Шоу Ирвин. Рассказы из сборника 'Пестрая компания'

   - Шесть лет... - сказал он. - Какой-то вонючий член Палаты общин заявил, что нас отпустят домой через шесть лет. Как ты думаешь, что подумает чья-то жена, когда прочитает о том, что её муж вернется только через шесть лет?
   - Всегда помни слова Монти1, - ухмыльнулся Мак. - Наш любимый вождь сказал, что война не может продолжаться семь лет, потому что в армии кончатся запасы писчей бумаги.
   - Если бы я мог побывать в Англии, - сказал Питер, - и провести с женой две ночи, всё было бы в порядке. Всего лишь две ночи.
   Мак вздохнул. Он был деловым, энергичным невысоким человеком, с заметной сединой в волосах, и вздох совсем не гармонировал с его обликом.
   - Питер, могу ли я говорить откровенно? - спросил он.
   Питер в ответ утвердительно кивнул.
   - Тебе следует завести себе женщину.
   После этого они долго сидели молча. Питер с мрачным видом поигрывал своим стаканом. Во Франции, несмотря на то, что недавно женился, он был веселым юным офицером. Красивый и обходительный, он бездумно развлекался с миловидными дамами как в городках, где стояла их часть, так и в Париже. В столице он провел целый месяц в обществе очаровательной и всегда модно одетой супруги какого-то французского капитана, служившего в Алжире.
   Но когда он вернулся Англию с жалкими остатками своего вырвавшегося из окружения полка, когда молча обнял жену, легкомысленное поведение и мелкие измены стали казаться ему - на фоне гибели, крови и страданий - не только безнравственными, но и кощунственными. Уезжая из Англии в Африку, он чувствовал, что должен оставить в прошлом лучшую часть своей жизни, оставить спокойно и с достоинством.
   - Наверное, - ответил Питер после довольно долгого молчания, наверное...
   - Мужчина должен быть прагматиком, - сказал Мак. - Три года, Боже мой...
   При виде красноречивой гримасы на лице прагматика, Питер не смог сдержать улыбки.
   - Ты взорвешься, - продолжал Мак, - разлетишься на куски.
   - Виски! - нервно и громко смеясь, заявил Питер. - Виски обеспечивает некоторую компенсацию.
   - Виски отправит тебя домой в виде слабоумной развалины. Выпивкой делу не поможешь.
   - Возможно. Возможно... - Питер пожал плечами и продолжил: - Но здешних женщин я просто ненавижу. Для них, похоже, наступила самая лучшая пора жизни. Уродливые, ничтожные существа, на которых в мирное время никто бы и не взглянул, пользуются вниманием только потому, что на одну бабу приходится сто мужиков... Все они здесь сучки. Снобизм и безмерная самоуверенность. Чтобы бегать за одной из этих шлюх, мужчина должен забыть о чувстве собственного достоинства и о всякой порядочности. - Он сыпал словами все быстрее и быстрее, словно хотел одним махом выплеснуть все те горькие наблюдения, которые успел накопить за последние годы. - Даже самые безобразные, самые отвратительные унижают нас и требуют почтения к себе. Женщины стали одной из самых страшных жертв этой войны. Они утратили человечность, забыли нормальные ценности, не знают, что такое дружба. Они жадно рвутся к мужчинам, наживаясь на войне так, как наживаются на ней ростовщики и производители вооружений. Разница лишь в том, что прибыль женщин выражается не в наличных деньгах, а в лейтенантах и генералах. После войны, - закончил он, - нам придется создавать реабилитационные центры для женщин, которым пришлось находиться в районах размещения войск, и госпитали для морально искалеченных мужчин, чтобы научить их снова вести нормальный образ жизни...
   Мак безудержно хохотал, уткнувшись носом в свое пиво.
   - Хватит, - промычал он, - Достаточно, мой дорогой Джон Нокс!1 Я всего лишь хотел сказать, что этим вечером у меня свидание, а к моей девице из Иерусалима приехала подружка. Я решил, что простой ужин с женщиной мог бы благоприятно отразиться на твоем здоровье. Ты хочешь составить нам компанию?
   Питер залился краской, уставив взгляд в столешницу с круглыми следами, оставленными пивной посудой.
   - Я теперь даже не знаю, как надо разговаривать с женщиной, - сказал он.
   - Так ты пойдешь с нами или нет?
   Питер открыл рот. Потом снова закрыл. Помолчал немного. И наконец выдавил:
   - Хорошо, хорошо... Пойду.
   * * *
   - Иерусалим очень не плох...
   Беседа шла на танцевальной площадке ресторана "Оберж де Пирамид" под звездным небом на фоне трех величественных, бросивших вызов времени гробниц. Место упокоения фараонов находилось за границей света и вдали от веселой музыки.
   Питер не очень уверенно передвигался по площадке, а Джойс непрерывно болтала.
   - ...город довольно чистенький, а "Царь Давид" премилый отель, хотя люди, который там обитают, просто ужасные.
   Говорила Джойс прерывисто и несколько манерно, однако достаточно громко для того, чтобы её слова могли расслышать окружающие.
   - Вот так-то лучше, не так ли? - сказала она, после того как Питер ухитрился сделать почти полный поворот.
   - Да, пожалуй, - согласился Питер, истекая потом от нещадной нильской жары и пытаясь двигаться в такт музыки. Болтовня Джойс ему мешала и сбивала с ритма, но девица никак не желала замолчать.
   Она работала в консульской службе, и к половине десятого вечера Питер успел узнать обо всем, что случилось в консульстве за полтора года, которые прошли с того момента, когда Джойс прибыла в Иерусалим из Англии. За весь вечер Питер так и не произнес ничего внятного. Он заикался а, начав фразу, её не заканчивал. Боевой капитан страдал так, как страдает мальчишка-фермер, попавший из своей глухомани в высшее общество. Тем не менее, девушка оставалась для него красивой и желанной. На ней было светлое вечернее облачение ("Мы одеваемся только в Иерусалиме"), и её белые, гладкие, обнаженные плечи в ярком свете танцевальной площадки выглядели весьма призывно, если не вызывающе.
   - Ведь это Король Фарук, не так ли? - впервые за весь вечер чуть понизив голос, спросила Джойс.
   - Да, - ответил Питер, покосившись в ту сторону, в какую смотрела она.
   - Ну разве он ни душка? Какая оригинальная борода!
   - Жирный, самодовольный мальчишка, - сказал Питер, глядя на Фарука, и это была его первая связная фраза за весь вечер. - А броду, насколько мне известно, он отрастил потому, что ужасно страдает от угрей.
   - Ведите меня по краю площадки, - прошептала Джойс. - Я хочу, чтобы люди меня видели.
   Питер повиновался и вел её в танце вдоль края площадки до тех пор, пока не кончилась музыка. По пути к столику Джойс успела послать радостную улыбку семи или восьми офицерам, сидевшими в разных концах заведения.
   - Просто удивительно, - на весь зал и очень весело заявила она, сколько мужчин я знаю в Каире!
   Они сели за столик, и воцарилось ужасающее молчание. Куда к дьяволу подевался Мак со своей девицей, думал Питер, а Джойс тем временем одарила улыбкой вначале один столик, а затем и другой.
   - Вы замужем? - непонятно почему спросил Питер, услыхав как бы со стороны свой голос - скрипучий и угрюмый.
   В первый раз за весь вечер Джойс обратила на него все свое внимание.
   - Почему, - сказала она, глядя холодно и вопросительно, - вы задали такой странный вопрос?
   - Просто потому, что в моей конторе работает молодая женщина, ответил Питер, не совсем понимая, что говорит. - Она замужем за лейтенантом, служащим в Индии. Сочетается браком с американским майором, направленным в Лондон... - лицо Джойс приобретало все более и более натянутое выражение. - Просто не знаю, что мне о ней думать, - неуклюже закончил Питер.
   - Нет, - ледяным тоном произнесла Джойс, - я не замужем.
   - А я женат, - в отчаянии сказал Питер.
   - Неужели? - бросила Джойс и автоматически послала улыбку полковнику, расположившемуся через три столика от них.
   - Моя жена... - продолжал Питер, совершенно не понимая, почему он все это говорит; алкоголь, который он поглощал с шести вечера, сделал его язык совершенно неуправляемым. - У моей жены восхитительный характер, хотя я не могу вспомнить, как она выглядит. Её зовут Энни и она работает в Манчестере на Министерство Авиации. После Дюнкерка мы пять месяцев стояли на побережье рядом с Дувром, и по уикендам я ухитрялся сбегать из части. Мы останавливались в одной комнате и просто смотрели друг на друга. А после Франции...Мне казалось, что жена исцелила меня от ужасной болезни. Она очистила меня от грязи, помогла выбросить из памяти смерть и избавиться от вида умирающих рядом друзей. Жена очень красива, но как точно она выглядит я сейчас не могу вспомнить. Энни очень спокойная и простая, и говорит негромко, хотя и голос я тоже не могу вспомнить. Сегодня я послал ей свою фотографию. Думаю, что мужчина не может рассчитывать на то, что женщина будет помнить его шесть долгих лет. Кто-то должен поставить вопрос в Парламенте... Что вы на это скажете?
   Джойс смотрела на него, скривив рот.
   - Да, - ответила она.
   - Если бы я мог встретиться с ней хотя бы на два дня. Провести две ночи... - в этот момент он осознал, что его слушает всего лишь дама из Иерусалима. - Перед тем, как прибыть сюда, я служил ещё на одном побережье. Там все время шли дожди. Отвратительная осень, колючая проволока, знаки, указывающие высоту прилива, и мины на всех пляжах. Я позвонил ей по междугороднему телефону. Она сказала, что у неё выдалась свободная неделя, и спросила, не может ли она приехать ко мне. Я ответил отказом. Там было так ужасно. Жалкие лачуги под дождем, в которых мы ждали появления немцев. Я знал, что нашу часть перебрасывают в Африку, и не хотел, чтобы у Энни остались ужасные воспоминания о наших последних днях вместе. То место показалось бы ей настолько отвратительным, что по-иному быть не могло. Я запретил ей приезжать, но она сказала: "Жди меня там. Сегодня вечером я буду у тебя". - Совершенно неожиданно, заглушая гремевшую в долине Нила танцевальную музыку, в его ушах прозвучал голос Энни. Весело и уверенно она приказала ему сидеть на месте и ждать её появления на берегу Английского Канала. Несмотря на отвратительную связь, он услышал в голосе жены и любовную тоску. - Она приехала, и мы провели вместе целую неделю. Дождь и колючая проволока вовсе не оказались нам помехой. Так хорошо нам никогда раньше не было. Война началась недавно, у нас был уголь для камина, горячий ром и прекрасные завтраки в постели, за задернутыми гардинами. Уезжая, она не проронила ни единой слезинки, а когда я отбывал в Африку, сердце мое пело. - На фоне темного неба пустыни чернели глыбы древних пирамид, и Питер уже давно обращался к ним, а вовсе не к сидевшей напротив него глупой девчонке с заголенными плечами. - Вот уже два месяца от неё нет никаких вестей, - он пожал плечами и добавил: - После войны я займусь политикой. Буду баллотироваться в парламент. Ведь должен же там быть хотя бы один человек, который знает о войне не понаслышке и считает, что одной войны более чем достаточно, а шесть лет вдали от дома - это уж чересчур...
   - О, Джойс, как славно! - рядом с их столом, склонившись в галантном полупоклоне, стоял полковник. - Потанцуем.
   Джойс вопросительно взглянула на Питера. Питер поднялся и, не совсем твердо держась на ногах, произнес неопределенно:
   - Безмерно счастлив...
   Джойс, не глядя на Питера, вышла из-за стола. Полковник повел её в танце, а Джойс посылала улыбки одиноким офицерам, дюжинами сидевшим вокруг танцевальной площадки.
   Питер лениво следил за тем, как среди бравых хаки и сверкающих нашивок мелькает её пышное белое платье. "Господи, неужели я схожу с ума?", подумал Питер вспомнив свою застольную речь. На танцевальный круг вышел капитан и принял Джойс из рук полковника. На смену капитану явился какой-то американский майор.
   - Мир, - пробормотал Питер себе под нос, - просто кишит американскими майорами.
   Негромко рассмеявшись, он встал из-за стола и вышел из ночного клуба. Музыка стала почти не слышной, а в тени ночи возвышались гигантские пирамиды, сооруженные когда-то, чтобы увековечить память ныне уже забытых мертвецов.
   Он сел в такси и попросил доставить его в Каир.
   Когда машина доехала до острова Гезира, Питер постучал по плечу водителя и распорядился:
   - В "Спортивный клуб".
   Древнее такси, скрипя всем, чем только можно скрипеть, совершило поворот.
   - Мне надо выпить, - совершенно серьезно сказал самому себе Питер. Выпить мне просто необходимо.
   Он подумал о старине Маке, оставшемся в обществе двух девиц наедине с грандиозным счетом. Последнее обстоятельство очень его мучило. Питер знал, что обязательно расплатится с Маком, хотя после этого ему до конца месяца, видимо, придется ограничивать себя в выпивке. Но у него не было сил оставаться с этой треклятой дурой. Однако, если быть честным до конца, то у него не было сил оставаться и с любой другой девицей. Энни, так и не сфотографировавшаяся в Манчестере... Писать, однако, она могла бы и почаще, чем один раз в два месяца...
   Бар в "Спортивном клубе" был открыт. Там расслаблялись парни из Южной Африки и американские летчики. Один из пилотов распевал с мягким акцентом жителя южных штатов: "О, Сюзанна, не плачь ты обо мне..."
   - Скотч, - сказал Питер, впервые за весь вечер перестав чувствовать себя одиноким.
   - "...прискачу я в Алабаму с банджо на лихом коне". - приятным голосом пел американский пилот. Судя по его виду, он находился на вершине счастья.
   - Джин с лаймом, - сделал заказ один из южноафриканцев, которого товарищи называли Ли. Это был верзила в чине капитана. Из высоко закатанных рукавов его форменной рубашки торчали мощные, голые до плеч ручищи. - Всем джин с лаймом! - распорядился он. - А ты что пьешь, кэптен?
   - Я уже заказал, - улыбнулся Питер.
   - Он нам сказал, что заказал... - пропел американский пилот. - Неужели вам не понятно? Английский капитан сказал, что уже заказал. А мы ему споем: "Кэптен, закажи еще, и еще, и еще...".
   Бармен, улыбаясь от уха до уха, поставил перед Питером две порции шотландского виски, а гигант Ли слил их в одну посудину. После этого все подняли стаканы.
   - За Южную Африку, - сказал один из американцев.
   Они выпили.
   - За сержантов, - сказал любивший петь американец, и улыбнулся усатому лейтенанту из Южной Африки.
   - Потише, пожалуйста, - сказал лейтенант, тревожно оглядевшись по сторонам. - Я могу оказаться в тюрьме на пять лет.
   - Не правда ли, что этот джентльмен выглядит, как настоящий джентльмен? - спросил Ли у Питера, обняв усатого лейтенанта за плечи.
   - Ну конечно, - сказал Питер.
   - Всё, - сказал лейтенант, - я уже за решеткой.
   - А между тем, он вовсе и не джентльмен. Он - сержант. Проклятый сержант в моей треклятой роте!
   - Десять лет, - произнес усатый лейтенант.
   - Мы находимся в самоволке, - продолжал Ли. - Мы, это сержант Монк, произведенный мною на один вечер в лейтенанты, настоящий лейтенант Фредерикс ... - он указал на невысокого рыжеволосого офицера, сидевшего чуть дальше за стойкой бара, - ...и я собственной персоной. Мы - фермеры, люди независимые. И когда начальство, будь оно проклято, сказало "Никаких отпусков!", мы сказали начальству "Прощай". Три недели в песках в шестидесяти километрах от жилья... А этому жалкому пехотному сержанту я сказал: вот тебе лейтенантские нашивки, срывай свои лычки. Мы хотим показать тебе самые знаменитые места города, чтобы ты по возвращении мог потрясти бедняг солдат враками о красивой жизни в Каире.
   - Весь день и вечер мне приходилось разговаривать с людьми не меньше, чем в чине бригадира, - заметил Монк. - Боялся, что у меня не выдержат нервы.
   - Все продумано, - сказал Ли. - Если появляется патруль и начинается проверка документов, я хватаю Монка за одну руку, Фредди - за другую, и я докладываю: "Мы производим арест, сэр. Этот человек выдает себя за офицера".
   - Десять лет тюрьмы, - вздохнул Монк и добавил: - Давайте ещё по одной, я плачу.
   Питер рассмеялся.
   - За всех сержантов, где бы те ни находились, - сказал он и поднял стакан.
   Они выпили.
   - Справа от меня располагаются Военно-воздушные силы Соединенных Штатов Америки, - заметил Ли.
   Американцы, приветствуя Питера, подняли стаканы, а тот, который до этого пел "О, Сюзанна", затянул "Чаттанугу Чу-Чу". ВВС США были представлены парой лейтенантов и одним майором в возрасте двадцати четырех лет.
   - Американская воздушная армада отправляется домой. Время их командировки истекло и они летят домой через Англию. Лишь у пехоты командировки никогда не кончаются. Бедная, вонючая пехтура, будь она проклята, постоянно находится в деле...
   - Неквалифицированный труд, - спокойно заметил один из пилотов. - Мы же товар штучный. Механизм чувствительный и легко ранимый. Мы утомились от войны. Наш боевой дух столь же низок, как мораль египетской шлюхи. Мы бомбили слишком много целей и видели чересчур много взрывов зенитных снарядов. Нас все время обходили наградами. Теперь мы отправляемся домой учить молодых стрелять.
   - Лично я лечу домой, чтобы заняться играми с женой, - мрачно заявил двадцатичетырехлетний майор.
   - Пехота не испытывает такого напряжения, - заметил любитель пения. У пехотинца нет иных дел, кроме как шагать под обстрелом и быть убитым. И их нервы не находятся на пределе, как у воздушных асов. Капитан, продолжил он, обращаясь к Питеру, - у вас такой вид, будто вы тоже немного устал от войны.
   - Я очень от неё устал, - ответил Питер.
   - Он выглядит достаточно чувствительным и ранимым для того, чтобы быть у меня штурманом, - сказал майор. - У капитана такой вид, какой в критическую ночь имел Гамлет.
   - Я воевал в танковых частях, - пояснил Питер.
   - Вполне возможно, - глубокомысленно произнес майор, - что находясь в танке, от войны тоже можно устать.
   - Да, такое вполне возможно, - улыбнулся Питер.
   - ...завтрак в Каролине... - пропел любитель музыки.
   - Когда вы вылетаете домой? - поинтересовался Питер.
   - Завтра в шесть утра, - ответил майор. - Или в шесть ноль - ноль, как говорят в армии.
   - Пять-шесть славных дней в Лондоне среди отважных английских союзников и наших милых английских кузин, - сказал второй пилот, - а затем "Шторк Клуб", футбольный матч Гарвард - Йель и полногрудые, американские девицы - все как одна похотливые, и обожающие ребят с орденскими ленточкам блондинки ...
   - Лондон... - протянул Питер. - Если бы вы знали, как мне хочется полететь с вами.
   - Ну так давай и полетим! - возопил майор. - В нашем распоряжении прекрасный, пустой бомбардировщик с названием "Либерейтор". Мы охотно тебя прихватим и тем самым ещё сильнее укрепим братские узы с нашими британскими товарищами по оружию. Не забудь лишь появиться на аэродроме в "шесть ноль-ноль", как говорят в армии.
   - Вы видели сегодняшний номер "Мейл"? - спросил поющий пилот. Какой-то идиот предлагает выдать принцессу Елизавету замуж за американца.
   - Блестящая идея, - восхитился майор. - Мы подыщем для неё какого-нибудь выдающегося гражданина нашей республики. Это называется послевоенное планирование на всех фронтах. Лично я на роль Принца-Эскорта предлагаю Макси Розенблюма.
   Все с самым серьезным видом принялись обсуждать, предложенную майором кандидатуру.
   - Ты сделал не самый худший выбор, - сказал один из пилотов.
   - Вливание здоровой американской крови в жилы стареющей династии, ораторствовал майор. - Мы укрепим Империю его руками...
   - Вы действительно сможете меня взять с собой? - спросил Питер.
   - Будем только рады, - ответил майор.
   Музыкально одаренный пилот затянул : "Одна, совсем одна" и все, кроме Питера, подхватили песню.
   Питер невидящим взглядом смотрел на бокалы и бутылки на полках за стойкой бара. Через три дня он мог бы быть дома. Каких-то три дня, и он смог бы войти в комнату Энни, заранее не предупредив её о приезде. Он вошел бы тихо, с немного робкой улыбкой, а она, не подозревая, что это он, подняла бы на него спокойный взгляд. Может быть, это все же возможно? Если не считать двухнедельного пребывания в госпитале, то он не был в отпуске со времени прибытия в Африку. Надо немедленно отправиться на квартиру полковника Фостера и все ему объяснить. Полковник Фостер всегда относился к нему с большим сочувствием. Если бы полковник издал письменный приказ о его освобождении от обязанностей на двадцать одни сутки, то он, Питер, смог бы потом изыскать способ вернуться назад. Каким-нибудь образом... Он возьмет всю ответственность на себя. Питер не сомневался, что полковник Фостер добрая душа - пойдет ему навстречу.
   Питер резко поднялся и, обращаясь к американскому майору, сказал:
   - Не исключено, что в шесть ноль-ноль, мы встретимся.
   - Здорово! - с жаром ответил майор. - Это будет тот ещё полет. Мы до предела загрузились шотландским виски.
   "Одна, совсем одна у телефона..." чуть с издевкой ревели в ночи мужские голоса. Питер сел в такси и назвал водителю адрес полковника Фостера.
   Питера била дрожь. Он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Да, это вполне возможно. От Англии его отделяли всего три дня. Всего две недели дома, и пустыня, пушки, умирающие, графики, одиночество, жара, так же как и владеющее им безумное напряжение исчезнут. Оставшиеся дни войны он проведет спокойно, зная, что не сломается и не лишится рассудка. Да, это действительно возможно. Мужья должны возвращаться домой к женам. Взять, например, этого американского майора. Как весело и в то же время буднично он об этом говорил. Англия через три дня, после трех лет...
   ...Полковник Фостер почти наверняка скажет "да". Когда такси подкатило к темному зданию, в котором жил полковник, Питер в этом уже не сомневался. Расплатившись с водителем, Питер поднял глаза и взглянул на дом. В окне полковника был свет, и это было единственное освещенное окно во всем доме. Питер ощутил, как участилось его дыхание. Это был хороший знак, доброе предзнаменование. Полковник бодрствовал. Его друг, способный пятью движениями пера подарить ему Англию, не спал этой тихой ночью, в то время, когда весь город погрузился в глубокий сон. Да, это, конечно, будет нарушением правил, и полковник Фостер немного рискует, но его звание и положение позволяют ему пойти на этот риск...
   * * *
   Питер нажал на кнопку звонка рядом с запертой дверью. Откуда-то из глубины сонного здания из камня и кирпича до слуха Питера долетел слабый и почему-то печальный звук.
   Ожидая, когда мальчишка-консьерж откроет ему дверь, Питер торопливо повторял в уме те, доводы, которые изложит полковнику Фостеру. Три года без отпуска. Нервное напряжение становится все сильнее и сильнее. Служба в боевых частях исключена по медицинским показаниям. Его родной полк расформирован. Работа становится все более отвратительной. Постоянные срывы говорят о том, что он находится в депрессивном состоянии, но доктора поверят в это тогда, когда уже будет поздно. Да, ему известно, что английская армия не может обеспечить его транспортировку, но это готовы сделать американцы на своем "Либерейторе". Обратно же он как-нибудь доберется.
   Питер топтался в темноте перед закрытой дверью. До него откуда-то издалека долетал глухой звук колокола - казалось, что звук этот шел из морских глубин. Да, доводы неопровержимы, думал Питер, Фостер не сможет оказать.
   Как только мальчишка консьерж открыл дверь, Питер, отодвинул его в сторону и помчался к лестнице; на то, чтобы ждать лифт у него не было терпения.
   Когда Питер, задыхаясь, подбежал к дверям полковника, по его лицу текли ручьи пота. Он дважды резко нажал на кнопку звонка. Воздух со всхлипом вырывался из его легких, и Питер изо всех сил пытался успокоиться. С полковником необходимо говорить абсолютно спокойно, уверенно и внятно...
   Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели на фоне освещенной комнаты возник мужской силуэт.
   - Полковник, - все ещё тяжело дыша, сказал Питер, - очень рад, что вы не спите. Мне необходимо с вами поговорить. Я понимаю, что не должен вас беспокоить, но...
   - Входите, - дверь широко распахнулась, и Питер, не задерживаясь в прихожей, быстро прошел а гостиную.
   - Я... - начал он и тут же умолк. Перед ним стоял не полковник Фостер, а какой-то совершенно незнакомый Питеру усач - высокий, плотный, краснолицый, в поношенном банном халате красного цвета. У незнакомца был очень усталый взгляд. В руке он держал книгу. Питер взглянул на корешок и прочитал: "Стихи Роберта Браунинга".
   Человек затянул туже пояс халата и, ожидая продолжения, ободряюще улыбнулся Питеру.
   - Я...увидел свет, сэр, - пролепетал Питер, - ... и решил, что полковник Фостер ещё не спит, и взял на себя смелость... У меня важное дело к...
   - Полковник Фостер здесь больше не живет, - сказал незнакомец, и Питер уловил в его по-военному резком голосе нотки усталости. - Он переехал неделю назад.
   - О... - протянул Питер, вдруг перестав потеть. Он сглотнул, чтобы успокоиться, и продолжил: - Вам случайно не известно, сэр, где он поселился?
   - К сожалению, нет. Может быть, я смогу помочь вам, капитан? Меня зовут полковник Гейнз, - он улыбнулся, и над воротником халата сверкнули два ряда искусственных зубов. Только сейчас Питер увидел, что полковник очень не молод. - Когда вы, стоя на пороге, обратились "полковник", я решил...
   - Благодарю вас, сэр. Ничего не надо, сэр... Прошу меня извинить за то, что глубокой ночью...
   - Все в порядке, - полковник несколько неуверенно махнул рукой. - Я почти не сплю, а сейчас я читал.
   - Что же, сэр... Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи.
   - Хм... - неуверенно произнес полковник, которому, видимо казалось, что он должен хоть чем-нибудь помочь Питеру. - Может быть, выпьете что-нибудь? У меня есть виски, да я и сам намеревался...
   - Нет, сэр. Благодарю вас, сэр, но мне, пожалуй, надо идти...