едва хватает на жратву.
   Щеки Майкла, щеки настоящего фермера, загорелые, с глубокими морщинами от ветра и жаркого солнца, потемнели от бросившейся в лицо крови.
   -- Виктор, ты мне врешь и нисколько не стесняешься,-- спокойно проговорил он, отчаянно стараясь не повышать голоса.-- Вот уже шесть месяцев, как только наступает срок платить за аренду жилья, ты мне говоришь: "Бизнес идет из рук вон плохо". Ну и что я тебе отвечал? Я тебе отвечал: "О'кей, Виктор, не беспокойся, я ведь знаю, какие сейчас трудные времена".
   -- Честно, Майкл,-- печально продолжал Виктор,-- и в этом месяце все так же -- дела не идут на лад.
   Лицо Майкла еще сильнее потемнело. Он резко дернул себя за кончики стального цвета усов, громадные руки, казалось, напряглись и распухли от охватившего его страшного гнева,-- правда, пока ему удавалось его подавить.
   -- Шесть месяцев, Виктор,-- стоял на своем Майкл,-- шесть месяцев я тебе верил. Теперь больше не верю.
   -- Майкл! -- В голосе Виктора прозвучал упрек.
   -- Мои друзья, мои родственники -- все в один голос доказывают мне, что ты лжешь! Твой бизнес процветает -- не меньше десяти машин в час останавливаются перед твоей дверью,-- к тому же ты продаешь сигареты всем фермерам на расстоянии от своей хибары до Чикаго; на одном своем автомате, куда все кидают монетки, ты...-- Майкл махнул короткой, толстой рукой в сторону призывно светящегося автомата возле стены,-- лопатки на цепи остановились у отметки "Два шерри-бренди с лимоном".
   Майкл, с трудом сглатывая слюну, тяжело дышал, грудь его, наглухо закрытая курткой из овчины, то вздымалась, то опускалась.
   -- Триста баксов! -- рявкнул он.-- Шесть месяцев по пятьдесят долларов! Я построил вот эту хибару собственными руками, Виктор. Я и не предполагал, каким мерзким человеком ты окажешься! Ты итальянец, я тебе доверял. Баста! Либо три сотни, либо выметайся отсюда завтра же! Это мое последнее слово!
   Виктор аккуратно разгладил, шурша руками, газету на стойке,-- шорох разносился по пустому залу, где подавали ланчи.
   -- Ты что-то не так понял! -- мягко возразил он.
   -- Правильно я все понял! -- заорал Майкл.-- Ты живешь на принадлежащей мне земле, в моей хибаре, и ты должен мне триста долларов. Вот и все!
   -- Я ничего тебе не должен.-- Виктор бросил холодный, спокойный взгляд на кипятившегося Майкла.-- Вот в чем ты заблуждаешься. Я платил тебе регулярно, по пятьдесят долларов, каждое первое число месяца.
   -- Виктор! -- прошептал не веря своим ушам Майкл; руки его безжизненно упали.-- Виктор, что это ты говоришь?..
   -- Я заплатил тебе аренду. И прошу больше ко мне не приставать.-- Без тени смущения повернулся к нему спиной, пригнул две ручки на кофеварке -оттуда со свистом вырвалось маленькое облачко пара.
   Узкая спина с сильно выпирающими лопатками -- словно два крылышка под рубашкой... В самой вызывающей позе Виктора сквозили скука, откровенная уверенность в себе, нежелание продолжать разговор -- все, точка. Майкл покачивал головой, энергично дергая себя за усы.
   -- Моя жена,-- он смотрел на эту повернувшуюся к нему с презрительным вызовом спину,-- была права. Сколько раз она говорила мне, чтобы я тебе не доверял. Знала, конечно, о чем говорит.-- Потом, с последней, все еще теплившейся в душе надеждой, добавил: -- Виктор, ты что, в самом деле считаешь, что заплатил мне сполна?
   Тот даже не обернулся; покрутил кругляш на кофеварке.
   -- Да, я так считаю.
   Майкл поднял руку, словно хотел еще что-то добавить, предостеречь. Но, опустив ее и так ничего и не вымолвив, покинул хибару, оставив за собой дверь открытой. Виктор, выйдя из-за стойки, приблизился к двери, посмотрел ему вслед: чуть прихрамывая, свернул с дороги, шагает прямо по кукурузному полю... Довольно улыбнувшись, Виктор закрыл двери, вернулся на свое место и вновь развернул перед собой газету со статьей Уолтера Уинчелла.
   Ступни Майкла -- он брел по кукурузному полю -- с хрустом проваливались, где мелко, а где поглубже, в студеную октябрьскую почву. Он рассеянно дергал себя за усы. Жена, Долорес, конечно, скажет ему пару ласковых.
   -- Нет,-- убеждала она его,-- не нужно строить для него эту хибару! Не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается не с теми людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя!
   Майкл был уверен, что жена не забыла этого разговора и, как только он вернется домой, вновь все повторит, слово в слово. С несчастным видом хромал он к дому. Фермерство куда лучшее занятие, чем домовладение. Бросаешь себе семена в почву, заранее зная, что у тебя вырастет. Из кукурузного зерна вырастал початок, и такое умножение свойственно природе, и другого от нее ожидать нечего. Никаких тебе документов, подписываемых с матерью-природой, никаких тебе лицензий, договоров, и человек в своих отношениях с ней не чувствовал себя обойденным, даже если не мог ни читать, ни писать. Открыв дверь, он вошел в дом и тяжело опустился на стул в гостиной, не снимая шляпы. Подбежала Роза, уселась к нему на колени:
   -- Папа, папочка, сегодня вечером я хочу в кино! Папочка, своди меня в кино!
   Майкл согнал ее с колен.
   -- Никаких кино,-- хрипло пробормотал он.
   Роза, забившись в угол, с упреком в глазах наблюдала за отцом. Дверь на кухню отворилась, и Майкл тяжело вздохнул, увидав выходившую из нее жену, вытиравшую руки о фартук. Долорес остановилась перед Майклом: кругленькая, полненькая, крепко сбитая, как выносливая плуговая лошадка, такая практичная, по-житейски мудрая -- ее-то вокруг пальца не обведешь.
   -- Почему ты сидишь в гостиной? -- поинтересовалась она.
   -- Потому, что мне так нравится.
   -- Каждый вечер ты обычно сидишь на кухне. И вдруг такая перемена. С чего бы это?
   -- Я так решил! -- отвечал Майкл.-- Туман, пора мне попользоваться этой мебелью. В конце концов, я купил ее и могу посидеть на стуле, хотя бы перед смертью.
   -- Я знаю, почему ты сидишь в гостиной.
   -- Отлично! Знаешь так знаешь!
   -- Ты не получил деньги от Виктора.-- Долорес вытерла о фартук последние лоскутки теста, приставшие к рукам.-- Это ясно как день.
   -- Кажется, что-то подгорает...
   -- Ничего не подгорает. Так права я или не права? -- Долорес села на стул напротив Майкла выпрямившись, положив опрятные руки на колени, вытянув чуть сдвинутую набок голову и глядя прямо ему в глаза с упреком, даже с осуждением.
   -- Так да или нет?
   -- Прошу тебя, занимайся своими делами! -- с жалким видом произнес Майкл.-- А я занимаюсь фермерством и улаживаю все, что связано с малым бизнесом, сам.
   -- Ха! -- с презрением бросила Долорес.
   -- Ты что, умираешь с голоду?! -- закричал Майкл.-- Ну-ка, отвечай: ты подыхаешь с голоду?
   От крика отца маленькая Роза расплакалась.
   -- Прошу тебя, ради Христа,-- заорал на нее Майкл,-- прекрати реветь!
   Долорес обняла Розу.
   -- Ах ты, моя несчастная бэби! -- запричитала она.-- Никому не дам тебя в обиду!
   -- А кто собирается ее обижать?! -- завопил Майкл, грохнув по столу кулаком, словно молотком.
   Долорес, успокаивая девочку, поцеловала ее в макушку.
   -- Ну хватит, хватит, не плачь! -- ласково уговаривала она ее; бросила на Майкла холодный взгляд.-- Значит, не заплатил.
   -- Он...-- начал было Майкл решительно, но вдруг осекся; теперь он говорил тихо, стараясь быть рассудительным:
   -- Да, ты права. Если откровенно -- не заплатил.
   -- Ну, что я тебе говорила?
   Майкл скривился, как от зубной боли.
   -- Могу повторить: не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается с дурными людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя! Разве я тебе этого не говорила?
   -- Говорила,-- устало признался Майкл.
   -- Не видать нам больше своих денег.-- Долорес поглаживала Розу по головке.-- Я уже распрощалась с ними и поцеловала на прощание -- гудбай!
   -- Прошу тебя, ступай на кухню! Я голоден, пора обедать. Есть у меня кое-какие мыслишки, как нам вернуть наши деньги.
   Долорес с подозрением поглядывала на него.
   -- Только поосторожнее, Майкл. У него друзья одни гангстеры, а по субботам он играет в покер с людьми, которые носят пистолеты в заднем кармане.
   -- А я прибегну к помощи закона,-- пообещал Майкл.-- Я намерен подать на Виктора в суд за то, что он не возвращает свой долг.
   Долорес громко засмеялась; легонько оттолкнула от себя Розу и еще громче захохотала.
   -- Что тут смешного? -- рассердился Майкл.-- Говорю тебе, что намерен подать в суд на человека, который мне должен деньги, а тебе смешно? Какие здесь могут быть шутки!
   Долорес смолкла, потом стала рассуждать:
   -- А у тебя есть необходимые документы? Нет, у тебя их нет. Все держится на честном слове. Ты доверяешь ему, он -- тебе, никаких бумаг. Если у тебя нет никаких документов, то в суде тебе делать нечего, ты проиграешь. Нечего строить из себя дурака, не будь всеобщим посмешищем. С тебя потребуют деньги за услуги адвокатов. Прошу тебя, Майкл, займись своей фермой!
   Его лицо, заросшее щетиной, которую ему никогда не удавалось сбрить до конца, помрачнело, морщины выступили сильнее.
   -- Где мой обед, Долорес? -- холодно остановил он ее.
   Она спокойно пошла на кухню, бросив на ходу:
   -- Это, конечно, не мое дело, дорогой, просто хочу дать тебе совет.
   Майкл, прихрамывая, расхаживал взад и вперед по гостиной, покачиваясь из стороны в сторону, уставившись в пол; поджав губы, он предавался размышлениям: пора предпринять решительные действия; руки его, засунутые в карманы хлопчатобумажной робы, наводили как раз на мысль о пистолетах в кобуре. Вдруг он остановился и посмотрел на Розу -- сейчас снова ударится в рев...
   -- Роза, девочка моя! -- Он снова уселся на стул и поднял ее к себе на колени.-- Прости меня, своего папочку!
   Роза свернулась калачиком,-- так они и сидели вдвоем в слабо освещенной гостиной.
   -- Папочка...-- наконец пропищала Роза.
   -- Что такое?
   -- Сводишь меня сегодня вечером в кино?
   -- Ладно,-- согласился Майкл,-- свожу.
   На следующий день Майкл отправился в город, вырядившись в свой элегантный черный костюм из тонкого сукна с шелковистым отливом; на голове мягкая черная шляпа, на ногах коричневые туфли на высоких каблуках. На ферму он вернулся, как бизнесмен в кино -- в свою контору: деловой, озабоченный, трезвый и весьма удовлетворенный.
   -- Ну?..-- встретила его на кухне Долорес.
   Наскоро поцеловав ее, потом Розу, он сел, снял туфли, с удовольствием растирая одну о другую затекшие ступни. По-отечески обратился к сыну, читавшему возле окна журнал "Эсквайр":
   -- Читай, читай, Энтони, полезное занятие.
   -- Ну?..-- повторила свой вопрос Долорес.
   -- В городе я повидался с Домиником.-- Майкл шевелил пальцами на ногах.-- У них будет еще один ребенок.
   -- Ну?..-- Долорес словно не слышала.-- Что по поводу суда? Что скажешь о тяжбе?
   -- Все в порядке. Что у нас сегодня на обед?
   -- Телятина. Что это значит -- "все в порядке"?
   -- Поговорил я с судьей Коллинзом. Он составит для меня все нужные бумаги и сообщит письмом, когда мне явиться в суд. Роза, ты хорошо себя вела?
   Долорес всплеснула руками.
   -- Адвокаты! Нам придется выбросить на них кучу денег -- целое состояние! Причем те, какие у нас есть, ради тех, которых нет. Ведь мы же не имеем электрического насоса, качающего деньги!
   -- Адвокаты не получат ни цента.-- Майкл старательно набивал трубочку.-- У меня на сей счет иные планы. Сам все сделаю. Сам позабочусь о своем судебном деле.-- Зажег трубку, с удовольствием попыхал, затянулся.
   Долорес села за стол напротив мужа, заговорила медленно, тщательно подбирая слова:
   -- Не забывай, Майкл, делопроизводство осуществляется на английском. В суде все заседания идут на английском.
   -- Знаю. Но я ведь прав, так? Значит, правосудие на моей стороне. Для чего же мне платить пятьдесят или даже семьдесят пять долларов адвокату, чтобы получить свои деньги обратно? Я ни в чем не виновен. Стану своим собственным адвокатом.
   -- Ну что ты знаешь о законах? -- засомневалась Долорес.
   -- Знаю только одно -- Виктор должен мне три сотни долларов.-- Майкл трижды быстро пыхнул трубочкой.-- Только это мне и нужно знать, больше ничего.
   -- Но ты же едва говоришь по-английски, не умеешь ни читать, ни писать, и никто в суде тебя не поймет. Посмеются над тобой, Майкл, и все.
   -- Никто не будет надо мной смеяться. И я прекрасно говорю по-английски.
   -- Когда же это ты научился? -- съехидничала Долорес.-- Сегодня днем?
   -- Долорес! -- закричал обиженный Майкл.-- Толком тебе говорю -- мой английский в порядке.
   -- В таком случае скажи "четверг",-- продолжала потешаться над ним Долорес.
   -- Не скажу -- не хочу! -- отрезал Майкл, грохнув кулаком по столу.-Мне это неинтересно.
   -- Ах ты, Боже мой,-- закудахтала Долорес,-- вы только на него поглядите! Хочет стать адвокатом -- и не может произнести слово "четверг".
   -- Могу, не волнуйся,-- возразил Майкл.-- А тебе лучше помолчать.
   -- Нет, скажи "четверг"! -- Долорес, склонив голову набок, говорила с хитрецой, кокетливо, словно девушка, добивающаяся от любимого признания в любви.
   -- Тверг! Вот тебе! -- произнес заковыристое слово Майкл -- так, как говорил всегда.
   Долорес засмеялась, замахав на него руками.
   -- И этот человек хочет вести в суде собственное дело! Пресвятая Матерь Божия! Да они только посмеются над тобой.
   -- Пусть смеются! -- воскликнул Майкл.-- Все равно я буду вести свое судебное дело! А сейчас я хочу есть -- неси обед! Энтони! -- рявкнул он.-Выброси весь этот хлам и иди к столу!
   В день суда Майкл тщательно побрился, покончив со своей непобедимой щетиной, старательно обрядился в черный костюм, водрузил на голову черную шляпу. Вместе с Долорес, с хмурым видом сидевшей рядом с ним на переднем сиденье, они въехали в город на своем семейном "додже" 1933 года выпуска.
   Долорес за всю дорогу до города не проронила ни слова. Только после того, как они припарковали машину и вошли в здание суда, а туфли Майкла, на высоких каблуках, звонко застучали по мраморному, освященному законом полу, она разжала губы.
   -- Держи себя в рамках, Майкл! -- напутствовала она его, ущипнув за руку.
   Улыбнувшись ей, он расправил коромыслоподобные плечи, снял шляпу. Седые его волосы тут же вздыбились, словно моток стальной проволоки под магнитом, и Майкл старательно приглаживал их рукой, открывая двери в зал суда. На лице его блуждала серьезная, гордая улыбка, когда он садился рядом с женой в первом ряду и потом терпеливо ожидал, пока его вызовут.
   В зал вошел Виктор. Майкл бросил на него гневный взгляд. Но тот, едва замечая его, перевел взор на звездно-полосатый американский флаг за спиной судьи.
   -- Видишь,-- зашептал Майкл на ухо Долорес,-- я его напугал: глаз на меня поднять не смеет. Здесь, в суде, ему придется говорить правду -- не отвертится.
   -- Тсс! -- зашипела на него Долорес.-- Ты ведь в суде!
   -- Слушается дело,-- громко объявил судебный служащий,-- Майкл Пилато -- против Виктора Фраски.
   -- Здесь! -- громко крикнул Майкл, поднимаясь с места.
   -- Тсс! -- снова шикнула Долорес.
   Майкл, положив шляпу ей на колени, легкой походкой направился к воротцам, отделяющим зрителей от участников процесса. Вежливо, с ироничной улыбкой, придержал дверцу для Виктора и его адвоката. Тот прошел мимо, опять даже не удостоив его взглядом.
   -- Кто представляет ваши интересы в суде, мистер Пилато? -- спросил судья, когда все они расселись по своим местам.-- Где ваш адвокат?
   Майкл встал и внятно, громким голосом объявил:
   -- Я представляю в суде свои интересы сам. Я сам себе адвокат.
   -- У вас должен быть адвокат,-- пояснил судья.
   -- Мне он не нужен! -- еще громче откликнулся Майкл.-- Я ведь никого не собираюсь здесь надувать.-- В зале суда сидели человек сорок, и все они дружно рассмеялись. Майкл, повернувшись к зрителям, озадаченно поглядел на них.
   -- Что я сказал такого смешного?
   Судья трижды стукнул молотком, открыв слушание дела. Виктор занял место за кафедрой, а Майкл бросал на него холодные, обвиняющие взгляды. Адвокат Виктора, молодой человек в голубом, в тонкую полоску костюме и желтовато-коричневой рубашке с накрахмаленным воротничком, задавал ему вопросы.
   -- Да, я выплачивал истцу деньги ежемесячно,-- давал показания Виктор,-- нет, никаких расписок не было, так как мистер Пилато -- человек неграмотный, не умеет ни писать, ни читать, и мы решили обойтись без формальностей. Я не понимаю, на каких основаниях мистер Пилато предъявляет мне претензии.
   Майкл, выпучив глаза, не веря тому, что говорит Виктор, думал про себя: "Как же можно лгать под присягой -- ведь он рискует отправиться в ад из-за каких-то трехсот долларов!"
   Адвокат Виктора сошел вниз со своего места и грациозно помахал Майклу.
   -- Ваши показания, прошу вас!
   Словно в тумане прошел он мимо адвоката, встал за свидетельской кафедрой -- такой опрятный, крупный, с крепкой бычьей шеей, багровым, с глубокими морщинами лицом, возвышающимся над чистым белым воротничком сорочки, неловко вытянув для приличия по швам большие, тщательно вымытые щеткой руки. Он стоял напротив Виктора, немного наклонившись к нему,-- их лица чуть не соприкасались.
   -- Виктор,-- начал он, и его голос разнесся по всему залу,-- говори правду: ты отдал мне деньги?
   -- Да,-- ответил Виктор,-- отдал.
   Майкл ближе наклонился к нему.
   -- Смотри мне прямо в глаза! -- потребовал Майкл отчетливым голосом, демонстрируя свое терпение,-- и отвечай! Ты отдал мне деньги?
   Виктор, подняв голову, смотрел не уклоняясь, прямо ему в глаза.
   -- Я вернул тебе все деньги.
   Майкл наклонился к нему еще ближе -- теперь он чуть не касался его лбом.
   -- Смотри мне прямо в глаза -- не увиливай, Виктор!
   Тот смело последовал его примеру -- теперь их разделяло расстояние не больше одного фута.
   -- Так вот, Виктор,-- снова начал Майкл, сузив свои холодные глаза -они поблескивали сейчас сероватым,-- ты вернул мне деньги?
   Виктор сделал глубокий вдох и шумно выдохнул:
   -- Да!
   Майкл пошатнулся, сделал шаг назад, словно только что получил удар, и недоуменно уставился в глаза клятвопреступнику -- так глядит отец на сына, который только что признался, что убил родную мать: ничего не понимал, не испытывал к нему никакой жалости. Такое не укладывается в голове у нормальных людей,-- неужели столь чудовищное преступление может кто-то совершить в этой жизни? Выражение на грубом лице Майкла постоянно менялось под воздействием перемежающихся приливов гнева, отчаяния, жажды мести.
   -- Мерзкий лжец, будь ты проклят, Виктор! -- дико заорал Майкл. Спрыгнул с платформы для свидетелей, схватил за ножку тяжелое дубовое кресло и угрожающе занес его, словно убийца нож, над головой Виктора.
   -- Майкл! Боже, Майкл! -- закричала Долорес, и вопли ее перекрыли шум, поднявшийся в зале суда.
   -- Говори правду, Виктор! -- орал Майкл; лицо у него стало кирпичного цвета, за разжатыми губами поблескивали белые зубы,-- он был вне себя от гнева, впервые в жизни угрожая другому человеку насилием и расправой.-Говори, не тяни!
   Он стоял перед ним -- воплощенная фигура Правосудия, вооруженная тяжелым креслом,-- в надувшихся на крупных запястьях венах пульсировала кровь, кресло дрожало над головой Виктора в громадных, шишковатых руках, а напрягшиеся огромные мускулы выпирали из рукавов под тонким сукном.
   -- Немедленно признавайся, Виктор!
   -- Пилато! -- закричал судья.-- Немедленно опустите кресло на пол!
   Виктор сидел словно окаменев, не спуская полных ужаса глаз с грозного кресла, взметнувшегося у него над головой.
   -- Пилато! -- снова закричал возмущенный судья.-- За такой проступок вас могут отправить в тюрьму! -- Он стучал молотком по столу, хотя понимал, что в данный момент это бесполезно.
   -- Не забывайте, Пилато,-- здесь суд!
   -- Ну, Виктор? -- снова вопросил Майкл, абсолютно равнодушный к увещеваниям судьи и не сдвигаясь с места ни на дюйм.-- Что скажешь, Виктор? Немедленно признавайся, прошу тебя!
   -- Не-ет! -- взвизгнул Виктор, весь съежившись на своем стуле, вытянув вперед руки -- эту слабую защиту, не способную предотвратить весьма осязаемую страшную угрозу.-- Не-ет, я не верну-ул деньги! Не верну-ул!
   -- Пилато! -- завизжал теперь, как поросенок, судья.-- Это не свидетельские показания!
   -- Значит, ты лгал суду? -- неумолимо допрашивал его Майкл, не выпуская из рук кресла, которое висело у Виктора над головой, словно занесенный палачом топор.
   -- Ма-а-йкл, боже мой, Ма-а-йкл,-- выла Долорес.
   -- Это не моя идея...-- несвязно бормотал Виктор.-- Клянусь Богом, не я это придумал! Это все Альфред Лотти и Джонни Нолан. Я в полном подчинении у этих преступников. Майкл, ради любви к Богу, не убивай меня! Майкл, мне бы самому никогда не пришла бы в голову такая мысль! Прости меня, Майкл, прости!
   -- Гиннес! -- крикнул судья судебному приставу.-- Вы что, собираетесь стоять на месте и ничего не предпринимать? Почему вы бездействуете?
   -- Я могу его пристрелить,-- спокойно ответил Гиннес.-- Вам угодно, чтобы я пристрелил истца здесь, прямо в суде?
   -- Заткнитесь! -- оборвал его судья.
   Гиннес, пожав плечами, снова повернулся к свидетельской кафедре с чуть заметной улыбочкой на губах.
   -- Так ты лгал? -- спрашивал Майкл уже тихим, спокойным голосом, обретя терпение.
   -- Да, лгал! -- крикнул Виктор.
   Не торопясь, с поразительным спокойствием Майкл осторожно поставил дубовое кресло на место; широко улыбнулся и повернулся к судье.
   -- Ну, вот и все.
   -- Можете ли вы назвать хоть одну приемлемую причину, в силу которой я не мог бы отправить вас в тюрьму?! -- орал судья.
   Виктор плакал, почувствовав облегчение от миновавшей угрозы, и вытирал слезы рукавом.
   -- Я не имею никакого права,-- заявил судья,-- считать такое признание доказательством совершенного преступления. Мы находимся в зале суда в штате Иллинойс, в Соединенных Штатах, а не ведем расследование в испанской инквизиции, мистер Пилато.