Страница:
— А затем отказались?
— Простите, но я выплачивал ему ежемесячную ренту в пять тысяч франков…
Мегрэ почувствовал, что Браун что-то недоговаривает и испытывает некоторое неудобство, а потому внезапно спросил:
— А что вы приехали предложить отцу за несколько дней до его смерти?
Он тщетно вглядывался в лицо собеседника, тот нисколько не смутился и ответил, как всегда просто:
— Несмотря ни на что, он обладал определенными правами, не так ли?.. Почти пятнадцать лет он отказывался согласиться с постановлением суда… У нас там шел крупный процесс… Им занималось одних только адвокатов пять человек… До окончательного решения приходилось довольствоваться правилами временных договоренностей, согласно которым нам запрещалось проводить крупные финансовые операции…
— Минуточку!.. Получается, что ваш отец жил здесь сам по себе, а в это время в Австралии его интересы защищали адвокаты?
— Причем с сомнительной репутацией…
— Разумеется!.. А по другую сторону баррикад ваша мать, дядя и вы с двумя братьями…
— Yes!.. То есть да!
— И что же вы предложили отцу, чтобы он раз и навсегда вышел из игры?
— Миллион!
— Другими словами, предложили ему выгодную сделку, ведь положи он эти деньги в приличный банк, проценты с них превышали бы получаемую им ренту…
Почему же он отказался?
— А чтобы нас позлить!
Гарри произнес это очень мягко. Но все равно фраза прозвучала странно и непривычно в его устах.
— Своего рода идея фикс… Он не хотел оставить нас в покое…
— Так, значит, отказался…
— Да! И объявил мне, что постарается сделать все от него зависящее, чтобы и после смерти наши неприятности не прекратились…
— Какие неприятности?
— Суд! Он причиняет нам очень большие беспокойства…
Нужны ли еще объяснения? Достаточно вспомнить бар «Либерти», Жажа и полуголую Сильви, которым Уильям таскал провизию… Или же виллу, обеих Мартини, старуху с дочерью и машину-развалюшку для поездок за продуктами…
А затем взглянуть на Гарри Брауна, чтобы сразу стало ясно: сын с его зализанными волосами, строгим костюмом, невозмутимостью, немного высокомерной вежливостью, секретарями, то есть образец порядка, добродетели и законопослушания… представлял для отца совершенно чуждую и враждебную стихию.
«А чтобы нас позлить!..»
Постепенно образ Уильяма становился еще более зримым и живым! Вначале он напоминал нынешнего Гарри Брауна и всех тех, кто живет там, но затем резко порвал с порядком, добродетелью, с хорошим воспитанием и превратился в их врага, после чего его просто-напросто вычеркнули из семейного списка…
Уильям сопротивлялся, черт возьми! Хотя и знал, что не сможет одержать верх! И что отныне проклят близкими!..
Главное — он заставлял их злиться!..
Возможно, ради этого готов был пойти на что угодно! Лишь бы позлить жену, шурина и сыновей, что отказались от отца и продолжали работать, чтобы получать много денег, как можно больше денег…
— Теперь, после его смерти, как вы сами понимаете, судебный процесс сойдет на нет, — спокойно рассуждал Гарри, — а значит, останутся позади и все неприятности, скандалы, доставлявшие столько радости нашим недругам…
— Безусловно!
— Но отец составил завещание… Он не мог лишить наследства жену и детей… Но был волен распоряжаться свободной частью состояния. И знаете, кому он ее завещал? Своим четырем женщинам…
Мегрэ едва не рассмеялся, представив, как мать и дочь Мартини, а также Жажа и Сильви приезжают в Австралию, чтобы отстаивать свои права…
— Именно это завещание вы и держите в руках?
Документ оказался длинным, составленным по всем правилам и заверенным нотариусом.
— На это и намекал отец, когда говорил, что и после его смерти неприятности нам обеспечены…
— А вы знали, что в нем?..
— Еще сегодня утром я ни о чем не догадывался… А после похорон ко мне в гостинице «Провансаль» подошел человек.
— По имени Жозеф?
— Вроде бы, официант из какого-то кафе… Он показал мне копию завещания. И добавил, что, если я желаю получить оригинал, мне нужно отправиться в Канн и принести в некую гостиницу двадцать тысяч франков. Подобные люди не имеют привычки лгать…
Мегрэ напустил на себя суровый вид.
— Иначе говоря, вы намеревались уничтожить завещание! И уже приступили к исполнению замысла…
Браун остался, как и всегда, невозмутим.
— Я знаю, что делаю! И вижу, что представляют из себя эти женщины…
Он встал, кинул взгляд на полный бокал Мегрэ.
— Вы не будете пить?
— Нет, спасибо!
— Любой суд придет к выводу, что…
— …Что ваша семья там обязательно должна выиграть…
Что подтолкнуло Мегрэ сказать это? Головокружение от собственного промаха?
Гарри Браун оставил реплику Мегрэ без ответа. А, направившись к двери, откуда доносился стук пишущей машинки, медленно и отчетливо произнес:
— Документ не уничтожен… Я вам его оставляю…
А сам задержусь здесь до тех пор, пока…
Дверь распахнулась, и на пороге появился секретарь с телефонной трубкой в руке:
— Вам звонят из Лондона…
Браун схватил трубку и начал быстро о чем-то говорить по-английски.
Мегрэ воспользовался удобным моментом, чтобы уйти, захватив с собой завещание. Кнопка вызова лифта не работала, и Мегрэ отправился вниз по лестнице, бурча под нос:
— Запомни: чем меньше шума, тем лучше!
Внизу инспектор Бутиг попивал портвейн в компании с управляющим гостиницей. Рядом стояли красивые граненые хрустальные бокалы. И бутылка под рукой!
Глава 8
Глава 9
— Простите, но я выплачивал ему ежемесячную ренту в пять тысяч франков…
Мегрэ почувствовал, что Браун что-то недоговаривает и испытывает некоторое неудобство, а потому внезапно спросил:
— А что вы приехали предложить отцу за несколько дней до его смерти?
Он тщетно вглядывался в лицо собеседника, тот нисколько не смутился и ответил, как всегда просто:
— Несмотря ни на что, он обладал определенными правами, не так ли?.. Почти пятнадцать лет он отказывался согласиться с постановлением суда… У нас там шел крупный процесс… Им занималось одних только адвокатов пять человек… До окончательного решения приходилось довольствоваться правилами временных договоренностей, согласно которым нам запрещалось проводить крупные финансовые операции…
— Минуточку!.. Получается, что ваш отец жил здесь сам по себе, а в это время в Австралии его интересы защищали адвокаты?
— Причем с сомнительной репутацией…
— Разумеется!.. А по другую сторону баррикад ваша мать, дядя и вы с двумя братьями…
— Yes!.. То есть да!
— И что же вы предложили отцу, чтобы он раз и навсегда вышел из игры?
— Миллион!
— Другими словами, предложили ему выгодную сделку, ведь положи он эти деньги в приличный банк, проценты с них превышали бы получаемую им ренту…
Почему же он отказался?
— А чтобы нас позлить!
Гарри произнес это очень мягко. Но все равно фраза прозвучала странно и непривычно в его устах.
— Своего рода идея фикс… Он не хотел оставить нас в покое…
— Так, значит, отказался…
— Да! И объявил мне, что постарается сделать все от него зависящее, чтобы и после смерти наши неприятности не прекратились…
— Какие неприятности?
— Суд! Он причиняет нам очень большие беспокойства…
Нужны ли еще объяснения? Достаточно вспомнить бар «Либерти», Жажа и полуголую Сильви, которым Уильям таскал провизию… Или же виллу, обеих Мартини, старуху с дочерью и машину-развалюшку для поездок за продуктами…
А затем взглянуть на Гарри Брауна, чтобы сразу стало ясно: сын с его зализанными волосами, строгим костюмом, невозмутимостью, немного высокомерной вежливостью, секретарями, то есть образец порядка, добродетели и законопослушания… представлял для отца совершенно чуждую и враждебную стихию.
«А чтобы нас позлить!..»
Постепенно образ Уильяма становился еще более зримым и живым! Вначале он напоминал нынешнего Гарри Брауна и всех тех, кто живет там, но затем резко порвал с порядком, добродетелью, с хорошим воспитанием и превратился в их врага, после чего его просто-напросто вычеркнули из семейного списка…
Уильям сопротивлялся, черт возьми! Хотя и знал, что не сможет одержать верх! И что отныне проклят близкими!..
Главное — он заставлял их злиться!..
Возможно, ради этого готов был пойти на что угодно! Лишь бы позлить жену, шурина и сыновей, что отказались от отца и продолжали работать, чтобы получать много денег, как можно больше денег…
— Теперь, после его смерти, как вы сами понимаете, судебный процесс сойдет на нет, — спокойно рассуждал Гарри, — а значит, останутся позади и все неприятности, скандалы, доставлявшие столько радости нашим недругам…
— Безусловно!
— Но отец составил завещание… Он не мог лишить наследства жену и детей… Но был волен распоряжаться свободной частью состояния. И знаете, кому он ее завещал? Своим четырем женщинам…
Мегрэ едва не рассмеялся, представив, как мать и дочь Мартини, а также Жажа и Сильви приезжают в Австралию, чтобы отстаивать свои права…
— Именно это завещание вы и держите в руках?
Документ оказался длинным, составленным по всем правилам и заверенным нотариусом.
— На это и намекал отец, когда говорил, что и после его смерти неприятности нам обеспечены…
— А вы знали, что в нем?..
— Еще сегодня утром я ни о чем не догадывался… А после похорон ко мне в гостинице «Провансаль» подошел человек.
— По имени Жозеф?
— Вроде бы, официант из какого-то кафе… Он показал мне копию завещания. И добавил, что, если я желаю получить оригинал, мне нужно отправиться в Канн и принести в некую гостиницу двадцать тысяч франков. Подобные люди не имеют привычки лгать…
Мегрэ напустил на себя суровый вид.
— Иначе говоря, вы намеревались уничтожить завещание! И уже приступили к исполнению замысла…
Браун остался, как и всегда, невозмутим.
— Я знаю, что делаю! И вижу, что представляют из себя эти женщины…
Он встал, кинул взгляд на полный бокал Мегрэ.
— Вы не будете пить?
— Нет, спасибо!
— Любой суд придет к выводу, что…
— …Что ваша семья там обязательно должна выиграть…
Что подтолкнуло Мегрэ сказать это? Головокружение от собственного промаха?
Гарри Браун оставил реплику Мегрэ без ответа. А, направившись к двери, откуда доносился стук пишущей машинки, медленно и отчетливо произнес:
— Документ не уничтожен… Я вам его оставляю…
А сам задержусь здесь до тех пор, пока…
Дверь распахнулась, и на пороге появился секретарь с телефонной трубкой в руке:
— Вам звонят из Лондона…
Браун схватил трубку и начал быстро о чем-то говорить по-английски.
Мегрэ воспользовался удобным моментом, чтобы уйти, захватив с собой завещание. Кнопка вызова лифта не работала, и Мегрэ отправился вниз по лестнице, бурча под нос:
— Запомни: чем меньше шума, тем лучше!
Внизу инспектор Бутиг попивал портвейн в компании с управляющим гостиницей. Рядом стояли красивые граненые хрустальные бокалы. И бутылка под рукой!
Глава 8
Четыре наследницы
Бутиг чуть ли не подпрыгивал от нетерпения, шагая рядом с Мегрэ, и не прошли они и двадцати метров, как инспектор сообщил:
— Я кое-что обнаружил!.. Управляющий гостиницей, мой давнишний знакомый, инспектирует также отель «Мыс Ферра», принадлежащий той же фирме…
Они вышли из «Провансаля». Расстилавшееся впереди ночное море, откуда не доносилось ни шороха, ни всплеска, напоминало чернильную лужу. Справа сверкали огни Канна. Слева — Ниццы. Рука Бутига указывала в черноту за огоньками.
— Вы знаете мыс Ферра?.. Между Ниццей и Монте-Карло?..
Мегрэ его знал. Сейчас он уже начал понимать, что представляет собой Лазурный берег: длинная набережная, растянувшаяся от Канна до Ментоны, набережная длиною в шестьдесят километров с многочисленными виллами вперемежку с казино и роскошными гостиницами…
Синяя гладь знаменитого моря… Горы… И все прелести, обещанные в рекламных проспектах: апельсиновые деревья, мимоза, солнце, пальмы, зонтики, теннисные корты и площадки для гольфа, кафе и американские бары…
— И что же вы обнаружили?
— А вот что! Гарри Браун имеет любовницу на берегу. Директор видел его несколько раз на мысе Ферра, куда он иногда наезжает… Женщина лет тридцати, то ли разведенная, то ли вдова, вся из себя, говорят, комильфо… Он ее на вилле устроил…
Слушал ли его Мегрэ? Он хмуро взирал на величественную ночную панораму. А Бутиг продолжал рассказывать:
— Он навещает ее примерно раз в месяц… По этому поводу в гостинице «Мыс Ферра» много всяких баек ходит, потому что Браун какие только фортели не выкидывает, чтобы скрыть их отношения… До того доходит, что, когда у себя в номере не ночует, возвращается обратно по служебной лестнице и делает вид, будто никуда ночью из гостиницы не отлучался!
— Забавно! — произнес Мегрэ, но так неубедительно, что инспектор даже растерялся.
— Вы его, что, больше не подозреваете?
— Нет… да…
— А вы намерены встречаться с дамой на мысе Ферра?
Мегрэ этого и сам не знал! Разве можно думать обо всем одновременно, а сейчас его мысли были заняты не Гарри, а Уильямом Брауном. На площади Масе он небрежно пожал руку своему компаньону и влез в такси.
— Поезжайте в сторону антибского мыса… Я скажу, когда остановиться…
Усевшись на заднем сиденье машины, он в который раз повторил:
— Уильяма Брауна убили!
Небольшие решетчатые ворота, покрытая гравием дорожка, звон колокольчика, зажегшаяся над входом лампочка, шаги в прихожей — и дверь приоткрылась…
— Это вы? — узнав комиссара, вздохнула Джина Мартини и посторонилась, пропуская его в дом.
Из гостиной доносились звуки мужского голоса.
— Входите… сейчас все объясню…
В комнате с блокнотом в руке стоял незнакомый мужчина, в то время как старуха чуть не с ногами залезла в шкаф.
— Это господин Птифис… Мы попросили его прийти для того, чтобы…
Внешность у господина Птифиса своеобразная: худой, с длинными, печально опущенными усами и усталыми глазами.
— Он директор центрального агентства по найму вилл… Мы позвали его, чтобы он дал кое-какие советы и..:
По-прежнему запах мускуса. Обе женщины уже сняли траур и были одеты в домашние халаты и тапочки.
Везде царил беспорядок. Может быть, свет горел менее ярко, нежели обычно? Но казалось, будто все покрыто серой пеленой. Старуха вылезла из шкафа, поздоровалась с Мегрэ и объяснила:
— С тех пор, как я увидела тех двух женщин на похоронах, у меня на душе неспокойно… Вот я и обратилась к господину Птифису, захотелось узнать его мнение… Он думает точно так же, как и я: необходимо составить список…
— Список чего?
— Список вещей. Какие принадлежали нам, а какие Уильяму… Мы уже с двух часов трудимся…
Да, сразу видно! На столах — аккуратные горки белья, на полу — чего только не валяется, книги сложены в стопки, белье в корзинах…
А господин Птифис записывал что-то в блокноте и ставил кресты около перечня вещей.
Зачем Мегрэ понадобилось приезжать сюда? Это уже не вилла Брауна. И искать следы его пребывания бесполезно. Здесь кипела работа: опустошали шкафы, ящики, разбирали, складывали вещи…
— Что касается сковородки, то она всегда принадлежала мне, — заявила старуха. — Уже лет двадцать, еще на старой квартире в Тулузе.
— Что-нибудь будете пить, комиссар? — поинтересовалась Джина.
Виднелся лишь один грязный бокал: господина Птифиса. Он усердно вел запись и курил сигару Брауна.
— Спасибо… Я только хотел вам сказать…
— Сказать что?
— …что, надеюсь, уже завтра схвачу убийцу.
— Так быстро?
Это их не интересовало. Зато старуха спросила:
— Вы, должно быть, встречались с сыном, да?.. И что он вам сказал?.. Что он собирается делать?.. Небось заявится сюда, чтобы все у нас отобрать?..
— Не знаю… Не думаю…
— И не стыдно им! Такие богатые люди! Но как раз такие люди и…
Старуха испытывала настоящие душевные муки!
Неопределенность представлялась ей хуже пытки! И она с невыразимым страхом оглядывала лежащее вокруг старье: а вдруг все это отнимут!
Мегрэ положил руку на бумажник. Достаточно открыть его, вытащить маленький листок бумаги, показать его этим женщинам…
Разве не успокоятся они, не пустятся тотчас в пляс?
А что, если эта радость окажется слишком сильной, еще убьет старую женщину?
Миллионы и миллионы! Конечно, эти миллионы еще предстояло получить, отправиться за ними в Австралию и отвоевать на суде.
Но они поедут! Мегрэ будто воочию видел, как мать с дочкой садятся на корабль, изображая благородных дам, а потом также достойно спускаются на берег!
И вовсе не господина Птифиса возьмут они с собой в качества помощника и советчика, а нотариусов, поверенных, адвокатов…
— Не буду мешать работать… Завтра заеду…
На улице его ждет такси. Он устраивается на сиденье, но адрес не говорит, и шофер терпеливо ждет, оставляя дверцу приоткрытой.
— В Канн… — решает наконец Мегрэ.
И все те же мысли приходят ему на ум.
«Брауна убили»!
«Чем меньше шума, тем лучше!»
Проклятый Браун! Будь удар нанесен в грудь, хоть думай, что он сам убил себя, специально, чтобы всех позлить. Но, черт возьми, кому придет в голову убивать себя ударом кинжала в спину?!
Но уже вовсе не Уильям интересует Мегрэ! Комиссару кажется, будто он настолько хорошо его знает, как если бы они дружили с детства.
Сперва тот Уильям, что жил в Австралии… Богатый, хорошо воспитанный мальчик, немного застенчивый, живущий с родителями. Достигнув нужного возраста, женился, стал обзаводиться детьми…
Да, тот Браун во многом напоминал собственного сына… Возможно, не обходилось и без смутных душевных порывов, неясных желаний, но он, вероятно, объяснял их недомоганием.
А потом Уильям приехал в Европу… Плотина внезапно прорвалась… И сдержать себя он не смог. Еще бы — столько манящих и волнующих возможностей открылось перед ним!..
Уильям становится своим человеком на набережной, что тянется от Канна до Ментоны… Яхта в Канне.
Партии в баккара в Ницце… Ну и все остальное!.. А вдобавок невыразимая тоска от мысли, что придется возвращаться туда…
На следующий месяц…
На следующий месяц ничего не изменилось! И тогда его лишили денег. Брат жены позаботился об этом!
И клан Браунов, и все их знакомые, и знакомые знакомых начали вести с ним борьбу!
А он был уже не способен покинуть свою набережную, сонную атмосферу Лазурного берега, беспечную и легкую жизнь…
Пришлось распрощаться с яхтой. Переехать на маленькую виллу…
Да и с женщинами он опустился сразу на несколько уровней, удовольствовавшись Джиной Мартини…
Отвращение к жизни… Потребность беспорядочного, безвольного существования… Вилла на мысу Антиб представлялась ему слишком благочинной…
Он откопал бар «Либерти»… Жажа… Сильви… И продолжал — там — вести судебный процесс против всех Браунов, оставшихся добропорядочными, чтобы просто позлить их… И на всякий случай составил завещание, которое должно было еще сильнее раздражить их после его смерти…
Прав он или нет, судить не Мегрэ. И однако комиссар невольно сравнивал отца с сыном, с Гарри Брауном, всегда вежливым, владеющим собой, подлинным хозяином собственной жизни.
Беспорядочный образ жизни не для Гарри! И тем не менее кое-какие подспудные желания, выходящие за рамки приличий, таились и в его душе.
И появляется вилла с любовницей на мысе Ферра…
Женщина комильфо, то ли вдова, то ли разведенная, умеющая жить и держать язык за зубами…
Даже в гостинице, где он останавливается, не должны знать, что он ночует в другом месте!
Порядок… Беспорядок… Порядок… Беспорядок…
Окончательный приговор предстоит вынести Мегрэ, поскольку именно у него в кармане лежало заветное завещание!
В его власти отправить четырех женщин в бой!
Наверно, удивительным и красочным будет это зрелище — прибытие в Австралию четырех женщин Уильяма Брауна! Жажа с ее больными ногами, с распухшими лодыжками, обвислыми грудями… И худая как щепка Сильви, что дома ходит всегда в халате на голое тело…
Потом старая Мартини, чьи щеки скрыты под чешуйчатым слоем пудры и румян. И дочь с вечным ароматом мускуса, уже давно превратившимся в ее запах sui generis[4].
Дорога шла вдоль берега. Впереди уже замелькали огни Канна.
«Чем меньше шума, тем лучше!»
Возле «Амбассадор» шофер остановился.
— И куда мне вас отвезти?
— Никуда! Спасибо!
Мегрэ заплатил и вышел из такси. Яркими огнями сверкало казино. Было около девяти часов вечера, и у подъезда стояли дорогие машины.
И еще дюжина других казино манила огнями на побережье между Канном и Ментоной! И сотни шикарных автомобилей рядом…
Мегрэ дошел пешком до знакомой улицы и обнаружил, что бар «Либерти» закрыт. Ни огонька. Лишь свет фонаря слабо освещал сквозь стекло стойку и игральный автомат.
Комиссар постучал. И сам удивился, как гулко его удары прозвучали на пустынной улице. Несколько мгновений спустя распахнулась дверь бара напротив.
Выглянувший из нее официант позвал Мегрэ:
— Вы к Жажа?
— Да.
— От кого?
— От комиссара.
— В таком случае меня просили вам кое-что передать… Жажа вернется через несколько минут… Она хотела, чтобы вы ее подождали… Может быть, войдете?..
— Нет, спасибо.
Он предпочел погулять по улице. В баре находилось несколько посетителей, производивших довольно сомнительное впечатление. Где-то поблизости распахнулось окно. И женский голос робко спросил:
— Жан, это ты шумишь?
— Нет!
Мегрэ принялся ходить взад и вперед по улице, повторяя про себя: «Прежде всего нужно узнать, кто убил Уильяма!»
Десять часов… Жажа все еще не появлялась… Каждый раз, когда раздавались шаги, Мегрэ оборачивался, надеясь, что его ожиданию пришел конец… Но увы!..
Впереди лежала плохо вымощенная улица метров пятидесяти длиной, а шириной не более двух, один бар освещен, другой в тени…
И старые покосившиеся дома, чьи окна почти уже утратили прямоугольные формы!
Мегрэ вошел в бар.
Она, случайно, не сказала, куда собирается пойти?
— Нет! Выпить что-нибудь не желаете?
Посетители, которым, разумеется, уже сообщили, кто он, осматривали его с головы до ног.
— Нет, спасибо!
И снова шаги взад-вперед до угла улицы, своеобразной границы между глухим, постыдным миром и светлой набережной с оживленной, нормальной жизнью.
Половина одиннадцатого… Одиннадцать… Ближайшее кафе на углу называлось «У Гарри». Именно оттуда Мегрэ звонил, когда повстречался днем с Сильви. Он вошел в кафе и направился к кабине.
— Дайте мне полицию… Алло!.. Полиция?.. Говорит комиссар Мегрэ… К двум пташкам, которых я вам привел недавно, никто не заглядывал?
— Да… Женщина, толстая такая…
— И с кем она разговаривала?
— Вначале с женщиной… Затем с мужчиной… Мы не знали… Вы нам не дали никаких указаний…
— А когда это было?
— Да уж полтора часа назад… Она принесла сигареты и пирожные…
Мегрэ нервно повесил трубку. Затем, не переводя дыхания, позвонил в «Провансаль».
— Алло!.. Говорит полиция… Да, комиссар, которого вы недавно видели… Скажите, не приходили ли гости к Гарри Брауну?
— Четверть часа назад… Женщина… Довольно плохо одетая…
— Где он находился?
— Он ужинал в ресторане… И пригласил ее к себе в номер…
— Она уже ушла?
— Когда вы позвонили, она как раз спустилась.
— Очень толстая, не так ли? И вульгарная?
— Да, верно.
— Она уехала на такси?
— Нет… Пешком пошла…
Мегрэ повесил трубку, устроился за столиком, заказал свинину с картофелем и капустой и пиво.
«Жажа встретилась с Сильви и Жозефом… Те дали ей поручение отправиться к Гарри Брауну… Домой вернется на автобусе, значит, будет здесь через полчаса…»
Он ел, читая газету, которую нашел на столе. Писали о самоубийстве двух любовников в Бандоле. У мужчины была жена в Чехословакии.
— Гарнира добавить?
— Нет, спасибо! Сколько я вам должен?.. Погодите!..
Принесите-ка еще маленькую кружечку темного пива…
Пять минут спустя он снова прогуливался по улице неподалеку от темной витрины бара «Либерти».
В казино уже, должно быть, поднялся занавес. Гала-концерт. Пение. Танцы. Обед. Танцы. Рулетка и баккара…
Точно так же веселились на протяжении всех шестидесяти километров! Сотни женщин заманивали в силки ужинающих мужчин. Сотни крупье следили за движениями игроков! Сотни жиголо, танцоров, официантов высматривали незанятых женщин…
И сотни коллег господина Птифиса, держа наготове списки вилл для продажи или сдачи на зиму, выискивали клиентов…
А чуть поодаль и в Ницце, и в Канне, и в Монте-Карло располагались другие кварталы: плохо освещенные, с кривыми, узкими улочками, с домами наперекосяк, вдоль стен которых скользили люди-тени, со старухами и девицами, с игральными автоматами и каморками за баром…
Дно человеческой жизни…
Жажа все еще не приходила! Десятки раз Мегрэ вздрагивал от звука шагов. В конце концов он уже не осмеливался проходить мимо бара напротив: слишком насмешливые взгляды бросал на него официант!
А в это время тысячи, десятки тысяч овец семьи Браун пощипывали траву на пастбищах семьи Браун под охраной пастухов семьи Браун… Десятки тысяч других овец, по-видимому, стригли, — поскольку на другом конце земного шара сейчас должен быть разгар дня, — чтобы наполнить сначала вагоны, а потом трюмы судов шерстью…
Моряки, служащие фирмы, капитаны…
Корабли плыли в сторону Европы, служащие следили за показаниями термометров (дабы убедиться, что температура воздуха благоприятствует разгрузке), торговые посредники в Амстердаме, Лондоне, Ливерпуле, Гавре спорили о цене…
А Гарри Браун в отеле «Провансаль» получал телеграфные депеши от братьев и дяди и названивал своим агентам…
Пролистывая в кафе газету, Мегрэ прочел:
«Глава Верующих, глава Ислама выдал дочь замуж за принца…»
А ниже говорилось:
«Крупные праздники состоялись в Индии, в Персии, в Афганистане, в…»
А также:
«В Ницце, в средиземноморском дворце был дан ужин в честь…»
Дочь первосвященника выходила замуж в Ницце… И гуляла свадьба на набережной длиною в шестьдесят с лишним километров… А там у черта на куличках сотни тысяч людей, вынужденных…
Жажа все не приходила! Мегрэ знал уже каждый камень мостовой, каждый дом улочки. Девочка с косичками делала уроки, сидя возле окна. Может быть, что-нибудь случилось с автобусом? Или Жажа отправилась в какое-нибудь другое место? А может быть, ударилась в бега?
Прижавшись к стеклу бара «Либерти», Мегрэ увидел кошку, лизавшую себе лапу.
А в его голову снова лезли куски из прочитанных недавно газет:
«С Лазурного берега сообщают, что в свои частные владения на мысе Ферра прибыл Его Величество король… в сопровождении…»
«Из Ниццы сообщают об аресте некоего Графопулоса, схваченного с поличным в зале для игры в баккара, после того как тот незаконным образом выиграл пятьсот с лишним тысяч франков…»
И еще маленькая фраза…
«Скомпрометирован помощник начальника отдела полиции по контролю за игорным бизнесом…»
Черт возьми! Если такой человек, как Уильям Браун, сдался и признал поражение, то неужели бедолага, получающий две тысячи франков в месяц обязан быть героем?
Мегрэ чувствовал, как его охватывает ярость.
Ему надоело ждать! И особенно угнетающе действовала вся эта атмосфера, никак не вязавшаяся с его характером.
Зачем они отправили его сюда с таким нелепым заданием: «Чем меньше шума, тем лучше!»
Шума, значит, остерегаетесь?.. А если ему захочется выудить на свет Божий завещание, настоящее завещание, от которого не отмахнешься?.. И отправить всех четырех женщин туда?..
Шаги… Комиссар даже не обернулся!.. Но несколько мгновений спустя он услышал, как в замочной скважине повернулся ключ, а болезненный голос проговорил:
— Вы давно здесь?
Жажа! Уставшая, ишь как дрожит рука с ключом.
Принаряженная в лиловое пальто и ботики цвета бычьей крови.
— Входите… Погодите… Сейчас свет зажгу…
Кот уже мурлыкал и терся об ее отекшие ноги. Жажа шарила рукой по стенке в поисках выключателя.
— Когда я только подумаю о бедняжке Сильви…
Наконец-то! Свет зажегся. Официант из бара напротив наблюдал за ними, прижав лицо к стеклу.
— Входите, прошу вас… Сил никаких… Со всеми этими волнениями…
Жажа открыла дверь в заднюю комнату и сразу направилась к плите, повозилась с огнем, переставила кастрюлю.
— Садитесь, господин комиссар… Я только переоденусь и буду полностью в вашем распоряжении…
Жажа еще ни разу не посмотрела ему в лицо. И лишь повторяла, повернувшись к нему спиной:
— Бедняжка Сильви…
Поднявшись по лестнице, она, видимо, начала раздеваться, но по-прежнему продолжала говорить, только уже чуть погромче:
— Славная девочка… За что ей такое? Но так всегда и бывает, таким, как она, приходится отдуваться за других… Я ей столько раз твердила…
Мегрэ сел за стол с остатками еды: сыр, пирог и сардины.
Сверху доносилось, как Жажа снимала туфли, затем подтягивала к себе тапочки.
А затем станцевала своеобразную джигу, пытаясь стоя снять штаны.
— Я кое-что обнаружил!.. Управляющий гостиницей, мой давнишний знакомый, инспектирует также отель «Мыс Ферра», принадлежащий той же фирме…
Они вышли из «Провансаля». Расстилавшееся впереди ночное море, откуда не доносилось ни шороха, ни всплеска, напоминало чернильную лужу. Справа сверкали огни Канна. Слева — Ниццы. Рука Бутига указывала в черноту за огоньками.
— Вы знаете мыс Ферра?.. Между Ниццей и Монте-Карло?..
Мегрэ его знал. Сейчас он уже начал понимать, что представляет собой Лазурный берег: длинная набережная, растянувшаяся от Канна до Ментоны, набережная длиною в шестьдесят километров с многочисленными виллами вперемежку с казино и роскошными гостиницами…
Синяя гладь знаменитого моря… Горы… И все прелести, обещанные в рекламных проспектах: апельсиновые деревья, мимоза, солнце, пальмы, зонтики, теннисные корты и площадки для гольфа, кафе и американские бары…
— И что же вы обнаружили?
— А вот что! Гарри Браун имеет любовницу на берегу. Директор видел его несколько раз на мысе Ферра, куда он иногда наезжает… Женщина лет тридцати, то ли разведенная, то ли вдова, вся из себя, говорят, комильфо… Он ее на вилле устроил…
Слушал ли его Мегрэ? Он хмуро взирал на величественную ночную панораму. А Бутиг продолжал рассказывать:
— Он навещает ее примерно раз в месяц… По этому поводу в гостинице «Мыс Ферра» много всяких баек ходит, потому что Браун какие только фортели не выкидывает, чтобы скрыть их отношения… До того доходит, что, когда у себя в номере не ночует, возвращается обратно по служебной лестнице и делает вид, будто никуда ночью из гостиницы не отлучался!
— Забавно! — произнес Мегрэ, но так неубедительно, что инспектор даже растерялся.
— Вы его, что, больше не подозреваете?
— Нет… да…
— А вы намерены встречаться с дамой на мысе Ферра?
Мегрэ этого и сам не знал! Разве можно думать обо всем одновременно, а сейчас его мысли были заняты не Гарри, а Уильямом Брауном. На площади Масе он небрежно пожал руку своему компаньону и влез в такси.
— Поезжайте в сторону антибского мыса… Я скажу, когда остановиться…
Усевшись на заднем сиденье машины, он в который раз повторил:
— Уильяма Брауна убили!
Небольшие решетчатые ворота, покрытая гравием дорожка, звон колокольчика, зажегшаяся над входом лампочка, шаги в прихожей — и дверь приоткрылась…
— Это вы? — узнав комиссара, вздохнула Джина Мартини и посторонилась, пропуская его в дом.
Из гостиной доносились звуки мужского голоса.
— Входите… сейчас все объясню…
В комнате с блокнотом в руке стоял незнакомый мужчина, в то время как старуха чуть не с ногами залезла в шкаф.
— Это господин Птифис… Мы попросили его прийти для того, чтобы…
Внешность у господина Птифиса своеобразная: худой, с длинными, печально опущенными усами и усталыми глазами.
— Он директор центрального агентства по найму вилл… Мы позвали его, чтобы он дал кое-какие советы и..:
По-прежнему запах мускуса. Обе женщины уже сняли траур и были одеты в домашние халаты и тапочки.
Везде царил беспорядок. Может быть, свет горел менее ярко, нежели обычно? Но казалось, будто все покрыто серой пеленой. Старуха вылезла из шкафа, поздоровалась с Мегрэ и объяснила:
— С тех пор, как я увидела тех двух женщин на похоронах, у меня на душе неспокойно… Вот я и обратилась к господину Птифису, захотелось узнать его мнение… Он думает точно так же, как и я: необходимо составить список…
— Список чего?
— Список вещей. Какие принадлежали нам, а какие Уильяму… Мы уже с двух часов трудимся…
Да, сразу видно! На столах — аккуратные горки белья, на полу — чего только не валяется, книги сложены в стопки, белье в корзинах…
А господин Птифис записывал что-то в блокноте и ставил кресты около перечня вещей.
Зачем Мегрэ понадобилось приезжать сюда? Это уже не вилла Брауна. И искать следы его пребывания бесполезно. Здесь кипела работа: опустошали шкафы, ящики, разбирали, складывали вещи…
— Что касается сковородки, то она всегда принадлежала мне, — заявила старуха. — Уже лет двадцать, еще на старой квартире в Тулузе.
— Что-нибудь будете пить, комиссар? — поинтересовалась Джина.
Виднелся лишь один грязный бокал: господина Птифиса. Он усердно вел запись и курил сигару Брауна.
— Спасибо… Я только хотел вам сказать…
— Сказать что?
— …что, надеюсь, уже завтра схвачу убийцу.
— Так быстро?
Это их не интересовало. Зато старуха спросила:
— Вы, должно быть, встречались с сыном, да?.. И что он вам сказал?.. Что он собирается делать?.. Небось заявится сюда, чтобы все у нас отобрать?..
— Не знаю… Не думаю…
— И не стыдно им! Такие богатые люди! Но как раз такие люди и…
Старуха испытывала настоящие душевные муки!
Неопределенность представлялась ей хуже пытки! И она с невыразимым страхом оглядывала лежащее вокруг старье: а вдруг все это отнимут!
Мегрэ положил руку на бумажник. Достаточно открыть его, вытащить маленький листок бумаги, показать его этим женщинам…
Разве не успокоятся они, не пустятся тотчас в пляс?
А что, если эта радость окажется слишком сильной, еще убьет старую женщину?
Миллионы и миллионы! Конечно, эти миллионы еще предстояло получить, отправиться за ними в Австралию и отвоевать на суде.
Но они поедут! Мегрэ будто воочию видел, как мать с дочкой садятся на корабль, изображая благородных дам, а потом также достойно спускаются на берег!
И вовсе не господина Птифиса возьмут они с собой в качества помощника и советчика, а нотариусов, поверенных, адвокатов…
— Не буду мешать работать… Завтра заеду…
На улице его ждет такси. Он устраивается на сиденье, но адрес не говорит, и шофер терпеливо ждет, оставляя дверцу приоткрытой.
— В Канн… — решает наконец Мегрэ.
И все те же мысли приходят ему на ум.
«Брауна убили»!
«Чем меньше шума, тем лучше!»
Проклятый Браун! Будь удар нанесен в грудь, хоть думай, что он сам убил себя, специально, чтобы всех позлить. Но, черт возьми, кому придет в голову убивать себя ударом кинжала в спину?!
Но уже вовсе не Уильям интересует Мегрэ! Комиссару кажется, будто он настолько хорошо его знает, как если бы они дружили с детства.
Сперва тот Уильям, что жил в Австралии… Богатый, хорошо воспитанный мальчик, немного застенчивый, живущий с родителями. Достигнув нужного возраста, женился, стал обзаводиться детьми…
Да, тот Браун во многом напоминал собственного сына… Возможно, не обходилось и без смутных душевных порывов, неясных желаний, но он, вероятно, объяснял их недомоганием.
А потом Уильям приехал в Европу… Плотина внезапно прорвалась… И сдержать себя он не смог. Еще бы — столько манящих и волнующих возможностей открылось перед ним!..
Уильям становится своим человеком на набережной, что тянется от Канна до Ментоны… Яхта в Канне.
Партии в баккара в Ницце… Ну и все остальное!.. А вдобавок невыразимая тоска от мысли, что придется возвращаться туда…
На следующий месяц…
На следующий месяц ничего не изменилось! И тогда его лишили денег. Брат жены позаботился об этом!
И клан Браунов, и все их знакомые, и знакомые знакомых начали вести с ним борьбу!
А он был уже не способен покинуть свою набережную, сонную атмосферу Лазурного берега, беспечную и легкую жизнь…
Пришлось распрощаться с яхтой. Переехать на маленькую виллу…
Да и с женщинами он опустился сразу на несколько уровней, удовольствовавшись Джиной Мартини…
Отвращение к жизни… Потребность беспорядочного, безвольного существования… Вилла на мысу Антиб представлялась ему слишком благочинной…
Он откопал бар «Либерти»… Жажа… Сильви… И продолжал — там — вести судебный процесс против всех Браунов, оставшихся добропорядочными, чтобы просто позлить их… И на всякий случай составил завещание, которое должно было еще сильнее раздражить их после его смерти…
Прав он или нет, судить не Мегрэ. И однако комиссар невольно сравнивал отца с сыном, с Гарри Брауном, всегда вежливым, владеющим собой, подлинным хозяином собственной жизни.
Беспорядочный образ жизни не для Гарри! И тем не менее кое-какие подспудные желания, выходящие за рамки приличий, таились и в его душе.
И появляется вилла с любовницей на мысе Ферра…
Женщина комильфо, то ли вдова, то ли разведенная, умеющая жить и держать язык за зубами…
Даже в гостинице, где он останавливается, не должны знать, что он ночует в другом месте!
Порядок… Беспорядок… Порядок… Беспорядок…
Окончательный приговор предстоит вынести Мегрэ, поскольку именно у него в кармане лежало заветное завещание!
В его власти отправить четырех женщин в бой!
Наверно, удивительным и красочным будет это зрелище — прибытие в Австралию четырех женщин Уильяма Брауна! Жажа с ее больными ногами, с распухшими лодыжками, обвислыми грудями… И худая как щепка Сильви, что дома ходит всегда в халате на голое тело…
Потом старая Мартини, чьи щеки скрыты под чешуйчатым слоем пудры и румян. И дочь с вечным ароматом мускуса, уже давно превратившимся в ее запах sui generis[4].
Дорога шла вдоль берега. Впереди уже замелькали огни Канна.
«Чем меньше шума, тем лучше!»
Возле «Амбассадор» шофер остановился.
— И куда мне вас отвезти?
— Никуда! Спасибо!
Мегрэ заплатил и вышел из такси. Яркими огнями сверкало казино. Было около девяти часов вечера, и у подъезда стояли дорогие машины.
И еще дюжина других казино манила огнями на побережье между Канном и Ментоной! И сотни шикарных автомобилей рядом…
Мегрэ дошел пешком до знакомой улицы и обнаружил, что бар «Либерти» закрыт. Ни огонька. Лишь свет фонаря слабо освещал сквозь стекло стойку и игральный автомат.
Комиссар постучал. И сам удивился, как гулко его удары прозвучали на пустынной улице. Несколько мгновений спустя распахнулась дверь бара напротив.
Выглянувший из нее официант позвал Мегрэ:
— Вы к Жажа?
— Да.
— От кого?
— От комиссара.
— В таком случае меня просили вам кое-что передать… Жажа вернется через несколько минут… Она хотела, чтобы вы ее подождали… Может быть, войдете?..
— Нет, спасибо.
Он предпочел погулять по улице. В баре находилось несколько посетителей, производивших довольно сомнительное впечатление. Где-то поблизости распахнулось окно. И женский голос робко спросил:
— Жан, это ты шумишь?
— Нет!
Мегрэ принялся ходить взад и вперед по улице, повторяя про себя: «Прежде всего нужно узнать, кто убил Уильяма!»
Десять часов… Жажа все еще не появлялась… Каждый раз, когда раздавались шаги, Мегрэ оборачивался, надеясь, что его ожиданию пришел конец… Но увы!..
Впереди лежала плохо вымощенная улица метров пятидесяти длиной, а шириной не более двух, один бар освещен, другой в тени…
И старые покосившиеся дома, чьи окна почти уже утратили прямоугольные формы!
Мегрэ вошел в бар.
Она, случайно, не сказала, куда собирается пойти?
— Нет! Выпить что-нибудь не желаете?
Посетители, которым, разумеется, уже сообщили, кто он, осматривали его с головы до ног.
— Нет, спасибо!
И снова шаги взад-вперед до угла улицы, своеобразной границы между глухим, постыдным миром и светлой набережной с оживленной, нормальной жизнью.
Половина одиннадцатого… Одиннадцать… Ближайшее кафе на углу называлось «У Гарри». Именно оттуда Мегрэ звонил, когда повстречался днем с Сильви. Он вошел в кафе и направился к кабине.
— Дайте мне полицию… Алло!.. Полиция?.. Говорит комиссар Мегрэ… К двум пташкам, которых я вам привел недавно, никто не заглядывал?
— Да… Женщина, толстая такая…
— И с кем она разговаривала?
— Вначале с женщиной… Затем с мужчиной… Мы не знали… Вы нам не дали никаких указаний…
— А когда это было?
— Да уж полтора часа назад… Она принесла сигареты и пирожные…
Мегрэ нервно повесил трубку. Затем, не переводя дыхания, позвонил в «Провансаль».
— Алло!.. Говорит полиция… Да, комиссар, которого вы недавно видели… Скажите, не приходили ли гости к Гарри Брауну?
— Четверть часа назад… Женщина… Довольно плохо одетая…
— Где он находился?
— Он ужинал в ресторане… И пригласил ее к себе в номер…
— Она уже ушла?
— Когда вы позвонили, она как раз спустилась.
— Очень толстая, не так ли? И вульгарная?
— Да, верно.
— Она уехала на такси?
— Нет… Пешком пошла…
Мегрэ повесил трубку, устроился за столиком, заказал свинину с картофелем и капустой и пиво.
«Жажа встретилась с Сильви и Жозефом… Те дали ей поручение отправиться к Гарри Брауну… Домой вернется на автобусе, значит, будет здесь через полчаса…»
Он ел, читая газету, которую нашел на столе. Писали о самоубийстве двух любовников в Бандоле. У мужчины была жена в Чехословакии.
— Гарнира добавить?
— Нет, спасибо! Сколько я вам должен?.. Погодите!..
Принесите-ка еще маленькую кружечку темного пива…
Пять минут спустя он снова прогуливался по улице неподалеку от темной витрины бара «Либерти».
В казино уже, должно быть, поднялся занавес. Гала-концерт. Пение. Танцы. Обед. Танцы. Рулетка и баккара…
Точно так же веселились на протяжении всех шестидесяти километров! Сотни женщин заманивали в силки ужинающих мужчин. Сотни крупье следили за движениями игроков! Сотни жиголо, танцоров, официантов высматривали незанятых женщин…
И сотни коллег господина Птифиса, держа наготове списки вилл для продажи или сдачи на зиму, выискивали клиентов…
А чуть поодаль и в Ницце, и в Канне, и в Монте-Карло располагались другие кварталы: плохо освещенные, с кривыми, узкими улочками, с домами наперекосяк, вдоль стен которых скользили люди-тени, со старухами и девицами, с игральными автоматами и каморками за баром…
Дно человеческой жизни…
Жажа все еще не приходила! Десятки раз Мегрэ вздрагивал от звука шагов. В конце концов он уже не осмеливался проходить мимо бара напротив: слишком насмешливые взгляды бросал на него официант!
А в это время тысячи, десятки тысяч овец семьи Браун пощипывали траву на пастбищах семьи Браун под охраной пастухов семьи Браун… Десятки тысяч других овец, по-видимому, стригли, — поскольку на другом конце земного шара сейчас должен быть разгар дня, — чтобы наполнить сначала вагоны, а потом трюмы судов шерстью…
Моряки, служащие фирмы, капитаны…
Корабли плыли в сторону Европы, служащие следили за показаниями термометров (дабы убедиться, что температура воздуха благоприятствует разгрузке), торговые посредники в Амстердаме, Лондоне, Ливерпуле, Гавре спорили о цене…
А Гарри Браун в отеле «Провансаль» получал телеграфные депеши от братьев и дяди и названивал своим агентам…
Пролистывая в кафе газету, Мегрэ прочел:
«Глава Верующих, глава Ислама выдал дочь замуж за принца…»
А ниже говорилось:
«Крупные праздники состоялись в Индии, в Персии, в Афганистане, в…»
А также:
«В Ницце, в средиземноморском дворце был дан ужин в честь…»
Дочь первосвященника выходила замуж в Ницце… И гуляла свадьба на набережной длиною в шестьдесят с лишним километров… А там у черта на куличках сотни тысяч людей, вынужденных…
Жажа все не приходила! Мегрэ знал уже каждый камень мостовой, каждый дом улочки. Девочка с косичками делала уроки, сидя возле окна. Может быть, что-нибудь случилось с автобусом? Или Жажа отправилась в какое-нибудь другое место? А может быть, ударилась в бега?
Прижавшись к стеклу бара «Либерти», Мегрэ увидел кошку, лизавшую себе лапу.
А в его голову снова лезли куски из прочитанных недавно газет:
«С Лазурного берега сообщают, что в свои частные владения на мысе Ферра прибыл Его Величество король… в сопровождении…»
«Из Ниццы сообщают об аресте некоего Графопулоса, схваченного с поличным в зале для игры в баккара, после того как тот незаконным образом выиграл пятьсот с лишним тысяч франков…»
И еще маленькая фраза…
«Скомпрометирован помощник начальника отдела полиции по контролю за игорным бизнесом…»
Черт возьми! Если такой человек, как Уильям Браун, сдался и признал поражение, то неужели бедолага, получающий две тысячи франков в месяц обязан быть героем?
Мегрэ чувствовал, как его охватывает ярость.
Ему надоело ждать! И особенно угнетающе действовала вся эта атмосфера, никак не вязавшаяся с его характером.
Зачем они отправили его сюда с таким нелепым заданием: «Чем меньше шума, тем лучше!»
Шума, значит, остерегаетесь?.. А если ему захочется выудить на свет Божий завещание, настоящее завещание, от которого не отмахнешься?.. И отправить всех четырех женщин туда?..
Шаги… Комиссар даже не обернулся!.. Но несколько мгновений спустя он услышал, как в замочной скважине повернулся ключ, а болезненный голос проговорил:
— Вы давно здесь?
Жажа! Уставшая, ишь как дрожит рука с ключом.
Принаряженная в лиловое пальто и ботики цвета бычьей крови.
— Входите… Погодите… Сейчас свет зажгу…
Кот уже мурлыкал и терся об ее отекшие ноги. Жажа шарила рукой по стенке в поисках выключателя.
— Когда я только подумаю о бедняжке Сильви…
Наконец-то! Свет зажегся. Официант из бара напротив наблюдал за ними, прижав лицо к стеклу.
— Входите, прошу вас… Сил никаких… Со всеми этими волнениями…
Жажа открыла дверь в заднюю комнату и сразу направилась к плите, повозилась с огнем, переставила кастрюлю.
— Садитесь, господин комиссар… Я только переоденусь и буду полностью в вашем распоряжении…
Жажа еще ни разу не посмотрела ему в лицо. И лишь повторяла, повернувшись к нему спиной:
— Бедняжка Сильви…
Поднявшись по лестнице, она, видимо, начала раздеваться, но по-прежнему продолжала говорить, только уже чуть погромче:
— Славная девочка… За что ей такое? Но так всегда и бывает, таким, как она, приходится отдуваться за других… Я ей столько раз твердила…
Мегрэ сел за стол с остатками еды: сыр, пирог и сардины.
Сверху доносилось, как Жажа снимала туфли, затем подтягивала к себе тапочки.
А затем станцевала своеобразную джигу, пытаясь стоя снять штаны.
Глава 9
Разговор
— От всех этих волнений у меня ноги еще сильнее распухнут…
Жажа перестала наконец ходить взад и вперед по комнате. Села и, сняв обувь, привычными движениями принялась массировать ступни.
При этом она говорила намеренно громко, так как пребывала в полной уверенности, что Мегрэ находится внизу, и поэтому несказанно удивилась, когда увидела его на лестнице.
— Вы были там?.. Простите за беспорядок… После всего, что произошло…
Мегрэ и сам не ответил бы, зачем он туда пошел.
Наверно, слушая старую женщину, он подумал о том, что еще ни разу не поднимался наверх.
Комиссар остановился на верхней ступени лестницы.
А Жажа поглаживала ноги и с каждой минутой становилась все словоохотливее.
— А я сегодня ужинала?.. Что-то не припомню…
Хорошо бы еще разок отправиться поглядеть, как там Сильви…
Жажа накинула халат на белье. Белье было ярко-розового цвета, очень короткое, с кружевами и совершенно не вязалось с ее жирной и неестественно белой кожей.
Постель так с утра и осталась незастланной. Войди кто сюда в эту минуту, подумалось Мегрэ, вряд ли поверил, что они лишь беседуют.
Комната как комната, не такая уж и бедная, как можно было бы ожидать. Кровать из красного дерева вполне даже приличная. Круглый стол. Комод. Но с другой стороны посреди комнаты торчит ночной горшок, а стол загроможден всякими баночками с кремами, тюбиками помады и грязными салфетками.
Жажа перестала наконец ходить взад и вперед по комнате. Села и, сняв обувь, привычными движениями принялась массировать ступни.
При этом она говорила намеренно громко, так как пребывала в полной уверенности, что Мегрэ находится внизу, и поэтому несказанно удивилась, когда увидела его на лестнице.
— Вы были там?.. Простите за беспорядок… После всего, что произошло…
Мегрэ и сам не ответил бы, зачем он туда пошел.
Наверно, слушая старую женщину, он подумал о том, что еще ни разу не поднимался наверх.
Комиссар остановился на верхней ступени лестницы.
А Жажа поглаживала ноги и с каждой минутой становилась все словоохотливее.
— А я сегодня ужинала?.. Что-то не припомню…
Хорошо бы еще разок отправиться поглядеть, как там Сильви…
Жажа накинула халат на белье. Белье было ярко-розового цвета, очень короткое, с кружевами и совершенно не вязалось с ее жирной и неестественно белой кожей.
Постель так с утра и осталась незастланной. Войди кто сюда в эту минуту, подумалось Мегрэ, вряд ли поверил, что они лишь беседуют.
Комната как комната, не такая уж и бедная, как можно было бы ожидать. Кровать из красного дерева вполне даже приличная. Круглый стол. Комод. Но с другой стороны посреди комнаты торчит ночной горшок, а стол загроможден всякими баночками с кремами, тюбиками помады и грязными салфетками.