Сименон Жорж. Мегрэ и Клошар

   - Понял, патрон.
   Оставшись один, Мегрэ навел порядок в коллекции своих трубок, пробежал служебные бумаги, скопившиеся на столе. По причине отличной погоды несколько минут раздумывал, не пойти ли пообедать сегодня в пивной зал "Дофин", но в конечном счете решил все же отправиться домой.
   В этот час солнце заполонило всю столовую. Мадам Мегрэ была одета в цветастое розовое платье, что сразу же вызвало в памяти почти такого же окраса кофту толстухи Леа.
   Он рассеянно прожевывал телячью печенку, поданную в папильотках, когда супруга поинтересовалась:
   - О чем задумался?
   - Да о клошаре...
   - Кто он такой?
   - Тип, ранее, вроде бы, работавший доктором.
   - И что он такое вытворил?
   - Ничего, насколько мне известно. Это ему чуть не раскроили череп, пока он мирно почивал под мостом Мари. После чего сбросили в воду.
   - Он умер?
   - Нет, речники успели его вовремя выловить.
   - За что его так?
   - Над этим и ломаю голову. Кстати, он родился в краях, где обретается твой свояк.
   Сестра мадам Мегрэ жила в Мюлузе вместе с мужем, который служил инженером в дорожном ведомстве. Чета Мегрэ довольно часто ездила к ним в гости.
   - Келлер. Франсуа Келлер.
   - Странно, но эта фамилия мне что-то напоминает.
   - Она довольно распространена в той местности.
   - А не позвонить ли мне сестре?
   Мегрэ пожал плечами. Он не верил, что это что-либо даст, но явно доставит удовольствие супруге.
   Подав кофе, она тут же заказала разговор с Мюлузом, причем ждать пришлось всего несколько минут и в течение этого времени она еле слышно твердила, словно пытаясь что-то вспомнить:
   - Келлер... Франсуа Келлер...
   Звонок.
   - Алло! Алло, да! Да, мадемуазель, это я просила Мюлуз... Это ты, Флоранс? Как?.. Да, это я... Нет-нет, ничего не случилось... Из Парижа. Из дома... Он рядом, потягивает кофе... У него все в порядке. Все, даже очень... Здесь также наконец-то заявилась весна...
   Как детишки?.. Грипп? А я перенесла его на той неделе... Нет, ничего серьезного... Послушай, я тебе звоню по другой причине. Не помнишь ли ты случайно некоего Келлера? Франсуа... Как?.. Сейчас спрошу у него.
   И, повернувшись к Мегрэ, задала вопрос:
   - Сколько ему лет?
   - Шестьдесят четыре.
   - Шестьдесят четыре... Да... Лично его не знала? Что ты говоришь?.. Мадемуазель, не прерывайте, пожалуйста. Алло!.. Да, он был врачом. Вот уже полчаса, как я пытаюсь вспомнить, кто мне о нем рассказывал. Ты считаешь, что это был твой муж?..
   Да... Подожди минутку. Я повторяю, что ты мне сообщила своему, а то он уже выражает нетерпение. Он женился на дочке Мервиля. А кто они такие?.. Советник суда? И Келлер взял его чадо в жены? Хорошо... Так, сам он умер. И давно уже... Ладно. Не удивляйся, что я все время повторяю, а то иначе боюсь что-нибудь забыть... Значит, родовитая семья в Мюлузе. Дед был мэром и... Плохо слышу... Его статуя... Не думаю, что это существенно. Неважно, что ты не уверена...
   Алло! Итак, Келлер женился на ней. Единственная дочь. Улица Соваж?.. Ясно, семья там проживала. Оригинал? Почему?.. Не знаешь точно... Ах да, понимаю. Столь же дикий, как и название его улицы*.
   ___
   * "Соваж" (фр.) - дикий, нелюдимый.
   Она глянула на Мегрэ, всем своим видом показывая, что делает все возможное, чтобы разузнать поболее.
   - Да, да... Пусть это и не интересно. С ним никогда не знаешь. Иногда какая-то, вроде бы незначительная деталь... Да. В каком году?.. Примерно лет двадцать. Получила наследство от тетки... И он уехал... Не сразу. Еще год прожил с ней...
   А дети у них были?.. Девочка?.. За кого?.. Русселе, того, что занимается фармацевтикой? И они живут в Париже?..
   Мадам Мегрэ повторила специально для мужа.
   - У них дочь, вышла замуж за сына Русселе, аптечные товары, их семья живет сейчас в Париже.
   Затем, опять в трубку:
   - Понимаю... Послушай, попытайся раздобыть побольше сведений... Да. Спасибо... Поцелуй за меня мужа и ребятишек. Звони в любое время. Я из дома пока не выхожу...
   Послышался звук поцелуя. Теперь она уже обратилась к Мегрэ:
   - Я была уверена, что знаю эту фамилию. Ты все понял? Действительно, именно этот Франсуа Келлер, похоже, был доктором и женился на дочке магистрата. А тот помер незадолго до свадьбы.
   - А как насчет матери? - спросил он.
   Она живо взглянула на него, пытаясь угадать, говорит ли он это с иронией.
   - Не знаю. Флоранс о ней не упоминала. Но лет двадцать тому назад мадам Келлер получила наследство от одной из своих тетушек. И теперь очень богата. А врач был чудаком. Ты слышал, что я сказала? Как пояснила сестра, дикарь какой-то. Они оставили прежний дом и поселились в особняке рядом с собором. Год прожили вместе, а потом он исчез.
   Флоранс позвонит подругам, особенно тем, кто постарше, и узнает подробности. Обещала позвонить тут же, как появится что-нибудь новенькое.
   Тебе это интересно?
   - Мне все интересно, - вздохнул он, поднимаясь с кресла и направляясь к подставке, чтобы взять другую трубку.
   - Думаешь, что это побудит тебя отправиться в Мюлуз?
   - Еще не знаю.
   - А меня возьмешь с собой?
   Они оба улыбнулись. Окно было открыто. Солнце щедро одаряло их теплом и светом, навевая мечты об отпуске.
   - До вечера. Я запишу все что она скажет, если позвонит. Даже если потом будешь над нами обеими смеяться.
   Глава третья
   Молодой Лапуэнт, видимо, носился по Парижу в поисках красных "пежо-403". Жанвье тоже не было на месте в комнате инспекторов, так как его вызвали в роддом, где он мерил шагами коридоры в ожидании, когда жена принесет ему четвертого ребенка.
   - У вас что-нибудь срочное, Люка?
   - Нет, все может подождать, патрон.
   - Тогда зайдите на минутку ко мне в кабинет.
   Надо было послать его в Отель-Дьё за одеждой Тубиба. Утром он как-то об этом не подумал.
   - Вас, вероятно, будут там отсылать от двери к двери и ссылаться, уж и не знаю на какие административные правила. Так что лучше сразу вооружиться какой-нибудь впечатляющей казенной бумагой с максимальным количеством печатей на ней.
   - А кто её подпишет?
   - Вы сами. Для них ведь главное - штемпели. Мне нужны также отпечатки пальцев некоего Франсуа Келлера... Впрочем, не проще ли самому позвонить директору больницы?
   Сидевший на подоконнике воробей посматривал на этих существ, суетящихся в рамках того, что в его глазах выглядело как человеческое гнездо. Мегрэ в очень вежливой форме сообщил начальству Отель-Дьё о предстоящем визите инспектора Люка, и все прошло в наилучшем виде.
   - Не требуется никакого письма, - заявил он, вешая трубку. - Вас сразу же проводят к директору, и он лично отведет, куда следует.
   Чуть позже комиссар, оставшись в одиночестве, принялся листать ежегодный телефонный справочник по Парижу.
   - Русселе... Русселе... Амеде... Артур... Алин...
   Абонентов с такой фамилией оказалось множество, но одна, выделенная жирным шрифтом сразу же бросилась в глаза:
   Лаборатории Рене Русселе.
   Они находились в Четырнадцатом округе, в районе Порт д'Орлеан. А ниже был напечатан адрес, по которому проживал их хозяин: бульвар Сюше, в Шестнадцатом округе*.
   ___
   * XVI округ Париже: в нем проживают очень состоятельные люди.
   Два часа тридцать минут. Порыв ветра вздыбил было с тротуаров клубы слежавшейся там пыли, вроде бы обещая скорую грозу, но как-то быстро стих, и погода по-прежнему оставалась восхитительной.
   - Алло!.. Я хотел бы поговорить с мадам Русселе, пожалуйста...
   Женский голос низкого тембра, звучавший весьма приятно, спросил:
   - Кто просит ее?
   - Комиссар Мегрэ из Уголовной полиции.
   Последовала пауза, затем:
   - Вы не можете мне сказать, в чем дело?
   - Вопрос сугубо личный.
   - Я и есть мадам Русселе.
   - Вы родились в Мюлузе и ваша девичья фамилия Келлер, верно?
   - Да.
   - Мне хотелось бы встретиться с вами и чем скорее, тем лучше. Могу ли навестить вас?
   - Придете с какой-нибудь дурной вестью?
   - Нет, нужны всего лишь кое-какие сведения.
   - Когда вы намерены прибыть?
   - Через столько времени, сколько понадобится, чтобы добраться до вас с места службы.
   - Не мешай мне, Жанно...
   Чувствовалось, что мадам Русселе удивлена, заинтригована, обеспокоена.
   - Хорошо, жду вас, месье комиссар. Мы живем на четвертом этаже.
   До чего же любил Мегрэ атмосферу парижских набережных по утрам, которая пробуждала в нем столько воспоминаний, в частности, о совместных с мадам Мегрэ прогулках, когда они вдвоем, случалось, проходили вдоль Сены с одного конца столицы до другого. Ему нравились также и тихие авеню в богатых кварталах с зажиточного вида домам и тянувшимися по обеим сторонам деревьями; туда-то и доставил его небольшой автомобиль Уголовной полиции, за рулем которого сидел инспектор Торранс.
   - Мне подняться с вами, патрон?
   - Думаю, лучше не стоит.
   - Вход в нужное ему здание был двойной - решетка из кованого железа и стеклянная дверь, а входной холл выстлан белым мрамором, просторный лифт двигался абсолютно бесшумно, плавно и без скрипа. Стоило ему нажать на кнопку электрического замка, как на пороге вырос камердинер в белой куртке и тут же принял у него шляпу.
   - Сюда, пожалуйста.
   У входа валялся красный мяч, на ковре - кукла, и через проем он успел заметить, как няня подталкивает в глубину коридора маленькую девочку в белом. Открылась ещё одна дверь, на сей раз будуара, ведущего в просторный салон.
   - Входите, месье комиссар.
   Мегрэ ожидал, что мадам Русселе должно быть лет тридцать пять. Но она выглядела моложе. Брюнетка, одета в легкий костюм. Взгляд был столь же нежен и бархатист, что и голос, и пока слуга удалялся, в нем уже нетерпеливо бился вопрос к Мегрэ.
   - Садитесь. С тех пор как вы позвонили, я все время гадаю...
   Но вместо того, чтобы сразу приступить в главной теме беседы, он машинально спросил:
   - У вас несколько детей?
   - Да, четверо. Одиннадцати, девяти, семи и трех лет.
   Наверное, это был первый в её жизни визит полицейского, и мадам не сводила не сводила с комиссара глаз.
   - Сначала я подумала, не случилось ли чего с мужем.
   - Он в Париже?
   - Сейчас нет. Участвует в конгрессе в Брюсселе, и я немедленно ему позвонила...
   - Вы помните своего отца, мадам Русселе?
   Она, похоже, слегка расслабилась. В комнате всюду стояли цветы, а через широкие окна виднелись деревья Булонского леса.
   - Конечно... Хотя...
   Она запнулась, не зная, стоит ли продолжать.
   - Когда вы его видели в последний раз?
   - О, очень давно... Мне тогда было тринадцать лет.
   - Вы ещё жили в Мюлузе?
   - Да, в Париж я переехала только после свадьбы.
   - А с мужем вы познакомились в Мюлузе?
   - В Ля Боль*, куда я с матушкой выезжали отдыхать каждый год.
   ___
   * Ля Боль: известный курорт на Атлантическом побережье.
   - В этот момент раздались детские голоса, кто-то кричал, в коридоре поскользнулись.
   - Извините, я на минутку отлучусь...
   Закрыв за собой дверь, она довольно решительно, хотя и тихо, что-то сказала.
   - Прошу прощения. Детям сегодня не нужно было идти в школу, а я обещала погулять с ними.
   - Вы узнаете при необходимости отца?
   - Надеюсь... Пожалуй, да...
   Он вынул из кармана удостоверение личности Тубиба. Судя по дате его выдачи, фотография была сделана лет пять тому назад. Один из тех моментальных снимков, что изготавливают в автоматах, расположенных в крупных магазинах, на вокзалах и даже в Префектуре полиции.
   По сему случаю Франсуа Келлер не соизволил ни побриться, ни хоть как-то позаботиться о внешнем виде. Подбородок и щеки украшала борода сантиметра в два-три, которую он, надо полагать, время от времени постригал ножницами. На висках уже появились залысины, взгляд - безразличный, не выражал никаких эмоций.
   - Это он?
   Она держала документ в немного подрагивавшей руке, и слегка наклонившись, чтобы получше рассмотреть фото. Должно быть, мадам Русселе страдала близорукостью.
   - В моей памяти он сохранился не таким, но я почти уверена, что это мой отец...
   Она нагнулась ещё ниже.
   - Я могла бы сказать определенное, посмотрев в лупу. Подождите. Сейчас найду её.
   Оставив удостоверение на одноногом столике, она отлучилась и через несколько минут вернулась с увеличительным стеклом.
   - У него над левым глазом был небольшой, но глубокий шрам. Ага! На этом снимке он не очень хорошо виден, но все же, кажется, на месте. Взгляните сами...
   Мегрэ также посмотрел на физиономию Келлера через лупу.
   - Я хорошо помню об этой ранке потому, что он пострадал тогда из-за меня. Было очень жарко, и вдоль пшеничного поля росло множество маков.
   Мне очень хотелось нарвать букетик. Но попасть туда мешала колючая проволока. Помнится, мне тогда было всего восемь лет. Отец взял и раздвинул её, чтобы я могла пробраться к макам. Причем нижнюю струну он придерживал ступней и чуть склонился вперед... Странно, но я преотлично вижу эту сцену, хотя о многом другом позабыла... Нога отца, наверное, соскользнула и проволока с железными колючками внезапно распрямилась, стегнула его по лицу.
   Мать очень беспокоилась, как бы не оказался задет глаз. Обильно текла кровь. Пришлось спешно добираться до ближайшей фермы, чтобы промыть там глаз и наложить повязку.
   А шрам так и остался.
   Рассказывая эту историю, она продолжала с беспокойством рассматривать Мегрэ, и могло даже создаться впечатление, что мадам Русселе как бы оттягивала момент, когда тот изложит ей причину и цель своего визита.
   - С ним что-нибудь случилось?
   - В эту ночь его ранили и опять в голову, но врачи не считают, что его жизнь в опасности.
   - Это произошло в Париже?
   - Да. На берегу Сены. Тот или те, кто на него напали, швырнули его затем в воду.
   Он не сводил с неё глаз, подстерегая реакцию на сообщение, но она и не пыталась как-то укрыться от его пристального внимания.
   - Вам известно, как жил в последнее время ваш отец?
   - Не совсем.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Когда он нас покинул...
   - Вам было тринадцать лет, это вы уже говорили. А помните, как это произошло?
   - Нет. Просто однажды утром его дома не оказалось, а когда я удивилась этому, маман сказала, что он уехал в длительное путешествие.
   - Когда вы узнали, где он находится?
   - Спустя несколько месяцев она сообщила мне, что он где-то в Африке, в джунглях, лечит негров.
   - Это соответствовало действительности?
   - Полагаю, да. Впрочем, позднее люди, встречавшие отца там, рассказывали о нем. Жил он в Габоне, на медпункте в сотнях километров от Либревилля.
   - Как долго он там пробыл?
   - Во всяком случае несколько лет. Некоторые люди в Мюлузе его почитали чуть ли не как святого. Но другие...
   Он ждал. Она пребывала в нерешительности.
   - Ну, они называли его сумасбродом, полусумасшедшим...
   - А ваша мать?
   - Думаю, она смирилась с этим раз и навсегда.
   - Сколько ей сейчас лет?
   - Пятьдесят четыре. Нет, пятьдесят пять. Теперь-то я знаю, что он оставил ей письмо - она никогда мне его не показывала, - в котором писал, что, вероятно, не вернется и выражал готовность сделать все необходимое, чтобы облегчить ей расторжение брака.
   - И она развелась с ним?
   - Нет. Маман стойкая католичка.
   - Ваш муж в курсе этих событий?
   - Разумеется. Мы от него ничего не скрывали.
   - Вы не знали, что отец вернулся в Париж?
   Она быстро сморгнула и чуть не солгала - Мегрэ был уверен в этом.
   - Да и нет. Собственными глазами я его не видела с тех пор. И полной уверенности в том, что он вернулся, ни у меня, ни у маман не было. Тем не менее один знакомый из Мюлуза как-то рассказал ей, что случайно встретил на бульваре Сен-Мишель человека-сандвича, до странности похожего на моего отца. То был её давний друг. Кажется, он добавил, что когда окликнул этого человека по имени: "Франсуа", тот вздрогнул, но затем сделал вид, что не узнал его.
   - Ни вашей матери, ни вам лично не пришла в голову мысль обратиться в полицию?
   - Зачем? Он сам избрал себе такой путь. Видно, он не был создан, чтобы жить с нами вместе.
   - Вы сами не спрашивали себя, что с ним все же могло случиться?
   - Мы с мужем не раз говорили на эту тему.
   - А с вашей матерью?
   - Ей я, естественно, задавала вопросы как до, так и после свадьбы.
   - И какова её точка зрения?
   - Ее трудно выразить вот так, сразу и в нескольких фразах. Она жалеет его. Я тоже. Хотя порой и задаюсь вопросом, а не более ли он счастлив в том положении, в котором находится сейчас...
   Она добавила чуть тише и с некоторым смущением:
   - Есть люди, которые не могут приноровиться к той жизни, что мы ведем. Затем маман...
   Она поднялась, явно нервничая, подошла к окну, на мгновение выглянула наружу, а потом вновь повернулась лицом к комиссару.
   - Я не должна плохо о ней отзываться. У неё тоже есть своя точка зрения на жизнь. Думаю, как и у каждого. Назвать её по характеру властной женщиной, пожалуй, будет чрезмерным, но то, что она хочет, чтобы все вертелось по её желанию, это неоспоримо.
   - Вы ладили с матерью после отъезда отца?
   - Более или менее. Все же я была счастливы, когда вышла замуж и...
   - И избавились от её авторитарности?
   - В известной мере...
   Она улыбнулась.
   - Это не так уж и нетипично, и многие девушки находятся в таком же положении. Маман любит выходить в свет, принимать гостей, встречаться с видными людьми. В Мюлузе именно у неё собирались все те, кто что-либо действительно значил в городе.
   - Даже когда она ещё жила с вашим отцом?
   - Да, последние два года.
   - Почему именно они?
   И тут Мегрэ припомнил продолжительный разговор своей супруги с сестрой, и ему стало несколько неловко узнавать тут несколько более, чем смогла это сделать она.
   - А все потому, что маман получила наследство от тетушки. До этого мы жили довольно умеренно, в скромном домике. И он даже не был в роскошном квартале города, а клиентуру отца составляли в основном рабочие. Никто такого богатства и не ожидал. Потом мы сразу же переехали. Маман купила особняк возле собора, и она отнюдь не возражала, что над порталом теперь красовался резной герб.
   - Вы знали семью вашего отца?
   - Нет. Лишь несколько раз видела его брата до того, как он погиб на войне, если не ошибаюсь, в Сирии, во всяком случае не во Франции.
   - А его отец? Мать?
   Опять послышались детские голоса, но на сей раз мадам Русселе даже не обратила на него внимания.
   - Его мать умерла от рака, когда отцу было пятнадцать лет. А отец был мелким предпринимателем по плотницкой и столярной части. Как говорила маман, он держал что-то около десятка рабочих. В одно прекрасное утро, когда отец ещё учился в университете, обнаружили, что он повесился в своей мастерской, а потом выяснилось, что он был на краю банкротства.
   - Но ваш отец, тем не менее, смог завершить учебу?
   - Работая у аптекаря.
   - Каким он был?
   - Очень мягким и добрым. Понимаю, что это не тот ответ, который отвечает на ваш вопрос, но именно такое, в основном, впечатление осталось у меня от отца. Очень ласковый и немного печальный.
   - Ссорился ли он с вашей матерью?
   - Никогда не слышала, чтобы он повышал голос. Правда, если он не принимал больных в кабинете. то основную часть оставшегося времени тратил на то, чтобы посещать их на дому. Помню, как маман упрекала отца в том, что тот совершенно не заботится о своей внешности, постоянно носит один и тот же невыглаженный костюм, порой по три дня не бреется. А я говорила ему, что он колется своей бородой, когда обнимает меня.
   - Мне кажется, вы ничего не знали об его отношениях с коллегами?
   - Все, что мне известно по этому поводу, рассказывала мне маман. Беда лишь в том, что с ней трудно подлинное отличить от почти верного. Она не лжет, нет. Она просто так подстраивает правду, чтобы та становилась тем, что ей угодно. Раз уж она вышла замуж за отца, то ей обязательно нужно было, чтобы это была значительная особа.
   - Твой родитель - лучший специалист в городе, - говорила она мне, наверное, даже один из самых выдающихся во Франции. Но, к несчастью...
   Она вновь улыбнулась.
   - Вы догадываетесь, что следовало дальше. Он не умел приспособиться. Отказывался поступать, как все остальные. Маман давала мне понять, что если мой дедушка повесился, то не по причине неминуемого банкротства, а потому что был неврастеником. К тому же, у него была ещё и дочь, которая провела некоторое время в психушке.
   - Что с ней стало?
   - Не ведаю. Считаю, что и маман не в курсе. В любом случае эта женщина уехала из Мюлуза.
   - А мамаша там осталась?
   - Нет, она давно уже в Париже.
   - Можете дать её адрес?
   - Пожалуйста: набережная Орлеан, двадцать девять "б".
   Мегрэ вздрогнул, услышав это, но мадам Русселе ничего не заметила.
   - Это на острове Сен-Луи. С тех пор, как это место стало считаться одним из самых изысканных для проживания в Париже...
   - А знаете, что ваш отец подвергся нападению?
   - Конечно, нет.
   - Под мостом Мари. В трехстах метрах от дома, где обитает ваша мать.
   Она забеспокоилась, насупив брови.
   - Но это же на другом рукаве Сены, не правда ли? Окна маман выходят на набережную Турнель.
   - У неё есть собака?
   - Почему вы об этом спрашиваете?
   В течение нескольких месяцев, когда чета Мегрэ жила на Вогезской площади в связи с ремонтом их квартиры, он с мадам вечером частенько прохаживались вокруг острова Сен-Луи. И как раз в этот час владельцы собак выгуливали свои питомцев вдоль берегов Сены или за них это делала прислуга.
   - У маман только птички. Она не переносит ни собак, ни кошек.
   И поспешила сменить тему разговора:
   - Куда отвезли отца?
   - В Отель-Дьё, ближайшую больницу.
   - Возможно, вы захотите...
   - Не сейчас. Не исключено, что я попрошу вас подъехать туда, чтобы его опознать, дабы иметь полную уверенность в том, что речь идет именно о не, но ока что его голова и лицо полностью забинтованы.
   - Он сильно страдает?
   - Он в коме и не отдает себе отчета ни в чем...
   - Почему с ним такое случилось?
   - Это я и пытаюсь выяснить.
   - Была драка?
   - Нет. Его ударили в тот момент, когда он, по всей вероятности, спал.
   - Под мостом.
   Он в свою очередь поднялся.
   - Предполагаю, вы намерены отправиться к маман?
   - Мне трудно поступить иначе.
   - Вы не возражаете, если я позвоню ей и сообщу эту новость?
   Мегрэ колебался. Ему хотелось бы застать мадам Келлер врасплох. Но настаивать он не стал.
   - Благодарю вас, месье комиссар. В газетах появится сообщение об этом происшествии?
   - О самом факте нападения в этот час уже написали в нескольких строчках, но фамилия вашего отца, наверняка, не названа, ибо я сам узнал её только поздним утром.
   - Маман будет настаивать, чтобы не поднимали шума по поводу случившегося.
   - Сделаю все, что в моих силах.
   Мадам Русселе проводила его до двери, в то время как по пути возникла девочка, тут же уцепившаяся за её юбку.
   - Сейчас пойдем гулять, малышка. Пойди скажи Нана, пусть та начинает одевать тебя.
   Торранс ходил взад-вперед по тротуару возле дома. Маленький черного цвета авто Уголовной полиции бледно выглядел среди длинных и блестящих частных машин господ, проживающих в этом квартале.
   - На набережную Орфевр?
   - Нет. Остров Сен-Луи. Набережная Орлеан.
   Особняк был древний, с громадными воротами, но его бережно сохранялся как нечто ценное и роскошное. Медные пластинки и ручки, перила лестницы, её ступеньки, стены блистали чистотой, были, где нужно, отполированы, нигде ни следа пыли; даже консьержка была одета в черное платье с белым передником и выглядела как служанка в состоятельной семье.
   - У вас назначена встреча?
   - Нет. Но мадам Келлер ожидает моего визита.
   - Позвольте минуточку.
   Дворницкая смотрелась скорее как небольшой салон и пахла скорей воском для паркета, нежели кухней. Консьержка взяла трубку телефона.
   - Ваша фамилия, пожалуйста?
   - Комиссар Мегрэ...
   - Алло! Берта?.. Будь любезна, сообщи мадам, что некий комиссар Мегрэ хотел бы её видеть... Да, он здесь. Может подниматься? Спасибо... Вы можете пройти. Третий этаж, направо.
   Мегрэ, вышагивая по ступенькам, невольно подумал, стоят ли ещё фламандцы у причала набережной Селестэн или же, подписав протокол допроса, уже спускаются вниз по течению в направлении Руана. Дверь в нужные ему апартаменты открылась сама, не потребовалось даже звонить. Прислуга, молодая и симпатичная девушка, осмотрела комиссара с головы до ног, как если бы впервые в жизни видела живьем комиссара.
   - Сюда... Давайте вашу шляпу.
   Помещение, куда он вошел, имело очень высокие потолки и было декорировано в стиле "барокко" с изобилием позолоты и щедро украшенной резьбой мебелью. Уже с порога слышалась трескотня попугайчиков, а через открытую дверь салона просматривалась огромная клетка, где резвилось с десяток парочек этих птичек.
   Ему пришлось подождать минут десять, кончилось это тем, что Мегрэ в знак протеста закурил трубку. Но, правда, тут же вынул её изо рта, как только показалась мадам Келлер. Его поразило, насколько она оказалась одновременно маленькой, хрупкой и молодой. Ее невозможно было счесть старше дочери более, чем на десять лет, одежда была выдержана в черно-белых тонах, кожа светлая, свежая, глаза - цвета незабудок.
   - Жаклин мне звонила, - тут же выпалила она, указывая Мегрэ на кресло с высокой прямой спинкой, предельно неудобное для сидения в нем.
   Сама же мадам села на пуфик, обитый старинной декоративной тканью, и держалась так, как её, должно быть, научили ещё в монастыре.
   - Так значит, вы обнаружили следы моего мужа...
   - Вы его вовсе не разыскиваем, - бросил он реплику.