Сименон Жорж. Мегрэ и ленивый вор

   — Когда приедем на место, будет уже светло…
   Оставив соответствующие инструкции своим людям, Мегрэ вышел на набережную Орфевр. Он задержался на углу улицы, купил сигарет, после чего отправился в компании прозябшего до мозга костей инспектора Фумеля на остановку, чтобы подождать автобус, идущий в направлении Монмартра.

Глава 7

   Инспектор Лоньон догадывался, что комиссар Мегрэ придает большее значение отысканию убийц какого-то там безымянного человека в Булонском лесу, чем грабительскому нападению на улице Лафайет и банде гангстеров, хотя об этом шумели все газеты, — только не знал, почему.
   Но если это так, как он предполагает, то почему комиссар Мегрэ не ухватился за нить, которая могла привести его к клубку? Кто знает, как далеко он продвинулся в поисках правды? А ведь известно, что Мегрэ — это человек, одаренный необыкновенным нюхом, умеющий идти к цели упорно, настойчиво, дерзко, жаждущий выиграть любой ценой!
   Может быть, это только Лоньона преследует судьба — ведь ему не удалось до сих пор ничего добиться. А мог бы ведь и он наконец получить повышение. Он подумал с горечью: неужели его судьба остаться до конца карьеры только инспектором, таким же вечным инспектором, как Фумель? Тот из шестнадцатого, а Лоньон из тринадцатого. Фумеля бросила жена — уехала, не оставив адреса. Жена Лоньона постоянно прихварывает уже лет пятнадцать.
   В деле Кюэнде, может быть, и сам Лоньон немного виноват: не проследил как следует за всем. Занятый другими делами, он передал его коллеге, который не придавал ему слишком большого значения. Только раз поговорил он с Фумелем по телефону, и то случайно. Но имеет ли это какое-нибудь значение?
   Снег шел крупными хлопьями, он лежал на тротуаре довольно толстым слоем, но быстро таял.
   Автобус был переполнен, в нем было жарко. Большинство пассажиров молчало. Одни глядели в окно, другие оцепенело смотрели перед собой. На поворотах они невольно наклонялись то вправо, то влево.
   — Ничего не узнал о мехе? — внезапно спросил Мегрэ.
   Фумель, погруженный в свои мысли, вздрогнул и повторил последнее слово, как если бы в первое мгновение не понял.
   — О мехе?
   — О мехе дикого кота для прикрывания ног в автомобиле?
   — А, правда. Я заглядывал в автомобиль Стюарта Вильтона. Ничего подобного там не было. Прекрасная машина! Не только с печкой, но и с кондиционером. И, кажется, есть даже бар. Так мне сказали в его гараже.
   — А в автомобиле его сына?
   — Он обычно ставит свою машину перед отелем «Георг V». Я заглянул внутрь. Никакой полости для ног тоже нет.
   — Ты знаешь, где он заправляется бензином?
   — У ближайшей бензоколонки, на улице Марбеф.
   — Ты был там?
   — Еще не успел.
   Автобус остановился на улице Консгантен-Пекер. В такое раннее время тут почти совершенно пусто. Еще не было восьми часов утра.
   — Кажется, это здесь «Ла-Режанс».
   Это была старомодная пивная, каких все меньше оставалось в Париже. С мраморной стойкой, с местом для кассирши возле нее, с зеркалами на стенах, с металлическими колечками вместо вешалки. Фирменным блюдом заведения, как сообщали вывески, было шакрю гарни.
   Внутри уже светло, официант сгребал в совок мусор с пола.
   — Ты что-нибудь ел? — спросил Мегрэ.
   — Еще нет, — ответил Фумель.
   Фумель заказал себе кофе и булочку с маслом, Мегрэ же, который этой ночью и с самого утра выпил много кофе, — стаканчик коньяку.
   Странная пора… Уже не ночь, но еще и не день. Сквозь окно видны спешащие в школу дети. Они наклонялись, брали снег в руки, пробовали лепить снежки, но он таял v них на ладонях.
   — Скажите… — обратился Мегрэ к официанту.
   — Слушаю вас.
   — Вы знаете этого человека?
   Официант довольно долго вглядывался в комиссара, как бы с усилием стараясь припомнить, откуда он знает это лицо
   — Господин Мегрэ… господин комиссар Мегрэ, правда? Припоминаю. Вы уже бывали у нас — довольно давно, кажется, года два назад, вместе с инспектором Лоньоном.
   Он с готовностью и усердием рассматривал фотографию.
   — Да, этот господин сюда приходит. Не один. Всегда с одной такой… шляпницей.
   — Что значит «шляпницей»?
   — А она носит каждый раз новую шляпу, и все какие-то смешные. Чаще всего они приходят вместе поужинать, садятся вон там, в уголке. Она обожает шакрю. Они никогда не торопятся, сидят долго, попивают кофе, иногда заказывают рюмку коньяку Смотрят в глаза друг другу или держатся за руки. Оба очень симпатичные.
   — Давно они к вам приходят?
   — О, уже пару лет. Сам даже не помню, с какого времени.
   — Она, наверное, живет где-нибудь поблизости?
   — Меня уже спрашивали. Я вижу ее каждое утро, когда она с сеткой выходит за покупками. Наверняка живет на этой улице.
   Почему Мегрэ был так доволен, что ему удалось раскрыть присутствие женщины в жизни Оноре Кюэнде?
   Полчаса спустя он в сопровождении Фумеля входил в первый от угла дом. Консьержка в своей комнате сортировала письма жильцам.
   — Вы знаете этого человека?
   Она рассматривала фотографию сосредоточенно и через минуту отрицательно покачала головой.
   — Кажется мне, что я где-то его видела, но не могу сказать, что его знаю. Во всяком случае, сюда он не приходил
   — А может быть, здесь живет… может быть, среди ваших жильцов есть женщина, которая часто меняет шляпки?
   Консьержка посмотрела на Мегрэ с удивлением, пожала плечами и пробормотала себе под нос что-то, чего он не расслышал.
   Точно также во втором и третьем домах поиски не увенчались успехом.
   В четвертом, в то время, когда они вошли, консьержка бинтовала мужу руку, которую он повредил, вынося мусорные баки.
   — Вы знаете этого человека?
   — А что?
   — Он живет в вашем доме?
   — Живет, не живет — трудно сказать. Приходит к даме с шестого этажа.
   — Какой даме?
   — К модистке. Мадемуазель Эвелине.
   — А мадемуазель Эвелина здесь давно живет?
   — О, лет десять — двенадцать. Она уже жила тут, когда я сюда переехала.
   — А он тогда бывал у нее?
   — Не знаю… Может, и бывал… Не помню.
   — Вы ее видели в последнее время?
   — Кого? Эвелину? Я ее каждый день вижу!
   — А его?
   — Не помню, — она повернулась к мужу: — Когда мы последний раз видели этого господина?
   — Не знаю. Не так давно.
   — Случалось, что он оставался ночевать у нее? Консьержка улыбнулась. Видимо, она сочла комиссара очень наивным человеком.
   — А если даже и так?.. Ведь они оба совершеннолетние, разве нет?
   — А не жил ли он у нее подольше… неделю, две?
   — Иногда даже и месяц.
   — А эта Эвелина сейчас дома?
   — Наверняка.
   — Как ее фамилия?
   — Шнейдер. Эвелина Шнейдер.
   — Она получает письма?
   — О, почти нет. Очень редко.
   — На каком этаже она живет?
   — Я же говорила. На шестом.
   — Налево или направо?
   — Направо.
   Мегрэ вышел на улицу, чтобы проверить, есть ли свет в окнах на шестом этаже. Свет горел.
   Лифта в этом доме не было. Пришлось подниматься по лестнице. Дом казался спокойным и опрятным, лестницы содержались в чистоте. Перед дверями квартир лежали соломенные коврики. Тут и там виднелись таблички с фамилиями, металлические или эмалированные. На третьем этаже жил зубной врач, на четвертом — акушерка. Мегрэ останавливался на каждой площадке, опасаясь одышки. Из-за запертых дверей доносились звуки радиоприемников.
   На шестом этаже они остановились перед дверью с правой стороны. Мегрэ долго колебался, прежде чем нажал на кнопку звонка. И отсюда также доносились звуки музыки, но спустя минуту кто-то выключил радио, послышались шаги, и в открытой двери на пороге показалась маленькая блондинка, одетая не в халат, а в свободную блузку и брюки, с тряпочкой, которой стирают, пыль, в руках. Она смотрела на них широко раскрытыми глазами.
   Мегрэ и Фумель чувствовали себя не менее смущенными, чем она. В ее глазах сначала отразилось удивление, а через мгновение беспокойство. Губы ее дрожали, когда она спросила:
   — Вы принесли мне… печальную новость?
   Жестом она пригласила их в комнату. Видимо, она занималась уборкой, поскольку пылесос еще рычал. Она выключила его и, проходя мимо, отодвинула ногой, чтобы он не заслонял дороги.
   — Почему вы так думаете?
   — Сама не знаю… Визит в такое время… И Оноре не приходит… Не знаю, что с ним случилось…
   Она выглядела еще молодо, но было ей, пожалуй, за сорок. Кожа у нее была свежей, лицо округлое, черты его твердые.
   — Господа… из полиции?
   — Комиссар Мегрэ. А это инспектор Фумель.
   — С Оноре несчастный случай?
   — Я принес вам действительно печальное известие. Она не заплакала. Напряженно ждала слов, которые, возможно, содержали какую-то надежду.
   — Присядьте, пожалуйста. И снимите пальто, здесь очень тепло. Оноре любит, чтобы было очень тепло. Извините за беспорядок…
   — Вы его любите?
   Она закусила губу. Через минуту вместо ответа спросила:
   — Ранен? — И сразу же потом, без паузы: — Он умер?
   Только тогда она начала плакать, сложив губы подковкой, как ребенок, не думая о том, что делается некрасивой. Одновременно она обхватила волосы обеими руками. Ее глаза блуждали по комнате, как бы в поисках угла, в котором она могла бы спрятаться.
   — Я чувствовала, что это случится…
   — Почему?
   — Не знаю… Мы были так счастливы.
   Комната, приятно обставленная солидной мебелью, с безделушками, не свидетельствующими, однако, о плохом вкусе, создавала атмосферу интимности. Сквозь открытые двери была видна ярко освещенная кухня, со столом, накрытым для завтрака.
   — Извините… — прошептала она внезапно и открыла дверь в соседнюю комнату, полутемную спальню.
   Она бросилась на кровать, скрыв лицо в подушке, чтобы иметь возможность выплакаться.
   Мегрэ и Фумель молча глянули один на другого. Из них двоих Фумель был более взволнован, может быть, потому, что вообще имел слабость к женщинам, несмотря на хлопоты и огорчения, в которые они его вводили.
   Через какое-то время — быстрее, чем можно было бы ожидать, — она встала, пошла в ванную, умыла лицо холодной водой и, когда вернулась в комнату, почти спокойная, шепнула:
   — Извините…
   Через минуту, уже овладев собой, она спросила:
   — Что с ним произошло?
   — Его нашли в Булонском лесу. Мертвого. Разве вы не читали в газете?
   — Нет, я не читаю газет. Но он… В Булонском лесу? Что он там делал?
   — Он был убит раньше в каком-то другом месте.
   — Убит? Из-за чего?
   Она старалась удержаться, чтобы снова не расплакаться.
   — Вы давно были… вместе?
   — Несколько лет.
   — Где вы познакомились?
   — В таком маленьком кафе… здесь неподалеку.
   — В… «Ла-Режанс».
   — Да. Я время от времени хожу туда. Увидела его, когда он сидел там в углу.
   Разве это не свидетельствовало о том, что тогда Кюэнде планировал кражу в этом самом районе? Скорее всего. Просматривая списки краж, виновных в которых не удалось найти, наверняка можно было бы наткнуться на совершенную на улице Коленкур.
   — И что было потом?
   — Я уже не помню, как случилось, что у нас завязалась беседа. Он спросил меня, не немка ли я, я ответила, что из Эльзаса, родилась в Страсбурге.
   На ее лице промелькнуло что-то вроде улыбки.
   — Нас забавляло, что у нас обоих иностранный акцент, но у каждого свой.
   Ее акцент был приятным для слуха, напевным. Жена Мегрэ тоже была из Эльзаса. И даже немного похожа — в молодые годы — на эту Эвелину: маленькая, пухленькая блондинка…
   — Вы стали жить вместе?
   Она вытерла платочком нос, уже порядком покрасневший. Но наверняка в эту минуту не думала о том, красиво ли она выглядит.
   — Нет, он только приходил ко мне. Время от времени оставался на более долгий срок, на две-три недели, а потом говорил, что ему надо ехать. Я даже думала сначала, что у него где-нибудь в провинции есть жена и дети. У некоторых мужчин есть такая привычка, приехав в Париж снимать с пальца обручальное кольцо. Видимо, в этих делах у нее был определенный опыт.
   — И каким же образом вы удостоверились, что он не женат?
   — Он не женат, правда?
   — Правда.
   — Я была в этом уверена. Прежде всего я заметила, какими глазами он смотрит на детей, которых встречал на улице. Видно было, что он жалеет, что у него нет своих. Может быть, он уже отказался от мысли иметь детей, но его все еще тянуло к отцовству. А во-вторых, когда он бывал здесь, когда жил вместе со мной, он вел себя иначе, чем ведут женатые мужчины. Это трудно объяснить, но это чувствуется. Он был какой-то стыдливый… женатые мужчины иные. Первый раз, когда он ночевал у меня, он был очень смущен… а утром, когда проснулся в моей постели, не знал, что делать с собой.
   — Он никогда не говорил вам, чем он занимается? О своей профессии?
   — Нет.
   — А вы его не спрашивали?
   — Я старалась узнать, не задавая нескромных вопросов.
   — Он говорил, куда уезжает?
   — Говорил, что должен уехать. Только это. Ни куда, ни зачем. Раз я спросила, есть ли у него мать. Он ничего не ответил, только покраснел. Я догадалась, что он живет вместе с матерью. Во всяком случае, я знала, что у него кто-то есть, кто заботится о его белье, кто штопает ему носки — только делает это не очень старательно. На рубашке пуговицы у него были всегда пришиты криво, я не раз над этим смеялась…
   — Когда вы видели его в последний раз?
   — Несколько недель назад… Кажется, шесть… Минуточку… я вспомню дату.
   Через минуту она спросила:
   — А когда… когда это случилось?
   — В пятницу. У него были при себе деньги?
   — Он никогда не носил с собой много денег.
   — А когда он приходил к вам на длительный срок — он приносил с собой чемодан?
   — Нет. Если вы откроете шкаф, то увидите его халат, домашние туфли, а на полках рубашки, носки, пижаму…
   Она указала на каминную полку, на которой Мегрэ заметил три трубки, в том числе одну пенковую. И здесь тоже была кафельная печка, как в квартире на улице Муфтар, и кресло рядом с печкой. Кресло Оноре Кюэнде…
   — Извините за бестактность… Но я должен задать вам один вопрос.
   — Я догадалась. Речь идет о деньгах?
   — Да. Он вам их давал?
   — Предлагал, но я не хотела брать. Зарабатываю столько, чтобы хватало мне на жизнь. Поскольку он настаивал, я согласилась только на одно — видимо, ему было бы не по себе, если бы он ничего мне не давал, — чтобы он платил половину за квартиру. Зато он делал мне дорогие подарки… Это он купил мебель в эту комнату и устроил мне салон для клиенток… Вы можете сами посмотреть…
   Она открыла еще одну дверь и показала им маленькую тесную комнатку, обставленную в стиле Людовика XVI, с большим количеством зеркал…
   — Это он отремонтировал всю квартиру, покрасил кухню, сам оклеил обоями эту комнату и салон. Страшно любил все делать сам, мастерить…
   — А что он вообще делал целый день?
   — Отправлялся погулять здесь неподалеку, всегда по одним и тем же улицам нашего района, так делают те, кто выгуливает собак… Возвращался и сразу же усаживался в кресло и принимался за чтение. Множество книг лежит в шкафу, вы можете посмотреть…
   — Какие книги он любил больше всего?
   — О путешествиях.
   — Вы куда-нибудь ездили вместе?
   — Провели несколько дней в Дьеппе, два года назад. Еще до этого ездили отдыхать в Сабауди, и он показывал мне издалека горы Швейцарии, говоря, что это его родная страна. А в самом начале мы ездили на экскурсию на автобусе из Парижа в Ниццу и на Лазурное побережье.
   — Он был широким человеком?
   — Все зависит от того, что вы называете широким человеком. Нет, скупым он не был, но не любил, когда его обманывали, обсчитывали. Счета в гостиницах и ресторанах всегда проверял.
   — Еще один нескромный вопрос…
   — Сколько мне лет?
   — Да.
   — Сорок четыре.
   — Значит, вы приобрели определенный жизненный опыт. И вы никогда не раздумывали над тем, почему этот человек ведет двойную жизнь? Или почему он на вас не женится?
   — Я знала иных мужчин, которые также не предлагали мне супружество.
   — Мужчин… похожих на него?
   — Нет, конечно, нет. — И через минуту добавила: — Я сама не раз раздумывала над этим. Вначале, как я уже вам говорила, думала, что у него жена где-нибудь в провинции и он приезжает в Париж по делу через определенное время. Я не была бы на него в претензии, если бы так и оказалось на самом деле… Кто бы не хотел иметь второго дома, если бы знал, что кто-то его ждет с распростертыми объятиями… Он не любил гостиниц, я сразу это заметила, во время нашего первого совместного путешествия. Он был всегда такой чуткий, настороженный, как будто чего-то боялся…
   («Ага!.. значит, это так! — подумал Мегрэ. — Он все-таки боялся!»)
   — Позднее, когда я узнала его ближе и когда увидела его нестарательно заштопанные носки, догадалась, что он живет с матерью, только стыдится признаться. Много есть таких мужчин, которые не женятся из-за матери, никто бы и не подумал, что это действительная причина… Ему уже лет пятьдесят, а дрожит перед мамочкой, как маленький мальчик. Я думала, что с ним такая же история…
   — Но ведь он должен был на что-то жить?.. Работать, чтобы иметь деньги.
   — У него могли быть какие-то свои дела.
   — Вы никогда не подозревали, чем он может заниматься…
   — Чем?
   Она спросила так естественно, что нельзя было допустить мысли, что она играет комедию.
   — Что вы хотите этим сказать? Теперь я ко всему готова. Что он такого делал?
   — Крал. Был вором, преступником.
   — Он? Оноре? — Она нервно рассмеялась. — Вы шутите, правда? Это невозможно!
   — К сожалению, возможно. Он крал всю жизнь, начиная с шестнадцати лет, когда был еще учеником слесаря и убежал из исправительного дома в Швейцарии, чтобы вступить в Иностранный легион.
   — О том, что он служил в Иностранном легионе, он мне сказал, когда я увидела его татуировку.
   — А о том, что сидел два года в тюрьме, он не сказал?
   Она села, как если бы ноги у нее не выдержали и подогнулись, и слушала так, словно речь шла о ком-то ином, а не о ее любовнике, которого она так хорошо знала в течение стольких лет…
   Время от времени она встряхивала головой с недоверием.
   — Я сам, к вашему сведению, лично его арестовывал, а потом еще несколько раз допрашивал в своем кабинете. Да, это был преступник, но только не такой, как другие. На вид он вел нормальный, спокойный образ жизни. Не вращался в преступных кругах, у него не было сообщников. В течение какого-то времени он готовил преступление. Целыми неделями наблюдал за выбранным домом — кто и когда уходит и приходит… До самого момента, когда с полной уверенностью в себе прокрадывался, чтобы присвоить чужие деньги, чужие драгоценности.
   — Нет, нет, не может быть! Я никогда этому не поверю!
   — Я хорошо понимаю ваше удивление. В одном вопросе вы не ошиблись, отгадали точно: он на самом деле жил с матерью на улице Муфтар, там находились его вещи.
   — А она знает?..
   — Да.
   — И раньше знала?
   — Да.
   — И разрешала ему? — Она была не столько возмущена, сколько удивлена. — И поэтому его убили?
   — Скорее всего.
   — Полиция?
   Она становилась недоверчивой, менее открытой и как бы более твердой.
   — Нет.
   — Может быть, те люди, которых… которых он пробовал обокрасть… убили его?
   — Может быть. Вы послушайте. Не я веду следствие по этому делу, а судебный следователь Кажу. Именно он дал определенное задание инспектору Фумелю…
   Инспектор Фумель слегка поклонился.
   — Инспектор Фумель находится у вас официально, а я нет. Вы имели право не отвечать ни на его вопросы, ни на мои. Могли даже не впускать нас в квартиру. И если бы мы в таком положении попробовали произвести у вас обыск, то совершили бы нарушение закона, превышение власти. Вы меня понимаете?
   Нет. Мегрэ чувствовал, что она не отдает себе отчета в важности этих слов.
   — Я думаю, что…
   — Говоря яснее: все то, что вы рассказали нам о Кюэнде, не будет отражено в официальном рапорте инспектора. Следует считаться с тем, что судебный следователь, когда из какого-либо источника узнает о вашем существовании, пришлет к вам инспектора, возможно, Фумеля, а может быть, кого-то иного, с определенными полномочиями.
   — И что я тогда должна буду сделать?
   — В таком случае вы можете потребовать присутствия адвоката.
   — Зачем?
   — Поскольку это ваше право. Вы лично не совершили никакого преступления. Но, может быть, Кюэнде оставил в вашей квартире, кроме своих книг и трубок, еще какие-нибудь вещи…
   В ее голубых глазах появился блеск понимания. Наполовину про себя она буркнула:
   — Чемодан…
   Она прикусила язык, но было уже слишком поздно.
   — Но ведь это совершенно нормально, — сказал Мегрэ, что ваш друг, живущий здесь с вами в течение долгого времени, несколько месяцев в году, доверил вам чемодан со своими личными вещами. Не менее нормально было бы, если бы он оставил вам ключик от чемодана с просьбой, например, чтобы вы в случае чего его открыли…
   Мегрэ желал бы не иметь свидетелей при беседе. Фумель, как бы отгадав его намерения, отодвинулся немного в сторону и стоял с выражением лица человека, которого ничего на свете не интересует.
   Но Эвелина протестующе покачала головой.
   — У меня нет никакого ключа. Но…
   — Не стоит об этом. Еще одно: такой человек, как Кюэнде, мог быть настолько предусмотрительным, чтобы оставить завещание, в котором были бы для вас определенные поручения… Например, он мог бы пожелать, чтобы вы занялись его матерью…
   — Она, должно быть, уже немолода…
   — Вы сами увидите… Одно только несомненно: в его жизни не было других женщин, кроме матери и вас…
   — Вы так считаете?
   Ей это польстило, несмотря на все, и довольная улыбка промелькнула на ее лице. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись две ямочки, как у молоденькой девушки.
   — Не знаю, что и думать…
   — Вы обо всем подумаете, и не раз, когда останетесь одна…
   После короткой паузы она обратилась к нему:
   — Скажите, господин комиссар… — она заколебалась и внезапно покраснела: — Он никогда… никогда не убил никого?
   — Со всей уверенностью могу сказать, что нет.
   — Если бы вы сказали, что да, то я перестала бы вам верить.
   — Добавлю еще кое-что. Кюэнде жил, что не подлежит сомнению, со своих краж.
   — Но ведь он тратил так мало!
   — Вот именно! Возможно, что ему нужно было только сознание, что он может иметь деньги в своем распоряжении, это давало ему чувство уверенности в себе. А может быть, тут роль играл какой-то еще иной мотив, и роль принципиальную…
   — Какой мотив?
   — Его психологической природы. Я вам уже говорил, что он мог неделями наблюдать за избранным домом…
   — Каким образом?
   — Целыми часами просиживал в разных кафе, занимая столик у окна или нанимал где-нибудь комнату, в гостинице напротив…
   Она прервала, подхватив его мысль:
   — Вы считаете, что и тогда, когда мы познакомились… в «Ла-Режанс»?
   — Очень возможно. Но, что самое странное, он никогда не ждал того, чтобы в квартире никого не было. Наоборот, ждал, когда хозяин вернется домой…
   — Как это можно объяснить?
   — Психолог или психиатр ответил бы вам лучше, чем я… может быть, потому, что ему необходимы были сильные ощущения… игра с опасностью? Я не уверен. Он прокрадывался не только в чужие квартиры, но и до определенной степени в жизнь их обитателей. Когда они спали в постелях, он почти касался спящих… Так, словно хотел бы украсть их интимность.
   — Можно подумать, что вы его вовсе не обвиняете, не считаете, что это плохо.
   Мегрэ улыбнулся в свою очередь, прежде чем ответить:
   — Я стараюсь быть объективным и никого заранее ни в чем не обвинять. Такова моя профессия. Вот, пожалуй, все. До свидания. Прошу запомнить то, что я вам сказал. Каждое слово. И обдумать все спокойно.
   Он пожал Эвелине руку, к ее огромному удивлению, и Фумель взял пример с комиссара, только сделал это как-то более неловко, как будто чуточку смутившись.
   Когда они оказались на лестнице, инспектор произнес с восхищением:
   — Прекрасная женщина!
   Не исключено, что он еще сюда вернется, и не только по официальному делу… Быть может, будет бывать в этих местах даже тогда, когда все уже забудут о деле Кюэнде… Неисправимый! У него и сейчас есть несносная любовница, которая делает все, чтобы усложнить ему жизнь, а он, как будто этого мало, вечно нарывается на неприятности.
   Снег шел так густо, что на тротуарах образовались сугробы.
   — Что мне теперь делать, шеф?
   — Тебе хочется спать? Нет? Ну тогда зайдем выпить чего-нибудь покрепче.
   В «Ла-Режанс» теперь было уже почти тесно. Какой-то клиент, возможно, коммивояжер, переписывал из телефонной книги, составленной по профессиям, необходимые ему адреса.
   — Ну и что? Вы нашли ее, господа?
   — Да.
   — Ничего себе бабенка, правда? Что вам подать?
   — Мне грог.
   — И мне тоже.
   — Два грога? Уже несу!
   — Послушай, Фумель, как только выспишься, составь рапорт. Еще сегодня.
   — Надо будет упоминать об улице Нев-Сен-Пьер?
   — Конечно И о том доме Вильтона, напротив отеля «Ламбер» Судебный следователь наверняка вызовет тебя к себе, чтобы ты сообщил ему подробности.
   — Может быть, пошлет меня к мадемуазель Шнейдер, чтобы я произвел у нее обыск?
   — А ты, надеюсь, не найдешь в том чемодане ничего, кроме одежды.
   Фумель курил сигарету за сигаретой. Он был чем-то взволнован.
   — Я слышал, что вы ей говорили, господин комиссар, и все понял