Страница:
Она заговорила снова, и на сей раз ее голосок не произвел на меня того впечатления, хотя и был прекрасен. Она рассказывала о себе, кокетливо склонив голову набок, не стесняясь строить мне глазки. Узнаю школу Шепот! Да бог с ней, с Шепот, ее племянница интересней. Она оказалась прекрасной рассказчицей, а я благодарным слушателем. За время ее монолога я не вставил и слова. Я внимательно слушал ее, я ловил каждое слово, я впитывал их. Так я узнал, что она действительно племянница Шепот. Что выросла она в деревне, а когда ее мама умерла, ей некуда было податься, из дома ее выжили зловредные соседи. Какое-то время она жила на улице, отбиваясь от заезжих охотников за деревенскими девочками, а потом пришла тетя Шепот и предложила составить компанию в путешествии. А так как идти маленькой, беззащитной сироте больше некуда, то она сразу же согласилась, ведь тетя Шепот не даст ее в обиду.
– Правда? – Она смотрела на меня чистыми, детскими глазками, и я не в силах был разочаровать ее. – Правда, – повторила она, – ведь вы не дадите меня в обиду?
– Нет, нет, что ты. Конечно же нет. – Я врал, проклиная в душе ее тетку за то, что мне приходится это делать.
Я бы мог проводить ее в общий зал и показать, чем придется ей зарабатывать свой хлеб. Мог бы, да только кому от этого станет легче? Шепот загнала свою совесть так глубоко, что теперь и не знает, была ли та вообще. Она не поймет, чего это я так забочусь о ее племяннице. Она пошлет меня подальше и скажет, что это дела семейные и не мне в них вмешиваться.
Я поднял взгляд. Адель скинула плащ и сидела вполоборота, обернувшись к окну. Я взглянул на нее и замер. Решение пришло само. Это был порыв, не более того, но я ему поддался. Крикнув – девчушке, чтобы она не двигалась с места, я рванул в общий зал.
Шепот, как всегда, была в самом центре пьяной толпы. Она наслаждалась их обществом. Похоже, ей нравится зловоние, исходящее из их глоток. Задержав дыхание, я нырнул в самую середину и, пробившись сквозь толпу, схватил Шепот за руку.
– Разговор есть! – прокричал я ей в ухо. Недружелюбные парни вокруг недовольно загудели.
Шепот улыбнулась, что-то сказала, и все успокоились.
– Пойдем, – сказала она, взяв меня под руку, – поговорим.
Мы вышли на улицу. Здесь было тише и не приходилось кричать, чтобы услышать друг друга, только в кустах кто-то жалобно постанывал и блевал. Я потащил ее дальше.
– Куда ты меня тянешь? – заныла она. – Там по мне ребята скучают. Они же тебя пришибут, если я быстренько не вернусь.
– И пускай! – прорычал я, рывком разворачивая ее лицом к себе. – Сколько ей лет?
– Кому? – Шепот мастерски разыгрывала пьяную.
– Твоей племяннице!
– Ах ей, – сморщилась она. – Почти четырнадцать. А что? – Морщины разгладились и сменились хитро сощуренными глазками. – Неужто ты на ней жениться собрался?
– Нет, – смутился я и слегка остыл. – Но как ты можешь, ты, ее тетя, отдать ее, маленькую и неопытную, на растерзание той толпы, что ждет тебя там. Они же только и способны, что драться из-за юбок да трахаться. Ей же всего двенадцать, – промямлил я. И это вместо пламенной речи, что была подготовлена за то время, что я пробивался к Шепот через толпу.
– А что тут такого? – искренне удивилась она. – Я сама начала заниматься этим, когда была в ее возрасте. Боги, как давно это было! – И на ее глаза навернулись слезы.
– Слушай, Шепот, меня твой плач мало трогает, – продолжил я, снова распаляясь. – Я знаю тебя как свои пять пальцев. Так что можешь не реветь. Но ты бы могла ей рассказать, что ее ждет на самом деле.
– Брось, – протянула она, – не твое дело, что ее ждет! И вообще, – она укоризненно взглянула на меня, – твое дело – обеспечивать наше «мясо» приятным времяпрепровождением в последние дни их свободной жизни, а не заниматься устройством чужих жизней
– Ты права, но ты обещала ей защитить ее от всего плохого.
– И поверь мне, я это сделаю, – отрезала она и повернулась, собираясь уходить.
– Стой! – в отчаянии выкрикнул я. – Оставь ее здесь. Я присмотрю за ней, все лучше, чем мотаться по миру. – Опять порыв, это все до добра не доведет.
– Посмотрим, – серьезно сказала Шепот, не менее серьезно глядя на меня. – Завтра посмотрим, – задумчиво добавила она и ушла.
А я остался на улице. Немного постоял, подставив лицо дождю, и только после того, как счел себя достаточно остывшим, поплелся в дом.
Кухня была пуста, задняя дверь сорвана с петель. Ее словно вышибли тараном, и она, покалеченная и несчастная, висела теперь на одной петле и жалобно поскрипывала. Мать вашу, неужто кто-то решил к моим погребам прогуляться? Я метнулся на задний двор. Так и есть, ублюдки, сломали мне холодный погреб, где теперь мясо хранить? Они еще и лампы зажгли, так все масло спалят. Ну все, твари, держитесь! Подобрав палку поувесистей, я решительным шагом направился туда. Земля раскисла от дождя, и до погреба я добрался почти ползком. Грязный и злой я влетел внутрь.
В первый момент я увидел лишь широченную спину наглеца, посмевшего осквернить мой погреб. Зажатые под мышками маленькие ноги я заметил только тогда, когда попавший под руку кувшин был уже в воздухе. Кувшин разлетелся на куски, а громила лишь встряхнул головой и медленно поднял руку к ушибленному затылку.
– Это что еще такое? – ошалело спросил он, разглядывая и обнюхивая свою руку. – Вино! Вот спасибо, про вино-то я и забыл.
Он обернулся, я ойкнул и осел. Бывают дни, когда все идет так хорошо, что страшно даже представить, что все может закончиться. Сегодня не такой день, совсем не такой. И чем дальше от рассвета, тем длиннее и страшнее он становится. По-моему, он вообще никогда не закончится. Я себе такого представить не могу.
Передо мной, растянув огромные, неестественно пухлые губы в злой усмешке, стоял Эркан-младший, сын самого влиятельного после губернатора человека в Триите. Собственно, их семья и была властью в городе. Им я должен не только таверну, но и себя со всеми потрохами. Зря я его кувшином по черепушке, за это и убить могут. Но на его спине же не написано что он Эркан.
– Чего тебе надо? – миролюбиво спросил он.
– Ничего, – с облегчением ответил я, еще поживем, хотел бы убить – пристукнул сразу. – Прости, я не знал, что это ты.
А в самом деле, чего я так разошелся? Ну подумаешь, решил сын теневого правителя Триита поразвлечься в моем погребке. Так что с того? Я этим гордиться должен, а на камнях, где лежит его девка, надпись золотом сделать да всем показывать. И деньги за это брать. Вот тогда разбогатею.
– А раз тебе ничего не надо, так проваливай отсель, – тоном хозяина произнес он, я это проглотил. – Постой, встанешь у входа, – приказал он, я и это проглотил. – Нам с моей дамой хочется уединиться. – Он заржал и поднял ее за волосы, и вот этого я проглотить уже не смог.
Страх перед ним смешался с куда более реальной опасностью. Шепот не простит мне, если я буду стоять у входа и слушать, как насилуют ее племянницу, да и себе я этого не прощу.
– Отпусти ее! – произнес я, судорожно нащупывая за голенищем нож.
– Чего? – Младший замер. – Чего ты там, козявка, протявкал?
– Отпусти ее! – повторил я и. нащупав рукоять ножа, улыбнулся. – Ты не знаешь, кто она. Ты даже не представляешь, с кем связываешься.
(А сам я не знаю, как обращаться с ножом вне кухни, но меня же это не останавливает.)
– Да мне один хрен, – ответил Эркан. – Я маленьких люблю, а она такая симпатичная, в моем вкусе. Проваливай, козявка, пока не раздавил! – прорычал он, и мне бы действительно уйти, но, видно, не мой сегодня день.
Странный сегодня день, очень странный. Похоже, разум мой взял выходной, оставив вместо себя непонятные порывы да неуместное благородство. Хотя нет, расчет тут был. Мгновенный, тонкий и точный расчет. Два кувшина, один за другим, врезались ему в морду.
Эркан пошатнулся, встряхнул ставшими красными от вина и крови волосами и двинулся на меня. Если дойдет и поймает, то переломит как хворостину. С ним и Гробовщик не справится, куда уж мне. Но он неповоротлив, как и всякий большой, а я маленький и юркий. Вот я и юркнул под его руку.
Видать, я себя переоценивал. Огромный кулак Эркана врезался мне в челюсть, погасил движение и придал обратную скорость. Ворох сваленных в углу тряпок гостеприимно принял чуть живое тело. Они окружили меня заботой и вниманием, они не отказывали в ласке. Пока я приходил в себя после полета, они заботливо отгородили меня от жестокого мира своими телами.
От Эркана оградить не могло ничто. Он наклонился и зашипел мне в лицо:
– Запомни, я всегда получаю то, что хочу, а всякие козявки просто ерунда. Ты просто козявка. Ты – ерунда.
Его огромные руки потянулись к моей шее. Я схватил нож покрепче и ударил. Скорее из страха, чем понимая, что делаю. Но нож вошел между ребер, словно там ему самое и место. Эркан вздрогнул, округлил глаза, выпрямился, растерянно взглянул на меня. Прикоснувшись к ране, он посмотрел на руку и сел на пол.
– Вот козявка, – проговорил он и упал на спину.
Я вскочил и, тяжело дыша, занес над упавшим нож. Он не шевелился, а лужа крови вокруг становилась все больше. Переборов страх, я пнул его, он не двинулся. Держа нож наготове, я переступил через его руку и, наклонившись, тронул за шею. Пульса не было.
Трясясь словно лист на ветру, все еще плохо понимая, что произошло, я вернулся к своим милым тряпочкам. Они радостно приняли меня, пожалуй, не стану их выкидывать. Я смотрел на лежащее передо мной тело и ждал, что оно вот-вот зашевелится, но оно не двигалось. Зато зашевелилось другое. Адель пришла в себя, слезла с мешков, запахнулась в разорванное платье и, непрерывно всхлипывая, подошла ко мне.
– Он умер? – спросила она.
– Похоже на то, – ответил я.
– Ты убил его? – вновь спросила она.
– Да.
Черт возьми, а ведь я действительно убил. Я убил человека! Только что, всего минуту назад, он был жив, а теперь я стал убийцей. Стальные кольца сдавили грудь. Я пытался схватить ртом воздух, пытался пальцами пропихнуть его внутрь, но он стал слишком густым и упорно не желал лезть в глотку. Сердце то грозило выпрыгнуть из груди, то замирало и совсем останавливалось.
И тишина, проклятая тишина. Она давит, она заставляет время стоять на месте. Она не дает ему двинуться вперед. Она, все эта проклятущая тишина. Я закричал, и мой крик потонул в тишине. Адель всхлипнула, и тишина пропала.
Я поднял на нее глаза. Она слабо улыбнулась и, подогнув под себя ноги, села возле меня. Адель прижалась ко мне, она была теплой, она, сама того не зная, спасала меня. Ее руки оплели мою шею и губы прошептали в ухо:
– Спасибо!
Тепло ее дыхания скользнуло по щеке, и она поцеловала меня.
– Эй! – с порога заорала Шепот. – Что ту происходит? Что это ты себе позволяешь?
Она оторвала от меня Адель и отвесила мне подзатыльник. Мне! Как будто это я целовал ее племянницу.
– Какого хрена ты тут вытворяешь? – над ухом прохрипел Молот. – Я же сказал тебе только присмотреться, а не развлекаться с ней.
– Развлекаюсь? – огрызнулся я. – Я? Видишь ли, брат, последнее время у меня появилось правило спасать чужих детей от изнасилования. Я жить без этого не могу, не засыпаю, если не спасу пару-другую. А уж если для этого приходится убить кого, так я вообще не зря день прожил. – Я со злостью пнул пустой бочонок, и тот, гремя, покатился через весь погреб и замер, ткнувшись в голову убитого мной.
– Дед! – не отводя взгляда от меня, крикнул Молот.
– Мертв! – отозвался Дед. – Точнехонько в сердце. Чем ты его?
– Вот, – указал я на валяющийся у ног нож.
– А-а, – протянул Дед, – был бы клинок чуть длиннее, он бы сразу сдох. – Дед сморкнулся и, подмигнув мне, тронул Молота за плечо. – Куды его, Молот?
– Выкинь где-нибудь, – безразлично ответил Молот, – только чтоб нашли не сразу.
– Нет, – еле проговорил я, – нельзя его где-нибудь. Никак нельзя.
– Это еще почему? – В голосе Молота появился интерес.
– А ты посмотри на него, может, признаешь. Нет, не узнаешь? Тогда я тебе скажу, кто это. Это Эркан-младший, помнишь такого?
– Старшего помню. Я у них в саду яблоки воровал, а он меня, когда ловил, за это драл, а потом ими же и угощал. И отцу никогда ничего не говорил. Странный дядька. Он еще жив?
– Ты не слушаешь меня, – с горечью произнес я. – Мне жить осталось до утра, а ты… Это сын того самого странного дядьки. А дядька тот за последние пару лет такой вес набрал, что… В общем, конец мне.
– Хреново! – выдохнул Молот. – Весьма хреново, но не смертельно.
Я удивленно поднял на него взгляд.
– Иди спать, – он подмигнул мне, – а мы тут пока придумаем чего-нибудь.
Придумают они, как же. Я в это не верил, но послушно поплелся к себе в комнату. Общий зал был почти пуст, и только пьяная компания за чудом уцелевшим столом, допивала вино под присмотром Карманника да Гробовщик выносил невменяемые тела на улицу. Как-то быстро они сегодня свернулись. Да пес с ними, не до них сейчас. Я поднялся к себе, с огромным трудом отпер дверь и, не снимая грязной одежды, рухнул на кровать.
Не знаю, что это было, сон или мучительное полузабытье. В моей памяти навсегда останутся медленно поднимающееся солнце, расползающиеся по углам тени и безжалостная мысль в голове. Стучащая в висках, заставляющая сердце выпрыгивать из груди. Мысль, порождающая страх. Страх, иссушающий горло, леденящий кровь, осколками льда проходящий по жилам, уничтожающий изнутри. Стоило закрыть глаза, как всплывало перекошенное, удивленное лицо Эркана младшего. Ох и удивился же он, когда я его пырнул.
Я не хотел, чтобы приходило утро. Я хотел, чтобы ночь длилась бесконечно. Я проваливался в сон и в ужасе вскакивал проверить, не пришло ли утро. Я надеялся, что это не случится никогда, но оно пришло. Утро дня моей смерти.
Странно, но я даже испытал облегчение от этого. Стоило только осознать, что жизнь окончена, – и страх ушел. Мне стало все равно. Я подошел к окну и выглянул во двор. Солнце совсем не по-осеннему освещало безоблачное, бесконечно синее небо, в маленьком саду радостно пели птички. Хороший денек сегодня выдался, теплый, жаль, что последний.
Молот сидел в общем зале за столом, подперев голову руками, и, казалось, спал, но стоило мне только сойти с последней ступени, как он встрепенулся и уставился на меня.
– Солнце встало? – вместо приветствия спросил он.
– Давно уже. Так что вставай и готовься к моим похоронам.
– Да-а, – протянул он, – дело дрянь. Ты знаешь, – он сощурил глаза, меня передернуло, – мы тут с ребятами все обсудили, кое-что проверили, и вот что я думаю. Устраивать маленькую войну против всего клана Эрканов нам не под силу. Нет на это времени, да и начальство за это по головке не погладит. У меня же начальство есть.
– Ближе к телу, – проворчал я.
– Так что на выбор тебе: или ты разбираешься с этим сам, или ты уходишь с нами.
Вот за это Молоту надо бы сказать огромное спасибо. За это я буду благодарен ему всю оставшуюся жизнь, какая бы длинная она ни была. Как всегда, он не хотел ни во что ввязываться. Как всегда, он бросал меня, если дело начинало пахнуть жареным. А тут не жареным пахнет, тут паленым за версту несет.
В такой ситуации каждый становился сам за себя, и кому есть дело до того, что в это дерьмо я влип из-за них. Они уйдут, и с чем останусь я? С трупом на руках и твердой уверенностью, что меня убьют? Так что разбираться самому тут бесполезно.
Уйти же с ними означает, что и я приду к жизни, подобной жизни Молота. Я отупею, сопьюсь и, если повезет, закончу жизнь в такой же таверне, рассказывая выдуманные подвиги любому, кто нальет кружку кислого пива. Но, с другой стороны, так я могу остаться живым еще какое-то время. Да, тут предстояло все серьезно обдумать. И я задумался.
Ближе к вечеру меня окончательно доконали разношерстные бандиты, приходившие с одним и тем же вопросом: где наш хозяин? Весь день они доставали меня, весь день меня так и подмывало проводить их в погреб и показать им их хозяина. Весь день я боролся с искушением. Ближе к вечеру я попросту орал «не знаю» в сторону двери, даже не поворачивая к ней голову.
Едва сумрак победил день, явился сам Эркан-старший. Он, не говоря ни слова, прошел к стойке и, тяжело кряхтя, уселся на стул. Его взгляд проник мне под кожу и, будь я проклят, если он не прочитал моих мыслей. Меня затрясло, за внешним спокойствием его читалась твердая уверенность, что он знает куда как больше, чем все его ребята. Мне конец! Сейчас я осознал это весьма четко.
Эркан молчал, прожигая дыру мне между глаз, я тоже не стремился начинать разговор. Мы смотрели друг на друга и молчали. Это могло бы продолжаться до бесконечности, но кто-то должен был нарушить тишину. Молот привалился к стене и, надкусив яблоко, шумно втянул его сок. Эркан перевел на него взгляд и, сморщившись, снова повернулся ко мне.
– Меня не интересует, чем вы тут занимаетесь, – полушепотом проговорил он, – вы можете тут хоть рабами торговать, мне на это плевать. Меня интересует только мой мальчик. Я знаю, что он тут был вчера. Он тут был?
– Был, – пожал плечами я, – тут много кто вчера был.
– Мне плевать на это, – проговорил Эркан, – меня интересует только мой мальчик. Он был тут?
– Был, – снова пожал плечами я. Мы так можем до бесконечности, он будет задавать один и тот же вопрос, а я буду пожимать плечами и отвечать ему теми же словами.
– И куда он ушел?
– Понятия не имею, – усмехнулся я, – все это я уже говорил вашим людям…
– А теперь скажи мне! – потребовал Эркан. – Мои люди – это одно дело, я – совсем другое. Я могу очень многое, так что напрягись и ответь мне. С кем он ушел и куда! – Голос его сорвался на крик.
Я похолодел, от такого кто угодно похолодеет, об Эркане ходило столько разных слухов, что все и не припомнить, а самые страшные лучше и не вспоминать.
– Ну, ну, ну. – Молот спустился с лестницы и, миролюбиво хлопнув старика по плечу, уселся рядом. – Не стоит кричать на моего брата в его же доме. Это по меньшей мере невежливо.
Молот улыбался и, казалось, был абсолютно спокоен, но я то видел, как вздулись вены на его руках. Я чувствовал, как он нервничает, как ищет его мозг способы избежать крупной драки. Я знал это. Знал я и то, что в руке, не занятой яблоком, он сжимал нож. Кажется, это знал и Эркан.
– А-а… – протянул Эркан. – И ты тут. Я думал, ты уже сдох где-нибудь. Ну, значит, все семейство в сборе, если не считать этого дурака, папаши вашего.
– Что? – Брови Молота взлетели. – Что ты только что сказал?
– Я сказал, что ваш папаша был дураком, будь он чуть умнее, придушил бы вас, пока вы ходить не начали.
Эркан провоцировал его, и Молот на это купился. Он покраснел, как помидор, его желваки вздулись, дыхание участилось. Он закрыл глаза, а когда открыл, от миролюбия в них не осталось и следа:
– Пошел вон! – сквозь зубы проронил Молот.
– Чего? – удивился Эркан.
– Тебе, сука, повторить? – зарычал Молот и, схватив старика за шкирку, потащил его к выходу. – Я не хотел с тобой драться и уж тем более не хотел причинять тебе боль. Но ты посмел говорить о моем отце в неподобающем тоне. Пшел вон, мразь, и чтобы я тебя больше не видел!
С этими словами Молот вышвырнул Эркана за дверь.
– Вот ведь ублюдок какой, – проговорил он, присаживаясь за стойку.
– Спасибо, – произнес я, – теперь мне точно не избежать расправы.
– Да не за что, – отмахнулся Молот, – если что, я завсегда.
– Ты понимаешь, что только что сделал?
– А то как же, – засмеялся он, – я только что вынудил тебя подписать со мной контракт. Поверь мне, ты об этом не пожалеешь.
– Да уж конечно, – с иронией отозвался я, – не пожалею. Я уже жалею, что ввязался во все это.
– Ты еще ни во что не ввязывался, вот пойдешь с нами, у тебя будут такие приключения, о которых ты тут и мечтать не мог. Как тебе не скучно сидеть тут, в тишине, целыми днями?
– Я люблю тишину, – ответил я. – Сволочь ты все же. Многие об этом говорили, а я не верил. Теперь вот убедился сам. Сволочь ты! Ради кучи медяков ты согласен собственного брата продать. Ничего святого у тебя нет. Только и думаешь, как нажиться, и Неважно, за чей счет.
– Ну за что ж ты так меня не любишь? – засмеялся Молот. – На тебе я наживаться не собираюсь и за твою вербовку отдам все деньги целиком тебе. Мелочь, конечно, но на первое время тебе хватит. Пройдешь обучение, а там я возьму тебя к себе в отряд. Ну как?
– Весьма заманчиво на протяжении всей жизни каждый день видеть твою противную харю.
– У тебя есть выбор, – продолжая смеяться, он пожал плечами, – вон там, за дверью, стоит пара десятков человек, желающих пустить тебе кровь. Выбирай, ты со мной или с ними?
– Да один хрен! Что с тобой горя не оберешься, что с ними.
– Ну тогда… – Молот поднялся, подхватил припрятанный за стойкой мешок и подмигнул. – Тогда мне больше тут нечего делать. – Он развернулся и направился к выходу. – Да, кстати, – обернулся он у самых дверей, – когда они подожгут тебя, на помощь можешь не звать. Все одно никто не придет.
– Как это подожгут? – еле смог проговорить я.
– А ты выгляни – узнаешь, – усмехнулся Молот, – они вон уже и масло притащили. Скоро тут такой костер будет! – Он мечтательно закатил глаза. – Жаль, я не увижу, некогда мне.
Я выбрался из-за стойки, на ходу сорвав с себя неуместный белый фартук и, оттолкнув Молота, пробежал к дверям. На улице собиралась толпа. Молодчики Эркана, весело смеясь, подпалили сложенный из веток костер и, уложив факелы пирамидками, с жадностью поглядывали на мой дом. Проклятье, Молот прав, они меня подпалят! Проклятье, и что же мне делать? Проклятье!
– А что, если… – Я повернулся к терпеливо ожидающему Молоту. – Что, если к твоим обратиться? Ведь отобьемся же, если все вместе.
– Да ты чего? – Молот выпучил глаза и заржал. – Счет времени совсем потерял? Они ж ушли давно и далеко теперь. Их что догонять, что искать – без толку.
– Ушли? – опускаясь на пол, мрачно спросил я. – Когда? А я где был?
– Ушли, – терпеливо повторил Молот, – еще днем ушли. А ты, ты тут все время стоял и стаканы до дыр протирал. Да ты вспомни, мы же с Гробовщиком возле тебя разговаривали!
Я сморщился, напряг остатки мозгов, но ничего не вспомнил. Страх поднял меня на ноги и заставил выглянуть на улицу. Одного взгляда на собравшихся было достаточно, чтобы понять, что парни Эркана уже здорово накачались и вовсе не собираются шутить.
– Ну и как мы уйдем? Сзади небось тоже они?
– Так ты идешь? – сощурив левый глаз, спросил Молот.
– Да иду, иду! Считай, что ты меня убедил, уговорил или завербовал, как тебе удобней. Только давай быстрее, не похоже, что они будут темноты ждать. Так как уйдем?
– Через черный ход! – подмигнул Молот и потащил меня в подвал.
Он торопил, он не позволил мне взять с собой никаких вещей, кроме денег, и те отобрал на лестнице. Припрятав жестяную коробочку, он оттащил окованный железом сундук, стоящий в дальнем углу подвала со дня постройки дома, и любезно предложил мне первому спуститься в открывшийся лаз. С минуту я стоял с выпученными глазами и тупо смотрел в дыру. Это действительно походило на черный ход. И как только мой братец о нем узнал? Я жил тут вот уже почти двадцать лет, я излазил его вдоль и поперек, но даже не подозревал, что прячется под сундуком.
Ход вывел нас на берег реки за городской стеной, и там нас ждал парень с тремя лошадьми. Молот, тварь такая, все заранее подготовил.
– Это Следопыт! – представил парня Молот. – Это он нам сказал, что ты в погреб полез. На вашем месте, ребята, я бы поближе познакомился и держался друг за друга. Одиночки долго не живут, а вам потом еще служить вместе. У меня в отряде.
Следопыт улыбнулся и протянул мне руку, я пожал ее. Как-то странно я себя чувствовал в этот момент. Словно это не парень, не мой одногодок протягивает мне руку, словно это само будущее сжимает мою пятерню и уже не выпустит ее никогда. Словно эта маленькая сделка на всю жизнь.
Я не оглядывался ни когда взбирался на коня, ни потом, когда мы въехали на холм, с которого было видно половину города. Я не видел смысла смотреть назад. Все, что было, я оставлял там, за городскими стенами, в маленькой таверне с прогнившими стенами и протекающим потолком. Там останется все: и смертная скука, и надоевшие тараканьи бега, и бесконечная борьба с мышами и кредиторами. Все это уже позади. Впереди же меня ждет полная самых разных событий жизнь. И, пожалуй, по старой я скучать не буду, тем более по тому парню, что ею жил. С сегодняшнего дня я другой.
В ночное небо ударил сноп искр, выхватив из темноты три фигуры, стоящие на холме. Следопыт нахмурился и, прикрыв глаза рукой, смотрел на пожарище. Молот подошел и, положив руку мне на плечо, произнес:
– Хорошо горит! Масла не пожалели.
Я не оглянулся, мне достаточно было зарева, что отражалось в его полных слез глазах.
Глава 2
– Правда? – Она смотрела на меня чистыми, детскими глазками, и я не в силах был разочаровать ее. – Правда, – повторила она, – ведь вы не дадите меня в обиду?
– Нет, нет, что ты. Конечно же нет. – Я врал, проклиная в душе ее тетку за то, что мне приходится это делать.
Я бы мог проводить ее в общий зал и показать, чем придется ей зарабатывать свой хлеб. Мог бы, да только кому от этого станет легче? Шепот загнала свою совесть так глубоко, что теперь и не знает, была ли та вообще. Она не поймет, чего это я так забочусь о ее племяннице. Она пошлет меня подальше и скажет, что это дела семейные и не мне в них вмешиваться.
Я поднял взгляд. Адель скинула плащ и сидела вполоборота, обернувшись к окну. Я взглянул на нее и замер. Решение пришло само. Это был порыв, не более того, но я ему поддался. Крикнув – девчушке, чтобы она не двигалась с места, я рванул в общий зал.
Шепот, как всегда, была в самом центре пьяной толпы. Она наслаждалась их обществом. Похоже, ей нравится зловоние, исходящее из их глоток. Задержав дыхание, я нырнул в самую середину и, пробившись сквозь толпу, схватил Шепот за руку.
– Разговор есть! – прокричал я ей в ухо. Недружелюбные парни вокруг недовольно загудели.
Шепот улыбнулась, что-то сказала, и все успокоились.
– Пойдем, – сказала она, взяв меня под руку, – поговорим.
Мы вышли на улицу. Здесь было тише и не приходилось кричать, чтобы услышать друг друга, только в кустах кто-то жалобно постанывал и блевал. Я потащил ее дальше.
– Куда ты меня тянешь? – заныла она. – Там по мне ребята скучают. Они же тебя пришибут, если я быстренько не вернусь.
– И пускай! – прорычал я, рывком разворачивая ее лицом к себе. – Сколько ей лет?
– Кому? – Шепот мастерски разыгрывала пьяную.
– Твоей племяннице!
– Ах ей, – сморщилась она. – Почти четырнадцать. А что? – Морщины разгладились и сменились хитро сощуренными глазками. – Неужто ты на ней жениться собрался?
– Нет, – смутился я и слегка остыл. – Но как ты можешь, ты, ее тетя, отдать ее, маленькую и неопытную, на растерзание той толпы, что ждет тебя там. Они же только и способны, что драться из-за юбок да трахаться. Ей же всего двенадцать, – промямлил я. И это вместо пламенной речи, что была подготовлена за то время, что я пробивался к Шепот через толпу.
– А что тут такого? – искренне удивилась она. – Я сама начала заниматься этим, когда была в ее возрасте. Боги, как давно это было! – И на ее глаза навернулись слезы.
– Слушай, Шепот, меня твой плач мало трогает, – продолжил я, снова распаляясь. – Я знаю тебя как свои пять пальцев. Так что можешь не реветь. Но ты бы могла ей рассказать, что ее ждет на самом деле.
– Брось, – протянула она, – не твое дело, что ее ждет! И вообще, – она укоризненно взглянула на меня, – твое дело – обеспечивать наше «мясо» приятным времяпрепровождением в последние дни их свободной жизни, а не заниматься устройством чужих жизней
– Ты права, но ты обещала ей защитить ее от всего плохого.
– И поверь мне, я это сделаю, – отрезала она и повернулась, собираясь уходить.
– Стой! – в отчаянии выкрикнул я. – Оставь ее здесь. Я присмотрю за ней, все лучше, чем мотаться по миру. – Опять порыв, это все до добра не доведет.
– Посмотрим, – серьезно сказала Шепот, не менее серьезно глядя на меня. – Завтра посмотрим, – задумчиво добавила она и ушла.
А я остался на улице. Немного постоял, подставив лицо дождю, и только после того, как счел себя достаточно остывшим, поплелся в дом.
Кухня была пуста, задняя дверь сорвана с петель. Ее словно вышибли тараном, и она, покалеченная и несчастная, висела теперь на одной петле и жалобно поскрипывала. Мать вашу, неужто кто-то решил к моим погребам прогуляться? Я метнулся на задний двор. Так и есть, ублюдки, сломали мне холодный погреб, где теперь мясо хранить? Они еще и лампы зажгли, так все масло спалят. Ну все, твари, держитесь! Подобрав палку поувесистей, я решительным шагом направился туда. Земля раскисла от дождя, и до погреба я добрался почти ползком. Грязный и злой я влетел внутрь.
В первый момент я увидел лишь широченную спину наглеца, посмевшего осквернить мой погреб. Зажатые под мышками маленькие ноги я заметил только тогда, когда попавший под руку кувшин был уже в воздухе. Кувшин разлетелся на куски, а громила лишь встряхнул головой и медленно поднял руку к ушибленному затылку.
– Это что еще такое? – ошалело спросил он, разглядывая и обнюхивая свою руку. – Вино! Вот спасибо, про вино-то я и забыл.
Он обернулся, я ойкнул и осел. Бывают дни, когда все идет так хорошо, что страшно даже представить, что все может закончиться. Сегодня не такой день, совсем не такой. И чем дальше от рассвета, тем длиннее и страшнее он становится. По-моему, он вообще никогда не закончится. Я себе такого представить не могу.
Передо мной, растянув огромные, неестественно пухлые губы в злой усмешке, стоял Эркан-младший, сын самого влиятельного после губернатора человека в Триите. Собственно, их семья и была властью в городе. Им я должен не только таверну, но и себя со всеми потрохами. Зря я его кувшином по черепушке, за это и убить могут. Но на его спине же не написано что он Эркан.
– Чего тебе надо? – миролюбиво спросил он.
– Ничего, – с облегчением ответил я, еще поживем, хотел бы убить – пристукнул сразу. – Прости, я не знал, что это ты.
А в самом деле, чего я так разошелся? Ну подумаешь, решил сын теневого правителя Триита поразвлечься в моем погребке. Так что с того? Я этим гордиться должен, а на камнях, где лежит его девка, надпись золотом сделать да всем показывать. И деньги за это брать. Вот тогда разбогатею.
– А раз тебе ничего не надо, так проваливай отсель, – тоном хозяина произнес он, я это проглотил. – Постой, встанешь у входа, – приказал он, я и это проглотил. – Нам с моей дамой хочется уединиться. – Он заржал и поднял ее за волосы, и вот этого я проглотить уже не смог.
Страх перед ним смешался с куда более реальной опасностью. Шепот не простит мне, если я буду стоять у входа и слушать, как насилуют ее племянницу, да и себе я этого не прощу.
– Отпусти ее! – произнес я, судорожно нащупывая за голенищем нож.
– Чего? – Младший замер. – Чего ты там, козявка, протявкал?
– Отпусти ее! – повторил я и. нащупав рукоять ножа, улыбнулся. – Ты не знаешь, кто она. Ты даже не представляешь, с кем связываешься.
(А сам я не знаю, как обращаться с ножом вне кухни, но меня же это не останавливает.)
– Да мне один хрен, – ответил Эркан. – Я маленьких люблю, а она такая симпатичная, в моем вкусе. Проваливай, козявка, пока не раздавил! – прорычал он, и мне бы действительно уйти, но, видно, не мой сегодня день.
Странный сегодня день, очень странный. Похоже, разум мой взял выходной, оставив вместо себя непонятные порывы да неуместное благородство. Хотя нет, расчет тут был. Мгновенный, тонкий и точный расчет. Два кувшина, один за другим, врезались ему в морду.
Эркан пошатнулся, встряхнул ставшими красными от вина и крови волосами и двинулся на меня. Если дойдет и поймает, то переломит как хворостину. С ним и Гробовщик не справится, куда уж мне. Но он неповоротлив, как и всякий большой, а я маленький и юркий. Вот я и юркнул под его руку.
Видать, я себя переоценивал. Огромный кулак Эркана врезался мне в челюсть, погасил движение и придал обратную скорость. Ворох сваленных в углу тряпок гостеприимно принял чуть живое тело. Они окружили меня заботой и вниманием, они не отказывали в ласке. Пока я приходил в себя после полета, они заботливо отгородили меня от жестокого мира своими телами.
От Эркана оградить не могло ничто. Он наклонился и зашипел мне в лицо:
– Запомни, я всегда получаю то, что хочу, а всякие козявки просто ерунда. Ты просто козявка. Ты – ерунда.
Его огромные руки потянулись к моей шее. Я схватил нож покрепче и ударил. Скорее из страха, чем понимая, что делаю. Но нож вошел между ребер, словно там ему самое и место. Эркан вздрогнул, округлил глаза, выпрямился, растерянно взглянул на меня. Прикоснувшись к ране, он посмотрел на руку и сел на пол.
– Вот козявка, – проговорил он и упал на спину.
Я вскочил и, тяжело дыша, занес над упавшим нож. Он не шевелился, а лужа крови вокруг становилась все больше. Переборов страх, я пнул его, он не двинулся. Держа нож наготове, я переступил через его руку и, наклонившись, тронул за шею. Пульса не было.
Трясясь словно лист на ветру, все еще плохо понимая, что произошло, я вернулся к своим милым тряпочкам. Они радостно приняли меня, пожалуй, не стану их выкидывать. Я смотрел на лежащее передо мной тело и ждал, что оно вот-вот зашевелится, но оно не двигалось. Зато зашевелилось другое. Адель пришла в себя, слезла с мешков, запахнулась в разорванное платье и, непрерывно всхлипывая, подошла ко мне.
– Он умер? – спросила она.
– Похоже на то, – ответил я.
– Ты убил его? – вновь спросила она.
– Да.
Черт возьми, а ведь я действительно убил. Я убил человека! Только что, всего минуту назад, он был жив, а теперь я стал убийцей. Стальные кольца сдавили грудь. Я пытался схватить ртом воздух, пытался пальцами пропихнуть его внутрь, но он стал слишком густым и упорно не желал лезть в глотку. Сердце то грозило выпрыгнуть из груди, то замирало и совсем останавливалось.
И тишина, проклятая тишина. Она давит, она заставляет время стоять на месте. Она не дает ему двинуться вперед. Она, все эта проклятущая тишина. Я закричал, и мой крик потонул в тишине. Адель всхлипнула, и тишина пропала.
Я поднял на нее глаза. Она слабо улыбнулась и, подогнув под себя ноги, села возле меня. Адель прижалась ко мне, она была теплой, она, сама того не зная, спасала меня. Ее руки оплели мою шею и губы прошептали в ухо:
– Спасибо!
Тепло ее дыхания скользнуло по щеке, и она поцеловала меня.
– Эй! – с порога заорала Шепот. – Что ту происходит? Что это ты себе позволяешь?
Она оторвала от меня Адель и отвесила мне подзатыльник. Мне! Как будто это я целовал ее племянницу.
– Какого хрена ты тут вытворяешь? – над ухом прохрипел Молот. – Я же сказал тебе только присмотреться, а не развлекаться с ней.
– Развлекаюсь? – огрызнулся я. – Я? Видишь ли, брат, последнее время у меня появилось правило спасать чужих детей от изнасилования. Я жить без этого не могу, не засыпаю, если не спасу пару-другую. А уж если для этого приходится убить кого, так я вообще не зря день прожил. – Я со злостью пнул пустой бочонок, и тот, гремя, покатился через весь погреб и замер, ткнувшись в голову убитого мной.
– Дед! – не отводя взгляда от меня, крикнул Молот.
– Мертв! – отозвался Дед. – Точнехонько в сердце. Чем ты его?
– Вот, – указал я на валяющийся у ног нож.
– А-а, – протянул Дед, – был бы клинок чуть длиннее, он бы сразу сдох. – Дед сморкнулся и, подмигнув мне, тронул Молота за плечо. – Куды его, Молот?
– Выкинь где-нибудь, – безразлично ответил Молот, – только чтоб нашли не сразу.
– Нет, – еле проговорил я, – нельзя его где-нибудь. Никак нельзя.
– Это еще почему? – В голосе Молота появился интерес.
– А ты посмотри на него, может, признаешь. Нет, не узнаешь? Тогда я тебе скажу, кто это. Это Эркан-младший, помнишь такого?
– Старшего помню. Я у них в саду яблоки воровал, а он меня, когда ловил, за это драл, а потом ими же и угощал. И отцу никогда ничего не говорил. Странный дядька. Он еще жив?
– Ты не слушаешь меня, – с горечью произнес я. – Мне жить осталось до утра, а ты… Это сын того самого странного дядьки. А дядька тот за последние пару лет такой вес набрал, что… В общем, конец мне.
– Хреново! – выдохнул Молот. – Весьма хреново, но не смертельно.
Я удивленно поднял на него взгляд.
– Иди спать, – он подмигнул мне, – а мы тут пока придумаем чего-нибудь.
Придумают они, как же. Я в это не верил, но послушно поплелся к себе в комнату. Общий зал был почти пуст, и только пьяная компания за чудом уцелевшим столом, допивала вино под присмотром Карманника да Гробовщик выносил невменяемые тела на улицу. Как-то быстро они сегодня свернулись. Да пес с ними, не до них сейчас. Я поднялся к себе, с огромным трудом отпер дверь и, не снимая грязной одежды, рухнул на кровать.
Не знаю, что это было, сон или мучительное полузабытье. В моей памяти навсегда останутся медленно поднимающееся солнце, расползающиеся по углам тени и безжалостная мысль в голове. Стучащая в висках, заставляющая сердце выпрыгивать из груди. Мысль, порождающая страх. Страх, иссушающий горло, леденящий кровь, осколками льда проходящий по жилам, уничтожающий изнутри. Стоило закрыть глаза, как всплывало перекошенное, удивленное лицо Эркана младшего. Ох и удивился же он, когда я его пырнул.
Я не хотел, чтобы приходило утро. Я хотел, чтобы ночь длилась бесконечно. Я проваливался в сон и в ужасе вскакивал проверить, не пришло ли утро. Я надеялся, что это не случится никогда, но оно пришло. Утро дня моей смерти.
Странно, но я даже испытал облегчение от этого. Стоило только осознать, что жизнь окончена, – и страх ушел. Мне стало все равно. Я подошел к окну и выглянул во двор. Солнце совсем не по-осеннему освещало безоблачное, бесконечно синее небо, в маленьком саду радостно пели птички. Хороший денек сегодня выдался, теплый, жаль, что последний.
Молот сидел в общем зале за столом, подперев голову руками, и, казалось, спал, но стоило мне только сойти с последней ступени, как он встрепенулся и уставился на меня.
– Солнце встало? – вместо приветствия спросил он.
– Давно уже. Так что вставай и готовься к моим похоронам.
– Да-а, – протянул он, – дело дрянь. Ты знаешь, – он сощурил глаза, меня передернуло, – мы тут с ребятами все обсудили, кое-что проверили, и вот что я думаю. Устраивать маленькую войну против всего клана Эрканов нам не под силу. Нет на это времени, да и начальство за это по головке не погладит. У меня же начальство есть.
– Ближе к телу, – проворчал я.
– Так что на выбор тебе: или ты разбираешься с этим сам, или ты уходишь с нами.
Вот за это Молоту надо бы сказать огромное спасибо. За это я буду благодарен ему всю оставшуюся жизнь, какая бы длинная она ни была. Как всегда, он не хотел ни во что ввязываться. Как всегда, он бросал меня, если дело начинало пахнуть жареным. А тут не жареным пахнет, тут паленым за версту несет.
В такой ситуации каждый становился сам за себя, и кому есть дело до того, что в это дерьмо я влип из-за них. Они уйдут, и с чем останусь я? С трупом на руках и твердой уверенностью, что меня убьют? Так что разбираться самому тут бесполезно.
Уйти же с ними означает, что и я приду к жизни, подобной жизни Молота. Я отупею, сопьюсь и, если повезет, закончу жизнь в такой же таверне, рассказывая выдуманные подвиги любому, кто нальет кружку кислого пива. Но, с другой стороны, так я могу остаться живым еще какое-то время. Да, тут предстояло все серьезно обдумать. И я задумался.
Ближе к вечеру меня окончательно доконали разношерстные бандиты, приходившие с одним и тем же вопросом: где наш хозяин? Весь день они доставали меня, весь день меня так и подмывало проводить их в погреб и показать им их хозяина. Весь день я боролся с искушением. Ближе к вечеру я попросту орал «не знаю» в сторону двери, даже не поворачивая к ней голову.
Едва сумрак победил день, явился сам Эркан-старший. Он, не говоря ни слова, прошел к стойке и, тяжело кряхтя, уселся на стул. Его взгляд проник мне под кожу и, будь я проклят, если он не прочитал моих мыслей. Меня затрясло, за внешним спокойствием его читалась твердая уверенность, что он знает куда как больше, чем все его ребята. Мне конец! Сейчас я осознал это весьма четко.
Эркан молчал, прожигая дыру мне между глаз, я тоже не стремился начинать разговор. Мы смотрели друг на друга и молчали. Это могло бы продолжаться до бесконечности, но кто-то должен был нарушить тишину. Молот привалился к стене и, надкусив яблоко, шумно втянул его сок. Эркан перевел на него взгляд и, сморщившись, снова повернулся ко мне.
– Меня не интересует, чем вы тут занимаетесь, – полушепотом проговорил он, – вы можете тут хоть рабами торговать, мне на это плевать. Меня интересует только мой мальчик. Я знаю, что он тут был вчера. Он тут был?
– Был, – пожал плечами я, – тут много кто вчера был.
– Мне плевать на это, – проговорил Эркан, – меня интересует только мой мальчик. Он был тут?
– Был, – снова пожал плечами я. Мы так можем до бесконечности, он будет задавать один и тот же вопрос, а я буду пожимать плечами и отвечать ему теми же словами.
– И куда он ушел?
– Понятия не имею, – усмехнулся я, – все это я уже говорил вашим людям…
– А теперь скажи мне! – потребовал Эркан. – Мои люди – это одно дело, я – совсем другое. Я могу очень многое, так что напрягись и ответь мне. С кем он ушел и куда! – Голос его сорвался на крик.
Я похолодел, от такого кто угодно похолодеет, об Эркане ходило столько разных слухов, что все и не припомнить, а самые страшные лучше и не вспоминать.
– Ну, ну, ну. – Молот спустился с лестницы и, миролюбиво хлопнув старика по плечу, уселся рядом. – Не стоит кричать на моего брата в его же доме. Это по меньшей мере невежливо.
Молот улыбался и, казалось, был абсолютно спокоен, но я то видел, как вздулись вены на его руках. Я чувствовал, как он нервничает, как ищет его мозг способы избежать крупной драки. Я знал это. Знал я и то, что в руке, не занятой яблоком, он сжимал нож. Кажется, это знал и Эркан.
– А-а… – протянул Эркан. – И ты тут. Я думал, ты уже сдох где-нибудь. Ну, значит, все семейство в сборе, если не считать этого дурака, папаши вашего.
– Что? – Брови Молота взлетели. – Что ты только что сказал?
– Я сказал, что ваш папаша был дураком, будь он чуть умнее, придушил бы вас, пока вы ходить не начали.
Эркан провоцировал его, и Молот на это купился. Он покраснел, как помидор, его желваки вздулись, дыхание участилось. Он закрыл глаза, а когда открыл, от миролюбия в них не осталось и следа:
– Пошел вон! – сквозь зубы проронил Молот.
– Чего? – удивился Эркан.
– Тебе, сука, повторить? – зарычал Молот и, схватив старика за шкирку, потащил его к выходу. – Я не хотел с тобой драться и уж тем более не хотел причинять тебе боль. Но ты посмел говорить о моем отце в неподобающем тоне. Пшел вон, мразь, и чтобы я тебя больше не видел!
С этими словами Молот вышвырнул Эркана за дверь.
– Вот ведь ублюдок какой, – проговорил он, присаживаясь за стойку.
– Спасибо, – произнес я, – теперь мне точно не избежать расправы.
– Да не за что, – отмахнулся Молот, – если что, я завсегда.
– Ты понимаешь, что только что сделал?
– А то как же, – засмеялся он, – я только что вынудил тебя подписать со мной контракт. Поверь мне, ты об этом не пожалеешь.
– Да уж конечно, – с иронией отозвался я, – не пожалею. Я уже жалею, что ввязался во все это.
– Ты еще ни во что не ввязывался, вот пойдешь с нами, у тебя будут такие приключения, о которых ты тут и мечтать не мог. Как тебе не скучно сидеть тут, в тишине, целыми днями?
– Я люблю тишину, – ответил я. – Сволочь ты все же. Многие об этом говорили, а я не верил. Теперь вот убедился сам. Сволочь ты! Ради кучи медяков ты согласен собственного брата продать. Ничего святого у тебя нет. Только и думаешь, как нажиться, и Неважно, за чей счет.
– Ну за что ж ты так меня не любишь? – засмеялся Молот. – На тебе я наживаться не собираюсь и за твою вербовку отдам все деньги целиком тебе. Мелочь, конечно, но на первое время тебе хватит. Пройдешь обучение, а там я возьму тебя к себе в отряд. Ну как?
– Весьма заманчиво на протяжении всей жизни каждый день видеть твою противную харю.
– У тебя есть выбор, – продолжая смеяться, он пожал плечами, – вон там, за дверью, стоит пара десятков человек, желающих пустить тебе кровь. Выбирай, ты со мной или с ними?
– Да один хрен! Что с тобой горя не оберешься, что с ними.
– Ну тогда… – Молот поднялся, подхватил припрятанный за стойкой мешок и подмигнул. – Тогда мне больше тут нечего делать. – Он развернулся и направился к выходу. – Да, кстати, – обернулся он у самых дверей, – когда они подожгут тебя, на помощь можешь не звать. Все одно никто не придет.
– Как это подожгут? – еле смог проговорить я.
– А ты выгляни – узнаешь, – усмехнулся Молот, – они вон уже и масло притащили. Скоро тут такой костер будет! – Он мечтательно закатил глаза. – Жаль, я не увижу, некогда мне.
Я выбрался из-за стойки, на ходу сорвав с себя неуместный белый фартук и, оттолкнув Молота, пробежал к дверям. На улице собиралась толпа. Молодчики Эркана, весело смеясь, подпалили сложенный из веток костер и, уложив факелы пирамидками, с жадностью поглядывали на мой дом. Проклятье, Молот прав, они меня подпалят! Проклятье, и что же мне делать? Проклятье!
– А что, если… – Я повернулся к терпеливо ожидающему Молоту. – Что, если к твоим обратиться? Ведь отобьемся же, если все вместе.
– Да ты чего? – Молот выпучил глаза и заржал. – Счет времени совсем потерял? Они ж ушли давно и далеко теперь. Их что догонять, что искать – без толку.
– Ушли? – опускаясь на пол, мрачно спросил я. – Когда? А я где был?
– Ушли, – терпеливо повторил Молот, – еще днем ушли. А ты, ты тут все время стоял и стаканы до дыр протирал. Да ты вспомни, мы же с Гробовщиком возле тебя разговаривали!
Я сморщился, напряг остатки мозгов, но ничего не вспомнил. Страх поднял меня на ноги и заставил выглянуть на улицу. Одного взгляда на собравшихся было достаточно, чтобы понять, что парни Эркана уже здорово накачались и вовсе не собираются шутить.
– Ну и как мы уйдем? Сзади небось тоже они?
– Так ты идешь? – сощурив левый глаз, спросил Молот.
– Да иду, иду! Считай, что ты меня убедил, уговорил или завербовал, как тебе удобней. Только давай быстрее, не похоже, что они будут темноты ждать. Так как уйдем?
– Через черный ход! – подмигнул Молот и потащил меня в подвал.
Он торопил, он не позволил мне взять с собой никаких вещей, кроме денег, и те отобрал на лестнице. Припрятав жестяную коробочку, он оттащил окованный железом сундук, стоящий в дальнем углу подвала со дня постройки дома, и любезно предложил мне первому спуститься в открывшийся лаз. С минуту я стоял с выпученными глазами и тупо смотрел в дыру. Это действительно походило на черный ход. И как только мой братец о нем узнал? Я жил тут вот уже почти двадцать лет, я излазил его вдоль и поперек, но даже не подозревал, что прячется под сундуком.
Ход вывел нас на берег реки за городской стеной, и там нас ждал парень с тремя лошадьми. Молот, тварь такая, все заранее подготовил.
– Это Следопыт! – представил парня Молот. – Это он нам сказал, что ты в погреб полез. На вашем месте, ребята, я бы поближе познакомился и держался друг за друга. Одиночки долго не живут, а вам потом еще служить вместе. У меня в отряде.
Следопыт улыбнулся и протянул мне руку, я пожал ее. Как-то странно я себя чувствовал в этот момент. Словно это не парень, не мой одногодок протягивает мне руку, словно это само будущее сжимает мою пятерню и уже не выпустит ее никогда. Словно эта маленькая сделка на всю жизнь.
Я не оглядывался ни когда взбирался на коня, ни потом, когда мы въехали на холм, с которого было видно половину города. Я не видел смысла смотреть назад. Все, что было, я оставлял там, за городскими стенами, в маленькой таверне с прогнившими стенами и протекающим потолком. Там останется все: и смертная скука, и надоевшие тараканьи бега, и бесконечная борьба с мышами и кредиторами. Все это уже позади. Впереди же меня ждет полная самых разных событий жизнь. И, пожалуй, по старой я скучать не буду, тем более по тому парню, что ею жил. С сегодняшнего дня я другой.
В ночное небо ударил сноп искр, выхватив из темноты три фигуры, стоящие на холме. Следопыт нахмурился и, прикрыв глаза рукой, смотрел на пожарище. Молот подошел и, положив руку мне на плечо, произнес:
– Хорошо горит! Масла не пожалели.
Я не оглянулся, мне достаточно было зарева, что отражалось в его полных слез глазах.
Глава 2
МЕДНЫЙ
Мне хреново! Вообще все хреново. Не то чтобы совсем, просто караул! И зачем я только согласился уйти с Молотом? Лучше бы меня Эркан разорвал на мелкие кусочки. Толку с того, что моя жизнь продолжалась, это и жизнью-то назвать нельзя.
Каждый день похож на предыдущий и на тот, что будет завтра, и будущее представляется одной сплошной черной словно ночь полосой. Каждое утро нас будит зычный голос сержанта. Не голос, глас божий! Мы вскакиваем с коек, пытаясь в прыжке попасть в сапоги, но как бы быстро это ни делалось, все одно сержант успевает отвесить паре из нас зуботычины. Попадало и мне. Сержантам плевать, что я чей-то там брат. Имя Молота в армии имеет одно действие, а в том аду, куда меня засунули, – совсем другое. С меня сержанты еще больше спрашивают.
Каждый день похож на предыдущий и на тот, что будет завтра, и будущее представляется одной сплошной черной словно ночь полосой. Каждое утро нас будит зычный голос сержанта. Не голос, глас божий! Мы вскакиваем с коек, пытаясь в прыжке попасть в сапоги, но как бы быстро это ни делалось, все одно сержант успевает отвесить паре из нас зуботычины. Попадало и мне. Сержантам плевать, что я чей-то там брат. Имя Молота в армии имеет одно действие, а в том аду, куда меня засунули, – совсем другое. С меня сержанты еще больше спрашивают.