Шведов Сергей. Клан двурогих

   До Хальцбурга было уже рукой подать, но Гоголандский решил не торопиться. Большой беды не будет, если они переночуют на постоялом дворе близ Мьесенского замка. В былые времена Гоголандского встретили бы в этом замке с распростертыми объятиями, но те времена давно прошли и лучше о них не вспоминать. Последний ярл Мьесенский отдал Богу душу в Хальцбурге, не без помощи благородного Арвида. Впрочем Грольф был сам виноват. Верность хорошее качество, но не тогда, когда она переходит в глупость. По слухам, сейчас в замке благородного Грольфа сидит какой-то Квелин из Киммарков. Да и черт с ним, пусть сидит.
   При виде Мьесена, Гоголандский расстроился даже больше, чем ожидал. Старость, что ли, сделала его сентиментальным? Хотя владетель пока твердо держал повод коня и рассчитывал проскрипеть на этом свете еще лет десять-пятнадцать. На здоровье благородному Арвиду жаловаться грех. Неблизкое путешествие он переносил даже легче, чем Хольдрик из Октов, даром что гуяр вдвое моложе.
   Хозяин постоялого двора сломался в поклоне. Не забыли еще в Приграничье алых владетельских плащей. Хозяин, молодой упитанный мужик, внушал доверие и надежду, что в этом заведении их прилично покормят. Дружинники Гоголандского уже расседлывали коней, гуяры Хольдрика требовали вина. Словом, все как всегда. За неделю пути благородный Арвид уже привык к походной жизни и сейчас более всего беспокоился о внучке: не заболела ли прекрасная Далла? К такому покупателю, как благородный Леир, грех являться с подпорченным товаром. Хольдрик помог девушке выбраться из кареты. Слава Богу, выпорхнула она оттуда птичкой и запела, зачирикала к большому удовольствию озабоченного деда. Хороша девка, ничего не скажешь. Ишь как благородный гуяр старается угодить красавице, землю копытом роет. У Леира тоже, говорят, губа не дура, должен он по достоинству оценить привезенное Арвидом голубоглазое сокровище. Такой только и рожать киммаркских королей. Сам бы Леир только не оплошал.
   Гоголандский проводил глазами внучку и с удивлением уставился на двух рослых коней, принадлежащих, надо полагать, гостям постоялого двора. Кони, судя по всему, уже отдохнули и нетерпеливо перебирали ногами, нервно реагируя на поднявшуюся вокруг суматоху.
   – По-моему, это горданская порода, – неуверенно заметил Гоголандский подошедшему окту.
   – Я о них слышал, но вижу в первый раз, – благородный Хольдрик погладил ближайшего коня по сухой мускулистой шее. – Надо бы повидаться с их хозяевами. Я готов заплатить любые деньги, чтобы въехать в Хальцбург на таком коне.
   Гоголандский только головой кивнул. Черного жеребца горданской породы он пытался добыть из-под Беса Ожского, да меченый тогда ушел из Хальцбурга невредимым. Где теперь тот меченый и где тот конь – давно истлели в земле вероятно.
   – Захотят ли еще продать, – усмехнулся в седые усы Гоголандский. – Владельцы таких коней, вероятно, люди не бедные.
   Хольдрик вопросительно взглянул на хозяина постоялого двора. Упитанный мужик смущенно замялся и вовсе не потому, что собирался скрыть правду от благородных господ, просто затруднялся с ответом.
   – Люди, безусловно, благородные, – разродился он наконец. – А по мне лишь бы платили.
   Посетители трактира, по виду простые мужики из соседней деревни, дружно потянулись к выходу, не желая, видимо, стеснять своим присутствием благородных господ. Да оно и к лучшему: не хватало еще в дополнение к октским вшам нахвататься приграничных. В трактире было относительно чисто. Земляной пол был тщательно подметен и даже посыпан речным песком. Гоголандский беспокоился о внучке, но, как выяснилось, напрасно, расторопный хозяин уже предоставил ей лучшее помещение. Приличные комнаты будут выделены и благородным господам, как только их освободят постояльцы.
   – Они уезжают?
   – К счастью да, – рассыпался мелким бисером хозяин, – иначе я сгорел бы от стыда, предлагая благородным гостям помещения, не соответствующие их рангу.
   – Ого, – воскликнул Хольдрик, – похоже, нас собираются разместить в хоромах.
   Однако хозяин стоял на своем, видимо в расчете на хорошую плату: хоромы или не хоромы, но комнаты вполне приличные. Пока же он предложил гостям присесть к столу, который тут же поспешно вытер чистой тряпкой. Глиняный кувшин с аквилонским вином появился на столе через мгновение вместе с двумя стеклянными бокалами суранской работы.
   – Отец мой родом их Хянджу, – поведал хозяин, – осел здесь еще во времена Храма, когда обозы ходили к Большой воде косяками. Хорошие тогда были времена.
   – А сейчас? – холодно поинтересовался гуяр.
   – Так и сейчас все хорошо, – спохватился сын расторопного отца. – Хвала благородному Леиру, дело налаживается, гости у нас не редкость.
   Словно бы в подтверждение этих слов со второго этажа по лестнице спускались два молодых человека в алых плащах. Впрочем, алые плащи сейчас носят и многие гуярские вожди. Взять хотя бы того же Хольдрика, которому лэндский владетельский плащ весьма к лицу.
   – Позвольте узнать ваши имена, благородные господа, – вежливо обратился к незнакомцам Хольдрик.
   Окт говорил по-гуярски, считая, видимо, молодых людей соплеменниками, но, по мнению Гоголандского, Хольдрик ошибался. Незнакомцы были слишком темноволосы для гуяров, особенно младший, по виду совсем мальчик, лет пятнадцати-шестнадцати, не больше. Черные как смола кудри кольцами выбивались из-под его берета, а в больших и темных глазах Арвиду почудилось и вовсе нечто знакомое. Алые плащи были небрежно наброшены на левое плечо с перехватом под правую руку и застегнуты золотой застежкой на груди. Так плащи носили только меченые из-за мечей, висевших на спине. Правда у меченых плащи были черными.
   – Ярл Эйрик Мьесенский, – назвал себя старший, – а это мой брат, ярл Агмундский.
   Молодой человек говорил по-гуярски с сильным акцентом, подтвердив тем самым правоту Арвида. Хольдрик бы удивлен этим обстоятельством, а у Гоголандского холодок пробежал вдоль хребта.
   – Благородный Леир столь благоволит к лэндцам, что начал возвращать им замки? – В голосе Хольдрика насмешка мешалась с возмущением.
   – Кто из вас владетель Гоголандский? – спросил младший негромким мальчишеским баском, но Арвиду отвечать на этот вопрос почему-то не хотелось.
   – По-моему, это проходимцы, – заметил он негромко. – Надо бы позвать наших людей.
   Благородный Хольдрик открыл было рот, но тут же его и закрыл, не успев издать ни звука. Меч буквально вылетел из-за плеча молодца, именовавшего себя ярлом Мьесенским, и острие холодного клинка защекотало горло окта. Владетель Гоголандский сидел тихо, как мышь, а на плече его лежал меч ярла Агмундского.
   – Если нас убьют, то хотелось бы знать за что? – откашлялся Хольдрик. – И кто вы, собственно такие?
   – В Суране нас называют двурогими, а здесь в Лэнде – мечеными. Не так ли, владетель Арвид?
   Гоголандский вздохнул и попытался приподняться с лавки. Однако узкий меч лежал на его плече неподъемным грузом.
   – Что вам от нас нужно?
   – От тебя Хольдрик из Октов нам не нужно ничего, а вот Арвид Гоголандский должен нам целых три жизни: ярла Грольфа Мьесенского, его сына Эйрика и владетеля Фрэя Ульвинского. Я мог бы продолжить список, но, думаю, в этом нет необходимости. Если Гоголандский забыл имена убитых им людей, то скоро их ему напомнят в аду. Повелением короля Кеннета Нордлэндского, ты, Арвид владетель Гоголандский, приговариваешься к смерти через отсечение головы.
   – Какого еще Кеннета Нордлэндского? – Хольдрик вздрогнул от горячих капель крови, упавших на лицо. Голова Арвида Гоголандского волчком закружилась на столе, а обезглавленное тело еще продолжало пребывать в неподвижности.
   – К сожалению, у нас пока нет палача, – хладнокровно пояснил потрясенному Хольдрику синеглазый Мьесенский, – приходиться все делать самим.
   Молодые люди удалились раньше, чем из глотки Хольдрика вырвался крик:
   – Эй, кто-нибудь, на помощь!
   Зов его был услышан, но, к сожалению, еще раньше во дворе раздались лошадиное ржание и топот копыт. Убийцы благородного Арвида покинули постоялый двор раньше, чем прибежавшие на крик дружинники и окты смогли понять, что же здесь случилось. Посланная вслед погоня вернулась почти сразу, везя с собой четырех убитых и трех раненных. На дороге их поджидала засада: с десяток стрел вылетело из мрачной глубины Ожского бора, и этого было достаточно, чтобы пыл преследователей мгновенно угас.
   Благородный Хольдрик осушил подряд два кубка аквилонского вина и слегка опамятовал после пережитого потрясения. Ко всему привычный хозяин приказал слугам заняться обезглавленным телом несчастного Гоголандского.
   – Что это еще за меченые? – спросил Хольдрик у хозяина, выслушав отчет вернувшихся с пустыми руками дружинников.
   – Было в Приграничье такое племя восемьдесят лет тому назад. Потом их сыновья грабили караваны на наших дорогах. Это уже при моем отце было, лет сорок назад. Король Гарольд их истребил, но, выходит, не всех, иначе откуда этим-то взяться.
   – А ты куда смотрел негодяй? – грозно надвинулся на хозяина постоялого двора Хольдрик.
   – Кто ж знал, – развел тот руками. – Заплатили как люди, переночевали.
   – А Грольфа Мьесенского действительно убил благородный Арвид?
   – При мне это было, – подтвердил хозяин, – на площади перед собором. Многих приграничных владетелей порубили тогда дружинники Гоголандского и Норангерского. Перед гуярами выслуживались.
   – Но-но, – предостерег его Хольдрик. – Ты, я вижу, чужой беде рад.
   – Может, и не рад, но и печалиться мне особенно нечего.
   После еще одного кубка аквилонского вина Хольдрик пришел к выводу, что хозяин постоялого двора, пожалуй, прав. Благородный Арвид поплатился за старые грехи, а значит, нет повода для переживаний. Все мы там будем, в конце концов. А вот благородному Леиру стоило бы побеспокоиться: черт знает кто бродит по дорогам благословенного киммаркского королевства.

Глава 5
Возвращение достойного Эшера

   Достойный Исхан был до глубины души возмущен вторжением в его дом непрошенного гостя. Мало нам гуярского хамства, так уже свои ведут себя хуже завоевателей. Ворота усадьбы распахнуты настежь, двор буквально забит гружеными телегами, а посреди этого беспорядка стоит рослый человек и без зазрения совести командует чадами и домочадцами Исхана. С губ торговца готово уже было сорваться суранское ругательство, но в эту минуту непрошенный гость обернулся и обнажил в улыбке тридцать два великолепных зуба. Похоже, пятнадцать птицей пролетевших лет не отразились ни на внешности, ни на веселом нраве достойного Таха, сына почтенного Ахая, внука посвященного Вара. Нельзя сказать, чтобы достойный Исхан очень уж обрадовался встрече. От достойного Таха можно было в равной степени ждать и большого прибытка, и большой беды. Торговец предпочитал иметь дело с его отцом, почтенным Ахаем, человеком опытным и осторожным. Кое-что о приключениях достойного Таха в Азрубале суранцу было известно от зятя, которого раньше звали Эшером, а теперь по вине все того же Таха, просто Лумом. Конечно, посвященный Магасар, да продлятся дни его вечно, своего сына не забывал, но каково человеку знатного рода прозябать в неизвестности. А узнай, скажем, харогские торговцы, что зятем достойного Исхана является сын посвященного Магасара, отнюдь не последнего человека при дворе почтенного короля Гитардии Рикульфа, насколько бы вырос бы его авторитет в их глазах.
   – Рад приветствовать тебя в своем доме, достойный.
   – Я тоже рад, старик, – покровительственно похлопал Исхана по плечу меченый, – как рад и тому, что сын посвященного Магасара уговорил таки твою красавицу дочь. Кстати, у тебя только одна жена, достойный Эшер?
   – Одна, – поспешно отозвался Эшер, давно уже, впрочем, привыкший к своему новому имени, и бросил смущенный взгляд на жену, которая, подбоченясь, нелюбезно посматривала на любопытного гостя.
   – Для горданца одной жены мало, – объявил Тах. – Это противоречит нашим обычаям.
   – Хватит ему и одной, – отрезала суровая Элишат. – А если ты будешь смущать моего мужа подобными разговорами, я тебя немедленно выставлю за порог.
   – Да, – сказал порозовевшему Эшеру Тах, – пыла у твоей жены хватит на троих. Счастливый ты человек, сын Магасара.
   Поскольку разгневанная Элишат уже готова была взорваться бранью, многоопытный дипломат Исхан взял нить разговора в свои руки и пригласил гостя в дом. Как выяснилось вскоре, достойный Тах не собирался задерживаться в Хароге, а направлялся в столицу Гитардии славный город Азрубал.
   – Что новенького в ваших краях? – спросил меченый у повеселевшего Исхана.
   – Да какие у нас новости, – жалобно вздохнул торговец. – Все никак власть поделить не можем. То почтенный Морвед, то почтенный Ханеус, а сейчас вот достойный Осей подрос и полез в короли. И всем подати подавай. А тут еще эта заварушка с эбораками – опять налоги, опять грабеж. Производство хрусталя упало вдвое, аквилонцы скупают его за бесценок, а в Лэнд нам соваться не с руки – на одних пошлинах разоришься.
   – А пушки?
   – Пушки льем, – старик понизил голос до шепота.
   Если честно, то достойный Исхан весьма преуспел за эти пятнадцать лет милостью почтенного Ахая, но достаток свой предусмотрительно скрывал, памятуя расхожую истину, что береженого Бог бережет. Да что Исхан, более половины харогских купцов работает на Черного колдуна: оружие, конская сбруя, доспехи, да мало ли… И все это окольными путями расползается по Сурану, уходит в Восточные леса к югенам и в далекий Лэнд. Узнал бы почтенный Морвед о делах творящихся в его столице, многим бы не поздоровилось. Ну да дела торговые без риска не бывают. Достойный Исхан знает далеко не все, но даже его знаний хватает, чтобы понять – в Суране назревают серьезные события. Недаром появился достойный Тах, ох недаром. Только оружия изготовленного за эти годы в Хароге хватило бы на приличную армию, а ведь почтенный Ахай одним городом не ограничивается, его люди орудуют по всему Сурану.
   – Сотню пушек нужно в ближайшее время переправить в Лэнд.
   – А стая?
   – Обозы встретят у Дейры и проводят до самого Приграничья. – Тах подмигнул суранцу: – То ли еще будет, старик.
   В этом достойный Исхан не сомневался: многое еще сумеет натворить этот веселый мужчина. Вот только пойдут ли на пользу славному Харогу его героические дела?
   – Все, что писал мне посвященный Магасар, я аккуратно переправлял твоему отцу почтенному Ахаю, да продляться дни его вечно.
   – Магасару, кажется, уже за семьдесят? – прикинул вслух Тах.
   – Так все мы не молодеем, – вздохнул Исхан. – Вот и достойный Хой, как я слышал, отдал душу своему северному богу, вечная ему память.
   Тах помрачнел и молча выпил за упокой души северного варвара, человека доброго, умного и честного, с которым прожил бок о бок более тридцати лет.
   – Все мы рано или поздно покинем этот мир, – смахнул Исхан слезу со щеки. – И дай нам Бог, хоть напоследок увидеть родной край свободным.
   – Допекли гуяры?
   – И грызутся, и грызутся, – в сердцах воскликнул старик. – Клан на клан, семья на семью. Амберузов свели уже почти на нет. Морвед пошел войной на Гилроя и разорил подчистую все села вокруг Арпина. А в собственной столице порядок навести не может. Только выплатили ему дань, как тут же Осей сын Вортимера прислал своих сборщиков, и этому, выходит, плати. А где взять столько золота, если торговля в упадке. Чужие мы им, и они нам чужие, а значит, спокойной жизни в Хароге не будет. Когда это в Суране было столько нищих?
   – Выходит, нет порядка в ваших краях?
   – Какой уж тут порядок, – безнадежно махнул рукой Исхан.
   – Придется мне наведаться к почтенному Рикульфу, может хоть советом помогу.
   Этот поможет. Исхан с опаской посмотрел на достойного Таха. Плечи-то руками не обхватишь, не даром же три жены его обнимают, такому поперек дороги лучше не становится. И все-таки именно этот человек последняя надежда для Сурана, как никак внук славного воителя посвященного Вара. Если не этот, так кто же тогда?
   – Я бы на твоем месте поостерегся, достойный Тах, – покачал седой головой Исхан. – В Азрубале тебя еще не забыли.
   – Ничего, старик, я теперь не один, – самоуверенно засмеялся меченый и кивнул головой в сторону двух молодых людей, скромно сидевших в стороне: – Мои сыновья: владетель Гаук Отранский и владетель Хокан Саарский. Можно проще – Волк и Леденец.
   Такими молодцами любой отец мог бы гордиться. Рослый, широкоплечий Гаук, он же Волк, черен как жук, в отца и деда, а Хокан, он же Леденец, хоть и темноволос, но неожиданно синеглаз, с беспечной улыбкой на сахарных устах.
   – Сколько у тебя детей, достойный Тах?
   – Восемнадцать. Одиннадцать сыновей и семь дочерей.
   Достойный Исхан едва не подпрыгнул от такой умопомрачительной цифры.
   – Я думаю, что мы этим не ограничимся, – скромно потупился достойный Тах. – Есть еще кое-какие резервы.
   Исхан с укором посмотрел на зятя. За пятнадцать лет супружеской жизни он с трудом одарил торговца двумя внучками. Девочки радовали глаз старика, но хотелось внука, иначе некому будет дело передать.
   – Так у него три жены, а у меня одна, – обиделся Эшер-Лум.
   По тому, как запыхтела красавица Элишат, старик понял, что, пожалуй, действительно хватил лишку в претензиях и поспешил сменить тему разговора.
   – Я тебе оставлю пару возов, достойный Исхан, – сказал Тах. – Будет чем порадовать гуяров. Пусть эти возы пойдут в счет дани достойному Осею.
   – Да разве его двумя возами ублажишь, – всплеснул руками старик. – Самый жадный из гуярских вождей.
   – Это хорошо что жадный, – усмехнулся Тах, – там есть от чего глазам разбежаться. Товар редкий, из страны Хун.
   – А что, страна Хун действительно так богата?
   – Кисельные берега, молочные реки. Приходи да пей.
   – Дай Бог, – смекнул старик. – У гуяров руки загребущие.
   – Там есть кому их оторвать, – обнадежил Тах. – Но гуярам ты об этом не рассказывай, достойный Исхан, пусть для них это будет сюрпризом.
 
   Король Гитардии почтенный Рикульф был сильно не в духе. Морвед из Кимбелинов напал на город Арпин, принадлежащий эборакам, и сильно попортил его древние стены. Чудовищная глупость – резать курицу, несущую золотые яйца. Пока гуярские вожди трясли друг друга, почтенный Рикульф им не мешал, даже способствовал по мере сил беспорядкам на чужих землях, но всему есть предел. Война на западных землях Сурана становится препятствием на пути азрубальских торговых караванов, подрывая тем самым благосостояние гитардского королевства. Похоже, вожди никогда не поумнеют. Разбой у гуяров в крови, не одно поколение этим занималось. Страшно сказать, сколько аквилонских, зинданских, сирейских и ринейских городов было сожжено ими дотла. А кому это пошло на пользу? Только не гуярским кланам. Так бы и прозябали гуяры на своем острове если бы не лэндский, а потом суранский походы. И, кажется, есть возможность остепениться, осесть на благодатных землях, так нет, неймется и вождям, и рядовым гуяром. Хотя на землях Западного Сурана уже скоро делить будет нечего. Вот уже двадцать лет бьется почтенный Рикульф, чтобы обуздать гитардскую вольницу и кое-каких успехов он все-таки добился. Но, к сожалению, до полной победы еще далеко. Алые владетельские плащи пришлись по вкусу гитардской верхушке, но заволновались рядовые гуяры. И дело, конечно, не в кусках материи, а в землях, к плащу прилагаемых, да в смердах, что гнут на тех землях спины. Свободные земли в Гитардии есть, не хватает людей, способных их обрабатывать. Раньше эти земли принадлежали Храму, и посвященные обильно поливали их потом рабов-варваров, добиваясь, по уверениям Магасара, очень хороших результатов. После гибели Храма рабы разбежались, а новых взять негде. Посвященный Магасар в последнее время все чаще намекал, что хорошо бы неуемную энергию гуярских кланов направить вовне, на варваров восточных лесов. И приток рабов будет обеспечен, и доблестные вожди найдут себе занятие по душе. А пока они там воюют почтенный Рикульф сможет прибрать к рукам весь Суран, создав единую империю. Ведь равных ему по уму среди гитардских вождей все равно нет. Конечно, посвященный Магасар слегка льстил своему королю, но и правда в его словах была. Ибо кроме почтенного Рикульфа навести порядок в Суране просто некому. Вот только не подавиться бы огромным куском, как это случилось с Конаном из Арверагов. Гуярские вожди, конечно, не блещут умом, но силы и свирепости у них хватает – порвут на куски любого, кто посягнет на их земли. Клановые традиции еще сильны среди гуяров, хотя и слабеют с каждым годом. Взять того же Осея из Кимбелинов, который набрал вольницу из молодежи разных кланов и бесчинствует на западе Сурана, не считаясь ни с Морведом, ни с Гилроем. Грозился он, между прочим, пощипать и Рикульфа. Наглый, самоуверенный мальчишка, но бед он может натворить немало. Посвященный Магасар и в этом прав – пора уже всерьез заняться Осеем.
   Посвященный Магасар (легок на помине!) склонился перед почтенным королем Рикульфом в глубоком поклоне. Вот она, храмовая выучка! Глубочайшее почтение даже не к Рикульфу, а к власти как таковой. Не худо было бы и гуярам этому поучиться.
   – Мой сын Эшер просит у тебя аудиенции, почтенный государь.
   Рикульф не сразу вспомнил разбитного молодца, исчезнувшего внезапно пятнадцать лет тому назад. И, надо сказать, исчез он вовремя, очень многие люди готовились задать ему вопросы и получить на них ответы вместе с шкурой достойного Эшера.
   – Где же это его так долго носило, посвященный? – спросил с усмешкой Рикульф.
   – Непоседа, – развел руками Магасар. – Исчез на целых пятнадцать лет, а теперь вдруг объявился с двумя взрослыми сыновьями и обозом из страны Хун.
   Рикульф удивленно уставился на почтительного сановника:
   – Далеко его занесло.
   – Желаешь взглянуть на привезенный товар, почтенный Рикульф?
   – И на твоего сына тоже, посвященный Магасар.
   Нельзя сказать, что достойный Эшер сильно изменился. Самого Рикульфа, не говоря уже о Магасаре время пощадило куда меньше. И если судить по самоуверенному виду, то преуспел горданец изрядно.
   – Подарок для тебя, почтенный король.
   Достойный Эшер поставил на стол большую серебряную птицу с распростертыми в стороны крылами, держащую когтистыми лапами круглый предмет с двумя позолоченными стрелами на черном фоне. Предмет издавал странные щелкающие звуки, а золотые стрелы, похоже, двигались, во всяком случае одна из них.
   – Это часы, – пояснил Эшер, – показывают время. Вот этот значок означает полночь, а этот – полдень, промежутки между ними разбиты на отрезки равной величины, и по этим стрелам ты всегда будешь знать, сколько прошло времени от полуночи до полудня.
   – Ловко, – не сразу, но сообразил Рикульф.
   – Такие часы были в Чистилище и в Храме, – вздохнул Магасар. – Да разграбили все мерзавцы.
   – А это? – заинтересованный Рикульф ткнул пальцем в черную шкатулку.
   – Попробуй сам, – меченый указал гуяру на рычаг сбоку. Шкатулка неожиданно раскрылась, и послышался мелодичный перезвон, а внутри волшебного ящика закружились серебряные фигурки.
   – Забавно, – улыбнулся Рикульф. – Богатая страна?
   – Очень. Только попасть в эту страну непросто. Торговать торгуй, но у самой границы, а вглубь территории они никого не пускают.
   – Оружие?
   – Пушки есть. Мечи послабее наших. Зато есть вот такие штучки. – Тах вытащил из-за пояса странный предмет, отделанный серебром.
   – Пистоль, – подсказал посвященный Магасар. – В Храме оружие было посерьезнее.
   – Так то в Храме, – усмехнулся Тах, – суранцы пистолей делать не умеют.
   – Далеко бьет? – спросил Рикульф.
   – Метров на пятьдесят, но, случается, дает осечки. Панцирь, если стрелять в упор, прошибает, а если пуля на излете, то отскакивает.
   – Наши в Храме тоже с таких пистолей начинали, а потом на автоматы перешли.
   – Видел я работу твоих скорострелок и Кольбурга, и у Расвальгского брода, – нахмурился Рикульф. – Выкашивали нас целыми рядами.
   – Автоматов теперь уже нет, – утешил гуяра Магасар. – И вряд ли будут.
   – Так, говоришь, с пистоля начинали.
   – Осторожнее, государь, – посоветовал ему Тах. – Не ровен час выстрелит.
   Но Рикульф уже разобрался в несложном механизме. Он выбросил руку вперед и потянул указательным пальцем за спусковой крючок. Грянул выстрел, куски лепнины полетели со стены, запахло гарью. С десяток очумевших гвардейцев ворвались в королевские покои. Рикульф засмеялся и махнул в их сторону рукой:
   – Все в порядке.
   Гвардейцы удалились, недоуменно перешептываясь. Рикульф продолжал смеяться, хотя глаза его казались скорее озабоченными, чем веселыми.
   – Пошаливают у тебя на дорогах, почтенный Рикульф, – заметил вдруг Тах.
   – Кто?
   – Едва не напоролся на разъезд Осея всего в дневном переходе от Азрубала. Видел я его войско краем глаза – большая сила. Тысяч пятнадцать наберется.
   – Такую силу от разбоев не удержишь, – подпел «сыну» посвященный Магасар.
   Рикульф и сам осознавал опасность. Разгулявшаяся на землях кимбелинов и эбораков усобица грозила захлестнуть весь Суран.
   – Молодежь жаждет подвигов, – вздохнул Магасар. – Надо бы поднять крышку, пока не разнесло котел.