— Бессмертный покойник — это звучит забавно. — Расшвыриваю сапогами мухоморы, поднимаю и ставлю на ноги статуи Гилвы и Сухэя. Потом снимаю заклинания, стараясь не перепутать порядок. Предпоследним — возвращаю стенам первоначальный вид, последним — бужу людей.
— Прощайте, Сухэй — говорю старику и тяну Гилву за руку.
— Ты усыпил нас?
— Да. Чтоб Логрус мог шепнуть мне тайны на ушко.
— Я начинаю понимать Паолу, — шипит Гилва.
ИГРА В ПРЯТКИ
ЧАСТЬ 3
ИГРА ПО ПРАВИЛАМ
БРАЧНЫЕ ИГРЫ
ИГРА ПО-НАУЧНОМУ
— Прощайте, Сухэй — говорю старику и тяну Гилву за руку.
— Ты усыпил нас?
— Да. Чтоб Логрус мог шепнуть мне тайны на ушко.
— Я начинаю понимать Паолу, — шипит Гилва.
ИГРА В ПРЯТКИ
— Они славно бились, и вернулись с победой! — сообщаю я Паоле. — И девушки дарили им цветы. Где цветы? Почему не вижу?
Паола отрывается от лошадей, целует в небритую щеку, выбирает из сена цветок клевера и пристраивает мне в карман рубашки. Словно орден.
— На груди его могучей одна медаль висела кучей! — комментирую я.
— Скорее! Почему лошадей не заседлала, пока нас не было? — торопит Гилва.
— Вас всего минуту не было.
Гилва удивленно смотрит на меня.
— Все правильно, — говорю я. — Там — час, здесь — минута.
Гилва очень нервничает. Торопится. Зря. Все пути отхода перекрыты еще до того, как мы сели завтракать. Это я узнал от Логруса.
— Ну что ты столбом застыл? Дождешься, что сюда явятся.
— Там засада.
— Проклятье! А по краю мира? Вдоль Обода?
— Тоже.
— Дай мне бластер помощнее, и я покажу, как на девушек засады устраивать! — грозится воинственная Паола.
— Люди погибнут, — говорю я.
— Конечно, погибнут! — взрывается Гилва. — Не мы, так они! Не они, так мы! А что еще делать?
— Путь.
— Я не умею, — сникает Гилва. — А ты?
— Анекдот такой есть: «Скажите, вы умеете играть на скрипке?» — «Ни разу не пробовал, но думаю, что да!».
Паола неуверенно улыбается, но Гилва ловит мысль на лету.
— Чего стоишь? Делай!
И я делаю. Тысячу и один Путь. В каждый сажаю по чудовищу — стражу порога.
Шлеп! Мокрое полотенце больно хлещет по лицу. Открываю глаза. Лежу на полу, Паола отводит руку для замаха.
— О-о-о… За что так неласково?
— Времени нет! В какой нам идти?
— Без разницы.
Меня поднимают с пола и совместными усилиями грузят на Полю. Поперек седла.
— Может, привязать? — спрашивает Гилву практичная Паола, окинув меня критическим взглядом.
— Некогда.
Гилва с Паолой берутся за руки, чтоб не оказаться в разных Путях, ведут лошадей под уздцы. Постепенно прихожу в себя. Слабо шевелюсь, пытаясь сесть верхом, но руки и ноги будто ватой набиты. Кони нервничают, но Поля смотрит на светящиеся стенки спокойно. Минут через двадцать набираюсь сил, сажусь верхом и возглавляю отряд. А еще через пару минут встречаем стража порога. Это гибрид жабы с бульдогом, размером с бегемота, которому по ошибке достались челюсти акулы.
— Вы опоздали на две с половиной минуты, — говорит страж фальцетом, проводя когтем пылающую черту по полу. — Это порог. Никто не переступит порог, пока не подберет рифму к слову «пакля».
— Видишь ли, уважаемый, — вежливо сообщаю я, отбирая у Паолы бластер. — Мы пришли вовремя, но там не было порога. Ты не в том месте провел черту.
— Не может быть, — изумляется чудовище. — Где же должен быть порог?
— Ровно на сто двадцать три шага ближе к началу прохода.
— А не врешь?
— Честное пионерское! Под салютом! — клянусь я и отдаю пионерский салют. Послюнив лапу, страж стирает пылающую черту и, считая вслух шаги, ковыляет мимо нас. Паола с открытым ртом, выворачивая шею назад, провожает его изумленным взглядом. Отсчитав сто двадцать три шага, страж проводит новую черту и объявляет:
— Это порог. Никто не переступит порог, пока не подберет рифму к слову «пакля».
— Извини, друг, — говорю я ему. — Это очень тяжелое задание для нас. Пожалуй, мы не будем переступать порог. Прощай.
— Вы приняли правильное решение, отказавшись от мысли переступить порог, — соглашается страж. — Иначе я убил бы вас. Прощайте.
— Сакля! — восклицает Паола, когда страж скрывается из вида.
— Где?
— Сакля — пакля. Рифма.
Ну надо же!
— В других проходах — то же самое? — интересуется Гилва.
— Почему то же самое? Страж во всех, но задания разные. Где — съесть тридцать восемь эскимо, где — сказать, как называется лицо у курицы, где — надуть триста воздушных шариков, где — прыгнуть выше головы, где — пукнуть нотой фа… Цель одна — задержать преследователей.
Еще час хода, и мы на лужайке леса с фиолетовыми листьями под янтарным небом. Ищу выход соседнего прохода, подтягиваю к нашему манипуляторами Логруса, склеиваю и разглаживаю ладонями швы. Теперь преследователи, идущие по нашему следу, вернутся в точку старта. Если, конечно, сумеют обойти стража. Убить стража нельзя. Это несложно, но он — часть прохода. Убив стража, преследователи разрушат проход и выпадут в реальность. Что меня вполне устраивает. По-моему, я научился интриговать не хуже эмберитов.
— Куда теперь? — интересуется Гилва.
— На Землю. Если нет других предложений.
— Какие, к чертям собачьим, предложения? Домой мне дороги нет. В Эмбере делать нечего… Жизнью с Паолой повязана. Какие, к чертям, предложения?!
Веду группу по отражениям. Гилва говорит, что нужно запутать следы. Поэтому комбинируем приемы. Обычное движение, движение через Путь, движение через отражения.
— Богдан, пока вас не было, я сама дверь сотворила! — хвастается Паола.
— Как — сама?
— Ну… как ты. Без бластера.
Доходит до меня далеко не сразу. Слишком устал, играя силами. А когда доходит, тупо пытаюсь сопоставить эту информацию со словами Дворкина из Коридора Зеркал. Там было что-то насчет квантового скачка количества в качество. Не могу толком вспомнить, но кажется, проспорил Дворкину чью-то бессмертную душу.
Отрываю взор от луки седла и встречаю два выжидающих взгляда. Понятно. Вместо того, чтоб поздравить, в транс ушел. Если не объясню, над какой гениальной проблемой голову ломаю, они мне секир-башка сделают. За нечуткость.
— Гилва, когда по следу в отражениях идешь, можно по почерку узнать, кто след оставил?
— Практически нет, но тебя — можно. Тебя — и бурю в отражениях.
— Меняем почерк. Паола, берись за руль.
— Ой, мамочка, я не справлюсь.
— Нет — так нет. Ничего не теряем. А попробовать надо! Вызови знак Лабиринта — и вперед!
— А куда — вперед?
— Куда угодно. Мы же след запутываем.
Преисполненная гордости за порученное дело, Паола выезжает вперед. Я дремлю в седле. Клюю носом, кажется, даже засыпаю. Когда открываю глаза, мир вокруг заметно изменился. Слева — бездонная пропасть. Другого края просто не видно. Справа — стена. Такой высоты, что представить невозможно.
— Где это мы?
— В том мире, о котором я в книжке читала, — оборачивается ко мне Паола. — Где все говорят на разных языках, а друг друга понимают. Как вы с Гилвой.
— Ничего не понимаю. Тот мир — выдуманный. А отражения — они же настоящие…
— Повелитель, ВСЕ миры настоящие. Если ты смог его представить, значит он настоящий.
Почему-то мысль, что, кроме «Хроник Эмбера» есть еще книги, в которых описаны реально существующие отражения, ввергает меня в шок. Мало мне Лабиринтов с Логрусом, теперь еще с авторами Эксперимента разбираться… «Град обреченный» — одно название чего стоит! А может, в этом и суть? Я попал в Эксперимент. Как там у Стругацких? Прошел через Эксперимент — вернулся в родной мир. В точку старта. Только, чтоб вернуться, погибнуть надо. Погибну тут — и очнусь на родной орбитальной. За иллюминатором — Горгулья. Клест данные по атмосфере требует. Как будто я глазами что-то такое вижу, что его сканеры пропустили. Не до них мне там было.
А если я бессмертный? Тут погибну, в другом месте возродюсь. Но домой не попаду. А Паола с Гилвой погибнут по-настоящему. Они-то не участники эксперимента. А я — участник? Почему — нет? Может, потому и зовусь бессмертным, что тут погибну, а там, на орбитальной, возродюсь? Тогда что вокруг? Полигон Странников?
Новым взглядом окидываю местность. Судя по всему, Город где-то позади.
— Паола, постой. Ты знаешь, кого мы впереди встретим?
— Погоню?
— Себя, глупая. Ты хоть до конца книгу дочитала?
— Не-а. Я тебя позвала, ты за комп сел. А потом некогда было.
— Мы встретим своих двойников. Подумай, что себе скажешь.
Некоторое время Паола думает, потом решительно разворачивает коня под прямым углом к прежнему курсу. Впереди, в стене уже чернеет зев пещеры.
— Не хочу тебя ни с кем делить!
— А помнишь, что насчет Гилвы говорила? — спрашиваю я на ушко.
— Гилва — не в счет. Мы с ней ближе, чем сестры.
Никогда женщин не пойму. С Гилвой меня делить согласна, а со своим двойником — нет…
Третий день запутываем следы. Ведем группу по очереди. Смысла в этом нет, но Гилва считает, что следы нужно путать. Ради ее спокойствия я готов путать следы хоть месяц. Но есть десяток способов найти нужного человека в отражениях. Об одном говорил ей еще при первой встрече — пройти Лабиринт и попросить доставить тебя на свидание с объектом поиска. Логрус так не делает, но может указать вектор поиска. Есть, есть варианты. Гилва просто слабовата в играх с силами. Нас не трогают по другой причине. Мы не представляем непосредственной опасности. Одно дело — грудью на защиту родного порога, другое — играть в мышей, которые охотятся не на кота — на прайд львов.
Второй день Гилва не в себе. Вчера хотел поговорить — сорвалась, накричала. Я сам чуть вразнос не пошел. Паола вклинилась нас успокаивать, и ей досталось от обоих. Довели бедняжку до слез, и она же у нас просила прощения. Тошно.
Конечно, все понятно. Не оправдал я надежд. А те, что были, разбил. Не захотел селиться во Дворах Хаоса, не захотел бороться за трон, не пошел на мировую с Логрусом. Всех против себя настроил. Паола еще двух придурков пришила. Все так… Порушили жизнь славной девчонке. Но ведь не специально. Совесть, например, меня совсем не мучает. Неловко только как-то.
Веду группу, на ходу изобретая достопримечательности. Дирижабли роятся в фисташковом небе как мошкара. Фудзияма с вершиной, покрытой изумрудным льдом, табун пегасов, резвящихся над лугом. Дриады в венках из дубовых листьев приветливо машут нам из ветвей деревьев. Нимфы ручья звонкими голосами поют песенки фривольного содержания. Паола наслаждается жизнью. Только иногда бросает настороженные взгляды, не слишком ли я засматриваюсь на симпатичную мордашку. Даже Гилва вновь начала улыбаться.
Меняю стиль. Стволы деревьев принимают оттенок полированной стали. Колокольчиками звенят листья под ветром. Фольгой шоколадки шуршит под копытами трава. Увидев нас, величавой серебряной статуей застыл лось. Хрустальный мост перекинулся через речку жидкого золота.
— Погоди, Дан, — останавливает меня Гилва. Извлекает из воздуха арбалет и пускает в мост тяжелую, каленую стрелу. Радуга вспыхивает на мгновение в миллиарде осколков, золотистая вода с шипением принимает то, что секунду назад было чудом невиданной красоты. Мост, на пробу, оказался из обычного закаленного стекла.
— Эх, Повелитель… — вздыхает дева Хаоса. — Красота тебя погубит.
Форсируем речку вброд. Глубина — коню по брюхо. Зачерпываю ладошкой и пробую воду на вкус. Фанту напоминает…
Завтра — конец отпуска. Хорошего помаленьку, нужно переходить к следующему этапу — анализу и исследованиям. Завтра начинаем новую жизнь! Настоящую. Солидную. Серьезную. Полезную! Исследуем на приборах все чудеса, разложим по полочкам. Какой толчок для всех физических наук! Я, конечно, скромный, но увидеть свой портрет на странице учебника было бы очень даже недурственно. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Паола отрывается от лошадей, целует в небритую щеку, выбирает из сена цветок клевера и пристраивает мне в карман рубашки. Словно орден.
— На груди его могучей одна медаль висела кучей! — комментирую я.
— Скорее! Почему лошадей не заседлала, пока нас не было? — торопит Гилва.
— Вас всего минуту не было.
Гилва удивленно смотрит на меня.
— Все правильно, — говорю я. — Там — час, здесь — минута.
Гилва очень нервничает. Торопится. Зря. Все пути отхода перекрыты еще до того, как мы сели завтракать. Это я узнал от Логруса.
— Ну что ты столбом застыл? Дождешься, что сюда явятся.
— Там засада.
— Проклятье! А по краю мира? Вдоль Обода?
— Тоже.
— Дай мне бластер помощнее, и я покажу, как на девушек засады устраивать! — грозится воинственная Паола.
— Люди погибнут, — говорю я.
— Конечно, погибнут! — взрывается Гилва. — Не мы, так они! Не они, так мы! А что еще делать?
— Путь.
— Я не умею, — сникает Гилва. — А ты?
— Анекдот такой есть: «Скажите, вы умеете играть на скрипке?» — «Ни разу не пробовал, но думаю, что да!».
Паола неуверенно улыбается, но Гилва ловит мысль на лету.
— Чего стоишь? Делай!
И я делаю. Тысячу и один Путь. В каждый сажаю по чудовищу — стражу порога.
Шлеп! Мокрое полотенце больно хлещет по лицу. Открываю глаза. Лежу на полу, Паола отводит руку для замаха.
— О-о-о… За что так неласково?
— Времени нет! В какой нам идти?
— Без разницы.
Меня поднимают с пола и совместными усилиями грузят на Полю. Поперек седла.
— Может, привязать? — спрашивает Гилву практичная Паола, окинув меня критическим взглядом.
— Некогда.
Гилва с Паолой берутся за руки, чтоб не оказаться в разных Путях, ведут лошадей под уздцы. Постепенно прихожу в себя. Слабо шевелюсь, пытаясь сесть верхом, но руки и ноги будто ватой набиты. Кони нервничают, но Поля смотрит на светящиеся стенки спокойно. Минут через двадцать набираюсь сил, сажусь верхом и возглавляю отряд. А еще через пару минут встречаем стража порога. Это гибрид жабы с бульдогом, размером с бегемота, которому по ошибке достались челюсти акулы.
— Вы опоздали на две с половиной минуты, — говорит страж фальцетом, проводя когтем пылающую черту по полу. — Это порог. Никто не переступит порог, пока не подберет рифму к слову «пакля».
— Видишь ли, уважаемый, — вежливо сообщаю я, отбирая у Паолы бластер. — Мы пришли вовремя, но там не было порога. Ты не в том месте провел черту.
— Не может быть, — изумляется чудовище. — Где же должен быть порог?
— Ровно на сто двадцать три шага ближе к началу прохода.
— А не врешь?
— Честное пионерское! Под салютом! — клянусь я и отдаю пионерский салют. Послюнив лапу, страж стирает пылающую черту и, считая вслух шаги, ковыляет мимо нас. Паола с открытым ртом, выворачивая шею назад, провожает его изумленным взглядом. Отсчитав сто двадцать три шага, страж проводит новую черту и объявляет:
— Это порог. Никто не переступит порог, пока не подберет рифму к слову «пакля».
— Извини, друг, — говорю я ему. — Это очень тяжелое задание для нас. Пожалуй, мы не будем переступать порог. Прощай.
— Вы приняли правильное решение, отказавшись от мысли переступить порог, — соглашается страж. — Иначе я убил бы вас. Прощайте.
— Сакля! — восклицает Паола, когда страж скрывается из вида.
— Где?
— Сакля — пакля. Рифма.
Ну надо же!
— В других проходах — то же самое? — интересуется Гилва.
— Почему то же самое? Страж во всех, но задания разные. Где — съесть тридцать восемь эскимо, где — сказать, как называется лицо у курицы, где — надуть триста воздушных шариков, где — прыгнуть выше головы, где — пукнуть нотой фа… Цель одна — задержать преследователей.
Еще час хода, и мы на лужайке леса с фиолетовыми листьями под янтарным небом. Ищу выход соседнего прохода, подтягиваю к нашему манипуляторами Логруса, склеиваю и разглаживаю ладонями швы. Теперь преследователи, идущие по нашему следу, вернутся в точку старта. Если, конечно, сумеют обойти стража. Убить стража нельзя. Это несложно, но он — часть прохода. Убив стража, преследователи разрушат проход и выпадут в реальность. Что меня вполне устраивает. По-моему, я научился интриговать не хуже эмберитов.
— Куда теперь? — интересуется Гилва.
— На Землю. Если нет других предложений.
— Какие, к чертям собачьим, предложения? Домой мне дороги нет. В Эмбере делать нечего… Жизнью с Паолой повязана. Какие, к чертям, предложения?!
Веду группу по отражениям. Гилва говорит, что нужно запутать следы. Поэтому комбинируем приемы. Обычное движение, движение через Путь, движение через отражения.
— Богдан, пока вас не было, я сама дверь сотворила! — хвастается Паола.
— Как — сама?
— Ну… как ты. Без бластера.
Доходит до меня далеко не сразу. Слишком устал, играя силами. А когда доходит, тупо пытаюсь сопоставить эту информацию со словами Дворкина из Коридора Зеркал. Там было что-то насчет квантового скачка количества в качество. Не могу толком вспомнить, но кажется, проспорил Дворкину чью-то бессмертную душу.
Отрываю взор от луки седла и встречаю два выжидающих взгляда. Понятно. Вместо того, чтоб поздравить, в транс ушел. Если не объясню, над какой гениальной проблемой голову ломаю, они мне секир-башка сделают. За нечуткость.
— Гилва, когда по следу в отражениях идешь, можно по почерку узнать, кто след оставил?
— Практически нет, но тебя — можно. Тебя — и бурю в отражениях.
— Меняем почерк. Паола, берись за руль.
— Ой, мамочка, я не справлюсь.
— Нет — так нет. Ничего не теряем. А попробовать надо! Вызови знак Лабиринта — и вперед!
— А куда — вперед?
— Куда угодно. Мы же след запутываем.
Преисполненная гордости за порученное дело, Паола выезжает вперед. Я дремлю в седле. Клюю носом, кажется, даже засыпаю. Когда открываю глаза, мир вокруг заметно изменился. Слева — бездонная пропасть. Другого края просто не видно. Справа — стена. Такой высоты, что представить невозможно.
— Где это мы?
— В том мире, о котором я в книжке читала, — оборачивается ко мне Паола. — Где все говорят на разных языках, а друг друга понимают. Как вы с Гилвой.
— Ничего не понимаю. Тот мир — выдуманный. А отражения — они же настоящие…
— Повелитель, ВСЕ миры настоящие. Если ты смог его представить, значит он настоящий.
Почему-то мысль, что, кроме «Хроник Эмбера» есть еще книги, в которых описаны реально существующие отражения, ввергает меня в шок. Мало мне Лабиринтов с Логрусом, теперь еще с авторами Эксперимента разбираться… «Град обреченный» — одно название чего стоит! А может, в этом и суть? Я попал в Эксперимент. Как там у Стругацких? Прошел через Эксперимент — вернулся в родной мир. В точку старта. Только, чтоб вернуться, погибнуть надо. Погибну тут — и очнусь на родной орбитальной. За иллюминатором — Горгулья. Клест данные по атмосфере требует. Как будто я глазами что-то такое вижу, что его сканеры пропустили. Не до них мне там было.
А если я бессмертный? Тут погибну, в другом месте возродюсь. Но домой не попаду. А Паола с Гилвой погибнут по-настоящему. Они-то не участники эксперимента. А я — участник? Почему — нет? Может, потому и зовусь бессмертным, что тут погибну, а там, на орбитальной, возродюсь? Тогда что вокруг? Полигон Странников?
Новым взглядом окидываю местность. Судя по всему, Город где-то позади.
— Паола, постой. Ты знаешь, кого мы впереди встретим?
— Погоню?
— Себя, глупая. Ты хоть до конца книгу дочитала?
— Не-а. Я тебя позвала, ты за комп сел. А потом некогда было.
— Мы встретим своих двойников. Подумай, что себе скажешь.
Некоторое время Паола думает, потом решительно разворачивает коня под прямым углом к прежнему курсу. Впереди, в стене уже чернеет зев пещеры.
— Не хочу тебя ни с кем делить!
— А помнишь, что насчет Гилвы говорила? — спрашиваю я на ушко.
— Гилва — не в счет. Мы с ней ближе, чем сестры.
Никогда женщин не пойму. С Гилвой меня делить согласна, а со своим двойником — нет…
Третий день запутываем следы. Ведем группу по очереди. Смысла в этом нет, но Гилва считает, что следы нужно путать. Ради ее спокойствия я готов путать следы хоть месяц. Но есть десяток способов найти нужного человека в отражениях. Об одном говорил ей еще при первой встрече — пройти Лабиринт и попросить доставить тебя на свидание с объектом поиска. Логрус так не делает, но может указать вектор поиска. Есть, есть варианты. Гилва просто слабовата в играх с силами. Нас не трогают по другой причине. Мы не представляем непосредственной опасности. Одно дело — грудью на защиту родного порога, другое — играть в мышей, которые охотятся не на кота — на прайд львов.
Второй день Гилва не в себе. Вчера хотел поговорить — сорвалась, накричала. Я сам чуть вразнос не пошел. Паола вклинилась нас успокаивать, и ей досталось от обоих. Довели бедняжку до слез, и она же у нас просила прощения. Тошно.
Конечно, все понятно. Не оправдал я надежд. А те, что были, разбил. Не захотел селиться во Дворах Хаоса, не захотел бороться за трон, не пошел на мировую с Логрусом. Всех против себя настроил. Паола еще двух придурков пришила. Все так… Порушили жизнь славной девчонке. Но ведь не специально. Совесть, например, меня совсем не мучает. Неловко только как-то.
Веду группу, на ходу изобретая достопримечательности. Дирижабли роятся в фисташковом небе как мошкара. Фудзияма с вершиной, покрытой изумрудным льдом, табун пегасов, резвящихся над лугом. Дриады в венках из дубовых листьев приветливо машут нам из ветвей деревьев. Нимфы ручья звонкими голосами поют песенки фривольного содержания. Паола наслаждается жизнью. Только иногда бросает настороженные взгляды, не слишком ли я засматриваюсь на симпатичную мордашку. Даже Гилва вновь начала улыбаться.
Меняю стиль. Стволы деревьев принимают оттенок полированной стали. Колокольчиками звенят листья под ветром. Фольгой шоколадки шуршит под копытами трава. Увидев нас, величавой серебряной статуей застыл лось. Хрустальный мост перекинулся через речку жидкого золота.
— Погоди, Дан, — останавливает меня Гилва. Извлекает из воздуха арбалет и пускает в мост тяжелую, каленую стрелу. Радуга вспыхивает на мгновение в миллиарде осколков, золотистая вода с шипением принимает то, что секунду назад было чудом невиданной красоты. Мост, на пробу, оказался из обычного закаленного стекла.
— Эх, Повелитель… — вздыхает дева Хаоса. — Красота тебя погубит.
Форсируем речку вброд. Глубина — коню по брюхо. Зачерпываю ладошкой и пробую воду на вкус. Фанту напоминает…
Завтра — конец отпуска. Хорошего помаленьку, нужно переходить к следующему этапу — анализу и исследованиям. Завтра начинаем новую жизнь! Настоящую. Солидную. Серьезную. Полезную! Исследуем на приборах все чудеса, разложим по полочкам. Какой толчок для всех физических наук! Я, конечно, скромный, но увидеть свой портрет на странице учебника было бы очень даже недурственно. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
ЧАСТЬ 3
ИГРА ПО ПРАВИЛАМ
Сообщаю решение девушкам. Энтузиазма не вижу, но встречаю понимание. Первым делом надо пристроить куда-то лошадей. Нет проблем — у Гилвы есть козырь одного постоялого двора. Там ее знают, любят, и готовы ухаживать за ее Камелотом хоть несколько лет. Второе достоинство этого отражения — фокусы со временем. Пока Гилвы там нет, время почти застывает. День равен году. Сдаем лошадей на ответственное хранение, отходим на пару километров, я наколдовываю школьную доску между двух мексиканских кактусов и несколько кусков мела. Рисую козырь одной характерной скалы на севере Ладожского озера. Место там уединенное, а женщин нужно подготовить к встрече с цивилизацией. Слишком много условностей и правил поведения изобретено на Земле. При мимолетном контакте это не имеет значения, но я хочу обосноваться в родном мире надолго. Надеюсь, и Гилва найдет себя в нем.
Наколдовываю дождик, провожу девушек через козырь, и сам прохожу вслед за ними. Дождик смоет с доски рисунок, и местные жители не попадут ненароком в незнакомые места.
Остров довольно сильно изменился. Я не был здесь лет десять. Кружу по берегу, пока на полянке не вырастает знакомая полукапсула, а рядом с ней, под навесом — три учебных места с компьютерами, стереоэкранами, сенсошлемами и прочей дребеденью. Паола с визгом восторга бросается к ближайшему компу и роется в каталоге библиотеки. Отстегиваю с пояса шашку, снимаю с Паолы портупею и отношу оружие в дом. Гилва смотрит на комп, на озеро, раздевается и лезет купаться. Я — за ней. Попутно сообщаю, что в этом мире принято пользоваться купальниками. Гилва смотрит на две необременительные тряпочки у меня в руках, надевает и смеется. Объясняю ей, что с точки зрения любого цивилизованного землянина, она теперь одета.
Когда, замерзнув, вылезаем из воды, замечаю, что к нашему острову движется лодка. Древняя-древняя. Чтоб я сдох — с двигателем внутреннего сгорания! Ведет лодку древний как мир старик. Лохматый и бородатый. Его пиджак и брюки сшили сто лет назад, и двести лет не чистили. Даже цвет не берусь определить — до такой степени засалились.
Пристает к берегу рядом с нами, здоровается, удивленно смотрит на полукапсулу.
— Сынок, никак вы, эта, ученые?
— Сейсмогеологи, дедушка, — подыгрываю я.
— Эта, значит, рвать будете?
— Никак нет. Только слушаем. Где-нибудь землетрясение обязательно будет, а нам больше и не надо.
— Эта хорошо, что рвать не будете. А надолго в наши края?
— Трудно сказать, отец. Как запишем хорошее землетрясение, так и снимемся. А когда оно будет — кто ж его знает.
— Если я тут грибков пособираю, вашим приборам помехи не будет?
— Собирайте, дедушка. Датчики вокруг острова на дне лежат. Здесь только мы живем.
Старик тянет из лодки палку и корзинку. Не поверите — корзинка, хоть и из пластиковых полос, но вручную сделана. Такие самоделки только в дальнем космосе встретить можно, где каждый грамм на счету. Видимо, дед имел бурную молодость, своими глазами повидал сотни планет, посетил половину освоенных и не очень миров, если так тянется к старине. Не буду говорить ему, что я — космодесантник. Иначе начнутся воспоминания — до ночи. Любуюсь мотором. Старательно восстановленный музейный экземпляр. Самый настоящий ретро! И тут замечаю газету. БУМАЖНУЮ газету, небрежно придавленную якорем из двух кирпичей. Освобождаю и читаю. Газета конца ХХ века, чтоб мне лопнуть! 1998-й год. Раритет! Манускрипт! Инкунабула!
Никто не обращается так с музейными экспонатами. Здесь что-то не так! Бумага! Бумага не пожелтела.
Извилины с отчетливым щелчком занимают нужное положение, и я догадываюсь, что провалился в прошлое. Без малого, на два века. В «Хрониках» ведь написано, что на Земле — ХХ век. И Паола вела нас по отражению из книги ХХ-го века. А я не ввел поправку. Координаты задал, а время — нет.
Через полчаса раздумий прихожу к выводу, что так даже лучше. Наука уже достаточно развита, зато я со своими экстра-способностями не попорчу жизнь родным и близким. А то у Тамары Георгиевны типун на языке вскочит, баба Фрося — и так змея змеей — ядовитые зубы отрастит.
Марширую вокруг полукапсулы, оснащая ее аппаратурой дешифровки информации. Мог бы применить манипуляторы Логруса, только… воровство это. А так — вроде как сам сделал… Каналов информации здесь хватает. Есть даже выход через спутники в компьютерные сети. Гилву это не очень интересует, но Паола в восторге. Только половины не понимает и спрашивает меня. А откуда я знаю, как что называлось два века назад? Кирпич — он всегда кирпич. Самолетом раньше плуг назывался. Но — давно. До первого ероплана. А ламер — кто такой? И кто такой Новел? Который не тварь, а средство коммуникации. Компьютерные сети всегда отличались избытком жаргона.
Наколдовываю дождик, провожу девушек через козырь, и сам прохожу вслед за ними. Дождик смоет с доски рисунок, и местные жители не попадут ненароком в незнакомые места.
Остров довольно сильно изменился. Я не был здесь лет десять. Кружу по берегу, пока на полянке не вырастает знакомая полукапсула, а рядом с ней, под навесом — три учебных места с компьютерами, стереоэкранами, сенсошлемами и прочей дребеденью. Паола с визгом восторга бросается к ближайшему компу и роется в каталоге библиотеки. Отстегиваю с пояса шашку, снимаю с Паолы портупею и отношу оружие в дом. Гилва смотрит на комп, на озеро, раздевается и лезет купаться. Я — за ней. Попутно сообщаю, что в этом мире принято пользоваться купальниками. Гилва смотрит на две необременительные тряпочки у меня в руках, надевает и смеется. Объясняю ей, что с точки зрения любого цивилизованного землянина, она теперь одета.
Когда, замерзнув, вылезаем из воды, замечаю, что к нашему острову движется лодка. Древняя-древняя. Чтоб я сдох — с двигателем внутреннего сгорания! Ведет лодку древний как мир старик. Лохматый и бородатый. Его пиджак и брюки сшили сто лет назад, и двести лет не чистили. Даже цвет не берусь определить — до такой степени засалились.
Пристает к берегу рядом с нами, здоровается, удивленно смотрит на полукапсулу.
— Сынок, никак вы, эта, ученые?
— Сейсмогеологи, дедушка, — подыгрываю я.
— Эта, значит, рвать будете?
— Никак нет. Только слушаем. Где-нибудь землетрясение обязательно будет, а нам больше и не надо.
— Эта хорошо, что рвать не будете. А надолго в наши края?
— Трудно сказать, отец. Как запишем хорошее землетрясение, так и снимемся. А когда оно будет — кто ж его знает.
— Если я тут грибков пособираю, вашим приборам помехи не будет?
— Собирайте, дедушка. Датчики вокруг острова на дне лежат. Здесь только мы живем.
Старик тянет из лодки палку и корзинку. Не поверите — корзинка, хоть и из пластиковых полос, но вручную сделана. Такие самоделки только в дальнем космосе встретить можно, где каждый грамм на счету. Видимо, дед имел бурную молодость, своими глазами повидал сотни планет, посетил половину освоенных и не очень миров, если так тянется к старине. Не буду говорить ему, что я — космодесантник. Иначе начнутся воспоминания — до ночи. Любуюсь мотором. Старательно восстановленный музейный экземпляр. Самый настоящий ретро! И тут замечаю газету. БУМАЖНУЮ газету, небрежно придавленную якорем из двух кирпичей. Освобождаю и читаю. Газета конца ХХ века, чтоб мне лопнуть! 1998-й год. Раритет! Манускрипт! Инкунабула!
Никто не обращается так с музейными экспонатами. Здесь что-то не так! Бумага! Бумага не пожелтела.
Извилины с отчетливым щелчком занимают нужное положение, и я догадываюсь, что провалился в прошлое. Без малого, на два века. В «Хрониках» ведь написано, что на Земле — ХХ век. И Паола вела нас по отражению из книги ХХ-го века. А я не ввел поправку. Координаты задал, а время — нет.
Через полчаса раздумий прихожу к выводу, что так даже лучше. Наука уже достаточно развита, зато я со своими экстра-способностями не попорчу жизнь родным и близким. А то у Тамары Георгиевны типун на языке вскочит, баба Фрося — и так змея змеей — ядовитые зубы отрастит.
Марширую вокруг полукапсулы, оснащая ее аппаратурой дешифровки информации. Мог бы применить манипуляторы Логруса, только… воровство это. А так — вроде как сам сделал… Каналов информации здесь хватает. Есть даже выход через спутники в компьютерные сети. Гилву это не очень интересует, но Паола в восторге. Только половины не понимает и спрашивает меня. А откуда я знаю, как что называлось два века назад? Кирпич — он всегда кирпич. Самолетом раньше плуг назывался. Но — давно. До первого ероплана. А ламер — кто такой? И кто такой Новел? Который не тварь, а средство коммуникации. Компьютерные сети всегда отличались избытком жаргона.
БРАЧНЫЕ ИГРЫ
— … я погашу свет, любимый. — Паола скатывается с постели и идет к выключателю. Я мог бы сделать это не вставая. Щелкает выключатель, осторожные шаги в темноте. Матрас пружинит под весом тела. Но это тело — не Паола. И ладошка, которая ласкает мою грудь — не Паолина. Милые мои хулиганки. Укладываю ее на обе лопатки и провожу кончиком пальца по шраму на шее.
— Думаешь, я не отличу в темноте одну от другой?
— Дурак ты, Повелитель. Мог бы сделать вид, что не заметил. Если не примешь ее жертву, знаешь, что будет? Обида на всю жизнь.
И я принимаю жертву Паолы. Гилва верна себе — это больше похоже на схватку. Усталые, мы лежим рядом. Гилва вся зажата, и я долго не могу достучаться до ее души. Но, когда это удается, на меня изливается столько тоски и душевной боли, что хватило бы на десятерых. Выслушиваю исповедь, принимаю на себя груз ее проблем, и это помогает! Как иногда мало надо женщине для счастья — просто чтоб ее выслушал друг. Потом мы снова занимаемся любовью. На этот раз — именно любовью, а не сражением между мужчиной и женщиной.
— Спасибо, Дан. Спасибо за все. Это было замечательно. Мне пора. Паола должна незаметно занять свое место. — Гилва выскальзывает из кровати и бесшумными шагами скользит к двери. Логрусовым зрением наблюдаю, как продрогшая, дрожащая Паола занимает свое место. Сажусь и начинаю растирать ее закоченевшие конечности. Паола понимает, что разоблачена.
— Ты не обиделся?
— Напротив. Получил массу удовольствия.
Паола сердито надувает губы, но, осмыслив ситуацию, со смехом бросается в мои объятия.
— Надеюсь, ты не подал вида, что заметил подмену.
— Подал, но дал ей слово, что тебе не скажу.
— Ах ты, клятвопреступник! — смеется Паола и закапывает меня подушками.
— Послушай, у меня есть великолепная идея!
— Какая? — Паола полна внимания. Даже сдвигает подушку, которой пыталась меня придушить.
— Давай поспим часика три-четыре. Скоро светает.
Наконец-то могу спокойно заняться заклинанием, связывающим жизни девушек. Это какой-то бред сумасшедшего. Представьте, что вы заказали одну гаечку, а вам вывалили под ноги самосвал металлолома с мотками колючей проволоки и сказали: «Здесь!» Это работа не разума, но подсознания. Шаг за шагом упрощаю структуру заклинания. Сбрасываю ненужные петли, объединяю повторы. Работа занимает несколько часов. На последнем этапе делаю нити заклинания видимыми для Логрусова зрения Гилвы и подзываю ее.
— Как дальше? — удивляется она. — Элементарно! Преврати мою нить жизни в поток мироосознания. Не скупись. Пусть он потолще будет. А теперь плавно протяни через него нить Паолы. Выведи ее из зацепления с моей. Вот так! Теперь — мой поток снова в нить. Вот и все!
И на самом деле просто.
До ночи классифицирую и раскладываю по полочкам все, что знаю о волшебстве. Манипуляторы Логруса, связь и перемещение через козыри по-видимому, можно объяснить с научной точки зрения. Это все — разновидности нуль-транспортной системы. Игру с энергиями, как правило, тоже можно. Но есть вещи, которые ни в одни ворота… Например, как я, играя с отражениями, завтрак готовлю. И не надо говорить, что в основе тот же принцип манипулятора Логруса, только растянутый во времени и пространстве. Нет его там!
— Думаешь, я не отличу в темноте одну от другой?
— Дурак ты, Повелитель. Мог бы сделать вид, что не заметил. Если не примешь ее жертву, знаешь, что будет? Обида на всю жизнь.
И я принимаю жертву Паолы. Гилва верна себе — это больше похоже на схватку. Усталые, мы лежим рядом. Гилва вся зажата, и я долго не могу достучаться до ее души. Но, когда это удается, на меня изливается столько тоски и душевной боли, что хватило бы на десятерых. Выслушиваю исповедь, принимаю на себя груз ее проблем, и это помогает! Как иногда мало надо женщине для счастья — просто чтоб ее выслушал друг. Потом мы снова занимаемся любовью. На этот раз — именно любовью, а не сражением между мужчиной и женщиной.
— Спасибо, Дан. Спасибо за все. Это было замечательно. Мне пора. Паола должна незаметно занять свое место. — Гилва выскальзывает из кровати и бесшумными шагами скользит к двери. Логрусовым зрением наблюдаю, как продрогшая, дрожащая Паола занимает свое место. Сажусь и начинаю растирать ее закоченевшие конечности. Паола понимает, что разоблачена.
— Ты не обиделся?
— Напротив. Получил массу удовольствия.
Паола сердито надувает губы, но, осмыслив ситуацию, со смехом бросается в мои объятия.
— Надеюсь, ты не подал вида, что заметил подмену.
— Подал, но дал ей слово, что тебе не скажу.
— Ах ты, клятвопреступник! — смеется Паола и закапывает меня подушками.
— Послушай, у меня есть великолепная идея!
— Какая? — Паола полна внимания. Даже сдвигает подушку, которой пыталась меня придушить.
— Давай поспим часика три-четыре. Скоро светает.
Наконец-то могу спокойно заняться заклинанием, связывающим жизни девушек. Это какой-то бред сумасшедшего. Представьте, что вы заказали одну гаечку, а вам вывалили под ноги самосвал металлолома с мотками колючей проволоки и сказали: «Здесь!» Это работа не разума, но подсознания. Шаг за шагом упрощаю структуру заклинания. Сбрасываю ненужные петли, объединяю повторы. Работа занимает несколько часов. На последнем этапе делаю нити заклинания видимыми для Логрусова зрения Гилвы и подзываю ее.
— Как дальше? — удивляется она. — Элементарно! Преврати мою нить жизни в поток мироосознания. Не скупись. Пусть он потолще будет. А теперь плавно протяни через него нить Паолы. Выведи ее из зацепления с моей. Вот так! Теперь — мой поток снова в нить. Вот и все!
И на самом деле просто.
До ночи классифицирую и раскладываю по полочкам все, что знаю о волшебстве. Манипуляторы Логруса, связь и перемещение через козыри по-видимому, можно объяснить с научной точки зрения. Это все — разновидности нуль-транспортной системы. Игру с энергиями, как правило, тоже можно. Но есть вещи, которые ни в одни ворота… Например, как я, играя с отражениями, завтрак готовлю. И не надо говорить, что в основе тот же принцип манипулятора Логруса, только растянутый во времени и пространстве. Нет его там!
ИГРА ПО-НАУЧНОМУ
— … порвала та-акую блузку. Прямо по шву.
— Горе ты мое! Зашей, — советует Паола.
— Я не умею, — огорчается Гилва.
— Снимай, научу.
— Дан, знаешь, что мы в лавке видели? СахАрный песок! Паола говорит, это пустыня такая, — хвастается Гилва.
— На этот раз мимо. Не сахАрный, а сАхарный. Сладкие кристаллы, по-вашему, — огорчаю я ее. — Этот ляп не защитывается.
Мы переселились в Санкт-Петербург, который совсем недавно был Ленинградом. Так недавно, что все еще расположен в центре Ленинградской области. Обосновались на Большом проспекте Васильевского острова. Видимо, мое подсознание очень небрежно работало с отражениями, потому что на каждом шагу девушки сталкиваются с накладками и нелепостями. По телевидению на полном серьезе передаются астрологические прогнозы. Кондукторы в трамваях и автобусах ГЛАЗАМИ проверяют магнитную полосу на единых проездных билетах, которые показывают им пассажиры. Вчера Гилва зашла в магазин, купила кусочек сыра за 18 рублей. Протянула продавцу 20 рублей в местной валюте. Получила 2000 (!!!) рублей сдачи. С каменным лицом вышла из магазина и больше в товарно-денежные отношения не вступала. Пользовалась манипуляторами Логруса.
Я наколдовал себе лабораторию в одном институте, где исследуют меня. Если отрицательный результат считать результатом, то мы продвинулись далеко вперед. В этом мире очень четко и стабильно выполняются все физические законы. Пока рядом нет меня. На меня законы не действуют. Запросто с седьмой линии Васильевского острова попадаю на Московский Арбат. Пройдя пару проходных дворов, выныриваю в старом Таллинне. Стараюсь, чтоб мои фокусы не отражались на местном населении, но иногда забываюсь. Позавчера, например, сели с Паолой в автобус. Чисто машинально сократил маршрут — с Большого проспекта проложил Путь через Неву сразу на Невский проспект. На водителя воздействовал, а на пассажиров — забыл. Какой шум поднялся! Те, кто пролетел мимо своей остановки, вопили, что это безобразие. Что водитель — козел по определению — не открывал двери и изменил маршрут. Другие, которые ехали дальше, кричали на первых, что спать меньше надо, что машина шла по маршруту со всеми остановками. Но больше всего волнений доставила Гилва. Пару раз видел ее с каким-то молодым человеком. Это нормально. Но как-то вечером к ней привязались три милиционера по поводу кинжала на поясе. Обозвали лицом кавказской национальности. Гилва положила их машину на бок, а оружие — два автомата и три пистолета — забрала себе. Милиционеры тащились за ней два квартала, ныли и просили отдать табельное оружие. Удивленная их упорством, Гилва вызвала по козырю меня. Прямо из-за стола, в домашних тапочках. Пожурив для порядка Гилву, я велел ей отдать оружие представителям власти, а самих представителей отругал за приставание к девушкам и посоветовал не связываться с альфой, бэтой, гаммой, омоном, спецназом, десантом и морской пехотой. Потом, по козырю Паолы вернулись домой — это чтоб они нас не выследили. Все равно видели, как я из воздуха появился. Но, судя по всему, это было не единственное приключение Гилвы, потому что по городу поползли слухи о появлении Геллы со шрамом на шее, об исчезновении товаров с витрин магазинов, о появлении говорящих котов, а значит, где-то в городе поселился сам Воланд. Будут назначены выборы королевы ведьм, и скоро ожидается бал Сатаны. Все признаки налицо. Люди исчезают и появляются в других городах, магнитные бури бушуют с такой силой, что Windows-95 зависает поголовно во всех компьютерах, а такой неправильной погоды не было с 1913-го года.
— И распахнулись стены узилища! — доносится из коридора. Это Гилва с Паолой, веселые и возбужденные, возвращаются с прогулки. Если веселые, наверняка нахулиганили. Лучше не расспрашивать.
— Скажите честно, в милицию вы не попадали?
— Как ты узнал? — изумилась Паола. — Но мы делали все, как ты велел. Никого не обижали, честное слово! Поперек слова никому не сказали…
— Не верю.
— Ну я ему сказала, что это моя шпага, и пусть на нее глаз не кладет, мент позорный, свою иметь надо, и что пусть не жрет в два горла, и нефиг…
— Продолжай, продолжай.
— А он говорит, что мы нарушили право. А я ему — что мое право — на кончике моей шпаги! А он — что мы будем платить штраф, или не будем, и что пусть Гилва перестанет ходить из угла в угол. Только уже поздно было!
— Что поздно?
— Гилва уже его костюм в золотой превратила! Пусть подавится, жадный! Вот смеху было! Сидит он за столом — и пошевелиться не может. Сюртук — золотой, штаны — золотые, ботинки — золотые. Носки — и те золотые. Даже стул под ним — золотой!
— Не сюртук, а пиджак. Дальше что?
— Он как завопит! А мы сидим скромно, в уголке. Две испуганные мышки. Народу набежало! Нас поскорее в маленькую комнатку с железной дверью отвели и на ключ заперли. Тут Гилва и говорит: «А ты знаешь, где мы? Это узилище». А я говорю: «Ах, так! Глаз за глаз, зуб за зуб!» Мы с Гилвой все обговорили и начали вдвоем по комнате кругами ходить. Гилва боялась, что ничего не получится, потому что она вызвала знак Логруса, а я — знак Лабиринта. Но мы следили, чтоб они не сближались, и все вышло в лучшем виде! Мы им во все окна и двери решетки вмуровали. Из кованого железа, в два пальца толщиной! Ни войти, ни выйти!
— А сами как вышли?
— Через дверь. Прямо на улицу. Потом дверь заделали, чтоб как раньше, стена была. А там уже машин наехало… Большие красные. Еще большие, зеленые. Маленькие белые. Все бегают, суетятся! Потом еще машины приехали, люди стали решетки огнем резать. Как бы не так! Мы такое железо наколдовали, что его пламя ада не возьмет! Тогда они стали дыры в стенах долбить. А мы ушли домой!
— Горе ты мое! Зашей, — советует Паола.
— Я не умею, — огорчается Гилва.
— Снимай, научу.
— Дан, знаешь, что мы в лавке видели? СахАрный песок! Паола говорит, это пустыня такая, — хвастается Гилва.
— На этот раз мимо. Не сахАрный, а сАхарный. Сладкие кристаллы, по-вашему, — огорчаю я ее. — Этот ляп не защитывается.
Мы переселились в Санкт-Петербург, который совсем недавно был Ленинградом. Так недавно, что все еще расположен в центре Ленинградской области. Обосновались на Большом проспекте Васильевского острова. Видимо, мое подсознание очень небрежно работало с отражениями, потому что на каждом шагу девушки сталкиваются с накладками и нелепостями. По телевидению на полном серьезе передаются астрологические прогнозы. Кондукторы в трамваях и автобусах ГЛАЗАМИ проверяют магнитную полосу на единых проездных билетах, которые показывают им пассажиры. Вчера Гилва зашла в магазин, купила кусочек сыра за 18 рублей. Протянула продавцу 20 рублей в местной валюте. Получила 2000 (!!!) рублей сдачи. С каменным лицом вышла из магазина и больше в товарно-денежные отношения не вступала. Пользовалась манипуляторами Логруса.
Я наколдовал себе лабораторию в одном институте, где исследуют меня. Если отрицательный результат считать результатом, то мы продвинулись далеко вперед. В этом мире очень четко и стабильно выполняются все физические законы. Пока рядом нет меня. На меня законы не действуют. Запросто с седьмой линии Васильевского острова попадаю на Московский Арбат. Пройдя пару проходных дворов, выныриваю в старом Таллинне. Стараюсь, чтоб мои фокусы не отражались на местном населении, но иногда забываюсь. Позавчера, например, сели с Паолой в автобус. Чисто машинально сократил маршрут — с Большого проспекта проложил Путь через Неву сразу на Невский проспект. На водителя воздействовал, а на пассажиров — забыл. Какой шум поднялся! Те, кто пролетел мимо своей остановки, вопили, что это безобразие. Что водитель — козел по определению — не открывал двери и изменил маршрут. Другие, которые ехали дальше, кричали на первых, что спать меньше надо, что машина шла по маршруту со всеми остановками. Но больше всего волнений доставила Гилва. Пару раз видел ее с каким-то молодым человеком. Это нормально. Но как-то вечером к ней привязались три милиционера по поводу кинжала на поясе. Обозвали лицом кавказской национальности. Гилва положила их машину на бок, а оружие — два автомата и три пистолета — забрала себе. Милиционеры тащились за ней два квартала, ныли и просили отдать табельное оружие. Удивленная их упорством, Гилва вызвала по козырю меня. Прямо из-за стола, в домашних тапочках. Пожурив для порядка Гилву, я велел ей отдать оружие представителям власти, а самих представителей отругал за приставание к девушкам и посоветовал не связываться с альфой, бэтой, гаммой, омоном, спецназом, десантом и морской пехотой. Потом, по козырю Паолы вернулись домой — это чтоб они нас не выследили. Все равно видели, как я из воздуха появился. Но, судя по всему, это было не единственное приключение Гилвы, потому что по городу поползли слухи о появлении Геллы со шрамом на шее, об исчезновении товаров с витрин магазинов, о появлении говорящих котов, а значит, где-то в городе поселился сам Воланд. Будут назначены выборы королевы ведьм, и скоро ожидается бал Сатаны. Все признаки налицо. Люди исчезают и появляются в других городах, магнитные бури бушуют с такой силой, что Windows-95 зависает поголовно во всех компьютерах, а такой неправильной погоды не было с 1913-го года.
— И распахнулись стены узилища! — доносится из коридора. Это Гилва с Паолой, веселые и возбужденные, возвращаются с прогулки. Если веселые, наверняка нахулиганили. Лучше не расспрашивать.
— Скажите честно, в милицию вы не попадали?
— Как ты узнал? — изумилась Паола. — Но мы делали все, как ты велел. Никого не обижали, честное слово! Поперек слова никому не сказали…
— Не верю.
— Ну я ему сказала, что это моя шпага, и пусть на нее глаз не кладет, мент позорный, свою иметь надо, и что пусть не жрет в два горла, и нефиг…
— Продолжай, продолжай.
— А он говорит, что мы нарушили право. А я ему — что мое право — на кончике моей шпаги! А он — что мы будем платить штраф, или не будем, и что пусть Гилва перестанет ходить из угла в угол. Только уже поздно было!
— Что поздно?
— Гилва уже его костюм в золотой превратила! Пусть подавится, жадный! Вот смеху было! Сидит он за столом — и пошевелиться не может. Сюртук — золотой, штаны — золотые, ботинки — золотые. Носки — и те золотые. Даже стул под ним — золотой!
— Не сюртук, а пиджак. Дальше что?
— Он как завопит! А мы сидим скромно, в уголке. Две испуганные мышки. Народу набежало! Нас поскорее в маленькую комнатку с железной дверью отвели и на ключ заперли. Тут Гилва и говорит: «А ты знаешь, где мы? Это узилище». А я говорю: «Ах, так! Глаз за глаз, зуб за зуб!» Мы с Гилвой все обговорили и начали вдвоем по комнате кругами ходить. Гилва боялась, что ничего не получится, потому что она вызвала знак Логруса, а я — знак Лабиринта. Но мы следили, чтоб они не сближались, и все вышло в лучшем виде! Мы им во все окна и двери решетки вмуровали. Из кованого железа, в два пальца толщиной! Ни войти, ни выйти!
— А сами как вышли?
— Через дверь. Прямо на улицу. Потом дверь заделали, чтоб как раньше, стена была. А там уже машин наехало… Большие красные. Еще большие, зеленые. Маленькие белые. Все бегают, суетятся! Потом еще машины приехали, люди стали решетки огнем резать. Как бы не так! Мы такое железо наколдовали, что его пламя ада не возьмет! Тогда они стали дыры в стенах долбить. А мы ушли домой!