Страница:
– И вы поддержали эту идею?
Доктор Тейер снова пошла затылком вперед.
– Может, вы подскажете мне, какой у меня был выбор? Дилан не сумел бы сдать СЭТ самостоятельно. Его согласились принять в Нью-Йоркский университет, и все, что было нужно, – это улучшить показатели. И некий предприимчивый молодой человек, вчерашний выпускник, во многом похожий на вас, был не прочь подзаработать денег, чтобы продолжить заниматься каким-то своим искусством или Купить машину, или чего он там еще хотел. Я мать Дилана. У меня есть возможность отправить сына в колледж или предпочесть туманные моральные установки и погубить его будущее. Ведь это никому не могло принести вреда, Ной.
– И что же случилось?
– Идея была следующая: 2400 Дилан набрать никоим образом не может. Это было бы неправдоподобно. И молодой человек, который вызвался сдавать тест, изучил слабые места Дилана. Вы, конечно, знаете, что СЭТ все время меняется, так что нельзя знать, какие именно задания попадутся. Он намеренно допустил много ошибок, но, – тут доктор Тейер побежала, по-прежнему спиной вперед, руки и ноги беспорядочно задвигались, – возможно, он сделал больше ошибок, чем рассчитывал, к ним прибавились еще его собственные ошибки – возможно, он просто не имел твердого понятия о том, что такое СЭТ. Не то что вы. Короче говоря, Дилан получил 1560 баллов вместо необходимых 1580. А без этих 1580 баллов его не примут в Нью-Йоркский городской.
– А возможность пересдачи у него только одна – в мае.
– Вот именно.
– И что вы будете делать?
Доктор Тейер ступила на пол и, хотя пота не было видно, вытерлась дорогим белым полотенцем.
– Думаю, сейчас вы должны решить, что будете делать.
– Прошу прощения?
Доктор Тейер неторопливо подошла к Ною. Живот у нее был совершенно лишен жировых отложений, но кожа немного отвисла. Она остановилась в нескольких дюймах от Ноя. Он ощущал ее дыхание – как и у Таскани, в нем чувствовался аромат дыни, но под ним проскальзывал стойкий жестковатый запах табака.
– Таскани рассказывала, что вы живете в Гарлеме. А Дилан, как я понимаю, познакомился с вашим товарищем по комнате, иностранцем. Он рассказал Дилану о ваших профессорских амбициях. Прекрасный выбор, вы можете преуспеть. Однако несмотря на то, как вы одеваетесь, Ной, очевидно, что вы здесь все-таки чужой. Вас стоит похвалить, вы далеко продвинулись. Но это также означает, что у вас есть долги, не так ли? Принстон обходится недешево. Что, если у вас не будет этих долгов? Вы сможете поселиться в отдельной квартире на Юнион-сквер или в Гринвич-Виллидже. И все, что от вас требуется, – это сделать то, чем вы постоянно занимаетесь.
– Вы хотите, чтобы я сдал СЭТ за Дилана?
Не было нужды спрашивать, он просто не смог придумать, чем бы еще прервать жутковатую тишину.
– Только оставьте этот тон праведника. Желаете вы сейчас вспомнить или нет ту историю с Монро Эйхлер, вы уже… однажды… ступали на эту скользкую дорожку. Я предлагаю вам плату за услугу. И услуга эта в том, чтобы помочь Дилану набрать больше баллов в экзаменационной работе. Разве вы не этим занимаетесь? Вам платят за добавочные баллы. Вы помогаете тем, кто в состоянии за это платить. То, что я предлагаю, может показаться безнравственным, и для кого-то, возможно, это так и есть. Но в вашем случае это исключено – вы сами репетитор. Очевидно, что вам нет дела до моральной подоплеки этого занятия. И все, о чем я вас прошу, – это пренебречь некоторыми условностями.
– Я не могу этого сделать. Я буду рад заниматься с Диланом, но этого я сделать не могу. Может быть, вам стоит обратиться к кому-нибудь другому?
Выпускники Принстона все как один сдавали СЭТ с астрономическими результатами, и добрых самаритян среди них не так уж много. Первый оказался никуда не годным. Вам же я доверяю. Вы умеете это делать. Вы точно знаете, сколько можно допустить ошибок.
Чувство спокойного превосходства мгновенно покинуло Ноя. Значит, он «добрый самаритянин»? Что она хочет этим сказать? Да что бы ни хотела – он не желал, чтобы она оказалась права.
– Нет, – сказал он твердо.
– Проблема в сумме?
– Нет.
– Не забывайте, Ной, что расчет за уроки, которые вы даете Таскани, проводился против установленных правил. Вашему агентству будет не слишком приятно узнать об этом, как и еще кое о чем. В прошлом году у меня было несколько сеансов с миссис Эйхлер – смерть мистера Эйхлера стала тяжким ударом для нее. И, как я поняла, и для Монро тоже.
Разговор начал принимать неприятный оборот. Хотя он и не сдавал тест за Монро, тот чек, который он обналичил, конечно, не мог сгинуть без следа. Доктор Тейер знала достаточно, чтобы, при желании, поставить его в затруднительное положение.
– Да, – осторожно согласился Ной, – не слишком приятно.
Доктор Тейер пожала плечами и вновь расплылась в любезной улыбке:
– Есть над чем подумать.
Он ненавидел ее. Ему хотелось вцепиться в ее обнаженный живот.
– Прошу прощения, доктор Тейер, но думать мне не о чем. Мой ответ – нет.
И еще ему захотелось сказать: «А что подумает дирекция школ, где учатся ваши дети, если им станет известно о ваших планах? А ваши клиенты?»
Но доктор Тейер не купилась бы на это – она знала, что он не станет разрушать будущее Дилана и Таскани только для того, чтобы отомстить ей.
Доктор Тейер цепко взяла Ноя за руку и одобрительно улыбнулась, словно всецело поддерживая его принципиальность. Но от него не укрылась вспышка гнева, мелькнувшая в ее глазах.
– Я приму ваше решение, Ной, хотя не думаю, что пару месяцев назад ваш ответ был бы тем же. Но вы стали таким… добряком. – Комплимент прозвучал необычайно язвительно, как если бы она назвала дурнушку хорошенькой. – Может быть, вы беспокоитесь, что об этом узнают. Напрасно, никто бы не узнал. – Она вздохнула. – Возможно, вы все же не против снова взяться за Дилана. Посмотрите, может быть, вам удастся натаскать его так, что он добьется результата самостоятельно.
Радуясь, что сказал «нет», Ной почувствовал необычайное возбуждение оттого, что ему предоставляется возможность наставить Дилана на путь истинный, показать Тейерам, что можно обойтись и без того, чтобы нарушать правила.
– Я буду очень рад заниматься с Диланом.
– Ему потребуется все ваше свободное время, – пропела доктор Тейер. Голос у нее был слащавый и как будто бы извиняющийся. – Не могли бы вы заниматься с Таскани по утрам, а после обеда переключаться на Дилана?
– Думаю, что-то подобное можно устроить, – сказал Ной.
– И расплачиваться мы с вами будем по той же схеме, что и с Таскани?
Сейчас, после того как доктор Тейер пыталась его Шантажировать, пришло время расставить все точки над i.
– Нет, думаю, поскольку здесь мы имеем дело с подготовкой к экзамену, лучше производить оплату через агентство.
Доктор Тейер пожала плечами:
– Как угодно. В конце концов, это ведь ваши деньги. – Ее жесткие голубые глаза смотрели на Ноя в упор.
– Полагаю, Таскани уже ждет меня? – спросил Ной.
На помятом лице доктора Тейер обозначилась улыбка.
– И Дилан тоже.
Мистер Тейер в Чикаго. Желает ли Ной оставить сообщение? Он желал.
Здравствуйте, мистер Тейер, это Ной. Был рад получить ваше сообщение, хотя должен сказать, что все обдумал и, к сожалению, не могу принять ваше предложение. Мое агентство прекрасно ко мне относится, и я не думаю, что мне следует этим пренебречь. Спасибо, и свяжитесь со мной, если смогу быть вам чем-то еще полезен.
Вот так.
Пора вновь обрести твердую почву под ногами.
Наконец, с опозданием в четверть часа, пришла Таскани. Тушь у нее сегодня была, похоже, в два слоя, Ной едва мог разглядеть ее глаза. Он подумал, уж не для него ли она так накрасилась, и внезапно понял, что так оно и есть – она никуда не выходит, а в квартире только мать да Фуэн. Она была весела, горела желанием работать и с энтузиазмом выслушала разъяснения Ноя по поводу картонной модели молекулы кофеина.
– Я слышал, ты едешь в «Маунт-Оук», – сказал Ной, когда они собирали книги.
– Да, – уныло ответила она, – наверняка там паршиво.
– Ну, не знаю, – сказал Ной, но не сразу: судя по тому, что он слышал, там и впрямь было «паршиво».
Таскани сразу уловила его колебания.
– А вы, наверное, считаете, что я заслуживаю большего, а?
Ной помолчал.
– У тебя сохранились документы от прежнего поступления?
Таскани торжественно кивнула. Они были в спальне. Она поднялась наверх и подождала, пока Ной пойдет за ней. Он спросил, почему бы ей просто не принести их вниз.
– Чем там мы с вами занимались? Письмом?
– Да. Письменной частью, готовились к СЭТу.
– Я облажался.
– Знаю.
– Но вы все равно лучше того придурка, которого мамаша откопала в «Принстон ревью». Он был такой, знаете, – Дилан швырнул поролоновый мячик в висевшее за дверью кольцо и заурчал басом: – «Дилан, ты не делаешь домашние задания. Как ты собираешься добиться успеха, если ты не делаешь домашнее задание? Тест уже в следующем месяце», – а я ему: «Господи, да отвали ты, знаешь, мужик, ты ж не учитель, не строй из себя начальника. Какая домашняя работа? Что я тут, оценки, что ли, зарабатываю? »
Гордый своим красноречием, Дилан победоносно огляделся и ухмыльнулся. Ною хотелось его одернуть, но он все равно был рад, что его признали лучшим репетитором, путь даже причина была в том, что он вовсе не принуждал Дилана работать.
Дилан откинулся на кровать. Рядом стояло полдюжины стаканов с остатками шоколадного коктейля. Еле сдерживая бьющую через край энергию, он покачал ногой, и с нее слетела повязка. Ной увидел, что на лодыжку наложена шина.
– Что случилось? – спросил Ной, указывая на нее.
Дилан лукаво глянул на Ноя:
– Мама думает, что это я на баскетболе схлопотал. Вот умора.
– А на самом деле где?
Ох, Боже мой, что за ночка была! Несколько дней назад, я плохо помню. Вечеринка для своих, в клубе. Я пошел, со мной парочка друзей, Зигги и парень один, Федерико.
– Я его знаю. – Ноя даже смех разобрал. Ведь это же он их, в конце концов, познакомил. На мгновение ему стало обидно, что Федерико так успешно вошел в круг ближайших друзей Дилана, в то время как он, Ной, остается наемным работником.
– Ну вот. Короче, Федерико, он вроде как итальянец, и он разговорился с одним чуваком в таких громадных очках и в полиэстровом прикиде, словно он только что в кино снимался. Короче, у этого парня оказалась квартира в Эм-Пи-Ди 29. Квартира была – полный улет. Мы туда после завалились. У него было четыре плазменных телика вместе составлено. Мы сидим, смотрим баскет. Нам с Зигги в четыре утра баскет по ТиВо 30 смотреть – самое то, а Фед не захотел, он по квартире ходил. Я думаю, может, это из-за дури, которая у него была. Я-то коксом балуюсь, а Федерико – у него какие-то светленькие зеленые таблетки, мне все было по барабану, а Федерико, он вроде как малость окосел. Ну вот, он ушел, а тот мужик был как раз в той комнате, куда он пошел.
Дилан замолчал и сделал еще один бросок по кольцу. Промах. Мячик подкатился к ногам Ноя, и он протянул его Дилану. Тот попробовал еще раз и на этот раз попал.
– М-м… – Дилан поскреб грудь.
– Тот мужчина был в другой комнате?
– Вот-вот. М-м… – Он продолжал скрести грудь.
– С Федерико?
– Нуда, с ним. В общем, они с Федерико были в другой комнате, и вдруг дверь как откроется, и там Федерико, рожа перекошена, будто его электрошоком ударили. «Ну, парни, – говорит, – типа, мотаем». А Федерико, он такой громила, а тут весь трясется, я даже обалдел. Ну, мы с Зигги хотели ему сказать: «Ты чего, чувак? Здесь круто», – но уж больно сильно его перекорежило. А тут у него из-за спины выходит тот мужик в охренительном своем пиджачке, а охренительная рубашка вся расстегнута. Такой загорелый, обходительный, как тот тип из рекламы джина «Танкерей» – видал? Говорит: «Да ладно тебе, чувак, остынь, ну чего ты ? » Тут Федерико к двери побежал, а тот мужик стоит себе улыбается, будто Фед – полный придурок. Фед подергал – не открывается. Дверь, знаешь, такая тяжелая, как у меня в спальне, ее без ключа не откроешь, как ни бейся. А ключ, наверное, был у того мужика. Ну вот, стоим мы с Федом и Зигги у двери как идиоты, а тот мужик в комнате. Баскет по телику идет, слышно же все. «Никсы» играли, я поэтому краем уха слушал, десять минут всего осталось, хоть я знал уже, что «Никсы» выиграли, потому что «Клипперсы» в этом году облажались. Тут Федерико бросился как угорелый в комнату и окошко распахнул. Мы с Зигги переглянулись: «Ты чего, чувак, охренел? Мы же на шестнадцатом этаже».
Дилан взял один из стаканов из-под коктейля, уставился на него, потом поднес ко рту, опрокинул, но стакан был пуст.
– Мам! – заорал он. – Я пить хочу! – Он повернулся к Ною: – В общем, идиотизм полный. Надо поскорей, а то мамаша придет, ей это все знать совсем даже ни к чему. Короче, открыл он окно, и тут мужик этот совсем охренел, подбегает к Федерикo, хвать его за руку. Тут-то все и завертелось, – Дилан с энтузиазмом подался вперед, – Федерико развернулся и как врежет этому мужику. Он ведь мощный, Федерико, и на вид такой прикольный, точь-в-точь как тот бонус из пулялки «Душа Калибра». Тот хмырь полиэстровый аж взлетел и об столик журнальный грохнулся, прямо об угол башкой. Кровь у него пошла – немного, правда, – помереть не помер, но все равно паршиво ему было. Отрубился. Федерико к нему подошел, и мы все трое к этому мужику подошли. У Зигги тут крыша поехала, развеселился, стал что-то лопотать, короче, толку с него не было никакого. Зато Федерико был весь такой серьезный, говорит: «Надо ключ найти». Я говорю: «Он, наверное, в кармане», – а Фед: «Ну нет, я этого гомика трогать не стану». Тут до меня дошло, что в той комнате было. Ну ладно, все равно сматываться надо, так что я ему в карманы залез. Даже задние проверил, правда, мужик был в отключке, так что можно было не волноваться, что он меня недо… недо… неправильно поймет. Но ключа все равно нигде не было.
Дверь открылась. На пороге стояла доктор Тейер в купальном халате. Лицо у нее лоснилось от крема, в руках была бутылка пепси и стакан.
– А, Ной, я и забыла, что вы здесь. Я бы принесла вам стакан. Как проходит занятие?
– Занятие, – осторожно сказал Ной, – проходит хорошо.
Дилан фыркнул. Доктор Тейер смиренно переводила взгляд с одного на другого, потом вдруг преобразилась в воплощение материнской любви. Лицо ее осветилось доброжелательностью и заботой, она взъерошила Дилану волосы и пригладила, словно у ангелочка.
– Вы оба понимаете, как это важно, не так ли?
Ной с Диланом кивнули. У Ноя даже челюсть отвисла: такой замысловатый маневр происходил на его глазах. Он уже достаточно долго знал доктора Тейер, чтобы уметь распознавать ее стратегию – сейчас она решила сыграть мать, всецело поглощенную заботой о своем дитяте. Она пыталась расположить к себе Дилана, показать ему, что он самый главный мужчина в ее жизни. Она взяла в ладони его лицо и расплылась в обожающей, полной неподдельного восхищения улыбке, с какой молодая мать увещевает малыша, что выталкивает изо рта не понравившуюся пищу. На лице Дилана застыло неопределенное выражение; на мгновение показалось, что он вот-вот ответит на любовь, которую она так отчаянно ему предлагала.
Затем Дилан разразился хохотом.
– Надо же, как смешно. – Доктор Тейер поставила стакан и повернулась к двери. – Господи! Только мне одной здесь не на все наплевать! – со злобой произнесла она.
– Точно! – Дилан наставил на мать указательный палец, словно дуло пистолета. Дверь закрылась.
Ной улыбнулся, но улыбка его не многим отличалась от гримасы. Он понимал, что должен больше заботиться об успехах Дилана, о работе, но не мог себя перебороть. Дилан никогда не будет получать удовольствия от учебы, а Ною – положа руку на сердце – было безразлично, поступит он в колледж или нет. Проведет ли Дилан следующие четыре года просто в бесконечных гулянках или в бесконечных гулянках в то время, как ему будет положено находиться на занятиях, представлялось ему не слишком важным.
– И что было потом? – спросил Ной.
– Я рассказывал про то, как залез тому мужику в карман, так?
– Да…
– Короче, ключа нигде не было! И тут Зигги давай верещать: «Мы попались! мы попались!» – а Федерико так на него посмотрел, будто сейчас врежет. Но бить он его не стал, а пошел к окошку, и я тоже с ним, а Зигги у телевизоров болтался. На улице холодина, хоть и апрель, а наверху – ветер гуляет – до костей продрало. А снаружи за окном пожарная лестница. Федерико, чтоб проверить, наступил, что-то там хряснуло, но она его выдержала, так что я знал, что уж меня-то она выдержит точно. А потом Фед просто полез вниз. Я ору: «Не дури!» До земли же несколько сотен футов было, весь «Челси-Пирз» 31 под ногами, а ступеньки такие сопливые. Но он не слушает, лезет, и все тут. Смотрю – Зигги на меня пялится. Я ему: «Пошли!» – он кивать кивает, а сам ни с места. Я подумал, что он типа обкурился или, может, тоже нажрался тех зеленых таблеток. Короче, я тоже полез. Вылез из окна, а уж потом это нетрудно было. Все смотрел, нет ли копов или людей на балконах, но вроде никого не было. В Челси народ слабачки, дрыхли небось уже все. Ну вот, а потом оказалось, что лестница-то до земли недостает, и я, значит, повис. Болтаюсь над улицей, а Федерико внизу меня ловит. Ну я и отцепился. Только как дурак зачем-то прыгнул в сторону, то есть вильнул, и Фед меня не поймал. Нога вдребезги. Короче, мы залезли в такси, я разбудил маму, и мы вместе с ней поехали в больницу – это здесь, рядом, в нескольких кварталах.
Довольный собой, Дилан откинулся на подушки.
– И ты сказал маме, что разбил лодыжку, когда в четыре часа утра играл в баскетбол?
– Да! Она бывает тупая, как не знаю что.
По мере того как Ной слушал рассказ Дилана, в груди у него закипало раздражение. С чего бы это? Из-за упоминания о кокаине? Он, конечно, должен был заниматься с Диланом, а не слушать его россказни… но и не из-за этого тоже. Может, он завидует, что его там не было? Может ли быть так, чтобы он завидовал? Он не мог сказать точно. Но тут до него вдруг дошло, чего недоставало в этой истории, и раздражение переросло в гнев.
– А как же Зигги?
– Зигги? Зигги – тряпка. Я с ним с того времени и не разговаривал. Это две ночи назад было.
– Нет, но он спустился по пожарной лестнице?
Дилан передернул плечами:
– Откуда я знаю. У меня лодыжка вся посинела, мы с Федерико залезли в такси – и домой.
– И Федерико его не подождал? И ты не позвонил узнать, как у него дела?
– Нет. А Федерико он по-любому не нравится. Я же говорю – Зигги – балбес, каких поискать.
– Так вы просто смотались и бросили его в той квартире? Господи Боже, Дилан!
– Зигги уже большой мальчик. А тот мужик был в полном отрубе. Да наверняка Зигги просто слез по той лестнице, и все.
Но почему ты ему не позвонил? – настаивал Ной. Его охватил ужас: Дилан без малейшего сожаления бросил в беде своего друга. Ной так долго привыкал к Дилану, внушал себе, что тот всего лишь забавная игра природы, карикатура. Но сейчас, глядя, как тот улыбается, Ной никак не мог выбросить из головы внезапно явившуюся мысль: Дилан – чудовище. И таким же чудовищем, судя по всему, был Федерико.
– Послушай, ты, тебе бы только в полиции нравов работать. Это Зигги, Зигги облажался, и я ему звонить не собираюсь.
– Но…
– Эй, мужик, брось. Что ты заладил?
– С ума сойти. – Ной все не мог успокоиться. – Но это же ужасно. Ты же не знаешь, что это был за тип. С Зигги могло случиться все, что угодно.
– Нет, Ной. Это было весело. Зигги скулил как девчонка. Если бы ты был там, ты бы понял. Это прямо до чертиков весело.
У Ноя затряслись руки. Будь он кем угодно, кроме наемного работника, он поднялся бы и ушел. Но подняться и уйти значило потерять работу. Ему платят за то, чтобы он здесь находился. Он должен смириться. Как проститутка, которой не по душе больная фантазия клиента. Он достал лист с простейшими математическими заданиями и уставился на него. Он сотни раз решал эти задачки, но сейчас ему не Удавалось прочесть хотя бы одну. Цифры прыгали по странице, сливались в неразборчивое пятно. Он сделал глубокий вдох.
– Ладно, – сказал он, – номер первый…
– Да брось, – сказал Дилан, – какие еще номера? Не заводи волынку, как тот мужик, которого нанимала мамаша.
Ему захотелось дожать Дилана, заставить его признать собственную неправоту. Но по опыту занятий с младшим братом он знал, что дожимать надо как можно реже и аккуратнее. Придется ему оставить все как есть. Голос Ноя дрогнул. Он был слишком расстроен, чтобы следить, правильно ли он выговаривает.
– Номер первый. Если Джуна нарисует прямоугольник, а затем уменьшит его ширину на десять процентов и увеличит длину на пять процентов, на сколько процентов изменится общая площадь прямоугольника?
Он поднял глаза на Дилана. Тот сидел, откинувшись на изголовье кровати и немного наклонив голову. Он почесал под повязкой и окинул Ноя холодным взглядом.
– Ну что, с чего начнешь? – спросил Ной.
– Какого хрена ты это делаешь? – спросил Дилан. Он испугался за Зигги. В глазах его появился страх: он боялся, что поступил неправильно. – Расслабься.
– Попробуй нарисовать прямоугольник. Представь, что ты Джуна.
– Не собираюсь я представлять, что я какой-то идиотский Джуна. Брось. – И Ной услышал, как он прибавил – почти что выдохнул: – Вот придурок.
– Что ты сказал? – спросил Ной, отчетливо выговаривая каждое слово, хоть слова и были бессильны в мире, где жил Дилан. Крутые детки на пафос плевать хотели. Ной не сводил глаз со своего кулака.
– Ничего, – пробормотал Дилан. – Знаешь, что-то я сегодня не в настроении.
– А мне плевать, – сказал Ной, – сейчас ты подумаешь и решишь эту задачу.
– Ни хрена я не буду делать, – сказал Дилан. Голос его звучал холодно и вяло, в нем не было злости.
– Ты хочешь поступить в Нью-Йоркский университет?
– Не знаю. Мне плевать.
– Да оставь себе хоть один хренов шанс! – закричал Ной. – Тебе придется работать как следует, если ты хочешь произвести хорошее впечатление на комиссию. У нас есть три недели. Ты можешь упростить себе задачу, а можешь ее усложнить.
– «Хренов». Тоже мне словцо. Ты звучишь, как долбаный лагерный вожатый.
– Я и есть долбаный лагерный вожатый, – сказал Ной. Гневные слова сорвались с языка и нелепо повисли в воздухе. Он посмотрел в холодные глаза Дилана, и тут вдруг Дилан расхохотался. За ним засмеялся и Ной.
– Эй, парень, – сказал Дилан, – почему ты на меня не забьешь? Шел бы ты домой, а?
– Давай рисуй этот хренов прямоугольник. У нас две недели. – Ной сунул Дилану лист бумаги.
И медленно, неохотно, небрежно Дилан принялся за чертеж.
10
Доктор Тейер снова пошла затылком вперед.
– Может, вы подскажете мне, какой у меня был выбор? Дилан не сумел бы сдать СЭТ самостоятельно. Его согласились принять в Нью-Йоркский университет, и все, что было нужно, – это улучшить показатели. И некий предприимчивый молодой человек, вчерашний выпускник, во многом похожий на вас, был не прочь подзаработать денег, чтобы продолжить заниматься каким-то своим искусством или Купить машину, или чего он там еще хотел. Я мать Дилана. У меня есть возможность отправить сына в колледж или предпочесть туманные моральные установки и погубить его будущее. Ведь это никому не могло принести вреда, Ной.
– И что же случилось?
– Идея была следующая: 2400 Дилан набрать никоим образом не может. Это было бы неправдоподобно. И молодой человек, который вызвался сдавать тест, изучил слабые места Дилана. Вы, конечно, знаете, что СЭТ все время меняется, так что нельзя знать, какие именно задания попадутся. Он намеренно допустил много ошибок, но, – тут доктор Тейер побежала, по-прежнему спиной вперед, руки и ноги беспорядочно задвигались, – возможно, он сделал больше ошибок, чем рассчитывал, к ним прибавились еще его собственные ошибки – возможно, он просто не имел твердого понятия о том, что такое СЭТ. Не то что вы. Короче говоря, Дилан получил 1560 баллов вместо необходимых 1580. А без этих 1580 баллов его не примут в Нью-Йоркский городской.
– А возможность пересдачи у него только одна – в мае.
– Вот именно.
– И что вы будете делать?
Доктор Тейер ступила на пол и, хотя пота не было видно, вытерлась дорогим белым полотенцем.
– Думаю, сейчас вы должны решить, что будете делать.
– Прошу прощения?
Доктор Тейер неторопливо подошла к Ною. Живот у нее был совершенно лишен жировых отложений, но кожа немного отвисла. Она остановилась в нескольких дюймах от Ноя. Он ощущал ее дыхание – как и у Таскани, в нем чувствовался аромат дыни, но под ним проскальзывал стойкий жестковатый запах табака.
– Таскани рассказывала, что вы живете в Гарлеме. А Дилан, как я понимаю, познакомился с вашим товарищем по комнате, иностранцем. Он рассказал Дилану о ваших профессорских амбициях. Прекрасный выбор, вы можете преуспеть. Однако несмотря на то, как вы одеваетесь, Ной, очевидно, что вы здесь все-таки чужой. Вас стоит похвалить, вы далеко продвинулись. Но это также означает, что у вас есть долги, не так ли? Принстон обходится недешево. Что, если у вас не будет этих долгов? Вы сможете поселиться в отдельной квартире на Юнион-сквер или в Гринвич-Виллидже. И все, что от вас требуется, – это сделать то, чем вы постоянно занимаетесь.
– Вы хотите, чтобы я сдал СЭТ за Дилана?
Не было нужды спрашивать, он просто не смог придумать, чем бы еще прервать жутковатую тишину.
– Только оставьте этот тон праведника. Желаете вы сейчас вспомнить или нет ту историю с Монро Эйхлер, вы уже… однажды… ступали на эту скользкую дорожку. Я предлагаю вам плату за услугу. И услуга эта в том, чтобы помочь Дилану набрать больше баллов в экзаменационной работе. Разве вы не этим занимаетесь? Вам платят за добавочные баллы. Вы помогаете тем, кто в состоянии за это платить. То, что я предлагаю, может показаться безнравственным, и для кого-то, возможно, это так и есть. Но в вашем случае это исключено – вы сами репетитор. Очевидно, что вам нет дела до моральной подоплеки этого занятия. И все, о чем я вас прошу, – это пренебречь некоторыми условностями.
– Я не могу этого сделать. Я буду рад заниматься с Диланом, но этого я сделать не могу. Может быть, вам стоит обратиться к кому-нибудь другому?
Выпускники Принстона все как один сдавали СЭТ с астрономическими результатами, и добрых самаритян среди них не так уж много. Первый оказался никуда не годным. Вам же я доверяю. Вы умеете это делать. Вы точно знаете, сколько можно допустить ошибок.
Чувство спокойного превосходства мгновенно покинуло Ноя. Значит, он «добрый самаритянин»? Что она хочет этим сказать? Да что бы ни хотела – он не желал, чтобы она оказалась права.
– Нет, – сказал он твердо.
– Проблема в сумме?
– Нет.
– Не забывайте, Ной, что расчет за уроки, которые вы даете Таскани, проводился против установленных правил. Вашему агентству будет не слишком приятно узнать об этом, как и еще кое о чем. В прошлом году у меня было несколько сеансов с миссис Эйхлер – смерть мистера Эйхлера стала тяжким ударом для нее. И, как я поняла, и для Монро тоже.
Разговор начал принимать неприятный оборот. Хотя он и не сдавал тест за Монро, тот чек, который он обналичил, конечно, не мог сгинуть без следа. Доктор Тейер знала достаточно, чтобы, при желании, поставить его в затруднительное положение.
– Да, – осторожно согласился Ной, – не слишком приятно.
Доктор Тейер пожала плечами и вновь расплылась в любезной улыбке:
– Есть над чем подумать.
Он ненавидел ее. Ему хотелось вцепиться в ее обнаженный живот.
– Прошу прощения, доктор Тейер, но думать мне не о чем. Мой ответ – нет.
И еще ему захотелось сказать: «А что подумает дирекция школ, где учатся ваши дети, если им станет известно о ваших планах? А ваши клиенты?»
Но доктор Тейер не купилась бы на это – она знала, что он не станет разрушать будущее Дилана и Таскани только для того, чтобы отомстить ей.
Доктор Тейер цепко взяла Ноя за руку и одобрительно улыбнулась, словно всецело поддерживая его принципиальность. Но от него не укрылась вспышка гнева, мелькнувшая в ее глазах.
– Я приму ваше решение, Ной, хотя не думаю, что пару месяцев назад ваш ответ был бы тем же. Но вы стали таким… добряком. – Комплимент прозвучал необычайно язвительно, как если бы она назвала дурнушку хорошенькой. – Может быть, вы беспокоитесь, что об этом узнают. Напрасно, никто бы не узнал. – Она вздохнула. – Возможно, вы все же не против снова взяться за Дилана. Посмотрите, может быть, вам удастся натаскать его так, что он добьется результата самостоятельно.
Радуясь, что сказал «нет», Ной почувствовал необычайное возбуждение оттого, что ему предоставляется возможность наставить Дилана на путь истинный, показать Тейерам, что можно обойтись и без того, чтобы нарушать правила.
– Я буду очень рад заниматься с Диланом.
– Ему потребуется все ваше свободное время, – пропела доктор Тейер. Голос у нее был слащавый и как будто бы извиняющийся. – Не могли бы вы заниматься с Таскани по утрам, а после обеда переключаться на Дилана?
– Думаю, что-то подобное можно устроить, – сказал Ной.
– И расплачиваться мы с вами будем по той же схеме, что и с Таскани?
Сейчас, после того как доктор Тейер пыталась его Шантажировать, пришло время расставить все точки над i.
– Нет, думаю, поскольку здесь мы имеем дело с подготовкой к экзамену, лучше производить оплату через агентство.
Доктор Тейер пожала плечами:
– Как угодно. В конце концов, это ведь ваши деньги. – Ее жесткие голубые глаза смотрели на Ноя в упор.
– Полагаю, Таскани уже ждет меня? – спросил Ной.
На помятом лице доктора Тейер обозначилась улыбка.
– И Дилан тоже.
***
Таскани опоздала. Ной воспользовался этим временем, чтобы ответить на послание мистера Тейера, сообщавшего, что его контракт с агентством стоил «меньше, чем бумага, на которой он напечатан».Мистер Тейер в Чикаго. Желает ли Ной оставить сообщение? Он желал.
Здравствуйте, мистер Тейер, это Ной. Был рад получить ваше сообщение, хотя должен сказать, что все обдумал и, к сожалению, не могу принять ваше предложение. Мое агентство прекрасно ко мне относится, и я не думаю, что мне следует этим пренебречь. Спасибо, и свяжитесь со мной, если смогу быть вам чем-то еще полезен.
Вот так.
Пора вновь обрести твердую почву под ногами.
Наконец, с опозданием в четверть часа, пришла Таскани. Тушь у нее сегодня была, похоже, в два слоя, Ной едва мог разглядеть ее глаза. Он подумал, уж не для него ли она так накрасилась, и внезапно понял, что так оно и есть – она никуда не выходит, а в квартире только мать да Фуэн. Она была весела, горела желанием работать и с энтузиазмом выслушала разъяснения Ноя по поводу картонной модели молекулы кофеина.
– Я слышал, ты едешь в «Маунт-Оук», – сказал Ной, когда они собирали книги.
– Да, – уныло ответила она, – наверняка там паршиво.
– Ну, не знаю, – сказал Ной, но не сразу: судя по тому, что он слышал, там и впрямь было «паршиво».
Таскани сразу уловила его колебания.
– А вы, наверное, считаете, что я заслуживаю большего, а?
Ной помолчал.
– У тебя сохранились документы от прежнего поступления?
Таскани торжественно кивнула. Они были в спальне. Она поднялась наверх и подождала, пока Ной пойдет за ней. Он спросил, почему бы ей просто не принести их вниз.
***
С тех пор как Ной перестал заниматься с Диланом, он постоянно слышал о нем от Федерико. Дилан танцевал в клубе в Хэмптоне с какой-то перезрелой дамой, которая не переставая щупала его за задницу и покупала всем и каждому выпивку. Дилан остановил лимузин и помочился на виду у всех за стеклянной будкой у шлагбаума на въезде в Джерси-Сити. Дилан купил двум своим девушкам одинаковые кольца, а потом они случайно встретились в «Бунгало-8». Так что когда Ной вошел в комнату Дилана, ему показалось, будто он был здесь только вчера– Дилан, однако, явно не без труда вспомнил, кто такой Ной. Не вставая с кровати, он подозрительно уставился на него.– Чем там мы с вами занимались? Письмом?
– Да. Письменной частью, готовились к СЭТу.
– Я облажался.
– Знаю.
– Но вы все равно лучше того придурка, которого мамаша откопала в «Принстон ревью». Он был такой, знаете, – Дилан швырнул поролоновый мячик в висевшее за дверью кольцо и заурчал басом: – «Дилан, ты не делаешь домашние задания. Как ты собираешься добиться успеха, если ты не делаешь домашнее задание? Тест уже в следующем месяце», – а я ему: «Господи, да отвали ты, знаешь, мужик, ты ж не учитель, не строй из себя начальника. Какая домашняя работа? Что я тут, оценки, что ли, зарабатываю? »
Гордый своим красноречием, Дилан победоносно огляделся и ухмыльнулся. Ною хотелось его одернуть, но он все равно был рад, что его признали лучшим репетитором, путь даже причина была в том, что он вовсе не принуждал Дилана работать.
Дилан откинулся на кровать. Рядом стояло полдюжины стаканов с остатками шоколадного коктейля. Еле сдерживая бьющую через край энергию, он покачал ногой, и с нее слетела повязка. Ной увидел, что на лодыжку наложена шина.
– Что случилось? – спросил Ной, указывая на нее.
Дилан лукаво глянул на Ноя:
– Мама думает, что это я на баскетболе схлопотал. Вот умора.
– А на самом деле где?
Ох, Боже мой, что за ночка была! Несколько дней назад, я плохо помню. Вечеринка для своих, в клубе. Я пошел, со мной парочка друзей, Зигги и парень один, Федерико.
– Я его знаю. – Ноя даже смех разобрал. Ведь это же он их, в конце концов, познакомил. На мгновение ему стало обидно, что Федерико так успешно вошел в круг ближайших друзей Дилана, в то время как он, Ной, остается наемным работником.
– Ну вот. Короче, Федерико, он вроде как итальянец, и он разговорился с одним чуваком в таких громадных очках и в полиэстровом прикиде, словно он только что в кино снимался. Короче, у этого парня оказалась квартира в Эм-Пи-Ди 29. Квартира была – полный улет. Мы туда после завалились. У него было четыре плазменных телика вместе составлено. Мы сидим, смотрим баскет. Нам с Зигги в четыре утра баскет по ТиВо 30 смотреть – самое то, а Фед не захотел, он по квартире ходил. Я думаю, может, это из-за дури, которая у него была. Я-то коксом балуюсь, а Федерико – у него какие-то светленькие зеленые таблетки, мне все было по барабану, а Федерико, он вроде как малость окосел. Ну вот, он ушел, а тот мужик был как раз в той комнате, куда он пошел.
Дилан замолчал и сделал еще один бросок по кольцу. Промах. Мячик подкатился к ногам Ноя, и он протянул его Дилану. Тот попробовал еще раз и на этот раз попал.
– М-м… – Дилан поскреб грудь.
– Тот мужчина был в другой комнате?
– Вот-вот. М-м… – Он продолжал скрести грудь.
– С Федерико?
– Нуда, с ним. В общем, они с Федерико были в другой комнате, и вдруг дверь как откроется, и там Федерико, рожа перекошена, будто его электрошоком ударили. «Ну, парни, – говорит, – типа, мотаем». А Федерико, он такой громила, а тут весь трясется, я даже обалдел. Ну, мы с Зигги хотели ему сказать: «Ты чего, чувак? Здесь круто», – но уж больно сильно его перекорежило. А тут у него из-за спины выходит тот мужик в охренительном своем пиджачке, а охренительная рубашка вся расстегнута. Такой загорелый, обходительный, как тот тип из рекламы джина «Танкерей» – видал? Говорит: «Да ладно тебе, чувак, остынь, ну чего ты ? » Тут Федерико к двери побежал, а тот мужик стоит себе улыбается, будто Фед – полный придурок. Фед подергал – не открывается. Дверь, знаешь, такая тяжелая, как у меня в спальне, ее без ключа не откроешь, как ни бейся. А ключ, наверное, был у того мужика. Ну вот, стоим мы с Федом и Зигги у двери как идиоты, а тот мужик в комнате. Баскет по телику идет, слышно же все. «Никсы» играли, я поэтому краем уха слушал, десять минут всего осталось, хоть я знал уже, что «Никсы» выиграли, потому что «Клипперсы» в этом году облажались. Тут Федерико бросился как угорелый в комнату и окошко распахнул. Мы с Зигги переглянулись: «Ты чего, чувак, охренел? Мы же на шестнадцатом этаже».
Дилан взял один из стаканов из-под коктейля, уставился на него, потом поднес ко рту, опрокинул, но стакан был пуст.
– Мам! – заорал он. – Я пить хочу! – Он повернулся к Ною: – В общем, идиотизм полный. Надо поскорей, а то мамаша придет, ей это все знать совсем даже ни к чему. Короче, открыл он окно, и тут мужик этот совсем охренел, подбегает к Федерикo, хвать его за руку. Тут-то все и завертелось, – Дилан с энтузиазмом подался вперед, – Федерико развернулся и как врежет этому мужику. Он ведь мощный, Федерико, и на вид такой прикольный, точь-в-точь как тот бонус из пулялки «Душа Калибра». Тот хмырь полиэстровый аж взлетел и об столик журнальный грохнулся, прямо об угол башкой. Кровь у него пошла – немного, правда, – помереть не помер, но все равно паршиво ему было. Отрубился. Федерико к нему подошел, и мы все трое к этому мужику подошли. У Зигги тут крыша поехала, развеселился, стал что-то лопотать, короче, толку с него не было никакого. Зато Федерико был весь такой серьезный, говорит: «Надо ключ найти». Я говорю: «Он, наверное, в кармане», – а Фед: «Ну нет, я этого гомика трогать не стану». Тут до меня дошло, что в той комнате было. Ну ладно, все равно сматываться надо, так что я ему в карманы залез. Даже задние проверил, правда, мужик был в отключке, так что можно было не волноваться, что он меня недо… недо… неправильно поймет. Но ключа все равно нигде не было.
Дверь открылась. На пороге стояла доктор Тейер в купальном халате. Лицо у нее лоснилось от крема, в руках была бутылка пепси и стакан.
– А, Ной, я и забыла, что вы здесь. Я бы принесла вам стакан. Как проходит занятие?
– Занятие, – осторожно сказал Ной, – проходит хорошо.
Дилан фыркнул. Доктор Тейер смиренно переводила взгляд с одного на другого, потом вдруг преобразилась в воплощение материнской любви. Лицо ее осветилось доброжелательностью и заботой, она взъерошила Дилану волосы и пригладила, словно у ангелочка.
– Вы оба понимаете, как это важно, не так ли?
Ной с Диланом кивнули. У Ноя даже челюсть отвисла: такой замысловатый маневр происходил на его глазах. Он уже достаточно долго знал доктора Тейер, чтобы уметь распознавать ее стратегию – сейчас она решила сыграть мать, всецело поглощенную заботой о своем дитяте. Она пыталась расположить к себе Дилана, показать ему, что он самый главный мужчина в ее жизни. Она взяла в ладони его лицо и расплылась в обожающей, полной неподдельного восхищения улыбке, с какой молодая мать увещевает малыша, что выталкивает изо рта не понравившуюся пищу. На лице Дилана застыло неопределенное выражение; на мгновение показалось, что он вот-вот ответит на любовь, которую она так отчаянно ему предлагала.
Затем Дилан разразился хохотом.
– Надо же, как смешно. – Доктор Тейер поставила стакан и повернулась к двери. – Господи! Только мне одной здесь не на все наплевать! – со злобой произнесла она.
– Точно! – Дилан наставил на мать указательный палец, словно дуло пистолета. Дверь закрылась.
Ной улыбнулся, но улыбка его не многим отличалась от гримасы. Он понимал, что должен больше заботиться об успехах Дилана, о работе, но не мог себя перебороть. Дилан никогда не будет получать удовольствия от учебы, а Ною – положа руку на сердце – было безразлично, поступит он в колледж или нет. Проведет ли Дилан следующие четыре года просто в бесконечных гулянках или в бесконечных гулянках в то время, как ему будет положено находиться на занятиях, представлялось ему не слишком важным.
– И что было потом? – спросил Ной.
– Я рассказывал про то, как залез тому мужику в карман, так?
– Да…
– Короче, ключа нигде не было! И тут Зигги давай верещать: «Мы попались! мы попались!» – а Федерико так на него посмотрел, будто сейчас врежет. Но бить он его не стал, а пошел к окошку, и я тоже с ним, а Зигги у телевизоров болтался. На улице холодина, хоть и апрель, а наверху – ветер гуляет – до костей продрало. А снаружи за окном пожарная лестница. Федерико, чтоб проверить, наступил, что-то там хряснуло, но она его выдержала, так что я знал, что уж меня-то она выдержит точно. А потом Фед просто полез вниз. Я ору: «Не дури!» До земли же несколько сотен футов было, весь «Челси-Пирз» 31 под ногами, а ступеньки такие сопливые. Но он не слушает, лезет, и все тут. Смотрю – Зигги на меня пялится. Я ему: «Пошли!» – он кивать кивает, а сам ни с места. Я подумал, что он типа обкурился или, может, тоже нажрался тех зеленых таблеток. Короче, я тоже полез. Вылез из окна, а уж потом это нетрудно было. Все смотрел, нет ли копов или людей на балконах, но вроде никого не было. В Челси народ слабачки, дрыхли небось уже все. Ну вот, а потом оказалось, что лестница-то до земли недостает, и я, значит, повис. Болтаюсь над улицей, а Федерико внизу меня ловит. Ну я и отцепился. Только как дурак зачем-то прыгнул в сторону, то есть вильнул, и Фед меня не поймал. Нога вдребезги. Короче, мы залезли в такси, я разбудил маму, и мы вместе с ней поехали в больницу – это здесь, рядом, в нескольких кварталах.
Довольный собой, Дилан откинулся на подушки.
– И ты сказал маме, что разбил лодыжку, когда в четыре часа утра играл в баскетбол?
– Да! Она бывает тупая, как не знаю что.
По мере того как Ной слушал рассказ Дилана, в груди у него закипало раздражение. С чего бы это? Из-за упоминания о кокаине? Он, конечно, должен был заниматься с Диланом, а не слушать его россказни… но и не из-за этого тоже. Может, он завидует, что его там не было? Может ли быть так, чтобы он завидовал? Он не мог сказать точно. Но тут до него вдруг дошло, чего недоставало в этой истории, и раздражение переросло в гнев.
– А как же Зигги?
– Зигги? Зигги – тряпка. Я с ним с того времени и не разговаривал. Это две ночи назад было.
– Нет, но он спустился по пожарной лестнице?
Дилан передернул плечами:
– Откуда я знаю. У меня лодыжка вся посинела, мы с Федерико залезли в такси – и домой.
– И Федерико его не подождал? И ты не позвонил узнать, как у него дела?
– Нет. А Федерико он по-любому не нравится. Я же говорю – Зигги – балбес, каких поискать.
– Так вы просто смотались и бросили его в той квартире? Господи Боже, Дилан!
– Зигги уже большой мальчик. А тот мужик был в полном отрубе. Да наверняка Зигги просто слез по той лестнице, и все.
Но почему ты ему не позвонил? – настаивал Ной. Его охватил ужас: Дилан без малейшего сожаления бросил в беде своего друга. Ной так долго привыкал к Дилану, внушал себе, что тот всего лишь забавная игра природы, карикатура. Но сейчас, глядя, как тот улыбается, Ной никак не мог выбросить из головы внезапно явившуюся мысль: Дилан – чудовище. И таким же чудовищем, судя по всему, был Федерико.
– Послушай, ты, тебе бы только в полиции нравов работать. Это Зигги, Зигги облажался, и я ему звонить не собираюсь.
– Но…
– Эй, мужик, брось. Что ты заладил?
– С ума сойти. – Ной все не мог успокоиться. – Но это же ужасно. Ты же не знаешь, что это был за тип. С Зигги могло случиться все, что угодно.
– Нет, Ной. Это было весело. Зигги скулил как девчонка. Если бы ты был там, ты бы понял. Это прямо до чертиков весело.
У Ноя затряслись руки. Будь он кем угодно, кроме наемного работника, он поднялся бы и ушел. Но подняться и уйти значило потерять работу. Ему платят за то, чтобы он здесь находился. Он должен смириться. Как проститутка, которой не по душе больная фантазия клиента. Он достал лист с простейшими математическими заданиями и уставился на него. Он сотни раз решал эти задачки, но сейчас ему не Удавалось прочесть хотя бы одну. Цифры прыгали по странице, сливались в неразборчивое пятно. Он сделал глубокий вдох.
– Ладно, – сказал он, – номер первый…
– Да брось, – сказал Дилан, – какие еще номера? Не заводи волынку, как тот мужик, которого нанимала мамаша.
Ему захотелось дожать Дилана, заставить его признать собственную неправоту. Но по опыту занятий с младшим братом он знал, что дожимать надо как можно реже и аккуратнее. Придется ему оставить все как есть. Голос Ноя дрогнул. Он был слишком расстроен, чтобы следить, правильно ли он выговаривает.
– Номер первый. Если Джуна нарисует прямоугольник, а затем уменьшит его ширину на десять процентов и увеличит длину на пять процентов, на сколько процентов изменится общая площадь прямоугольника?
Он поднял глаза на Дилана. Тот сидел, откинувшись на изголовье кровати и немного наклонив голову. Он почесал под повязкой и окинул Ноя холодным взглядом.
– Ну что, с чего начнешь? – спросил Ной.
– Какого хрена ты это делаешь? – спросил Дилан. Он испугался за Зигги. В глазах его появился страх: он боялся, что поступил неправильно. – Расслабься.
– Попробуй нарисовать прямоугольник. Представь, что ты Джуна.
– Не собираюсь я представлять, что я какой-то идиотский Джуна. Брось. – И Ной услышал, как он прибавил – почти что выдохнул: – Вот придурок.
– Что ты сказал? – спросил Ной, отчетливо выговаривая каждое слово, хоть слова и были бессильны в мире, где жил Дилан. Крутые детки на пафос плевать хотели. Ной не сводил глаз со своего кулака.
– Ничего, – пробормотал Дилан. – Знаешь, что-то я сегодня не в настроении.
– А мне плевать, – сказал Ной, – сейчас ты подумаешь и решишь эту задачу.
– Ни хрена я не буду делать, – сказал Дилан. Голос его звучал холодно и вяло, в нем не было злости.
– Ты хочешь поступить в Нью-Йоркский университет?
– Не знаю. Мне плевать.
– Да оставь себе хоть один хренов шанс! – закричал Ной. – Тебе придется работать как следует, если ты хочешь произвести хорошее впечатление на комиссию. У нас есть три недели. Ты можешь упростить себе задачу, а можешь ее усложнить.
– «Хренов». Тоже мне словцо. Ты звучишь, как долбаный лагерный вожатый.
– Я и есть долбаный лагерный вожатый, – сказал Ной. Гневные слова сорвались с языка и нелепо повисли в воздухе. Он посмотрел в холодные глаза Дилана, и тут вдруг Дилан расхохотался. За ним засмеялся и Ной.
– Эй, парень, – сказал Дилан, – почему ты на меня не забьешь? Шел бы ты домой, а?
– Давай рисуй этот хренов прямоугольник. У нас две недели. – Ной сунул Дилану лист бумаги.
И медленно, неохотно, небрежно Дилан принялся за чертеж.
10
В тот день они с Диланом продвинулись ненамного. Они разбирали проблему, Дилан, казалось, начинал что-то понимать, но когда Ной просил его описать, что они только что сделали, он отказывался и снова брался за мячик. Виной всему было его глубоко укоренившееся неверие в собственные силы. Он помнил, что когда в последний раз пробовал что-то сделать сам (вероятно, это было несколько лет назад), то потерпел неудачу; он просто не станет пытаться. Заставлять его думать было все равно что тащить в воду упирающееся животное: затащить можно, но ничто не заставит его сделать это по своей воле.
К тому времени как их с Диланом занятие закончилось, Ной уже раздраженно зевал. Он был рад, что сейчас уйдет из квартиры Тейеров, роскошного и сумрачного, словно грот, дворца, и отправится на Первый пирс в Вест-Сайде, в более уютные апартаменты Кэмерон Лейнцлер. В лифте он постарался взбодриться. Далеко не все его ученики такие, как Дилан, напомнил он себе. Они уважают его и рады заниматься с ним.
Но визит к Кэмерон не улучшил его настроение: она казалась такой же раздраженной, как и Ной, и встретила его жалобами на то, как много им задают. А когда спустя какое-то время он поправил ее в определении глагола «претворяться», она пробормотала то, что боится услышать каждый репетитор: «А вы точно знаете? » Сама идея репетиторства основывается на «точно». СЭТ – это странное, непонятное чудище, которого как огня боятся старшеклассники. Если они не будут на сто процентов доверять своему наставнику, игру можно считать проигранной.
К тому времени как их с Диланом занятие закончилось, Ной уже раздраженно зевал. Он был рад, что сейчас уйдет из квартиры Тейеров, роскошного и сумрачного, словно грот, дворца, и отправится на Первый пирс в Вест-Сайде, в более уютные апартаменты Кэмерон Лейнцлер. В лифте он постарался взбодриться. Далеко не все его ученики такие, как Дилан, напомнил он себе. Они уважают его и рады заниматься с ним.
Но визит к Кэмерон не улучшил его настроение: она казалась такой же раздраженной, как и Ной, и встретила его жалобами на то, как много им задают. А когда спустя какое-то время он поправил ее в определении глагола «претворяться», она пробормотала то, что боится услышать каждый репетитор: «А вы точно знаете? » Сама идея репетиторства основывается на «точно». СЭТ – это странное, непонятное чудище, которого как огня боятся старшеклассники. Если они не будут на сто процентов доверять своему наставнику, игру можно считать проигранной.