Сильвейн Рейнард. Вознесение Габриеля

   Джулия ошеломленно переминалась с ноги на ногу.
   – Я хочу показать тебе свою любовь, – прошептал он. – Я умею это делать и вне постели.
   – Уложи меня в постель, – умоляющим тоном попросила Джулия. – Тогда наш вечер не будет испорчен.
   – А он и не испорчен, – свирепо возразил Габриель. – Будь я проклят, если кто-нибудь посмеет тебя хоть пальцем тронуть.
   Он стал гладить ей волосы, разделяя их на пряди. Поскольку капли воды долетали и сюда, скоро все ее волосы стали мокрыми.
   – Ты думаешь, я грязная?
   – Как раз наоборот. – Габриель прижал ее руку к татуировке на своей груди. – Прикосновение к тебе – почти то же, что прикосновение к ангелу, – в упор глядя на нее, сказал Габриель. – Но мне кажется, нам обоим нужно смыть прошлое.
   Он откинул ее волосы на одну сторону и поцеловал в шею. Потом вылил на ладонь немного шампуня с ароматом ванили и начал втирать его в волосы Джулии. Его движения были неторопливыми. Его пальцы гладили ей волосы, взбивая белую пену. Наконец пеной были покрыты все волосы, и струйки воды нежно смывали ее, унося с собой. Все движения Габриеля были очень осторожными.
   Он старался показать Джулии, что его любовь к ней гораздо глубже сексуальной страсти, и момент для этого был сейчас более чем подходящий.
   Постепенно Джулия начала оттаивать. Она вдруг вспомнила один из немногих счастливых эпизодов, связанных с матерью. Она была совсем маленькой, мать усадила ее в ванну и стала мыть ей голову. Джулия вспомнила, как они тогда смеялись. Вспомнила, как мать тогда улыбалась.
   Но нынешние ощущения были намного лучше. Габриель не просто мыл ей голову. Это было действо – страстное и глубоко интимное. Она стояла перед ним нагая, а он смывал ее стыд.
   Габриель тоже был без одежды, но тщательно следил за тем, чтобы не касаться ее своим слегка возбужденным членом. Этот ритуал был связан не с сексом. Целью всего, что сейчас делал Габриель, было заставить Джулию почувствовать, что она любима.
   – Прости, у меня опять случился эмоциональный перехлест, – тихо сказала Джулия.
   – А секс и должен быть эмоциональным. Тебе не нужно таить от меня свои чувства, – ответил Габриель, обнимая ее за талию. – Я сам достаточно эмоционален. Эти дни, начиная с приезда во Флоренцию, были счастливейшими днями в моей жизни. – Он нежно уперся подбородком в ее плечо. – Помню, в твои семнадцать ты была застенчива. Но тогда у тебя не было стольких душевных ран.
   – Я должна была расстаться с ним после первого же его жестокого обращения со мной, – дрогнувшим голосом сказала Джулия. – Но я этого не сделала. Не вступилась за свое достоинство, а дальше было только хуже.
   – Ты не виновата.
   – Я оставалась с ним, – пожала плечами Джулия. – Говорила себе, что когда-то он был заботлив и внимателен, и цеплялась за эти воспоминания. Надеялась, что черная полоса в наших отношениях пройдет. Понимаю: тебе от моих слов может стать худо, но поверь мне, Габриель, никто не смог бы презирать меня сильнее, чем я сама.
   – Джулия! – Габриель даже застонал. – У меня нет к тебе ни капли презрения. Что бы ты ни делала в прошлом, это не имеет значения. Никто не заслуживает подобного обращения. Ты слышишь меня? – Его глаза пылали ярко-синим, опасным огнем.
   Джулия закрыла лицо ладонями:
   – Я хотела доставить тебе удовольствие. Но даже этого я толком сделать не могу.
   Габриель нежно, но решительно отвел ее руки:
   – Послушай меня. Поскольку мы любим друг друга, все, что происходит между нами, включая секс, – это дар. Не право, не обязанность, а дар. Теперь у тебя есть я. Так отпусти его.
   – У меня в голове и сейчас звучит его голос, – призналась Джулия, смахнув одинокую слезинку.
   Габриель покачал головой и слегка поменял положение. Теперь они стояли под самыми струями, и вода катилась у них по плечам.
   – Помнишь, что я говорил в своей лекции о боттичеллиевской «Весне»? – (Джулия кивнула.) – Некоторые думают, будто «Весна» повествует о сексуальном пробуждении, а часть картины – это аллегория сватовства и брака. Поначалу Флора – пугливая девственница. Когда она беременеет, то обретает покой.
   – Я думала, Зефир изнасиловал ее.
   – Так оно и есть, – сказал Габриель и стиснул зубы. – Но потом он полюбил ее, женился на ней и превратил ее в богиню цветов.
   – Не слишком-то достойная аллегория для брака.
   – Согласен. – Габриель прокашлялся. – Джулия, даже если твой прежний сексуальный опыт был травматичным, ничто не мешает тебе сейчас вести полноценную сексуальную жизнь. Я хочу, чтобы ты знала: когда ты в моих объятиях – ты в безопасности. Ты не должна делать то, что не доставляет удовольствия тебе самой, включая оральный секс.
   Габриель, одной рукой обняв ее за талию, смотрел, как горячая вода стекает по их телам вниз, расплескиваясь по плиткам пола.
   – Мы спим вместе всего неделю. У нас впереди – целая жизнь, чтобы познать разные способы любви.
   Потом он молча и нежно намылил ей губкой шею и плечи. Затем губка двинулась вниз. Рука с губкой то и дело замирала, и он целовал ее там, где только что мыл.
   Габриель вымыл ей поясницу и две ямочки, после которых начинались ягодицы. Вымыл обе ноги, одновременно массируя их внутренние стороны. Он вымыл и ступни.
   Никогда еще с Джулией так не нянчились.
   Габриель не обошел своим вниманием шею и ключицы. Потом он мыл и ласкал ее груди, успевая водить губкой и целовать каждую из них. С предельной осторожностью он вымыл ей лоно. Его движения были не сексуальными, а исполненными благоговения. Направляя струи ладонью, Габриель смыл всю пену, застрявшую в завитках лобковых волос, после чего стал целовать и там.
   Когда ритуал омовения был закончен, Габриель обнял Джулию и поцеловал, словно робкий подросток, – просто и целомудренно.
   – Ты учишь меня любви. Наверное, и я тоже учу тебя тому же. Пусть мы оба несовершенны, но мы можем быть счастливы. Правда, любимая? – спросил он, внимательно следя за ее глазами.
   – Да, – торопливо ответила Джулия, глаза которой были полны слез.
   Габриель крепко прижал ее к себе и уткнулся лицом ей в шею. А вода продолжала падать на них мягкими теплыми струйками.

* * *

   События минувшего вечера эмоционально истощили Джулию, и она проспала до полудня. Габриель был таким любящим и заботливым. Он отказался от орального секса, а ведь она думала, что у мужчин это главная потребность, и вместо этого подарил ей… очищение от стыда. Иначе его ритуал не назовешь. Его любовь и приятие сделали то, на что он рассчитывал: они преобразили Джулию.
   Проснувшись, она почувствовала себя легче, сильнее, счастливее. Память об унижениях, которым подвергал ее Саймон, была очень тяжкой ношей. Теперь, когда ее плечи освободились от груза стыда, Джулия ощутила себя новым человеком.
   Возможно, сравнивать ее ощущения с ощущениями Христианина из нравоучительного трактата «Путешествие Пилигрима в Небесную Страну» – это чистейшей воды богохульство, но Джулия находила значительное сходство между своим спасением и тем, что пережил главный герой трактата. Истина делает человека свободным, а любовь изгоняет страх.
   Прожив на свете двадцать три года, Джулия и не подозревала, каким вездесущим может быть милосердие. Габриель, считающий себя величайшим грешником, оказался проводником милосердия. Это было частью божественной комедии – Божьим чувством юмора, являющегося фундаментом внутренних процессов во вселенной. Грешники участвовали в искуплении других грешников; вера, надежда и милосердие торжествовали над неверием, отчаянием и ненавистью, а Творец всего сущего смотрел и улыбался.

Глава шестая

   Габриель проснулся среди ночи – это была их последняя ночь в Умбрии – и обнаружил, что Джулии рядом нет. Он сонно протянул руку туда, где должна была лежать Джулианна, но наткнулся лишь на холодную простынь.
   Габриель спустил ноги на пол и вздрогнул, когда его босые ступни коснулись холодного каменного пола. Натянув трусы-боксеры, он пошел вниз, на ходу приглаживая взъерошенные волосы. В кухни горел свет, но Джулианны там не было. На столе стоял полупустой стакан с клюквенным соком. На тарелке лежали корочка сыра и корочка хлеба. Казалось, здесь вовсю пировала мышь, которую спугнуло неожиданное появление Габриеля.
   Джулию он нашел спящей в мягком кресле у камина. Ее голова покоилась на подлокотнике. Во сне Джулия выглядела моложе. Лицо было умиротворенным и бледным, лишь слегка розовели щеки и губы. Габриелю захотелось написать стихотворение о ее устах, и он преисполнился решимости осуществить свой замысел. Поза спящей Джулии напомнила ему картину Фредерика Лейтона «Пылающий июнь». Вся одежда его любимой состояла из красивой ночной сорочки цвета слоновой кости. Одна из тонких лямок сползла вниз, обнажив изящную округлость ее плеча.
   Габриель не мог удержаться, чтобы не поцеловать эту восхитительно мягкую белую кожу. Он поцеловал плечо Джулии и присел рядом, нежно гладя ей волосы.
   Джулия шевельнулась, открыла глаза, несколько раз моргнула и улыбнулась ему.
   От ее неспешной, ласковой улыбки его сердце вспыхнуло, дыхание участилось. Никогда ни к одной женщине Габриель не испытывал таких чувств, и глубина их не переставала его удивлять.
   – Доброе утро, – прошептал Габриель, откидывая волосы с ее лица. – Как себя чувствуешь?
   – Прекрасно.
   – Представляешь, я проснулся, протянул руку, а тебя рядом нет. Я забеспокоился.
   – Я спустилась в кухню перекусить.
   Габриель сдвинул брови и осторожно коснулся рукой макушки ее головы.
   – Ты по-прежнему голодна?
   – Да, но это любовный голод.
   Габриель провел пальцем по вырезу ее сорочки, слегка коснувшись грудей.
   – Я не видел у тебя этого наряда.
   – Купила для нашей первой ночи.
   – Очень красивая. А почему тогда ее не надела?
   – Я надела то, что ты купил мне во Флоренции. Профессор Эмерсон, ваши вкусы в плане женского белья на удивление старомодны. В следующий раз ты купишь мне корсет.
   – Я обязательно запомню и выберу подходящий, – засмеялся Габриель, целуя ее. – Но ты права. Мне нравятся детали женского туалета, оставляющие простор для воображения. Это делает процесс раздевания куда более приятным. Но ты одинаково прекрасна в любой одежде и без нее.
   Джулия протянула руку, дотронулась до его лица и притянула к себе. Ее губы скользили по его подбородку, пока она не прошептала:
   – Идем в постель.
   Джулия взяла его за руку. Их путь лежал через кухню, где они обменялись игривыми усмешками, глядя на кухонный стол. Затем они поднялись в спальню. Там Джулия усадила Габриеля на край кровати под балдахином, а сама остановилась перед ним.
   Легким движением Джулия сбросила лямки сорочки с плеч, и та мягко осела, замерев возле ее лодыжек. Джулия предстала перед Габриелем нагой.
   В полумраке спальни Габриель пожирал глазами соблазнительные очертания ее тела.
   – Ты живое доказательство существования Бога.
   – Что?
   – Твое лицо, грудь, твоя прекрасная спина. Если бы святой Фома Аквинский удостоился благодати видеть тебя, то наверняка назвал бы тебя шестым доказательством существования Бога. Должно быть, ты не просто родилась. Тебя сотворили.
   Покраснев, Джулия опустила глаза.
   – Я вгоняю тебя в краску? – улыбнулся Габриель, глядя на ее розовые щеки.
   Вместо ответа, она подошла ближе, взяла его руку и положила на свою грудь. И Габриель нежно сжал ее.
   – Ложись со мной, и я тебя обниму.
   – Я хочу, чтобы ты любил меня.
   Габриель сбросил трусы и подвинулся, освобождая место для Джулии. Он стал целовать Джулию, нежно переплетая свой язык с ее языком.
   – Я дышу тобой, – прошептал он. – Ты – это все. Ты – мой воздух.
   Он нежно крутил соски ее грудей и покрывал поцелуями ее шею, пока требовательные пальцы Джулии не попросили продолжения.
   Джулия уложила его на спину и раздвинула ему ноги. Габриель поцеловал ей ложбинку между грудями, а затем осторожно взял в рот сосок. Его рука скользнула вниз, проверяя, готова ли она к соитию.
   – Ты еще не готова, – покачал головой Габриель, отпуская ее сосок.
   – Но я тебя хочу.
   – Я тоже тебя хочу. Однако вначале мне хочется воспламенить твое тело.
   Готовность Габриеля ждать того момента, когда Джулия достаточно возбудится, еще больше подстегивала ее желание. Габриель никогда не торопил события и входил в нее только тогда, когда Джулия сгорала от страсти.
   И вот теперь она села на него и заглянула в синие глаза Габриеля, которые были совсем близко. Она стала медленно-медленно двигаться, время от времени зажмуриваясь от удовольствия. Зрительный контакт оказывал невероятно мощное воздействие. Его наполненные желанием темно-синие глаза немигающе смотрели в ее широко распахнутые карие. И каждый из них находил отражение собственного желания в глазах своего партнера.
   – Я люблю тебя, – прошептал Габриель, вдыхая ее аромат.
   Движения Джулии стали быстрее.
   – И я тебя люблю.
   Последнее слово было прервано тихим стоном.
   Джулия нагнулась к нему, чтобы взять его губы в свои. Скорость ее движений продолжала возрастать. Их языки познавали друг друга. Их слова и признания перемежались стонами. Габриель провел руками по ее ребрам, пояснице, а потом мягко подсунул их под ягодицы, чтобы слегка приподнять Джулию и сделать ее позу более удобной.
   Джулия поняла, что зависима от секса и от Габриеля. Ее восхищало, как он смотрит на нее в эти интимные моменты. Ей нравилось, что окружающий мир терял свои привычные очертания. Джулия не могла насытиться ощущением его любви. Когда он в нее входил, она преображалась, поскольку в такие мгновения Габриель заставлял ее почувствовать себя красавицей. Сам секс с ним был подарком, а оргазмы Джулия с полным основанием могла бы назвать дополнительными подарками.
   В основе занятий любовью, равно как и музыки, дыхания и биения сердца, лежал ритм. Габриель научился читать ее тело и выбирать подходящий ритм, как женщина выбирает перчатки, идеально подходящие ее рукам.
   Когда-то это знание было главным и принадлежало каждому. На это знание ссылались переводчики английской Библии времен короля Якова, когда говорили об Адаме, познающем свою жену. Мистериальное, священное знание, которое мужчина берег для своей любимой. У менее возвышенных пар оно извратилось и опошлилось. А ведь оно делало брак не просто формальностью. Таинством.
   Джулия сполна применяла открывшееся ей знание. Ее тело не переставало дарить ему наслаждение. А ощущение, когда Габриель находился в ней, трудно переводилось в слова. Это было что-то теплое, волнующее, неистовое и совершенное.
   Габриель был совсем близок к тому, чтобы кончить. Он следил за выражением ее лица и увидел, когда она открыла глаза. На каждое ее движение он отвечал своим. Каждое движение дарило наслаждение им обоим.
   Они смотрели друг на друга. Неожиданно из груди Джулии вырвался громкий стон. Через мгновение она запрокинула голову и выкрикнула его имя. С какой неописуемой радостью Габриель это видел и слышал! Наконец-то Джулианна в момент оргазма произнесла его имя. Он чувствовал, что куда-то несется. Он громко стонал, а его тело напрягалось, напрягалось… Последовал выплеск семени. Вены на его лбу и шее вздулись и пульсировали.
   Это было радостное, нежное занятие любовью.
   Джулии не хотелось выпускать его из себя. Не хотелось, чтобы часть его тела покинула ее тело, и потому она легла ему на грудь.
   – Это всегда будет так? – спросила она.
   – Не знаю, – ответил Габриель, целуя ее в нос. – Но если взять за образец Ричарда и Грейс, то со временем это будет становиться только лучше. В твоих глазах я увижу отражение всех мгновений нашей общей радости и общих чувств. А ты то же самое увидишь в моих глазах. Наша история сделается более глубокой и гармоничной.
   Джулия улыбнулась его словам и кивнула. Но не прошло и минуты, как ее лицо опечалилось.
   – Дорогая, что случилось?
   – Меня огорчает то, что будет у нас на следующий год.
   – Почему?
   – А вдруг меня не примут в докторантуру Торонтского университета?
   – Не знал, что ты подала заявление, – хмуря брови, сказал Габриель.
   – Я не хочу расставаться с тобой.
   – Я тоже не хочу расставаться с тобой. Но, Джулианна, программа в Торонтском университете тебе не подходит. Тебе будет не найти руководителя. Я не могу быть твоим руководителем. И насчет Кэтрин сомневаюсь. Докторантура рассчитана на несколько лет. Вряд ли она возьмется за такое.
   Лицо Джулии стало еще печальнее.
   Габриель провел рукой по ее щеке:
   – Я думал, ты хочешь учиться в Гарварде.
   – Гарвард – это так далеко.
   – Один короткий перелет, – возразил Габриель, потом задумался. – Мы можем видеться по выходным и на праздниках. Я подал заявление на творческий отпуск. Весьма вероятно, что мне удастся твой первый год пробыть рядом с тобой.
   – Докторантура продлится целых шесть лет. Или даже больше.
   Джулия чуть не плакала. Габриель видел, как ее глаза наливаются слезами, и от их блеска у него защемило сердце.
   – Мы что-нибудь придумаем, – хриплым решительным голосом заявил он. – А пока давай наслаждаться временем, что проводим вместе. Позволь мне беспокоиться о будущем. Я сделаю так, чтобы мы не расставались.
   Джулия уже приготовилась возразить, но он поцелуем закрыл ей рот.
   – Встречаться с мужчиной, который старше тебя и уже кое-чего достиг в жизни, – это имеет свои преимущества. Ты можешь целиком сосредоточиться на своей карьере. А работу я могу найти и там, где будешь ты.
   – Но это несправедливо.
   – Было бы куда более несправедливо думать, что ты забудешь про свою мечту стать профессором или выберешь направление, которое ниже твоего уровня. Я не позволю тебе пожертвовать твоей мечтой ради меня. – Габриель улыбнулся. – А теперь поцелуй меня и скажи, что веришь мне.
   – Я тебе верю.
   Габриель обнял ее и вздохнул, когда она опустила голову ему на грудь.

Глава седьмая

   До Рождества оставалось несколько дней. Криста Петерсон сидела в доме своих родителей в северной части Торонто и проверяла электронную почту. Она не заглядывала туда уже целую неделю. Планы по соблазнению профессора Эмерсона не мешали ей параллельно развивать отношения с другим мужчиной. Но оказалось, что эти отношения сошли с запланированного ею маршрута и ей уже не светили рождественские каникулы на горнолыжном курорте Уистлер в Британской Колумбии, которые она намеревалась провести с ее давнишним любовником.
   Упомянутый любовник – высокопоставленный банковский служащий – уведомил ее эсэмэской о разрыве их отношений. Конечно, расставаться так было дурным вкусом, но еще более дурным вкусом было бы читать его электронное письмо, которое наверняка уже притаилось в папке «Входящие», словно подброшенная бомба с часовым механизмом.
   Подбодрив себя парой бокалов шампанского «Болинжер», предназначавшегося в подарок этому тупице и зануде за то, что обещал свозить ее покататься на лыжах, Криста открыла свой электронный почтовый ящик. Там ее действительно ожидала бомба, но совсем иного рода.
   Сказать, что содержание письма профессора Паччиани ее удивило, означало бы существенно преуменьшить ошеломление, охватившее Кристу. На самом деле ей казалось, будто у нее земля уходит из-под ног.
   Единственной канадской женщиной, к которой профессор Эмерсон проявил сдержанный интерес, была профессор Энн Сингер. Разумеется, в «Лобби» Криста видела Эмерсона с разными женщинами, но его первая встреча с ними становилась и последней. С университетскими женщинами – от профессоров до служащих – профессор вел себя дружелюбно и подчеркнуто официально. Здороваясь с ними, он ограничивался крепким рукопожатием. Профессора Сингер, однако, он удостоил поцелуем в обе щеки. Криста сама это видела, когда ходила на его последнюю публичную лекцию.
   Кристе вовсе не хотелось возобновлять отношения с профессором Паччиани. Его мужские качества оставляли желать лучшего. Хватит с нее их флорентийских траханий, после которых она не испытывала ничего, кроме досады и неудовлетворенного голода. У нее, как-никак, были свои стандарты, и любой мужчина, недотягивающий до их уровня, не стоил ее постельного времени.
   Криста не возражала, если эти слова где-нибудь процитировали бы.
   Но поскольку ей хотелось побольше узнать о невесте профессора Эмерсона, она симулировала интерес к весенней встрече с профессором Паччиани и ненароком поинтересовалась именем счастливицы. Отправив письмо, Криста спустилась вниз и приговорила остатки шампанского.

* * *

   За день до Рождества Джулия с отцом сидели за барной стойкой селинсгроувского ресторана «Кинфолкс», куда отец пригласил ее на ланч. Габриель с Ричардом спешно докупали все то, что не было куплено ранее. Рейчел с Эроном отправились выбирать индейку. Скотт пока еще находился в Филадельфии вместе со своей подругой.
   Том привез в ресторан подарок, полученный от Пола. Коробка стояла внизу, возле ног Джулии, и смотрела на нее, словно щенок, выклянчивающий внимание.
   Джулия открыла коробку, решив, что пусть лучше эти подарки увидит отец, нежели Габриель. Кленовый сироп она с улыбкой передала отцу. Игрушечная корова вызвала у нее почти детское хихиканье, а вот фигурки Данте и Беатриче заставили ее побледнеть. Ей вдруг показалось, что Пол знает о них с Габриелем. Нет, такого не может быть. Ну откуда Полу знать, что Габриель и Джулия – это Данте и Беатриче, по крайней мере, друг для друга?
   Пока Том ел дежурное блюдо – индейку с начинкой и жареной картошкой, – Джулия развернула поздравительную открытку Пола. На ней были изображены дети, играющие в снежки. Ниже стояло традиционное пожелание счастливого Рождества. А еще ниже шли слова, написанные рукою Пола, от которых у Джулии встал комок в горле.

   С Рождеством тебя, Крольчиха!
   Я знаю, каким тяжелым бывает первый семестр. Жаль, что не смог тебе помочь, когда ты в этом нуждалась. Я горжусь, что ты все выдержала. Заключаю тебя в крепкие вермонтские объятия. Твой друг Пол.
   P. S. Не знаю, слышала ли ты песню Сары Маклахлан «Wintersong», но некоторые ее слова заставили меня подумать о тебе.

   Джулия не знала такой песни, а Пол не написал, какие именно слова заставили его думать о ней. Поэтому она просто разглядывала открытку и вдруг заметила то, что прежде ускользнуло от ее внимания. В самом центре картинки, неуязвимая для снежков, стояла улыбающаяся длинноволосая девочка в ярко-красном пальто.
   Цитата, картинка, открытка, подарок. Пол старался держать свои чувства в тайне, но выдал себя. Один ясный намек Джулия уже видела на картинке – смеющуюся девочку. Потом она найдет и прослушает песню.
   Вздохнув, Джулия убрала подарки обратно в коробку.
   – Габриель с тобой хорошо обращается? – спросил Том, прожевав кусок индейки и принимаясь за другой.
   – Он меня любит, папа. Он очень добр ко мне.
   Ее отец лишь покачал головой. Он сейчас вспоминал, как Саймон разыгрывал из себя добренького. А Габриель свою доброту доказал поступками. Тома удручало, что он не сумел увидеть разницы.
   – Если что, ты мне сразу скажи… – заявил Том, принимаясь за жареную картошку.
   Джулия чуть не вытаращила глаза. Поздновато Том решил играть роль сверхзаботливого отца, но уж лучше поздно, чем никогда.
   – Сегодня утром мы с Габриелем проезжали мимо твоего дома. Я увидела на лужайке знак.
   Том вытер рот салфеткой:
   – Пару недель назад я выставил дом на продажу.
   – Почему?
   – А почему бы его не продать? Я не могу жить в доме, где моя дочь не чувствует себя в безопасности.
   – Но ты вырос в этом доме. Как же вы с Деб?
   Том пожал плечами и поднес к губам чашку с кофе, чтобы дочь не видела его лица.
   – Никак. Мы расстались.
   – Прости, папа, – тяжело вздохнула Джулия. – Я не знала.
   Том стоически прихлебывал кофе.
   – Мы с ней разошлись во мнениях. И детям ее я не по нраву.
   Джулия играла со столовыми приборами, выкладывая их в одну линию.
   – Значит, Деб встала на сторону Натали и Саймона?
   Том в очередной раз пожал плечами:
   – У нас это не вчера началось. Сказать по правде, я даже рад. Приятно снова чувствовать себя свободным человеком. – Он заговорщически подмигнул дочери. – Куплю дом поменьше. А часть денег пущу на твое образование.
   Джулия не успела удивиться, как ее захлестнуло другое чувство – гнев. Ее конфликт с Саймоном дорого обошелся им с отцом. Слишком дорого, чтобы этот мерзавец отделался судимостью и общественными работами. Ее пугало, что отец лишился потенциальной жены, а теперь продает родовое гнездо Митчеллов.
   – Пап, деньги тебе пригодятся, когда ты выйдешь на пенсию.
   – Уверен, там на все хватит. И если тебе не надо моих денег на учебу, пущу их на пиво. Теперь, дочка, мы с тобой вдвоем. – Он протянул руку и взъерошил ей волосы. Это был жест отцовской любви.
   Том извинился, сказав, что ему нужно отлучиться в туалет, оставив Джулию созерцать недоеденный чизбургер и думать о своем изменившемся отце. Мысли захватили ее. Джулия машинально вертела в руках кружку с имбирным пивом и не сразу почувствовала, что рядом кто-то стоит.
   – Привет, Джули.
   Джулия подняла голову и увидела свою бывшую подругу и соседку по общежитию Натали.
   Было время, когда Джулия в шутку называла ее Джолин – за миловидное лицо и пухленькую фигуру. Как раз о такой девушке и пелось в одноименной песне. Но это было до того, как Натали ее предала. Теперь лицо бывшей подруги показалось Джулии хищным и холодным.