— Сначала я хотел бы узнать, как тебе удалось пройти Лабиринт Эмбера, — уточняет он.
Гилва смотрит на меня, я киваю.
— Человек, проходящий Лабиринт, имеет право нести на себе одежду, оружие, другие вещи, — сообщает Гилва. — Он может посадить в карман белую мышку. Богдан взял Паолу и прошел Лабиринт. А я подпитывала ее жизненной энергией.
— Смело. И рискованно, — заключает Харон. — Паола, жизнь прекрасна. Зачем еще раз рисковать?
— Я имею право на попытку? — настаивает Паола.
— Нет, — говорю я.
— Лучше не рисковать, — советует Гилва.
— Да, — говорит Харон.
— Я должна, — упрямо твердит Паола. — Я должна стать настоящей. Я не хочу быть белой мышкой. Я не хочу быть курьезом. Я должна сама пройти Лабиринт. Если вы не позволите мне сейчас, я вернусь сюда позднее. Я умею ходить по отражениям.
— Дура ты, — говорит Гилва. — Дан, свяжи нас опять на всякий случай.
— Нет-нет! — взвизгнула Паола. — Я сама! Я все сама!
— Хорошо, — решаю я. — Пойдем гуськом, положив руки на плечи впереди идущего. Я первый, за мной Паола, Гилва последняя. Вопросы есть?
Гилва долго бормочет про себя ругательства.
… твердо ставлю левую стопу перед правой, правую перед левой. Игра фонтанов на просторной площади Согласия… Улицы и набережные Сены… Запах старых книг, запах реки, запах цветущих каштанов… Прием, которым я высосал память Логруса, действует и здесь.
Париж. 1905-й год. Белый абсент, «Амар Пикон», земляника со сливками. Шахматы в кафе «Регентство».
— Эй, парень, ты перепутал. Я имею право рыться в твоей памяти, но не ты в моей.
— Почему?
— Таковы правила игры. Или отправить тебя на Луну без скафандра?
— Извини, Харон.
Первую Вуаль прошел без особого напряжения. Видимо, имеет значение направление потока информации. Я ее всасывал, и прошел легко. Паоле Вуаль далась очень тяжело.
Искры поднимаются уже до колен. Волосы встают дыбом и потрескивают от электрических разрядов. Поток энергии, пронизывающий меня, пьянит словно шампанское. Плохо помню, как проходил этот участок в первый раз, но сейчас просто наслаждаюсь. Этот лабиринт — друг. Два предыдущих Узора пытались убить меня. Дальше будет труднее, придет усталость, но это усталость спортивного состязания, а не битвы за жизнь.
Снижаю скорость, иду неторопясь. Нужно дать Паоле набраться сил перед второй Вуалью. Мы уже прошли периметр, закончили первый виток и углубились во внешнюю дугу. Паола тяжело дышит за спиной. Ее пальцы нервно сжимают мои плечи. А мы с Хароном играем в любимую игру эмберитов: меняемся информацией. Странный это обмен. Точные, четкие факты с моей стороны на запахи, впечатления, ощущения. Но я готов играть в эту игру до конца жизни.
Запах цветущих каштанов… Вечера в бистро на улице Пигаль… Скачки в Шантильи… Кусочки чужой жизни, ставшие отныне моими. С трудом сдерживаюсь, чтоб не ускорить шаги. Твердо ставлю правую ногу перед левой, и левую перед правой. В ушах звучит музыка. Орган. Прелюдии Баха. Весна в Париже. Цыганские оркестры и коктейли в «Луи». Запах старых кирпичных домов на Вогезской площади после утреннего дождя… Бар под мюзик-холлом «Олимпия»… Маки, и васильки, и высокие тополя вдоль сельских дорог, вкус норманского сидра…
Вот чем Корвин отличается от меня, вот что Харон хотел сказать мне. Корвин умеет получать удовольствие от жизни. Я все время дрался, боролся, спешил. Детство без отца, переезд, училище с армейской дисциплиной… Крысиные гонки за самый высокий балл… Как будто на всех планет не хватит… Как будто Бадеру есть дело до того, что я первый в училище. Для него я — салажонок. Необстрелянный новичок. Я ушел от Бадера. Сказал ему, что не плаваю в лягушатнике, собрал вещи и ушел, провожаемый насмешливыми взглядами в спину.
Пандора, Владислава, Форсайд, Элвис… Заигрывания с черной дырой… Теперь уже Бадер пришел за мной. Я вернулся. И началось то же самое. Мы кричали друг на друга, пока не разграничили территорию. Как львы. До этой черты — его охотничьи угодья, дальше — мои. Он ставил задачу и сроки. Я говорил, что и кто мне для этого нужен. Он не лез в планы десанта, я не интересовался, как он достанет необходимое. Совет, КомКон, КомКон-2 — не мои проблемы.
Бадер всегда спешил. И я считал, что это правильно. По привычке хотел и тут превзойти его. Жил на форсаже. А Горбовский как-то раз спросил меня: «Богдан, вы когда последний раз лежали на травке?» «Три дня назад», — честно ответил я, потому что действительно три дня назад лежал на травке в оранжерее. Впервые за три-четыре года. «Вы счастливый человек, Богдан», — сказал Горбовский. — «Вы все успеваете».
Подходим ко второй Вуали. Углы, короткие участки, резкие повороты. Чувство, будто я живу ради этого, будто следующий шаг важнее всей предыдущей жизни. Но даже это не может испортить мое хорошее настроение. Вот только надсадное дыхание Паолы за спиной…
Вуаль позади. Искры до половины бедра. Покалывают словно кусачее одеяло. Волосы встают дыбом от статического электричества. Но это все безопасно. Снижаю скорость, чтоб Паола отдохнула перед Великой Дугой. Так, неспеша, проходим вираж. Паола что-то бормочет. Просит прощения у меня и Гилвы за все неприятности, которые нам принесла. Поднимаю руку к плечу и накрываю ее ладонь своей. Паола сжимает мою руку и начинает всхлипывать. Лабиринт способен перемешать всю душу человека и поднять на поверхность именно то, что хотелось бы забыть в первую очередь, что давно считалось забытым.
— Приготовься, малышка. Мы подходим к Великой Дуге.
— Прости меня. Я была плохой женой.
— Господи, да не об этом думай. Соберись с силами, выровняй дыхание и крепче держись за меня.
— Я соберусь, я буду держаться…
Входим в Великую Дугу. С каждым шагом мир раскалывается на тысячи кусков и собирается вновь. Паола цепляется за мои плечи, ее дыхание становится все более хриплым, со стонами. Проталкиваю себя сквозь невидимую стену, тяну за собой остальных, считаю шаги.
— Богдан, сделай что-нибудь! Она умирает! — отчаянный вопль Гилвы. Холодная волна ужаса омывает с головы до ног, унося радость и азарт борьбы. Всего секунда — и вместо радости — растерянность и отчаяние.
Но руки знают, что делать. Хватаю Паолу за запястья, поддергиваю вперед, чуть наклоняю корпус. Теперь она лежит у меня на спине. Не упадет в промежуток между дорожками, не коснется соседней дорожки. Один раз пронес, пронесу и второй…
— Я ее понесу!
— Не выйдет, парень, — сообщает Харон. — Мне очень жаль.
— Почему?
— Она вступила на узор своими ногами, своими ногами должна и пройти.
— Тогда переправь ее за пределы узора. Бранд так делал.
— Для нее это будет равносильно смерти. Чтоб покинуть узор по козырю, нужно быть настроенным на Камень. Или хоть раз пройти узор до конца. На этом многие попались в Тир-На-Ногте. Анналы говорят…
— Засунь свои анналы в анальное отверстие! — рычит Гилва. — Дан, свяжи наши жизни.
— Это убьет обеих. Нельзя менять свою сущность, проходя Лабиринт, — сообщает Харон. — В Эмбере, в Ребмэ, в Сломанных Лабиринтах можно было бы рискнуть. Но не в первозданном узоре. Здесь правила более строгие…
— Что же делать? — вопрошаю я, продвигаясь вперед крошечными шажками. Останавливаться нельзя. Легче столкнуть с места железнодорожный вагон, чем вновь начать движение. Ноги Паолы скребут по узору с характерным электрическим треском.
— Мне очень жаль, — говорит Харон. — Если б знал раньше, я не пустил бы ее в узор.
— Что знал?
— Она не прошла Лабиринт Эмбера. Она не получила от него ни байта. Все знания про карты и отражения она получила от тебя и через тебя. В те моменты, когда Лабиринт сливал ваши сущности. Это похоже на прохождение Сломанного Лабиринта.
Больше не слушаю бормотания Харона. Есть задача важнее. Я привык считать этот мир каким-то ненастоящим. Игрушечным, что-ли… Мне в нем все дозволено. Расслабился. В игрушечных мирах не происходит плохого. Там не убивают. А мир показал зубы. Щелкнул пастью, и теперь за моей спиной умирает любимая женщина…
— Очнись, очнись, дурочка, — Гилва хлещет Паолу по щекам.
… все потому что я бессмертный. Поверил в эту сказку. А они — нет. А я — да… А раз так… Я уже топтал этот Узор. И я бессмертный… Что дозволено Юпитеру… то не дозволено быку. Мораль: не будь животным.
Очень кстати кончается Великая Дуга. Вызываю знак Лабиринта.
— Гилва, Паола, продержитесь еще двадцать метров. Мне метры нужны!
— Понято. Попробуем.
Только к концу догадываюсь, как мало шансов у меня было. Играть отражениями в центре первозданного Лабиринта… Но получилось, черт возьми! Я связал жизнь Паолы со своей. Слил сущности. Раньше мы уже сливались, именно в Лабиринте, поэтому — обошлось. Теперь силы стремительно покидают меня. Как из шланга… Уходят в ее тело как в бездонную бочку. Почему-то донор расходует намного больше, чем получает пациент, так и с Гилвой было. Слегка прикрываю крантик и увеличиваю скорость движения до предела — надолго меня не хватит. Вскоре глаза застилает багровый туман. Главное все точно рассчитать. Силы, расстояние и скорость. Мозг превращается в компьютер. Расстояние, силы, скорость. Все остальное скользит мимо сознания. Расстояние, силы… Как тогда…
Кто не знает, чем отличается атмосферный шаттл от вакуумного собрата? Первый — обтекаемый красавец. Птица… Чайка в полете! Альбатрос. Второй — сварная рама о четырех ногах, обвешанная агрегатами, баками, связками маневровых двигателей, исполнительных механизмов, выдвижными рамами кранов и погрузчиков. Именно на таких неказистых осликов падает 90% работы. Иногда раму украшает пассажирский отсек — цистерна с парой иллюминаторов с каждой стороны. В такой цистерне я вез бригаду бурильщиков, когда раздался звук лопнувшей струны, и левого топливного бака не стало… Центровки тоже не стало. Я выжал ручку до предела влево, но этого оказалось мало. Тогда я выключил двигатель, сунул руки в сенсоперчатки погрузочных манипуляторов, пошевелил пальцами, ощущая стальные манипуляторы за бортом как свои руки, оторвал правый топливный бак и отбросил в сторону. Центровка была восстановлена. Великолепно! Только из четырех баков у меня осталось два неполных. И слишком мало топлива, чтоб восстановить орбиту. Для посадки тоже мало, но не настолько. Проиграл посадку на автопилоте. Получил красный крест — комп сообщил, что посадка невозможна. Отключил глупый агрегат от контура управления. Он еще не понял, что масса шаттла уменьшилась на массу потерянных баков. Поймет, когда даст тормозной импульс и сравнит результат с прогнозом. Но на это надо топливо.
Я посмотрел на высотомер, открыл шлем, глотнул виноградного сока. Сообщил в пассажирский салон, чтоб пристегнулись, закрыли шлемы и молились. На меня. Время было. Прикинул, что облегченный модуль даст семь "g", а когда топливо выгорит, то и все восемь. И добавил десяток секунд на отдых.
Потом завопил автопилот. Я отдыхал. А еще через несколько секунд взялся за ручку и врубил сразу на всю железку.
У шаттла много недостатков, но индикаторы расположены очень удобно. Скорость, высота, ускорение. Все остальное — побоку. Скорость, высота, ускорение. Больше ничего нет. Глаза по кругу. Скорость, высота, ускорение. Беглый взгляд на местную вертикаль. Высота, скорость, высота, скорость. На ускорение смотреть незачем, двигатель на пределе. Кажется, вписываюсь. Точно вписываюсь. Даже козла дам.
Гашу двигатель на несколько секунд. После семи "g" — невесомость. Три-два-один — и снова перегрузка ломает кости.
Мы сели. Топливо кончилось на высоте 15 метров при скорости 35 метров в секунду. Пятиметровые штанги амортизаторов поглотили энергию удара. Они рассчитаны и не на такое. Буровики, забыв про все инструкции, полезли в кабину.
— Слушай, парень, одно из двух! — простонал огромный детина, их бригадир. — Или я сейчас тебе морду набью, или сына в твою честь назову. Выбирай!
— А если будет дочка? — спросил я.
— Очнулся! Паола, очнулся! — потом встревоженно: — Малышка, ты что, понесла?
В ответ — слабый стон. Отрицательный.
— Шеф! — тормошит меня Гилва, — ты кого имел в виду?
— Вопрос риторический, — бормочу я, пытаясь понять, где я, и что я? Только что я сажал шаттл. Куда делись буровики? Откуда здесь Гилва? Глаза открывать не хочется. Если открыть глаза, придется что-то делать. Хочется лежать и… все.
— Мы куда-нибудь торопимся? — на всякий случай спрашиваю я.
— Вроде, нет. Тебе видней.
— Тогда полежим. — Проваливаюсь в сон.
— … а правда здорово, что мы прошли и все живы!
— Ага… Еще одно такое «мы» — и я уйду куда-нибудь… Далеко и надолго. Заведу себе домик, оболтуса из местных. Буду незабудки выращивать. И раз в месяц на демонов Обода охотиться. Все спокойнее, чем с вами ходить, — ворчит Гилва.
— Ну Гилвочка, не сердись пожалуйста, — Паола начинает льстить и подлизываться. Как понимаю, ей очень хочется узнать, как мы прошли Лабиринт. Мне, кстати, тоже. Поэтому не открываю глаз, притворяюсь спящим.
— Как ты думаешь, я храбрая?
— Гилвочка, конечно!
— Я тоже так думала.
— Ой, мамочки! Что случилось?
— А то, что я не привыкла бегать по минному полю, держась за хвост бешеного дракона! — кричит Гилва со слезой в голосе.
— Расскажи, родная! Я помню только до Великой Дуги.
— Вот-вот. А дальше Повелитель тащит тебя как бурдюк с дерьмом и ревет как раненый слон. Ты в полном отрубе, а Харон говорит, что должна быть в сознании, иначе кранты. Я должна гнаться за вами, приводить тебя в чувства. Я что, бессмертная? А потом вижу, что Повелитель тоже в полном отрубе. Ничего не видит, ничего не соображает, только ногами работает как ходулями. Глаз Змея, он же по прямой шпарил! Теперь я должна его заворачивать, да ты под ногами путаешься! А мне что — больше всех надо? Я что — по садику гуляю, или по Лабиринту? — Гилва все-таки расплакалась. Вот от кого не ожидал…
— Хорошенькая моя, ну успокойся, все позади. Вытри слезки. Все живы-здоровы, мы тобой гордимся, — утешает Паола.
— Я никогда так не боялась, — всхлипывает Гилва. — Только Повелителя направлю, ты опять глаза закатываешь. А у меня уже кровь из носа, перед глазами разноцветные круги. Вот сейчас, думаю, упаду, а вы так и пойдете по прямой… А когда до центра дошли, думаешь, он остановился? Так и прет дальше. Я же думала, остановится! А вы опять в Лабиринт! До сих пор не знаю, как догнала да на площадку бросила. Вы лежите как мертвые. Я хлопочу, не знаю, каким богам молиться. А он очнулся, спрашивает: «Мы куда-нибудь торопимся? Тогда я еще посплю!» Это вместо «спасибо»!
Упрек справедливый. Вот успокоится, глазки высохнут, тогда я проснусь, буду ее восхвалять, носить на руках и Паоле в пример ставить. Пока не покраснеет как помидор. Гм-м? А если у нас с Паолой дочка будет? Гилва Богдановна… Нет, не звучит. Гилва ибн Богдан? Не… Гилва Богдансон? Тоже плохо… Гилва О'Борис! С ударением на первом слоге. Или Гилва МакБогдан. Папа — русский, мама — эмберитка, а дочка — чистокровная ирландка. Темны пути твои, Господи!
— Нет, Богдан, я не могу доставить тебя к Истинному Терминалу, сообщает Харон. — Это место должен знать либо я, либо ты.
— Так все напрасно?
— Извини… Может, другие Лабиринты знают?
Это удар…
— Так сколько миль до Авалона? И все, и ни одной. Разрушены серебряные башни… — бормочу я стих Корвина.
— Богдан, поскольку я чувствую себя виноватым — не правда ли, странное чувство — сообщу несколько фактов. Во-первых, Паола теперь достаточно сильна, чтоб пройти любой Лабиринт. Ты изобрел способ превращения обычного жителя тени в эмберита. Эта информация может очень дорого стоить. Во-вторых, об Истинном Терминале может что-то знать Колесо-Призрак. Очень шустрый парнишка. Кстати, тоже терминал… И последнее — есть такая тень — Земля. Хорошо тебе известная, если ты оттуда родом. Так вот, информации об этой тени больше, чем обо всех остальных тенях, вместе взятых. Намного больше, чем об Эмбере и о Хаосе. Странно, не правда ли? Тень — и такой почет… Ты не находишь? И последнее. Черная Дорога проходила по всем отражениям. Она шла и по самому Эмберу. На Земле Черной Дороги не было… А теперь — куда вас отправить?
ИГРЫ В ЗАКРЫТОМ ПОМЕЩЕНИИ
Гилва смотрит на меня, я киваю.
— Человек, проходящий Лабиринт, имеет право нести на себе одежду, оружие, другие вещи, — сообщает Гилва. — Он может посадить в карман белую мышку. Богдан взял Паолу и прошел Лабиринт. А я подпитывала ее жизненной энергией.
— Смело. И рискованно, — заключает Харон. — Паола, жизнь прекрасна. Зачем еще раз рисковать?
— Я имею право на попытку? — настаивает Паола.
— Нет, — говорю я.
— Лучше не рисковать, — советует Гилва.
— Да, — говорит Харон.
— Я должна, — упрямо твердит Паола. — Я должна стать настоящей. Я не хочу быть белой мышкой. Я не хочу быть курьезом. Я должна сама пройти Лабиринт. Если вы не позволите мне сейчас, я вернусь сюда позднее. Я умею ходить по отражениям.
— Дура ты, — говорит Гилва. — Дан, свяжи нас опять на всякий случай.
— Нет-нет! — взвизгнула Паола. — Я сама! Я все сама!
— Хорошо, — решаю я. — Пойдем гуськом, положив руки на плечи впереди идущего. Я первый, за мной Паола, Гилва последняя. Вопросы есть?
Гилва долго бормочет про себя ругательства.
… твердо ставлю левую стопу перед правой, правую перед левой. Игра фонтанов на просторной площади Согласия… Улицы и набережные Сены… Запах старых книг, запах реки, запах цветущих каштанов… Прием, которым я высосал память Логруса, действует и здесь.
Париж. 1905-й год. Белый абсент, «Амар Пикон», земляника со сливками. Шахматы в кафе «Регентство».
— Эй, парень, ты перепутал. Я имею право рыться в твоей памяти, но не ты в моей.
— Почему?
— Таковы правила игры. Или отправить тебя на Луну без скафандра?
— Извини, Харон.
Первую Вуаль прошел без особого напряжения. Видимо, имеет значение направление потока информации. Я ее всасывал, и прошел легко. Паоле Вуаль далась очень тяжело.
Искры поднимаются уже до колен. Волосы встают дыбом и потрескивают от электрических разрядов. Поток энергии, пронизывающий меня, пьянит словно шампанское. Плохо помню, как проходил этот участок в первый раз, но сейчас просто наслаждаюсь. Этот лабиринт — друг. Два предыдущих Узора пытались убить меня. Дальше будет труднее, придет усталость, но это усталость спортивного состязания, а не битвы за жизнь.
Снижаю скорость, иду неторопясь. Нужно дать Паоле набраться сил перед второй Вуалью. Мы уже прошли периметр, закончили первый виток и углубились во внешнюю дугу. Паола тяжело дышит за спиной. Ее пальцы нервно сжимают мои плечи. А мы с Хароном играем в любимую игру эмберитов: меняемся информацией. Странный это обмен. Точные, четкие факты с моей стороны на запахи, впечатления, ощущения. Но я готов играть в эту игру до конца жизни.
Запах цветущих каштанов… Вечера в бистро на улице Пигаль… Скачки в Шантильи… Кусочки чужой жизни, ставшие отныне моими. С трудом сдерживаюсь, чтоб не ускорить шаги. Твердо ставлю правую ногу перед левой, и левую перед правой. В ушах звучит музыка. Орган. Прелюдии Баха. Весна в Париже. Цыганские оркестры и коктейли в «Луи». Запах старых кирпичных домов на Вогезской площади после утреннего дождя… Бар под мюзик-холлом «Олимпия»… Маки, и васильки, и высокие тополя вдоль сельских дорог, вкус норманского сидра…
Вот чем Корвин отличается от меня, вот что Харон хотел сказать мне. Корвин умеет получать удовольствие от жизни. Я все время дрался, боролся, спешил. Детство без отца, переезд, училище с армейской дисциплиной… Крысиные гонки за самый высокий балл… Как будто на всех планет не хватит… Как будто Бадеру есть дело до того, что я первый в училище. Для него я — салажонок. Необстрелянный новичок. Я ушел от Бадера. Сказал ему, что не плаваю в лягушатнике, собрал вещи и ушел, провожаемый насмешливыми взглядами в спину.
Пандора, Владислава, Форсайд, Элвис… Заигрывания с черной дырой… Теперь уже Бадер пришел за мной. Я вернулся. И началось то же самое. Мы кричали друг на друга, пока не разграничили территорию. Как львы. До этой черты — его охотничьи угодья, дальше — мои. Он ставил задачу и сроки. Я говорил, что и кто мне для этого нужен. Он не лез в планы десанта, я не интересовался, как он достанет необходимое. Совет, КомКон, КомКон-2 — не мои проблемы.
Бадер всегда спешил. И я считал, что это правильно. По привычке хотел и тут превзойти его. Жил на форсаже. А Горбовский как-то раз спросил меня: «Богдан, вы когда последний раз лежали на травке?» «Три дня назад», — честно ответил я, потому что действительно три дня назад лежал на травке в оранжерее. Впервые за три-четыре года. «Вы счастливый человек, Богдан», — сказал Горбовский. — «Вы все успеваете».
Подходим ко второй Вуали. Углы, короткие участки, резкие повороты. Чувство, будто я живу ради этого, будто следующий шаг важнее всей предыдущей жизни. Но даже это не может испортить мое хорошее настроение. Вот только надсадное дыхание Паолы за спиной…
Вуаль позади. Искры до половины бедра. Покалывают словно кусачее одеяло. Волосы встают дыбом от статического электричества. Но это все безопасно. Снижаю скорость, чтоб Паола отдохнула перед Великой Дугой. Так, неспеша, проходим вираж. Паола что-то бормочет. Просит прощения у меня и Гилвы за все неприятности, которые нам принесла. Поднимаю руку к плечу и накрываю ее ладонь своей. Паола сжимает мою руку и начинает всхлипывать. Лабиринт способен перемешать всю душу человека и поднять на поверхность именно то, что хотелось бы забыть в первую очередь, что давно считалось забытым.
— Приготовься, малышка. Мы подходим к Великой Дуге.
— Прости меня. Я была плохой женой.
— Господи, да не об этом думай. Соберись с силами, выровняй дыхание и крепче держись за меня.
— Я соберусь, я буду держаться…
Входим в Великую Дугу. С каждым шагом мир раскалывается на тысячи кусков и собирается вновь. Паола цепляется за мои плечи, ее дыхание становится все более хриплым, со стонами. Проталкиваю себя сквозь невидимую стену, тяну за собой остальных, считаю шаги.
— Богдан, сделай что-нибудь! Она умирает! — отчаянный вопль Гилвы. Холодная волна ужаса омывает с головы до ног, унося радость и азарт борьбы. Всего секунда — и вместо радости — растерянность и отчаяние.
Но руки знают, что делать. Хватаю Паолу за запястья, поддергиваю вперед, чуть наклоняю корпус. Теперь она лежит у меня на спине. Не упадет в промежуток между дорожками, не коснется соседней дорожки. Один раз пронес, пронесу и второй…
— Я ее понесу!
— Не выйдет, парень, — сообщает Харон. — Мне очень жаль.
— Почему?
— Она вступила на узор своими ногами, своими ногами должна и пройти.
— Тогда переправь ее за пределы узора. Бранд так делал.
— Для нее это будет равносильно смерти. Чтоб покинуть узор по козырю, нужно быть настроенным на Камень. Или хоть раз пройти узор до конца. На этом многие попались в Тир-На-Ногте. Анналы говорят…
— Засунь свои анналы в анальное отверстие! — рычит Гилва. — Дан, свяжи наши жизни.
— Это убьет обеих. Нельзя менять свою сущность, проходя Лабиринт, — сообщает Харон. — В Эмбере, в Ребмэ, в Сломанных Лабиринтах можно было бы рискнуть. Но не в первозданном узоре. Здесь правила более строгие…
— Что же делать? — вопрошаю я, продвигаясь вперед крошечными шажками. Останавливаться нельзя. Легче столкнуть с места железнодорожный вагон, чем вновь начать движение. Ноги Паолы скребут по узору с характерным электрическим треском.
— Мне очень жаль, — говорит Харон. — Если б знал раньше, я не пустил бы ее в узор.
— Что знал?
— Она не прошла Лабиринт Эмбера. Она не получила от него ни байта. Все знания про карты и отражения она получила от тебя и через тебя. В те моменты, когда Лабиринт сливал ваши сущности. Это похоже на прохождение Сломанного Лабиринта.
Больше не слушаю бормотания Харона. Есть задача важнее. Я привык считать этот мир каким-то ненастоящим. Игрушечным, что-ли… Мне в нем все дозволено. Расслабился. В игрушечных мирах не происходит плохого. Там не убивают. А мир показал зубы. Щелкнул пастью, и теперь за моей спиной умирает любимая женщина…
— Очнись, очнись, дурочка, — Гилва хлещет Паолу по щекам.
… все потому что я бессмертный. Поверил в эту сказку. А они — нет. А я — да… А раз так… Я уже топтал этот Узор. И я бессмертный… Что дозволено Юпитеру… то не дозволено быку. Мораль: не будь животным.
Очень кстати кончается Великая Дуга. Вызываю знак Лабиринта.
— Гилва, Паола, продержитесь еще двадцать метров. Мне метры нужны!
— Понято. Попробуем.
Только к концу догадываюсь, как мало шансов у меня было. Играть отражениями в центре первозданного Лабиринта… Но получилось, черт возьми! Я связал жизнь Паолы со своей. Слил сущности. Раньше мы уже сливались, именно в Лабиринте, поэтому — обошлось. Теперь силы стремительно покидают меня. Как из шланга… Уходят в ее тело как в бездонную бочку. Почему-то донор расходует намного больше, чем получает пациент, так и с Гилвой было. Слегка прикрываю крантик и увеличиваю скорость движения до предела — надолго меня не хватит. Вскоре глаза застилает багровый туман. Главное все точно рассчитать. Силы, расстояние и скорость. Мозг превращается в компьютер. Расстояние, силы, скорость. Все остальное скользит мимо сознания. Расстояние, силы… Как тогда…
Кто не знает, чем отличается атмосферный шаттл от вакуумного собрата? Первый — обтекаемый красавец. Птица… Чайка в полете! Альбатрос. Второй — сварная рама о четырех ногах, обвешанная агрегатами, баками, связками маневровых двигателей, исполнительных механизмов, выдвижными рамами кранов и погрузчиков. Именно на таких неказистых осликов падает 90% работы. Иногда раму украшает пассажирский отсек — цистерна с парой иллюминаторов с каждой стороны. В такой цистерне я вез бригаду бурильщиков, когда раздался звук лопнувшей струны, и левого топливного бака не стало… Центровки тоже не стало. Я выжал ручку до предела влево, но этого оказалось мало. Тогда я выключил двигатель, сунул руки в сенсоперчатки погрузочных манипуляторов, пошевелил пальцами, ощущая стальные манипуляторы за бортом как свои руки, оторвал правый топливный бак и отбросил в сторону. Центровка была восстановлена. Великолепно! Только из четырех баков у меня осталось два неполных. И слишком мало топлива, чтоб восстановить орбиту. Для посадки тоже мало, но не настолько. Проиграл посадку на автопилоте. Получил красный крест — комп сообщил, что посадка невозможна. Отключил глупый агрегат от контура управления. Он еще не понял, что масса шаттла уменьшилась на массу потерянных баков. Поймет, когда даст тормозной импульс и сравнит результат с прогнозом. Но на это надо топливо.
Я посмотрел на высотомер, открыл шлем, глотнул виноградного сока. Сообщил в пассажирский салон, чтоб пристегнулись, закрыли шлемы и молились. На меня. Время было. Прикинул, что облегченный модуль даст семь "g", а когда топливо выгорит, то и все восемь. И добавил десяток секунд на отдых.
Потом завопил автопилот. Я отдыхал. А еще через несколько секунд взялся за ручку и врубил сразу на всю железку.
У шаттла много недостатков, но индикаторы расположены очень удобно. Скорость, высота, ускорение. Все остальное — побоку. Скорость, высота, ускорение. Больше ничего нет. Глаза по кругу. Скорость, высота, ускорение. Беглый взгляд на местную вертикаль. Высота, скорость, высота, скорость. На ускорение смотреть незачем, двигатель на пределе. Кажется, вписываюсь. Точно вписываюсь. Даже козла дам.
Гашу двигатель на несколько секунд. После семи "g" — невесомость. Три-два-один — и снова перегрузка ломает кости.
Мы сели. Топливо кончилось на высоте 15 метров при скорости 35 метров в секунду. Пятиметровые штанги амортизаторов поглотили энергию удара. Они рассчитаны и не на такое. Буровики, забыв про все инструкции, полезли в кабину.
— Слушай, парень, одно из двух! — простонал огромный детина, их бригадир. — Или я сейчас тебе морду набью, или сына в твою честь назову. Выбирай!
— А если будет дочка? — спросил я.
— Очнулся! Паола, очнулся! — потом встревоженно: — Малышка, ты что, понесла?
В ответ — слабый стон. Отрицательный.
— Шеф! — тормошит меня Гилва, — ты кого имел в виду?
— Вопрос риторический, — бормочу я, пытаясь понять, где я, и что я? Только что я сажал шаттл. Куда делись буровики? Откуда здесь Гилва? Глаза открывать не хочется. Если открыть глаза, придется что-то делать. Хочется лежать и… все.
— Мы куда-нибудь торопимся? — на всякий случай спрашиваю я.
— Вроде, нет. Тебе видней.
— Тогда полежим. — Проваливаюсь в сон.
— … а правда здорово, что мы прошли и все живы!
— Ага… Еще одно такое «мы» — и я уйду куда-нибудь… Далеко и надолго. Заведу себе домик, оболтуса из местных. Буду незабудки выращивать. И раз в месяц на демонов Обода охотиться. Все спокойнее, чем с вами ходить, — ворчит Гилва.
— Ну Гилвочка, не сердись пожалуйста, — Паола начинает льстить и подлизываться. Как понимаю, ей очень хочется узнать, как мы прошли Лабиринт. Мне, кстати, тоже. Поэтому не открываю глаз, притворяюсь спящим.
— Как ты думаешь, я храбрая?
— Гилвочка, конечно!
— Я тоже так думала.
— Ой, мамочки! Что случилось?
— А то, что я не привыкла бегать по минному полю, держась за хвост бешеного дракона! — кричит Гилва со слезой в голосе.
— Расскажи, родная! Я помню только до Великой Дуги.
— Вот-вот. А дальше Повелитель тащит тебя как бурдюк с дерьмом и ревет как раненый слон. Ты в полном отрубе, а Харон говорит, что должна быть в сознании, иначе кранты. Я должна гнаться за вами, приводить тебя в чувства. Я что, бессмертная? А потом вижу, что Повелитель тоже в полном отрубе. Ничего не видит, ничего не соображает, только ногами работает как ходулями. Глаз Змея, он же по прямой шпарил! Теперь я должна его заворачивать, да ты под ногами путаешься! А мне что — больше всех надо? Я что — по садику гуляю, или по Лабиринту? — Гилва все-таки расплакалась. Вот от кого не ожидал…
— Хорошенькая моя, ну успокойся, все позади. Вытри слезки. Все живы-здоровы, мы тобой гордимся, — утешает Паола.
— Я никогда так не боялась, — всхлипывает Гилва. — Только Повелителя направлю, ты опять глаза закатываешь. А у меня уже кровь из носа, перед глазами разноцветные круги. Вот сейчас, думаю, упаду, а вы так и пойдете по прямой… А когда до центра дошли, думаешь, он остановился? Так и прет дальше. Я же думала, остановится! А вы опять в Лабиринт! До сих пор не знаю, как догнала да на площадку бросила. Вы лежите как мертвые. Я хлопочу, не знаю, каким богам молиться. А он очнулся, спрашивает: «Мы куда-нибудь торопимся? Тогда я еще посплю!» Это вместо «спасибо»!
Упрек справедливый. Вот успокоится, глазки высохнут, тогда я проснусь, буду ее восхвалять, носить на руках и Паоле в пример ставить. Пока не покраснеет как помидор. Гм-м? А если у нас с Паолой дочка будет? Гилва Богдановна… Нет, не звучит. Гилва ибн Богдан? Не… Гилва Богдансон? Тоже плохо… Гилва О'Борис! С ударением на первом слоге. Или Гилва МакБогдан. Папа — русский, мама — эмберитка, а дочка — чистокровная ирландка. Темны пути твои, Господи!
— Нет, Богдан, я не могу доставить тебя к Истинному Терминалу, сообщает Харон. — Это место должен знать либо я, либо ты.
— Так все напрасно?
— Извини… Может, другие Лабиринты знают?
Это удар…
— Так сколько миль до Авалона? И все, и ни одной. Разрушены серебряные башни… — бормочу я стих Корвина.
— Богдан, поскольку я чувствую себя виноватым — не правда ли, странное чувство — сообщу несколько фактов. Во-первых, Паола теперь достаточно сильна, чтоб пройти любой Лабиринт. Ты изобрел способ превращения обычного жителя тени в эмберита. Эта информация может очень дорого стоить. Во-вторых, об Истинном Терминале может что-то знать Колесо-Призрак. Очень шустрый парнишка. Кстати, тоже терминал… И последнее — есть такая тень — Земля. Хорошо тебе известная, если ты оттуда родом. Так вот, информации об этой тени больше, чем обо всех остальных тенях, вместе взятых. Намного больше, чем об Эмбере и о Хаосе. Странно, не правда ли? Тень — и такой почет… Ты не находишь? И последнее. Черная Дорога проходила по всем отражениям. Она шла и по самому Эмберу. На Земле Черной Дороги не было… А теперь — куда вас отправить?
ИГРЫ В ЗАКРЫТОМ ПОМЕЩЕНИИ
Мы снова в Эмбере. Сидим в главном зале на первом этаже. Ужин кончился, на столах легкое вино и фрукты. Музыканты на хорах наигрывают что-то из Вивальди, но их никто не слушает. Все слушают меня. А я распускаю павлиний хвост, описывая наши приключения. Разумеется, напираю на смешные и забавные моменты. И глаза женщин загораются как алмазы. Но иногда становлюсь серьезным и раскрываю маленькие секреты Лабиринта, Логруса или карт. Тут уж загораются глаза мужчин. В эти минуты Гилва злится и пытается лягнуть меня под столом. Но это сложно: во первых, стол широкий, во вторых, своим трехмерным зрением я вижу ее попытки и вовремя убираю ногу. Фиона наблюдает через опущенное зеркальце за битвой под столом и строит мне глазки. Подмигиваю ей в ответ и пропускаю удар в коленную чашечку.
— Ой! — вскрикиваю я. — Больно же, Гилва.
Дева Хаоса играет желваками, сжимает кулаки и краснеет. Льювилла закрывает лицо ладонями, Флора крепко зажмуривается и прикусывает губку, но Жерар и Блейз не выдерживают и ржут во все горло. Удержаться невозможно, я хорошо разогрел аудиторию. Смеемся до икоты, до колик в животе. Даже Гилва не выдерживает. Пока я наполняю бокалы близсидящих дам, эстафету подхватывает Паола. Бог мой, я и не знал, сколько она успела прочитать! Познакомилась со всеми древнегреческими, древнеримскими, дрвнекитайскими мудрецами и Бернардом Шоу впридачу. Цитаты сыпятся из нее как горох из дырявого мешка. Ай да Паола! Щеки пылают. Моя малышка просто царит за столом.
— По нулям? — спрашивает Гилва.
— По нулям, — соглашается Паола.
— Все нормально, девочки, — устало говорю я и падаю спиной на кровать. — Все нормально. Никто и не рассчитывал, что они будут делиться со мной информацией при всех. Главное — что? Семья нас признала. Мы не опасны, и от нас есть польза. Завтра начнутся осторожные заигрывания.
— Семья признала! Тоже мне — сын лейтенанта Шмидта! — возмущается Паола. Все не может простить, что я перемигивался с Фионой.
— Да, Повелитель, два слова. Не надо называть дочку моим именем, — просит Гилва. — Не дразни гусей. Спасибо, но… не надо. Вот срань! О второй кровати ты не подумал? Где же мне спать?
Первый звонок по внутрисемейной системе связи раздается за полчаса до завтрака. Мы в это время резвимся в спальне. Нет, мы занимаемся совсем не тем, о чем вы подумали. (Этим мы занимались полчаса назад.) Сейчас мы перекидываем друг другу подушки. Гилва — мне, я — Паоле, Паола — Гилве. Дурачество? Конечно! Только нас трое, а подушек шесть! Не так-то все просто!
Звонок поступил как раз в тот момент, когда Гилва ввела в игру седьмую подушку. Я сбился с ритма и получил подушкой в лицо. Паола, видя такое дело, пустила свою подушку против часовой стрелки — в меня! Поверженный таким коварством, я споткнулся, рухнул на ковер и был моментально погребен под горой мягких ядер.
— Отелло промахнулся! — радостно завопила Гилва.
— Горе ты мое! Акелла промахнулся, Акелла, не Отелло! — поправляет начитанная Паола. — Хотя… так тоже верно!
За считанные недели на Земле обе нахватались жаргонных слов и выражений выше крыши. Которая, в свою очередь, куда-то поехала.
— Что у вас происходит? — интересуется Фиона.
— Разминка перед боем, — докладываю я, откапываясь и складывая из подушек маленький окоп. Почему-то их больше семи. На десять. Ах, на Гилве манипуляторы Логруса!..
— Фронтовые корреспонденты допускаются? — спрашивает Фиона, я протягиваю ей руку и провожу через козырь.
— Посекретничайте немного! — Гилва тянет из воздуха полотенце, вешает на шею, посылает нам воздушный поцелуй и удаляется.
— Малышка, ты не оставишь нас на несколько минут? — обращается Фиона к Паоле. — У нас сугубо мужской разговор.
Паола переполняется благородным гневом — услышать, что она малышка — от кого? От рыжей стервочки, на голову ниже ее ростом! Пока изобретает ответ, Фиона лучезврно улыбается и подсказывает:
— Можешь звать меня бабушка Фи.
— Хорошо, бабушка! — Паола гордо удаляется в соседнюю комнату. Почти сразу чувствую козырной контакт. Что родилось раньше? Первая женщина, или любопытство?
Перед Фионой возникает в воздухе знак Лабиринта.
— Паола, девочка, мы же о тебе говорить будем, — говорит она. Паола делает вид, что не слышит. Протягиваю руку, тяну ее через козырь и усаживаю себе на колени.
— Любопытство кошку погубило, знаешь? Начинай, Фиона.
— Богдан, есть вещи, которые нам недоступны. Одна из них — формирование личности человека из тени. Внешний вид нам подчиняется. Мы можем найти двойника любого человека. Но его личность, сумма знаний, которыми он обладает — это нам неподвластно. Тебе удалось. В дневниках Дворкина я находила намеки, но слишком неопределенные. Расскажи, как ты создал Паолу.
— Гм-м? — вопросительно смотрю на Паолу. Она кивает и обнимает меня за шею. — Этот процесс начался случайно и шел в несколько этапов. На первом я полностью управлял формированием личности и даже внешностью. Частично контролировал поведение — в стратегическом плане, не тактическом. Но, по мере кристаллизации личности, мое влияние падало. В то время Паола была чем-то вроде призрака Лабиринта — понятно, о чем я говорю?
— Да-да.
— На втором этапе Паола полностью вышла из-под моего контроля, проехала на мне Лабиринт, получила знания, но не возможность их использовать. Следующий этап — Паола стала полноценным жителем тени и получила возможность использовать свойства Лабиринта. И заключительный этап — после самостоятельного прохождения Лабиринта Паола стала эмбериткой.
— Пигмалиончик мой! — Паола нежно покусывает мое ухо. (На зрителя играет, не иначе.)
— Четко, ясно, и ничего не объясняет, — делает заключение Фиона. — Оберон не был на такое способен. Мы можем управлять настроением масс, но не более. Скажи, Паола — единственный твой опыт?
— Боюсь, что нет — вспоминаю караван рабов и симпатичную девушку Лану, удивительно похожую на Паолу. — Но второй опыт я пустил на самотек.
— Жаль. Теперь, о том, что интересует тебя. Дворкин как-то сказал, что бессмертные не оправдали его ожиданий. В другой раз упомянул чертову дюжину, мол, только крайний чего-то стоит.
— Он не упоминал имен? Камилл, например…
— Это называется наводящий вопрос? — улыбается Фиона. — Честное слово, не помню. Но вот как-то он сказал о себе: «Я не первый, я нулевой». Не знаю, имеет это отношение к делу, или нет… Если Эмбер — это он, то оси координат выходят из нулевой точки. Впрочем, это я уже фантазирую. Но мне почему-то кажется, что он имел в виду бессмертных.
— Насчет начала координат… Дворкин сказал мне, что Хаос создал тоже он. Или это было в Коридоре Зеркал?..
— Что было вначале? Яйцо или курица? Если Дворкин создал Хаос, то откуда взялся он сам?
— Я об этом не подумал. У нас принято считать, что люди произошли от очень умной обезьяны.
Фиона рассмеялась золотистым смехом.
— Флори интересуется, очень трудно было пронести Паолу через Лабиринт?
— Смертельный трюк. Нас подпитывала Гилва, иначе мы бы не справились.
— Вот как? Хорошо. Если что-то узнаю про бессмертных, сообщу. Паола, ты не проводишь меня?
— … Ап! Ап! Ап! Хоп!
Звон стали и топот ног. Это Бенедикт сгоняет с меня жирок в фехтовальном зале.
— Неплохо, совсем неплохо! — говорит лучший фехтовальщик Эмбера. Первые пять минут я пытался противостоять ему честно. Потом начал бессовестно жульничать. Составил заклинание и ускорил темп своей жизни сначала в полтора, а потом в три раза. По существу, это модификация «Остановись мгновение…», только вывернутая наизнанку, с маленькой добавкой для замедления темпа речи. Теперь у меня хватает реакции отбивать атаки Бенедикта. Заклинание составлено наспех и очень халтурно, поэтому не все в порядке с теплоотводом. Я перегреваюсь. Посему — красный как помидор, мокрый как мышь, и едкий пот заливает глаза.
— Вы быстро учитесь, — говорит мне Бенедикт между двумя ударами. — Полчаса назад я считал вас дилетантом. Чья это школа?
— Я самоучка. Последнее время нахватался приемов от Гилвы.
— О-о! — поднимает бровь Бенедикт и переходит в быструю атаку. Ускоряюсь еще чуть-чуть, но зато не отступаю ни на миллиметр. Ноги стоят твердо, словно приклеенные.
— У вас очень странная техника. Сказал бы, что бездарная, не будь она такой результативной.
Делаю шаг назад и поднимаю руки, заканчивая поединок. Переключаюсь на нормальную скорость.
— Вы абсолютно правы. Техника — никуда. Посмотрите на себя и на меня. Вы свежи и бодры, я же как после марафонского бега.
— Сегодня утром произошел странный случай, — говорит Бенедикт, снимая маску. — У меня прямо из-под головы исчезла подушка. Рэндом сказал, что с ним случилось то же самое. Не знаете, с чем это связано?
Покраснел бы еще больше, но дальше некуда.
— Фиона знает, — даю честный, но уклончивый ответ. — Скажите, Бенедикт, как вы относитесь к Гилве?
Эмберит мрачнеет.
— Она очень славная девушка, но выбрала не ту сторону. Берегите ее, Богдан.
— А вы?
— Она слишком сильно привязана к Хаосу.
— А вы — к Порядку… Но ведь есть еще одна сторона.
— Ой! — вскрикиваю я. — Больно же, Гилва.
Дева Хаоса играет желваками, сжимает кулаки и краснеет. Льювилла закрывает лицо ладонями, Флора крепко зажмуривается и прикусывает губку, но Жерар и Блейз не выдерживают и ржут во все горло. Удержаться невозможно, я хорошо разогрел аудиторию. Смеемся до икоты, до колик в животе. Даже Гилва не выдерживает. Пока я наполняю бокалы близсидящих дам, эстафету подхватывает Паола. Бог мой, я и не знал, сколько она успела прочитать! Познакомилась со всеми древнегреческими, древнеримскими, дрвнекитайскими мудрецами и Бернардом Шоу впридачу. Цитаты сыпятся из нее как горох из дырявого мешка. Ай да Паола! Щеки пылают. Моя малышка просто царит за столом.
— По нулям? — спрашивает Гилва.
— По нулям, — соглашается Паола.
— Все нормально, девочки, — устало говорю я и падаю спиной на кровать. — Все нормально. Никто и не рассчитывал, что они будут делиться со мной информацией при всех. Главное — что? Семья нас признала. Мы не опасны, и от нас есть польза. Завтра начнутся осторожные заигрывания.
— Семья признала! Тоже мне — сын лейтенанта Шмидта! — возмущается Паола. Все не может простить, что я перемигивался с Фионой.
— Да, Повелитель, два слова. Не надо называть дочку моим именем, — просит Гилва. — Не дразни гусей. Спасибо, но… не надо. Вот срань! О второй кровати ты не подумал? Где же мне спать?
Первый звонок по внутрисемейной системе связи раздается за полчаса до завтрака. Мы в это время резвимся в спальне. Нет, мы занимаемся совсем не тем, о чем вы подумали. (Этим мы занимались полчаса назад.) Сейчас мы перекидываем друг другу подушки. Гилва — мне, я — Паоле, Паола — Гилве. Дурачество? Конечно! Только нас трое, а подушек шесть! Не так-то все просто!
Звонок поступил как раз в тот момент, когда Гилва ввела в игру седьмую подушку. Я сбился с ритма и получил подушкой в лицо. Паола, видя такое дело, пустила свою подушку против часовой стрелки — в меня! Поверженный таким коварством, я споткнулся, рухнул на ковер и был моментально погребен под горой мягких ядер.
— Отелло промахнулся! — радостно завопила Гилва.
— Горе ты мое! Акелла промахнулся, Акелла, не Отелло! — поправляет начитанная Паола. — Хотя… так тоже верно!
За считанные недели на Земле обе нахватались жаргонных слов и выражений выше крыши. Которая, в свою очередь, куда-то поехала.
— Что у вас происходит? — интересуется Фиона.
— Разминка перед боем, — докладываю я, откапываясь и складывая из подушек маленький окоп. Почему-то их больше семи. На десять. Ах, на Гилве манипуляторы Логруса!..
— Фронтовые корреспонденты допускаются? — спрашивает Фиона, я протягиваю ей руку и провожу через козырь.
— Посекретничайте немного! — Гилва тянет из воздуха полотенце, вешает на шею, посылает нам воздушный поцелуй и удаляется.
— Малышка, ты не оставишь нас на несколько минут? — обращается Фиона к Паоле. — У нас сугубо мужской разговор.
Паола переполняется благородным гневом — услышать, что она малышка — от кого? От рыжей стервочки, на голову ниже ее ростом! Пока изобретает ответ, Фиона лучезврно улыбается и подсказывает:
— Можешь звать меня бабушка Фи.
— Хорошо, бабушка! — Паола гордо удаляется в соседнюю комнату. Почти сразу чувствую козырной контакт. Что родилось раньше? Первая женщина, или любопытство?
Перед Фионой возникает в воздухе знак Лабиринта.
— Паола, девочка, мы же о тебе говорить будем, — говорит она. Паола делает вид, что не слышит. Протягиваю руку, тяну ее через козырь и усаживаю себе на колени.
— Любопытство кошку погубило, знаешь? Начинай, Фиона.
— Богдан, есть вещи, которые нам недоступны. Одна из них — формирование личности человека из тени. Внешний вид нам подчиняется. Мы можем найти двойника любого человека. Но его личность, сумма знаний, которыми он обладает — это нам неподвластно. Тебе удалось. В дневниках Дворкина я находила намеки, но слишком неопределенные. Расскажи, как ты создал Паолу.
— Гм-м? — вопросительно смотрю на Паолу. Она кивает и обнимает меня за шею. — Этот процесс начался случайно и шел в несколько этапов. На первом я полностью управлял формированием личности и даже внешностью. Частично контролировал поведение — в стратегическом плане, не тактическом. Но, по мере кристаллизации личности, мое влияние падало. В то время Паола была чем-то вроде призрака Лабиринта — понятно, о чем я говорю?
— Да-да.
— На втором этапе Паола полностью вышла из-под моего контроля, проехала на мне Лабиринт, получила знания, но не возможность их использовать. Следующий этап — Паола стала полноценным жителем тени и получила возможность использовать свойства Лабиринта. И заключительный этап — после самостоятельного прохождения Лабиринта Паола стала эмбериткой.
— Пигмалиончик мой! — Паола нежно покусывает мое ухо. (На зрителя играет, не иначе.)
— Четко, ясно, и ничего не объясняет, — делает заключение Фиона. — Оберон не был на такое способен. Мы можем управлять настроением масс, но не более. Скажи, Паола — единственный твой опыт?
— Боюсь, что нет — вспоминаю караван рабов и симпатичную девушку Лану, удивительно похожую на Паолу. — Но второй опыт я пустил на самотек.
— Жаль. Теперь, о том, что интересует тебя. Дворкин как-то сказал, что бессмертные не оправдали его ожиданий. В другой раз упомянул чертову дюжину, мол, только крайний чего-то стоит.
— Он не упоминал имен? Камилл, например…
— Это называется наводящий вопрос? — улыбается Фиона. — Честное слово, не помню. Но вот как-то он сказал о себе: «Я не первый, я нулевой». Не знаю, имеет это отношение к делу, или нет… Если Эмбер — это он, то оси координат выходят из нулевой точки. Впрочем, это я уже фантазирую. Но мне почему-то кажется, что он имел в виду бессмертных.
— Насчет начала координат… Дворкин сказал мне, что Хаос создал тоже он. Или это было в Коридоре Зеркал?..
— Что было вначале? Яйцо или курица? Если Дворкин создал Хаос, то откуда взялся он сам?
— Я об этом не подумал. У нас принято считать, что люди произошли от очень умной обезьяны.
Фиона рассмеялась золотистым смехом.
— Флори интересуется, очень трудно было пронести Паолу через Лабиринт?
— Смертельный трюк. Нас подпитывала Гилва, иначе мы бы не справились.
— Вот как? Хорошо. Если что-то узнаю про бессмертных, сообщу. Паола, ты не проводишь меня?
— … Ап! Ап! Ап! Хоп!
Звон стали и топот ног. Это Бенедикт сгоняет с меня жирок в фехтовальном зале.
— Неплохо, совсем неплохо! — говорит лучший фехтовальщик Эмбера. Первые пять минут я пытался противостоять ему честно. Потом начал бессовестно жульничать. Составил заклинание и ускорил темп своей жизни сначала в полтора, а потом в три раза. По существу, это модификация «Остановись мгновение…», только вывернутая наизнанку, с маленькой добавкой для замедления темпа речи. Теперь у меня хватает реакции отбивать атаки Бенедикта. Заклинание составлено наспех и очень халтурно, поэтому не все в порядке с теплоотводом. Я перегреваюсь. Посему — красный как помидор, мокрый как мышь, и едкий пот заливает глаза.
— Вы быстро учитесь, — говорит мне Бенедикт между двумя ударами. — Полчаса назад я считал вас дилетантом. Чья это школа?
— Я самоучка. Последнее время нахватался приемов от Гилвы.
— О-о! — поднимает бровь Бенедикт и переходит в быструю атаку. Ускоряюсь еще чуть-чуть, но зато не отступаю ни на миллиметр. Ноги стоят твердо, словно приклеенные.
— У вас очень странная техника. Сказал бы, что бездарная, не будь она такой результативной.
Делаю шаг назад и поднимаю руки, заканчивая поединок. Переключаюсь на нормальную скорость.
— Вы абсолютно правы. Техника — никуда. Посмотрите на себя и на меня. Вы свежи и бодры, я же как после марафонского бега.
— Сегодня утром произошел странный случай, — говорит Бенедикт, снимая маску. — У меня прямо из-под головы исчезла подушка. Рэндом сказал, что с ним случилось то же самое. Не знаете, с чем это связано?
Покраснел бы еще больше, но дальше некуда.
— Фиона знает, — даю честный, но уклончивый ответ. — Скажите, Бенедикт, как вы относитесь к Гилве?
Эмберит мрачнеет.
— Она очень славная девушка, но выбрала не ту сторону. Берегите ее, Богдан.
— А вы?
— Она слишком сильно привязана к Хаосу.
— А вы — к Порядку… Но ведь есть еще одна сторона.