Страница:
Джулия покраснела, вспомнив, как заботливо минувшей ночью обращался с нею Габриель. Он был нежным и мягким. Находясь в его объятиях, она чувствовала себя богиней, которой поклоняются. Вспомнив миф о Флоре и Зефире, Джулия невольно вздрогнула, пожелав, чтобы все влюбленные мужчины относились к своим возлюбленным-девственницам как Габриель.
– Флора символизирует собой высшую стадию телесной любви, проявившейся в материнстве. Она служит идеалом сторге – семейной, родственной любви. Любви матери к своему ребенку, любви между мужчиной и женщиной, которых связывает не только секс и стремление к наслаждению, но и брачные узы.
Никто, кроме Джулии, не заметил, как побелели костяшки пальцев на руках Габриеля, вцепившихся в край кафедры. Никто, кроме Джулии, не уловил легкого дрожания в его голосе, когда он произносил слова «беременная» и «материнство».
Габриель сдвинул брови и, чтобы успокоиться, стал пролистывать свои тезисы. Джулия почувствовала, насколько беззащитен он сейчас, и с трудом удержалась, чтобы не подойти и не обнять его. Желая его ободрить, она начала слегка постукивать по высокому оранжевому каблуку своей туфли.
Габриель уловил ее жест. Он с заметным трудом проглотил комок в горле и продолжил лекцию:
– В ранних работах, посвященных «Весне», утверждается, что Флора имеет сходство с прекрасной Симонеттой, музой Боттичелли. Если это утверждение справедливо, то мы можем его расширить и сказать, что Симонетта вдохновила художника на написание Беатриче, Венеры и Марии, ибо все четыре женских персонажа имеют схожие лица. Итак, лицо одной женщины – Симонетты – вдохновило художника на создание символов агапе, эроса, филии и сторге. Иными словами, можно было бы утверждать, что в своей возлюбленной и музе Боттичелли видит все четыре типа любви и четыре женских идеала: святая, любовница, подруга и супруга. Завершая свою лекцию, я невольно возвращаюсь к образу той, с кого мы начали, – к образу Беатриче. Отнюдь не случайно, что зримое воплощение образа главной героини литературного шедевра Данте обрело у Боттичелли черты Симонетты. Столкнувшись с такой красотой и такой добродетелью, какой мужчина не захочет, чтобы эта женщина оставалась с ним не временно, а навсегда? – Габриель серьезно и задумчиво посмотрел на собравшихся. – А закончу я свою лекцию словами Поэта: «Ныне явлено блаженство ваше». Благодарю за внимание.
Аудитория горячо зааплодировала. Джулия смахнула слезы. Ее переполняли чувства.
Кафедру вновь занял dottore Витали. Итальянец рассыпался в благодарностях профессору Эмерсону за столь познавательную лекцию. Небольшая группа местных политиков преподнесла Габриелю подарки, в числе которых был медальон с панорамой Флоренции.
Джулия не торопилась вставать, надеясь, что Габриель к ней подойдет. Но его плотно обступили слушатели, в числе которых было и несколько въедливых искусствоведов.
Еще бы! Ведь они посчитали откровенной наглостью, что какой-то профессор литературы взялся рассуждать об истинных бриллиантах в короне Галереи Уффици.
Потом ей все же пришлось встать. Джулия побрела следом, слушая, как журналисты забрасывают Габриеля вопросами. Она поймала его взгляд, и Габриель улыбнулся ей натянутой, извиняющейся улыбкой, после чего им занялись фотографы.
Раздосадованная, Джулия бродила по соседним залам, восхищаясь знаменитыми картинами, пока не оказалась возле своего любимого «Благовещения» Леонардо да Винчи. Она стояла близко, даже очень близко к картине, разглядывая тщательно прорисованную мраморную колонну, когда рядом с нею мужской голос спросил по-итальянски:
– Вам нравится эта картина?
Джулия подняла голову, взглянув в глаза черноволосого, смуглокожего мужчины. Ростом он был выше ее, но ненамного и довольно мускулистым. На нем был очень дорогой черный костюм с продетой в петлицу красной розой. Джулия узнала этого человека: на лекции он сидел позади нее.
– Да, очень нравится, – по-итальянски ответила она.
– Меня всегда восхищала у да Винчи глубина, которую он умел создавать на своих полотнах. Особенно затенение и детали колонн.
Джулия улыбнулась, вновь поворачиваясь к картине.
– Именно это я и изучала, вместе с перьями на крыльях ангела. Они бесподобны.
Мужчина поклонился:
– Позвольте представиться. Джузеппе Паччиани.
Джулия несколько оторопела. Фамилия была ей знакома. Мужчина оказался однофамильцем человека, подозреваемого в длинной цепи серийных убийств, совершенных во Флоренции.
Похоже, ее новый знакомый ждал, что она тоже представится, поэтому повернуться и убежать было бы невежливо, хотя такое желание у нее было.
– Джулия Митчелл.
К ее удивлению, вместо рукопожатия, мужчина взял ее ладонь обеими руками и, не сводя с нее глаз, поцеловал.
– Вы очаровательны. Осмелюсь сказать, что своей красотой вы соперничаете с прекрасной Симонеттой. Особенно если вспомнить недавнюю лекцию.
Джулия отвернулась и быстро высвободила руку.
– Позвольте угостить вас вином.
Паччиани подозвал официанта, взяв у него с подноса два фужера. Он сам чокнулся и провозгласил тост за здоровье.
Джулия потягивала игристое «Феррари спуманте». Вино отвлекало ее от пристального взгляда Паччиани. В этом человеке, несмотря на его обаяние, было что-то пугающее. Вероятно, не в последнюю очередь Джулию настораживала его фамилия.
Итальянец улыбался ей улыбкой изголодавшегося мужчины.
– Я профессор литературы в нашем университете. А чем занимаетесь вы?
– Изучаю творчество Данте.
– А-а, il Poeta. Я ведь тоже специализируюсь по Данте. Где вы учитесь? Явно не у нас.
Глаза Паччиани скользнули по ее фигуре, задержались на туфлях и вернулись к ее лицу.
– Я учусь в Торонтском университете, – сказала Джулия, отодвигаясь от него подальше.
– Вот оно что! Значит, вы из Канады. Кстати, там учится одна из моих бывших студенток. Возможно, вы даже знакомы. – Паччиани вновь приблизился к ней.
Джулия решила не объяснять ему, откуда она на самом деле, и сделала еще один шаг назад.
– Вряд ли я знакома с вашей студенткой. Университет большой.
Джузеппе улыбнулся, демонстрируя ровные белые зубы, которым музейное освещение придавало какой-то странный блеск.
– Вам известна картина Пьеро ди Козимо «Персей, освобождающий Андромеду»? – спросил Паччиани, указывая на одну из соседних картин.
– Конечно.
– А вы замечаете, что в его манере прослеживаются элементы фламандской школы? Обратите внимание на фигуры, стоящие в толпе. – Он указал на людей, изображенных в правой части картины.
Джулия подошла, чтобы получше разглядеть полотно. Джузеппе встал рядом с нею, пожалуй, чересчур близко. Джулия рассматривала картину, а он рассматривал ее.
– Вам нравится?
– Да, но я все же предпочитаю картины Боттичелли.
Джулия упорно не сводила глаз с картины, надеясь, что Паччиани устанет приставать к ней и удалится.
«Желательно на другой берег Арно».
– Вы учитесь у профессора Эмерсона?
Джулия прокашлялась.
– Нет. Я учусь у другого профессора.
– По североамериканским стандартам Эмерсон считается блестящим специалистом, потому его сюда и пригласили. Но его лекция привела меня в замешательство. Кстати, а чем вас привлекло творчество Данте?
Джулия уже собралась поспорить насчет такой оценки лекции, как Джузеппе неожиданно коснулся ее волос. Джулию передернуло. Она попятилась задом, но длинная рука итальянца потянулась вслед за нею. Джулия была готова отчитать его, когда рядом послышалось чье-то рычание.
И она, и Джузеппе повернули голову и увидели Габриеля. Его сапфировые глаза метали молнии. Он стоял, уперев руки в бока, а расстегнутый пиджак напоминал перья рассерженного павлина.
Габриель угрожающе шагнул вперед:
– Вижу, вы успели познакомиться с моей fidanzata. Настоятельно рекомендую держать руки от нее подальше, если только не хотите их лишиться.
Джузеппе нахмурился, но тут же расплылся в вежливой улыбке:
– Мы с нею проговорили всего несколько минут. О вас вообще не было речи..
Джулия не стала дожидаться, пока Габриель оторвет Джузеппе руки, залив кровью безупречно чистые полы Галереи Уффици. Она встала между обоими мужчинами, положив руку Габриелю на грудь.
– Габриель, познакомься с профессором Паччиани. Он тоже специалист по Данте.
Мужчины взглянули друг на друга. Джулия только сейчас сообразила, что не кто иной, как Паччиани, мешал Габриелю своим покашливанием и бормотанием.
Итальянец насмешливо поднял руки вверх:
– Тысяча извинений. Я должен был бы сразу догадаться по тому, как вы на нее смотрели во время вашей… речи, что это ваша женщина. Простите меня, Симонетта. – Его глаза остановились на лице Джулии, а губы сложились в презрительную улыбку.
Сарказм итальянца заставил Габриеля сделать еще шаг в его направлении и сжать кулаки.
– Darling, мне нужно куда-то поставить фужер, – сказала Джулия, качнув пустым фужером и думая, что это отвлечет Габриеля.
Габриель забрал у нее фужер и передал Паччиани:
– Уверен, вы знаете, куда его поставить.
Габриель схватил Джулию за руку и поспешил увести.
Они миновали Боттичеллиевский зал, и гости, словно воды Красного моря, расступались, освобождая им путь.
Каждый новый взгляд заставлял Джулию краснеть еще сильнее.
– Куда мы идем?
Габриель вывел ее в примыкающий коридор, пол которого был выложен мозаикой, и потащил дальше, в самый конец, где их наверняка не могли услышать гости. Там он затолкал Джулию в темный угол между двумя массивными мраморными статуями на высоких постаментах. Рядом с ними Джулия казалась совсем маленькой.
Габриель выхватил у нее из рук сумочку и швырнул на пол. По коридору разнеслось эхо.
– Что ты делала с ним? – спросил Габриель.
Его глаза пылали, а щеки слегка покраснели, что случалось у него весьма редко.
– Мы с ним говорили о разных пустяках, а потом он…
Габриель жгуче ее поцеловал. Одна его рука запуталась в ее волосах, другая скользнула по спине вниз. От его прикосновения Джулии стало жарко, но очень скоро оголенная верхняя часть ее спины ощутила холодный мрамор стены. Габриель придавил ее своим телом.
– Я больше не хочу видеть руки других мужчин на тебе.
Габриель грубо раздвинул ей губы, проникнув языком в ее рот. Его рука скользнула ниже и принялась мять ее ягодицы.
Джулия мгновенно почувствовала разницу его прикосновений, заметно отличавшихся от ночных и утренних. Его прежние внимание и забота куда-то исчезли. Часть ее существа отчаянно хотела его. Другая часть думала, как он себя поведет, если она скажет «нет».
Габриель поднял ей левую ногу, обвил вокруг своего бедра и прижался еще крепче.
Джулия ощущала его сквозь ткань платья, слышала шуршание тафты, похожее на тихие женские вздохи. Платье явно жаждало большего.
– Ну что я должен сделать, чтобы ты была моей? – застонал он, приникая к ней губами.
– Я и так твоя.
– Сегодня я в этом сомневаюсь. – Он втянул ее нижнюю губу и принялся покусывать. – Неужели ты не поняла моей лекции? Каждое слово, каждое полотно были для тебя.
Его рука заскользила под платьем вверх, пока не наткнулась на тонкую полоску ткани, опоясывавшую бедро Джулии.
Габриель отстранился, чтобы видеть ее лицо.
– Сегодня без подвязок? – спросил он.
Джулия кивнула.
– А это что такое?
Его пальцы потянули за обнаруженную полоску. Она была совсем тонкой.
– Трусики, – прошептала Джулия.
– Трусики какого фасона? – спросил Габриель, и его глаза сверкнули в полумраке коридора.
– Танга.
Он хищно улыбнулся, затем спросил, приникнув губами к ее уху:
– Смею ли я полагать, что ты надела их для меня?
– Только для тебя. Всегда.
Габриель без предупреждения поднял ее и прижал к холодной стене. Он целовал Джулию в шею, а сам прижимался к ней. Длинные, тонкие каблуки ее оранжевых туфель уткнулись ему в ягодицы. Габриель не сводил с нее своих обезумевших синих глаз.
– Я хочу тебя. Прямо сейчас.
Он дергал трусики, пока те не порвались. Джулия вдруг почувствовала себя нагой. Габриель запихнул танга в карман пиджака. От этого движения каблуки еще сильнее впились ему в ягодицы, заставив вздрогнуть.
– А ты знаешь, как мне было тяжело сдерживаться после лекции? Как отчаянно мне хотелось тебя обнять? Эти словесные банальности были настоящей пыткой, потому что я хотел только тебя… Жаль, что ты не видишь, какая ты сейчас сексуальная, когда спиной упираешься в стену, а ноги обвиты вокруг моей талии. Я хочу тебя в этой позе и чтобы ты тяжело дышала и страстно шептала мое имя.
Язык Габриеля коснулся ямки у основания ее горла. Джулия закрыла глаза. В ней боролись страсти и разум, настойчиво убеждавший ее оттолкнуть Габриеля и задуматься о происходящем. В таком настроении Габриель был опасен.
Неожиданно из коридора донеслись голоса. Джулия мгновенно открыла глаза.
Шаги и веселый смех становились все ближе. Габриель поднял голову и прошептал ей в самое ухо:
– Замри. Ни звука.
Джулия почувствовала, как его губы сложились в улыбку и соединились с ее губами.
Те, кто сюда шел, остановились в нескольких футах от них. Джулия слышала голоса двоих мужчин, разговаривающих по-итальянски. Ее сердце продолжало бешено колотиться, а сама она обратилась в слух, следя за малейшими признаками движения. Габриель продолжал нежно ее гладить, поглощая своим ртом ее звуки. Время от времени он шептал ей слова обольщения, заставлявшие ее краснеть.
Один из мужчин громко рассмеялся. Джулия удивленно подняла голову. Габриель воспользовался звуками чужого смеха, чтобы поцеловать ей шею и слегка впиться зубами в ее нежную кожу.
– Пожалуйста, не кусай меня.
Вокруг них звучало эхо двух голосов. В конце концов смысл ее слов дошел до воспаленного сознания Габриеля. Он оторвался от ее шеи.
Они прижимались грудью друг к другу. Габриель чувствовал биение ее сердца. Он закрыл глаза, словно зачарованный отрывистым ритмом этого биения. Когда он снова открыл их, огонь желания заметно ослабел.
С помощью декоративной косметики Джулия тщательно скрыла след от укуса Саймона, но Габриель ощупью нашел этот след, слегка проведя по краям. Потом поцеловал Джулию. Он медленно, очень медленно выдыхал воздух и качал головой.
– Ты единственная женщина, от которой я услышал «нет».
– Я не говорю тебе «нет».
Обернувшись через плечо, Габриель посмотрел на двоих мужчин, поглощенных разговором. Оба были старше его. Они находились совсем близко. Им достаточно было взглянуть в том направлении, и они бы его заметили.
Габриель снова повернулся к Джулии.
– Ты заслуживаешь лучшего, нежели ревнивый любовник, припечатавший тебя к стене, – грустно улыбаясь, прошептал он. – И уж конечно, мне не хочется, чтобы наш хозяин меня здесь застукал. Прости.
Он поцеловал Джулию и большим пальцем провел по ее распухшей нижней губе, стирая тонкий слой малиново-красной помады.
– Не хочу подрывать доверие, которое минувшей ночью видел в твоих глазах. Когда ко мне вернется здравый рассудок, мы вдоволь набродимся по пустому музею… – Его лицо помрачнело. – Возможно, в другой раз.
Габриель отвел каблуки ее туфель от своих ягодиц и поставил Джулию на ноги, после чего наклонился, чтобы расправить подол ее платья. Тафта почти бесшумно шелестела под его пальцами, а потом смолкла. В этом шелесте было что-то очень грустное.
К счастью для Габриеля и Джулии, dottore Витали и его спутник решили вернуться к собравшимся. Их шаги удалялись и вскоре стихли.
– Скоро должен начаться банкет. Я не могу уйти – они обидятся. Но когда я приведу тебя домой… – Габриель пристально поглядел на Джулию, – нашей первой остановкой станет первая же стена внутри номера.
Джулия кивнула, обрадовавшись, что он больше не сердится. По правде говоря, перспектива «стенного» секса одновременно пугала и возбуждала ее.
Габриель расправил брюки, застегнул на все пуговицы пиджак и приказал своему телу успокоиться. Потом он попытался пригладить себе волосы, но все равно вид у него бы такой, словно он затащил свою любимую в укромный уголок и занимался с нею «музейным сексом».
Некоторые ученые мужи, предающиеся «музейному сексу», испытывают потом угрызения совести. (Но не торопитесь осуждать этот вид секса, прежде не испытав его.)
Джулия сама пригладила Габриелю волосы и поправила галстук, после чего осмотрела его лицо и воротник рубашки на предмет следов губной помады. Габриель поднял с пола ее сумочку, которую с поцелуем вручил Джулии. Усмехаясь, он засунул ее трусики поглубже в карман, чтобы их не было видно.
Джулия сделала шаг, проверяя, каково ей ходить без этой интимной детали. Оказалось, что намного свободнее.
Встав на цыпочки, она поцеловала Габриеля в щеку.
– Хочу, чтобы ты научил меня своим премудростям соблазнения.
– Только если ты научишь меня любить так, как любишь ты.
Габриель повел ее по пустому коридору, затем вниз по лестнице. Они спустились на первый этаж, где только что начался банкет.
Прежде чем открыть входную дверь, он возился с ключами, которые уронил и потом, чертыхаясь, поднял. Войдя в квартиру, он захлопнул дверь и первым делом навестил комнату, где спали его четырехлетние сыновья-близнецы. Поцеловав их, Паччиани потащился к себе в кабинет.
Он неспешно курил сигарету, дожидаясь, когда загрузится компьютер. Затем вошел в аккаунт своей электронной почты. Игнорируя пришедшие письма, он составил короткое послание, адресованное своей бывшей студентке и любовнице. Контакты между ними сохранялись и после окончания ее учебы.
Паччиани рассказал ей о том, как познакомился с профессором Эмерсоном и его совсем молодой канадской fidanzata. Следом он написал, что, хотя ему и очень понравилась монография Эмерсона, изданная в Оксфорде, сегодняшняя лекция профессора грешила псевдоинтеллектуализмом. В серьезных научных кругах подобным лекциям не место. Можно быть либо ученым и интеллектуалом, либо заниматься популяризаторством и развлекать публику, однако нельзя быть тем и другим одновременно. «Может, в университетах Северной Америки это сходит за блестящую эрудицию?» – без обиняков спросил у своей корреспондентки Паччиани.
В конце письма он красочно и подробно описал сексуальное свидание, которое у них может состояться где-то в конце весны. Потом он докурил сигарету, проследовал в темную спальню и плюхнулся на супружеское ложе рядом со спящей женой.
Глава третья
– Флора символизирует собой высшую стадию телесной любви, проявившейся в материнстве. Она служит идеалом сторге – семейной, родственной любви. Любви матери к своему ребенку, любви между мужчиной и женщиной, которых связывает не только секс и стремление к наслаждению, но и брачные узы.
Никто, кроме Джулии, не заметил, как побелели костяшки пальцев на руках Габриеля, вцепившихся в край кафедры. Никто, кроме Джулии, не уловил легкого дрожания в его голосе, когда он произносил слова «беременная» и «материнство».
Габриель сдвинул брови и, чтобы успокоиться, стал пролистывать свои тезисы. Джулия почувствовала, насколько беззащитен он сейчас, и с трудом удержалась, чтобы не подойти и не обнять его. Желая его ободрить, она начала слегка постукивать по высокому оранжевому каблуку своей туфли.
Габриель уловил ее жест. Он с заметным трудом проглотил комок в горле и продолжил лекцию:
– В ранних работах, посвященных «Весне», утверждается, что Флора имеет сходство с прекрасной Симонеттой, музой Боттичелли. Если это утверждение справедливо, то мы можем его расширить и сказать, что Симонетта вдохновила художника на написание Беатриче, Венеры и Марии, ибо все четыре женских персонажа имеют схожие лица. Итак, лицо одной женщины – Симонетты – вдохновило художника на создание символов агапе, эроса, филии и сторге. Иными словами, можно было бы утверждать, что в своей возлюбленной и музе Боттичелли видит все четыре типа любви и четыре женских идеала: святая, любовница, подруга и супруга. Завершая свою лекцию, я невольно возвращаюсь к образу той, с кого мы начали, – к образу Беатриче. Отнюдь не случайно, что зримое воплощение образа главной героини литературного шедевра Данте обрело у Боттичелли черты Симонетты. Столкнувшись с такой красотой и такой добродетелью, какой мужчина не захочет, чтобы эта женщина оставалась с ним не временно, а навсегда? – Габриель серьезно и задумчиво посмотрел на собравшихся. – А закончу я свою лекцию словами Поэта: «Ныне явлено блаженство ваше». Благодарю за внимание.
Аудитория горячо зааплодировала. Джулия смахнула слезы. Ее переполняли чувства.
Кафедру вновь занял dottore Витали. Итальянец рассыпался в благодарностях профессору Эмерсону за столь познавательную лекцию. Небольшая группа местных политиков преподнесла Габриелю подарки, в числе которых был медальон с панорамой Флоренции.
Джулия не торопилась вставать, надеясь, что Габриель к ней подойдет. Но его плотно обступили слушатели, в числе которых было и несколько въедливых искусствоведов.
Еще бы! Ведь они посчитали откровенной наглостью, что какой-то профессор литературы взялся рассуждать об истинных бриллиантах в короне Галереи Уффици.
Потом ей все же пришлось встать. Джулия побрела следом, слушая, как журналисты забрасывают Габриеля вопросами. Она поймала его взгляд, и Габриель улыбнулся ей натянутой, извиняющейся улыбкой, после чего им занялись фотографы.
Раздосадованная, Джулия бродила по соседним залам, восхищаясь знаменитыми картинами, пока не оказалась возле своего любимого «Благовещения» Леонардо да Винчи. Она стояла близко, даже очень близко к картине, разглядывая тщательно прорисованную мраморную колонну, когда рядом с нею мужской голос спросил по-итальянски:
– Вам нравится эта картина?
Джулия подняла голову, взглянув в глаза черноволосого, смуглокожего мужчины. Ростом он был выше ее, но ненамного и довольно мускулистым. На нем был очень дорогой черный костюм с продетой в петлицу красной розой. Джулия узнала этого человека: на лекции он сидел позади нее.
– Да, очень нравится, – по-итальянски ответила она.
– Меня всегда восхищала у да Винчи глубина, которую он умел создавать на своих полотнах. Особенно затенение и детали колонн.
Джулия улыбнулась, вновь поворачиваясь к картине.
– Именно это я и изучала, вместе с перьями на крыльях ангела. Они бесподобны.
Мужчина поклонился:
– Позвольте представиться. Джузеппе Паччиани.
Джулия несколько оторопела. Фамилия была ей знакома. Мужчина оказался однофамильцем человека, подозреваемого в длинной цепи серийных убийств, совершенных во Флоренции.
Похоже, ее новый знакомый ждал, что она тоже представится, поэтому повернуться и убежать было бы невежливо, хотя такое желание у нее было.
– Джулия Митчелл.
К ее удивлению, вместо рукопожатия, мужчина взял ее ладонь обеими руками и, не сводя с нее глаз, поцеловал.
– Вы очаровательны. Осмелюсь сказать, что своей красотой вы соперничаете с прекрасной Симонеттой. Особенно если вспомнить недавнюю лекцию.
Джулия отвернулась и быстро высвободила руку.
– Позвольте угостить вас вином.
Паччиани подозвал официанта, взяв у него с подноса два фужера. Он сам чокнулся и провозгласил тост за здоровье.
Джулия потягивала игристое «Феррари спуманте». Вино отвлекало ее от пристального взгляда Паччиани. В этом человеке, несмотря на его обаяние, было что-то пугающее. Вероятно, не в последнюю очередь Джулию настораживала его фамилия.
Итальянец улыбался ей улыбкой изголодавшегося мужчины.
– Я профессор литературы в нашем университете. А чем занимаетесь вы?
– Изучаю творчество Данте.
– А-а, il Poeta. Я ведь тоже специализируюсь по Данте. Где вы учитесь? Явно не у нас.
Глаза Паччиани скользнули по ее фигуре, задержались на туфлях и вернулись к ее лицу.
– Я учусь в Торонтском университете, – сказала Джулия, отодвигаясь от него подальше.
– Вот оно что! Значит, вы из Канады. Кстати, там учится одна из моих бывших студенток. Возможно, вы даже знакомы. – Паччиани вновь приблизился к ней.
Джулия решила не объяснять ему, откуда она на самом деле, и сделала еще один шаг назад.
– Вряд ли я знакома с вашей студенткой. Университет большой.
Джузеппе улыбнулся, демонстрируя ровные белые зубы, которым музейное освещение придавало какой-то странный блеск.
– Вам известна картина Пьеро ди Козимо «Персей, освобождающий Андромеду»? – спросил Паччиани, указывая на одну из соседних картин.
– Конечно.
– А вы замечаете, что в его манере прослеживаются элементы фламандской школы? Обратите внимание на фигуры, стоящие в толпе. – Он указал на людей, изображенных в правой части картины.
Джулия подошла, чтобы получше разглядеть полотно. Джузеппе встал рядом с нею, пожалуй, чересчур близко. Джулия рассматривала картину, а он рассматривал ее.
– Вам нравится?
– Да, но я все же предпочитаю картины Боттичелли.
Джулия упорно не сводила глаз с картины, надеясь, что Паччиани устанет приставать к ней и удалится.
«Желательно на другой берег Арно».
– Вы учитесь у профессора Эмерсона?
Джулия прокашлялась.
– Нет. Я учусь у другого профессора.
– По североамериканским стандартам Эмерсон считается блестящим специалистом, потому его сюда и пригласили. Но его лекция привела меня в замешательство. Кстати, а чем вас привлекло творчество Данте?
Джулия уже собралась поспорить насчет такой оценки лекции, как Джузеппе неожиданно коснулся ее волос. Джулию передернуло. Она попятилась задом, но длинная рука итальянца потянулась вслед за нею. Джулия была готова отчитать его, когда рядом послышалось чье-то рычание.
И она, и Джузеппе повернули голову и увидели Габриеля. Его сапфировые глаза метали молнии. Он стоял, уперев руки в бока, а расстегнутый пиджак напоминал перья рассерженного павлина.
Габриель угрожающе шагнул вперед:
– Вижу, вы успели познакомиться с моей fidanzata. Настоятельно рекомендую держать руки от нее подальше, если только не хотите их лишиться.
Джузеппе нахмурился, но тут же расплылся в вежливой улыбке:
– Мы с нею проговорили всего несколько минут. О вас вообще не было речи..
Джулия не стала дожидаться, пока Габриель оторвет Джузеппе руки, залив кровью безупречно чистые полы Галереи Уффици. Она встала между обоими мужчинами, положив руку Габриелю на грудь.
– Габриель, познакомься с профессором Паччиани. Он тоже специалист по Данте.
Мужчины взглянули друг на друга. Джулия только сейчас сообразила, что не кто иной, как Паччиани, мешал Габриелю своим покашливанием и бормотанием.
Итальянец насмешливо поднял руки вверх:
– Тысяча извинений. Я должен был бы сразу догадаться по тому, как вы на нее смотрели во время вашей… речи, что это ваша женщина. Простите меня, Симонетта. – Его глаза остановились на лице Джулии, а губы сложились в презрительную улыбку.
Сарказм итальянца заставил Габриеля сделать еще шаг в его направлении и сжать кулаки.
– Darling, мне нужно куда-то поставить фужер, – сказала Джулия, качнув пустым фужером и думая, что это отвлечет Габриеля.
Габриель забрал у нее фужер и передал Паччиани:
– Уверен, вы знаете, куда его поставить.
Габриель схватил Джулию за руку и поспешил увести.
Они миновали Боттичеллиевский зал, и гости, словно воды Красного моря, расступались, освобождая им путь.
Каждый новый взгляд заставлял Джулию краснеть еще сильнее.
– Куда мы идем?
Габриель вывел ее в примыкающий коридор, пол которого был выложен мозаикой, и потащил дальше, в самый конец, где их наверняка не могли услышать гости. Там он затолкал Джулию в темный угол между двумя массивными мраморными статуями на высоких постаментах. Рядом с ними Джулия казалась совсем маленькой.
Габриель выхватил у нее из рук сумочку и швырнул на пол. По коридору разнеслось эхо.
– Что ты делала с ним? – спросил Габриель.
Его глаза пылали, а щеки слегка покраснели, что случалось у него весьма редко.
– Мы с ним говорили о разных пустяках, а потом он…
Габриель жгуче ее поцеловал. Одна его рука запуталась в ее волосах, другая скользнула по спине вниз. От его прикосновения Джулии стало жарко, но очень скоро оголенная верхняя часть ее спины ощутила холодный мрамор стены. Габриель придавил ее своим телом.
– Я больше не хочу видеть руки других мужчин на тебе.
Габриель грубо раздвинул ей губы, проникнув языком в ее рот. Его рука скользнула ниже и принялась мять ее ягодицы.
Джулия мгновенно почувствовала разницу его прикосновений, заметно отличавшихся от ночных и утренних. Его прежние внимание и забота куда-то исчезли. Часть ее существа отчаянно хотела его. Другая часть думала, как он себя поведет, если она скажет «нет».
Габриель поднял ей левую ногу, обвил вокруг своего бедра и прижался еще крепче.
Джулия ощущала его сквозь ткань платья, слышала шуршание тафты, похожее на тихие женские вздохи. Платье явно жаждало большего.
– Ну что я должен сделать, чтобы ты была моей? – застонал он, приникая к ней губами.
– Я и так твоя.
– Сегодня я в этом сомневаюсь. – Он втянул ее нижнюю губу и принялся покусывать. – Неужели ты не поняла моей лекции? Каждое слово, каждое полотно были для тебя.
Его рука заскользила под платьем вверх, пока не наткнулась на тонкую полоску ткани, опоясывавшую бедро Джулии.
Габриель отстранился, чтобы видеть ее лицо.
– Сегодня без подвязок? – спросил он.
Джулия кивнула.
– А это что такое?
Его пальцы потянули за обнаруженную полоску. Она была совсем тонкой.
– Трусики, – прошептала Джулия.
– Трусики какого фасона? – спросил Габриель, и его глаза сверкнули в полумраке коридора.
– Танга.
Он хищно улыбнулся, затем спросил, приникнув губами к ее уху:
– Смею ли я полагать, что ты надела их для меня?
– Только для тебя. Всегда.
Габриель без предупреждения поднял ее и прижал к холодной стене. Он целовал Джулию в шею, а сам прижимался к ней. Длинные, тонкие каблуки ее оранжевых туфель уткнулись ему в ягодицы. Габриель не сводил с нее своих обезумевших синих глаз.
– Я хочу тебя. Прямо сейчас.
Он дергал трусики, пока те не порвались. Джулия вдруг почувствовала себя нагой. Габриель запихнул танга в карман пиджака. От этого движения каблуки еще сильнее впились ему в ягодицы, заставив вздрогнуть.
– А ты знаешь, как мне было тяжело сдерживаться после лекции? Как отчаянно мне хотелось тебя обнять? Эти словесные банальности были настоящей пыткой, потому что я хотел только тебя… Жаль, что ты не видишь, какая ты сейчас сексуальная, когда спиной упираешься в стену, а ноги обвиты вокруг моей талии. Я хочу тебя в этой позе и чтобы ты тяжело дышала и страстно шептала мое имя.
Язык Габриеля коснулся ямки у основания ее горла. Джулия закрыла глаза. В ней боролись страсти и разум, настойчиво убеждавший ее оттолкнуть Габриеля и задуматься о происходящем. В таком настроении Габриель был опасен.
Неожиданно из коридора донеслись голоса. Джулия мгновенно открыла глаза.
Шаги и веселый смех становились все ближе. Габриель поднял голову и прошептал ей в самое ухо:
– Замри. Ни звука.
Джулия почувствовала, как его губы сложились в улыбку и соединились с ее губами.
Те, кто сюда шел, остановились в нескольких футах от них. Джулия слышала голоса двоих мужчин, разговаривающих по-итальянски. Ее сердце продолжало бешено колотиться, а сама она обратилась в слух, следя за малейшими признаками движения. Габриель продолжал нежно ее гладить, поглощая своим ртом ее звуки. Время от времени он шептал ей слова обольщения, заставлявшие ее краснеть.
Один из мужчин громко рассмеялся. Джулия удивленно подняла голову. Габриель воспользовался звуками чужого смеха, чтобы поцеловать ей шею и слегка впиться зубами в ее нежную кожу.
– Пожалуйста, не кусай меня.
Вокруг них звучало эхо двух голосов. В конце концов смысл ее слов дошел до воспаленного сознания Габриеля. Он оторвался от ее шеи.
Они прижимались грудью друг к другу. Габриель чувствовал биение ее сердца. Он закрыл глаза, словно зачарованный отрывистым ритмом этого биения. Когда он снова открыл их, огонь желания заметно ослабел.
С помощью декоративной косметики Джулия тщательно скрыла след от укуса Саймона, но Габриель ощупью нашел этот след, слегка проведя по краям. Потом поцеловал Джулию. Он медленно, очень медленно выдыхал воздух и качал головой.
– Ты единственная женщина, от которой я услышал «нет».
– Я не говорю тебе «нет».
Обернувшись через плечо, Габриель посмотрел на двоих мужчин, поглощенных разговором. Оба были старше его. Они находились совсем близко. Им достаточно было взглянуть в том направлении, и они бы его заметили.
Габриель снова повернулся к Джулии.
– Ты заслуживаешь лучшего, нежели ревнивый любовник, припечатавший тебя к стене, – грустно улыбаясь, прошептал он. – И уж конечно, мне не хочется, чтобы наш хозяин меня здесь застукал. Прости.
Он поцеловал Джулию и большим пальцем провел по ее распухшей нижней губе, стирая тонкий слой малиново-красной помады.
– Не хочу подрывать доверие, которое минувшей ночью видел в твоих глазах. Когда ко мне вернется здравый рассудок, мы вдоволь набродимся по пустому музею… – Его лицо помрачнело. – Возможно, в другой раз.
Габриель отвел каблуки ее туфель от своих ягодиц и поставил Джулию на ноги, после чего наклонился, чтобы расправить подол ее платья. Тафта почти бесшумно шелестела под его пальцами, а потом смолкла. В этом шелесте было что-то очень грустное.
К счастью для Габриеля и Джулии, dottore Витали и его спутник решили вернуться к собравшимся. Их шаги удалялись и вскоре стихли.
– Скоро должен начаться банкет. Я не могу уйти – они обидятся. Но когда я приведу тебя домой… – Габриель пристально поглядел на Джулию, – нашей первой остановкой станет первая же стена внутри номера.
Джулия кивнула, обрадовавшись, что он больше не сердится. По правде говоря, перспектива «стенного» секса одновременно пугала и возбуждала ее.
Габриель расправил брюки, застегнул на все пуговицы пиджак и приказал своему телу успокоиться. Потом он попытался пригладить себе волосы, но все равно вид у него бы такой, словно он затащил свою любимую в укромный уголок и занимался с нею «музейным сексом».
Некоторые ученые мужи, предающиеся «музейному сексу», испытывают потом угрызения совести. (Но не торопитесь осуждать этот вид секса, прежде не испытав его.)
Джулия сама пригладила Габриелю волосы и поправила галстук, после чего осмотрела его лицо и воротник рубашки на предмет следов губной помады. Габриель поднял с пола ее сумочку, которую с поцелуем вручил Джулии. Усмехаясь, он засунул ее трусики поглубже в карман, чтобы их не было видно.
Джулия сделала шаг, проверяя, каково ей ходить без этой интимной детали. Оказалось, что намного свободнее.
Встав на цыпочки, она поцеловала Габриеля в щеку.
– Хочу, чтобы ты научил меня своим премудростям соблазнения.
– Только если ты научишь меня любить так, как любишь ты.
Габриель повел ее по пустому коридору, затем вниз по лестнице. Они спустились на первый этаж, где только что начался банкет.
* * *
В свою квартиру рядом с дворцом Питти профессор Паччиани ввалился далеко за полночь. Столь поздние возвращения бывали у него довольно часто.Прежде чем открыть входную дверь, он возился с ключами, которые уронил и потом, чертыхаясь, поднял. Войдя в квартиру, он захлопнул дверь и первым делом навестил комнату, где спали его четырехлетние сыновья-близнецы. Поцеловав их, Паччиани потащился к себе в кабинет.
Он неспешно курил сигарету, дожидаясь, когда загрузится компьютер. Затем вошел в аккаунт своей электронной почты. Игнорируя пришедшие письма, он составил короткое послание, адресованное своей бывшей студентке и любовнице. Контакты между ними сохранялись и после окончания ее учебы.
Паччиани рассказал ей о том, как познакомился с профессором Эмерсоном и его совсем молодой канадской fidanzata. Следом он написал, что, хотя ему и очень понравилась монография Эмерсона, изданная в Оксфорде, сегодняшняя лекция профессора грешила псевдоинтеллектуализмом. В серьезных научных кругах подобным лекциям не место. Можно быть либо ученым и интеллектуалом, либо заниматься популяризаторством и развлекать публику, однако нельзя быть тем и другим одновременно. «Может, в университетах Северной Америки это сходит за блестящую эрудицию?» – без обиняков спросил у своей корреспондентки Паччиани.
В конце письма он красочно и подробно описал сексуальное свидание, которое у них может состояться где-то в конце весны. Потом он докурил сигарету, проследовал в темную спальню и плюхнулся на супружеское ложе рядом со спящей женой.
Глава третья
Криста Петерсон выросла в привилегированных условиях, так что порочность ее натуры никак нельзя было объяснить происхождением и воспитанием. Ее отец и мать любили друг друга и души не чаяли в их единственном ребенке. Отец Кристы был известным и уважаемым торонтским онкологом. Мать работала библиотекарем в колледже Хейвергал – элитной частной школе для девочек, в которую Криста ходила с детского сада по двенадцатый класс.
Криста посещала воскресную школу. Она прошла конфирмацию в англиканской церкви. Она изучала «Книгу общих молитв» Томаса Кренмера, но ничто из перечисленного не затронуло ее сердце. В пятнадцать лет Криста открыла для себя могущественную силу женской сексуальности, и та почти сразу стала не только ее валютой, но и любимым оружием.
У ее лучшей подруги Лизы Малькольм был старший брат, которого звали Брент. Брент был симпатичным парнем. Выглядел он так же, как очень и очень многие выпускники колледжа Верхней Канады – частной школы для мальчиков, где учились отпрыски из старинных богатых канадских семей. Брент был высоким и ладно сложенным голубоглазым блондином. Он занимался гребным спортом, входил в мужскую сборную Торонтского университета и вполне мог бы сниматься в роликах, рекламирующих спортивные товары фирмы «Джей-Крю».
Криста издали любовалась Брентом, однако ей мешала их разница в четыре года. Брент ее даже не замечал. Но однажды, оставшись ночевать в доме Лизы, Криста пошла в ванную и по пути наткнулась на Брента. И тогда он впервые обратил на нее внимание. Он был просто в восторге от длинноволосой девушки с большими карими глазами и юным, но уже таким сексапильным телом. Прямо в коридоре Брент нежно поцеловал Кристу и робко потрогал ее грудь. Потом они взялись за руки и пошли к нему в комнату.
После получаса обычных разговоров, какие ведут при первом знакомстве, и ощупывания друг друга через одежду, Бренту захотелось продолжить отношения с Кристой. Но сама Криста не торопилась, поскольку в тот момент еще была девственницей. Брент принялся напористо и экстравагантно завоевывать ее, делая ей подарки и приглашая на романтические свидания. Наконец он подарил ей швейцарские часы фирмы «Бом и Мерсье» в корпусе из нержавеющей стали – родительский подарок на его восемнадцатилетие.
Кристе очень нравились эти часы, и она знала, как Брент ими дорожит. По правде говоря, часы она хотела даже сильнее, чем Брента.
Брент надел подарок ей на руку. Криста разглядывала их. Сталь корпуса приятно холодила кожу, а браслет легко двигался вверх и вниз по ее узкому запястью. Часы были символом, доказательством того, как сильно он хочет Кристу, если ради нее готов расстаться с одной из самых дорогих его сердцу вещей.
После этого подарка Криста почувствовала себя желанной. А еще она ощутила свою силу.
– Ты такая красивая, – шептал ей Брент. – Я не сделаю тебе больно. Боже, как я тебя хочу. Обещаю, тебе со мной будет хорошо.
Криста улыбнулась и позволила Бренту уложить себя на его узкую кровать, словно девственницу народа инков, приносимую в жертву на алтаре. Она отдала ему свою девственность в обмен на часы стоимостью в три тысячи долларов.
Брент сдержал слово. Он был нежен с Кристой. Он не торопился. Он целовал ее, осторожно познавая ее рот. Он долго ласкал ее груди. Он массировал ее тело своими пальцами и постоянно проверял ее готовность. Входил он в нее с чрезвычайной осторожностью. Крови не было. Крупные руки Брента массировали ей бедра, а его тихий голос подсказывал, как надо расслабиться, чтобы неприятные ощущения ушли.
Брент не обманул ее: Кристе действительно было с ним хорошо. Она чувствовала себя красивой и особенной. А когда их первый сексуальный контакт закончился, Брент всю ночь держал Кристу в своих объятиях. Он жаждал плотских наслаждений, но его душа не была целиком порочной.
В течение трех лет они часто занимались сексом, хотя у Кристы были и другие романтические увлечения. Прежде чем войти в нее, Брент обязательно вкладывал ей в руку какой-нибудь подарок.
Потом Брента сменил мистер Вулворт – преподаватель математики. К этому времени Криста уже училась в одиннадцатом классе. Общение с Брентом позволило ей многое узнать о мужчинах. Она научилась угадывать их желания и потребности, научилась мучить и провоцировать их, дразнить и обманывать.
Криста безжалостно соблазняла мистера Вулворта, пока тот не выдержал и не стал умолять ее после уроков встретиться с ним в отеле. Кристе нравилось, когда мужчины ее умоляли. В заурядном гостиничном номере преподаватель математики удивил свою ученицу, преподнеся ей ожерелье от Тиффани. Он сам надел изящное украшение ей на шею, а потом нежно целовал ее тело. За это Криста разрешила ему в течение нескольких часов познавать ее тело, пока он, измученный и довольный, не заснул.
По части привлекательности мистер Вулворт уступал Бренту, зато он был куда опытнее молодого парня. За каждый подарок она позволяла ему уже знакомые и новые ласки. К тому времени, когда их отношения закончились и Криста переехала в Квебек, где поступила в Бишопский университет, у нее собралась внушительная коллекция драгоценностей, а сама она приобрела обширные знания тонкостей сексуальных отношений. Более того, Криста стала одной из немногих женщин, считавших амплуа соблазнительницы и «пожирательницы» мужчин достойным ремеслом, в котором можно и нужно совершенствоваться.
Когда Криста защитила во Флорентийском университете свою магистерскую диссертацию по эпохе Возрождения, ее стереотип отношений с мужчинами окончательно оформился. Она предпочитала мужчин старше себя, мужчин, обладающих властью. Ее манили запретные отношения, и чем более изощренными они были, чем сильнее отличались от традиционных, тем больше ей нравились.
Криста посещала воскресную школу. Она прошла конфирмацию в англиканской церкви. Она изучала «Книгу общих молитв» Томаса Кренмера, но ничто из перечисленного не затронуло ее сердце. В пятнадцать лет Криста открыла для себя могущественную силу женской сексуальности, и та почти сразу стала не только ее валютой, но и любимым оружием.
У ее лучшей подруги Лизы Малькольм был старший брат, которого звали Брент. Брент был симпатичным парнем. Выглядел он так же, как очень и очень многие выпускники колледжа Верхней Канады – частной школы для мальчиков, где учились отпрыски из старинных богатых канадских семей. Брент был высоким и ладно сложенным голубоглазым блондином. Он занимался гребным спортом, входил в мужскую сборную Торонтского университета и вполне мог бы сниматься в роликах, рекламирующих спортивные товары фирмы «Джей-Крю».
Криста издали любовалась Брентом, однако ей мешала их разница в четыре года. Брент ее даже не замечал. Но однажды, оставшись ночевать в доме Лизы, Криста пошла в ванную и по пути наткнулась на Брента. И тогда он впервые обратил на нее внимание. Он был просто в восторге от длинноволосой девушки с большими карими глазами и юным, но уже таким сексапильным телом. Прямо в коридоре Брент нежно поцеловал Кристу и робко потрогал ее грудь. Потом они взялись за руки и пошли к нему в комнату.
После получаса обычных разговоров, какие ведут при первом знакомстве, и ощупывания друг друга через одежду, Бренту захотелось продолжить отношения с Кристой. Но сама Криста не торопилась, поскольку в тот момент еще была девственницей. Брент принялся напористо и экстравагантно завоевывать ее, делая ей подарки и приглашая на романтические свидания. Наконец он подарил ей швейцарские часы фирмы «Бом и Мерсье» в корпусе из нержавеющей стали – родительский подарок на его восемнадцатилетие.
Кристе очень нравились эти часы, и она знала, как Брент ими дорожит. По правде говоря, часы она хотела даже сильнее, чем Брента.
Брент надел подарок ей на руку. Криста разглядывала их. Сталь корпуса приятно холодила кожу, а браслет легко двигался вверх и вниз по ее узкому запястью. Часы были символом, доказательством того, как сильно он хочет Кристу, если ради нее готов расстаться с одной из самых дорогих его сердцу вещей.
После этого подарка Криста почувствовала себя желанной. А еще она ощутила свою силу.
– Ты такая красивая, – шептал ей Брент. – Я не сделаю тебе больно. Боже, как я тебя хочу. Обещаю, тебе со мной будет хорошо.
Криста улыбнулась и позволила Бренту уложить себя на его узкую кровать, словно девственницу народа инков, приносимую в жертву на алтаре. Она отдала ему свою девственность в обмен на часы стоимостью в три тысячи долларов.
Брент сдержал слово. Он был нежен с Кристой. Он не торопился. Он целовал ее, осторожно познавая ее рот. Он долго ласкал ее груди. Он массировал ее тело своими пальцами и постоянно проверял ее готовность. Входил он в нее с чрезвычайной осторожностью. Крови не было. Крупные руки Брента массировали ей бедра, а его тихий голос подсказывал, как надо расслабиться, чтобы неприятные ощущения ушли.
Брент не обманул ее: Кристе действительно было с ним хорошо. Она чувствовала себя красивой и особенной. А когда их первый сексуальный контакт закончился, Брент всю ночь держал Кристу в своих объятиях. Он жаждал плотских наслаждений, но его душа не была целиком порочной.
В течение трех лет они часто занимались сексом, хотя у Кристы были и другие романтические увлечения. Прежде чем войти в нее, Брент обязательно вкладывал ей в руку какой-нибудь подарок.
Потом Брента сменил мистер Вулворт – преподаватель математики. К этому времени Криста уже училась в одиннадцатом классе. Общение с Брентом позволило ей многое узнать о мужчинах. Она научилась угадывать их желания и потребности, научилась мучить и провоцировать их, дразнить и обманывать.
Криста безжалостно соблазняла мистера Вулворта, пока тот не выдержал и не стал умолять ее после уроков встретиться с ним в отеле. Кристе нравилось, когда мужчины ее умоляли. В заурядном гостиничном номере преподаватель математики удивил свою ученицу, преподнеся ей ожерелье от Тиффани. Он сам надел изящное украшение ей на шею, а потом нежно целовал ее тело. За это Криста разрешила ему в течение нескольких часов познавать ее тело, пока он, измученный и довольный, не заснул.
По части привлекательности мистер Вулворт уступал Бренту, зато он был куда опытнее молодого парня. За каждый подарок она позволяла ему уже знакомые и новые ласки. К тому времени, когда их отношения закончились и Криста переехала в Квебек, где поступила в Бишопский университет, у нее собралась внушительная коллекция драгоценностей, а сама она приобрела обширные знания тонкостей сексуальных отношений. Более того, Криста стала одной из немногих женщин, считавших амплуа соблазнительницы и «пожирательницы» мужчин достойным ремеслом, в котором можно и нужно совершенствоваться.
Когда Криста защитила во Флорентийском университете свою магистерскую диссертацию по эпохе Возрождения, ее стереотип отношений с мужчинами окончательно оформился. Она предпочитала мужчин старше себя, мужчин, обладающих властью. Ее манили запретные отношения, и чем более изощренными они были, чем сильнее отличались от традиционных, тем больше ей нравились.