Шумак Наталья. Маша для медведя

   -Как дела?
   -Картина Репина: "Полный порядок".
   Вздохнула Полежаева. Шлепнулась в кресло, бросила взгляд в окно. Снега в воздухе, как ни бывало. Матвей подошел ближе, присел на краешек дивана. Взял сонную Свету за руку, пульс проверил. Выделывается? Специалист. Спросил, не глядя на Машу.
   -Ты сама как?
   -Картина Сурикова: "Праздник удался".
   Зевнула Полежаева и вытянула ноги.
   -С чего она у тебя так наклюкалась?
   Спросил врач.
   -У меня?
   Изумилась Полежаева.
   -Она ведь твоя подруга. Ты ее лучше знаешь. Часто с ней такое бывает?
   Поразмыслив, Маша ответила.
   -Нет. Она не из тех, кто любит упиться в хлам. Просто чача крепкая, Светка непривычная, ест зараза такая, мало. На диете сидит. Может, поэтому? Ты еще...
   -Я?
   Теперь уже поразился Матвей.
   -Конечно. Такой потрясающий воображение мужик по соседству. Ухаживает, понимаешь. Разве легко девушке устоять? Блин. Ты ей понравился, сразу видно. Вот и результат.
   -Выходит, это моя вина?
   -Чуть-чуть. Свою голову тоже надо иметь, ясен перец.
   -Ага, вина общая.
   -Ну?
   -Вместе и домой повезем.
   -У тебя же нет машины.
   Сказала Полежаева и осеклась. Вспомнив, отчего то сразу же Макса. Видимо, телепатия существует, доктор напрягся, похлопал себя по карману, встал, произнес сухо.
   -Зверев тебя избаловал, дорогуша.
   Вышел из комнаты, Маше стало неловко. Вот, не хотела, а наступила мужику на мозоль. Говорил же Буров, что друг-доктор комплексует по причине безлошадности? Говорил. Кто ее за язык тянул, спрашивается. А с другой стороны? Тот же Мишка докладывал, что невеста, а теперь давным-давно жена, у Матвея из богатой семьи. И с полным комплектом: квартира, авто, гараж.
   К девяти начали-таки собираться. Компания продолжала гулять.
   С помощью доктора Полежаева растолкала студентку, напоила очень крепким чаем, сводила в туалет. Дотащили вдвоем, дальше Маша справилась сама. Хотя стягивать трусики с горячего тела подружки, усаживать на унитаз, да еще и уговаривать...
   -Пописай, ну, давай. Не стесняйся.
   Все оказалось скорее смешно, чем противно, или унизительно. У Георгия в туалете была не только бумага, но и вот совсем роскошь - пачка тонких синих салфеток. Юный буржуин. Нет. Юный гедонист. Слово было новым. Дед просветил на днях. Маше понравилось. Вот и вставила к месту. Сунула подружке в непослушную руку синюю бумажку.
   -Промокни.
   Светка выронила салфетку в унитаз, кое-как использовав по назначению. Ладно. Ерунда. Теперь все в обратном порядке. Поставить на ноги. Натянуть трусики. Красивые какие, кипельно белые, с кружевами. Капроновые колготки. Поправить короткую юбочку. Как только Светка ходит по холоду голоногой? Не мерзнет, что ли? Запыхавшаяся Маша, вытерла пот со лба, мягкой синей бумажкой - не жалеть же хозяйские салфетки. Открыла дверь. Матвей ждал. Глаза у него были хитрые-прехитрые, да еще и с явной усмешечкой.
   -Гиви предложил свои услуги. Может добросить нас до ее дома. Где живет твоя прелесть?
   -Возле самолета.
   -Ясно.
   Никак не приходящую в себя подружку усадили на стульчик. Матвей придерживал ее за плечи, Маша обувала. Из зала выбрался толстый добродушный друг хозяина с очищенным мандарином в пухлой волосатой руке.
   -Вы уже собрались? Момент.
   Попрощались с Георгием и теми из гостей, кто еще оставался догуливать. Вася вышел из комнаты. Спросил, нужна ли его помощь. Нет? Хорошо. Маша стянула мордочку в гримасе вежливой улыбки. Ей было немножко стыдно за подругу. Хотя? Не дрались ведь ни с кем, никуда не посылали, в салат личностью не падали, под стол не валились, матерные частушки не пели, мужчин не насиловали.
   Георгий подал Машину дубленку. Вежливый какой. Помог надеть.
   -Было очень приятно познакомиться.
   Чуть задержал ладонь девушки в своей руке. Наклонился. Чмокнул. Маша вскинула брови от удивления, собрав лоб гармошкой. Георгий сказал галантно.
   -Просто счастлив. Надеюсь, мы еще увидимся.
   Гаркнул в сторону.
   -Гиви! Натура не утонченная. Старший друг мой! Где ты, прячешься? Заводи колымагу. Ты ведь у нас сегодня служба доставки.
   -О, да.
   -Так иди.
   -Иду.
   Пока они перекрикивались через всю квартиру. Маша спросила, зачем-то у молчаливого высокого хирурга.
   -А вы знакомы? С Гиви, имею в виду?
   -Разумеется. Мы приятели. Это он меня пригласил.
   Голос у Матвея был очень противным. Можно подумать, что речь о смертельном враге зашла.
 

* * *

 
   Слоноподобный, веселый Гиви торопился обратно, на гулянку. Высадил троицу возле Светкиного подъезда, вежливо попрощался и был таков. Матвей, без натужного оханья, легко взял сонную студентку на руки. Скомандовал.
   -Топай впереди, звони. Пусть груз принимают.
   -Некому. Она одна живет. Сейчас открою.
   Полезла Полежаева в красивый баульчик подружки за ключами. Боже мой, чего только не бывает в женских сумочках! Маше под руку сразу же подвернулись презервативы. Смущенно зыркнула, не видел ли доктор? Вроде обошлось. Подошла поближе к тусклой лампочке. Распахнула чужую сумку пошире, чуть не на изнанку вывернула. Ключи нашлись, слава Богу. Брелок на них был пластмассовый: красное, насквозь пробитое золотистой стрелкой сердечко. Пошлятина.
   Мимо протопала соседская семья. Покосились на компанию подозрительно, но ничего не сказали. Света уже несколько минут тонко и глупо хихикала, шебуршилась на плече Матвея. Пыталась что-то говорить, замолкала, повисала безвольной тяжестью.
   С замками пришлось повозиться. Никогда не открывавшая этих дверей самостоятельно, Полежаева, не ведала какой ключ куда вставлять и в какую сторону поворачивать. Ладно, разобралась. Хоть и не сразу. Вошла. От расстройства Маша забыла, где выключатель в прихожей. Долго шарила ладонью по стене. Наконец, случайно наткнулась. Щелк. Не тут то было.
   -Блин. Кажется, лампочка перегорела. Проходи, Матвей.
   Доктор с ношей наперевес шагнул внутрь обиталища перепившей студентки. Повел носом.
   -Как вкусно пахнет.
   -Светка готовит потрясно. У нее всегда так.
   Честно ответила Маша. Доктор удивился. Встряхнул свой груз, хлопнул перчаткой по внушительной попе.
   -А говорила, подруга на диете сидит.
   -Она меня сегодня кормила сырниками с изюмом и ванилью. Специально пекла. Сама только нюхала и скорбно вздыхала.
   -Серьезно?
   -Да.
   -Ой, до чего вы бабы, странный народ.
   Маша, пропустила комментарий мимо ушей, стряхнула с плеч дубленку, сбросила сапоги. Проскакала в зал, зажгла там свет. Потом на кухне. Чтобы в темной прихожей стало хоть капельку светлее.
   -Так лучше?
   -Сойдет.
   Вместе раздели, разули девушку. Света опять пыталась что-то сказать, где там -тонко засмеялась, умолкла. Маша постановила решительно, взмахнув рукой.
   -В зал. На диван.
   -Да мне без разницы. Могу до спальни донести.
   -Она одетая.
   -Разденем.
   Матвей хмыкнул. Полежаева вздохнула.
   -Не хами, пожалуйста.
   Принесла плед и подушку. Укрыла уложенную подругу. Отвела с лица мокрые волосы. Пригладила ладонью.
   -Кажется все. Пошли?
   -Пару сырников, если остались, я заслужил? Или ты сама все слопала?
   -Вроде нет.
   -Ну, угощай.
   Маше очень не хотелось командовать на чужой кухне. Но не отказывать же доброму самаритянину в невинном удовольствии.
   -Ты ведь только что из-за стола...
   Проворчала она недовольно. А сама уже приподнимала крышки и лезла в холодильник.
   -А мне кусок в горло не лез из-за соседства с тобой.
   -?
   Маша прикусила губу, чтобы не ляпнуть лишнего. Еще чего не хватало - вспоминать о прошлом, волноваться. Но на дне души зашевелились, оживая, старые тени. Этот человек был ее первой любовью: несчастной, несмелой, несостоявшейся. Какой еще?
   -Момент.
   Доктор пошел в ванную мыть руки. Патологическая привычка всех хороших врачей. Спросил из-за распахнутой, перегородившей коридор двери.
   -Каким полотенцем можно вытереть?
   -Полосатым.
   -Хорошо.
   Ничего хорошего в происходящем не было, но Маша благоразумно промолчала. Матвей осторожно, как все крупные люди, попробовал рукой табурет, прежде чем сесть на него. Исполняющая обязанности хозяйки Полежаева достала чашки.
   -Черный чай?
   -Сойдет.
   -Горячий?
   -Если можно, кипяток.
   -Сахар нужен?
   -Да.
   Ничего абсолютно она не знала про привычки этого большого, одновременно гордого и нервного мужчины. Его самоуважение базировалось на весьма шатком основании, чуть задень - опрокинется. Он легко злился и обижался, это было бы к лицу вздорной стареющей примадонне, но талантливому молодому хирургу? И бабы его, бесконечно сменяющие одна другую... Дед говорил, что "бесбашенно донжуанят", не думая о последствиях - вечные мальчики. Те, что не подросли духовно. Не научились заботиться и нести ответственность. Таких, незрелых, по словам опять же мудрого Машиного предка в России большинство. Процентов семьдесят-семьдесят пять.
   Маша поворачивалась туда-сюда, подавая господину врачу сметану, блюдце, вилку и прочее, и прочее и прочее. Загудел чайник. Потянулась, выключить. Достала заварку. Насыпала в бокал, плеснула кипятка.
   -Подожди!
   Доктор исчез в прихожей, зашуршал своими пакетами. Вернулся почти бегом. Поставил на стол...
   -Бутылка.
   Глупо констатировала Маша.
   -Зачем?
   -Вино же, не чача!
   Почти гордо возразил доктор и добавил.
   -Я смотрел за тобой, ты совсем не пила. За столом. А я то ведь на гулянку из больницы пришел, ну, не с пустыми руками, в общем. Георгий сказал, что вина не надо.
   -Да?
   Маше показалось, что Матвей привирает, про бутылку хозяину ни слова не говорил. Блин. Это называется - зажал выпивку. Жмот. Неприятно то как. А, впрочем, это не ее дело, абсолютно.
   -Вот я и подумал, что с тобой мы давненько не общались, не болтали. Выпьем немножко. По бокалу? Оно не крепкое. Не дрейфь.
   -Спасибо, нет.
   -Да ладно тебе, Машка. У меня повод есть.
   -Какой?
   Почти равнодушно, вставая, чтобы выйти из кухни, проверить - как там Светик, спросила Маша.
   -Сын... Умер как раз перед Новым Годом.
   -Что?
   У Полежаевой ноги точно прибили к полу, в коридоре.
   -Крупный был мальчик, красивый. Родился с пороком сердца. Прожил всего сорок шесть дней. Вот так. Он умер... Умер.
   Он еще что-то говорил, горбясь за столом, наваливаясь на клеенку локтями. Он рассказывал, что все время, вернее всю зиму, не ладил с женой. У беременной Риты кошмарно испортился характер. Супруга много плакала, упрекала.
   -Доводила просто. Истерика за истерикой. Как нарочно!
   Матвей даже собирался уйти от нее. Потом передумал и остался. Хотя от всей романтики уцелели, по его словам - жалкие ошметки. Рита ныла. Он работал. Однажды жене стало плохо. Он не стал ее слушать. Слишком раздраженный был и вечно уставший.
   -Я ее оттолкнул, она упала. На спину.
   Машу передернуло. Матвей продолжал оправдываться.
   -Я не сильно, едва задел. Она осела назад, потом завалилась. Лежит, глаза закрыла. Я подумал - нарочно притворяется. Хлопнул дверью. Убежал, ты пойми, она мне спать по ночам не давала - скандалила! С какой рожей я утром на работу собирался? С какой головной болью?
   "Скорую" вызвали без него. Свекровь зашла в гости к ненаглядной девочке, а Рита в обмороке лежит. Доставили в больницу, в гинекологию на Резинотехнике.
   -Ой, что было. Как меня тесть с тещей проклинали. Рита ведь наябедничала, она бедная маленькая девочка, а я вон какой - медведь.
   Месяц она пролежала на сохранении. Потом родила. В первые дни, думали, что все нормально. Матвей навещал, жена пошла на примирение. Шаткий мир опрокинуло известие, про диагноз, поставленный малышу. Порок сердца. Мальчик не выживет.
   -Рита кричала, что это здорово. Что на свете не должны бегать мои маленькие копии. Что я этого не заслуживаю.
   Матвей заплакал. Неумело, не наигранно. Густая, похожая на желатиновую каплю слеза, выкатилась на щеку. За ней другая, третья.
   Маша не выдержала, подошла, обняла, погладила по макушке, прижала к себе, как мальчика. Тогда его точно прорвало, он несвязно бормотал, что понимает свою вину, и от этого ему еще хуже. Рита ревновала. И поводы он ей давал. Ну, родился таким, что тут сделаешь! Под него сами ложатся, штаны с него стаскивают. На колени встают и умоляют переспать.
   Маше было неприятно все это выслушивать, но перебивать Матвея она не решилась.
   Он просто жил как всегда, как привык. А Рита злилась, злилась, злилась. И вот, получилось то, о чем он уже рассказал. Жена сразу после похорон угодила в неврологию, лежит в одноместной палате, тесть расстарался. Ест фрукты, смотрит телевизор - в себя приходит. А Матвея не хочет видеть. Совсем. Будет развод или нет, пока не понятно. Но ему так тошно, так тошно. А ее мать, теща... О, это другая песня. Теща от него всегда была без ума. И сейчас, позлилась, поплакала, внезапно простила зятя. Ее в другую крайность кинуло, орет на Риту, обвиняет ее. Что мол, дура, и сама во всем виновата. От этого всем только хуже становится. Тесть на стену лезет. Ритка воет. Теща Матвею каждый день звонит, докладывает обстановку, называет золотым мальчиком. Уговаривает не бросать ее дочь, примириться. Дурдом, в общем.
   Маша продолжала молча слушать. Матвей, наконец, вытер слезы. Пообещал успокоиться, а то расклеился совсем, болван. Но ему не с кем было поговорить об этом, не с блядьми же своими, верно? У них одно на уме!
   Машу передернуло.
   И вот хоть она, милая девочка, не упрекая и не осуждая, здесь рядом стоит... Он хвалил ее целых пять минут, окончательно приходя в себя и переставая скулить. Потом вернулся к теме выпивки. Высвободился из Машиных полу объятий, до последнего момента она продолжала чуть поглаживать его, сидящего, по плечам. Поднялся, нашел, сразу же, точно знал, где он лежит - штопор. Быстро и ловко открыл бутылку.
   -Это хорошее вино, честное слово. Давай выпьем, чтобы все у меня наладилось. Очень тебя прошу. Хочешь, на колени встану?
   Маша не смогла отказать ему. Дура. Присела на второй табурет. Послушно взяла в руку чашку, до краев наполненную алой жидкостью. Матвей пристально, веки у него были опухшие и красные, посмотрел ей в глаза.
   -До дна! За мою удачу. Хорошо?
   Потом они выпили еще. И у Маши стало тепло в животе, и сердитость, пополам с подозрительностью, растаяла в этом приятном ощущении.
   -Хватит, я уже совсем пьяная.
   -Верно? А не врешь?
   Матвей улыбнулся. Подмигнул. Вдруг сказал резковато и громко.
   -А что это мы все обо мне, да обо мне. Нехорошо как-то получается.
   -Брось.
   Отмахнулась пьяная и почти счастливая девушка. Встала, чтобы прибрать со стола. Покачнулась. Сильные руки обняли ее, развернули.
   -Как тебе с моим лучшим другом живется?
   -В смысле? О чем ты?
   Полежаева от неожиданности заблеяла глупой овечкой. Внезапно, на глазах свирепеющий доктор пугал ее. Голос у него был злым, требовательным.
   -Не о чем, о ком. О Максе, конечно.
   -Дурак.
   -Кто из нас?
   -Ты. Он в порядке.
   -Конечно, бабок куры не клюют.
   -Деньги здесь ни при чем.
   -Да?
   -Матвей, ты спятил. Что ты несешь?
   Полежаева дергалась в цепких, властных руках. Как бабочка в паутине. Матвей не спеша, наслаждаясь метаниями и рывками жертвы, задрал Машину водолазку, принялся страстно, жадно целовать пупок, отстранился, посмотрел на животик, вновь прижался, нежно прошелся губами по шраму.
   -Бедная девочка, откуда у тебя эта отметина?
   Тон голоса у него изменился. Маша от неожиданности перестала дергаться и ответила.
   -Так, налетела на ножик одному психу. Случайно.
   -Ясно. Хочешь, заштопаю поаккуратнее?
   -?
   -У меня есть специальные нитки, для самых замечательных людей берегу. Они атравматичные, английская косметика. Через пару месяцев даже следа не останется.
   -А сам рубец?
   -Я его вырежу. Нет проблем. Иссеку и зашью заново. Тебя не пожалели, залатали кое-как. Это легко исправить. Если хочешь. Денег за работу с тебя не возьму. Зачем мне эти глупые бумажки? От такой девочки? А?
   Закончив тираду, он вновь припал к Машиному голому животику. Целуя ласково, бережно. Острым кончиком языка обвел пупок.
   -Какая ты вкусная.
   Полежаева знала, что данное эротическое безобразие пора заканчивать. Как? Чай уже успел остыть. Может, плеснуть заваркой, на обнаглевшего обормота? Обвела взглядом стол, покрутилась в руках занятого общением с ее животиком врача. В коридоре охнули. Не было бы счастья, да несчастье помогло.
   Покачиваясь, придерживаясь за дверь, бледная как порядочное приведение, стояла Светлана. Глаза у нее зажглись диким кошачьим пламенем. Губы затряслись. Матвей оторвался от своей добычи. Посмотрел с непониманием. Что такое, мол, происходит? Светик завопила яростно. Затопала по холодному линолеуму длинными ногами.
   -Вон! Вон из моего дома! Сволочи! Гады! Ненавижу! Вон! Вон! Немедленно!!! А!!!
   Несостоявшиеся любовники, (одна половина дуэта была ошеломлена и раздосадована, другая - скорее обрадована, хотя и пребывала в некоем смятении из-за поведения подружки) покинули кухню. Начали торопливо одеваться. Хозяйка дома, подвывая и ругаясь, скрылась в зале. Маша, обуваясь, гадала, чем может обернуться сия вспышка гнева. Ссорой? Разрывом? Объясняться сейчас со Светиком не имело смысла. Всхлипы и проклятия, долетающие из комнаты, подтверждали последнюю мысль.
   Облачившись, натягивая перчатки, Маша на всякий случай, попрощалась вежливо.
   -Мы уходим. До свидания.
   В ответ долетело "ласковое".
   -Проваливайте к чертовой матери, сволочи!
   Матвей пожал плечами, виноватым он не выглядел. Молодец.
   -Я тебя провожу.
   Маша отнекивалась, прощалась, пустой номер, доктор отвязаться не хотел.
 

* * *

 
   Долго ждали троллейбус. Потом еще дольше пиликали на Химмаш. Матвей молчал, с хитрым видом поглядывая на Машу сверху. Полежаева думала о своем, о девичьем. Присутствие рядом очень красивого кавалера ее не смущало. От былой любви остались только тени, кусочки снов и ароматы. Вот сегодня, например, Матвей пах чем-то свежим, но слегка сладким. Это ему шло. Маша помнила, что давным-давно, в прошлой жизни, когда впервые увидела это двухметровое видение в белом халате, от него тянуло только больницей, да куревом. Что ж, ничто не стоит на месте. Люди меняются. Раньше Матвей парфюм игнорировал, теперь пользуется. Причем запах хороший, недешевый. Явно не польская водичка с рынка.
   -Доктор, вопрос на засыпку. Чем ты благоухаешь?
   -Нравится?
   Спросил он настолько кокетливо, что желание светски поболтать, скоротать время, отданное дороге, отпало напрочь - растворилось в мужском самолюбовании и улетело за черное троллейбусное окно. Матвей, впрочем, этого не заметил. Начал рассказывать о том, чем брызгается, каким гелем для душа пользуется и почему. Ла-ла-ла, ла-ла-ла. Маша делала вид, что слушает. Ей было капельку смешно, капельку противно. Ведь любила этого павлина! Втрескалась до одури, мучилась, рыдала по ночам. Глупость какая. Матвей продолжал рисоваться. Полежаева вздохнула. Нет, дед прав, все к лучшему в этом мире. Или почти все.
   -Где выходим?
   Наконец, осведомился, несколько озадаченный молчанием девушки, кавалер.
   -На следующей.
   -Да? У меня здесь подружка живет, кстати.
   -Хоть десять штук. Хоть двадцать. Мне без разницы.
   Матвей не обиделся. Подмигнул. Совсем дурак, что ли? Не видит, как на него реагируют? Слюни от предвкушения постельного общения текут? С какой стати? Полежаева сказала, что называется, открытым текстом.
   -Доктор, я живу с дедом вместе. Он уже в гневе, что я опаздываю... На чашку чая я тебя не приглашу.
   -Да?
   -Попрощаемся у подъезда. И, кстати, гони мой браслет.
   Маша протянула руку. Но получила фигу с маслом. Матвей сказал плотоядно.
   -Только взамен.
   -На что?
   -На ночь. Всего одну. Макс ничего не узнает, не дрейфь.
   -Ты белены объелся.
   Они уже подходили к дому. Черная пасть зимней улицы проглотила их фигуры, исказила тени, рисуя на стенах забора двух жутких уродцев. Матвей остановился. Обвел взглядом окрестности. Сказал, поверх Машиной головы, точно и не с ней разговаривал.
   -Ладно, пусть сегодня дед дома. Хотя ты и врешь, наверно. Позвонишь мне на работу завтра ближе к вечеру. Договоримся.
   Развернулся и ушел, бросив Машу в одиночестве. В тридцати шагах от семейного гнезда.
   -Вот псих!
 

* * *

 

Глава третья.

 
   Сколько веревочке не виться...
 

* * *

 
   Ночной нахлобуч от деда за позднее возвращение имел место. Внучка надулась, легла спать. Утром пошла в школу злая. Сбежала с химии. Совсем очумела. Не иначе. Вернулась, а предок дома. Ну и фиг с ним. Маша долго-долго смотрела в зеркало. Дед шел мимо, остановился.
   -Что такое? Вчерашние обиды?
   Внучка не ответила. Вздохнула. Илья Ильич настаивать не стал, он вообще не был приставучим. Не цеплялся как пластырь к болячке. Нет, значит, нет. Взял с полки книгу, устроился за столом. Взгляд не отрывается от строчек. Выражение физиономии сосредоточенное. Страницы исправно перелистывались, но Маша, отчего то поняла, дед только притворяется, что занят чтением. На самом деле о ней, дурочке малолетней задумался.
   Через час, когда пили чай, предок спросил нарочно небрежно.
   -Как у тебя в школе?
   А сам так и впился в лицо внучки глазами. Ясен перец, пытается понять, почему грустит его дорогая девочка, может у нее неприятности с учебой, или одноклассниками?
   -Все в порядке, дед.
   -Ой, ли?
   -Да.
   -Ладно. Не хочешь колоться, не надо.
   -С чего ты взял, что я вру?
   -Стреляного воробья на мякине не проведешь. Меня хорошо учили, золотце. Уж правду от лжи твой старый зануда отличить в состоянии, сам без всяких детекторов.
   -Точно?
   -Практически всегда. Меня можно обмануть, разумеется, но это очень непросто. Видишь ли, золотце, врать - тоже искусство. Некоторые женщины, мужчины реже, умеют быть искренними, когда лгут. У них все: поза, движения глаз, тон голоса - будет правдиво. Но такие самородки - редкость невероятная. Обычному человеку нужно долго учиться, чтобы обмануть профессионала.
   -А ты умеешь?
   -Лгать?
   -Да.
   -Конечно. Хотя это не моя специализация. Я, скажем так, по другую сторону.
   -То есть?
   -В игре воры и полиция, я как раз на стороне закона. Так что меня, в основном, учили ловить, а не прятаться. Это разные науки.
   Маша провела пальцем по скатерти. Опять вздохнула. Потом выдавила из себя, не хотя.
   -Дед, ты прости, я ничего не буду рассказывать. Ничего плохого не случилось. Никто меня не обижал.
   Он кивнул. Собрал морщинистое лицо в гримасу, пошевелил ушами. Проблеял.
   -Давеча осерчал, что гутарить не хошь, гулена моя, не пеняй, на старого пердуна. Виноват. Дык ведь люблю тебя. Вот и клеюсь, как банный лист к заднице.
   -О!
   -Ась?
   -Дед, ты гений.
   -Есть маненько.
   Легко согласился актер. Мелко-мелко закивал, перекрестился, состроил рожу еще забавнее прежней. Маша расхохоталась.
 

* * *

 
   Разумеется, она не стала звонить Матвею. Еще чего не хватало. Набрала было Мишкин номер, посоветоваться о судьбе браслета; вспомнила жуткий синячище на морде Бурова, призадумалась, аккуратно положила трубочку, не дожидаясь, пока юрист ответит. Вот комбинация сложилась, нарочно не придумаешь. Матвей был пьян, иначе не вел бы себя так. Что теперь делать? Дожидаться пока он с извинениями прибежит? Глупости. Господин хирург закусил удила, свою неправоту не признает даже под дулом пистолета. Под дулом? Нечаянно представив себе пушку у груди Матвея, Маша дернулась. Помотала головой, отгоняя кошмарное видение. Тут телефон затрезвонил.
   -Алло?
   -Маша?
   -Слушаю.
   -Это я. Светлана.
   -Привет.
   Полежаева чувствовала себя неловко, сама не понимая, чего ждет от позвонившей подружки - извинений или упреков. В голосе студентки был арктический холод. Ну, вот... приплыли.
   -Ты меня очень обидела.
   -Чем?
   Видимо, в Светкиной пьяной голове вчера все перепуталось.
   -Ты лезла в штаны, у меня на кухне, к мужчине, который мне понравился.
   -Чего?
   Маша потрясла головой. Бред, который несла подружка, ее поразил.
   -Я весь вечер потратила на него, я очень старалась, но стоило мне только отвернуться, и ты, ты... Как ты могла?! Я тебе так доверяла, всегда!
   В дальнейшем обвинительном потоке было много восклицаний и упреков, Маша перебила не дослушав.
   -Стоп. Все было не так, у тебя в башке свила гнездышко птичка "перепил". Я ни к кому никуда не лезла. Просто...
   Света бросила трубку, на прощание прокричав.
   -Сука!
   Маша села на пол, возле недовольно пикающего телефона. Из кухни мгновенно явился дед, телепатическая связь, не иначе.
   -Что такое, золотце?
 

* * *

 
   Буров готовился к предзащите. Диссертация вот-вот должна была родиться официально. Появлялся редко: затюканный и не выспавшийся. Крутой Пацан мотался между Петербургом и родным городишком. Прямо таки поселился в поездах и самолетах. Набирал Машин номер раз, или два в неделю.
   -Привет, красавица. Как дела?
   -Нормально.
   Отвечала Маша жутко лживым голосом.
   -Ладушки. Скоро увидимся.
   Как же. Как же. Одни обещания. Полежаева запрещала себе злиться. Не очень получалось. Впрочем, время от времени, очередной горилле подобный мальчуган, звонил в дверь и вручал вздыхающей девушке пять-семь роз.
   -Велели передать.