Сикибу Мурасаки. Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 2)

   Сидят, крылом прижимаясь к крылу,
   Пташки на ветке...
   До сих пор никогда не бывала
   Мне так ненавистна весна... (55)
   Издалека прислушиваюсь к их щебету..."
   Госпоже Найси-но ками стало жаль принца, лицо ее залилось густым румянцем. Но вправе ли она была отвечать? Пока она медлила в нерешительности, в покои ее пожаловал Государь.
   Его лицо, залитое ярким лунным светом, было невыразимо прекрасно. Сходство же с Великим министром оказалось настолько разительным, что Найси-но ками просто не верила своим глазам: "Неужели в мире может быть еще один такой же человек?" Она знала, что Великий министр питает к ней самые искренние чувства, но слишком многое в их отношениях удручало ее, тогда как теперь...
   Ласково пенял ей Государь за то, что воспротивилась она его желаниям. Она же, не смея взглянуть на него, молчала, спрятав лицо за веером.
   - Меня удивляет и печалит ваше молчание, - сказал Государь. - Я надеялся, что сумел заслужить вашу признательность, но вы ведете себя так, будто вам ничего не известно. Должен ли я считать подобное равнодушие свойством вашей натуры?
   Этот лиловый цвет2
   Не для меня, я знаю.
   Отчего же тогда
   Я позволил ему проникнуть
   В свое сердце так глубоко?
   Неужели более густой оттенок не для нас?
   Юная красота Государя привела Найси-но ками в такое замешательство, что она лишилась дара речи, и, только подумав: "Ведь он ничем не отличается от Великого министра", немного успокоилась и ответила ему.
   Очевидно, этой песней она хотела поблагодарить Государя за то, что ей, недостойной, было пожаловано столь высокое звание...
   - Неведомо мне,
   Значенье лилового цвета.
   Знаю одно:
   Безгранично милостив тот,
   Кто платье мое окрасил.
   Надеюсь, что у меня еще будет возможность доказать вам свою признательность...
   - Не считаете ли вы, что теперь слишком поздно говорить о чем-либо подобном? - улыбаясь, сказал Государь. - Жаль, что рядом нет человека, которому я мог бы высказать свою душу и который сумел бы рассудить нас...
   "Пожалуй, лучше вести себя более сдержанно, раз даже Государь подвержен обычным для мужчин этого мира слабостям", - решила Найси-но ками и приняла церемонный вид, так что Государю, все попытки которого сделать беседу более непринужденной оказались безуспешными, решительно ничего не оставалось, как только тешить себя надеждой на отдаленное будущее. "Пройдет время, и она несомненно привыкнет", - думал он.
   Услыхав о том, что Государь изволил посетить Найси-но ками, Удайсё окончательно лишился покоя и снова стал торопить ее с отъездом. Впрочем, она и сама не хотела задерживаться, опасаясь, что дальнейшее пребывание во Дворце может иметь весьма неприятные для нее последствия. Выдумав убедительные основания для отъезда и прибегнув к содействию своего хитроумного отца, министра Двора, она в конце концов добилась разрешения Государя.
   - Что ж, вы не оставляете мне иного выхода, - изволил сказать Государь. - Не разреши я вам уехать, супруг никогда больше не отпустит вас во Дворец. Признаюсь, мне тяжело расставаться с вами. Надеюсь, вы помните, что я первый обратил на вас внимание, но, к несчастью, позволил другому опередить себя и теперь поневоле вынужден считаться с ним. Право, я мог бы напомнить вам случай, происшедший в древности с одним человеком... (514)
   Он казался искренне огорченным. Красота Найси-но ками превзошла все его ожидания, и он чувствовал себя несправедливо обиженным: ведь даже если бы она никогда не занимала его мыслей, ему было бы тяжело расставаться с ней... Однако, опасаясь, что излишняя пылкость может оттолкнуть ее, Государь ограничился заверениями в неизменном расположении и, как мог, постарался завоевать ее доверие. Однако госпожа Найси-но ками только смущалась, думая: "Мы сами не знаем, кто мы..." (514)
   Государь изволил покинуть ее покои лишь тогда, когда носилки были поданы и приближенные всех ее покровителей суетились, готовясь к отъезду, а Удайсё с озабоченным видом ходил туда-сюда, явно недовольный задержкой.
   - Право, тяжело иметь столь сурового телохранителя, - сердито сказал Государь. 
   Если вдруг перед взором
   Девятислойный встанет туман,
   Разве смогу
   Наслаждаться хотя б иногда
   Ароматом цветущей сливы?
   В его песне не было ничего особенного, но вполне можно предположить, что госпоже Найси-но ками она очень понравилась, ибо она видела перед собой пленительную фигуру Государя.
   - О, как мечтал я провести сегодняшнюю ночь "среди цветов" (254). Впрочем, нетрудно понять и этого человека, не желающего уступить мне ни одного цветка. Как же мне теперь сообщаться с вами? - сокрушался Государь, и, чувствуя себя виноватой перед ним, Найси-но ками ответила:
   - Быть может, когда-нибудь
   К тебе быстролетный ветер
   Принесет аромат
   Этой сливы. Но разве в твоем
   Саду не душистей цветы?
   Все же ей явно не хотелось уезжать, и растроганный Государь то и дело оглядывался, покидая ее покои.
   Удайсё собирался прямо из Дворца перевезти супругу к себе, но никому не открывал своих намерений, опасаясь, что Великий министр не даст своего согласия.
   - Я немного простудился и предпочел бы провести несколько дней в своем доме, где чувствую себя свободнее, а поскольку мне не хотелось бы разлучаться с госпожой... - почтительно объяснил он и поспешил перевезти Найси-но ками к себе.
   "К чему такая поспешность? Можно было и не нарушать приличий", подумал министр Двора, но не решился уязвлять самолюбие Удайсё своим вмешательством.
   - Что ж, если вам кажется, что так будет лучше... - только и сказал он. - Я никогда не считал себя вправе располагать ее судьбой.
   Министр с Шестой линии тоже был неприятно поражен неожиданным решением Удайсё, но ничего не мог изменить.
   Сама же Найси-но ками приходила в отчаяние при мысли, что склоняется неведомо куда, уподобляясь тому дымку над костром (108).
   Один Удайсё чувствовал себя счастливым любовником, выкравшим возлюбленную из отчего дома, и ничто не омрачало его радости. Он позволял себе ревновать госпожу Найси-но ками к Государю, ставя ей в вину его недавнее посещение, и, возмущенная его упреками, раздосадованная его заурядностью, она держалась с ним крайне принужденно, постоянно пребывая в дурном расположении духа.
   Негодование принца Сикибукё сменилось растерянностью, однако Удайсё прекратил всякие сношения с его семейством и не отходил от своей новой супруги, радуясь тому, что наконец-то осуществилось его желание и он может не разлучаться с ней ни днем, ни ночью.
   Настала Вторая луна. Великий министр с тоской вспоминал Найси-но ками и не скрывал своего беспокойства, забывая о том, что столь явное участие во всем, что ее касается, может повредить ему во мнении света. "Какая нечуткость! - возмущался он. - Разумеется, я проявил недопустимую неосмотрительность, но ведь я не предполагал, что Удайсё способен на столь решительные действия. Нельзя отрицать значение предопределения, но будь я бдительнее... Так или иначе, трудно кого-то винить в случившемся..."
   Образ юной госпожи из Западного флигеля преследовал его во сне и наяву. Теперь, когда она жила в доме Удайсё, человека грубого, нелюдимого, он не решался обмениваться с ней даже самыми незначительными шутливыми посланиями и немало страдал из-за этого, хотя и старался ничем не выдавать своего неудовольствия.
   Но вот как-то раз, когда лил дождь и в доме было тихо и пустынно, Гэндзи, с тоской вспомнив о том, как прежде в такие часы искал прибежища от скуки в Западном флигеле, написал к Найси-но ками письмо. Его должны были тайно вручить госпоже Укон, и из боязни навлечь на себя подозрения этой особы Великий министр не стал открыто писать о своих чувствах, понадеявшись на догадливость Найси-но ками...
   "В эти тихие дни,
   Когда льет и льет бесконечный
   Весенний дождь,
   Вспоминаешь ли ты о тех,
   Кто в доме родном остался?
   Я изнываю от скуки, и мысли мои то и дело с тоской обращаются к прошлому. Но смею ли я искать у Вас сочувствия?" - вот что он написал.
   Улучив миг, когда рядом никого не было, Укон украдкой показала госпоже это письмо, и та заплакала.
   С каждым днем она все чаще вспоминала Великого министра, но, поскольку он не был ее родным отцом, могла ли она прямо сказать, что стосковалась в разлуке с ним и хочет его видеть?
   Целыми днями она печалилась, размышляя о том, удастся ли ей отыскать средство встретиться с Великим министром. О его домогательствах, столь огорчавших ее в былые дни, она не рассказывала даже Укон, поэтому теперь томилась тайно, не решаясь никому открыться. Впрочем, Укон кое о чем догадывалась, хотя и не могла знать точно, что меж ними произошло.
   Вот что ответила госпожа Найси-но ками:
   "Я не посмела бы даже написать к Вам, но, не желая тревожить Вас своим молчанием...
   Как тосклив этот дождь!
   Со стрехи падают капли
   На мои рукава...
   Пузыри на воде... И на миг
   Я не в силах забыть о тебе (217)
   О да, с каждым днем все сильнее тоска..."
   Письмо заканчивалось обычными изъявлениями дочерней почтительности.
   Развернув его, Великий министр почувствовал, что капли дождя стекают и по его щекам. Страшась людского суда, он постарался ничем не обнаружить своего волнения, но как мучительно сжалось его сердце!
   Невольно вспомнились ему те давние дни, когда Государыня-мать из дворца Красной птицы препятствовала их встречам с другой Найси-но ками... Но разве так он тогда страдал? Увы, настоящее чувство почти всегда представляется нам более значительным, чем прошлое.
   "Люди, неумеренные в страстях, осуждают себя на вечные муки. Стоит ли предаваться отчаянию? Это не более чем мимолетное увлечение, к тому же в моем положении..." - уговаривал себя Гэндзи, безуспешно пытаясь вернуть утраченное душевное равновесие.
   Он достал из шкафчика восточное кото, и сразу же вспомнилось ему, как мило играла на нем госпожа Найси-но ками. Тихонько перебирая струны, он запел:
   - У жемчужных водорослей
   Не срезай корней...3
   Не думаю, чтобы та, к кому стремились его думы, осталась равнодушной, увидев его в тот миг.
   Государь тоже не мог забыть Найси-но ками, как ни мимолетна была их встреча, и, хотя старая песня: "Волоча одежды красной цвета алого подол" (256) - не так уж и изысканна, он беспрестанно повторял ее и печалился. Иногда он тайком писал к ней. Однако даже его послания не могли развеселить супругу Удайсё, постоянно сетовавшую на злосчастную судьбу, и если она отвечала, то лишь отдавая дань приличиям. Думы же ее то и дело устремлялись к Великому министру, и она с умилением и благодарностью вспоминала его доброту.
   Настала Третья луна.
   Глядя на глицинии и керрии, особенно прекрасные в лучах заходящего солнца, Великий министр невольно представлял себе изящную фигурку Найси-но ками. В конце концов, забросив Весенние покои, он перебрался в Западный флигель и коротал там дни, любуясь цветами.
   Пышные керрии привольно цвели у низкой ограды из темного бамбука...
   - "Лепестками выкрашу платье" (257), - произнес однажды Гэндзи.
   - Не дойдя до Идэ,
   Нам пришлось расстаться нежданно,
   Я молчанье храню,
   Но к далеким керриям сердце
   Все так же стремится... (258)
   "Вдруг о тебе напомнят..." (259) - добавил он, но, увы, рядом не было никого, кто мог бы его услышать. Он словно впервые понял, что потерял ее. Странно, не правда ли?
   Однажды попались ему на глаза утиные яйца. Придав им вид плодов "кодзи" и померанцев, министр как бы между прочим отослал их Найси-но ками. Опасаясь, что записка возбудит любопытство дам, он постарался написать ее со сдержанной заботливостью, подобающей настоящему отцу.
   "Как давно мы не виделись! Признаюсь, я не ожидал подобного невнимания. Впрочем, говорят, Вы не вольны распоряжаться собой... Значит, надеяться на встречу тем более не приходится, и лишь в исключительном случае...
   Не видно уже
   Одного из птенцов, что вывелись
   В этом гнезде,
   Но кто же, хотел бы я знать,
   Столь дерзко его похитил?
   О, зачем вы так суровы? Жестокая..."
   Удайсё тоже прочел письмо и, ухмыльнувшись, проворчал:
   - Женщина без особой надобности не должна ездить даже к родному отцу. А уж к приемному тем более. Не понимаю, почему господин министр никак не может примириться с обстоятельствами и изволит упрекать вас?
   Найси-но ками посмотрела на него с неприязнью.
   - Я не знаю, что отвечать, - растерявшись, сказала она, и Удайсё заявил:
   - Я сам напишу ответ, - чем отнюдь не улучшил ее настроения.
   "Ничтожней других
   Себя почитая, скрывался
   От света в гнезде
   Этот дикий птенец, и кому же
   Захочется прятать его?
   Смею заметить, что Ваши упреки лишены оснований. Надеюсь, Вы простите мне некоторую вольность тона..." - написал он.
   - Что за чудеса? Никогда не думал, что Удайсё способен шутить! засмеялся Гэндзи.
   На самом же деле он почувствовал себя уязвленным и был крайне недоволен тем, что Удайсё удалось полностью подчинить себе Найси-но ками.
   Тем временем бывшая супруга Удайсё с каждым днем, с каждой луной погружалась в бездну уныния, и поведение ее редко бывало разумным. Удайсё старался по возможности заботиться о ней и теперь, он принимал живое участие во всем, что ее касалось, не оставляя попечениями и детей, поэтому она не могла совершенно порвать с ним и в повседневной жизни по-прежнему полагалась на него.
   Удайсё нестерпимо тосковал по любимой дочери, но видеться с ней ему не позволяли.
   Девочка, слыша, как окружающие осыпают ее отца оскорбительными упреками, и понимая, что преград между ними становится все больше, печалилась и грустила чрезвычайно. Братья же ее довольно часто навещали отца и, естественно, не упускали случая рассказать ей о Найси-но ками.
   - Она и к нам так добра, так ласкова...
   - Целые дни отдает она изящным занятиям... - говорили они, и, завидуя, девочка жалела, что не может, подобно им, располагать собою. Ну не удивительно ли, что столь многие лишились покоя по вине госпожи Найси-но ками?
   На Одиннадцатую луну того года Найси-но ками разрешилась прелестным ребенком мужского пола, и, потеряв голову от радости, ибо исполнилось заветнейшее его желание, Удайсё окружил младенца нежными попечениями. Впрочем, вряд ли стоит рассказывать о том, что происходило в те дни в их доме. Всякий может это себе представить без особого труда.
   Министр Двора благословлял судьбу, полагая, что на лучшее трудно было рассчитывать. Найси-но ками ни в чем не уступала другим его дочерям, которых воспитанию он уделял столько внимания. То-но тюдзё тоже при каждом удобном случае проявлял свою преданность, но к его братской заботливости, как это ни печально, по-прежнему примешивались и другие чувства.
   "Вот если бы она прислуживала во Дворце..." - подумал он, узнав о рождении ребенка. Увидев же, как хорош новорожденный, довольно некстати сказал: "А Государь сокрушается, что у него до сих пор нет детей. Какая была бы честь..."
   Найси-но ками успешно справлялась с придворными обязанностями, но ее посещения Высочайших покоев, естественно, прекратились. Впрочем, ничего другого и ожидать было нельзя.
   Да, вот еще что: дочь министра Двора, та самая госпожа Оми, которая пожелала занять место главной распорядительницы, оказавшись, как и следовало ожидать, особой весьма легкомысленной и неуравновешенной, доставляла министру немало забот. Нёго Кокидэн жила в постоянной тревоге, опасаясь, как бы девушка не опорочила своего имени какой-нибудь дикой выходкой. Министр строго-настрого запретил ей показываться кому бы то ни было, но своенравная госпожа Оми и не думала слушаться его.
   Однажды, уж не помню по какому случаю, в покоях нёго собралось изысканное общество, состоявшее из самых блестящих придворных. Стоял прекрасный осенний вечер, гости услаждали слух негромкой музыкой, среди собравшихся был и Сайсё-но тюдзё из дома Великого министра, удививший дам своей необычайной веселостью.
   - О да, такого, как он, больше не встретишь! - забыв обо всем, восхищались они.
   И тут-то госпожа Оми, никем не замеченная, вышла вперед.
   - Ах, как некстати... Что с вами? Остановитесь! - забеспокоились дамы, пытаясь удержать ее, но, смерив их гневным взглядом, она все-таки вырвалась, и испуганные прислужницы лишь беспомощно переглядывались: "Сейчас скажет какую-нибудь глупость".
   Девушка же, уставившись на самого благонравного юношу на свете, принялась вслух расхваливать его.
   - Вот он! О да, он самый и есть! - шептала она, да так громко, что всем было слышно.
   Дамы окончательно растерялись, но госпожа Оми вдруг произнесла весьма звонко:
   - Если ты по волнам
   Бесприютной ладьей скитаешься
   В море открытом,
   То скажи, куда мне причаливать?
   Где искать мне твою ладью?
   "Уплывает, но тотчас обратно вернуться спешит..." (44) "К тебе одной", неужели?.. Ах, но что это я, простите...
   Юноша был поражен. Мог ли он предполагать, что в покоях столь благородной особы ему придется внимать таким нелепым речам? Но в следующее же мгновение он догадался, что это та самая девушка, о которой в последнее время столько говорят в мире, и, подстрекаемый любопытством, ответил:
   - Даже тот, кто средь волн
   Бесприютной ладьей скитается,
   Ветром гонимый,
   Вряд ли захочет пристать
   К берегу нежеланному...
   Впрочем, скорее всего ей не понравился такой ответ...
   Ветка сливы
   Основные персонажи
   Великий министр (Гэндзи), 39 лет
   Дочь Великого министра, юная госпожа, 11 лет,- дочь Гэндзи и госпожи Акаси
   Госпожа Весенних покоев (Мурасаки), 31 год,- супруга Гэндзи
   Принц Хёбукё (Хотару) - сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи
   Сайсё-но тюдзё (Югири), 18 лет,- сын Гэндзи и Аои
   Государыня-супруга (Акиконому) - дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, супруга имп. Рэйдзэй
   Госпожа Летних покоев (Ханатирусато) - бывшая возлюбленная Гэндзи
   Госпожа Зимних покоев (госпожа Акаси) - возлюбленная Гэндзи
   То-но тюдзё (Касиваги), Бэн-но сёсё (Кобай) - сыновья министра Двора
   Найси-но ками из дворца Красной птицы (Обородзукиё) - придворная дама имп. Судзаку, бывшая возлюбленная Гэндзи (см. кн. 1, гл. "Праздник цветов")
   Министр Двора (То-но тюдзё) - брат Аои, первой супруги Гэндзи
   Дочь министра Двора (Кумои-но кари), 20 лет,- возлюбленная Югири
   Великий министр готовился к церемонии Надевания мо1, которой придавал особенное значение, тем более что на ту же Вторую луну была назначена церемония Покрытия главы принца Весенних покоев, после которой Великий министр предполагал представить дочь ко двору.
   Стояли последние дни Первой луны, и, воспользовавшись наступившим затишьем как в государственной, так и в частной жизни, Гэндзи решил заняться составлением ароматов.
   Освидетельствовав благовония, присланные ему Дадзай-но дайни, и обнаружив, что они значительно уступают старинным, он повелел, открыв хранилище дома на Второй линии, привезти оттуда китайские благовония, кое-какую утварь и ткани, которые сразу же принялся рассматривать.
   - Есть какое-то особое очарование и значительность в старинных вещах,сказал он.- Довольно взглянуть хотя бы на эту парчу или на эти узорчатые шелка... Точно так же и благовония.
   Для покрывал, подстилок и сидений, которыми предполагалось украсить покои во время предстоящей церемонии, он отобрал превосходный узорчатый шелк и красную с золотом парчу, которые когда-то, еще в начале правления ушедшего Государя, были подарены ему корейцами. Нынешние мастера вряд ли могут создать что-нибудь подобное. Разнообразные шелка и кисею, присланные Дадзай-но дайни на этот раз, министр раздал дамам. Благовония же, как старинные, так и только что полученные, распределил между обитательницами женских покоев, поручив каждой составить по два аромата.
   В последнее время домочадцы Великого министра, да и не только они, заняты были тем, что готовили роскошные дары и вознаграждения для гостей и участников церемонии. Теперь же дамы принялись составлять ароматы, и во всех покоях пестики застучали по ступкам.
   Сам министр, уединившись в главном доме, приступил к изготовлению ароматов по двум предписаниям государя Сёва2, которые тот велел когда-то держать в тайне от мужчин. Откуда только он узнал их?..
   Госпожа Весенних покоев, выбрав укромное местечко в Восточном флигеле и старательно отгородившись занавесами и ширмами, составляла ароматы по предписаниям принца Сикибукё с Восьмой линии3. В доме царил дух соперничества, и каждый старался окружить свои приготовления тайной.
   - Полагаю, что следует принимать во внимание еще и стойкость ароматов,заявил министр, явно рассчитывавший победить. Право, глядя на него, трудно было себе представить, что он давно уже стал почтенным отцом семейства.
   В те дни в его покои допускались лишь немногие из обычно прислуживающих там дам. Нечего и говорить о том, что для предстоящей церемонии подобрали самую изысканную утварь. Шкатулки, горшочки для благовоний и курильницы, изготовленные в соответствии с требованиями современного вкуса, поражали своеобразием форм и необычностью очертаний. Сюда предполагалось положить лучшие из тех ароматов, которых составлением были так поглощены теперь обитательницы женских покоев.
   На Десятый день Второй луны, когда накрапывал дождь, а красная слива в саду перед покоями Великого министра была в полном цвету и источала поистине несравненное благоухание, в дом на Шестой линии пожаловал принц Хёбукё. Он пришел навестить Великого министра, зная, что до церемонии остались считанные дни.
   Братья всегда были близки и не имели друг от друга тайн. Вот и теперь, любуясь прекрасными цветами, принялись оживленно беседовать. Тут принесли письмо, прикрепленное к ветке, которой лепестки "давно уже ветром развеяны" (260).
   - От бывшей жрицы Камо,- объявил гонец.
   Поскольку до принца Хёбукё дошли кое-какие слухи, он не сумел сдержать любопытство:
   - Что это за письмо? Не зря ведь его принесли в такой день.
   - Я позволил себе обременить эту даму личной просьбой, и она, судя по всему, со всей основательностью отнеслась к ее выполнению,- улыбнувшись, ответил министр и спрятал письмо.
   В шкатулке из аквилярии они обнаружили два лазуритовых горшочка, а в них - довольно крупные шарики благовоний. Горшочки были прикрыты лоскутами парчи, причем синий украшала веточка пятиигольчатой сосны, а белый - веточка сливы. Завязанные обычным способом шнуры казались необыкновенно изящными.
   - Какая тонкая работа!- восхитился принц Хёбукё, внимательно разглядывая шкатулку. Неожиданно он заметил листок бумаги, на котором бледной тушью было начертано:
   "Давно уж цветы
   Осыпались с ветки, и с ними
   Исчез аромат.
   Но к другим рукавам, быть может,
   Он еще привлечет сердца..." (260)
   Принц, не долго думая, произнес эту песню вслух, постаравшись сообщить своему голосу должную значительность.
   Сайсё-но тюдзё, задержав гонца, допьяна напоил его вином. Кроме того, гонцу вручили полный женский наряд, присовокупив к нему хосонага из китайского шелка цвета "красная слива"4. На такого же цвета бумаге министр написал ответ и прикрепил его к сорванной в саду ветке сливы.
   - Нетрудно представить себе содержание этого письма. Но, быть может, в нем сокрыта какая-нибудь тайна и потому вы не хотите показывать его мне? Досадно!- сетует принц, изнемогая от любопытства.
   - А что в нем может быть особенного? Напрасно вы обижаете меня, подозревая в скрытности,- говорит министр.
   Написал же он, если не ошибаюсь, вот что:
   "К этой цветущей ветке
   Сердце мое стремится теперь
   Неудержимее прежнего,
   Хоть и стараюсь, упреков страшась,
   Скрыть ее аромат от людей..." (261)
   - Признаться, мне и самому вся эта затея представляется сумасбродством,- говорит Гэндзи.- Но речь идет о моей единственной дочери, и это до некоторой степени оправдывает мои старания. Будучи весьма невысокого мнения о ее наружности, я желал бы по возможности избежать участия в церемонии посторонних, а посему позволил себе рассчитывать на помощь Государыни-супруги. Разумеется, Государыня близка нашему семейству, но, зная, сколь безупречным вкусом она обладает, я не могу не опасаться, что она будет разочарована заурядностью происходящего.
   - О, я совершенно согласен с вашим выбором. К тому же трудно найти лучший образец для подражания,- поддерживает его принц.
   - Сегодня такой влажный вечер, вряд ли мы дождемся более подходящего случая,- говорит министр и отправляет к дамам гонцов, которые по прошествии некоторого времени возвращаются с изящно уложенными благовониями.
   - Надеюсь,- говорит министр, обращаясь к принцу,- вы согласитесь стать судьей? Ибо "коль не тебе..." (262) - И он просит принести курильницы.
   - Боюсь только, что я не вправе считаться "знатоком"... (262) |скромничает принц Хёбукё.
   Среди благовоний самого лучшего достоинства всегда может оказаться хотя бы одно чуть более резкое или чуть менее стойкое, чем полагается. От принца Хёбукё не укрывается ни один недостаток, он старательно отделяет лучшие от худших. Вот приходит пора представить на его суд ароматы, составленные Великим министром. По его распоряжению они были закопаны возле ручья, вытекающего из-под западной галереи и призванного заменить указанный в предписании государя Сёва ров у Правой караульни. Сын Корэмицу, Хёэ-но дзё, выкапывает благовония и приносит, а Сайсё-но тюдзё передает их Великому министру.
   - Трудная задача быть судьей в таком деле,- жалуется принц Хёбукё.Словно блуждаешь в тумане...
   Для составления ароматов существуют вполне определенные и всем известные предписания, но, разумеется, многое зависит от вкуса самого составителя. Поэтому сравнивать ароматы, учитывая тончайшие их оттенки,занятие весьма увлекательное.