Авраам засыпал сидя, голова его кружилась. И оживал лишь к вечеру. В городе на него смотрели с интересом, перешептывались друг с другом. Здесь уже некоторые дипераны тоже надели красные куртки. Фаруд, которому помогал он когда-то переписывать христиан города, бурчал что-то себе под нос о "красных абрамах".
Уезжал он утром и еле взобрался в седло. Пула махнула ему рукой из крепости, засмеялась и ушла. Хильдемунд брел рядом с конем до самого выезда из Ниси-бина..
Видел он еще в городе Елену, дочку ритора Парцали-са. Она вытянулась, сделалась худой и долголицей. Пятнышко у левого глаза пропало...
IV
В третий раз пришли в Ктесифон деристденаны -- "верящие в правду". Даже из туранского Согда и ромейской Армении были здесь люди в красных кабах, перепоясанные веревками Ничего из оружия не имели они: ни меча, ни щита. Только прямой обоюдоострый нож висел > каждого на животе вместе с черным точильным камнем ..
Датвар Розбех командовал ими. Задолго до "Красной ночи" объединялись по пять человек приверженцы правды Маздака и давали клятву. "Четыре через Семь и Двенадцать" -- было их учение, и эти знаки выбивали они на лезвиях ножей.
Несколько раз уже ездил с ними Авраам для раздачи хлеба из дасткартов. В последний раз был он в Хузиста-не. и кедхода, староста приданной ему пятерки из местных деристденанов, удивил его. Это был вольный перс -- гончар из людей города Гундишапура, обликом похожий на эрандиперпата Картира.
-- Каково значение великих цифр ? -- спросил у него Авраам.
И гончар объяснил... Четырьмя понятиями проявляется Высшая Сила: первое - Различение противоположностей; второе - Память, властвующая над временем; третье -- Мудрость, способствующая равновесию; четвертое -- Радость удовлетворения Путем Семи сущностей определяются они в обыденной жизни, и эти сущности -- Власть, Управление, Хранение, Исполнение, Разумение, Рассуждение, Служение А Семь вращаются по извечному кругу Двенадцати действий -- произносить, давать, брать, нести, питаться, двигаться, пасти, сеять, бить, приходить, пребывать твердым Свет и тьма борются в этом непрерывном вращении...
Авраам много раз слышал откровение Маздака Но не умеющий читать деристденан понимал это не просто как заученную истину. Построенная великим магом система мирового движения проникла в плоть и кровь, целиком захватила разум. Никаких других возможностей не существовало для него в этом мире, бесконечность которого прежде всего признавалась Маздаком. Сомнения врача Бурзоя вспомнились тогда Аврааму. Сколько было уже четких, завершенных систем вавилонских, египетских, ромейских, и они рушились, развеивались в прах .
Когда Авраам попытался осторожно заговорить об этом, гончар запрещающе поднял правую руку. В спокойных глазах его светилась разумная вера. И лишь подумав, ответил он:
-- Ты просто никогда не работал руками, красный диперан. . Родившись, начал мять я глину Чистую глину, без примесей. И тридцать пять лет делаю одинаковые, в четыре локтя длины, трубы для воды и стока нечистот. У меня не может быть сомнений Если я поверил,--значит, это правда'
Ладонями к огню, у которого грелись они, лежали большие жесткие руки гончара Такие же руки были у сотника Исфандиара и Фархад-гусана Авраам вспомнил непрерывный, однообразный, отливающий солнцем след от сохи, размеренный, обреченный шаг быков И у рабов, окапывающих оливы, такие руки .
Осознанность веры была у этих людей, но не она поразила тогда Авраама. Другое было неожиданным. Гончар ощущал бесконечность, но не хотел ее Он сознательно и непримиримо отметал все другие возможные системы. Значит, за высоким лбом мага родилась такая правда, которая именно сейчас нужна людям. Только она и никакая другая. Свет уже побеждает тьму, и для полного торжества правды необходимы лишь самоотречение, чистота мысли, слова и дела!
Наверно, каждая забытая правда прошлого нужна была людям. Они сами выбирают и прилаживают ее себе ко времени Что же такое -- правда?.. Авраам посмотрел в глаза гончару и не стал спрашивать.
Белую муку, досуха прожаренную в сладком масле, раздавали людям деристденаны. Вяленые бычьи туши они разрубали на двенадцать положенных частей каждую Бруски истекающего желтым жиром арийского сыра резали широким тесаком без взвешивания Сушеные абрикосы, инжир, финики отмеривали в шапки. Ароматом бесчисленных пиров пропитались их тела и одежда Один раз в день садились они у хауза, миску теплой воды ставили между собой. По горсти принесенной из дому сухой муки ссыпали туда деристденаны и ели, передавая по кругу большую деревянную ложку .
В третий раз после великой ночи пришли они, и словно кровь проступила сквозь черные каменные плиты Пятерками, по сто в ряд, стояли "верящие в правду", бесконечно отражаясь в серебряной стене. Близкие друг другу люди это были -- отцы с сыновьями, братья, родственники по праву ночи в доме единоверца. И дети стояли среди них, не достигавшие до плеча зрелым мужчинам.
Подъезжая к площади, Авраам смотрел по сторонам и вдруг увидел гончара. Те же трое братьев и двенадцатилетний внук были с ним.
-- Мы пришли к Маздаку спросить, что нам делать дальше.
Это сказал гончар, и в знак безмолвного согласия наклонились головы у всех четверых. Одинаковые были они -- ссутуленные, с длинными руками, приспособленными мять чистую глину. И мальчик был такой же, только без отвисающих к плечам усов.
Когда Авраам оглянулся от дворца, то снова увидел гончара среди тысяч людей...
Давно убрали желтый шелк, отделяющий нишу для диперанов. Не приходилось теперь сдвигать его всякий раз, чтобы увидеть говорившего. И внизу все было не так
Не гремели трубы, и не призывались сословия. Пустой трон стоял где-то за тяжелой бордовой завесой, а царь царей и бог Кавад сидел со всеми на высокой подушке. и каждому было открыто его лицо Звериные лампады больше не зажигались -- горели простые трехъярусные светильники Они источали ровное пламя, и не бьпо от него дымного багрового отсвета
Все здесь теперь было обычным: большой ковер на полу, колонны с рельефами, человеческие лица Только круглая черная яма по-прежнему холодно зияла посреди зала. Прямо напротив нее сидел царь царей
Вчера лицом к лицу увидел его Авраам. Как когда-то, вошел вдруг в книгохранилище Светлолицый Сделав разрешительный знак, он остановился в шаге от Авраама и вдруг коснулся его плеча
-- Ты пишешь мою хронику?
Авраам хотел склониться. Светлолицый еще раз досадливо поднял руку и стремительно прошел к окну. Он долго смотрел куда-то поверх стены дасткарта, а Авраам не знал, что ему делать. Эрандиперпат, наверно, рассказал царю царей о "Книге Владык", но не об этом спрашивал сейчас Светлолицый. Помнит ли он то первое утро, когда учил Авраама старой арийской игре "Смерть царя"^..
-- Мы в один день родились с тобой, христианин . Авраам сначала не понял Тень Светлолицего падала к самым его ногам. В узком окне виднелся лишь край широкой брови и повторяющий ее угол подбородка Действительно сказал это царь царей или послышалось ему?..
Уже во дворе вспомнил он арийское поверье о ровесниках. У каждого человека есть двойник, родившийся в один день с ним Они связаны навечно Да, он, Авраам -- сын Вахромея, родился в День Царя
Светлолицый быстро поворачивал голову к каждому говорившему. В глазах его открыто вспыхивали огоньки одобрения или осуждения. Бледной тенью сидел за ним царевич Замасп, брат его по отцу Перозу Во всем повторял он Кавада -резко изогнутые брови, хищность носа, твердая линия губ Лишь подбородок вдруг терялся, заостряясь и пропадая где-то внизу. И еще глаза никак не могли остановиться на лицах людей и беспокойно метались по потолку .
Немного великих осталось в Царском Совете -- половина подушек пустовала Мобедан мобед сидел поникший, затаив маленькую голову в одеждах Не было ва-зирга Шапура из Михранов, который умирал от болезни крови Ни один из восьми больших Каренов не остался в Ктесифоне после смерти родового главы -- Быка-Зар-михра. В горной Мидии на путях к Турану засечи они, не допуская в свои дасткарты царских диперанов Так же сделали многие другие из великих
Зато появилось здесь несколько новых из приверженцев правды Маздака, и среди них неистовый датвар Роз-бех -- вождь деристденанов Сразу за Маздаком сидел он в ряду Оставшиеся великие настороженно посматривали на него .
Только старики в белых одеждах из сословия ва-стриошан были все те же. Они неподвижно сидели на своих желтых подушках, и громадный кузнец в прожженном кожаном переднике стоял за ними.
И на прежнем месте, пятым в ряду мобедов, сидел великий маг Маздак Огромный лоб его высился над всеми, и все подушки были повернуты к нему. Царь царей и бог -- Светлолицый Кавад смотрел на него, ожидая решения .
Розбех кивнул в сторону царя царей, коснулся рукой глаз и быстро повернулся к Маздаку.
-- Три года прошло с великой ночи .. Не отворились до сих пор ворота дасткартов в Мидии, Атурпаткане, Гиляне, Хорасане За их каменными стенами спрятано счастье Эраншахра И разве все свои сокровища и женщин отдали сидящие здесь великие?'
Маздак молчал Что-то новое, не свойственное ему, увидел Авраам в очертаниях тяжелой головы
-- Чего ты хочешь, датвар^ -- спросил Светлолицый.
-- Они пришли к нам за правдой . -- Розбех, задыхаясь, простер руку куда-то ввысь -- Нужно дать им право на убийство'
Мобедан мобед совсем вдруг исчез в своей хламиде. Великие пошатнулись и замерли. Тяжелый гуд послышался в наступившей тишине, словно огонь горел где-то в глубине земли Это было, как если бы заткнуть пальцами уши. "Верящие в правду" ждали на площади, и плоские точильные бруски висели на их поясах ..
-- Мы не пустим краснорубашечников в дехи1 . Дипераны вытянули шеи, стремясь увидеть заговорившего вдруг старика от людей-вастриошан. Из Атур-паткана был он Деристденаны накануне поехали туда, чтобы раздать пшеницу одного из Каренов, но сами лю-ди-вастриошан не позволили им этого сделать...
Они сидели тихо, земледельцы в белых одеждах. И тогда заговорил старый азат со шрамом через все лицо из сословия артештаран:
-- Твои люди, великий датвар Розбех, захотели коснуться нашего Огня в Шизе. Почему они лишают людей свободы совести?.. Они убили невинного человека лишь за то, что он обладает богатством. Среди твоих людей видели нечистых, осквернивших себя воровством. Зачем приобщаешь ты к нашему делу неугодных Мазде?..
Датвар Розбех снова выбросил белую руку из-под фиолетового судейского плаща. Его сухощавое лицо было неподвижно. Только светлые холодные губы чуть двигались и неумолимы были глаза.
-- Вы темны и не знаете собственной пользы, арийские дехканы и люди-вастриошан. Огнем ослепили вас мобеды. Но нужнее огня вам хлеб и женщина. Почему же противитесь вы?!
Страдание слышалось в голосе неподкупного датвара. Весь Эраншахр знал и любил его, ненавистника великих, первого сподвижника Маздака. Все молчали. Но вновь прокатился подземный гул, и страшно, неистово закричал Розбех:
-- Нет, не правдой и молитвами опрокинут будет Ах-риман в душах великих! Смерть им, и пусть рухнут все стены на земле!..
Качнулась голова Маздака, и Аврааму вдруг показалось, что трудно ее стало держать великому магу. Печальная складка обозначилась на лице его, у самых губ. Не было ее раньше...
Светлолицый повел рукой:
-- Говори, датвар!
Ровно, убеждающе заговорил опять Розбех... Да, нужно убрать огонь от глаз людей, чтобы увидели они мир в естественном свете. Под страхом смерти следует запретить посещать огнища. И не надо страшиться лжи, когда она служит правде. Гуркаганы из черных каризов пусть будут признаны, потому что лишь волчий язык разумеют великие. Обратно под землю уйдут силы зла, когда исполнят свое...
Резко поднялся с подушки Маздак, и сразу встал вместе с ним Светлолицый. Открылись где-то невидимые завесы, и грозный гул ворвался в зал. Колыхнулось белое пламя светильников...
Авраам с диперанами поспешил по переходам верхних этажей к площади, где ждали деристденаны...
-- О Маздак!..
Красным пахнуло в открытый зев дворца. Не из дипе-ранской ниши под сводами, а вблизи увидел Авраам помост во всю ширину арки. Один Маздак стоял на нем, и Светлолицый сидел в вышине под короной на бронзовых цепях. Арийские железные крылья были на ней, означающие орла-властелина и петуха, приносящего счастье Эраншахру...
Голова Маздака приподнялась, оглядывая площадь перед дворцом, улицы и переулки, полные людей в красных одеждах. Он даже привстал на носках, чтобы дальше увидеть, и печальная складка у рта не видна стала при свете солнца. Люди склонились, положив ладони на глаза...
Что-то звякнуло под ногой. Авраам увидел обрывок бронзовой цепи, на которой сидели когда-то желтью львы по бокам трона Сасанидов. Их убрали после "Красной Ночи"...
Он уже много раз видел заполненную людьми площадь. И деристденаны уже дважды приходили сюда в великую годовщину. Но другими были сегодня люди...
Авраам оглянулся на узкую нишу под самым потолком арки и понял. Оттуда, с нечеловеческой высоты, смотрел он на людей, и муравьями казались они, чьи судьбы решает садовник. Здесь, у помоста, глаза и лица были у них...
Рука Маздака взметнулась над этими людьми:
-- За правдой или ложью пришли вы сюда?.. Только губы шевельнулись у великого мага. Голос его весь без остатка ушел под своды и лишь потом низринулся на площадь, стократно усиленный. Красная волна покатилась по ней, достигла дальних деревьев и мил-лионоголосым воплем возвратилась назад.
-- О-о Маздак!..
Первородный ужас был в глазах мужчин, стариков, детей. Они тянули руки к великому магу, страшась его недоверия, боясь остаться одинокими в этом мире.
А Маздак заговорил быстро и четко, с мягким северным пришептыванием... Свет отделить от тьмы -- вот к чему должны от рождения стремиться люди. И не может быть послаблений в этой битве. Непобедима правда, пока ложь не проникнет в нее изнутри. Трудность в том, что ложь всегда может прикрыться правдой, но правда ложью -- никогда. Малейшие ростки лжи должны быть отделены, иначе снова смешаются свет и тьма в мире. И наступит хаос, а при нем -- беспредельна ложь и все несчастны...
-- О-о-о!..--простонала площадь.
-- Свет зари на ваших одеждах!..--Маздак шагнул к самому краю помоста. -- Все больше людей побеждает тьму в своих душах. Бесконечен этот путь, и мы не увидим встающего солнца. Но слепы те, кто хочет приблизить его восход убийством, ибо убийство -- всегда ложь. Разве пролилась кровь в великую ночь? Никто не знает имени азата, убившего эранспахбеда Зармихра, и не от Мазды ли был послан этот человек, чтобы люди не осквернили свои руки кровью? Нет, несовместимы кровь и правда, и не может быть у людей права на убийство!
-- О-о...
Это вздохнули за спиной, и, обернувшись, увидел Авраам великих. Свет был у них в глазах, и руки тянулись к Маздаку. Из плоти и крови состояли они, открывшие свои дасткарты.
И только потом разрешающий знак тихо прочертила ладонь великого мага:
-- Обороняясь от напавших на вас, убивайте без радости. Нет увлечения страшнее убийства.
-- Маздак, о-о-о-о-о!..
Датвар Розбех в фиолетовом плаще стоял первым к помосту, бесконечно повторяясь с Маздаком в серебряных пластинах на стене дворца...
К войскам на границе с ромеями поехал воитель Сия-вуш, потому что оставляли самовольно рубежи азаты и уезжали в свои голодные дехи. Давно уже не было его, но каждую ночь выходила Белая Фарангис и ждала, придерживая покрывало. В двух шагах стоял Авраам. Все больше становилась луна, пока не пропала, и ночи сделались черными...
Это было сразу после Нисибина и Пулы. Он позвал Мушкданэ -- дочку садовника в темноту от платана и не стал больше трогать ее руки. Короткое покрывало развернул он на ней, снял все и положил ее на землю головой к забору. Ноги у нее тоже были совсем худые п холодные. Но он зажмурился и сделал то, от чего не мог удержаться. Она молчала и даже от боли только тихо вздохнула... Ему было неприятно.
Никогда больше он не звал Мушкданэ...
Все на том же месте стояла Белая Фарангис. Безлунный воздух был горячим. Растворились звезды, в черной неслыханной духоте повисли умирающие листья платана...
К стволу прикоснулся Авраам и отдернул руку. Дерево было раскаленным, и сок уже не двигался в нем. Он потрогал себя и ощутил ту же горячую, не принадлежащую ему твердость. Неподвижен был вязкий остановившийся мир, лишь Белая Фарангис стояла все там же, и частыми толчками приподнималось на груди у нее покрывало...
Все уже делалось помимо него: не стало вдруг сердца, голова закружилась в безмерном ожидании. Лунное лезвие прожгло листву, помчалось по кромке крыши. И тогда она повернулась и пошла к нему, прятавшемуся у дерева...
Протянув руки, с закрытыми глазами коснулась она его волос, глаз, шеи; покрывало сползло с ее плеча. Он хотел остановить падение, но тяжелый шелк скользнул между пальцами, и осталась только холодная чистота тела. Потом ладонь его двигалась, никак не остывая...
Руками защищал он ей спину от шершавой коры платана и не чувствовал боли в ободранных пальцах. Колени его напряглись, приняв всю тяжесть. Она вдруг открыла глаза, задыхаясь:
-- Вот какой... какой ты, христианин!..
Они вздохнули вместе, но она все не отпускала его. А он уже проснулся, не веря себе. Чуть присев, подняла она потерянное покрывало, взяла его за руку и повела через калитку в стене.
Крест там упал ей на грудь. Она отбросила его, и ничего уже больше не было между ними. Он почувствовал сразу всю несдерживаемую силу ее бедер, кровь полилась из прокушенной губы...
Стиснув зубы, душила она его до утра. И всякий раз широко открывала глаза, удивленная, растерянная от счастья, уничтоженная. Имя его с медным арийским звоном выговаривали ее губы:
-- Я люблю тебя, Абрам... Абрам!..
Нет, Белой Фарангис она была и утром отстранила его. Потрясенный, переполненный, он захотел благодарно прижаться к ней и вдруг увидел рядом с подушкой легкий саксаганский серпик без ножен. Она лежала, закрыв глаза, и он ушел. На руках осталось неслыханное ощущение ее тела...
Он шел к себе через сад. Гром гремел в предутреннем небе. Огненные зарницы вспыхивали, не прерываясь ни на мгновение. И не было нигде воды -- в воздухе, на земле, в траве и листьях. Земля потрескалась, обнажив корни. Черными обугленными факелами торчали из нее гигантские розы.
Авраам откинул завесу главного коридора, и руки его сделались чужими. Ярко горели светильники в нишах. Эрандиперпат Картир смотрел куда-то поверх его головы...
Медленно отступил Авраам, приник спиной к каменной стене. Как будто не было его здесь, прошел эранди-перпат. Долго хрустели по песку размеренные шаги, пока не прервал их новый удар грома в сухом, искаженном молниями небе...
VI
Безразличны ко всему были руки, ноги, голова. Мысли сплетались и расплетались, уползали куда-то, и не хотелось их удерживать. А может быть, приснилось ему все земное: грубая шершавость платана, тяжелые удары широких и белых бедер, серпик у подушки?..
Да, все по-прежнему. И Белая Фарангис под покрывалом. Воитель Сиявуш еще когда-то снился ему... Все тело его содрогнулось воспоминанием. Авраам приблизил руки к лицу, и невозможно уже было оторвать искусанных губ от их терпкого запаха...
И Эрандиперпат Картир в предрассветном коридоре--тоже не сон!.. Холодная испарина выступила на лбу. Невидимый Мардан крикнул, что его зовут. Кто-то другой, а не он, встал с лежанки, прошел знакомый путь, отвел рукой завесу и коснулся мокрого лба. И еще раз ощутил от ладоней счастье ночи...
Это был только сон... Эрандиперпат, как всегда, важно указал на подушку, где садились дипераны. Ему, Аврааму -- сыну Вахромея, предстояло завтра отправиться с поручением царя царей в Туран. Сорок мулов с чеканным серебром и в слитках должны без задержки дойти до золотой юрты Хушнаваза -- владыки всего Востока. Это не простая уплата за разгром царя и бога Пе-роза десять лет назад, а дар приемного сына Кавада своему второму отцу, у которого он воспитывался с малолетства. И еще благодарность за помощь в предстоящей войне с ромеями, потому что упорно требует возвращения Нисибина новый кесарь Анастасий. На царской стороне уже собран караван и полк охраны. Они выйдут на рассвете через Восточные ворота, а в Хорасане возглавит посольство великий канаранг Гушнапсдад, военный правитель Мерва.
Медленно и со всеми подробностями объяснял Эрандиперпат, как ему следует действовать в пути и по прибытии в Согдиану, где разбил сейчас свою юрту туран-ский царь. А в ушах Авраама все хрустели по песку удаляющиеся размеренные шаги, и не мог он поднять головы...
О главной его цели заговорил старик. В Туране вторая половина сказаний о древних владыках, так как мир был когда-то единым. И даже когда он раскололся на три части: Рим, Эран и Туран, они оставались связаны враждой. Там, в Туране, тысячу лет назад погиб Кир -- великий из великих Кеев. Двурогий Искандарий вернулся оттуда, не дойдя до последних его пределов. И там же, в безмерности пространства и времени, следы великого царевича Сиявуша...
Авраам напрягся, ибо знал это странное арийское предание... У одного из первых царей--грозного Кей-Кавуса была молодая и несдержанная в чувствах жена Судаба. Она пленилась сыном царя -- благородным Сия-вушем. Трижды искушала она его, но, воспитанный в чести самим Ростамом, отверг он измену. Похотливой женщине поверил царь, а не кровному сыну. И дальше происходит неслыханное искажение прямого, как меч, арийского мышления. Отправленный воевать Сиявуш соглашается вдруг на мир с Тураном, и железнотелый воитель Ростам почему-то одобряет его действия...
Нет, равнодушно выговорили губы старика имя неверной царицы и больше не повторяли его. И благородство отвергнувшего ее царевича осталось где-то в стороне. Записи о жизни и смерти Сиявуша в Туране предстояло разыскать Аврааму, а если нет их, то записать со слов разных людей. Все надо привезти, что можно будет найти о Сиявушкарте, потому что царь царей и сам великий Маздак интересуются этим...
Сиявушкарт, город вечного счастья, построил где-то на краю мира мягкосердый царевич, когда бежал от отцовского гнева к извечному врагу Кей-Афрасиабу. Есть много рассказов, как отправлялись искать этот город и даже находили его в разных местах. Каждого третьего в Эране нарекают именем Сиявуша...
Во весь свой рост поднялся вдруг эрандиперпат. И Авраам поспешно встал, не поднимая головы. Долго слышались, приближаясь, шаги. Громадные остроносые туфли -- одна, потом другая -- возникли и остановились перед Авраамом. Кровь медленно отливала у него от сердца, болели колени. Тяжелую безжизненную руку почувствовал он на своей голове. Как и в тот день была она, когда поручили ему "Книгу Владык"...
Авраам облизнул ссохшиеся истерзанные губы и поднял глаза. Эрандиперпат важно кивнул, отпуская его в путь...
В казармах при царском монетном хранилище готовились к дальней дороге. Дипераны эранамаркера Ие-гуды выдавали азатам из полка охраны деньги, сушеное мясо и жаренную в сладком масле муку. При каждом азате шел второй конь с провизией. Сотники проверяли оружие, подгоняли нерадивых. Только здесь Авраам узнал, что с ними пойдет большой караван от торгового товарищества. Он поспешил туда, на подворье...
И на торговом подворье была кутерьма. Три или четыре каравана из разных концов света скопились там. Мулы и верблюды не вмещались уже в конюшни и стояли на площади перед воротами. Прислужники на ослах подвозили им сено.
Последний караван пришел, по всей видимости, утром, и черные люди из дальней страны Аксум поспешно перегружали товары на главный двор, откуда готовился выйти в путь его родственник Авель бар-Хенани-шо. Рычание послышалось рядом. Отпрянув от огромного ящика, Авраам разглядел за железными прутьями рыжую косматую голову. Эфиоп с совком приоткрыл клетку, протиснулся внутрь и начал убирать за львом. Зверей продавали вместе с людьми, умеющими ходить за ними...
Прохладный полумрак был в главном складе, и пахло свежими вениками. У низкого сирийского стола сидели люди. Дядя его оглянулся и ничего не сказал. Мар Зутра кивнул Аврааму, показав на табурет в стороне...
Кроме них Авраам знал из сидящих черноусого перса Зиндбада с бешеными глазами, который водил тяжелые двухэтажные тайяры товарищества через моря к неизведанным землям. Знал он и умного ромея Леонида Апио-на с зеленой повязкой у рукояти меча. И старик индус, привозивший с собой своего маленького золотого бога, был знаком Аврааму. Остальных не видел он раньше. Здесь сидели еще два или три грека-ромея, какой-то благообразный светлобородый гот, красивый аксумец с плавными царственными движениями, арабы, иудеи, армяне...
Говорили по-арамейски, вежливо передавая друг другу папирусы с бесчисленными цифрами, и спокойное понимание было между ними. Где-то по ту сторону остались страсти, сотрясения духа, бронзовый звон. Словно призрачное сказание выглядел мир из этой реальной полутьмы. Лишь к концу разговора по отдельным фразам понял Авраам, что все то серебро, которое повезут в Ту-ран, передало царю царей товарищество. Со всех концов земли собрали его, и чуть ли не половину дали ромей-ские сотоварищи помимо своего кесаря. Мир нужен был им, чтобы водить караваны, а если вконец ослабеет Эраншахр, то быть войне...
Уезжал он утром и еле взобрался в седло. Пула махнула ему рукой из крепости, засмеялась и ушла. Хильдемунд брел рядом с конем до самого выезда из Ниси-бина..
Видел он еще в городе Елену, дочку ритора Парцали-са. Она вытянулась, сделалась худой и долголицей. Пятнышко у левого глаза пропало...
IV
В третий раз пришли в Ктесифон деристденаны -- "верящие в правду". Даже из туранского Согда и ромейской Армении были здесь люди в красных кабах, перепоясанные веревками Ничего из оружия не имели они: ни меча, ни щита. Только прямой обоюдоострый нож висел > каждого на животе вместе с черным точильным камнем ..
Датвар Розбех командовал ими. Задолго до "Красной ночи" объединялись по пять человек приверженцы правды Маздака и давали клятву. "Четыре через Семь и Двенадцать" -- было их учение, и эти знаки выбивали они на лезвиях ножей.
Несколько раз уже ездил с ними Авраам для раздачи хлеба из дасткартов. В последний раз был он в Хузиста-не. и кедхода, староста приданной ему пятерки из местных деристденанов, удивил его. Это был вольный перс -- гончар из людей города Гундишапура, обликом похожий на эрандиперпата Картира.
-- Каково значение великих цифр ? -- спросил у него Авраам.
И гончар объяснил... Четырьмя понятиями проявляется Высшая Сила: первое - Различение противоположностей; второе - Память, властвующая над временем; третье -- Мудрость, способствующая равновесию; четвертое -- Радость удовлетворения Путем Семи сущностей определяются они в обыденной жизни, и эти сущности -- Власть, Управление, Хранение, Исполнение, Разумение, Рассуждение, Служение А Семь вращаются по извечному кругу Двенадцати действий -- произносить, давать, брать, нести, питаться, двигаться, пасти, сеять, бить, приходить, пребывать твердым Свет и тьма борются в этом непрерывном вращении...
Авраам много раз слышал откровение Маздака Но не умеющий читать деристденан понимал это не просто как заученную истину. Построенная великим магом система мирового движения проникла в плоть и кровь, целиком захватила разум. Никаких других возможностей не существовало для него в этом мире, бесконечность которого прежде всего признавалась Маздаком. Сомнения врача Бурзоя вспомнились тогда Аврааму. Сколько было уже четких, завершенных систем вавилонских, египетских, ромейских, и они рушились, развеивались в прах .
Когда Авраам попытался осторожно заговорить об этом, гончар запрещающе поднял правую руку. В спокойных глазах его светилась разумная вера. И лишь подумав, ответил он:
-- Ты просто никогда не работал руками, красный диперан. . Родившись, начал мять я глину Чистую глину, без примесей. И тридцать пять лет делаю одинаковые, в четыре локтя длины, трубы для воды и стока нечистот. У меня не может быть сомнений Если я поверил,--значит, это правда'
Ладонями к огню, у которого грелись они, лежали большие жесткие руки гончара Такие же руки были у сотника Исфандиара и Фархад-гусана Авраам вспомнил непрерывный, однообразный, отливающий солнцем след от сохи, размеренный, обреченный шаг быков И у рабов, окапывающих оливы, такие руки .
Осознанность веры была у этих людей, но не она поразила тогда Авраама. Другое было неожиданным. Гончар ощущал бесконечность, но не хотел ее Он сознательно и непримиримо отметал все другие возможные системы. Значит, за высоким лбом мага родилась такая правда, которая именно сейчас нужна людям. Только она и никакая другая. Свет уже побеждает тьму, и для полного торжества правды необходимы лишь самоотречение, чистота мысли, слова и дела!
Наверно, каждая забытая правда прошлого нужна была людям. Они сами выбирают и прилаживают ее себе ко времени Что же такое -- правда?.. Авраам посмотрел в глаза гончару и не стал спрашивать.
Белую муку, досуха прожаренную в сладком масле, раздавали людям деристденаны. Вяленые бычьи туши они разрубали на двенадцать положенных частей каждую Бруски истекающего желтым жиром арийского сыра резали широким тесаком без взвешивания Сушеные абрикосы, инжир, финики отмеривали в шапки. Ароматом бесчисленных пиров пропитались их тела и одежда Один раз в день садились они у хауза, миску теплой воды ставили между собой. По горсти принесенной из дому сухой муки ссыпали туда деристденаны и ели, передавая по кругу большую деревянную ложку .
В третий раз после великой ночи пришли они, и словно кровь проступила сквозь черные каменные плиты Пятерками, по сто в ряд, стояли "верящие в правду", бесконечно отражаясь в серебряной стене. Близкие друг другу люди это были -- отцы с сыновьями, братья, родственники по праву ночи в доме единоверца. И дети стояли среди них, не достигавшие до плеча зрелым мужчинам.
Подъезжая к площади, Авраам смотрел по сторонам и вдруг увидел гончара. Те же трое братьев и двенадцатилетний внук были с ним.
-- Мы пришли к Маздаку спросить, что нам делать дальше.
Это сказал гончар, и в знак безмолвного согласия наклонились головы у всех четверых. Одинаковые были они -- ссутуленные, с длинными руками, приспособленными мять чистую глину. И мальчик был такой же, только без отвисающих к плечам усов.
Когда Авраам оглянулся от дворца, то снова увидел гончара среди тысяч людей...
Давно убрали желтый шелк, отделяющий нишу для диперанов. Не приходилось теперь сдвигать его всякий раз, чтобы увидеть говорившего. И внизу все было не так
Не гремели трубы, и не призывались сословия. Пустой трон стоял где-то за тяжелой бордовой завесой, а царь царей и бог Кавад сидел со всеми на высокой подушке. и каждому было открыто его лицо Звериные лампады больше не зажигались -- горели простые трехъярусные светильники Они источали ровное пламя, и не бьпо от него дымного багрового отсвета
Все здесь теперь было обычным: большой ковер на полу, колонны с рельефами, человеческие лица Только круглая черная яма по-прежнему холодно зияла посреди зала. Прямо напротив нее сидел царь царей
Вчера лицом к лицу увидел его Авраам. Как когда-то, вошел вдруг в книгохранилище Светлолицый Сделав разрешительный знак, он остановился в шаге от Авраама и вдруг коснулся его плеча
-- Ты пишешь мою хронику?
Авраам хотел склониться. Светлолицый еще раз досадливо поднял руку и стремительно прошел к окну. Он долго смотрел куда-то поверх стены дасткарта, а Авраам не знал, что ему делать. Эрандиперпат, наверно, рассказал царю царей о "Книге Владык", но не об этом спрашивал сейчас Светлолицый. Помнит ли он то первое утро, когда учил Авраама старой арийской игре "Смерть царя"^..
-- Мы в один день родились с тобой, христианин . Авраам сначала не понял Тень Светлолицего падала к самым его ногам. В узком окне виднелся лишь край широкой брови и повторяющий ее угол подбородка Действительно сказал это царь царей или послышалось ему?..
Уже во дворе вспомнил он арийское поверье о ровесниках. У каждого человека есть двойник, родившийся в один день с ним Они связаны навечно Да, он, Авраам -- сын Вахромея, родился в День Царя
Светлолицый быстро поворачивал голову к каждому говорившему. В глазах его открыто вспыхивали огоньки одобрения или осуждения. Бледной тенью сидел за ним царевич Замасп, брат его по отцу Перозу Во всем повторял он Кавада -резко изогнутые брови, хищность носа, твердая линия губ Лишь подбородок вдруг терялся, заостряясь и пропадая где-то внизу. И еще глаза никак не могли остановиться на лицах людей и беспокойно метались по потолку .
Немного великих осталось в Царском Совете -- половина подушек пустовала Мобедан мобед сидел поникший, затаив маленькую голову в одеждах Не было ва-зирга Шапура из Михранов, который умирал от болезни крови Ни один из восьми больших Каренов не остался в Ктесифоне после смерти родового главы -- Быка-Зар-михра. В горной Мидии на путях к Турану засечи они, не допуская в свои дасткарты царских диперанов Так же сделали многие другие из великих
Зато появилось здесь несколько новых из приверженцев правды Маздака, и среди них неистовый датвар Роз-бех -- вождь деристденанов Сразу за Маздаком сидел он в ряду Оставшиеся великие настороженно посматривали на него .
Только старики в белых одеждах из сословия ва-стриошан были все те же. Они неподвижно сидели на своих желтых подушках, и громадный кузнец в прожженном кожаном переднике стоял за ними.
И на прежнем месте, пятым в ряду мобедов, сидел великий маг Маздак Огромный лоб его высился над всеми, и все подушки были повернуты к нему. Царь царей и бог -- Светлолицый Кавад смотрел на него, ожидая решения .
Розбех кивнул в сторону царя царей, коснулся рукой глаз и быстро повернулся к Маздаку.
-- Три года прошло с великой ночи .. Не отворились до сих пор ворота дасткартов в Мидии, Атурпаткане, Гиляне, Хорасане За их каменными стенами спрятано счастье Эраншахра И разве все свои сокровища и женщин отдали сидящие здесь великие?'
Маздак молчал Что-то новое, не свойственное ему, увидел Авраам в очертаниях тяжелой головы
-- Чего ты хочешь, датвар^ -- спросил Светлолицый.
-- Они пришли к нам за правдой . -- Розбех, задыхаясь, простер руку куда-то ввысь -- Нужно дать им право на убийство'
Мобедан мобед совсем вдруг исчез в своей хламиде. Великие пошатнулись и замерли. Тяжелый гуд послышался в наступившей тишине, словно огонь горел где-то в глубине земли Это было, как если бы заткнуть пальцами уши. "Верящие в правду" ждали на площади, и плоские точильные бруски висели на их поясах ..
-- Мы не пустим краснорубашечников в дехи1 . Дипераны вытянули шеи, стремясь увидеть заговорившего вдруг старика от людей-вастриошан. Из Атур-паткана был он Деристденаны накануне поехали туда, чтобы раздать пшеницу одного из Каренов, но сами лю-ди-вастриошан не позволили им этого сделать...
Они сидели тихо, земледельцы в белых одеждах. И тогда заговорил старый азат со шрамом через все лицо из сословия артештаран:
-- Твои люди, великий датвар Розбех, захотели коснуться нашего Огня в Шизе. Почему они лишают людей свободы совести?.. Они убили невинного человека лишь за то, что он обладает богатством. Среди твоих людей видели нечистых, осквернивших себя воровством. Зачем приобщаешь ты к нашему делу неугодных Мазде?..
Датвар Розбех снова выбросил белую руку из-под фиолетового судейского плаща. Его сухощавое лицо было неподвижно. Только светлые холодные губы чуть двигались и неумолимы были глаза.
-- Вы темны и не знаете собственной пользы, арийские дехканы и люди-вастриошан. Огнем ослепили вас мобеды. Но нужнее огня вам хлеб и женщина. Почему же противитесь вы?!
Страдание слышалось в голосе неподкупного датвара. Весь Эраншахр знал и любил его, ненавистника великих, первого сподвижника Маздака. Все молчали. Но вновь прокатился подземный гул, и страшно, неистово закричал Розбех:
-- Нет, не правдой и молитвами опрокинут будет Ах-риман в душах великих! Смерть им, и пусть рухнут все стены на земле!..
Качнулась голова Маздака, и Аврааму вдруг показалось, что трудно ее стало держать великому магу. Печальная складка обозначилась на лице его, у самых губ. Не было ее раньше...
Светлолицый повел рукой:
-- Говори, датвар!
Ровно, убеждающе заговорил опять Розбех... Да, нужно убрать огонь от глаз людей, чтобы увидели они мир в естественном свете. Под страхом смерти следует запретить посещать огнища. И не надо страшиться лжи, когда она служит правде. Гуркаганы из черных каризов пусть будут признаны, потому что лишь волчий язык разумеют великие. Обратно под землю уйдут силы зла, когда исполнят свое...
Резко поднялся с подушки Маздак, и сразу встал вместе с ним Светлолицый. Открылись где-то невидимые завесы, и грозный гул ворвался в зал. Колыхнулось белое пламя светильников...
Авраам с диперанами поспешил по переходам верхних этажей к площади, где ждали деристденаны...
-- О Маздак!..
Красным пахнуло в открытый зев дворца. Не из дипе-ранской ниши под сводами, а вблизи увидел Авраам помост во всю ширину арки. Один Маздак стоял на нем, и Светлолицый сидел в вышине под короной на бронзовых цепях. Арийские железные крылья были на ней, означающие орла-властелина и петуха, приносящего счастье Эраншахру...
Голова Маздака приподнялась, оглядывая площадь перед дворцом, улицы и переулки, полные людей в красных одеждах. Он даже привстал на носках, чтобы дальше увидеть, и печальная складка у рта не видна стала при свете солнца. Люди склонились, положив ладони на глаза...
Что-то звякнуло под ногой. Авраам увидел обрывок бронзовой цепи, на которой сидели когда-то желтью львы по бокам трона Сасанидов. Их убрали после "Красной Ночи"...
Он уже много раз видел заполненную людьми площадь. И деристденаны уже дважды приходили сюда в великую годовщину. Но другими были сегодня люди...
Авраам оглянулся на узкую нишу под самым потолком арки и понял. Оттуда, с нечеловеческой высоты, смотрел он на людей, и муравьями казались они, чьи судьбы решает садовник. Здесь, у помоста, глаза и лица были у них...
Рука Маздака взметнулась над этими людьми:
-- За правдой или ложью пришли вы сюда?.. Только губы шевельнулись у великого мага. Голос его весь без остатка ушел под своды и лишь потом низринулся на площадь, стократно усиленный. Красная волна покатилась по ней, достигла дальних деревьев и мил-лионоголосым воплем возвратилась назад.
-- О-о Маздак!..
Первородный ужас был в глазах мужчин, стариков, детей. Они тянули руки к великому магу, страшась его недоверия, боясь остаться одинокими в этом мире.
А Маздак заговорил быстро и четко, с мягким северным пришептыванием... Свет отделить от тьмы -- вот к чему должны от рождения стремиться люди. И не может быть послаблений в этой битве. Непобедима правда, пока ложь не проникнет в нее изнутри. Трудность в том, что ложь всегда может прикрыться правдой, но правда ложью -- никогда. Малейшие ростки лжи должны быть отделены, иначе снова смешаются свет и тьма в мире. И наступит хаос, а при нем -- беспредельна ложь и все несчастны...
-- О-о-о!..--простонала площадь.
-- Свет зари на ваших одеждах!..--Маздак шагнул к самому краю помоста. -- Все больше людей побеждает тьму в своих душах. Бесконечен этот путь, и мы не увидим встающего солнца. Но слепы те, кто хочет приблизить его восход убийством, ибо убийство -- всегда ложь. Разве пролилась кровь в великую ночь? Никто не знает имени азата, убившего эранспахбеда Зармихра, и не от Мазды ли был послан этот человек, чтобы люди не осквернили свои руки кровью? Нет, несовместимы кровь и правда, и не может быть у людей права на убийство!
-- О-о...
Это вздохнули за спиной, и, обернувшись, увидел Авраам великих. Свет был у них в глазах, и руки тянулись к Маздаку. Из плоти и крови состояли они, открывшие свои дасткарты.
И только потом разрешающий знак тихо прочертила ладонь великого мага:
-- Обороняясь от напавших на вас, убивайте без радости. Нет увлечения страшнее убийства.
-- Маздак, о-о-о-о-о!..
Датвар Розбех в фиолетовом плаще стоял первым к помосту, бесконечно повторяясь с Маздаком в серебряных пластинах на стене дворца...
К войскам на границе с ромеями поехал воитель Сия-вуш, потому что оставляли самовольно рубежи азаты и уезжали в свои голодные дехи. Давно уже не было его, но каждую ночь выходила Белая Фарангис и ждала, придерживая покрывало. В двух шагах стоял Авраам. Все больше становилась луна, пока не пропала, и ночи сделались черными...
Это было сразу после Нисибина и Пулы. Он позвал Мушкданэ -- дочку садовника в темноту от платана и не стал больше трогать ее руки. Короткое покрывало развернул он на ней, снял все и положил ее на землю головой к забору. Ноги у нее тоже были совсем худые п холодные. Но он зажмурился и сделал то, от чего не мог удержаться. Она молчала и даже от боли только тихо вздохнула... Ему было неприятно.
Никогда больше он не звал Мушкданэ...
Все на том же месте стояла Белая Фарангис. Безлунный воздух был горячим. Растворились звезды, в черной неслыханной духоте повисли умирающие листья платана...
К стволу прикоснулся Авраам и отдернул руку. Дерево было раскаленным, и сок уже не двигался в нем. Он потрогал себя и ощутил ту же горячую, не принадлежащую ему твердость. Неподвижен был вязкий остановившийся мир, лишь Белая Фарангис стояла все там же, и частыми толчками приподнималось на груди у нее покрывало...
Все уже делалось помимо него: не стало вдруг сердца, голова закружилась в безмерном ожидании. Лунное лезвие прожгло листву, помчалось по кромке крыши. И тогда она повернулась и пошла к нему, прятавшемуся у дерева...
Протянув руки, с закрытыми глазами коснулась она его волос, глаз, шеи; покрывало сползло с ее плеча. Он хотел остановить падение, но тяжелый шелк скользнул между пальцами, и осталась только холодная чистота тела. Потом ладонь его двигалась, никак не остывая...
Руками защищал он ей спину от шершавой коры платана и не чувствовал боли в ободранных пальцах. Колени его напряглись, приняв всю тяжесть. Она вдруг открыла глаза, задыхаясь:
-- Вот какой... какой ты, христианин!..
Они вздохнули вместе, но она все не отпускала его. А он уже проснулся, не веря себе. Чуть присев, подняла она потерянное покрывало, взяла его за руку и повела через калитку в стене.
Крест там упал ей на грудь. Она отбросила его, и ничего уже больше не было между ними. Он почувствовал сразу всю несдерживаемую силу ее бедер, кровь полилась из прокушенной губы...
Стиснув зубы, душила она его до утра. И всякий раз широко открывала глаза, удивленная, растерянная от счастья, уничтоженная. Имя его с медным арийским звоном выговаривали ее губы:
-- Я люблю тебя, Абрам... Абрам!..
Нет, Белой Фарангис она была и утром отстранила его. Потрясенный, переполненный, он захотел благодарно прижаться к ней и вдруг увидел рядом с подушкой легкий саксаганский серпик без ножен. Она лежала, закрыв глаза, и он ушел. На руках осталось неслыханное ощущение ее тела...
Он шел к себе через сад. Гром гремел в предутреннем небе. Огненные зарницы вспыхивали, не прерываясь ни на мгновение. И не было нигде воды -- в воздухе, на земле, в траве и листьях. Земля потрескалась, обнажив корни. Черными обугленными факелами торчали из нее гигантские розы.
Авраам откинул завесу главного коридора, и руки его сделались чужими. Ярко горели светильники в нишах. Эрандиперпат Картир смотрел куда-то поверх его головы...
Медленно отступил Авраам, приник спиной к каменной стене. Как будто не было его здесь, прошел эранди-перпат. Долго хрустели по песку размеренные шаги, пока не прервал их новый удар грома в сухом, искаженном молниями небе...
VI
Безразличны ко всему были руки, ноги, голова. Мысли сплетались и расплетались, уползали куда-то, и не хотелось их удерживать. А может быть, приснилось ему все земное: грубая шершавость платана, тяжелые удары широких и белых бедер, серпик у подушки?..
Да, все по-прежнему. И Белая Фарангис под покрывалом. Воитель Сиявуш еще когда-то снился ему... Все тело его содрогнулось воспоминанием. Авраам приблизил руки к лицу, и невозможно уже было оторвать искусанных губ от их терпкого запаха...
И Эрандиперпат Картир в предрассветном коридоре--тоже не сон!.. Холодная испарина выступила на лбу. Невидимый Мардан крикнул, что его зовут. Кто-то другой, а не он, встал с лежанки, прошел знакомый путь, отвел рукой завесу и коснулся мокрого лба. И еще раз ощутил от ладоней счастье ночи...
Это был только сон... Эрандиперпат, как всегда, важно указал на подушку, где садились дипераны. Ему, Аврааму -- сыну Вахромея, предстояло завтра отправиться с поручением царя царей в Туран. Сорок мулов с чеканным серебром и в слитках должны без задержки дойти до золотой юрты Хушнаваза -- владыки всего Востока. Это не простая уплата за разгром царя и бога Пе-роза десять лет назад, а дар приемного сына Кавада своему второму отцу, у которого он воспитывался с малолетства. И еще благодарность за помощь в предстоящей войне с ромеями, потому что упорно требует возвращения Нисибина новый кесарь Анастасий. На царской стороне уже собран караван и полк охраны. Они выйдут на рассвете через Восточные ворота, а в Хорасане возглавит посольство великий канаранг Гушнапсдад, военный правитель Мерва.
Медленно и со всеми подробностями объяснял Эрандиперпат, как ему следует действовать в пути и по прибытии в Согдиану, где разбил сейчас свою юрту туран-ский царь. А в ушах Авраама все хрустели по песку удаляющиеся размеренные шаги, и не мог он поднять головы...
О главной его цели заговорил старик. В Туране вторая половина сказаний о древних владыках, так как мир был когда-то единым. И даже когда он раскололся на три части: Рим, Эран и Туран, они оставались связаны враждой. Там, в Туране, тысячу лет назад погиб Кир -- великий из великих Кеев. Двурогий Искандарий вернулся оттуда, не дойдя до последних его пределов. И там же, в безмерности пространства и времени, следы великого царевича Сиявуша...
Авраам напрягся, ибо знал это странное арийское предание... У одного из первых царей--грозного Кей-Кавуса была молодая и несдержанная в чувствах жена Судаба. Она пленилась сыном царя -- благородным Сия-вушем. Трижды искушала она его, но, воспитанный в чести самим Ростамом, отверг он измену. Похотливой женщине поверил царь, а не кровному сыну. И дальше происходит неслыханное искажение прямого, как меч, арийского мышления. Отправленный воевать Сиявуш соглашается вдруг на мир с Тураном, и железнотелый воитель Ростам почему-то одобряет его действия...
Нет, равнодушно выговорили губы старика имя неверной царицы и больше не повторяли его. И благородство отвергнувшего ее царевича осталось где-то в стороне. Записи о жизни и смерти Сиявуша в Туране предстояло разыскать Аврааму, а если нет их, то записать со слов разных людей. Все надо привезти, что можно будет найти о Сиявушкарте, потому что царь царей и сам великий Маздак интересуются этим...
Сиявушкарт, город вечного счастья, построил где-то на краю мира мягкосердый царевич, когда бежал от отцовского гнева к извечному врагу Кей-Афрасиабу. Есть много рассказов, как отправлялись искать этот город и даже находили его в разных местах. Каждого третьего в Эране нарекают именем Сиявуша...
Во весь свой рост поднялся вдруг эрандиперпат. И Авраам поспешно встал, не поднимая головы. Долго слышались, приближаясь, шаги. Громадные остроносые туфли -- одна, потом другая -- возникли и остановились перед Авраамом. Кровь медленно отливала у него от сердца, болели колени. Тяжелую безжизненную руку почувствовал он на своей голове. Как и в тот день была она, когда поручили ему "Книгу Владык"...
Авраам облизнул ссохшиеся истерзанные губы и поднял глаза. Эрандиперпат важно кивнул, отпуская его в путь...
В казармах при царском монетном хранилище готовились к дальней дороге. Дипераны эранамаркера Ие-гуды выдавали азатам из полка охраны деньги, сушеное мясо и жаренную в сладком масле муку. При каждом азате шел второй конь с провизией. Сотники проверяли оружие, подгоняли нерадивых. Только здесь Авраам узнал, что с ними пойдет большой караван от торгового товарищества. Он поспешил туда, на подворье...
И на торговом подворье была кутерьма. Три или четыре каравана из разных концов света скопились там. Мулы и верблюды не вмещались уже в конюшни и стояли на площади перед воротами. Прислужники на ослах подвозили им сено.
Последний караван пришел, по всей видимости, утром, и черные люди из дальней страны Аксум поспешно перегружали товары на главный двор, откуда готовился выйти в путь его родственник Авель бар-Хенани-шо. Рычание послышалось рядом. Отпрянув от огромного ящика, Авраам разглядел за железными прутьями рыжую косматую голову. Эфиоп с совком приоткрыл клетку, протиснулся внутрь и начал убирать за львом. Зверей продавали вместе с людьми, умеющими ходить за ними...
Прохладный полумрак был в главном складе, и пахло свежими вениками. У низкого сирийского стола сидели люди. Дядя его оглянулся и ничего не сказал. Мар Зутра кивнул Аврааму, показав на табурет в стороне...
Кроме них Авраам знал из сидящих черноусого перса Зиндбада с бешеными глазами, который водил тяжелые двухэтажные тайяры товарищества через моря к неизведанным землям. Знал он и умного ромея Леонида Апио-на с зеленой повязкой у рукояти меча. И старик индус, привозивший с собой своего маленького золотого бога, был знаком Аврааму. Остальных не видел он раньше. Здесь сидели еще два или три грека-ромея, какой-то благообразный светлобородый гот, красивый аксумец с плавными царственными движениями, арабы, иудеи, армяне...
Говорили по-арамейски, вежливо передавая друг другу папирусы с бесчисленными цифрами, и спокойное понимание было между ними. Где-то по ту сторону остались страсти, сотрясения духа, бронзовый звон. Словно призрачное сказание выглядел мир из этой реальной полутьмы. Лишь к концу разговора по отдельным фразам понял Авраам, что все то серебро, которое повезут в Ту-ран, передало царю царей товарищество. Со всех концов земли собрали его, и чуть ли не половину дали ромей-ские сотоварищи помимо своего кесаря. Мир нужен был им, чтобы водить караваны, а если вконец ослабеет Эраншахр, то быть войне...