Страница:
– Ну конечно, точно, – засмеялся Ной.
– А мне кажется, это значит «прикидываться», – сказала Кэмерон, толкнув словарный лист карандашом.
– Напрасно, – желчно сказал Ной. Кэмерон посмотрела на него удивленно. Свет в столовой был приглушен, и глаза Кэмерон казались черными. – Это значит «становиться сущим».
Кэмерон опустила глаза и несколько мгновений разглядывала листочек со словами.
– Вы употребили архаизм. А я разговаривала со своим парнем – я сегодня разговаривала с Рафферти.
– Да? – живо поинтересовался Ной. – И как у него дела?
– Он страшно боится. Все время твердит: «Никаких результатов, никаких результатов».
– Результат будет. Не стоит ему так волноваться.
Глаза Кэмерон сузились.
– Но вы ведь не знаете этого точно, так? Значит, вы не можете быть в этом уверены.
– Репетиторство – загадочная штука, – сказал Ной, – но действенная. Можешь на меня положиться.
– Но и я тоже не так уж много прибавила.
– 270 баллов. Это замечательный результат.
– Да, но это все равно каких-то две тысячи. Не 2200, например.
– У тебя было 1730. Помни об этом. 2200 – громадный скачок.
– А, – проговорила Кэмерон, открывая тетрадь, – вы уже не такой уверенный, как были. Похоже, все может пойти не так, как надо.
– Что ты хочешь этим сказать? – сдавленно, проглотив нарастающее негодование, спросил Ной.
– Ну, Элиза молчит, но у Гаррета тоже проблемы. Мы ведь ходили в очень престижную школу, Ной. Мы должны попасть в хороший колледж. А у него хромает чтение.
«Это потому, что он ничего не читает», – хотел сказать Ной. Он сделал над собой усилие, чтобы только не начать спорить. Он не должен оправдываться – так будет только хуже. Настоящий репетитор должен быть предан своим ученикам, но не должен зависеть от их мнения. Преданный, но независимый.
– Да брось, Кам. Тебя кто-нибудь когда-нибудь называл Кам? Как «спам», только «Кам»? – нервно засмеялся Ной.
Кэмерон презрительно глянула на него:
– Давайте лучше займемся делом. – Она наугад открыла учебник и уткнулась в него.
Он только что вышел из душа; одной рукой он приглаживал волосы, а в другой держал холодную сосиску.
– Ной! – закричал он, когда тот, понурый, показался на пороге. – Что случилось? Que pasa?
Ной посмотрел на него без всякого выражения. Он устал и отупел от навалившихся забот с Таскани, Диланом, Кэмерон, Гарретом и Рафферти. Или, скорее, от стараний сохранить работу, от денежных проблем его матери и брата, от своих студенческих долгов. Он не мог вспомнить, как относится к Федерико. Может, он зол на него. Или немного завидует.
– Да ничего, – сказал он, садясь за стол.
– Нуда, – сказал Федерико, щедро поливая грудь одеколоном, – ты выглядишь так, будто тебя кирпичом по башке ударили. Что не так, приятель?
В чем Ной был уверен, так это в том, что ему не хочется обсуждать свои неприятности с Федерико.
– Да ничего. Просто работы много.
– Я же слышу, старик. Слышу, – рассеянно проговорил Федерико. Он стоял на пороге ванной и, прищурившись, убирал бритвой несколько волос-Ков возле соска.
– Куда сегодня? – спросил Ной.
– Вечеринка, как обычно.
– А кто устраивает?
– Парень такой, Зигги. Знаешь его? – Федерико подул на бритву, и волоски слетели на пол.
– Да. Мы познакомились в «Пангее». – Ной помолчал. – Значит, он, как я понимаю, жив?
Федерико разглядывал грудь в поиске еще каких-нибудь волосков.
– Жив ? А, да ты, наверное, слышал про то, как мы завалились к тому типу. Там такое было – охренеть.
– Почему ты не проверил, все ли с ним в порядке ?
– Думаешь, мне до того было? Назавтра я пересрался, а тогда только и думал, что про Диланову ногу. Он так орал и вообще. А этот Зигги выкрутился нормально. Ключ был в каком-то кувшине рядом с дверью.
– А как тот мужчина? – еле сдерживаясь, спросил Ной.
– Тот мужик? Зигги сказал, когда он уходил, у того кровь засохла и что он дышал и все такое. Гомик поганый. Да кому до него дело?
– Федерико, – медленно начал Ной. Услышав жесткие нотки в его голосе, Федерико натянул старую футболку и подошел к столу, где он сидел. – Дилан Тейер – мой ученик.
– Знаю, старик, и знал еще до того, как мы с ним познакомились, так, командир?
– Ты не имеешь права приводить его к какому-то незнакомому человеку, который дал тебе кокаин и другие наркотики – ты даже не знаешь какие, – а потом избивать этого человека и удирать по пожарной лестнице.
– Ной, старик, полегче. Ты ведь сам пил с Диланом, тогда, в клубе.
– Это совершенно разные вещи. В этом случае ваши жизни оказались в опасности.
– Нет, – равнодушно проговорил Федерико, скрестив на груди руки, – не были.
– У него могла быть передозировка. Он мог упасть с той лестницы.
– Ты всего лишь репетитор. Нечего за него переживать. А мне он нравится. Я собирался ему показать, что такое кайф.
– Так это был кайф?
– Нам было весело. Ты, может, этого не понимаешь, но мы с Диланом – мы вроде как друзья. И мы классно проводим время. Он уже большой мальчик. Нечего за него волноваться! Вот дерьмо!
– Он вовсе не «большой». Ему только семнадцать.
– Ты не знаешь его, старик. Какие там семнадцать. Его удивить ничем нельзя.
Ной не нашелся что сказать. Слов было слишком много, и в них запутался язык.
– Ты ведь был крутым парнем, Ной, – продолжал Федерико, – особо не заморочивался, плевал на все, а сейчас маешься, словно сам себя в клетку посадил.
Ной скривился:
– Катись на свою вечеринку, старик. Без тебя им будет скучно, а с тобой – весело. Так что дуй туда и не подкачай.
Федерико кивнул и, сжав губы, направился к Двери.
Это было одно из тех редких озарений, когда вдруг Представление Ноя о человеке выкристаллизовывалось, когда все факты, внешне друг другу противоречащие, вдруг выстраивались в стройную последовательность, как если бы на мгновение перед глазами Мелькнула вся картинка. Подчеркнутая, почти наигранная мужественность Федерико, то, как быстро он сошелся с Ноем, а потом и с Диланом, – скорее запал, чем подружился – дружба требует времени…
– Фед, – мягко проговорил Ной, – тот парень ведь не случайно к тебе тогда подвалил?
Федерико стоял в дверях, отвернувшись от Ноя.
– Вы с ним уже были знакомы?
Федерико пожал плечами. Ной помолчал. Он не хотел давить на Федерико, но видел, как страстно тому хочется с кем-нибудь поговорить. Иначе он не стал бы дрожать, стоя в дверном проеме и тараща глаза. И с кем еще он мог бы об этом поговорить? Не с Диланом и не с Зигги.
– Тебе нравятся мужчины ?
Федерико не сводил глаз со своих икр. Потом очень тихо сказал-.
– Ни хрена подобного.
Ной видел его только в профиль.
– Все нормально, понимаешь? Все совершенно нормально. Тебе нечего стесняться, тем более здесь. Никто не собирается тебя осуждать.
Боясь, как бы Федерико не подумал, что он теперь его презирает, Ной встал и подошел к нему.
– Мы тогда с Гэвином поссорились, – заговорил Федерико, – это тот парень из квартиры. Он меня случайно увидел, когда я был с Диланом и Зигги, и мы притворились, будто бы друг друга не знаем. Короче, он посадил Дилана и Зигги перед теликами, а мы, в общем, пошли в другую комнату, понимаешь?
Ной кивнул.
– В общем, мы болтали, а потом уже не болтали, короче, ты понял. А потом он сказал, чтоб я перестал, ну я и перестал, а он поворачивается, и я вижу – улыбается, доволен до чертиков, что Дилан в другой комнате сидит. В общем, я разозлился, он хотел, чтоб мы все подключились и устроили типа групповуху. Короче, мы разругались, я хотел уйти, но вышло так, что я его завалил.
– Значит, ты не запал на Дилана? – спросил Ной.
В глазах Федерико мелькнула ярость.
– Господи, да кого ты из себя строишь – гомофоба?
Ной покачал головой:
– Ничего не поделаешь, старик, я бы и девушку об этом спросил, если б она начала встречаться с кем-то из моих учеников. Я просто хочу убедиться.
– Нет, не запал. – Молчание. – Он ничего не знает, и ты не говори.
Ной кивнул.
– А если б даже запал? – вдруг снова рассердился Федерико. – Ты бы ничего не смог мне сделать.
Ной прищурился:
– Нет, не смог бы. Просто не надо, ладно? Не давай ему наркотики. Не втягивай его в опасные ситуации. Оставь его в покое, ладно?
Федерико с вызовом подбоченился, словно револьвер в кармане демонстрировал.
– А сейчас я пойду на вечеринку, идет?
– Послушай-ка… Федерико резко повернулся:
– Нечего учить меня, что делать!
– Если ты втянешь этого парня в неприятности!.. – закричал Ной. Дверь захлопнулась. Ной пошел в свою комнату и тупо уставился на постер Анны Курниковой с оторванным углом. Снова и снова принимался он разглядывать этот уголок, пока не услышал, как захлопнулась дверь: Федерико ушел. Тогда он сел на свою кушетку и тупо оглядел комнату. В углу аккуратно были сложены его пожитки. Остальная комната принадлежала Федерико, всюду валялась его пропотевшая синтетическая одежда и витал едкий запах дешевого лосьона. Ной лег и закрыл глаза. Он решил, что вздремнет и встанет, когда вернется Олена. Они могут прогуляться по Гарлему, если отважатся, или просто посидеть в гостиной и поболтать. Он представил, как она смотрит на него, огонь в ее глазах. Сквозь смеженные ресницы пробивался фосфоресцирующий свет лампы; Ной смотрел на это яркое пятно и думал о ней, призывая ее поскорее вернуться домой.
Умытая и одетая, Олена сидела на обтянутой потертым твидом кушетке и работала над СЭТом. Вокруг были разложены ручки и фломастеры. От одного из них на ее тонком запястье осталось розовое пятнышко. Увидев Ноя, она оживилась, улыбнулась.
– Ной! А я уже стала беспокоиться. Ты не появился на занятии. – Она засмеялась. – Я уж испугалась, не сгинул ли ты.
– Прости, пожалуйста, – щурясь от света, сказал Ной и потер лицо. – Я думал, что просто вздремну. Мне так хотелось с тобой поговорить, узнать, как у тебя дела.
– Прекрасно, спасибо. А вот у тебя, кажется, так себе.
Ной положил руку ей на плечо.
– Верно. И я проспал наше занятие. Завтра наверстаем, идет?
– Хорошо, Ной. Правда, ты уже сейчас можешь исправиться, если дашь определение слову «элегический».
Ной так и сделал и бросился в ванную. Когда он выбегал за дверь, Олена вручила ему большой ломоть поджаренного хлеба.
Желтые такси редко заезжали в Гарлем, так что Ной поймал частника. Они сошлись на двадцати долларах и припустили по Риверсайд. Откинувшись на виниловое сиденье, Ной смотрел на голубые блики Гудзона и пытался вспомнить, чему он сегодня собирался учить Таскани. Он смутно помнил, что задавал ей французский перевод; можно было начать с него.
Включив мобильник, он обнаружил два новых сообщения. Он ненавидел утренние сообщения – как правило, от родителей его учеников, которые за ночь умудрялись изобрести себе новый повод для беспокойства. Он угадал: первое сообщение было от матери Кэмерон Лейнцлер.
Алло, Ной? Это миссис Лейнцлер, мама Кэмерон. Я надеюсь, у вас все в порядке. У меня возникли кое-какие затруднения, по поводу которых я хотела с вами переговорить. Я вчера разговаривала с Кэм, она очень беспокоится насчет результатов пробных тестов. Я решила связаться с вами, но мобильник у вас был выключен, и я рассудила, что мне нужно с кем-то поговорить, и чем раньше, тем лучше. В общем, я позвонила в агентство. Я разговаривала с очень милым молодым человеком, кажется Робертом, и он постарался меня разубедить. Но когда я повесила трубку, до меня дошло, что для вас не очень хорошо, что я им позвонила. Прошу прощения. Я всего лишь хотела вас предупредить, на случай если они вам позвонят. Тем не менее я хотела вас поблагодарить за работу. Мы с Робертом постараемся что-нибудь придумать и, возможно, он свяжется с вами. Простите за длинное сообщение! Удачи вам!
НОЙ даже не успел хорошенько обдумать, что бы все это могло значить, как началось второе сообщение. Оно было от Роберта. Ной прислонился головой к стеклу.
Привет, Ной. Это Роберт. Послушай-ка, у нас тут небольшая загвоздка. Мне только что позвонила миссис Лейнцлер. Это ведь мать Кэмерон? Она была очень расстроена. Похоже, Кэмерон не устраивает, как проходят ее занятия, и мать за нее переживает. Я сравнил баллы и постарался ее убедить, что прогресс очевиден, но она все равно беспокоится. Похоже, Кэмерон хочет другого репетитора. Сейчас это часто бывает, клиенты требуют, чтоб им поменяли репетитора, но насчет тебя были и другие звонки, и… пожалуйста, позвони мне, как только сможешь. Идет? Не переживай, просто позвони мне, как только получишь сообщение.
Ной закрыл телефон, сжал его в кулаке и снова стал смотреть на реку. Он теряет работу. Он теряет работу. А в банке у него 900 долларов. На днях придет ежемесячное уведомление об изъятии долга. В течение недели ему будет неоткуда взять деньги. Он открыл телефон и позвонил в агентство, пытаясь улыбаться в трубку. Все операторы агентства предпочитали общаться посредством голосовой почты, нежели разговоров. Он оставил Роберту сообщение; ответ пришел, когда они проезжали по тоннелю.
Привет, Ной, доброе утро. Получил мое сообщение? В общем, миссис Лейнцлер порядком разволновалась. Я постарался ее убедить, что все нормально, и, кажется, она со мной согласилась. Но она таки настояла на том, чтобы просмотреть другие кандидатуры. Я сказал ей, что сейчас это уже поздно, но так тому и быть. Постарался ее переубедить. Если бы я был на твоем месте, я бы не заморочивался – при обычных обстоятельствах. Но мы получили также звонки от миссис Зейглер и мистера Липтона. У Рафферти дела не так хорошо, как хотелось бы, верно? А у Элизы все в порядке, но она психует, потому что слышала от Кэмерон и Рафферти, что у них не все в порядке. Похоже, какой-то один недовольный родитель обзвонил всех и настроил так, что они теперь с ума сходят. Короче, твой случай нестандартный. Ты хорошо продвинулся с этими ребятами, если не считать Рафферти, а то, что один ученик не выдает результат на-гора, это нормально, но уж больно много жалоб, пришлось позвонить Конне. А она решила, что мы тебя временно приостановим, проведем расследование. Она станет звонить всем родителям, спрашивать, все ли в порядке. Но до тех пор, как она закончит, мы вынуждены тебя попридержать. Мы только что нашли новых репетиторов, передадим твоих ребят им. Не переживай: они обо всем позаботятся.
Такси остановилось у дома Тейеров. Все еще принимая телефон подбородком к плечу, Ной молча расплатился с водителем и вышел из машины. Он стоял под козырьком подъезда дома 701 по Парк-авеню, смотрел на поддерживающие его позолоченные колонны и ничего не видел. Сообщение продолжалось:
…в общем, Ной, постарайся не волноваться. Сейчас ты ничего не можешь сделать. Просто сиди спокойно и получай удовольствие от свободного времени.
Ной захлопнул телефон. Консьержи молча смотрели на него. Ной кивнул, выдавил из себя улыбку, вошел в вестибюль и нажал кнопку лифта.
Ной сидел на лестнице, обняв колени. А он-то думал, что его филдстонские ученики его любят. Но они сами ударились в эту массовую истерию, на какую способны одни лишь привыкшие к соперничеству и сплетням подростки. Если бы только Рафферти доверился ему, вместо того чтобы целый год притворяться, что все нормально, а под конец закатить злобную истерику. Кэмерон могла присоединиться к всеобщему сумасшествию только ради того, чтобы насладиться драматизмом происходящего, чтобы хоть в чем-то посостязаться с сумасшедшими Тейерами – Ною вообще не следовало с ней о них говорить. Что до Элизы, она, вероятно, послушав, как те двое обсуждают на большой перемене, что Ной, похоже, что-то не то делает, не захотела одна заниматься с никудышным репетитором. И все они позвонили в агентство: теперь его уволят. Он ничего не может с этим поделать.
Дверь комнаты Таскани отворилась. Ной вздрогнул, захотел подняться, но не смог. Одетая во флюоресцирующую маечку и пижамные штаны, с наушниками на голове, она, пританцовывая, прошла по коридору, миновала балкон как раз над тем местом, где, ссутулившись, сидел Ной, и скрылась в своей собственной ванной. Его она не заметила, и он снова остался один на лестнице.
Надо подняться. Надо идти заниматься с Таскани. Она в ванной, у него есть время, чтобы приготовиться. Он прислонился головой к поддерживающей перила псевдогреческой колонне. Он не может просить денег у матери, у нее их нет. Так же как у Геры или Олены. Хотя ему уже не нужно было оплачивать учебу брата, он еще не выплатил все долги за его консультирование – на счете у него не было почти ни гроша. Ему придется позвонить в банк, чтобы они увеличили срок выплаты его кредита. Он подумал о том, как долго агентство собирается держать его в неведении. Но он знал, что это уже не важно. Если возникла видимость того, что он не справляется со своими обязанностями, иного исхода быть не может. Его уже уволили. Его учеников отдадут другим репетиторам, назад он их не получит. А новых ему, памятуя о том, сколько было на него жалоб, будут давать неохотно. Ему повезет, если в следующем году он получит хотя бы одного.
Из ванной вышла Таскани. Она шла, беззвучно подпевая музыке, один раз повернулась и сексуально подняла руки, словно танцевала на дискотеке. Потом она увидела Ноя.
– Ох, – выдохнула она, спуская наушники на шею, – вы сидите на лестнице!
Ной посмотрел в пространство между спальнями Дилана и Таскани. Теперь у него остались только эти ребята, они его единственная работа; так надо думать об этом. Он поднялся на ноги.
– Да, – сказал он, – я слышал, как ты прошла в ванную, и подумал, что лучше подожду здесь, пока ты выйдешь.
– Ох! – смутилась Таскани. Она махнула в сторону ванной: – Ну вот, я вышла.
– Здорово! – заставил себя сказать Ной и кое-как поднялся по лестнице. – Ну что, как перевод? – бодренько спросил он.
– Нормально. – Они прошли в комнату и сели каждый на свое место. – Все хорошо, Ной?
– Да, а что?
– Да ничего, просто вы какой-то нервный.
Не хватало еще, чтобы и Таскани перестала ему доверять. Он не должен этого допустить.
– Нет, все в порядке. Слишком мало кофе. Или, может, слишком много. – Он засмеялся.
– Ну ладно, – с сомнением произнесла она.
Она не закончила перевод. Ной дал ей на это час.
Он сидел на кровати, уставившись в книгу и служа словарем всякий раз, как Таскани обращалась к нему за помощью, что случалось примерно каждые десять секунд. Час пассивной деятельности дал Ною возможность прийти в себя. В голове у него созрело решение.
– Послушай, а когда твой отец устраивает прием ? – спросил он.
– В следующий вторник. Мама хотела, чтобы это была суббота, но я сказала: «Мама, все же уедут в Хэмптон», – и мы перенесли на вторник, потому что в другие дни папы все равно не будет. Кстати, вы обязательно должны прийти. Наденьте ту рубашку, которую я вам подарила.
Мистер Тейер. 150 тысяч в год. Ной не мог думать ни о чем другом, кроме мистера Тейера. Без всякой особенной цели он расспросил ее об отце: что он любит, какую одежду носит, куда ездит, чем интересуется. Таскани знала не много. Она смутно припомнила, что он учился в Принстоне, но, призналась она, может быть, она просто путает его с Ноем. Она знала, что какое-то время он работал в сфере развлечений и что у него была степень по юриспруденции. Еще у него, может быть, были зеленые глаза. Этим все ограничивалось – больше Таскани ничего припомнить не могла.
Между Таскани и Диланом у Ноя был час свободного времени, и он провел пятьдесят пять минут, прохаживаясь по Мэдисон-авеню и собираясь с духом; еще пять ушло на то, чтобы оставить мистеру Тейеру длинное послание, заканчивавшееся словами: «Ну вот и все. Надеюсь, вы все еще заинтересованы».
Сегодня Дилан был в лучшем расположении духа: занимался пассивно, но открытого сопротивления не выказывал. Пока Ной разъяснял важнейшие математические формулы, он увлеченно обменивался с кем-то электронными посланиями, а когда Ной предложил выключить компьютер, безучастно поднял глаза и тут же снова устремил взгляд в экран. Ной знал, что ему либо придется удовлетвориться таким половинчатым участием в учебном процессе, либо остаться вовсе без него. И он продолжил разъяснять формулы. Когда он спросил Дилана, что же он усвоил, все сегодняшние достижения свелись к двум магическим постулатам «рг2» и «а2 + b2 = с2», и ни к чему больше.
В лифте, включив телефон, Ной обнаружил послание от секретарши мистера Тейера. Сможет ли Ной подъехать в шесть часов в четверг? Помня, что шесть часов в четверг были прежде временем Кэмерон, Ной послал подтверждение, что он непременно будет в назначенный час.
На крыльце Ной остановился: было четыре часа, у него есть перспективное предложение сотрудничества, и ему некуда торопиться. Вот странность: он вот-вот потеряет работу и тем не менее несказанно рад тому, что у него освободятся вечера. Он точно знал, с кем хотел бы сейчас встретиться. Горя нетерпением, он набрал номер; трубку взяла Гера.
– Ной, здравствуй! А я только что говорила Олене, что мы с тобой совсем не видеть друг друга. Мне очень жаль, что не видеть тебя, разве только когда готовить утренний кофе для учебы!
– Мы скоро станем чаще видеться, не волнуйтесь. А Олена там?
В трубке послышался легкий треск: подошла Олена. Она что-то сердито сказала матери по-албански, выдохнула в трубку, мгновение помолчала, собираясь с мыслями, и сказала:
– Привет. Мы говорим по телефону. Это необыкновенно для нас, не правда ли?
– Правда. – Он отошел на тротуар и застенчиво опустил глаза. Губы сами собой расплывались в счастливой улыбке. «Необыкновенно» – ну какая же она все-таки славная! – Как домашняя работа?
– Я решила разложить свои задачки на углу и продать. Ты найдешь меня рядом с милой старушкой из Доминиканы, которая продает манго.
– Что, не вполне удачно?
– Мне не удается показать себя такой умной, какой я должна быть.
– Хочешь, попьем кофе? И наложим мораторий на все разговоры про СЭТ.
Я не поняла слово, которое ты сказал. Но Кофе – это здорово. Et en plus, comme qa je peux enchapper a ma mere 32. Скажи, куда мне подъехать?
Они встретились в переполненной кофейне Ист-Виллиджа. Для Олены это был первый в Америке кофе не в кофейне «Старбакс».
– Честно говоря, – сказала она, когда они сели, – я не знала, что есть еще другие.
Ной надорвал пакетик с сахаром и улыбнулся.
– Мне здесь нравится, – объявила Олена, – хотя они и подают капуччино в картонках.
– А в Албании как подают кофе?
– Как подают кофе в Албании? Тебе что, правда интересно? Никакой интересной информации из моего ответа ты не почерпнешь. Спроси что-нибудь другое.
– А мне кажется, это значит «прикидываться», – сказала Кэмерон, толкнув словарный лист карандашом.
– Напрасно, – желчно сказал Ной. Кэмерон посмотрела на него удивленно. Свет в столовой был приглушен, и глаза Кэмерон казались черными. – Это значит «становиться сущим».
Кэмерон опустила глаза и несколько мгновений разглядывала листочек со словами.
– Вы употребили архаизм. А я разговаривала со своим парнем – я сегодня разговаривала с Рафферти.
– Да? – живо поинтересовался Ной. – И как у него дела?
– Он страшно боится. Все время твердит: «Никаких результатов, никаких результатов».
– Результат будет. Не стоит ему так волноваться.
Глаза Кэмерон сузились.
– Но вы ведь не знаете этого точно, так? Значит, вы не можете быть в этом уверены.
– Репетиторство – загадочная штука, – сказал Ной, – но действенная. Можешь на меня положиться.
– Но и я тоже не так уж много прибавила.
– 270 баллов. Это замечательный результат.
– Да, но это все равно каких-то две тысячи. Не 2200, например.
– У тебя было 1730. Помни об этом. 2200 – громадный скачок.
– А, – проговорила Кэмерон, открывая тетрадь, – вы уже не такой уверенный, как были. Похоже, все может пойти не так, как надо.
– Что ты хочешь этим сказать? – сдавленно, проглотив нарастающее негодование, спросил Ной.
– Ну, Элиза молчит, но у Гаррета тоже проблемы. Мы ведь ходили в очень престижную школу, Ной. Мы должны попасть в хороший колледж. А у него хромает чтение.
«Это потому, что он ничего не читает», – хотел сказать Ной. Он сделал над собой усилие, чтобы только не начать спорить. Он не должен оправдываться – так будет только хуже. Настоящий репетитор должен быть предан своим ученикам, но не должен зависеть от их мнения. Преданный, но независимый.
– Да брось, Кам. Тебя кто-нибудь когда-нибудь называл Кам? Как «спам», только «Кам»? – нервно засмеялся Ной.
Кэмерон презрительно глянула на него:
– Давайте лучше займемся делом. – Она наугад открыла учебник и уткнулась в него.
***
Ной спустился в подземку и, вместе с другими трудягами, в угрюмом молчании проделал весь путь до Гарлема. К тому времени как он ступил на тротуар замусоренной и подсвеченной неоновыми вывесками улицы, было уже одиннадцать. Он надеялся, что Олена дома и он сможет пересказать ей свой день, поделиться своими бедами. Он нуждался в ее едком юморе, в ее умении представить его огорчения серенькими и малозначительными. Но она ушла готовиться к СЭТу в кофейню возле Сити-колледжа. Гера обычно сопровождала ее – читала газету и оберегала свою дочь от каких бы то ни было посягательств со стороны представителей мужского пола. Кого Ной встретил по возвращении домой – так это Федерико.Он только что вышел из душа; одной рукой он приглаживал волосы, а в другой держал холодную сосиску.
– Ной! – закричал он, когда тот, понурый, показался на пороге. – Что случилось? Que pasa?
Ной посмотрел на него без всякого выражения. Он устал и отупел от навалившихся забот с Таскани, Диланом, Кэмерон, Гарретом и Рафферти. Или, скорее, от стараний сохранить работу, от денежных проблем его матери и брата, от своих студенческих долгов. Он не мог вспомнить, как относится к Федерико. Может, он зол на него. Или немного завидует.
– Да ничего, – сказал он, садясь за стол.
– Нуда, – сказал Федерико, щедро поливая грудь одеколоном, – ты выглядишь так, будто тебя кирпичом по башке ударили. Что не так, приятель?
В чем Ной был уверен, так это в том, что ему не хочется обсуждать свои неприятности с Федерико.
– Да ничего. Просто работы много.
– Я же слышу, старик. Слышу, – рассеянно проговорил Федерико. Он стоял на пороге ванной и, прищурившись, убирал бритвой несколько волос-Ков возле соска.
– Куда сегодня? – спросил Ной.
– Вечеринка, как обычно.
– А кто устраивает?
– Парень такой, Зигги. Знаешь его? – Федерико подул на бритву, и волоски слетели на пол.
– Да. Мы познакомились в «Пангее». – Ной помолчал. – Значит, он, как я понимаю, жив?
Федерико разглядывал грудь в поиске еще каких-нибудь волосков.
– Жив ? А, да ты, наверное, слышал про то, как мы завалились к тому типу. Там такое было – охренеть.
– Почему ты не проверил, все ли с ним в порядке ?
– Думаешь, мне до того было? Назавтра я пересрался, а тогда только и думал, что про Диланову ногу. Он так орал и вообще. А этот Зигги выкрутился нормально. Ключ был в каком-то кувшине рядом с дверью.
– А как тот мужчина? – еле сдерживаясь, спросил Ной.
– Тот мужик? Зигги сказал, когда он уходил, у того кровь засохла и что он дышал и все такое. Гомик поганый. Да кому до него дело?
– Федерико, – медленно начал Ной. Услышав жесткие нотки в его голосе, Федерико натянул старую футболку и подошел к столу, где он сидел. – Дилан Тейер – мой ученик.
– Знаю, старик, и знал еще до того, как мы с ним познакомились, так, командир?
– Ты не имеешь права приводить его к какому-то незнакомому человеку, который дал тебе кокаин и другие наркотики – ты даже не знаешь какие, – а потом избивать этого человека и удирать по пожарной лестнице.
– Ной, старик, полегче. Ты ведь сам пил с Диланом, тогда, в клубе.
– Это совершенно разные вещи. В этом случае ваши жизни оказались в опасности.
– Нет, – равнодушно проговорил Федерико, скрестив на груди руки, – не были.
– У него могла быть передозировка. Он мог упасть с той лестницы.
– Ты всего лишь репетитор. Нечего за него переживать. А мне он нравится. Я собирался ему показать, что такое кайф.
– Так это был кайф?
– Нам было весело. Ты, может, этого не понимаешь, но мы с Диланом – мы вроде как друзья. И мы классно проводим время. Он уже большой мальчик. Нечего за него волноваться! Вот дерьмо!
– Он вовсе не «большой». Ему только семнадцать.
– Ты не знаешь его, старик. Какие там семнадцать. Его удивить ничем нельзя.
Ной не нашелся что сказать. Слов было слишком много, и в них запутался язык.
– Ты ведь был крутым парнем, Ной, – продолжал Федерико, – особо не заморочивался, плевал на все, а сейчас маешься, словно сам себя в клетку посадил.
Ной скривился:
– Катись на свою вечеринку, старик. Без тебя им будет скучно, а с тобой – весело. Так что дуй туда и не подкачай.
Федерико кивнул и, сжав губы, направился к Двери.
Это было одно из тех редких озарений, когда вдруг Представление Ноя о человеке выкристаллизовывалось, когда все факты, внешне друг другу противоречащие, вдруг выстраивались в стройную последовательность, как если бы на мгновение перед глазами Мелькнула вся картинка. Подчеркнутая, почти наигранная мужественность Федерико, то, как быстро он сошелся с Ноем, а потом и с Диланом, – скорее запал, чем подружился – дружба требует времени…
– Фед, – мягко проговорил Ной, – тот парень ведь не случайно к тебе тогда подвалил?
Федерико стоял в дверях, отвернувшись от Ноя.
– Вы с ним уже были знакомы?
Федерико пожал плечами. Ной помолчал. Он не хотел давить на Федерико, но видел, как страстно тому хочется с кем-нибудь поговорить. Иначе он не стал бы дрожать, стоя в дверном проеме и тараща глаза. И с кем еще он мог бы об этом поговорить? Не с Диланом и не с Зигги.
– Тебе нравятся мужчины ?
Федерико не сводил глаз со своих икр. Потом очень тихо сказал-.
– Ни хрена подобного.
Ной видел его только в профиль.
– Все нормально, понимаешь? Все совершенно нормально. Тебе нечего стесняться, тем более здесь. Никто не собирается тебя осуждать.
Боясь, как бы Федерико не подумал, что он теперь его презирает, Ной встал и подошел к нему.
– Мы тогда с Гэвином поссорились, – заговорил Федерико, – это тот парень из квартиры. Он меня случайно увидел, когда я был с Диланом и Зигги, и мы притворились, будто бы друг друга не знаем. Короче, он посадил Дилана и Зигги перед теликами, а мы, в общем, пошли в другую комнату, понимаешь?
Ной кивнул.
– В общем, мы болтали, а потом уже не болтали, короче, ты понял. А потом он сказал, чтоб я перестал, ну я и перестал, а он поворачивается, и я вижу – улыбается, доволен до чертиков, что Дилан в другой комнате сидит. В общем, я разозлился, он хотел, чтоб мы все подключились и устроили типа групповуху. Короче, мы разругались, я хотел уйти, но вышло так, что я его завалил.
– Значит, ты не запал на Дилана? – спросил Ной.
В глазах Федерико мелькнула ярость.
– Господи, да кого ты из себя строишь – гомофоба?
Ной покачал головой:
– Ничего не поделаешь, старик, я бы и девушку об этом спросил, если б она начала встречаться с кем-то из моих учеников. Я просто хочу убедиться.
– Нет, не запал. – Молчание. – Он ничего не знает, и ты не говори.
Ной кивнул.
– А если б даже запал? – вдруг снова рассердился Федерико. – Ты бы ничего не смог мне сделать.
Ной прищурился:
– Нет, не смог бы. Просто не надо, ладно? Не давай ему наркотики. Не втягивай его в опасные ситуации. Оставь его в покое, ладно?
Федерико с вызовом подбоченился, словно револьвер в кармане демонстрировал.
– А сейчас я пойду на вечеринку, идет?
– Послушай-ка… Федерико резко повернулся:
– Нечего учить меня, что делать!
– Если ты втянешь этого парня в неприятности!.. – закричал Ной. Дверь захлопнулась. Ной пошел в свою комнату и тупо уставился на постер Анны Курниковой с оторванным углом. Снова и снова принимался он разглядывать этот уголок, пока не услышал, как захлопнулась дверь: Федерико ушел. Тогда он сел на свою кушетку и тупо оглядел комнату. В углу аккуратно были сложены его пожитки. Остальная комната принадлежала Федерико, всюду валялась его пропотевшая синтетическая одежда и витал едкий запах дешевого лосьона. Ной лег и закрыл глаза. Он решил, что вздремнет и встанет, когда вернется Олена. Они могут прогуляться по Гарлему, если отважатся, или просто посидеть в гостиной и поболтать. Он представил, как она смотрит на него, огонь в ее глазах. Сквозь смеженные ресницы пробивался фосфоресцирующий свет лампы; Ной смотрел на это яркое пятно и думал о ней, призывая ее поскорее вернуться домой.
***
Когда он открыл глаза, в окно светило солнце. За ночь он смял и перекрутил выходную рубашку, ноги в выходных брюках, которые он забыл снять накануне, вспотели. Он встал и посмотрел на часы: без десяти восемь. Полчаса на то, чтобы добраться к Тейерам. Он распахнул дверь.Умытая и одетая, Олена сидела на обтянутой потертым твидом кушетке и работала над СЭТом. Вокруг были разложены ручки и фломастеры. От одного из них на ее тонком запястье осталось розовое пятнышко. Увидев Ноя, она оживилась, улыбнулась.
– Ной! А я уже стала беспокоиться. Ты не появился на занятии. – Она засмеялась. – Я уж испугалась, не сгинул ли ты.
– Прости, пожалуйста, – щурясь от света, сказал Ной и потер лицо. – Я думал, что просто вздремну. Мне так хотелось с тобой поговорить, узнать, как у тебя дела.
– Прекрасно, спасибо. А вот у тебя, кажется, так себе.
Ной положил руку ей на плечо.
– Верно. И я проспал наше занятие. Завтра наверстаем, идет?
– Хорошо, Ной. Правда, ты уже сейчас можешь исправиться, если дашь определение слову «элегический».
Ной так и сделал и бросился в ванную. Когда он выбегал за дверь, Олена вручила ему большой ломоть поджаренного хлеба.
Желтые такси редко заезжали в Гарлем, так что Ной поймал частника. Они сошлись на двадцати долларах и припустили по Риверсайд. Откинувшись на виниловое сиденье, Ной смотрел на голубые блики Гудзона и пытался вспомнить, чему он сегодня собирался учить Таскани. Он смутно помнил, что задавал ей французский перевод; можно было начать с него.
Включив мобильник, он обнаружил два новых сообщения. Он ненавидел утренние сообщения – как правило, от родителей его учеников, которые за ночь умудрялись изобрести себе новый повод для беспокойства. Он угадал: первое сообщение было от матери Кэмерон Лейнцлер.
Алло, Ной? Это миссис Лейнцлер, мама Кэмерон. Я надеюсь, у вас все в порядке. У меня возникли кое-какие затруднения, по поводу которых я хотела с вами переговорить. Я вчера разговаривала с Кэм, она очень беспокоится насчет результатов пробных тестов. Я решила связаться с вами, но мобильник у вас был выключен, и я рассудила, что мне нужно с кем-то поговорить, и чем раньше, тем лучше. В общем, я позвонила в агентство. Я разговаривала с очень милым молодым человеком, кажется Робертом, и он постарался меня разубедить. Но когда я повесила трубку, до меня дошло, что для вас не очень хорошо, что я им позвонила. Прошу прощения. Я всего лишь хотела вас предупредить, на случай если они вам позвонят. Тем не менее я хотела вас поблагодарить за работу. Мы с Робертом постараемся что-нибудь придумать и, возможно, он свяжется с вами. Простите за длинное сообщение! Удачи вам!
НОЙ даже не успел хорошенько обдумать, что бы все это могло значить, как началось второе сообщение. Оно было от Роберта. Ной прислонился головой к стеклу.
Привет, Ной. Это Роберт. Послушай-ка, у нас тут небольшая загвоздка. Мне только что позвонила миссис Лейнцлер. Это ведь мать Кэмерон? Она была очень расстроена. Похоже, Кэмерон не устраивает, как проходят ее занятия, и мать за нее переживает. Я сравнил баллы и постарался ее убедить, что прогресс очевиден, но она все равно беспокоится. Похоже, Кэмерон хочет другого репетитора. Сейчас это часто бывает, клиенты требуют, чтоб им поменяли репетитора, но насчет тебя были и другие звонки, и… пожалуйста, позвони мне, как только сможешь. Идет? Не переживай, просто позвони мне, как только получишь сообщение.
Ной закрыл телефон, сжал его в кулаке и снова стал смотреть на реку. Он теряет работу. Он теряет работу. А в банке у него 900 долларов. На днях придет ежемесячное уведомление об изъятии долга. В течение недели ему будет неоткуда взять деньги. Он открыл телефон и позвонил в агентство, пытаясь улыбаться в трубку. Все операторы агентства предпочитали общаться посредством голосовой почты, нежели разговоров. Он оставил Роберту сообщение; ответ пришел, когда они проезжали по тоннелю.
Привет, Ной, доброе утро. Получил мое сообщение? В общем, миссис Лейнцлер порядком разволновалась. Я постарался ее убедить, что все нормально, и, кажется, она со мной согласилась. Но она таки настояла на том, чтобы просмотреть другие кандидатуры. Я сказал ей, что сейчас это уже поздно, но так тому и быть. Постарался ее переубедить. Если бы я был на твоем месте, я бы не заморочивался – при обычных обстоятельствах. Но мы получили также звонки от миссис Зейглер и мистера Липтона. У Рафферти дела не так хорошо, как хотелось бы, верно? А у Элизы все в порядке, но она психует, потому что слышала от Кэмерон и Рафферти, что у них не все в порядке. Похоже, какой-то один недовольный родитель обзвонил всех и настроил так, что они теперь с ума сходят. Короче, твой случай нестандартный. Ты хорошо продвинулся с этими ребятами, если не считать Рафферти, а то, что один ученик не выдает результат на-гора, это нормально, но уж больно много жалоб, пришлось позвонить Конне. А она решила, что мы тебя временно приостановим, проведем расследование. Она станет звонить всем родителям, спрашивать, все ли в порядке. Но до тех пор, как она закончит, мы вынуждены тебя попридержать. Мы только что нашли новых репетиторов, передадим твоих ребят им. Не переживай: они обо всем позаботятся.
Такси остановилось у дома Тейеров. Все еще принимая телефон подбородком к плечу, Ной молча расплатился с водителем и вышел из машины. Он стоял под козырьком подъезда дома 701 по Парк-авеню, смотрел на поддерживающие его позолоченные колонны и ничего не видел. Сообщение продолжалось:
…в общем, Ной, постарайся не волноваться. Сейчас ты ничего не можешь сделать. Просто сиди спокойно и получай удовольствие от свободного времени.
Ной захлопнул телефон. Консьержи молча смотрели на него. Ной кивнул, выдавил из себя улыбку, вошел в вестибюль и нажал кнопку лифта.
***
В лифте ему казалось, что он плавает в воздухе, словно рыба в аквариуме. Впустила его Фуэн, он прошмыгнул мимо. Но на середине лестницы остановился. Он был совершенно подавлен, ничто сейчас не имело смысла, кроме нависшей над ним угрозы. Полированные перила расплывались под рукой, девственно чистые стены казались искусственно обесцвеченными, словно выбеленными. Он не помнил, где они с Таскани должны были заниматься. Закончена ли отделка столовой. Да и вообще, с Таскани он сегодня занимается или с Диланом? Дилан в школе; значит, наверное, с Таскани. Наверху. Он поднялся еще на одну ступеньку. Рядом с лестницей была спальня доктора Тейер. Ной увидел ее хрупкую фигурку: кутаясь в зеленый шелк, она вышла из темной спальни и повернула за угол – в ванную. Посеребренная дверь закрылась. Он чувствовал, что стал таким же, как она, – воплощением безжизненности. Ему всегда казалось, что она находится под действием какого-то наркотика, но, возможно, она всего лишь хронически страдала тем же, чем он сейчас, – рефлексией. Возможно, все дело было в чрезмерной активности ее мозга. Каждый разговор с Ноем или членами ее семьи сопровождался хаотичным движением мысли, беспрестанным принятием решений. Всегда оставалось что-то, о чем она не успела побеспокоиться, возникали новые сложное™, требующие немедленного обдумывания, и для ее близких у нее оставалась лишь небольшая часть сознания. Ной подумал о том, каковы ее главные переживания. Или все же могло быть так, что ее вечная озабоченность – результат передозировки валиума. Ва-ли-ум. Славная, должно быть штучка.Ной сидел на лестнице, обняв колени. А он-то думал, что его филдстонские ученики его любят. Но они сами ударились в эту массовую истерию, на какую способны одни лишь привыкшие к соперничеству и сплетням подростки. Если бы только Рафферти доверился ему, вместо того чтобы целый год притворяться, что все нормально, а под конец закатить злобную истерику. Кэмерон могла присоединиться к всеобщему сумасшествию только ради того, чтобы насладиться драматизмом происходящего, чтобы хоть в чем-то посостязаться с сумасшедшими Тейерами – Ною вообще не следовало с ней о них говорить. Что до Элизы, она, вероятно, послушав, как те двое обсуждают на большой перемене, что Ной, похоже, что-то не то делает, не захотела одна заниматься с никудышным репетитором. И все они позвонили в агентство: теперь его уволят. Он ничего не может с этим поделать.
Дверь комнаты Таскани отворилась. Ной вздрогнул, захотел подняться, но не смог. Одетая во флюоресцирующую маечку и пижамные штаны, с наушниками на голове, она, пританцовывая, прошла по коридору, миновала балкон как раз над тем местом, где, ссутулившись, сидел Ной, и скрылась в своей собственной ванной. Его она не заметила, и он снова остался один на лестнице.
Надо подняться. Надо идти заниматься с Таскани. Она в ванной, у него есть время, чтобы приготовиться. Он прислонился головой к поддерживающей перила псевдогреческой колонне. Он не может просить денег у матери, у нее их нет. Так же как у Геры или Олены. Хотя ему уже не нужно было оплачивать учебу брата, он еще не выплатил все долги за его консультирование – на счете у него не было почти ни гроша. Ему придется позвонить в банк, чтобы они увеличили срок выплаты его кредита. Он подумал о том, как долго агентство собирается держать его в неведении. Но он знал, что это уже не важно. Если возникла видимость того, что он не справляется со своими обязанностями, иного исхода быть не может. Его уже уволили. Его учеников отдадут другим репетиторам, назад он их не получит. А новых ему, памятуя о том, сколько было на него жалоб, будут давать неохотно. Ему повезет, если в следующем году он получит хотя бы одного.
Из ванной вышла Таскани. Она шла, беззвучно подпевая музыке, один раз повернулась и сексуально подняла руки, словно танцевала на дискотеке. Потом она увидела Ноя.
– Ох, – выдохнула она, спуская наушники на шею, – вы сидите на лестнице!
Ной посмотрел в пространство между спальнями Дилана и Таскани. Теперь у него остались только эти ребята, они его единственная работа; так надо думать об этом. Он поднялся на ноги.
– Да, – сказал он, – я слышал, как ты прошла в ванную, и подумал, что лучше подожду здесь, пока ты выйдешь.
– Ох! – смутилась Таскани. Она махнула в сторону ванной: – Ну вот, я вышла.
– Здорово! – заставил себя сказать Ной и кое-как поднялся по лестнице. – Ну что, как перевод? – бодренько спросил он.
– Нормально. – Они прошли в комнату и сели каждый на свое место. – Все хорошо, Ной?
– Да, а что?
– Да ничего, просто вы какой-то нервный.
Не хватало еще, чтобы и Таскани перестала ему доверять. Он не должен этого допустить.
– Нет, все в порядке. Слишком мало кофе. Или, может, слишком много. – Он засмеялся.
– Ну ладно, – с сомнением произнесла она.
Она не закончила перевод. Ной дал ей на это час.
Он сидел на кровати, уставившись в книгу и служа словарем всякий раз, как Таскани обращалась к нему за помощью, что случалось примерно каждые десять секунд. Час пассивной деятельности дал Ною возможность прийти в себя. В голове у него созрело решение.
– Послушай, а когда твой отец устраивает прием ? – спросил он.
– В следующий вторник. Мама хотела, чтобы это была суббота, но я сказала: «Мама, все же уедут в Хэмптон», – и мы перенесли на вторник, потому что в другие дни папы все равно не будет. Кстати, вы обязательно должны прийти. Наденьте ту рубашку, которую я вам подарила.
Мистер Тейер. 150 тысяч в год. Ной не мог думать ни о чем другом, кроме мистера Тейера. Без всякой особенной цели он расспросил ее об отце: что он любит, какую одежду носит, куда ездит, чем интересуется. Таскани знала не много. Она смутно припомнила, что он учился в Принстоне, но, призналась она, может быть, она просто путает его с Ноем. Она знала, что какое-то время он работал в сфере развлечений и что у него была степень по юриспруденции. Еще у него, может быть, были зеленые глаза. Этим все ограничивалось – больше Таскани ничего припомнить не могла.
Между Таскани и Диланом у Ноя был час свободного времени, и он провел пятьдесят пять минут, прохаживаясь по Мэдисон-авеню и собираясь с духом; еще пять ушло на то, чтобы оставить мистеру Тейеру длинное послание, заканчивавшееся словами: «Ну вот и все. Надеюсь, вы все еще заинтересованы».
Сегодня Дилан был в лучшем расположении духа: занимался пассивно, но открытого сопротивления не выказывал. Пока Ной разъяснял важнейшие математические формулы, он увлеченно обменивался с кем-то электронными посланиями, а когда Ной предложил выключить компьютер, безучастно поднял глаза и тут же снова устремил взгляд в экран. Ной знал, что ему либо придется удовлетвориться таким половинчатым участием в учебном процессе, либо остаться вовсе без него. И он продолжил разъяснять формулы. Когда он спросил Дилана, что же он усвоил, все сегодняшние достижения свелись к двум магическим постулатам «рг2» и «а2 + b2 = с2», и ни к чему больше.
В лифте, включив телефон, Ной обнаружил послание от секретарши мистера Тейера. Сможет ли Ной подъехать в шесть часов в четверг? Помня, что шесть часов в четверг были прежде временем Кэмерон, Ной послал подтверждение, что он непременно будет в назначенный час.
На крыльце Ной остановился: было четыре часа, у него есть перспективное предложение сотрудничества, и ему некуда торопиться. Вот странность: он вот-вот потеряет работу и тем не менее несказанно рад тому, что у него освободятся вечера. Он точно знал, с кем хотел бы сейчас встретиться. Горя нетерпением, он набрал номер; трубку взяла Гера.
– Ной, здравствуй! А я только что говорила Олене, что мы с тобой совсем не видеть друг друга. Мне очень жаль, что не видеть тебя, разве только когда готовить утренний кофе для учебы!
– Мы скоро станем чаще видеться, не волнуйтесь. А Олена там?
В трубке послышался легкий треск: подошла Олена. Она что-то сердито сказала матери по-албански, выдохнула в трубку, мгновение помолчала, собираясь с мыслями, и сказала:
– Привет. Мы говорим по телефону. Это необыкновенно для нас, не правда ли?
– Правда. – Он отошел на тротуар и застенчиво опустил глаза. Губы сами собой расплывались в счастливой улыбке. «Необыкновенно» – ну какая же она все-таки славная! – Как домашняя работа?
– Я решила разложить свои задачки на углу и продать. Ты найдешь меня рядом с милой старушкой из Доминиканы, которая продает манго.
– Что, не вполне удачно?
– Мне не удается показать себя такой умной, какой я должна быть.
– Хочешь, попьем кофе? И наложим мораторий на все разговоры про СЭТ.
Я не поняла слово, которое ты сказал. Но Кофе – это здорово. Et en plus, comme qa je peux enchapper a ma mere 32. Скажи, куда мне подъехать?
Они встретились в переполненной кофейне Ист-Виллиджа. Для Олены это был первый в Америке кофе не в кофейне «Старбакс».
– Честно говоря, – сказала она, когда они сели, – я не знала, что есть еще другие.
Ной надорвал пакетик с сахаром и улыбнулся.
– Мне здесь нравится, – объявила Олена, – хотя они и подают капуччино в картонках.
– А в Албании как подают кофе?
– Как подают кофе в Албании? Тебе что, правда интересно? Никакой интересной информации из моего ответа ты не почерпнешь. Спроси что-нибудь другое.