Страница:
отцом погнали табун, а за нами ехала сестра, которой поручено было
присматривать за вьючными лошадьми и травуа.
Мы покинули лагерь. Я смотрел на равнины и холмы, на долину реки,
поросшую лесом, где, быть может, скрывались враги, и казалось мне, что
я навеки расстаюсь с друзьями и родными.
Все утро и добрую половину дня ехали мы рысцой. Там, где река
делала повороты, мы поднимались из речной долины на плоскогорье, чтобы
сократить расстояние. За всю дорогу отец мой не проронил ни слова.
Быть может, он сожалел о том, что в пылу гнева дал клятву покинуть
родное племя. Лицо его было печально.
После полудня мы чаще и чаще натыкались на следы дичи. Путь нам
перерезали тропы, проложенные лосями, оленями, бизонами. В лесу мы
видели много оленей и лосей, и наконец вдали показалось стадо бизонов,
спускавшихся по склону равнины к реке. Отец приказал нам остановиться,
а сам поехал дальше и скрылся за деревьями. Мы втроем молча ждали
сигнала, нам было не до разговоров.
Бизоны гуськом пересекли долину и вошли в лес, окаймлявший реку.
Нас они не заметили, так как мы притаились в кустарнике. Мы не
спускали глаз с тропы, по которой только что прошли бизоны, и думали,
что вскоре помчатся они назад, когда отец мой их спугнет. Но, как
узнали мы впоследствии, отец проехал дальше чем следовало и миновал
лесную тропу, ведущую к реке. Заметив свою ошибку, он повернул назад и
поскакал к бизонам, когда животные уже спускались к реке и,
выстроившись в ряд, утоляли жажду. Крутой обрыв на противоположном
берегу помешал им переправиться через реку, поэтому они бросились
назад, в лес, и помчались прямо к зарослям, где притаились мы трое.
Было их около двухсот голов. Стук копыт, треск валежника и
ломающихся веток предупредил нас об их приближении.
- Выезжайте из зарослей! Торопитесь! За мной! - крикнул я матери
и сестре, но топот заглушал мои слова, хотя я кричал во все горло.
Не знаю я на свете ничего страшнее разлива реки, внезапно
сломавшей зимний ледяной покров, и бега бизоньего стада, катящегося
лавиной.
Не успел я предостеречь мать и сестру, как стадо уже налетело на
нас и понеслось дальше, увлекая за собой наш табун, вьючных лошадей и
нас самих: лошади наши, обезумев от ужаса, становились на дыбы, и нам
великого труда стоило удержаться в седле.
Справа и слева напирали на мою лошадь два огромных бизона с
острыми рогами, сзади, сливаясь в сплошную массу, мелькали косматые
головы, впереди бежали вожаки стада, которое, налетев на нас,
расступилось, а затем снова сомкнулось, охватив нас тесным кольцом.
Всегда попадаются в стаде бизоны, которые бегут быстрее любой
лошади. И, как всем известно, самая быстрая лошадь не может долго
следовать за стадом и начинает отставать раньше, чем охотник успеет
сделать двадцать выстрелов. А у бизонов дыхание прекрасное и мускулы
крепкие, вот почему могут они бежать, не останавливаясь, в течение
целого дня.
Посмотрев направо, я увидел мою мать; шесть или восемь бизонов
отделяли ее от меня. Слева, впереди мчалась сестра, обеими руками
уцепившись за гриву лошади, между нами темнели только две косматые
коричневые спины. Несколько лошадей скакали бок о бок с бизонами, но
почти весь наш табун опередил стадо и теперь находился в безопасности,
рассыпавшись по склону холма.
Моя мать ехала на большой сильной лошади, послушной и выносливой,
и за нее я не боялся, но сестре угрожала серьезная опасность. Ее
трехгодовалый жеребец был еще плохо объезжен, и я видел, что сестра не
может с ним справиться, так как оборвался ремешок, служивший уздечкой.
Мы должны были вырваться из стада, и как только открывалось свободное
местечко между косматыми телами, направлять туда лошадей. Но без
уздечки этого нельзя было сделать. "Нитаки погибнет, если я ее не
спасу", - мелькнуло у меня в голове. Припомнились мне слова моего
дяди: "Кончилось твое детство... Обещай мне быть мужчиной... защищать
мать и сестру".
Да, я должен был спасти сестру. Но как подъехать к ней? Нас
разделяли бизоны... И вдруг я вспомнил: за спиной у меня висит лук,
полученный от дяди. Как я мог забыть о нем?
Быстро вытащив лук из чехла, я с великим трудом натянул тетиву.
Дядя отдал мне свой лук - лук взрослого охотника, и мне, мальчику,
пришлось напрячь все силы, чтобы согнуть его. Потом достал я стрелу из
колчана, приладил ее к тетиве и выстрелил. З-з-з... - и стрела
вонзилась в спину бизона. Должно быть, она задела сердце. Огромное
животное сделало еще два прыжка и упало, а я, повернув лошадь, занял
освободившееся место и выстрелил во второго бизона, отделявшего меня
от сестры. Первая стрела легко его ранила, но вторая сделала свое
дело: бизон остановился как вкопанный, а стадо, напиравшее на него
сзади, разделилось на два потока.
Между тем лошадь сестры начала брыкаться. Почувствовав, что
подпруга лопнула и седло сползает, Нитаки взвизгнула и в первый раз
оглянулась, словно призывая меня на помощь. Еще один прыжок лошади - и
сестра, разжав руки, выпустила гриву и высоко подпрыгнула вместе с
седлом. У меня замерло сердце: я понимал, что ей грозит неминуемая
гибель, если она слетит с лошади.
Несколько шагов отделяло меня от нее. Я ударил свою лошадь луком,
и в два прыжка она покрыла это расстояние. Вытянув руки, я обхватил
сестру за талию как раз в ту минуту, когда лошадь ее поднялась на
дыбы. С трудом притянул я ее к себе и положил поперек седла, так что
ноги ее свешивались в одну сторону, а голова - в другую. У меня не
хватило сил приподнять ее и усадить.
Снова сомкнулись вокруг меня бизоны, и я заметил, что лошадь моя,
которой пришлось теперь везти двух седоков, выбивается из сил. Если бы
она споткнулась и упала или остановилась, мы погибли бы под копытами
бизонов. Все сильнее и сильнее хлестал я лошадь, но почти не надеялся
на спасение. Казалось мне, что эта лавина косматых тел влечет нас к
смерти.
И вдруг положение резко изменилось. Не знаю, что побудило
вожака-бизона круто повернуть налево - туда, где между берегом реки и
склоном равнины росли старые тополя. Стадо ворвалось в рощу, а я,
подъехав к первому толстому дереву, остановил взмыленную, дрожащую
лошадь. Справа и слева от меня промчались, стуча копытами, бизоны.
Матери моей нигде не было видно: должно быть, она отстала от
стада. Я выехал из-за дерева и посмотрел назад. О, как обрадовался я,
когда увидел ее вдали! Она ехала вместе с отцом. Я дрожал всем телом,
у меня кружилась голова. Нитаки соскользнула с седла и, измученная,
опустилась на землю.
Моя мать бросилась к ней и крепко обняла.
- Не верится, что все мы целы и невредимы! - говорила она. -
Храбрый мальчик, ты спас сестру! Я все видела. Не знаю, как я
выбралась из стада. Я так испугалась, что перестала править лошадью,
она сама вырвалась на свободу.
- Вы спаслись от великой опасности, и сегодня же я принесу жертву
Солнцу, - весело сказал отец. - А там, у реки, я убил жирную самку.
Пойдем отыщем вьючных лошадей, раскинем вигвам, поедим и отдохнем. А
потом мы с тобой, сынок, пригоним табун. Несколько лошадей умчались со
стадом, но скоро они от него отстанут.
К вечеру работа была сделана. Когда стемнело, мы собрались у
костра, пылавшего в вигваме, и забыли на время все наши невзгоды. Я
был горд и счастлив: в тот день я не только спас сестру от страшной
смерти, но и впервые убил бизона. Был я неплохим стрелком, так как
часто охотился на кроликов и тетеревов, но согнуть лук сильного воина
и тремя стрелами убить двух больших бизонов - это подвиг для мальчика,
который видел только четырнадцать зим.
Отец осмотрел мой лук и подивился, как удалось мне его согнуть.
- Должно быть, волнение придало тебе сил, - сказал он. - А ну-ка,
попытайся, согни его сейчас.
Я попытался, но не мог согнуть. Тогда отец взял лук и слегка
обстругал его.
Очень хотелось нам знать, куда мы держим путь, но ни мать ни мы с
сестрой не осмеливались приставать к отцу. Наконец, он сам открыл нам
свои планы.
- Ну, вот мы и распрощались со старшинами племени пикуни и с
Ловцами, - начал он. - Теперь мы можем делать все, что нам вздумается.
Сначала хотел я перевалить через Спинной Хребет Мира и поселиться с
племенем плоскоголовых, но не по душе мне их страна: там много лесов,
а бизоны в лесах не живут. Нет, мы пойдем в страну большебрюхих и с
ними будем жить. Нам они почти братья, а вождь их, Короткий Лук, -
близкий мой друг. Если посчастливится нам, мы отыщем их лагерь дней
через пять-шесть. Думаю, они расположились где-нибудь у подножья гор
Медвежья Лапа.
Так как к родному нашему племени мы уже не могли вернуться, то
план отца показался мне неплохим. Болышебрюхие в сущности входят в
состав племени арапахо, но зим пятьдесят назад шесть-семь кланов
откололись от племени. Причиной послужила ссора, происшедшая из-за
белой самки, убитой во время охоты на бизонов: несколько человек
заявляли свои права на белого бизона. С тех пор большебрюхие всегда
были нашими союзниками и пользовались нашим покровительством, как
говорите вы, белые. Но в покровительстве они вряд ли нуждались, так
как были смелыми воинами. Мы им позволяли охотиться на наших равнинах,
и часто раскидывали они лагерь поблизости от нас. Многие большебрюхие
хорошо говорили на нашем языке, но ни один черноногий не мог овладеть
их языком. Как ни старался я, но никогда не удавалось мне правильно
произнести хотя бы одно слово на языке большебрюхих.
Мы должны были тронуться в путь не раньше полудня, так как мать
настояла на том, чтобы запастись сушеным мясом. С утра принялась она
за работу и с помощью Нитаки стала разрезать на тонкие полосы мясо
убитых нами бизонов. Женщины работали, а мы с отцом сидели на склоне
равнины, откуда видны были окрестности. Не хотелось нам быть
застигнутыми врасплох каким-нибудь военным отрядом.
Зорко смотрели мы по сторонам, но ничто не указывало на близость
врагов. Бизоны и антилопы гуськом спускались на водопой к реке или
мирно паслись на равнине. Спокойно щипали они свежую зеленую траву; мы
знали, что стоит им почуять приближение людей, немедленно обратятся
они в бегство. Все утро мы сидели на склоне у реки и ждали сигнала
матери, чтобы привести лошадей.
Наконец мы увидели, что она размахивает одеялом. Мы вскочили, и
как раз в эту минуту показались два всадника, скакавшие по той самой
тропе, по которой ехали мы накануне.
- Ха! Двое из племени пикуни! - воскликнул отец и больше не
прибавил ни слова.
Он не ошибся: подойдя к нашему вигваму, мы увидели Белого Волка и
Глаза Лисицы. Они снова приехали, надеясь убедить отца вернуться в
лагерь. Долго они говорили, настаивая на том, чтобы мы вместе с ними
отправились в обратный путь.
Отец терпеливо их выслушал, а когда они умолкли, сказал:
- Братья, тяжело мне расставаться с вами, но после того что
случилось, я не могу вернуться. Но не навсегда мы вас покидаем: жить
мы будем с большебрюхими, а это племя часто встречается с пикуни.
Когда мы раскинем лагерь по соседству с вами, вы можете навещать меня,
но никогда я не войду в лагерь пикуни. Я все сказал. Пора нам
трогаться в путь, здесь дороги наши расходятся. Ступайте своей
дорогой, и пусть Солнце защитит вас от всех опасностей.
Снова попрощались мы с ними и поехали на восток, вниз по речной
долине. День был теплый, солнце ярко светило, согревая нас после
долгой холодной зимы. К вечеру мы расположились на отдых. По словам
отца, мы должны были на следующий день спуститься к реке Марии
неподалеку от того места, где эта река впадает в Миссури.
Раскинули вигвам, и мать поджарила для нас мясо. Шесть-семь
лошадей мы привязали к колышкам, других стреножили. Затем вместе с
отцом я поднялся на невысокий холм, чтобы при свете заходящего солнца
осмотреть окрестности. На равнинах мирно паслись стада.
- Ха! Врагов по близости нет. Славный денек! - сказал отец,
усаживаясь подле меня и доставая из сумки табак и трубку.
Сидели мы на склоне холма, возвышавшегося над крупным поворотом
реки. Внизу, у наших ног, тянулась зеленая долина, у самой воды
темнела узкая полоса леса, спускавшегося к низовьям реки. Вдруг я
увидел, что из леса, за поворотом реки, выбежало стадо бизонов и
помчалось к равнине. Я толкнул локтем отца и молча указал ему на
стадо.
- Ха! Это мне не нравится, - пробормотал он и спрятал в сумку
табак и трубку, которую так и не успел набить.
Бизоны поднялись по склону на равнину. Больше мы не обращали на
них внимания и не спускали глаз с темной полосы леса откуда они
выбежали. Вскоре показались на опушке три оленя и понеслись к низовьям
реки.
- Черная Выдра, нам грозит беда, - сказал мне отец. - Люди -
должно быть, военный отряд - вошли в лес. Направляются они к верховьям
реки.
Не успел он договорить, как на лужайку вышло человек тридцать.
Да, это был военный отряд, и путь он держал в ту сторону, где мы
раскинули лагерь. Как только воины пересекли лужайку и скрылись в
лесу, мы вскочили и стремглав побежали вниз по склону, к нашему
вигваму.
- Если они выслали разведчиков, мы погибли, - простонал отец.
Я это знал. Пробираясь по лесу, разведчики, конечно, заметили бы
наш вигвам, раскинутый на опушке. Как боялись мы, что они нападут на
мою мать и сестру раньше, чем успеем мы до них добежать!
Холм, на склоне которого мы сидели, служил как бы прикрытием для
нашего вигвама, раскинутого у подножия его, и заслонял его от той
части речной долины, где находился военный отряд. Когда мы сбегали по
склону, враги не могли нас заметить, даже если бы они вышли на опушку
леса. Пересекая долину, мы увидели наш табун и погнали его к вигваму.
Издали отец стал кричать:
- Скорей! Помогите поймать верховых и вьючных лошадей!
Приближается военный отряд.
Но мать и сестра уже почуяли опасность, увидев, как мы гоним
табун.
Захватив с собой веревки, они бросились нам навстречу, и мы
начали седлать лошадей. Отец вкратце рассказал о появлении военного
отряда в долине реки.
- Не пугайтесь, - добавил он. - Если они не выслали вперед
разведчиков, мы успеем уложить все вещи и ускакать. Складывайте
вигвам, а я отправлюсь на разведку.
С этими словами он повесил через плечо лук и колчан, взял ружье и
ускакал.
Быстро разобрали мы наш вигвам. Я выдернул колышки, которыми были
прикреплены к земле края шкур, служивших стенами вигвама, мать
свернула шкуры и вытащила шесты - шестнадцать шестов, являвшихся
остовом палатки. Эти шесты она привязала к двум лошадям, а сестра
уложила в парфлеши1 съестные припасы и те немногие вещи, какие взяли
мы с собой в дорогу. Когда был завязан последний вьюк, мы вскочили на
коней.
1 Индейские кожаные мешки, имеющие форму конверта; обычно эти
мешки раскрашены и вышиты узором.-Прим. перед.
Должно быть военный отряд не выслал вперед разведчиков, или же
они находились на другом берегу реки и нас не видели.
Вернулся отец, ездивший на разведку.
- Нам нечего бояться, - сказал он. - Враги пешие, нас не догонят.
Жена и ты, Нитаки, пересеките долину реки и поднимитесь по склону на
равнину. Поезжайте рысью. Мы последуем за вами и будем гнать табун.
Как только стемнеет, мы повернем на восток, снова спустимся в долину и
раскинем лагерь.
Солнце уже зашло. Когда мы выехали на равнину, сгустились
сумерки. Отец часто оглядывался, но врагов не было видно. Мы стали
подниматься на вершину холма, и отец с тревогой сказал мне:
- Боюсь, как бы нам не попасть в западню. Быть может, отряд с
противоположной стороны поднялся на холм, вместо того чтобы
подвигаться к верховьям реки. Кто знает, не поджидают ли они нас там,
на вершине? Сынок, ты один справишься с табуном, а я поеду впереди.
Подъем был крутой, и лошади шли шагом. Отец хлестнул свою большую
сильную лошадь и обогнал мать, ехавшую впереди.
Вдруг на вершине холма показались - словно из-под земли выросли -
враги. Они выстроились в ряд и стали стрелять в нас из луков и четырех
ружей. Дикие их вопли сливались с оглушительными выстрелами.
Одна из вьючных лошадей заржала протяжно и упала. Как ни был я
испуган, однако заметил, что это была та самая лошадь, которая тащила
на себе боевое снаряжение отца и священную его трубку. Я забыл
сказать, что отец мой владел священным талисманом - Трубкой Грома.
Убита была вьючная лошадь, а через секунду неприятели ранили мою
сестру: стрела вонзилась ей в левую руку чуть-чуть повыше локтя.
Нитаки пронзительно взвизгнула, а мать закричала:
- Они ранили мою дочь! Она умирает! Убейте и меня!
- Тише! - прикрикнул на нее отец. - Она жива! Поверните лошадей и
спуститесь в долину.
Он поднял ружье и выстрелил в воинов, бежавших нам навстречу.
Наш табун уже обратился в бегство. Галопом поскакали мы вслед за
ним, подгоняя испуганных вьючных лошадей. В воздухе свистели стрелы.
Воины нас преследовали и пытались набросить лассо на лошадей. По
странной случайности им не удалось поймать ни одной лошади, а когда
они подняли лассо, мы уже спустились с холма и оставили их далеко
позади.
По приказу отца мы пересекли речную долину, переправились через
реку на другой берег и въехали на равнину. Здесь мать упросила нас
остановиться. Осмотрев раненую руку Нитаки, она ловко вытащила стрелу
из раны, которую перевязала мягким куском кожи. Кость оказалась
незадетой. Несмотря на сильную боль, Нитаки ни разу не вскрикнула.
Зато мать заливалась слезами и говорила отцу:
- О муж мой, видишь, до чего довело нас твое упрямство, твоя
вспыльчивость! И это только начало! А знаешь ли ты, что Трубка Грома и
все твои талисманы достались врагам?
- Знаю, - хмуро отозвался отец.
Мы видели, как он был расстроен. Он очень дорожил священной
трубкой и считал, что без помощи этого талисмана молитвы его не могут
дойти до Солнца и других наших богов.
- Я должен найти трубку! Во что бы то ни стало, я должен ее
найти! - воскликнул отец, когда мы снова вскочили на коней и поехали
дальше.
- Никогда ты ее не найдешь, - сказала мать.
- Нет, найду, и она снова будет у меня! - с непоколебимой
уверенностью заявил отец. - На нас напал военный отряд ассинибуанов.
Конечно, они задумали совершить набег на племя пикуни. Если твой народ
с ними не повстречается, они к концу месяца вернутся в свой лагерь.
Туда-то и отправлюсь я искать свою трубку, а ты с детьми останешься у
большебрюхих.
Мать ничего на это не ответила. Я же подумал, что отец рассуждает
неразумно: легко проникнуть ночью в неприятельский лагерь и увести
лошадей, но отыскивать среди нескольких сот вигвамов тот, в котором
хранится трубка, а затем завладеть ею, казалось мне несбыточной
мечтой.
- Муж мой, - снова заговорила мать, - тебе представляется случай
вернуть трубку и в то же время загладить свою ошибку. Поедем домой и
предупредим наше племя о приближении военного отряда. Стоит тебе
кликнуть клич - и все наши воины за тобой последуют. С их помощью ты
разобьешь неприятельский отряд и завладеешь трубкой.
- Если хочешь, называй пикуни своими соплеменниками, но для меня
они чужие, - ответил отец. - Пусть ассинибуаны проникнут ночью в их
лагерь и уведут всех лошадей. Какое мне до них дело?
Как горько было нам слушать эти слова!
Добрую половину ночи ехали мы по равнине, держа путь на восток.
Затем мы повернули на юго-восток и наконец спустились к реке. В
большой тополевой роще сделали мы привал, сняли с лошадей поклажу и
улеглись спать.
Утром, как только забрезжит свет, мы натощак тронулись в путь и
ехали, не останавливаясь, до полудня. Когда солнце высоко поднялось на
небе, мы расположились на отдых и утолили голод.
К вечеру мы увидели место слияния рек Титона и Марии и,
переправившись через оба потока, поехали берегом Миссури. Вдруг
услышали мы стук топора, доносившийся из рощи тополей. Мы остановили
лошадей и увидели, как задрожала верхушка одного из деревьев и высокий
тополь с треском рухнул на землю.
- Ха! - воскликнул отец. - Там работают белые. Ни один индеец не
станет рубить большое зеленое дерево.
Смело поехали мы к роще и на лужайке у реки увидели белых людей,
строивших большой бревенчатый дом. Тут же на земле стояли ящики,
бочки, лежали мешки с товарами, а к берегу причалены были три большие
лодки, в которых белые привезли свои товары.
Остановив лошадей, мы с любопытством рассматривали странный
лагерь. Один из белых выступил вперед и знаком предложил нам подъехать
ближе. Когда мы подъехали к лужайке, он подошел к отцу, пожал ему руку
и, продолжая объясняться знаками, пригласил в свой вигвам.
Я не спускал с него глаз. Был он стройный, невысокий,
длинноволосый, но на лице у него, как и у нас, волос не было. На его
длинной синей куртке ярко блестели большие пуговицы. Обут он был в
мокасины. Отец увидел эти мокасины, разглядел на них узоры из игл
дикобраза, весело улыбаясь, спрыгнул с лошади и сказал нам:
- Я уверен, что это тот самый человек, о котором мы столько
слыхали. Он ведет торговлю с племенем Земляные Дома. И знаком он
спросил его, верно ли это.
- Да, я тот, о ком ты слышал, - ответил ему белый, по-прежнему
объясняясь знаками. - Добро пожаловать в мой вигвам.
Мы последовали за ним в рощу и увидели большой красивый вигвам.
Навстречу нам вышла молодая женщина; весело улыбаясь, она знаком
пригласила нас войти; ее вигвам - наш вигвам, сказала она.
Нужно ли говорить тебе, сын мой, кто были эти люди? Да, так
встретился я впервые с Ки-па и Са-куи-а-ки, отцом и матерью Вороньего
Колчана, близкого твоего друга. Умер Ки-па, а Са-куи-а-ки... вот сидит
она подле тебя, сын мой, голова у нее седая, а лицо изборождено
морщинами. Давно миновали счастливые дни нашей юности. О Са-куи-а-ки,
друг мой, хотел бы я вернуть эти дни!1
1 Ки-па и Са-куи-а-ки (Женщина-Земля) - индейские имена капитана
Джемса Киппа и жены его, индианки из племени мандан; сын их, Джозеф
Кипп, был близким моим другом. Капитан Кипп служил агентом в
Американской меховой торговой компании. Черная Выдра впервые встретил
его летом 1833 года, когда Кипп строил форт Макензи при устье реки
Марии. Следовательно, Черная Выдра - позднее Вождь Вигвамный Шест -
родился в 1819 году. Жена капитана Киппа была одной из самых
великодушных и благородных женщин, каких я когда-либо знал, и
относился я к ней как к матери. Сын их, Джозеф Кипп, или Вороний
Колчан (Мас-твуя-о-па-чис), как называли его черноногие, унаследовал
лучшие качества своих родителей. Умер он 12 декабря 1913 года, за
несколько дней до того, как написаны были эти строки. Вся Монтана
оплакивала его смерть. Да, из друзей моих, с которыми в былые дни
охотился я на бизонов, мало кто остался в живых. - Прим, авт.
Мы вошли в вигвам, и нас угостили мясом бизона и кушаньями белых
людей. Подали нам вареных бобов, я их ел в первый раз в жизни, и они
нам очень понравились. Поев, мы раскинули наш собственный вигвам и
вышли на лужайку посмотреть, как работают белые люди.
В форте Красных Курток я бывал раза два, но с Длинными Ножами2
повстречался впервые. Однако многие из нашего племени вели с ними
торговлю в их форте при устье реки Иеллоустон, где находилась деревня
индейцев племени Земляные Дома, которых вы, белые, называете
манданами. Там-то и увидели они Ки-па и Са-куи-а-ки. Ки-па понравился
им больше, чем все остальные Длинные Ножи. Часто рассказывали они о
его щедрости и о тех подарках, какие от него получили. Один белый
художник, живший в форте, нарисовал Горб Бизона и Орлиные Ребра, двух
индейцев из родственного нам племени северных черноногих, и люди,
видевшие эти рисунки, говорили, что нарисованные индейцы точь-в-точь
похожи на живых.
2 Красные Куртки - агенты Английской компании Гудзонова залива, а
Длинными Ножами индейцы называли служащих Американской меховой
торговой компании. - Прим. перев,
Сын мой, эти первые Длинные Ножи, пришедшие в нашу страну, были
людьми опрятными. Они заботились о своей наружности. На лицах их волос
не было, а волосы на голове они гладко причесывали. Начальник их
всегда носил синюю куртку с блестящими пуговицами. И с нами они были
вежливы. Нимало не походили они на тех жестоких белых людей, которые
наводняют теперь нашу страну. Эти люди, грубые, грязные, бородатые,
притесняют нас, а нам, индейцам, противно смотреть на их лица,
заросшие волосами.
На следующий день после нашего приезда Длинные Ножи достроили
одну из комнат форта и перенесли туда все свои товары, которые
привезли по реке из большого форта на реке Иеллоустон. Долго-долго
смотрели мы на красивые и полезные вещи, разложенные на полках: были
тут одеяла, пояса из красной и синей материи, бусы, браслеты, серьги,
краски, иголки, шила, ножи, ружья и пистолеты, котелки, тарелки и
чашки из какого-то твердого металла, западни для бобров и седла.
Мой отец глаз не мог отвести от этих седел. Были они сделаны из
черной блестящей кожи, на луке блестели медные головки гвоздей.
Красивые были седла и очень удобные.
- Сколько стоит одно седло? - обратился мой отец к Ки-па.
- Двадцать шкурок, - последовал ответ.
Разумеется, Ки-па имел в виду шкурки бобров.
- Шкурок у меня нет, - сказал отец, - но я привез четыре капкана,
которые купил на севере, в форте Красных Курток. Я поймаю двадцать
бобров и куплю седло.
Ки-па протянул ему две западни.
- Я их дарю тебе, - сказал он. - Теперь у тебя есть шесть
капканов, и скоро ты раздобудешь двадцать шкурок.
У берегов Большой реки1 и реки Марии много было плотин и мазанок,
построенных бобрами. Мы с отцом расставили западни, а на следующее
присматривать за вьючными лошадьми и травуа.
Мы покинули лагерь. Я смотрел на равнины и холмы, на долину реки,
поросшую лесом, где, быть может, скрывались враги, и казалось мне, что
я навеки расстаюсь с друзьями и родными.
Все утро и добрую половину дня ехали мы рысцой. Там, где река
делала повороты, мы поднимались из речной долины на плоскогорье, чтобы
сократить расстояние. За всю дорогу отец мой не проронил ни слова.
Быть может, он сожалел о том, что в пылу гнева дал клятву покинуть
родное племя. Лицо его было печально.
После полудня мы чаще и чаще натыкались на следы дичи. Путь нам
перерезали тропы, проложенные лосями, оленями, бизонами. В лесу мы
видели много оленей и лосей, и наконец вдали показалось стадо бизонов,
спускавшихся по склону равнины к реке. Отец приказал нам остановиться,
а сам поехал дальше и скрылся за деревьями. Мы втроем молча ждали
сигнала, нам было не до разговоров.
Бизоны гуськом пересекли долину и вошли в лес, окаймлявший реку.
Нас они не заметили, так как мы притаились в кустарнике. Мы не
спускали глаз с тропы, по которой только что прошли бизоны, и думали,
что вскоре помчатся они назад, когда отец мой их спугнет. Но, как
узнали мы впоследствии, отец проехал дальше чем следовало и миновал
лесную тропу, ведущую к реке. Заметив свою ошибку, он повернул назад и
поскакал к бизонам, когда животные уже спускались к реке и,
выстроившись в ряд, утоляли жажду. Крутой обрыв на противоположном
берегу помешал им переправиться через реку, поэтому они бросились
назад, в лес, и помчались прямо к зарослям, где притаились мы трое.
Было их около двухсот голов. Стук копыт, треск валежника и
ломающихся веток предупредил нас об их приближении.
- Выезжайте из зарослей! Торопитесь! За мной! - крикнул я матери
и сестре, но топот заглушал мои слова, хотя я кричал во все горло.
Не знаю я на свете ничего страшнее разлива реки, внезапно
сломавшей зимний ледяной покров, и бега бизоньего стада, катящегося
лавиной.
Не успел я предостеречь мать и сестру, как стадо уже налетело на
нас и понеслось дальше, увлекая за собой наш табун, вьючных лошадей и
нас самих: лошади наши, обезумев от ужаса, становились на дыбы, и нам
великого труда стоило удержаться в седле.
Справа и слева напирали на мою лошадь два огромных бизона с
острыми рогами, сзади, сливаясь в сплошную массу, мелькали косматые
головы, впереди бежали вожаки стада, которое, налетев на нас,
расступилось, а затем снова сомкнулось, охватив нас тесным кольцом.
Всегда попадаются в стаде бизоны, которые бегут быстрее любой
лошади. И, как всем известно, самая быстрая лошадь не может долго
следовать за стадом и начинает отставать раньше, чем охотник успеет
сделать двадцать выстрелов. А у бизонов дыхание прекрасное и мускулы
крепкие, вот почему могут они бежать, не останавливаясь, в течение
целого дня.
Посмотрев направо, я увидел мою мать; шесть или восемь бизонов
отделяли ее от меня. Слева, впереди мчалась сестра, обеими руками
уцепившись за гриву лошади, между нами темнели только две косматые
коричневые спины. Несколько лошадей скакали бок о бок с бизонами, но
почти весь наш табун опередил стадо и теперь находился в безопасности,
рассыпавшись по склону холма.
Моя мать ехала на большой сильной лошади, послушной и выносливой,
и за нее я не боялся, но сестре угрожала серьезная опасность. Ее
трехгодовалый жеребец был еще плохо объезжен, и я видел, что сестра не
может с ним справиться, так как оборвался ремешок, служивший уздечкой.
Мы должны были вырваться из стада, и как только открывалось свободное
местечко между косматыми телами, направлять туда лошадей. Но без
уздечки этого нельзя было сделать. "Нитаки погибнет, если я ее не
спасу", - мелькнуло у меня в голове. Припомнились мне слова моего
дяди: "Кончилось твое детство... Обещай мне быть мужчиной... защищать
мать и сестру".
Да, я должен был спасти сестру. Но как подъехать к ней? Нас
разделяли бизоны... И вдруг я вспомнил: за спиной у меня висит лук,
полученный от дяди. Как я мог забыть о нем?
Быстро вытащив лук из чехла, я с великим трудом натянул тетиву.
Дядя отдал мне свой лук - лук взрослого охотника, и мне, мальчику,
пришлось напрячь все силы, чтобы согнуть его. Потом достал я стрелу из
колчана, приладил ее к тетиве и выстрелил. З-з-з... - и стрела
вонзилась в спину бизона. Должно быть, она задела сердце. Огромное
животное сделало еще два прыжка и упало, а я, повернув лошадь, занял
освободившееся место и выстрелил во второго бизона, отделявшего меня
от сестры. Первая стрела легко его ранила, но вторая сделала свое
дело: бизон остановился как вкопанный, а стадо, напиравшее на него
сзади, разделилось на два потока.
Между тем лошадь сестры начала брыкаться. Почувствовав, что
подпруга лопнула и седло сползает, Нитаки взвизгнула и в первый раз
оглянулась, словно призывая меня на помощь. Еще один прыжок лошади - и
сестра, разжав руки, выпустила гриву и высоко подпрыгнула вместе с
седлом. У меня замерло сердце: я понимал, что ей грозит неминуемая
гибель, если она слетит с лошади.
Несколько шагов отделяло меня от нее. Я ударил свою лошадь луком,
и в два прыжка она покрыла это расстояние. Вытянув руки, я обхватил
сестру за талию как раз в ту минуту, когда лошадь ее поднялась на
дыбы. С трудом притянул я ее к себе и положил поперек седла, так что
ноги ее свешивались в одну сторону, а голова - в другую. У меня не
хватило сил приподнять ее и усадить.
Снова сомкнулись вокруг меня бизоны, и я заметил, что лошадь моя,
которой пришлось теперь везти двух седоков, выбивается из сил. Если бы
она споткнулась и упала или остановилась, мы погибли бы под копытами
бизонов. Все сильнее и сильнее хлестал я лошадь, но почти не надеялся
на спасение. Казалось мне, что эта лавина косматых тел влечет нас к
смерти.
И вдруг положение резко изменилось. Не знаю, что побудило
вожака-бизона круто повернуть налево - туда, где между берегом реки и
склоном равнины росли старые тополя. Стадо ворвалось в рощу, а я,
подъехав к первому толстому дереву, остановил взмыленную, дрожащую
лошадь. Справа и слева от меня промчались, стуча копытами, бизоны.
Матери моей нигде не было видно: должно быть, она отстала от
стада. Я выехал из-за дерева и посмотрел назад. О, как обрадовался я,
когда увидел ее вдали! Она ехала вместе с отцом. Я дрожал всем телом,
у меня кружилась голова. Нитаки соскользнула с седла и, измученная,
опустилась на землю.
Моя мать бросилась к ней и крепко обняла.
- Не верится, что все мы целы и невредимы! - говорила она. -
Храбрый мальчик, ты спас сестру! Я все видела. Не знаю, как я
выбралась из стада. Я так испугалась, что перестала править лошадью,
она сама вырвалась на свободу.
- Вы спаслись от великой опасности, и сегодня же я принесу жертву
Солнцу, - весело сказал отец. - А там, у реки, я убил жирную самку.
Пойдем отыщем вьючных лошадей, раскинем вигвам, поедим и отдохнем. А
потом мы с тобой, сынок, пригоним табун. Несколько лошадей умчались со
стадом, но скоро они от него отстанут.
К вечеру работа была сделана. Когда стемнело, мы собрались у
костра, пылавшего в вигваме, и забыли на время все наши невзгоды. Я
был горд и счастлив: в тот день я не только спас сестру от страшной
смерти, но и впервые убил бизона. Был я неплохим стрелком, так как
часто охотился на кроликов и тетеревов, но согнуть лук сильного воина
и тремя стрелами убить двух больших бизонов - это подвиг для мальчика,
который видел только четырнадцать зим.
Отец осмотрел мой лук и подивился, как удалось мне его согнуть.
- Должно быть, волнение придало тебе сил, - сказал он. - А ну-ка,
попытайся, согни его сейчас.
Я попытался, но не мог согнуть. Тогда отец взял лук и слегка
обстругал его.
Очень хотелось нам знать, куда мы держим путь, но ни мать ни мы с
сестрой не осмеливались приставать к отцу. Наконец, он сам открыл нам
свои планы.
- Ну, вот мы и распрощались со старшинами племени пикуни и с
Ловцами, - начал он. - Теперь мы можем делать все, что нам вздумается.
Сначала хотел я перевалить через Спинной Хребет Мира и поселиться с
племенем плоскоголовых, но не по душе мне их страна: там много лесов,
а бизоны в лесах не живут. Нет, мы пойдем в страну большебрюхих и с
ними будем жить. Нам они почти братья, а вождь их, Короткий Лук, -
близкий мой друг. Если посчастливится нам, мы отыщем их лагерь дней
через пять-шесть. Думаю, они расположились где-нибудь у подножья гор
Медвежья Лапа.
Так как к родному нашему племени мы уже не могли вернуться, то
план отца показался мне неплохим. Болышебрюхие в сущности входят в
состав племени арапахо, но зим пятьдесят назад шесть-семь кланов
откололись от племени. Причиной послужила ссора, происшедшая из-за
белой самки, убитой во время охоты на бизонов: несколько человек
заявляли свои права на белого бизона. С тех пор большебрюхие всегда
были нашими союзниками и пользовались нашим покровительством, как
говорите вы, белые. Но в покровительстве они вряд ли нуждались, так
как были смелыми воинами. Мы им позволяли охотиться на наших равнинах,
и часто раскидывали они лагерь поблизости от нас. Многие большебрюхие
хорошо говорили на нашем языке, но ни один черноногий не мог овладеть
их языком. Как ни старался я, но никогда не удавалось мне правильно
произнести хотя бы одно слово на языке большебрюхих.
Мы должны были тронуться в путь не раньше полудня, так как мать
настояла на том, чтобы запастись сушеным мясом. С утра принялась она
за работу и с помощью Нитаки стала разрезать на тонкие полосы мясо
убитых нами бизонов. Женщины работали, а мы с отцом сидели на склоне
равнины, откуда видны были окрестности. Не хотелось нам быть
застигнутыми врасплох каким-нибудь военным отрядом.
Зорко смотрели мы по сторонам, но ничто не указывало на близость
врагов. Бизоны и антилопы гуськом спускались на водопой к реке или
мирно паслись на равнине. Спокойно щипали они свежую зеленую траву; мы
знали, что стоит им почуять приближение людей, немедленно обратятся
они в бегство. Все утро мы сидели на склоне у реки и ждали сигнала
матери, чтобы привести лошадей.
Наконец мы увидели, что она размахивает одеялом. Мы вскочили, и
как раз в эту минуту показались два всадника, скакавшие по той самой
тропе, по которой ехали мы накануне.
- Ха! Двое из племени пикуни! - воскликнул отец и больше не
прибавил ни слова.
Он не ошибся: подойдя к нашему вигваму, мы увидели Белого Волка и
Глаза Лисицы. Они снова приехали, надеясь убедить отца вернуться в
лагерь. Долго они говорили, настаивая на том, чтобы мы вместе с ними
отправились в обратный путь.
Отец терпеливо их выслушал, а когда они умолкли, сказал:
- Братья, тяжело мне расставаться с вами, но после того что
случилось, я не могу вернуться. Но не навсегда мы вас покидаем: жить
мы будем с большебрюхими, а это племя часто встречается с пикуни.
Когда мы раскинем лагерь по соседству с вами, вы можете навещать меня,
но никогда я не войду в лагерь пикуни. Я все сказал. Пора нам
трогаться в путь, здесь дороги наши расходятся. Ступайте своей
дорогой, и пусть Солнце защитит вас от всех опасностей.
Снова попрощались мы с ними и поехали на восток, вниз по речной
долине. День был теплый, солнце ярко светило, согревая нас после
долгой холодной зимы. К вечеру мы расположились на отдых. По словам
отца, мы должны были на следующий день спуститься к реке Марии
неподалеку от того места, где эта река впадает в Миссури.
Раскинули вигвам, и мать поджарила для нас мясо. Шесть-семь
лошадей мы привязали к колышкам, других стреножили. Затем вместе с
отцом я поднялся на невысокий холм, чтобы при свете заходящего солнца
осмотреть окрестности. На равнинах мирно паслись стада.
- Ха! Врагов по близости нет. Славный денек! - сказал отец,
усаживаясь подле меня и доставая из сумки табак и трубку.
Сидели мы на склоне холма, возвышавшегося над крупным поворотом
реки. Внизу, у наших ног, тянулась зеленая долина, у самой воды
темнела узкая полоса леса, спускавшегося к низовьям реки. Вдруг я
увидел, что из леса, за поворотом реки, выбежало стадо бизонов и
помчалось к равнине. Я толкнул локтем отца и молча указал ему на
стадо.
- Ха! Это мне не нравится, - пробормотал он и спрятал в сумку
табак и трубку, которую так и не успел набить.
Бизоны поднялись по склону на равнину. Больше мы не обращали на
них внимания и не спускали глаз с темной полосы леса откуда они
выбежали. Вскоре показались на опушке три оленя и понеслись к низовьям
реки.
- Черная Выдра, нам грозит беда, - сказал мне отец. - Люди -
должно быть, военный отряд - вошли в лес. Направляются они к верховьям
реки.
Не успел он договорить, как на лужайку вышло человек тридцать.
Да, это был военный отряд, и путь он держал в ту сторону, где мы
раскинули лагерь. Как только воины пересекли лужайку и скрылись в
лесу, мы вскочили и стремглав побежали вниз по склону, к нашему
вигваму.
- Если они выслали разведчиков, мы погибли, - простонал отец.
Я это знал. Пробираясь по лесу, разведчики, конечно, заметили бы
наш вигвам, раскинутый на опушке. Как боялись мы, что они нападут на
мою мать и сестру раньше, чем успеем мы до них добежать!
Холм, на склоне которого мы сидели, служил как бы прикрытием для
нашего вигвама, раскинутого у подножия его, и заслонял его от той
части речной долины, где находился военный отряд. Когда мы сбегали по
склону, враги не могли нас заметить, даже если бы они вышли на опушку
леса. Пересекая долину, мы увидели наш табун и погнали его к вигваму.
Издали отец стал кричать:
- Скорей! Помогите поймать верховых и вьючных лошадей!
Приближается военный отряд.
Но мать и сестра уже почуяли опасность, увидев, как мы гоним
табун.
Захватив с собой веревки, они бросились нам навстречу, и мы
начали седлать лошадей. Отец вкратце рассказал о появлении военного
отряда в долине реки.
- Не пугайтесь, - добавил он. - Если они не выслали вперед
разведчиков, мы успеем уложить все вещи и ускакать. Складывайте
вигвам, а я отправлюсь на разведку.
С этими словами он повесил через плечо лук и колчан, взял ружье и
ускакал.
Быстро разобрали мы наш вигвам. Я выдернул колышки, которыми были
прикреплены к земле края шкур, служивших стенами вигвама, мать
свернула шкуры и вытащила шесты - шестнадцать шестов, являвшихся
остовом палатки. Эти шесты она привязала к двум лошадям, а сестра
уложила в парфлеши1 съестные припасы и те немногие вещи, какие взяли
мы с собой в дорогу. Когда был завязан последний вьюк, мы вскочили на
коней.
1 Индейские кожаные мешки, имеющие форму конверта; обычно эти
мешки раскрашены и вышиты узором.-Прим. перед.
Должно быть военный отряд не выслал вперед разведчиков, или же
они находились на другом берегу реки и нас не видели.
Вернулся отец, ездивший на разведку.
- Нам нечего бояться, - сказал он. - Враги пешие, нас не догонят.
Жена и ты, Нитаки, пересеките долину реки и поднимитесь по склону на
равнину. Поезжайте рысью. Мы последуем за вами и будем гнать табун.
Как только стемнеет, мы повернем на восток, снова спустимся в долину и
раскинем лагерь.
Солнце уже зашло. Когда мы выехали на равнину, сгустились
сумерки. Отец часто оглядывался, но врагов не было видно. Мы стали
подниматься на вершину холма, и отец с тревогой сказал мне:
- Боюсь, как бы нам не попасть в западню. Быть может, отряд с
противоположной стороны поднялся на холм, вместо того чтобы
подвигаться к верховьям реки. Кто знает, не поджидают ли они нас там,
на вершине? Сынок, ты один справишься с табуном, а я поеду впереди.
Подъем был крутой, и лошади шли шагом. Отец хлестнул свою большую
сильную лошадь и обогнал мать, ехавшую впереди.
Вдруг на вершине холма показались - словно из-под земли выросли -
враги. Они выстроились в ряд и стали стрелять в нас из луков и четырех
ружей. Дикие их вопли сливались с оглушительными выстрелами.
Одна из вьючных лошадей заржала протяжно и упала. Как ни был я
испуган, однако заметил, что это была та самая лошадь, которая тащила
на себе боевое снаряжение отца и священную его трубку. Я забыл
сказать, что отец мой владел священным талисманом - Трубкой Грома.
Убита была вьючная лошадь, а через секунду неприятели ранили мою
сестру: стрела вонзилась ей в левую руку чуть-чуть повыше локтя.
Нитаки пронзительно взвизгнула, а мать закричала:
- Они ранили мою дочь! Она умирает! Убейте и меня!
- Тише! - прикрикнул на нее отец. - Она жива! Поверните лошадей и
спуститесь в долину.
Он поднял ружье и выстрелил в воинов, бежавших нам навстречу.
Наш табун уже обратился в бегство. Галопом поскакали мы вслед за
ним, подгоняя испуганных вьючных лошадей. В воздухе свистели стрелы.
Воины нас преследовали и пытались набросить лассо на лошадей. По
странной случайности им не удалось поймать ни одной лошади, а когда
они подняли лассо, мы уже спустились с холма и оставили их далеко
позади.
По приказу отца мы пересекли речную долину, переправились через
реку на другой берег и въехали на равнину. Здесь мать упросила нас
остановиться. Осмотрев раненую руку Нитаки, она ловко вытащила стрелу
из раны, которую перевязала мягким куском кожи. Кость оказалась
незадетой. Несмотря на сильную боль, Нитаки ни разу не вскрикнула.
Зато мать заливалась слезами и говорила отцу:
- О муж мой, видишь, до чего довело нас твое упрямство, твоя
вспыльчивость! И это только начало! А знаешь ли ты, что Трубка Грома и
все твои талисманы достались врагам?
- Знаю, - хмуро отозвался отец.
Мы видели, как он был расстроен. Он очень дорожил священной
трубкой и считал, что без помощи этого талисмана молитвы его не могут
дойти до Солнца и других наших богов.
- Я должен найти трубку! Во что бы то ни стало, я должен ее
найти! - воскликнул отец, когда мы снова вскочили на коней и поехали
дальше.
- Никогда ты ее не найдешь, - сказала мать.
- Нет, найду, и она снова будет у меня! - с непоколебимой
уверенностью заявил отец. - На нас напал военный отряд ассинибуанов.
Конечно, они задумали совершить набег на племя пикуни. Если твой народ
с ними не повстречается, они к концу месяца вернутся в свой лагерь.
Туда-то и отправлюсь я искать свою трубку, а ты с детьми останешься у
большебрюхих.
Мать ничего на это не ответила. Я же подумал, что отец рассуждает
неразумно: легко проникнуть ночью в неприятельский лагерь и увести
лошадей, но отыскивать среди нескольких сот вигвамов тот, в котором
хранится трубка, а затем завладеть ею, казалось мне несбыточной
мечтой.
- Муж мой, - снова заговорила мать, - тебе представляется случай
вернуть трубку и в то же время загладить свою ошибку. Поедем домой и
предупредим наше племя о приближении военного отряда. Стоит тебе
кликнуть клич - и все наши воины за тобой последуют. С их помощью ты
разобьешь неприятельский отряд и завладеешь трубкой.
- Если хочешь, называй пикуни своими соплеменниками, но для меня
они чужие, - ответил отец. - Пусть ассинибуаны проникнут ночью в их
лагерь и уведут всех лошадей. Какое мне до них дело?
Как горько было нам слушать эти слова!
Добрую половину ночи ехали мы по равнине, держа путь на восток.
Затем мы повернули на юго-восток и наконец спустились к реке. В
большой тополевой роще сделали мы привал, сняли с лошадей поклажу и
улеглись спать.
Утром, как только забрезжит свет, мы натощак тронулись в путь и
ехали, не останавливаясь, до полудня. Когда солнце высоко поднялось на
небе, мы расположились на отдых и утолили голод.
К вечеру мы увидели место слияния рек Титона и Марии и,
переправившись через оба потока, поехали берегом Миссури. Вдруг
услышали мы стук топора, доносившийся из рощи тополей. Мы остановили
лошадей и увидели, как задрожала верхушка одного из деревьев и высокий
тополь с треском рухнул на землю.
- Ха! - воскликнул отец. - Там работают белые. Ни один индеец не
станет рубить большое зеленое дерево.
Смело поехали мы к роще и на лужайке у реки увидели белых людей,
строивших большой бревенчатый дом. Тут же на земле стояли ящики,
бочки, лежали мешки с товарами, а к берегу причалены были три большие
лодки, в которых белые привезли свои товары.
Остановив лошадей, мы с любопытством рассматривали странный
лагерь. Один из белых выступил вперед и знаком предложил нам подъехать
ближе. Когда мы подъехали к лужайке, он подошел к отцу, пожал ему руку
и, продолжая объясняться знаками, пригласил в свой вигвам.
Я не спускал с него глаз. Был он стройный, невысокий,
длинноволосый, но на лице у него, как и у нас, волос не было. На его
длинной синей куртке ярко блестели большие пуговицы. Обут он был в
мокасины. Отец увидел эти мокасины, разглядел на них узоры из игл
дикобраза, весело улыбаясь, спрыгнул с лошади и сказал нам:
- Я уверен, что это тот самый человек, о котором мы столько
слыхали. Он ведет торговлю с племенем Земляные Дома. И знаком он
спросил его, верно ли это.
- Да, я тот, о ком ты слышал, - ответил ему белый, по-прежнему
объясняясь знаками. - Добро пожаловать в мой вигвам.
Мы последовали за ним в рощу и увидели большой красивый вигвам.
Навстречу нам вышла молодая женщина; весело улыбаясь, она знаком
пригласила нас войти; ее вигвам - наш вигвам, сказала она.
Нужно ли говорить тебе, сын мой, кто были эти люди? Да, так
встретился я впервые с Ки-па и Са-куи-а-ки, отцом и матерью Вороньего
Колчана, близкого твоего друга. Умер Ки-па, а Са-куи-а-ки... вот сидит
она подле тебя, сын мой, голова у нее седая, а лицо изборождено
морщинами. Давно миновали счастливые дни нашей юности. О Са-куи-а-ки,
друг мой, хотел бы я вернуть эти дни!1
1 Ки-па и Са-куи-а-ки (Женщина-Земля) - индейские имена капитана
Джемса Киппа и жены его, индианки из племени мандан; сын их, Джозеф
Кипп, был близким моим другом. Капитан Кипп служил агентом в
Американской меховой торговой компании. Черная Выдра впервые встретил
его летом 1833 года, когда Кипп строил форт Макензи при устье реки
Марии. Следовательно, Черная Выдра - позднее Вождь Вигвамный Шест -
родился в 1819 году. Жена капитана Киппа была одной из самых
великодушных и благородных женщин, каких я когда-либо знал, и
относился я к ней как к матери. Сын их, Джозеф Кипп, или Вороний
Колчан (Мас-твуя-о-па-чис), как называли его черноногие, унаследовал
лучшие качества своих родителей. Умер он 12 декабря 1913 года, за
несколько дней до того, как написаны были эти строки. Вся Монтана
оплакивала его смерть. Да, из друзей моих, с которыми в былые дни
охотился я на бизонов, мало кто остался в живых. - Прим, авт.
Мы вошли в вигвам, и нас угостили мясом бизона и кушаньями белых
людей. Подали нам вареных бобов, я их ел в первый раз в жизни, и они
нам очень понравились. Поев, мы раскинули наш собственный вигвам и
вышли на лужайку посмотреть, как работают белые люди.
В форте Красных Курток я бывал раза два, но с Длинными Ножами2
повстречался впервые. Однако многие из нашего племени вели с ними
торговлю в их форте при устье реки Иеллоустон, где находилась деревня
индейцев племени Земляные Дома, которых вы, белые, называете
манданами. Там-то и увидели они Ки-па и Са-куи-а-ки. Ки-па понравился
им больше, чем все остальные Длинные Ножи. Часто рассказывали они о
его щедрости и о тех подарках, какие от него получили. Один белый
художник, живший в форте, нарисовал Горб Бизона и Орлиные Ребра, двух
индейцев из родственного нам племени северных черноногих, и люди,
видевшие эти рисунки, говорили, что нарисованные индейцы точь-в-точь
похожи на живых.
2 Красные Куртки - агенты Английской компании Гудзонова залива, а
Длинными Ножами индейцы называли служащих Американской меховой
торговой компании. - Прим. перев,
Сын мой, эти первые Длинные Ножи, пришедшие в нашу страну, были
людьми опрятными. Они заботились о своей наружности. На лицах их волос
не было, а волосы на голове они гладко причесывали. Начальник их
всегда носил синюю куртку с блестящими пуговицами. И с нами они были
вежливы. Нимало не походили они на тех жестоких белых людей, которые
наводняют теперь нашу страну. Эти люди, грубые, грязные, бородатые,
притесняют нас, а нам, индейцам, противно смотреть на их лица,
заросшие волосами.
На следующий день после нашего приезда Длинные Ножи достроили
одну из комнат форта и перенесли туда все свои товары, которые
привезли по реке из большого форта на реке Иеллоустон. Долго-долго
смотрели мы на красивые и полезные вещи, разложенные на полках: были
тут одеяла, пояса из красной и синей материи, бусы, браслеты, серьги,
краски, иголки, шила, ножи, ружья и пистолеты, котелки, тарелки и
чашки из какого-то твердого металла, западни для бобров и седла.
Мой отец глаз не мог отвести от этих седел. Были они сделаны из
черной блестящей кожи, на луке блестели медные головки гвоздей.
Красивые были седла и очень удобные.
- Сколько стоит одно седло? - обратился мой отец к Ки-па.
- Двадцать шкурок, - последовал ответ.
Разумеется, Ки-па имел в виду шкурки бобров.
- Шкурок у меня нет, - сказал отец, - но я привез четыре капкана,
которые купил на севере, в форте Красных Курток. Я поймаю двадцать
бобров и куплю седло.
Ки-па протянул ему две западни.
- Я их дарю тебе, - сказал он. - Теперь у тебя есть шесть
капканов, и скоро ты раздобудешь двадцать шкурок.
У берегов Большой реки1 и реки Марии много было плотин и мазанок,
построенных бобрами. Мы с отцом расставили западни, а на следующее