Сименон Жорж. Бар Либерти

Жорж Сименон
«Бар Либерти»

Глава 1
Убитый и его две женщины

   Все началось с ощущения неожиданно наступившего отпуска. Когда Мегрэ сошел с поезда, обращенная к солнцу половина антибского вокзала была залита столь ослепительным светом, что сновавшие по перрону люди показались ему безликими тенями. Соломенные шляпы, белые брюки, теннисные ракетки в руках…
   Воздух гудел. К перрону подбирались пальмы, южные Растения, из-за цепочки фонарей выступала синяя полоска моря.
   К нему сразу подошли.
   — Комиссар Мегрэ, не так ли? Я узнал вас по фотографии, напечатанной в газетах… Инспектор Бутиг.
   Бутиг! Ну и имечко, смех, да и только! А Бутиг уже подхватил чемоданы Мегрэ и устремился к подземному переходу. На нем был серо-жемчужный костюм с красной гвоздичкой в петлице и матерчатые туфли.
   — Вы впервые в Антибе?
   Мегрэ то и дело утирал пот с лица и чуть ли не бежал, стараясь не отстать от своего проводника, что лихо пробирался сквозь толпу, обгоняя всех подряд. Наконец они остановились перед фиакром с кремового цвета холщовым навесом. Украшавшие его со всех сторон небольшие кисти покачивались от легкого ветерка.
   И снова забытые ощущения: податливость рессор, щелканье хлыста кучера, глухой перестук копыт по оплавившемуся от жары асфальту.
   — Давайте сначала чего-нибудь выпьем… Да-да!..
   Непременно… Кучер, к «Леднику»…
   Кафе находилось буквально в двух шагах.
   — Площадь Масе… — только и успел объяснить по дороге инспектор. — А вот и центр Антиба…
   Красивая площадь со сквером, над нижними окнами домов парусиновые тенты, кремовые и оранжевые.
   Устроившись на террасе, они заказали себе анисовую настойку. Прямо на них смотрела витрина, забитая спортивной одеждой, купальниками, пляжными халатами… Слева располагался магазин фотоаппаратуры…
   Вдоль тротуара тянулся ряд разноцветных машин…
   Короче, витал дух беззаботного отдыха!
   — Что вы предпочитаете: допросить вначале двух арестованных нами женщин или осмотреть место преступления?
   Мегрэ ответил, почти не задумываясь над смыслом собственных слов, как если бы у него спросили, что он будет пить:
   — Осмотреть место преступления…
 
 
   Отдыхать так отдыхать! Мегрэ потягивал сигару, предложенную ему инспектором. По набережной трусила лошадь. Справа, сквозь сосны, выглядывали виллы. Слева высились скалы, а за ними раскинулась синяя гладь с двумя или тремя белыми пятнами парусов.
   — Представляете по карте, где мы с вами находимся? Впереди за городом начинается мыс Антиб, там уже только одни виллы, и в основном очень богатые…
   Мегрэ рассеянно поддакивал. Солнце наполнило его голову блаженной дремотой. Он покосился на красный цветок соседа.
   — Вас, кажется, зовут Бутиг?
   — Да. Я из Ниццы. — В его голосе прозвучало столько гордости, что у Мегрэ не осталось и тени сомнений: перед ним был самый настоящий патриот Ниццы, патриот в квадрате, в кубе! — Наклонитесь! Видите вон ту белую виллу? Это там…
   Как ни старался Мегрэ, ему никак не удавалось реально взглянуть на происходящее, проникнуться рабочим настроением и убедить себя в том, что он приехал сюда, чтобы раскрыть преступление.
   По правде говоря, инструкции ему дали весьма своеобразные.
   — На мысе Антиб убили некоего Брауна. Об этом сейчас без конца трезвонят в газетах. А чем меньше будет шума, тем лучше!
   — Ясно!
   — Во время войны Браун работал на разведку.
   — И это ясно!
   Похоже, приехали! Фиакр остановился. Вынув из кармана небольшой ключ, Бутиг открыл ворота и повел Мегрэ по усыпанной гравием дорожке.
   — Это одна из самых непривлекательных здешних вилл.
   Однако смотрелась она неплохо! Воздух был напоен сладким запахом мимозы. Кое-где с веток низкорослых Деревьев свешивались золотистые апельсины. В саду росли причудливые цветы, названия которых Мегрэ даже не знал.
   — Дом напротив принадлежит одному махарадже…
   Сейчас у себя небось… В пятистах метрах отсюда по левую сторону — академик… За ним знаменитая танцовщица, сейчас живет с английским лордом…
   М-да! Ну что тут скажешь! Мегрэ захотелось присесть на скамью возле дома и вздремнуть часок! Впрочем, немудрено, как-никак всю ночь провел в дороге.
   — Позвольте сообщить вам самые общие сведения, все, что пока известно.
   Бутиг отпер дверь, и они очутились в прохладной прихожей, чьи широкие окна выходили на море.
   — Вот уже лет десять, как Браун поселился здесь…
   — Работал?
   — Ничего не делал… Должно быть, ренту получал…
   Тут все говорят так: Браун и его две женщины.
   — Две?
   — На самом деле лишь одна была его любовницей, та, что помоложе… Некая Джина Мартини…
   — Она в тюрьме?
   — Вместе с матерью… Втроем жили, без слуг…
   Ясно теперь, почему особой чистотой комнаты не отличались. Но может быть, тут попадались кое-какие красивые вещи, ценная мебель, предметы, свидетельствовавшие о былой роскоши?
   Всюду царили грязь и беспорядок. Слишком много ковров, занавесок, покрывал на креслах, слишком много пыльных вещей…
   — А теперь о том, что произошло. Браун имел гараж, прямо возле дома… Туда и ставил свою допотопную машину, которую сам и водил. Она ему служила в основном для того, чтобы ездить за покупками в Антиб…
   — Да… — вздохнул Мегрэ, наблюдая за тем, как мужчина ловил в прозрачной воде морских ежей, шаря раздвоенным тростником по дну.
   — И вот три дня назад соседи заметили, что машина целые сутки простояла на дороге. А местная публика мало обращает внимания друг на друга… Никто и не забеспокоился… Однако в понедельник вечером…
   — Извините! Сегодня ведь четверг?.. Продолжайте!
   — В понедельник вечером мясник возвращался к себе на фургончике и заметил, как от дома отъехал знакомый драндулет… Вы прочтете его показания… Он его видел сзади… Сперва решил, что Браун перебрал лишнего, уж больно странные кренделя выписывала машина… Затем какое-то время она двигалась прямо. И настолько прямо, что метров через триста, на повороте, уткнулась на полном ходу в скалу… Прежде чем мясник успел вмешаться, из машины вылезли две женщины, но, услышав шум мотора, бросились бежать по направлению к городу.
   — Они держали какие-нибудь вещи в руках?
   — Три чемодана… Уже смеркаться начало… Мясник сперва даже не знал, что ему делать… А потом подался сюда, на площадь Масе, а тут, как сами изволите видеть, находится полицейский пост… Полицейский кинулся искать женщин и в конце концов нашел их, те направлялись к вокзалу, но не к антибскому, а к тому, что в Гольф-Жуане, в трех километрах…
   — По-прежнему с чемоданами?
   — Один они бросили по дороге. Его подобрали вчера в тамарисковой роще… Обе порядком перетрухнули…
   И заявили, что, мол, отправляются в Лион к больной родственнице… Хорошо, полицейский догадался открыть чемоданы, а там стопка акций на предъявителя, несколько купюр по сто фунтов, ну и всякая всячина…
   Собралась толпа… Время к ужину. Народ пьет аперитив… Все высыпали на улицу и отвели обеих в комиссариат, а затем и в тюрьму…
   — Виллу обыскали?
   — На следующий день спозаранку. Вначале ничего такого не обнаружили. Женщины в один голос твердили, что им неизвестно, что случилось с Брауном. А ближе к полудню садовник заметил свежевскопанный земли. Под тонким слоем земли — и пяти сантиметров не набралось бы — лежал труп Брауна в одежде…
   — И что женщины?..
   — Мигом запели другую песню. Принялись утверждать, что три дня назад они увидели, как на улице остановилась машина, и удивились, почему это Браун не ставит ее в гараж… А он, пошатываясь, пересек сад… Джина принялась бранить его из окна, полагая, что тот вдребезги пьян… И вдруг Браун упал на крыльце…
   — Мертвый, разумеется!
   — Мертвее не бывает. Его ударили ножом в спину, прямо между лопатками…
   — И они три дня продержали тело в доме?
   — Да! И никаких удобоваримых объяснений не дают!
   Ссылаются на то, что Браун терпеть не мог полицию и все, что с ней связано…
   — Выходит, они его закопали, а сами двинулись прочь с серебром и со всем добром, что подороже!..
   Догадываюсь, отчего машина проторчала три дня под открытым небом… Джина водить толком не умеет, вот и не решилась пускаться в сложные маневры и заводить ее в гараж. А скажите-ка, была ли кровь в машине?
   — Ни малейшего следа крови! Но они божатся, что все тщательно вымыли…
   — И это все, что вы хотели мне рассказать?
   — Все. А теперь они негодуют! И требуют, чтобы их отпустили…
   За окном заржала лошадь, что привезла их на фиакре сюда. Докуривать сигару до конца Мегрэ не хотелось, но и выбросить тоже духу не хватало.
   — Виски? — предложил Бутиг, заметив открытый бар.
   Нет, ей-богу, трагедией тут и не пахло! Мегрэ тщетно старался воспринимать происходящее всерьез. Может быть, во всем виновато солнце или мимоза, апельсины, рыбак, что по-прежнему высматривал морских ежей сквозь три метра кристально чистой воды?
   — Вы можете мне оставить ключи от дома?
   — Разумеется! Раз вы берете расследование в свои руки…
   Мегрэ залпом опустошил предложенный ему стакан виски, взглянул на оставленную в патефоне грампластинку, машинально повертел рукоятки радиоприемника, и из того донеслось:
   «…дены вовремя… В ноябре…»
   В этот момент Мегрэ увидел за приемником фотографию мужчины и тут же потянулся за ней, чтобы получше рассмотреть.
   — Это он?
   — Да! Хоть живым не видел, но узнал сразу…
   Мегрэ немного нервно выключил радио. Что-то внезапно шевельнулось в его душе. Любопытство? Нет, нечто большее!
   Смутное и довольно-таки неприятное чувство! До сих пор Браун оставался для него просто-напросто Брауном, незнакомцем и, по всей видимости, иностранцем, погибшим при более или менее загадочных обстоятельствах. Кому могло прийти в голову разбираться в том, о чем он думал, что любил и ненавидел, какие невзгоды выпали на его долю…
   И вот теперь, держа в руках портрет, Мегрэ испытал непонятное беспокойство: ему вдруг показалось, будто он знает этого человека. Не то чтобы когда-нибудь встречался с ним, но просто уже видел…
   Нет! Фотография ему ничего не говорила. Широкое лицо крепкого здоровья мужчины, скорее всего сангвиника, с рыжими довольно редкими волосами, с неброской щеточкой усов над самой губой, с большими светлыми глазами…
   Но было в облике покойного, в выражении глаз нечто такое, что напоминало самого Мегрэ. Слегка сутуловатые плечи… Преувеличенно невозмутимый взгляд…
   Добродушная и вместе с тем ироничная складка возле губ…
   Вместо трупа с именем Браун возник заинтересовавший Мегрэ человек, о котором комиссару захотелось узнать побольше.
   — Еще по стаканчику? Виски вроде бы недурственное…
   Бутиг развеселился! Он никак не мог понять, почему это Мегрэ не отвечает на его шутки и лишь озирается вокруг с отсутствующим видом.
   — Может быть, поднесем стаканчик кучеру?
   — Нет, нам пора уходить.
   — Разве вы не будете осматривать дом?
   — В следующий раз!
   Лучше это сделать одному! И когда голова не будет задурманена солнцем. Возвращаясь в город, Мегрэ упорно хранил молчание и на все обращенные к нему Бутигом реплики лишь кивал головой, так что тот невольно начал задаваться вопросом, а уж не обидел ли он чем своего компаньона.
   — Сейчас увидите старый город… Тюрьма находится возле рынка… Но, конечно, лучше всего осматривать его утром…
   — И в какую гостиницу вас везти? — спросил, обернувшись, кучер.
   — Вы предпочитаете жить в самом центре? — обратился к Мегрэ Бутиг.
   — Высадите меня здесь! А я сам разберусь…
   На полпути между городом и мысом комиссар успел присмотреть себе небольшую гостиницу типа семейного пансиона.
   — А в тюрьму сегодня вечером не поедете?
   — Завтра видно будет…
   — Мне заехать за вами? Кстати, если после ужина вы пожелаете заглянуть в казино Жуан-ле-Пена, то я с удовольствием…
   — Нет, спасибо… Спать хочется…
   Спать ему не хотелось. Но и гулять тоже. Жарко. Тело потное. В гостиничном номере, окна которого выходили на море, он первым делом наполнил водой ванну, но потом передумал, спустился вниз, трубка в зубах, руки в карманах, прошел мимо столовой комнаты — уютные столики с белыми скатертями, салфетки веером в бокалах, бутылки вина и минеральной воды, — мимо подметавшей пол горничной и вышел на улицу…
   «Брауна убили ударом ножа в спину, а его две женщины попытались сбежать с деньгами…»
   Все это пока слишком зыбко. Мегрэ рассеянно смотрел, как медленно опускалось в море солнце над Ниццей, выделявшейся на синем фоне белой полоской набережной.
   Затем взглянул на горы с еще заснеженными вершинами.
   — Итак, значит, Ницца слева в двадцати пяти километрах, Канн справа в двенадцати… Горы сзади, а впереди море.
   Мегрэ строил для себя замкнутый мир, в центре которого находилась вилла Брауна и его двух женщин.
   Тягучий мир, наполненный солнцем, ароматом мимозы, приторным запахом цветов, пьяным гулом мошкары и шелестом машин, скользящих по мягкому асфальту…
   Идти пешком до центра Антиба, хотя до него и было не более километра, не хотелось, а потому Мегрэ повернул назад в гостиницу «Бекон» и позвонил оттуда в дирекцию тюрьмы.
   — Директор в отпуске.
   — А его заместитель?
   — Тоже нет. Я тут совершенно один.
   — Вот как! Ну в таком случае вам самому придется сейчас отправить двух задержанных женщин на виллу Брауна.
   Тюремщик, похоже, также пребывал в солнечной одури. Или хлебнул анисовки? Он даже забыл потребовать какого-либо официального документа.
   — Ладно! А вы их нам отдадите?
   Мегрэ зевнул, потянулся и набил трубку. Но даже у табака, казалось, был совершенно иной вкус, нежели обычно!
   «Брауна убили, а его две женщины…»
   Комиссар не спеша зашагал к вилле. Снова увидел место, где машина врезалась в скалу. И едва не рассмеялся. Такая авария неизбежно должна была случиться с неопытным водителем. Несколько подряд поворотов, а потом по прямой… Как на прямую вырулишь, уже и не свернешь…
   Мясник ехал сзади. Смеркалось… Женщины бросились бежать, подхватив слишком тяжелые для них чемоданы, и один потом бросили по дороге…
   Мимо Мегрэ пронесся лимузин, в глубине машины за шофером сидел человек с азиатскими чертами лица, должно быть, махараджа… Море из синего становилось красным с рыжиной… Кое-где загорались электрические лампочки, но пока совсем бледные.
   Вскоре находившийся в полном одиночестве перед открывавшимися перед ним далями Мегрэ подошел наконец к ограде виллы, по-хозяйски повернул ключ в замочной скважине и, оставив калитку приоткрытой, поднялся по ступенькам крыльца. Ветви деревьев усыпали стаи птиц. Входная дверь заскрипела — каким родным казался, видимо, этот звук Брауну!
   Остановившись на пороге, Мегрэ силился понять, чем пахло в прихожей… У каждого дома есть свой собственный запах… Этот напоминал крепкие духи, без всякого сомнения с мускусом… А еще потягивало холодным сигарным пеплом…
   Включив свет в гостиной, комиссар устроился между радио и патефоном в излюбленном, судя по наиболее истертой обивке, кресле Брауна.
   «Его убили, а две женщины…»
   Света люстры явно не хватало, и внимание Мегрэ привлек включенный в розетку торшер с огромным абажуром из розового шелка. Едва он зажегся, как комната сразу приняла нормальный вид.
   «Во время войны Браун работал на разведку…»
   Ни для кого не секрет. Вот почему местные газеты, которые он просмотрел в поезде, так и вцепились в это дело. Шпионские истории всегда отмечены для широкой публики особой таинственностью и значимостью.
   Не трудно представить, какими идиотскими заголовками пестрели полосы газеты:
   НИТИ ТЯНУТСЯ ЗА РУБЕЖ.
   НОВОЕ ДЕЛО КУТЮПОВА?..
   ДРАМАТИЧЕСКАЯ РАЗВЯЗКА ЖИЗНИ ТАЙНОГО АГЕНТА.
   Одни журналисты узнавали почерк чекистов, другие — методы британской Интеллидженс сервис.
   Мегрэ огляделся, не понимая, почему это вдруг ему стало неуютно. И понял. Из окна от застывшего моря повеяло прохладой. Он встал и задернул шторы.
   «Так, так! А в этом кресле с подушками, несомненно, сидела женщина за каким-нибудь рукоделием…»
   Рукоделие и впрямь отыскалось — вышивка на маленьком столике.
   «Другая сидела в том уголке».
   А вот и книга: «Личная жизнь Рудольфе Валентине»…
   «Теперь не хватает только Джины с матерью…»
   Внимательно приглядевшись, можно было заметить легкое покачивание воды возле прибрежных скал. Мегрэ снова взялся за фотографию с отметкой фотографа из Ниццы.
   «Чем меньше шума, тем лучше!»
   Иначе говоря, от него требовалось как можно скорее разузнать правду и разом оборвать все досужие разговоры журналистов и населения.
   Послышался шум шагов по гравию дорожки в саду.
   И через несколько мгновений из прихожей донесся низкий и довольно мелодичный звон колокольчика. Мегрэ отправился к двери и, открыв ее, увидел перед собой двух женщин и мужчину в полицейской Фуражке.
   — Вы можете быть свободны… Я займусь ими. Входите, сударыни!..
   Полное впечатление, что он принимает гостей. Мегрэ еще не успел как следует разглядеть их лица, но ему в нос уже ударил сильный аромат мускуса.
   — Надеюсь, вы наконец поняли… — заговорила одна из женщин слегка дрогнувшим от волнения голосом.
   — Черт возьми!.. — перебил ее Мегрэ. — Входите скорей… И устраивайтесь поудобнее.
   Женщины вошли в дом, и комиссар смог их наконец рассмотреть. Испещренное морщинами лицо матери покрывал толстый слой белил и румян. Старуха остановилась в центре гостиной и оглядывалась, будто хотела убедиться, что ничего не пропало.
   Вторая, помоложе, вела себя более настороженно: изучающе поглядывая на Мегрэ, она поправляла складки на платье и с деланным кокетством улыбалась.
   — А это правда, что вас специально прислали из Парижа?
   — Снимайте пальто, прошу вас… И присаживайтесь, где вам привычнее.
   Женщины еще никак не могли сообразить, чего от них хотят. Чувствовали себя чужими в собственном доме. И боялись подвоха.
   — Посидим, потолкуем втроем…
   — А вы что-нибудь уже узнали?
   Старуха резко оборвала дочь:
   — Не болтай лишнего, Джина!
   Честно говоря, Мегрэ до сих пор никак не удавалось настроиться на серьезный лад.
   На мать, несмотря на обильную косметику, было просто страшно смотреть. А пышнотелая, даже, пожалуй, чересчур, дочка, обтянутая темного цвета шелками, тщетно силилась изобразить образ роковой женщины.
   И потом, этот свежий запах мускуса, которым и без того пропитался воздух в комнате!
   Ни дать не взять жилье консьержки в провинциальном театре!
   Какая тут тебе драма! Какая загадка! Мамаша вяжет, присматривая за дочкой! А та почитывает о личной жизни Валентине!
   Мегрэ снова занял место в кресле Брауна и лишенным всякого выражения взглядом принялся разглядывать обеих хозяек дома, невольно и не без смущения вопрошая себя: «И что этот чертов дуралей Браун мог делать в течение десяти лет с этими двумя бабенками?»
   Десять лет! Долгие, похожие друг на друга дни, с солнцем и запахом мимозы, с колыханием за окном бескрайней синевы, и сонливые, нестерпимо медленно ползущие вечера, тишина которых нарушалась лишь плеском волн на скалах, а рядом две женщины: старуха в кресле и ее дочь возле торшера с абажуром из розового шелка…
   Мегрэ машинально вертел в руках фотографию Брауна, имевшего наглость походить на него самого.

Глава 2
Расскажите мне о Брауне…

   — Чем он занимался по вечерам?
   Положив ногу на ногу, Мегрэ тоскливо взирал на старуху, пытавшуюся изображать светскую даму.
   — Из дома мы выходили редко… Обычно дочь читала, а я…
   — Расскажите мне о Брауне!
   Старуха обиженно протянула:
   — Он ничего не делал.
   — Радио слушал, — вздохнула Джина, приняв очередную томную позу. — Насколько я люблю настоящую музыку, настолько же сильно ненавижу…
   — Расскажите мне о Брауне. Он ничем не болел?
   — Если бы меня слушал, — вмешалась мать, — не страдал бы ни печенью, ни почками… Мужчина после сорока…
   Лицо Мегрэ тотчас выразило чувства человека, которому приходится выслушивать, как жизнерадостный олух травит старые шутки, ежеминутно заливаясь хохотом. Обе хороши! И чопорная старуха, и ее дочка с позами пышущей здоровьем одалиски.
   — Вы сказали, что в тот вечер он вернулся на машине, прошел через сад и упал на пороге…
   — Как если бы был мертвецки пьян, да! Я даже прокричала в окно, что не пущу его в дом, пока он не приведет себя в человеческий вид…
   — Он часто приходил навеселе?
   И опять ответила старуха:
   — Если бы вы только знали, сколько нам пришлось вытерпеть за эти десять лет…
   — Он часто приходил навеселе?
   Каждый или почти каждый раз, когда выбирался из дому… Совершал паломничества, как мы говорили…
   — И частенько ему доводилось совершать подобные паломничества?
   Мегрэ не смог скрыть довольную улыбку. Выходит все же, Браун не все вечера коротал в обществе этих двух женщин.
   — Да почти каждый месяц.
   — И сколько они длились?
   — Чаще всего он уезжал на три дня, четыре, изредка задерживался дольше… Домой возвращался грязный, воняющий перегаром…
   — И тем не менее вы позволяли ему уезжать?
   Молчание. Старуха заметно напряглась и бросила на комиссара пронзительный взгляд.
   — Но ведь деньги нужны!
   — А разве нельзя было сопровождать его?
   Джина поднялась со своего места, вздохнула и устало махнула рукой:
   — Как это тягостно!.. Но я открою вам всю правду, господин комиссар… Мы не были обвенчаны, хотя Уильям всегда обращался со мной как с законной супругой, даже пригласил, как сами видите, мою маму жить вместе с нами… Все называли меня не иначе как госпожой Браун… В противном случае я бы ни за что не согласилась здесь жить.
   — Я тоже! — поддакнула старуха.
   — Однако без кое-каких сложностей не обошлось…
   Я не хочу сказать ничего плохого о Уильяме… Но по одному вопросу у нас с ним постоянно возникали недоразумения: деньги…
   — Он был богат?
   — Понятия не имею…
   — И вы даже не представляли, где он держал свои средства?.. Именно поэтому вы и отпускали его каждый месяц за деньгами?..
   — Признаться, я неоднократно пыталась проследить, куда он направляется. Разве я не имела на это права? Но он действовал крайне осторожно… И всегда уезжал на машине…
   Мегрэ почувствовал себя полностью в своей тарелке.
   Ему даже стало немного весело. Он заочно подружился с шутником Брауном: прожить десять лет в обществе двух мегер и суметь утаить от них источник своих доходов!
   — А он привозил домой крупные суммы денег?
   — Едва хватало на месяц… Две тысячи франков… Так что после пятнадцатого числа приходилось уже думать об экономии.
   Комиссар явно нащупал болевую точку! Можно легко представить, как мать с дочкой скрежетали зубами от ярости!
   Черт возьми! Ведь как только деньги начинали таять, обе наверняка принимались с беспокойством поглядывать на Уильяма, гадая, когда же он вновь соберется «совершить паломничество».
   Ясное дело, они не решались спросить его в лоб:
   «Ну?.. Когда пустишься в очередной загул?» И предпочитали действовать окольными путями! Мегрэ так живо представлял их шитые белыми нитками намеки, будто сам присутствовал при этом!
   — Скажите, а кто распоряжался деньгами?
   — Мама… — отозвалась Джина.
   — Она и составляла меню?
   — Да, разумеется. И занималась кухней. Мы не столь богаты, чтобы платить прислуге!
   Нетрудно догадаться, на какую хитрость они тогда стали пускаться! Последние дни месяца кормили Брауна впроголодь, а на любые проявления недовольства отвечали: «А что можно приготовить на оставшиеся гроши?»
   Интересно, тянул ли он иногда с отъездом? Или, наоборот, торопился поскорее улизнуть?
   — А в котором часу он обычно уезжал?
   — По-разному! Бывало, думаешь, что он в саду копается или в гараже машину моет… И вдруг на тебе — мотор заводит…
   Но вы пытались за ним проследить… Такси брали?..
   — Однажды я три дня держала такси в ста метрах от дома… Но в Антибе Уильям без труда оторвался от нас по маленьким улочкам… И все-таки мне удалось как-то выведать, где он оставлял машину. В одном из гаражей в Канне… Там она и стояла все время, пока он где-то шлялся…
   — Выходит, вполне возможно, что он садился в поезд и отправлялся в Париж?
   — Возможно.
   — Или возвращался сюда и обретался где-нибудь поблизости?
   — Вряд ли, так как никто его здесь ни разу не встречал…
   — Вернувшись из «паломничества», он и погиб?..
   — Да… Семь дней отсутствовал…
   — А при нем находились деньги?
   — Две тысячи франков, как всегда.
   — Хотите узнать мое мнение? — вмешалась в разговор старуха. — Ну так вот, слушайте! Уильям имел гораздо более весомую ренту, нежели говорил… Может быть, четыре тысячи, может быть, пять… Но он предпочитал тратить деньги в одиночку… А нас заставлял прозябать на оставшуюся смехотворную сумму…
   Мегрэ сидел, развалившись в кресле Брауна, и блаженствовал. Чем дольше продолжался допрос, тем сильнее его лицо расплывалось в улыбке.
   — Одним словом, не подарок?
   — Он?.. Да это был душа человек!..
   — Погодите! Если вы не возражаете, мы сейчас с вами попробуем восстановить его примерный распорядок дня. Кто по утрам просыпался первым?
   — Уильям… Он ложился обычно на диване, на том, что стоит в прихожей. Только светать начнет, а уже слышно, как он топает туда-сюда… Я ему сотню раз твердила…