Страница:
Когда инспектор Николя вышел, комиссар Мегрэ позвонил в больницу Божон. Не без труда удалось ему позвать к аппарату инспектора, дежурившего у дверей палаты, где находился Жозеф Резон.
— Ну, что там у тебя?
— Я как раз хотел позвонить вам, шеф. Мы послали за его женой. Минуту назад она приехала. Я слышу сейчас, как она плачет у его комнаты. Секундочку. Вижу, как старшая медсестра выходит оттуда. Подождите у телефона.
До слуха Мегрэ доносились приглушенные голоса из больничного коридора.
— Алло! Так, как я и думал. Он умер минуту назад.
— И ничего не сказал?
— Даже не пришел в сознание. Жена в истерике бросилась на пол рядом с кроватью.
— Она заметила тебя?
— В том состоянии, в котором она находится, наверняка не видит никого и ничего.
— Она приехала на такси?
— Не знаю.
— Спустись вниз и жди у главного входа. Понаблюдай за ней на всякий случай. Может быть, она захочет вступить с кем-нибудь в контакт — лично или по телефону.
— Понятно, шеф.
Как знать, может, именно таким путем, установив номер телефона, удастся напасть наконец на след Фернана. Можно держать пари, что он укрывается где-то в деревне неподалеку от Парижа, может быть, в каком-нибудь из тех маленьких отелей, которые содержат бывшие проститутки или бывшие бродяги. Это было бы совершенно логичное предположение.
Если информация с телефонной станции ничего не даст, можно было бы еще объехать эти маленькие городки под Парижем, но это длилось бы долго и было бы довольно кропотливой работой, особенно принимая во внимание, что Фернан — человек наверняка достаточно хитрый, чтобы часто менять укрытие — не исключено, что далее каждую ночь.
Мегрэ позвонил судебному следователю, занимавшемуся нападением на улице Лафайет, сообщил ему о том, что он узнал, пообещал составить письменный рапорт и прислать его следователю срочно, еще до его беседы с прокурором.
Он передал ему также, что машина, которой пользовались нападавшие, была найдена неподалеку от Порт-д'Итали. Как и следовало ожидать, она была краденой, и в ней не нашли ничего, что могло бы навести на какой-то след преступников, отсутствовали даже отпечатки пальцев.
Мегрэ был погружен в работу; он как раз редактировал свой рапорт, когда в дверь кабинета постучал старый судебный курьер Жозеф с известием, что генеральный директор Дворца правосудия просит его в свой кабинет. В первый момент Мегрэ подумал, что это по делу об убийстве Кюэнде, что его начальник каким-то чудом узнал о предпринятых им по собственной инициативе шагах и решил, что услышит пару неприятных слов за то, что сует нос не в свое дело.
Оказалось, что речь шла о чем-то совершенно новом: три дня назад вышла из дома и не вернулась дочь одного сановника. Семнадцатилетняя девушка тайком посещала драматические курсы и была статисткой в фильмах, которые еще не демонстрировались на экране.
— Родители желали бы избежать огласки, они не хотят, чтобы об этом узнали газеты. Выглядит, как маленький побег из дома, а это случается и в лучших семьях…
Мегрэ поручил поиски исчезнувшей девушки Лапуэнту, а сам вернулся в свой кабинет к прерванной работе.
В пять часов он ее кончил, встал из-за стола и пошел в отдел общей информации. Здесь царили тишина и покой, не было беготни, нервного движения, толкотни в коридорах. Дверь в кабинет начальника отдела Дане была оснащена замком, как у сейфа, а стеллажи в его комнате были снизу доверху заполнены персональными делами в зеленых переплетах.
— Можете вы мне сказать, — спросил Мегрэ, — известна ли вам фамилия Вильтон?
— А почему вы спрашиваете?
— Дело не совсем еще выяснено. Мне хотелось бы узнать подробнее об этом человеке.
— Он впутан в какую-нибудь неприятную историю?
— Не думаю.
— Вы имеете в виду Стюарта Вильтона?
— Да.
Так, значит, Дане знал этого человека — подобно тому, как знал всех более или менее значительных иностранцев, живущих в Париже постоянно или в течение долгого времени. Может быть, далее среди этих зеленых папок находилось и досье Вильтона, но Дане не сделал никакой попытки потянуться за ним.
— Это крупная рыба.
— Знаю. Очень богат, как мне сказали.
— Очень богат, это верно, и большой друг Франции. Живет здесь большую часть года. Выбрал себе именно Францию.
— Почему?
— Во-первых, потому, что ему нравится жить в Париже…
— А во-вторых?
— Второго пока нет. Быть может, вы интересуетесь им из-за какой-нибудь женщины?
— Интересуюсь, только… хм, косвенно. Вообще-то да, есть одна женщина, которая…
— Которая что?
— Он несколько раз был женат, правда?
— Трижды. И когда-нибудь наверняка женится снова, хотя ему уже седьмой десяток.
— Бабник?
— Несомненно.
Дане отвечал лаконично, как будто бы в претензии к Мегрэ, что тот вмешивается в дела среды, которой только он имел право заниматься.
— Этот человек вращается только в самых высших кругах общества?
— Конечно.
— В каких отношениях он со своей бывшей женой?
— С которой из них?
— С той, что была танцовщицей. Насколько мне известно, ее зовут Флоренс.
— С Флоренс у него самые лучшие товарищеские отношения, впрочем, как и со всеми остальными его женами. Первая из них англичанка, дочь богатого пивовара, от нее у них сын. Она вышла замуж вторично и живет сейчас на Багамских островах.
— А вторая?
— Вторая была молоденькой актриской. С ней у него не было детей. Он жил с ней два или три года, а после развода отдал в ее распоряжение виллу на Ривьере, в которой она спокойно живет по сей день.
— А третьей, Флоренс, — дополнил Мегрэ, — подарил дворец.
Дане обеспокоенно наморщил брови.
— Так, значит, именно она вас интересует?
— Возможно. Я еще не знаю.
— До сих пор она не обращала на себя ничьего внимания. Но я не занимался личностью Вильтона с точки зрения его возможных прегрешений. То, что я знаю о Флоренс Вильтон, — это только разрозненные факты, сплетни, которые носятся в великосветских кругах Парижа.
— Больше вы о ней ничего не знаете?
— Она живет в недавно отреставрированном доме — в самом деле его можно назвать маленьким дворцом, — принадлежавшем ее бывшему мужу…
— На улице Нев-Сен-Пьер…
— Адрес верный. Я не уверен, принадлежит ли сейчас этот дом исключительно ей. Как я вам уже говорил, Вильтон всегда остается в хороших отношениях со своими бывшими женами. Он оставляет им драгоценности, меха, но сомневаюсь, чтобы он был так щедр, чтобы переписать на имя бывшей жены тот дом, о котором вы говорите.
— А чем занимается его сын?
— И он тоже проводит часть года в Париже, но живет тут меньше, чем отец. Занимается спортом, ездит кататься на лыжах в Швейцарию, Австрию, принимает участие в автогонках, в гребных состязаниях — в Англии, на Лазурном побережье, играет в поло…
— Так, значит, у него нет определенных занятий?
— Ему не надо работать. Он достаточно богат.
— Женат?
— Был, в течение года, на красивой манекенщице. Сейчас разведен. Но хватит расспросов, Мегрэ! Не знаю, ни куда вы клоните, ни что вас действительно интересует. У меня создалось впечатление, что вы ведете со мной какую-то игру — кто кого перехитрит. Прошу только одного: не предпринимать никаких шагов, не посоветовавшись со мной. Говоря, что Стюарт Вильтон большой друг Франции, я хотел бы это особенно подчеркнуть. Не зря же его наградили орденом Почетного легиона. Он очень богат, а деньги держит и тратит у нас, во Франции. Словом, он принадлежит к людям, с которыми надо считаться. Его частная жизнь нас совершенно не касается, разве что он преступит закон — чего я совершенно в его положении не ожидаю. Если говорить откровенно, я бы не удивился, узнав, что он страдает какой-нибудь манией, извращением, даже чем-то вроде эротомании… Но это меня нисколько не касается, и вообще я не хотел бы об этом знать.
— А о его сыне вы не могли бы рассказать мне побольше?
— Только то, что в свое время его развод стал громким делом. Может быть, и вы что-то об этом слышали? Нет? Так вот, эта красивая манекенщица, Лида, на которой женился Вильтон-младший, если не ошибаюсь, венгерка, имела не самую хорошую репутацию… Стюарт Вильтон не одобрил его выбора. Несмотря на это, сын женился против его воли, а через некоторое время убедился, что жена изменяет ему с его собственным отцом. Однако до скандала дело не дошло. В этих кругах таким делам не дают широкой огласки, все устраивается тайно, как и надлежит людям благовоспитанным. Только стало известно, что Вильтон-младший быстро развелся.
— А что сейчас делает эта Лида?
— Все произошло три года тому назад. Их фотографии появлялись в разных газетах. Позднее эта дама переходила из рук в руки. Ее видели всегда с важными господами, иногда с дипломатами, голос которых имел значение на международных форумах. В последнее время, если не ошибаюсь, она живет с каким-то итальянским князем в Риме. Вы это хотели узнать?
— Сам не знаю, что я хотел узнать.
Так и было на самом деле. Какое-то мгновение Мегрэ хотелось сыграть в открытую, рассказать все Дане как коллеге, но он подумал, что каждый из них видит это дело по-своему. И каждый из них вращается в своих кругах. Комиссару Дане, чтобы раздобыть определенную информацию, достаточно пойти к знакомым на чашку чая в пять часов, зато комиссар Мегрэ должен в своих целях сидеть за столиком, накрытом бумажной скатертью, в какой-то забегаловке, куда приходят на свой скромный обед рабочие.
— Еще один, уже последний вопрос: Стюарт Вильтон сейчас в Париже?
— Если только не развлекается на Ривьере. Я могу проверить. Будет лучше, если я сам разузнаю, а не вы, Мегрэ!
— А Вильтон-младший?
— Если он в Париже, то всегда останавливается в отеле «Георг V» на Елисейских полях.
— Благодарю вас, Дане!
— Пожалуйста, помните: прошу быть осторожным!
— Обещаю!
Конечно, у комиссара Мегрэ не было намерения лично навестить Стюарта Вильтона и задавать ему щекотливые вопросы. Но в отеле «Георг V» ему ответят вежливо, хотя и не очень охотно.
Судебный следователь Кажу знал, что делал, когда дал газетам информацию, что убийство в Булонском лесу следует отнести к сведению личных счетов между представителями преступного мира. Интерес к такому преступлению угасает, в нем нет никакой сенсации, ничего такого, что могло бы разжечь человеческое любопытство.
Уровень заинтересованности читателей зависит от того, кто жертва, от способа, которым ее лишили жизни, а также от места, где было совершено преступление.
Если бы Кюэнде был убит, например, в каком-нибудь кабаре на Елисейских полях, сообщения появились бы на первых полосах газет с жирными заголовками. Но такой случай, как находка в Булонском лесу трупа никому не известного человека, не был чем-то чрезвычайным, и упоминание о нем не имело в себе ничего такого, что могло бы привлечь внимание людей, читающих газеты в метро.
Уголовник, рецидивист, не совершивший никакого громкого преступления, труп которого можно будет выловить в Сене и отметить это событие петитом в рубрике «Происшествия и кражи», оставался только неизвестным, не стоящим того, чтобы его запомнить.
А ведь именно он, Кюэнде, так сильно заинтересовал Мегрэ, больше, чем Фернан и его банда, и поэтому с такой энергией комиссар принялся за распутывание этого дела на свой страх и риск, не имея официального указания.
В связи с нападением на улице Лафайет вся полиция была поставлена на ноги. По делу Кюэнде бедный инспектор Фумель, не имея в своем распоряжении ни автомобиля, ни даже уверенности, что ему вернут деньги, потраченные на такси, был обречен на поиск преступника в одиночку.
Ему придется отправиться на улицу Муфтар, произвести обыск в квартире старой Жюстины, задавая при этом ей разные вопросы, на которые она будет отвечать по-своему, наверняка стараясь вывернуться.
На всякий случай Мегрэ позвонил еще раз в прозекторскую, но вместо того чтобы обратиться к доктору Ламалю или кому-то из его ассистентов, пожелал поговорить с одним из работников лаборатории, которого знал давно и который не раз оказывал ему мелкие услуги.
— Скажите, Франсуа, вы были при осмотре тела Оноре Кюэнде, которого нашли в Булонском лесу?
— Конечно, присутствовал. А вам еще не прислали рапорт, господин комиссар?
— Следствие веду не я. Но мне хотелось бы знать результаты осмотра.
— Понимаю. Доктор Ламаль считает, что этому человеку нанесли по крайней мере десяток ударов по голове. Первый удар был нанесен сзади, в затылок, с такой силой, что основание черепа было расколото и смерть наступила мгновенно. А доктор Ламаль знает, что говорит. Он, конечно, не такой патологоанатом, каким был наш покойный доктор Поль, но и на его знания можно положиться.
— А следующие удары?
— Их наносили тогда, когда он был уже мертв. Голова и лицо совершенно изуродованы.
— Каким орудием нанесены эти удары?
— На эту тему у нас была длительная дискуссия. В конце концов врачи пришли к единодушному мнению: это не нож и не лом, не кастет и не разводной ключ, а значит, и не одно из орудий преступления, чаще всего встречающихся в подобных случаях. На сей раз это должен был быть предмет тяжелый, массивный, с острыми краями.
— Может быть, какая-нибудь статуэтка?
— Такую возможность приняли во внимание и отметили как одну из вероятных в рапорте.
— А удалось ли установить хотя бы приблизительно, в котором часу наступила смерть?
— Вероятнее всего, в два ночи. От половины второго до трех, но, пожалуй, ближе к двум.
— Крови он много потерял?
— Должны были не только остаться следы крови, но и мозг разлететься. Его куски прилипли к волосам.
— Содержимое желудка исследовано?
— Вы знаете, что обнаружено? Остатки непереваренного шоколада. Немного алкоголя, совсем немного, он едва начал всасываться в кровь.
— Благодарю вас, Франсуа. Не стоит говорить кому-нибудь о нашей с вами беседе, хорошо?
— Для меня так будет лучше.
Через полчаса Мегрэ позвонил Фумель.
— Я был у той старухи, шеф, и поехал с ней в прозекторскую. Предложил ей отвезти ее домой, но она отказалась, пошла одна в сторону метро.
— Ее квартиру ты обыскал?
— И не нашел ничего, кроме книг и журналов.
— Никаких фотографий?
— Плохонькие снимки мужа в мундире швейцарского солдата и увеличенный портрет Оноре, когда тот был еще ребенком.
— Никаких писем, заметок? Ты просмотрел книги?
— Никаких. Этот человек не писал и сам не получал писем. Ни он, ни тем более его мать.
— Есть один след, которым стоит пойти при условии сохранения предельной осторожности. Некий Стюарт Вильтон живет на улице Лонгшамп, у него собственный дом — не знаю только номер, — но, думаю, что ты без труда найдешь его. У него собственный «роллс-ройс» с шофером. Он наверняка время от времени ставит машину перед домом или держит ее в гараже поблизости. Постарайся заглянуть в машину и проверить, не лежит ли там меховая полость для ног. Такая странная меховая бурка из темно-серого меха, может быть, полосатого. Как шерсть кота.
— А что еще, шеф?
— Сын, Вильтон-младший, всегда останавливается в отеле «Георг V» на Елисейских полях. У него тоже собственная машина.
— Понимаю.
— Но это еще не все. Хорошо бы достать снимки одного и второго.
— Я знаю уличного фотографа, который работает как раз на Елисейских полях.
— Желаю успеха.
Следующий час Мегрэ провел у себя в кабинете, подписывая различные бумаги, а когда он вышел из здания полиции, то вместо того чтобы, как обычно, сесть в автобус, идущий в сторону дома, направился в район Сен-Поль.
Было по-прежнему холодно и мрачно, как и бывает в январе, фонари бросали туманный свет, а силуэты людей выглядели темнее, чем всегда, как если бы ранний парижский полусумрак размазал полутени.
В тот момент, когда Мегрэ сворачивал на улицу Сен-Поль, из-за угла послышался женский голос:
— Как дела, господин комиссар?
Это была Ольга, скромно одетая, в дешевой шубке, имитирующей котиковое манто. Мегрэ решил воспользоваться случаем и спросить ее кое о чем из того, что хотел узнать в другом месте. Она как будто свалилась с неба — это была особа, наиболее подходящая для того, чтобы ответить на те вопросы, которые его интересовали.
— Скажи мне, девочка: если тебе хочется выпить чего-нибудь горячего или просто согреться ночью, куда ты идешь? Какое заведение в этом районе открыто после полуночи?
— У «Леона».
— Это бар?
— Да. На улице Сент-Антуан, напротив метро.
— Ты встречала там когда-нибудь своего соседа?
— Швейцарца? Нет, ночью никогда. Правда, я видела его там несколько раз, но только днем.
— Он пил?
— Только белое вино.
— Благодарю.
На этот раз она бросила ему на прощание, притоптывая на месте, чтобы согреться:
— Желаю успеха!
С фотографией Кюэнде в кармане Мегрэ вошел в прокуренный бар и, встав у стойки, заказал стаканчик коньяка.
— Вы знаете этого человека?
Хозяин заведения вытер руки о фартук, прежде чем взять двумя пальцами фотографию и вглядеться в нее.
— А что он такого сделал? — спросил хозяин, прикидываясь наивным?
— Умер.
— Что, повесился? Самоубийство?
— Почему вы так думаете?
— Сам не знаю. Так как-то подумалось. Я его видел раза три-четыре… Он редко сюда приходил. Нелюдимый, ни с кем никогда не разговаривал. Последний раз…
— Когда это было?
— Точно не скажу. Может быть, в четверг, может быть, в пятницу, а может, и в субботу… Он всегда приходил после полудня, на минуточку, выпивал стаканчик вина у стойки и сразу уходил.
— Он пил только один стаканчик?
— Иногда два… Но никогда больше… Нет, выпивохой он не был. Таких я узнаю сразу, с первого взгляда…
— В каком часу он приходил в последний раз? После обеда? Или вечером?
— Поздним вечером, пожалуй, далее ночью… Минуточку. Моя жена уже пошла наверх, чтобы лечь… Должно быть, было уже далеко за полночь, может быть, половина первого, а может, и час…
— Как получилось, что вы так хорошо все помните?
— Прежде всего потому, что ночью сюда приходят только постоянные клиенты… Ну, случается иногда, что зайдет погреться шофер такси, если у него нет пассажиров… Или полицейский выпить стаканчик украдкой… Приходила также одна пара — хорошо помню, они занимали вон тот столик в углу. А кроме этого… в зале никого. Я всегда за стойкой, должен наблюдать за кофеваркой… Тогда я не слышал даже, как он вошел. Поворачиваюсь — а он стоит у стойки, опершись на нее локтями… Я немного удивился.
— Поэтому вы так хорошо и запомнили?
— И потому еще, что он спрашивал, нет ли у меня вишневки, но такой настоящей вишневки, сухой… Мало кто заказывает сухую вишневку… Я достал бутылку со второй полки — вон там, с немецкой этикеткой «Кирш». Пожалуй, она ему нравилась, поскольку он сказал: «Должна быть хорошей!» Минуту он подержал в руках стаканчик, чтобы напиток разогрелся, и пил его медленно, каждую секунду поглядывая на часы. Я видел, что он раздумывает не выпить ли еще, и, когда я пододвинул к нему бутылку, он не отказался. Видно было, что он пьет не потому, что ему хочется просто выпить, а потому, что ему хочется выпить именно вишневки.
— Он ни с кем не разговаривал?
— Только со мной.
— А те, что сидели в углу, не обращали на него внимания?
— Это влюбленные. Я хорошо их знаю. Они приходят сюда два раза в неделю, шепчутся, смотрят друг другу в глаза целыми часами…
— Они, наверно, вышли сразу за ним?
— Наверняка нет.
— Вам не бросилось в глаза, не ждал ли его кто-нибудь у бара? А может, за ним кто-то следил?
Хозяин пожал плечами, как будто почувствовал личную обиду.
— С пятнадцати лет я сидку в этой дыре и подобного…
Это должно было означать, что если бы что-то необычайное и произошло, то он наверняка бы заметил.
Выйдя из бара, Мегрэ отправился в отель «Ламбер». На этот раз на месте портье сидела жена владельца. Она была более молода и привлекательна, чем комиссар мог бы допустить, зная ее мужа.
— Вы пришли по поводу номера 33, правда? Ваш человек наверху.
Мегрэ пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить пару, спускавшуюся по лестнице. От женщины пахло ночными духами, а мужчина отвернул лицо, сконфуженный.
Комната номер 33 тонула во мраке. Инспектор Барон сидел в кресле, придвинутом к окну. Ему, видимо, пришлось выкурить целую пачку сигарет, в комнате было черно от дыма.
— Есть что-нибудь новое?
— Эта дама вышла полчаса назад. Перед тем там была какая-то девушка с большой картонной коробкой, может быть, швея или портниха, или белошвейка, сам не знаю. Обе пошли в спальню, и я видел только тени на занавесках: сначала они двигались, потом были неподвижны, как если бы одна стояла, а вторая крутилась вокруг нее, может быть, примеряли платье.
На первом этаже свет был только в холле, лестница освещена вся, до второго этажа, в салоне налево зажжены только два бра и небольшая люстра сверху. В будуаре, находящемся справа от входа, горничная в темном платье, белом фартучке и наколке на голове занималась уборкой.
— Окна столовой и кухни выходят на противоположную сторону. Наблюдая за этими людьми, я невольно задаю себе вопрос: что же они делают целый день? Я насчитал по крайней мере три человека прислуги, которая крутится по дому и неизвестно чем занимается. Никто сюда не приходит, если не считать той портнихи. Девушка с картонной коробкой приехала на такси, а возвращалась пешком, уже без коробки. Парнишка из магазина принес какие-то свертки, а более крупные покупки привозит поставщик в фургончике. Все свертки — и большие, и маленькие — принимает лакей в передней, он никого не впускает даже в холл. Я должен до утра тут сидеть?
— Ты голоден?
— Немного, но до завтрака выдержу.
— Иди уж.
— Никто меня не подменит?
Мегрэ пожал плечами.
— Можешь идти, — сказал он, запер дверь на ключ, сунув «его в карман. Спустился вниз и сказал хозяйке гостиницы:
— Прошу не сдавать номер 33, пока я его не освобожу. И никому туда входить нельзя — ни горничной, ни вам, ни вашему мужу. Хорошо?
Выйдя на улицу, он издалека заметил Ольгу, которая шла под руку с каким-то мужчиной, и приветливо ей улыбнулся.
Глава 5
— Ну, что там у тебя?
— Я как раз хотел позвонить вам, шеф. Мы послали за его женой. Минуту назад она приехала. Я слышу сейчас, как она плачет у его комнаты. Секундочку. Вижу, как старшая медсестра выходит оттуда. Подождите у телефона.
До слуха Мегрэ доносились приглушенные голоса из больничного коридора.
— Алло! Так, как я и думал. Он умер минуту назад.
— И ничего не сказал?
— Даже не пришел в сознание. Жена в истерике бросилась на пол рядом с кроватью.
— Она заметила тебя?
— В том состоянии, в котором она находится, наверняка не видит никого и ничего.
— Она приехала на такси?
— Не знаю.
— Спустись вниз и жди у главного входа. Понаблюдай за ней на всякий случай. Может быть, она захочет вступить с кем-нибудь в контакт — лично или по телефону.
— Понятно, шеф.
Как знать, может, именно таким путем, установив номер телефона, удастся напасть наконец на след Фернана. Можно держать пари, что он укрывается где-то в деревне неподалеку от Парижа, может быть, в каком-нибудь из тех маленьких отелей, которые содержат бывшие проститутки или бывшие бродяги. Это было бы совершенно логичное предположение.
Если информация с телефонной станции ничего не даст, можно было бы еще объехать эти маленькие городки под Парижем, но это длилось бы долго и было бы довольно кропотливой работой, особенно принимая во внимание, что Фернан — человек наверняка достаточно хитрый, чтобы часто менять укрытие — не исключено, что далее каждую ночь.
Мегрэ позвонил судебному следователю, занимавшемуся нападением на улице Лафайет, сообщил ему о том, что он узнал, пообещал составить письменный рапорт и прислать его следователю срочно, еще до его беседы с прокурором.
Он передал ему также, что машина, которой пользовались нападавшие, была найдена неподалеку от Порт-д'Итали. Как и следовало ожидать, она была краденой, и в ней не нашли ничего, что могло бы навести на какой-то след преступников, отсутствовали даже отпечатки пальцев.
Мегрэ был погружен в работу; он как раз редактировал свой рапорт, когда в дверь кабинета постучал старый судебный курьер Жозеф с известием, что генеральный директор Дворца правосудия просит его в свой кабинет. В первый момент Мегрэ подумал, что это по делу об убийстве Кюэнде, что его начальник каким-то чудом узнал о предпринятых им по собственной инициативе шагах и решил, что услышит пару неприятных слов за то, что сует нос не в свое дело.
Оказалось, что речь шла о чем-то совершенно новом: три дня назад вышла из дома и не вернулась дочь одного сановника. Семнадцатилетняя девушка тайком посещала драматические курсы и была статисткой в фильмах, которые еще не демонстрировались на экране.
— Родители желали бы избежать огласки, они не хотят, чтобы об этом узнали газеты. Выглядит, как маленький побег из дома, а это случается и в лучших семьях…
Мегрэ поручил поиски исчезнувшей девушки Лапуэнту, а сам вернулся в свой кабинет к прерванной работе.
В пять часов он ее кончил, встал из-за стола и пошел в отдел общей информации. Здесь царили тишина и покой, не было беготни, нервного движения, толкотни в коридорах. Дверь в кабинет начальника отдела Дане была оснащена замком, как у сейфа, а стеллажи в его комнате были снизу доверху заполнены персональными делами в зеленых переплетах.
— Можете вы мне сказать, — спросил Мегрэ, — известна ли вам фамилия Вильтон?
— А почему вы спрашиваете?
— Дело не совсем еще выяснено. Мне хотелось бы узнать подробнее об этом человеке.
— Он впутан в какую-нибудь неприятную историю?
— Не думаю.
— Вы имеете в виду Стюарта Вильтона?
— Да.
Так, значит, Дане знал этого человека — подобно тому, как знал всех более или менее значительных иностранцев, живущих в Париже постоянно или в течение долгого времени. Может быть, далее среди этих зеленых папок находилось и досье Вильтона, но Дане не сделал никакой попытки потянуться за ним.
— Это крупная рыба.
— Знаю. Очень богат, как мне сказали.
— Очень богат, это верно, и большой друг Франции. Живет здесь большую часть года. Выбрал себе именно Францию.
— Почему?
— Во-первых, потому, что ему нравится жить в Париже…
— А во-вторых?
— Второго пока нет. Быть может, вы интересуетесь им из-за какой-нибудь женщины?
— Интересуюсь, только… хм, косвенно. Вообще-то да, есть одна женщина, которая…
— Которая что?
— Он несколько раз был женат, правда?
— Трижды. И когда-нибудь наверняка женится снова, хотя ему уже седьмой десяток.
— Бабник?
— Несомненно.
Дане отвечал лаконично, как будто бы в претензии к Мегрэ, что тот вмешивается в дела среды, которой только он имел право заниматься.
— Этот человек вращается только в самых высших кругах общества?
— Конечно.
— В каких отношениях он со своей бывшей женой?
— С которой из них?
— С той, что была танцовщицей. Насколько мне известно, ее зовут Флоренс.
— С Флоренс у него самые лучшие товарищеские отношения, впрочем, как и со всеми остальными его женами. Первая из них англичанка, дочь богатого пивовара, от нее у них сын. Она вышла замуж вторично и живет сейчас на Багамских островах.
— А вторая?
— Вторая была молоденькой актриской. С ней у него не было детей. Он жил с ней два или три года, а после развода отдал в ее распоряжение виллу на Ривьере, в которой она спокойно живет по сей день.
— А третьей, Флоренс, — дополнил Мегрэ, — подарил дворец.
Дане обеспокоенно наморщил брови.
— Так, значит, именно она вас интересует?
— Возможно. Я еще не знаю.
— До сих пор она не обращала на себя ничьего внимания. Но я не занимался личностью Вильтона с точки зрения его возможных прегрешений. То, что я знаю о Флоренс Вильтон, — это только разрозненные факты, сплетни, которые носятся в великосветских кругах Парижа.
— Больше вы о ней ничего не знаете?
— Она живет в недавно отреставрированном доме — в самом деле его можно назвать маленьким дворцом, — принадлежавшем ее бывшему мужу…
— На улице Нев-Сен-Пьер…
— Адрес верный. Я не уверен, принадлежит ли сейчас этот дом исключительно ей. Как я вам уже говорил, Вильтон всегда остается в хороших отношениях со своими бывшими женами. Он оставляет им драгоценности, меха, но сомневаюсь, чтобы он был так щедр, чтобы переписать на имя бывшей жены тот дом, о котором вы говорите.
— А чем занимается его сын?
— И он тоже проводит часть года в Париже, но живет тут меньше, чем отец. Занимается спортом, ездит кататься на лыжах в Швейцарию, Австрию, принимает участие в автогонках, в гребных состязаниях — в Англии, на Лазурном побережье, играет в поло…
— Так, значит, у него нет определенных занятий?
— Ему не надо работать. Он достаточно богат.
— Женат?
— Был, в течение года, на красивой манекенщице. Сейчас разведен. Но хватит расспросов, Мегрэ! Не знаю, ни куда вы клоните, ни что вас действительно интересует. У меня создалось впечатление, что вы ведете со мной какую-то игру — кто кого перехитрит. Прошу только одного: не предпринимать никаких шагов, не посоветовавшись со мной. Говоря, что Стюарт Вильтон большой друг Франции, я хотел бы это особенно подчеркнуть. Не зря же его наградили орденом Почетного легиона. Он очень богат, а деньги держит и тратит у нас, во Франции. Словом, он принадлежит к людям, с которыми надо считаться. Его частная жизнь нас совершенно не касается, разве что он преступит закон — чего я совершенно в его положении не ожидаю. Если говорить откровенно, я бы не удивился, узнав, что он страдает какой-нибудь манией, извращением, даже чем-то вроде эротомании… Но это меня нисколько не касается, и вообще я не хотел бы об этом знать.
— А о его сыне вы не могли бы рассказать мне побольше?
— Только то, что в свое время его развод стал громким делом. Может быть, и вы что-то об этом слышали? Нет? Так вот, эта красивая манекенщица, Лида, на которой женился Вильтон-младший, если не ошибаюсь, венгерка, имела не самую хорошую репутацию… Стюарт Вильтон не одобрил его выбора. Несмотря на это, сын женился против его воли, а через некоторое время убедился, что жена изменяет ему с его собственным отцом. Однако до скандала дело не дошло. В этих кругах таким делам не дают широкой огласки, все устраивается тайно, как и надлежит людям благовоспитанным. Только стало известно, что Вильтон-младший быстро развелся.
— А что сейчас делает эта Лида?
— Все произошло три года тому назад. Их фотографии появлялись в разных газетах. Позднее эта дама переходила из рук в руки. Ее видели всегда с важными господами, иногда с дипломатами, голос которых имел значение на международных форумах. В последнее время, если не ошибаюсь, она живет с каким-то итальянским князем в Риме. Вы это хотели узнать?
— Сам не знаю, что я хотел узнать.
Так и было на самом деле. Какое-то мгновение Мегрэ хотелось сыграть в открытую, рассказать все Дане как коллеге, но он подумал, что каждый из них видит это дело по-своему. И каждый из них вращается в своих кругах. Комиссару Дане, чтобы раздобыть определенную информацию, достаточно пойти к знакомым на чашку чая в пять часов, зато комиссар Мегрэ должен в своих целях сидеть за столиком, накрытом бумажной скатертью, в какой-то забегаловке, куда приходят на свой скромный обед рабочие.
— Еще один, уже последний вопрос: Стюарт Вильтон сейчас в Париже?
— Если только не развлекается на Ривьере. Я могу проверить. Будет лучше, если я сам разузнаю, а не вы, Мегрэ!
— А Вильтон-младший?
— Если он в Париже, то всегда останавливается в отеле «Георг V» на Елисейских полях.
— Благодарю вас, Дане!
— Пожалуйста, помните: прошу быть осторожным!
— Обещаю!
Конечно, у комиссара Мегрэ не было намерения лично навестить Стюарта Вильтона и задавать ему щекотливые вопросы. Но в отеле «Георг V» ему ответят вежливо, хотя и не очень охотно.
Судебный следователь Кажу знал, что делал, когда дал газетам информацию, что убийство в Булонском лесу следует отнести к сведению личных счетов между представителями преступного мира. Интерес к такому преступлению угасает, в нем нет никакой сенсации, ничего такого, что могло бы разжечь человеческое любопытство.
Уровень заинтересованности читателей зависит от того, кто жертва, от способа, которым ее лишили жизни, а также от места, где было совершено преступление.
Если бы Кюэнде был убит, например, в каком-нибудь кабаре на Елисейских полях, сообщения появились бы на первых полосах газет с жирными заголовками. Но такой случай, как находка в Булонском лесу трупа никому не известного человека, не был чем-то чрезвычайным, и упоминание о нем не имело в себе ничего такого, что могло бы привлечь внимание людей, читающих газеты в метро.
Уголовник, рецидивист, не совершивший никакого громкого преступления, труп которого можно будет выловить в Сене и отметить это событие петитом в рубрике «Происшествия и кражи», оставался только неизвестным, не стоящим того, чтобы его запомнить.
А ведь именно он, Кюэнде, так сильно заинтересовал Мегрэ, больше, чем Фернан и его банда, и поэтому с такой энергией комиссар принялся за распутывание этого дела на свой страх и риск, не имея официального указания.
В связи с нападением на улице Лафайет вся полиция была поставлена на ноги. По делу Кюэнде бедный инспектор Фумель, не имея в своем распоряжении ни автомобиля, ни даже уверенности, что ему вернут деньги, потраченные на такси, был обречен на поиск преступника в одиночку.
Ему придется отправиться на улицу Муфтар, произвести обыск в квартире старой Жюстины, задавая при этом ей разные вопросы, на которые она будет отвечать по-своему, наверняка стараясь вывернуться.
На всякий случай Мегрэ позвонил еще раз в прозекторскую, но вместо того чтобы обратиться к доктору Ламалю или кому-то из его ассистентов, пожелал поговорить с одним из работников лаборатории, которого знал давно и который не раз оказывал ему мелкие услуги.
— Скажите, Франсуа, вы были при осмотре тела Оноре Кюэнде, которого нашли в Булонском лесу?
— Конечно, присутствовал. А вам еще не прислали рапорт, господин комиссар?
— Следствие веду не я. Но мне хотелось бы знать результаты осмотра.
— Понимаю. Доктор Ламаль считает, что этому человеку нанесли по крайней мере десяток ударов по голове. Первый удар был нанесен сзади, в затылок, с такой силой, что основание черепа было расколото и смерть наступила мгновенно. А доктор Ламаль знает, что говорит. Он, конечно, не такой патологоанатом, каким был наш покойный доктор Поль, но и на его знания можно положиться.
— А следующие удары?
— Их наносили тогда, когда он был уже мертв. Голова и лицо совершенно изуродованы.
— Каким орудием нанесены эти удары?
— На эту тему у нас была длительная дискуссия. В конце концов врачи пришли к единодушному мнению: это не нож и не лом, не кастет и не разводной ключ, а значит, и не одно из орудий преступления, чаще всего встречающихся в подобных случаях. На сей раз это должен был быть предмет тяжелый, массивный, с острыми краями.
— Может быть, какая-нибудь статуэтка?
— Такую возможность приняли во внимание и отметили как одну из вероятных в рапорте.
— А удалось ли установить хотя бы приблизительно, в котором часу наступила смерть?
— Вероятнее всего, в два ночи. От половины второго до трех, но, пожалуй, ближе к двум.
— Крови он много потерял?
— Должны были не только остаться следы крови, но и мозг разлететься. Его куски прилипли к волосам.
— Содержимое желудка исследовано?
— Вы знаете, что обнаружено? Остатки непереваренного шоколада. Немного алкоголя, совсем немного, он едва начал всасываться в кровь.
— Благодарю вас, Франсуа. Не стоит говорить кому-нибудь о нашей с вами беседе, хорошо?
— Для меня так будет лучше.
Через полчаса Мегрэ позвонил Фумель.
— Я был у той старухи, шеф, и поехал с ней в прозекторскую. Предложил ей отвезти ее домой, но она отказалась, пошла одна в сторону метро.
— Ее квартиру ты обыскал?
— И не нашел ничего, кроме книг и журналов.
— Никаких фотографий?
— Плохонькие снимки мужа в мундире швейцарского солдата и увеличенный портрет Оноре, когда тот был еще ребенком.
— Никаких писем, заметок? Ты просмотрел книги?
— Никаких. Этот человек не писал и сам не получал писем. Ни он, ни тем более его мать.
— Есть один след, которым стоит пойти при условии сохранения предельной осторожности. Некий Стюарт Вильтон живет на улице Лонгшамп, у него собственный дом — не знаю только номер, — но, думаю, что ты без труда найдешь его. У него собственный «роллс-ройс» с шофером. Он наверняка время от времени ставит машину перед домом или держит ее в гараже поблизости. Постарайся заглянуть в машину и проверить, не лежит ли там меховая полость для ног. Такая странная меховая бурка из темно-серого меха, может быть, полосатого. Как шерсть кота.
— А что еще, шеф?
— Сын, Вильтон-младший, всегда останавливается в отеле «Георг V» на Елисейских полях. У него тоже собственная машина.
— Понимаю.
— Но это еще не все. Хорошо бы достать снимки одного и второго.
— Я знаю уличного фотографа, который работает как раз на Елисейских полях.
— Желаю успеха.
Следующий час Мегрэ провел у себя в кабинете, подписывая различные бумаги, а когда он вышел из здания полиции, то вместо того чтобы, как обычно, сесть в автобус, идущий в сторону дома, направился в район Сен-Поль.
Было по-прежнему холодно и мрачно, как и бывает в январе, фонари бросали туманный свет, а силуэты людей выглядели темнее, чем всегда, как если бы ранний парижский полусумрак размазал полутени.
В тот момент, когда Мегрэ сворачивал на улицу Сен-Поль, из-за угла послышался женский голос:
— Как дела, господин комиссар?
Это была Ольга, скромно одетая, в дешевой шубке, имитирующей котиковое манто. Мегрэ решил воспользоваться случаем и спросить ее кое о чем из того, что хотел узнать в другом месте. Она как будто свалилась с неба — это была особа, наиболее подходящая для того, чтобы ответить на те вопросы, которые его интересовали.
— Скажи мне, девочка: если тебе хочется выпить чего-нибудь горячего или просто согреться ночью, куда ты идешь? Какое заведение в этом районе открыто после полуночи?
— У «Леона».
— Это бар?
— Да. На улице Сент-Антуан, напротив метро.
— Ты встречала там когда-нибудь своего соседа?
— Швейцарца? Нет, ночью никогда. Правда, я видела его там несколько раз, но только днем.
— Он пил?
— Только белое вино.
— Благодарю.
На этот раз она бросила ему на прощание, притоптывая на месте, чтобы согреться:
— Желаю успеха!
С фотографией Кюэнде в кармане Мегрэ вошел в прокуренный бар и, встав у стойки, заказал стаканчик коньяка.
— Вы знаете этого человека?
Хозяин заведения вытер руки о фартук, прежде чем взять двумя пальцами фотографию и вглядеться в нее.
— А что он такого сделал? — спросил хозяин, прикидываясь наивным?
— Умер.
— Что, повесился? Самоубийство?
— Почему вы так думаете?
— Сам не знаю. Так как-то подумалось. Я его видел раза три-четыре… Он редко сюда приходил. Нелюдимый, ни с кем никогда не разговаривал. Последний раз…
— Когда это было?
— Точно не скажу. Может быть, в четверг, может быть, в пятницу, а может, и в субботу… Он всегда приходил после полудня, на минуточку, выпивал стаканчик вина у стойки и сразу уходил.
— Он пил только один стаканчик?
— Иногда два… Но никогда больше… Нет, выпивохой он не был. Таких я узнаю сразу, с первого взгляда…
— В каком часу он приходил в последний раз? После обеда? Или вечером?
— Поздним вечером, пожалуй, далее ночью… Минуточку. Моя жена уже пошла наверх, чтобы лечь… Должно быть, было уже далеко за полночь, может быть, половина первого, а может, и час…
— Как получилось, что вы так хорошо все помните?
— Прежде всего потому, что ночью сюда приходят только постоянные клиенты… Ну, случается иногда, что зайдет погреться шофер такси, если у него нет пассажиров… Или полицейский выпить стаканчик украдкой… Приходила также одна пара — хорошо помню, они занимали вон тот столик в углу. А кроме этого… в зале никого. Я всегда за стойкой, должен наблюдать за кофеваркой… Тогда я не слышал даже, как он вошел. Поворачиваюсь — а он стоит у стойки, опершись на нее локтями… Я немного удивился.
— Поэтому вы так хорошо и запомнили?
— И потому еще, что он спрашивал, нет ли у меня вишневки, но такой настоящей вишневки, сухой… Мало кто заказывает сухую вишневку… Я достал бутылку со второй полки — вон там, с немецкой этикеткой «Кирш». Пожалуй, она ему нравилась, поскольку он сказал: «Должна быть хорошей!» Минуту он подержал в руках стаканчик, чтобы напиток разогрелся, и пил его медленно, каждую секунду поглядывая на часы. Я видел, что он раздумывает не выпить ли еще, и, когда я пододвинул к нему бутылку, он не отказался. Видно было, что он пьет не потому, что ему хочется просто выпить, а потому, что ему хочется выпить именно вишневки.
— Он ни с кем не разговаривал?
— Только со мной.
— А те, что сидели в углу, не обращали на него внимания?
— Это влюбленные. Я хорошо их знаю. Они приходят сюда два раза в неделю, шепчутся, смотрят друг другу в глаза целыми часами…
— Они, наверно, вышли сразу за ним?
— Наверняка нет.
— Вам не бросилось в глаза, не ждал ли его кто-нибудь у бара? А может, за ним кто-то следил?
Хозяин пожал плечами, как будто почувствовал личную обиду.
— С пятнадцати лет я сидку в этой дыре и подобного…
Это должно было означать, что если бы что-то необычайное и произошло, то он наверняка бы заметил.
Выйдя из бара, Мегрэ отправился в отель «Ламбер». На этот раз на месте портье сидела жена владельца. Она была более молода и привлекательна, чем комиссар мог бы допустить, зная ее мужа.
— Вы пришли по поводу номера 33, правда? Ваш человек наверху.
Мегрэ пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить пару, спускавшуюся по лестнице. От женщины пахло ночными духами, а мужчина отвернул лицо, сконфуженный.
Комната номер 33 тонула во мраке. Инспектор Барон сидел в кресле, придвинутом к окну. Ему, видимо, пришлось выкурить целую пачку сигарет, в комнате было черно от дыма.
— Есть что-нибудь новое?
— Эта дама вышла полчаса назад. Перед тем там была какая-то девушка с большой картонной коробкой, может быть, швея или портниха, или белошвейка, сам не знаю. Обе пошли в спальню, и я видел только тени на занавесках: сначала они двигались, потом были неподвижны, как если бы одна стояла, а вторая крутилась вокруг нее, может быть, примеряли платье.
На первом этаже свет был только в холле, лестница освещена вся, до второго этажа, в салоне налево зажжены только два бра и небольшая люстра сверху. В будуаре, находящемся справа от входа, горничная в темном платье, белом фартучке и наколке на голове занималась уборкой.
— Окна столовой и кухни выходят на противоположную сторону. Наблюдая за этими людьми, я невольно задаю себе вопрос: что же они делают целый день? Я насчитал по крайней мере три человека прислуги, которая крутится по дому и неизвестно чем занимается. Никто сюда не приходит, если не считать той портнихи. Девушка с картонной коробкой приехала на такси, а возвращалась пешком, уже без коробки. Парнишка из магазина принес какие-то свертки, а более крупные покупки привозит поставщик в фургончике. Все свертки — и большие, и маленькие — принимает лакей в передней, он никого не впускает даже в холл. Я должен до утра тут сидеть?
— Ты голоден?
— Немного, но до завтрака выдержу.
— Иди уж.
— Никто меня не подменит?
Мегрэ пожал плечами.
— Можешь идти, — сказал он, запер дверь на ключ, сунув «его в карман. Спустился вниз и сказал хозяйке гостиницы:
— Прошу не сдавать номер 33, пока я его не освобожу. И никому туда входить нельзя — ни горничной, ни вам, ни вашему мужу. Хорошо?
Выйдя на улицу, он издалека заметил Ольгу, которая шла под руку с каким-то мужчиной, и приветливо ей улыбнулся.
Глава 5
Усаживаясь за стол, он не знал ни того, что внезапный телефонный звонок вырвет его из уютной домашней атмосферы, ни того, что десятки людей, которые сейчас составляли себе планы на ближайший вечер, проведут эту ночь иначе, чем предполагали, и что все окна в здании на набережной Орфевр будут светиться до утра, так, как бывает в ночи больших тревог.
А обед был таким приятным, обстановка такой интимной, полной тонкого взаимопонимания между ним и женой. Он рассказал ей о великолепных поджаренных колбасках, которые ел в двенадцать часов в маленьком ресторанчике на улице Сент-Антуан. Они часто бывали вместе в таких маленьких заведениях, когда-то очень многочисленных. Типичные для Парижа, они находились почти на каждой улице, и их называли «Шоферскими бистро».
Несмотря на столь скромное название, готовили там вкусно — в основном благодаря тому, что рестораторы происходили из провинции: из Оверни, Бретани, Нормандии, Бургундии, и не только сохраняли традиции своих кухонь, но и поддерживали контакты с родными деревнями, привозя оттуда копчености, колбасу, а иногда даже и деревенский хлеб…
Вспомнились ему и Кюэнде, и его мать: эти двое привезли на людную и шумную улицу Муфтар напевный акцент своей страны и своей деревни в кантоне Во вместе с характерными для швейцарцев спокойствием и медлительностью.
— Ты не знаешь, что сейчас со старой Жюстиной?
Мадам Мегрэ, казалось, читала его мысли.
— Ты забываешь, что официально я занимаюсь только этим бандитским нападением на улице Лафайет и ничем больше. Бандитские налеты — серьезное дело, ведь они угрожают банкам, страховым обществам, крупным предприятиям. Гангстеры быстрее приспосабливаются ко времени, чем мы.
Он сказал это с легкой горечью. Ему вспомнилось, что еще только два года, и он должен будет уйти на пенсию. Мир меняется. Париж меняется, все меняется — люди и методы работы тоже. Разве он через какое-то время, даже еще до ухода на пенсию, висящую над ним как дамоклов меч, не будет чувствовать себя в этом мире, который он уже не будет понимать, потерянным?
— Странный человек, — сказал он тихо, про себя, в то же время обращаясь к жене. — Ничто не указывало на то, что его постигнет такая судьба, а его мать совершенно не казалась обеспокоенной, когда я спросил ее, на что она будет жить — пробормотала только: «Я уверена, что он не оставит меня ни с чем…» — и все.
Если она так уверена, что сын ее обеспечил, то как он это сделал? Что придумал? Какой способ изобрел?
В минуту, когда Мегрэ уже наслаждался десертом, зазвонил телефон.
— Может быть, я сниму трубку? — предложила жена. Но Мегрэ сорвался из-за стола с салфеткой в руке. Звонил Жанвье с набережной Орфевр.
— Довольно важная новость, шеф. Минуту назад звонил инспектор Николя. Установлено, с кем вел телефонный разговор Рене Люссак из кафе «У друзей».
— С кем?
— Вы ее хорошо знаете, господин комиссар. С Розалией Бурдон.
— С «прекрасной Розалией»?
— Да. Сейчас она живет в Корбейле, на берегу Сены, в собственной вилле.
— Что дальше?
— Я связался с бригадой полиции в Корбейле. Розалия Бурдон в настоящее время дома.
А обед был таким приятным, обстановка такой интимной, полной тонкого взаимопонимания между ним и женой. Он рассказал ей о великолепных поджаренных колбасках, которые ел в двенадцать часов в маленьком ресторанчике на улице Сент-Антуан. Они часто бывали вместе в таких маленьких заведениях, когда-то очень многочисленных. Типичные для Парижа, они находились почти на каждой улице, и их называли «Шоферскими бистро».
Несмотря на столь скромное название, готовили там вкусно — в основном благодаря тому, что рестораторы происходили из провинции: из Оверни, Бретани, Нормандии, Бургундии, и не только сохраняли традиции своих кухонь, но и поддерживали контакты с родными деревнями, привозя оттуда копчености, колбасу, а иногда даже и деревенский хлеб…
Вспомнились ему и Кюэнде, и его мать: эти двое привезли на людную и шумную улицу Муфтар напевный акцент своей страны и своей деревни в кантоне Во вместе с характерными для швейцарцев спокойствием и медлительностью.
— Ты не знаешь, что сейчас со старой Жюстиной?
Мадам Мегрэ, казалось, читала его мысли.
— Ты забываешь, что официально я занимаюсь только этим бандитским нападением на улице Лафайет и ничем больше. Бандитские налеты — серьезное дело, ведь они угрожают банкам, страховым обществам, крупным предприятиям. Гангстеры быстрее приспосабливаются ко времени, чем мы.
Он сказал это с легкой горечью. Ему вспомнилось, что еще только два года, и он должен будет уйти на пенсию. Мир меняется. Париж меняется, все меняется — люди и методы работы тоже. Разве он через какое-то время, даже еще до ухода на пенсию, висящую над ним как дамоклов меч, не будет чувствовать себя в этом мире, который он уже не будет понимать, потерянным?
— Странный человек, — сказал он тихо, про себя, в то же время обращаясь к жене. — Ничто не указывало на то, что его постигнет такая судьба, а его мать совершенно не казалась обеспокоенной, когда я спросил ее, на что она будет жить — пробормотала только: «Я уверена, что он не оставит меня ни с чем…» — и все.
Если она так уверена, что сын ее обеспечил, то как он это сделал? Что придумал? Какой способ изобрел?
В минуту, когда Мегрэ уже наслаждался десертом, зазвонил телефон.
— Может быть, я сниму трубку? — предложила жена. Но Мегрэ сорвался из-за стола с салфеткой в руке. Звонил Жанвье с набережной Орфевр.
— Довольно важная новость, шеф. Минуту назад звонил инспектор Николя. Установлено, с кем вел телефонный разговор Рене Люссак из кафе «У друзей».
— С кем?
— Вы ее хорошо знаете, господин комиссар. С Розалией Бурдон.
— С «прекрасной Розалией»?
— Да. Сейчас она живет в Корбейле, на берегу Сены, в собственной вилле.
— Что дальше?
— Я связался с бригадой полиции в Корбейле. Розалия Бурдон в настоящее время дома.