Страница:
Может быть, Жан-Поль любил их? Волей-неволей он был частицей клана, в его жилах текла та же кровь.
Все это было очень трудно объяснить. Были какие-то неуловимые нюансы, которые сразу же исчезали, едва начнешь пользоваться словами.
— Предположим, ты знаешь какой-то факт, которого вполне достаточно, чтобы вызволить из тюрьмы твоего отца…
Ощупью пробираясь вперед, он несказанно удивился, увидев, как Жан-Поль быстро поднял голову и посмотрел на него со страхом и восхищением. Мальчик уже открыл было рот, хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал и, чтобы успокоиться, сжал кулаки.
— Видишь ли, я стараюсь только понять. Я ведь не знаю твоего отца, но убежден, что солгать он не мог. Он утверждает, что не входил в сарай утром во вторник, и я ему верю.
Мальчик по-прежнему настороженно наблюдал за ним.
— С другой стороны, и Марсель Селье мне кажется хорошим мальчиком. Когда ему случается соврать, он тотчас же идет исповедоваться. У него вроде бы нет никакого повода обвинять твоего отца. Ведь он всегда ставит ему лучшие отметки, чем тебе. И тем не менее Марсель утверждает, что видел, как твой отец выходил из сарая…
И подобно тому, как вырывается пузырь на поверхность пруда, у Жан-Поля, старавшегося не смотреть на Мегрэ, вырвалось признание:
— Он врет.
— Ты уверен, что он врет? Тебе не кажется? Ты не из зависти говоришь это?
— Я не завидую ему.
— Почему ты не сказал об этом раньше?
— О чем?
— Что Марсель врет?
— По тому самому!
— Ты уверен, что он не видел твоего отца?
— Да.
— Почему?
Мегрэ думал, что мальчик заплачет, а может, даже зарыдает, но глаза Жан-Поля за стеклами очков оставались сухими. Только он сразу как-то сник, обмяк. Теперь в позе его не было ничего враждебного: ведь защищаться-то уже не надо.
Видимо чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он уселся прямо на бревна неподалеку от комиссара. И это было единственным признаком того, что он сдался.
— Я его видел.
— Кого ты видел?
— Марселя.
— Где? Когда?
— В классе у окна.
— Расскажи мне по порядку, как все произошло.
— А ничего не происходило. Просто Пьедебёф пришел в класс за отцом, и оба они пошли в канцелярию мэрии.
— Ты их видел?
— Да. С моего места их было видно. Они вошли под своды, а все ребята стали шуметь, как обычно.
— Ты не встал со скамьи?
— Нет.
— Ты никогда не балуешься?
— Нет.
— А где был Марсель?
— У первого окна слева, у того самого, что выходит во двор и в сады.
— Что он делал?
— Ничего. Смотрел в окно.
— Он тоже никогда не балуется?
— Изредка.
— И когда же?
— Когда в классе Жозеф.
— Сын мясника?
— Да.
— Ты сидел за своей партой. Марсель стоял у окна слева. Отец и Пьедебёф были в канцелярии. Так?
— Да.
— Окна были открыты?
— Нет, они были закрыты.
— Но ты все же слышал шум из кузницы?
— Кажется, слышал. Да, я почти в этом уверен.
— Что произошло дальше?
— Марсель отошел от окна и пересек класс.
— Для чего?
— Чтобы подойти к одному из двух окон справа.
— К тому самому, из которого видна задняя часть дома Леони Бирар?
— Да.
— В этот момент отец все еще был в мэрии?
— Да.
— Марсель ничего не сказал?
— Нет. Он смотрел в окно.
— Ты не знаешь, на что он смотрел?
— С моего места мне было не видно.
— Ты частенько наблюдаешь за Марселем?
Он смущенно пробормотал:
— Да.
На этот раз Мегрэ не спросил его почему. Оба они — хорошие ученики, но поскольку Жан-Поль был сыном учителя, претендовать на место первого ученика в классе он не мог. Так что первым всегда оказывался Марсель.
Кроме того, Марсель был мальчиком из хора и в воскресенье надевал стихарь. У него были друзья. Ну, например, Жозеф, сын мясника, с которым он шептался на переменках, а после уроков играл.
— Ты видел, куда пошел твой отец, выйдя из мэрии?
— Он пошел к нашему дому, чтобы выпить там чашку кофе.
— Окно в кухне было открыто?
— Нет. Но я знаю, что он выпил чашку кофе. Он всегда так делает.
— Значит, отец не входил в сарай для огородных инструментов?
— Нет. Выйдя из дому во двор, он сразу же направился к школе.
— Марсель по-прежнему стоял у окна справа?
— Да.
— Почему ты не сказал об этом сразу?
— А когда говорить-то?
Мегрэ постарался припомнить все по порядку:
— Постой… Тело Леони Бирар обнаружили после полудня. Вас допрашивали сразу?
— В этот день нас не допрашивали. Мы толком и не знали, что там произошло. Видели только, как входили и выходили люди. Потом приехала полиция.
Значит, во вторник никто не обвинял учителя открыто. Марсель Селье ничего и никому не сказал, даже родителям.
Следовательно, в то время у Жан-Поля не было никаких оснований уличать Марселя во лжи.
— Ты был на следующий день в классе, когда допрашивали Марселя?
— Был, но нас вызывали в канцелярию поодиночке.
— Когда ты узнал, что он сказал, будто бы видел твоего отца в сарае? В четверг утром?
— Я не знаю.
— Твои родители говорили о Леони Бирар во вторник вечером?
— Только когда я уже лег спать. Краем уха я слышал, о чем они говорили. Мама твердила, что она во всем виновата, а отец успокаивал ее: это, мол, пустые сплетни, все знают, что он тут ни при чем.
— Почему ты не протестовал, узнав, что Марсель его обвиняет?
— Мне бы никто не поверил.
Мегрэ снова показалось, будто он почувствовал какой-то почти неуловимый оттенок, пустяк, который нельзя было объяснить. Ребенка, конечно, не радовали обвинения, выдвинутые против отца. Он, видимо, немного стеснялся того, что отец сидит в тюрьме. Но в то же время в нем что-то настораживало. Может, он хотел — безотчетно, невольно — отделиться от своих родителей, упрекая их за то, что они не такие, как все.
Вернее, они были не совсем такие, как все, и жители деревни, вместо того чтобы сторониться их, восставали против них.
Жан-Поль завидовал Марселю.
Будет ли он обвинять его в свою очередь?
В глубине души он не поддался этому дурному чувству. Дело здесь было не в трусости — во всяком случае, не только в трусости. Напротив, подобную позицию можно считать честной по отношению к другим.
Ему представился случай обличить Марселя, обозвать его лгуном. Сделать это было просто. Слишком просто.
А он, видимо, не хотел, чтоб победа ему досталась так дешево.
И еще одно: ему не поверили бы. В самом деле, кто бы ему в деревне поверил, если бы он пришел и сказал:
«Селье солгал. Мой отец не выходил из сарая. Я видел, как он вошел в дом, вышел оттуда, пересек двор. А в этот момент Марсель был у противоположного окна, откуда видеть он ничего не мог».
— Ты ничего не сказал маме?
— Нет.
— Она очень плачет?
— Она не плачет.
Это было еще хуже. Мегрэ хорошо представлял себе атмосферу в доме в эти последние дни.
— Зачем ты вышел из дому сегодня утром?
— Чтобы увидеть.
— Увидеть Марселя?
— Наверно.
Наверно, также и из-за непреодолимого желания хотя бы издалека принять участие в жизни деревни. Разве он не задыхался в этом маленьком доме в глубине двора, где даже не осмеливались открывать окна?
— Вы скажете об этом лейтенанту?
— Мне надо раньше повидать Марселя.
— Вы ему скажете, что это я рассказал вам обо всем?
— А ты хотел бы, чтобы он не знал?
— Да.
В глубине души он не терял надежды, что в один прекрасный день его примут в общество привилегированных — Марселя, Жозефа и прочих.
— Я думаю, он скажет правду и мне не придется ссылаться на тебя. Другие ученики должны были видеть, у какого окна он стоял.
— Они баловались.
— Все?
— Кроме одной девочки, Луизы Бонкёр.
— Сколько ей лет?
— Пятнадцать.
— Она не шалит, как другие?
— Нет.
— Ты думаешь, она смотрела на Марселя?
Впервые Жан-Поль покраснел. Уши у него так и заполыхали.
— Она всегда на него смотрит, — пробормотал он.
Почему девочка ничего не сказала? Потому, что была влюблена в сына жестянщика или просто не обратила внимания, у какого именно окна он стоял? Марсель подтвердил, что он стоял у окна. Его товарищи не задавались вопросом, о каком окне шла речь.
— Пора возвращаться в деревню.
— Я не хотел бы идти с вами вместе.
— Хочешь идти первым?
— Да. Вы правда ничего не скажете Марселю?
Мегрэ утвердительно кивнул. Мальчик постоял с минуту, притронулся к фуражке, двинулся к полю и потом побежал.
Комиссар, очутившись наконец у моря, даже забыл и посмотреть на него: он следил за удалявшимся силуэтом мальчика.
Затем и он пошел обратно. На пути он остановился, набил трубку, вытер лицо платком и проворчал что-то неразборчивое. И если бы кто-нибудь встретил его в этот момент на дороге, он бы несказанно удивился, видя, как время от времени комиссар почему-то качал головой.
Когда Мегрэ проходил мимо кладбища, могильщики уже засыпали могилу Леони Бирар желтой землей. Заваленная свежими цветами и венками, она видна была издалека.
Глава 7
Все это было очень трудно объяснить. Были какие-то неуловимые нюансы, которые сразу же исчезали, едва начнешь пользоваться словами.
— Предположим, ты знаешь какой-то факт, которого вполне достаточно, чтобы вызволить из тюрьмы твоего отца…
Ощупью пробираясь вперед, он несказанно удивился, увидев, как Жан-Поль быстро поднял голову и посмотрел на него со страхом и восхищением. Мальчик уже открыл было рот, хотел, видимо, что-то сказать, но промолчал и, чтобы успокоиться, сжал кулаки.
— Видишь ли, я стараюсь только понять. Я ведь не знаю твоего отца, но убежден, что солгать он не мог. Он утверждает, что не входил в сарай утром во вторник, и я ему верю.
Мальчик по-прежнему настороженно наблюдал за ним.
— С другой стороны, и Марсель Селье мне кажется хорошим мальчиком. Когда ему случается соврать, он тотчас же идет исповедоваться. У него вроде бы нет никакого повода обвинять твоего отца. Ведь он всегда ставит ему лучшие отметки, чем тебе. И тем не менее Марсель утверждает, что видел, как твой отец выходил из сарая…
И подобно тому, как вырывается пузырь на поверхность пруда, у Жан-Поля, старавшегося не смотреть на Мегрэ, вырвалось признание:
— Он врет.
— Ты уверен, что он врет? Тебе не кажется? Ты не из зависти говоришь это?
— Я не завидую ему.
— Почему ты не сказал об этом раньше?
— О чем?
— Что Марсель врет?
— По тому самому!
— Ты уверен, что он не видел твоего отца?
— Да.
— Почему?
Мегрэ думал, что мальчик заплачет, а может, даже зарыдает, но глаза Жан-Поля за стеклами очков оставались сухими. Только он сразу как-то сник, обмяк. Теперь в позе его не было ничего враждебного: ведь защищаться-то уже не надо.
Видимо чувствуя, что ноги у него подкашиваются, он уселся прямо на бревна неподалеку от комиссара. И это было единственным признаком того, что он сдался.
— Я его видел.
— Кого ты видел?
— Марселя.
— Где? Когда?
— В классе у окна.
— Расскажи мне по порядку, как все произошло.
— А ничего не происходило. Просто Пьедебёф пришел в класс за отцом, и оба они пошли в канцелярию мэрии.
— Ты их видел?
— Да. С моего места их было видно. Они вошли под своды, а все ребята стали шуметь, как обычно.
— Ты не встал со скамьи?
— Нет.
— Ты никогда не балуешься?
— Нет.
— А где был Марсель?
— У первого окна слева, у того самого, что выходит во двор и в сады.
— Что он делал?
— Ничего. Смотрел в окно.
— Он тоже никогда не балуется?
— Изредка.
— И когда же?
— Когда в классе Жозеф.
— Сын мясника?
— Да.
— Ты сидел за своей партой. Марсель стоял у окна слева. Отец и Пьедебёф были в канцелярии. Так?
— Да.
— Окна были открыты?
— Нет, они были закрыты.
— Но ты все же слышал шум из кузницы?
— Кажется, слышал. Да, я почти в этом уверен.
— Что произошло дальше?
— Марсель отошел от окна и пересек класс.
— Для чего?
— Чтобы подойти к одному из двух окон справа.
— К тому самому, из которого видна задняя часть дома Леони Бирар?
— Да.
— В этот момент отец все еще был в мэрии?
— Да.
— Марсель ничего не сказал?
— Нет. Он смотрел в окно.
— Ты не знаешь, на что он смотрел?
— С моего места мне было не видно.
— Ты частенько наблюдаешь за Марселем?
Он смущенно пробормотал:
— Да.
На этот раз Мегрэ не спросил его почему. Оба они — хорошие ученики, но поскольку Жан-Поль был сыном учителя, претендовать на место первого ученика в классе он не мог. Так что первым всегда оказывался Марсель.
Кроме того, Марсель был мальчиком из хора и в воскресенье надевал стихарь. У него были друзья. Ну, например, Жозеф, сын мясника, с которым он шептался на переменках, а после уроков играл.
— Ты видел, куда пошел твой отец, выйдя из мэрии?
— Он пошел к нашему дому, чтобы выпить там чашку кофе.
— Окно в кухне было открыто?
— Нет. Но я знаю, что он выпил чашку кофе. Он всегда так делает.
— Значит, отец не входил в сарай для огородных инструментов?
— Нет. Выйдя из дому во двор, он сразу же направился к школе.
— Марсель по-прежнему стоял у окна справа?
— Да.
— Почему ты не сказал об этом сразу?
— А когда говорить-то?
Мегрэ постарался припомнить все по порядку:
— Постой… Тело Леони Бирар обнаружили после полудня. Вас допрашивали сразу?
— В этот день нас не допрашивали. Мы толком и не знали, что там произошло. Видели только, как входили и выходили люди. Потом приехала полиция.
Значит, во вторник никто не обвинял учителя открыто. Марсель Селье ничего и никому не сказал, даже родителям.
Следовательно, в то время у Жан-Поля не было никаких оснований уличать Марселя во лжи.
— Ты был на следующий день в классе, когда допрашивали Марселя?
— Был, но нас вызывали в канцелярию поодиночке.
— Когда ты узнал, что он сказал, будто бы видел твоего отца в сарае? В четверг утром?
— Я не знаю.
— Твои родители говорили о Леони Бирар во вторник вечером?
— Только когда я уже лег спать. Краем уха я слышал, о чем они говорили. Мама твердила, что она во всем виновата, а отец успокаивал ее: это, мол, пустые сплетни, все знают, что он тут ни при чем.
— Почему ты не протестовал, узнав, что Марсель его обвиняет?
— Мне бы никто не поверил.
Мегрэ снова показалось, будто он почувствовал какой-то почти неуловимый оттенок, пустяк, который нельзя было объяснить. Ребенка, конечно, не радовали обвинения, выдвинутые против отца. Он, видимо, немного стеснялся того, что отец сидит в тюрьме. Но в то же время в нем что-то настораживало. Может, он хотел — безотчетно, невольно — отделиться от своих родителей, упрекая их за то, что они не такие, как все.
Вернее, они были не совсем такие, как все, и жители деревни, вместо того чтобы сторониться их, восставали против них.
Жан-Поль завидовал Марселю.
Будет ли он обвинять его в свою очередь?
В глубине души он не поддался этому дурному чувству. Дело здесь было не в трусости — во всяком случае, не только в трусости. Напротив, подобную позицию можно считать честной по отношению к другим.
Ему представился случай обличить Марселя, обозвать его лгуном. Сделать это было просто. Слишком просто.
А он, видимо, не хотел, чтоб победа ему досталась так дешево.
И еще одно: ему не поверили бы. В самом деле, кто бы ему в деревне поверил, если бы он пришел и сказал:
«Селье солгал. Мой отец не выходил из сарая. Я видел, как он вошел в дом, вышел оттуда, пересек двор. А в этот момент Марсель был у противоположного окна, откуда видеть он ничего не мог».
— Ты ничего не сказал маме?
— Нет.
— Она очень плачет?
— Она не плачет.
Это было еще хуже. Мегрэ хорошо представлял себе атмосферу в доме в эти последние дни.
— Зачем ты вышел из дому сегодня утром?
— Чтобы увидеть.
— Увидеть Марселя?
— Наверно.
Наверно, также и из-за непреодолимого желания хотя бы издалека принять участие в жизни деревни. Разве он не задыхался в этом маленьком доме в глубине двора, где даже не осмеливались открывать окна?
— Вы скажете об этом лейтенанту?
— Мне надо раньше повидать Марселя.
— Вы ему скажете, что это я рассказал вам обо всем?
— А ты хотел бы, чтобы он не знал?
— Да.
В глубине души он не терял надежды, что в один прекрасный день его примут в общество привилегированных — Марселя, Жозефа и прочих.
— Я думаю, он скажет правду и мне не придется ссылаться на тебя. Другие ученики должны были видеть, у какого окна он стоял.
— Они баловались.
— Все?
— Кроме одной девочки, Луизы Бонкёр.
— Сколько ей лет?
— Пятнадцать.
— Она не шалит, как другие?
— Нет.
— Ты думаешь, она смотрела на Марселя?
Впервые Жан-Поль покраснел. Уши у него так и заполыхали.
— Она всегда на него смотрит, — пробормотал он.
Почему девочка ничего не сказала? Потому, что была влюблена в сына жестянщика или просто не обратила внимания, у какого именно окна он стоял? Марсель подтвердил, что он стоял у окна. Его товарищи не задавались вопросом, о каком окне шла речь.
— Пора возвращаться в деревню.
— Я не хотел бы идти с вами вместе.
— Хочешь идти первым?
— Да. Вы правда ничего не скажете Марселю?
Мегрэ утвердительно кивнул. Мальчик постоял с минуту, притронулся к фуражке, двинулся к полю и потом побежал.
Комиссар, очутившись наконец у моря, даже забыл и посмотреть на него: он следил за удалявшимся силуэтом мальчика.
Затем и он пошел обратно. На пути он остановился, набил трубку, вытер лицо платком и проворчал что-то неразборчивое. И если бы кто-нибудь встретил его в этот момент на дороге, он бы несказанно удивился, видя, как время от времени комиссар почему-то качал головой.
Когда Мегрэ проходил мимо кладбища, могильщики уже засыпали могилу Леони Бирар желтой землей. Заваленная свежими цветами и венками, она видна была издалека.
Глава 7
Снисходительность доктора
Почти все женщины разошлись по домам, и все, за исключением тех, кто жил на далеких фермах, уже сняли черные платья и хорошие ботинки. Мужчины же, как в дни ярмарок, задержались у Луи. Для всех в гостинице не хватало места, и они располагались во дворе или прямо на улице. Они ставили бутылки на подоконник или на старый железный стол, перезимовавший на улице.
По звуку их голосов, по смеху, по медленным и неточным жестам ясно было, что выпили они на славу.
Занятая своими делами Тереза все-таки улучила минутку и подала комиссару вина и стакан. Едва Мегрэ прошел внутрь помещения, как его оглушил многоголосый шум. На кухне он заметил доктора, но там скопилось столько народу, что пробиться к нему было бы нелегко.
— Вот уж никогда не думал, что мы ее упрячем в яму, — твердил какой-то старик, покачивая головой.
Их было трое, примерно одного возраста. Всем им было далеко за семьдесят. В углу, позади них, красовался на белой стене плакат, уведомлявший о количестве выпускаемых в стране алкогольных напитков и о вреде пьянства.
Из-за своих черных костюмов и крахмальных рубашек они сидели прямее, чем обычно, и это придавало им некоторую торжественность.
Когда они глядели друг на друга, глаза их на старческих, изрезанных морщинами лицах светились какой-то детской наивностью, и видеть это было странно. Каждый держал свой стакан в руке. Самый высокий из них, с великолепными белыми волосами и шелковистыми усами, слегка покачивался и всякий раз, когда ему хотелось сказать слово, он упирался пальцами в плечо товарища.
Почему Мегрэ вдруг представил их во дворе школы?
Должно быть, потому, что их смех, их взгляды, которыми они обменивались, напомнили ему смех и взгляды школьников. Сначала они все вместе учились в школе, позже выбрали себе одинаковых девушек и по очереди справляли свадьбы, хоронили родных, праздновали свадьбы детей и крестины внуков.
— Ха-ха-ха… Она вполне могла бы стать моей сестрой: ведь отец не раз рассказывал мне, как он приударял за ее матерью…
Разве все это не объясняло нравы деревни? В другой группе, расположившейся позади Мегрэ, кто-то говорил:
— Когда он продал мне ту корову, я сказал ему: «Слушай, Виктор, я знаю, что ты жулик. Но мы же вместе с тобой отбывали военную службу в Монпелье, и как-то раз вечером…»
Луи, у которого не было времени даже переодеться, ограничился тем, что снял пиджак. Мегрэ вспомнил, что доктор пригласил его к себе сегодня завтракать. Неужели Брессель забыл об этом?
Доктор, как и другие, держал в руках стакан и старался урезонить захмелевшего и крайне возбужденного мясника Марселина. Трудно было понять, что же здесь происходило. Марселин явно на кого-то нападал, стараясь оттеснить маленького доктора в первую комнату.
— Я же говорю тебе, что скажу ему! — услышал комиссар.
— Успокойся, Марселин. Ты пьян.
— Плевать!.. Я не разрешаю ему шпионить за мной!
Я свободный человек…
Вино не шло ему впрок. Он был бледен, красные нездоровые пятна выступили у него на щеках и вокруг глаз.
Движения у него были медленными, неточными, голос вялым.
— Слышишь, лекарь? Я не выношу шпионов! А что он здесь делает, если…
Он издали смотрел на Мегрэ. Нетрудно было понять, что он стремился именно к нему, чтобы выложить все, что у него на сердце. Двое-трое мужчин, смеясь, наблюдали за ним… До сих пор не было ни споров, ни драк. Здесь все слишком хорошо знали друг друга, чтобы драться, и каждый точно знал, кто сильнее.
Чтобы не раздражать мясника, Мегрэ не пытался подойти ближе и делал вид, будто ничего не замечает. Но он не спускал глаз с этой группы и невольно стал свидетелем сцены, которая его очень удивила.
Тео, большой и грузный, присоединился к ним, размахивая стаканом. Но в стакане было перно, и, судя по цвету, очень крепкое.
Он что-то тихо сказал доктору и протянул стакан мяснику, положив ему на плечо руку. Вначале Марселин вроде бы отбивался, стараясь оттолкнуть Тео, но потом схватил стакан и выпил его единым духом. И почти тотчас же взгляд его как бы замутился, остекленел. Он попытался угрожающе поднять палец в сторону комиссара, но рука его не слушалась.
Тогда, как бы успокаивая Марселина, Тео подтолкнул его к лестнице, заставил двинуться по ней и там через несколько ступенек подхватил его на плечо.
— Вы не забыли моего приглашения? — Доктор, подойдя к Мегрэ, вздохнул с облегчением и произнес те же слова, что и старик в углу: — Все-таки они упрятали ее в яму!.. Пойдемте?
Они выбрались на улицу и прошли всего несколько шагов до дома доктора.
— Через три месяца придет черед Марселина. Я ему постоянно говорю: «Марселин, если ты не перестанешь пить, ты протянешь ноги!» Он уже не может ничего есть.
— Он болен?
— В его семье все больны. Он пропащий человек…
— Тео уложил его спать наверху?
— Надо же было как-то избавиться от него.
Он открыл дверь. В доме аппетитно пахло стряпней.
— Вы были на похоронах?
— Стоял в сторонке.
— Уходя с кладбища, я искал вас, но так и не нашел…
Завтрак готов, Арманда?
— Потерпите пять минут.
На столе было только два прибора. Так же как и служанка кюре, сестра доктора предпочитала не садиться за стол вместе со всеми. Она, наверно, ела, стоя у плиты, в промежутках между двумя блюдами.
— Садитесь. Что вы об этом скажете?
— О чем?
— Ни о чем. Обо всем. Хорошие были похороны!..
Мегрэ проворчал:
— А учитель все еще в тюрьме.
— Кого-то надо же было посадить.
— Мне хотелось бы задать вам один вопрос, доктор. Вот на похоронах была уйма народу… Интересно, многие ли из них думают, что Гастен убил старуху Бирар?
— Кто-то, конечно, думает. Есть люди, которые верят чему угодно.
— А другие?
Доктор не сразу понял значение вопроса.
Мегрэ пояснил:
— Предположим, что одна десятая часть жителей деревни уверена, что учитель стрелял.
— Пожалуй, так и есть.
— Значит, девять десятых думают иначе.
— Вне всякого сомнения.
— Кого же они подозревают?
— Все зависит от их точки зрения. По-моему, каждый более или менее искренне подозревает того, кого хотел бы видеть убийцей.
— И никто не называет имя убийцы?
— Между собой они, конечно, называют.
— Вам доводилось слышать их предположения?
— Между собой они говорят.
— Вы слышали, как они выражали подобные подозрения?
Доктор посмотрел на него с той же иронической усмешкой, как и Тео:
— Мне они об этом не говорят.
— И между тем они знают, что учитель не виноват, и их нисколько не волнует, что он сидит в тюрьме.
— Уж что-что, а это их, конечно, не волнует. Гастен не принадлежит к любимцам деревни. Они считают, что если лейтенант и следователь решили засадить его в тюрьму, то это их дело. Так сказать, за то им и денежки платят.
— И они позволят его осудить?
— Не моргнув глазом. Если бы это был кто-то из своих, ну тогда дело другое. Понимаете? Если нужно найти виновного, то пусть он будет чужой.
— Они думают, что сын Селье сказал правду?
— Марсель хороший мальчик.
— Он солгал.
— Возможно.
— Но я хотел бы знать, почему он это сделал?
— Может быть, боялся, что станут обвинять его отца.
Не надо забывать, что его мать — племянница старухи Бирар и она получит от нее наследство.
— Мне казалось, что почтальонше всегда хотелось, чтоб ее племянница не получила ни единого су.
В поведении доктора почувствовалось некоторое замешательство. Сестра внесла закуску.
— Вы не ходили на похороны? — спросил ее Мегрэ.
— Арманда никогда не ходит на похороны.
Они молча принялись за еду. Первым снова заговорил Мегрэ. Причем заговорил как бы рассуждая сам с собой:
— Марсель Селье видел, как учитель выходил из сарая, не во вторник, а в понедельник.
— Он признался?
— Я его еще не спрашивал об этом, но я абсолютно уверен. В понедельник, до начала уроков, Гастен работал у себя в саду. Когда рано утром он шел по двору, то увидел, что там валялась мотыга. Вот он и вошел в сарай, чтобы положить ее на место. Во вторник вечером, после того как был обнаружен труп старухи, Марсель ничего не сказал — он еще не думал обвинять своего школьного учителя. Мысль эта пришла ему в голову позже. Может быть, он услышал какой-то разговор, который натолкнул его на подобное признание… Он не совсем соврал. Обычно женщины и дети пользуются такой полуложью. Он ничего не придумал, он только перенес реальное событие с одного дня на другой.
— Забавно!
— Держу пари, что он пытается убедить себя, что видел, как учитель выходил из сарая именно во вторник.
Ему это не удается, конечно, и тогда он идет к священнику на исповедь.
— Почему вы не спросите об этом у священника?
— Потому что если бы он мне сказал об этом, то нарушил бы таинство исповеди. Священник этого не сделает. Сначала я хотел поинтересоваться у соседей, особенно у служащих кооператива, не видели ли они, как Марсель ходил в церковь после службы, но теперь я знаю, что он прошел туда через двор…
Жаркое было хорошо зажарено, а бобы так и таяли во рту. Доктор поставил на стол бутылку хорошего старого вина. Снаружи доносился смутный шум, какие-то разговоры, которые велись во дворе гостиницы и на площади.
Понимал ли доктор, что Мегрэ ведет этот разговор, как бы проверяя свои умозаключения на собеседнике?
Он кружил вокруг одной и той же мысли, не подходя вплотную к главному.
— По правде говоря, я не думаю, что Марсель солгал лишь для того, чтобы отвести подозрение от отца.
В этот момент ему показалось, что доктор знает обо всем этом куда больше, чем мог бы сказать.
— В самом деле?
— Я пытаюсь представить себя на его месте. С самого начала мне казалось, что это история ребенка, в которой случайно замешаны взрослые люди. — И он добавил, спокойно и прямо смотря доктору в лицо: — И я все больше Убеждаюсь, что и другие знают об этом.
— В таком случае вы, может быть, заставите их заговорить?
— Может быть. Но дело это трудное, верно?
— Очень трудное.
Доктор Брессель явно издевался над ним, точно так же, как и лейтенант в мэрии.
— Сегодня утром я долго беседовал с сыном господина Гастена.
— Вы заходили к ним?
— Нет. Я случайно увидел его у кладбища, когда он смотрел через забор на похороны, и пошел за ним к морю.
— Хм… Зачем же он отправился к морю?
— Он убегал от меня. И в то же время он хотел, чтоб я догнал его.
— Что же он вам сказал?
— Что Марсель Селье стоял не у левого окна, а у правого. Во всяком случае, Марсель мог видеть, как упала Леони Бирар в тот момент, когда пуля вошла ей в глаз, но он не мог видеть, как учитель выходил из сарая.
— Какой же вывод вы делаете?
— Что сын Селье солгал, желая кого-то прикрыть… Не сразу. Ему потребовалось время. Да, по-видимому, мысль эта пришла ему в голову не сразу.
— Почему же он выбрал учителя?
— Во-первых, потому, что это выглядело наиболее правдоподобно. И конечно, потому, что накануне, почти в тот же час, он видел, как учитель выходил из сарая. А может быть, и из-за Жан-Поля.
— Вы считаете, он его ненавидит?
— Учтите, доктор, я ничего не утверждаю. Я иду ощупью. Я опросил обоих мальчиков. Сегодня утром я наблюдал стариков, которые раньше тоже были детьми и жили здесь. Не объясняется ли неприязненное отношение жителей деревни к чужим людям тем, что они просто завидуют им? Ведь вся их жизнь проходит в Сент-Андре, с редкими поездками в Ла-Рошель, со свадьбами или с похоронами.
— Понимаю, куда вы клоните.
— Учитель приехал из Парижа. В их представлении он человек умный, который занимается их делами в мэрии и даже пытается давать им советы. Для деревенского мальчишки сын учителя имеет те же привилегии.
— Марсель солгал из ненависти к Жан-Полю?
— Частично из зависти. Самое смешное, что Жан-Поль в свою очередь завидует Марселю и его товарищам. Он страдает от одиночества и чувствует себя не таким, как все.
— И все-таки кто-то стрелял в старуху Бирар! И уж конечно ни один из этих двух мальчиков.
— Верно!
Арманда принесла домашний яблочный торт, из кухни доносился запах кофе.
— Мне все больше и больше кажется, что Тео знает правду.
— Потому что он был в саду?
— Поэтому и по другим причинам. Вчера вечером, доктор, вы в шутку сказали мне, что все они канальи.
— Что верно, то верно. Это была шутка.
— И все-таки в каждой шутке есть доля правды. Они все плутуют и занимаются тем, что вы называете мелким мошенничеством. Вы говорите, что думаете. При случае браните их. Но вы никогда их не предадите. Разве я ошибаюсь?
— По вашему мнению, священник не скажет вам правду, если вы спросите его о Марселе, и, думается, вы правы. Ну а я их врач. Это в известной мере одно и то же. Не кажется ли вам, господин комиссар, что наш завтрак начинает походить на допрос? Что вы хотите к кофе — коньяк или кальвадос?
— Кальвадос.
Брессель — по-прежнему веселый, довольный, но вместе с тем и серьезный — встал, достал из старинного шкафа бутылку и наполнил стаканы:
— За ваше здоровье!
— Я хотел бы спросить у вас об одном несчастном случае… — осторожно начал Мегрэ.
— О каком именно?
Доктор задал вопрос лишь для того, чтобы дать себе время подумать: ведь несчастные случаи не так-то часты в деревне.
— О несчастном случае с мотоциклом.
— А вам уже о нем рассказывали?
— Я знаю только то, что сын Марселина был сбит мотоциклом. Когда это случилось?
— Немного больше месяца назад, в субботу.
— Это случилось поблизости от дома старухи Бирар?
— Да, неподалеку. Метрах в ста.
— Вечером?
— Вскоре после обеда. Было темно. Двое мальчишек…
— Каких мальчишек?
— Жозеф, сын Марселина, и Марсель.
— Их было только двое?
— Да. Они возвращались домой. Мотоцикл ехал со стороны моря. Никто не знает, как все это произошло…
— А кто ехал на мотоцикле?
— Эрвэ Жюссо. Он ставил заграждения для устриц.
Ему тридцать лет, в прошлом году он женился.
— Он был пьян?
— Нет, он не пьет. Он воспитан тетками в строгости, они и теперь живут с ним.
— Была ли включена фара?
— Допрос подтвердил, что да. Дети, по-видимому, играли. Жозеф хотел перебежать дорогу и был сбит.
— У него была сломана нога?
— Да, в двух местах.
— Он будет хромать?
— Нет. Недели через две он будет уже ходить.
— А пока он еще не может ходить?
— Нет.
— Этот несчастный случай дает право Марселину на какое-то денежное вознаграждение?
— Он получит по страховке некоторую сумму, так как Жюссо признал свою вину.
— А как вы думаете: Жюссо виновен?
Доктор засмеялся явно в замешательстве:
— Я начинаю понимать, что вы называете у себя на набережной Орфевр «брать на пушку». Поэтому я предпочитаю лучше уж кое-что рассказать. Так вы говорите?.. — Он снова наполнил стаканы. — Марселин неудачник. Все знают, что долго он не протянет. Его нельзя обвинять в том, что он пьет: ему всегда не везло. Не только потому, что у него в семье всегда кто-нибудь был болен, но все, за что бы ПО он ни брался, кончалось плохо. Три года назад он арендовал поле, чтобы откармливать быков, но засуха была такая, что он все потерял… Он горе мыкает. Его грузовичок, на котором он развозит мясо, больше стоит на дороге, чем ездит.
— Таким образом, Жюссо, который ничего не теряет, — ведь страховку-то выплачивает страховая компания, — взял вину на себя?
— Видимо, так.
— И все об этом знают?
— Более или менее. Страховая компания — это что-то чужое и далекое, как правительство, и было бы глупо не содрать с нее приличный куш.
— И вы написали заключение?
— Конечно.
— Вы составили его таким образом, чтобы Марселин мог получить как можно больше?
— Я, в частности, указал на возможные осложнения.
— А осложнений не было?
— Но они могли быть. Когда корова внезапно подыхает, в пяти из десяти случаев ветеринар пишет справку о несчастном случае.
Теперь настала очередь Мегрэ улыбаться.
— Если я правильно вас понимаю, сын Марселина может встать через одну-две недели?
— Через неделю.
— Оставляя его в гипсе, вы даете возможность отцу требовать по страховке большую сумму?
— Вот видите, даже врач должен быть немного мошенником. Если бы я отказывался, меня давно бы уже здесь не было. Именно по той же причине и учитель сейчас сидит в тюрьме: он же отказывается давать ложные справки! Если бы он был более сговорчив, если бы сотни раз не спорил с Тео, не упрекал бы его в том, что он слишком легко расходует государственные деньги, его бы, наверно, здесь приняли.
По звуку их голосов, по смеху, по медленным и неточным жестам ясно было, что выпили они на славу.
Занятая своими делами Тереза все-таки улучила минутку и подала комиссару вина и стакан. Едва Мегрэ прошел внутрь помещения, как его оглушил многоголосый шум. На кухне он заметил доктора, но там скопилось столько народу, что пробиться к нему было бы нелегко.
— Вот уж никогда не думал, что мы ее упрячем в яму, — твердил какой-то старик, покачивая головой.
Их было трое, примерно одного возраста. Всем им было далеко за семьдесят. В углу, позади них, красовался на белой стене плакат, уведомлявший о количестве выпускаемых в стране алкогольных напитков и о вреде пьянства.
Из-за своих черных костюмов и крахмальных рубашек они сидели прямее, чем обычно, и это придавало им некоторую торжественность.
Когда они глядели друг на друга, глаза их на старческих, изрезанных морщинами лицах светились какой-то детской наивностью, и видеть это было странно. Каждый держал свой стакан в руке. Самый высокий из них, с великолепными белыми волосами и шелковистыми усами, слегка покачивался и всякий раз, когда ему хотелось сказать слово, он упирался пальцами в плечо товарища.
Почему Мегрэ вдруг представил их во дворе школы?
Должно быть, потому, что их смех, их взгляды, которыми они обменивались, напомнили ему смех и взгляды школьников. Сначала они все вместе учились в школе, позже выбрали себе одинаковых девушек и по очереди справляли свадьбы, хоронили родных, праздновали свадьбы детей и крестины внуков.
— Ха-ха-ха… Она вполне могла бы стать моей сестрой: ведь отец не раз рассказывал мне, как он приударял за ее матерью…
Разве все это не объясняло нравы деревни? В другой группе, расположившейся позади Мегрэ, кто-то говорил:
— Когда он продал мне ту корову, я сказал ему: «Слушай, Виктор, я знаю, что ты жулик. Но мы же вместе с тобой отбывали военную службу в Монпелье, и как-то раз вечером…»
Луи, у которого не было времени даже переодеться, ограничился тем, что снял пиджак. Мегрэ вспомнил, что доктор пригласил его к себе сегодня завтракать. Неужели Брессель забыл об этом?
Доктор, как и другие, держал в руках стакан и старался урезонить захмелевшего и крайне возбужденного мясника Марселина. Трудно было понять, что же здесь происходило. Марселин явно на кого-то нападал, стараясь оттеснить маленького доктора в первую комнату.
— Я же говорю тебе, что скажу ему! — услышал комиссар.
— Успокойся, Марселин. Ты пьян.
— Плевать!.. Я не разрешаю ему шпионить за мной!
Я свободный человек…
Вино не шло ему впрок. Он был бледен, красные нездоровые пятна выступили у него на щеках и вокруг глаз.
Движения у него были медленными, неточными, голос вялым.
— Слышишь, лекарь? Я не выношу шпионов! А что он здесь делает, если…
Он издали смотрел на Мегрэ. Нетрудно было понять, что он стремился именно к нему, чтобы выложить все, что у него на сердце. Двое-трое мужчин, смеясь, наблюдали за ним… До сих пор не было ни споров, ни драк. Здесь все слишком хорошо знали друг друга, чтобы драться, и каждый точно знал, кто сильнее.
Чтобы не раздражать мясника, Мегрэ не пытался подойти ближе и делал вид, будто ничего не замечает. Но он не спускал глаз с этой группы и невольно стал свидетелем сцены, которая его очень удивила.
Тео, большой и грузный, присоединился к ним, размахивая стаканом. Но в стакане было перно, и, судя по цвету, очень крепкое.
Он что-то тихо сказал доктору и протянул стакан мяснику, положив ему на плечо руку. Вначале Марселин вроде бы отбивался, стараясь оттолкнуть Тео, но потом схватил стакан и выпил его единым духом. И почти тотчас же взгляд его как бы замутился, остекленел. Он попытался угрожающе поднять палец в сторону комиссара, но рука его не слушалась.
Тогда, как бы успокаивая Марселина, Тео подтолкнул его к лестнице, заставил двинуться по ней и там через несколько ступенек подхватил его на плечо.
— Вы не забыли моего приглашения? — Доктор, подойдя к Мегрэ, вздохнул с облегчением и произнес те же слова, что и старик в углу: — Все-таки они упрятали ее в яму!.. Пойдемте?
Они выбрались на улицу и прошли всего несколько шагов до дома доктора.
— Через три месяца придет черед Марселина. Я ему постоянно говорю: «Марселин, если ты не перестанешь пить, ты протянешь ноги!» Он уже не может ничего есть.
— Он болен?
— В его семье все больны. Он пропащий человек…
— Тео уложил его спать наверху?
— Надо же было как-то избавиться от него.
Он открыл дверь. В доме аппетитно пахло стряпней.
— Вы были на похоронах?
— Стоял в сторонке.
— Уходя с кладбища, я искал вас, но так и не нашел…
Завтрак готов, Арманда?
— Потерпите пять минут.
На столе было только два прибора. Так же как и служанка кюре, сестра доктора предпочитала не садиться за стол вместе со всеми. Она, наверно, ела, стоя у плиты, в промежутках между двумя блюдами.
— Садитесь. Что вы об этом скажете?
— О чем?
— Ни о чем. Обо всем. Хорошие были похороны!..
Мегрэ проворчал:
— А учитель все еще в тюрьме.
— Кого-то надо же было посадить.
— Мне хотелось бы задать вам один вопрос, доктор. Вот на похоронах была уйма народу… Интересно, многие ли из них думают, что Гастен убил старуху Бирар?
— Кто-то, конечно, думает. Есть люди, которые верят чему угодно.
— А другие?
Доктор не сразу понял значение вопроса.
Мегрэ пояснил:
— Предположим, что одна десятая часть жителей деревни уверена, что учитель стрелял.
— Пожалуй, так и есть.
— Значит, девять десятых думают иначе.
— Вне всякого сомнения.
— Кого же они подозревают?
— Все зависит от их точки зрения. По-моему, каждый более или менее искренне подозревает того, кого хотел бы видеть убийцей.
— И никто не называет имя убийцы?
— Между собой они, конечно, называют.
— Вам доводилось слышать их предположения?
— Между собой они говорят.
— Вы слышали, как они выражали подобные подозрения?
Доктор посмотрел на него с той же иронической усмешкой, как и Тео:
— Мне они об этом не говорят.
— И между тем они знают, что учитель не виноват, и их нисколько не волнует, что он сидит в тюрьме.
— Уж что-что, а это их, конечно, не волнует. Гастен не принадлежит к любимцам деревни. Они считают, что если лейтенант и следователь решили засадить его в тюрьму, то это их дело. Так сказать, за то им и денежки платят.
— И они позволят его осудить?
— Не моргнув глазом. Если бы это был кто-то из своих, ну тогда дело другое. Понимаете? Если нужно найти виновного, то пусть он будет чужой.
— Они думают, что сын Селье сказал правду?
— Марсель хороший мальчик.
— Он солгал.
— Возможно.
— Но я хотел бы знать, почему он это сделал?
— Может быть, боялся, что станут обвинять его отца.
Не надо забывать, что его мать — племянница старухи Бирар и она получит от нее наследство.
— Мне казалось, что почтальонше всегда хотелось, чтоб ее племянница не получила ни единого су.
В поведении доктора почувствовалось некоторое замешательство. Сестра внесла закуску.
— Вы не ходили на похороны? — спросил ее Мегрэ.
— Арманда никогда не ходит на похороны.
Они молча принялись за еду. Первым снова заговорил Мегрэ. Причем заговорил как бы рассуждая сам с собой:
— Марсель Селье видел, как учитель выходил из сарая, не во вторник, а в понедельник.
— Он признался?
— Я его еще не спрашивал об этом, но я абсолютно уверен. В понедельник, до начала уроков, Гастен работал у себя в саду. Когда рано утром он шел по двору, то увидел, что там валялась мотыга. Вот он и вошел в сарай, чтобы положить ее на место. Во вторник вечером, после того как был обнаружен труп старухи, Марсель ничего не сказал — он еще не думал обвинять своего школьного учителя. Мысль эта пришла ему в голову позже. Может быть, он услышал какой-то разговор, который натолкнул его на подобное признание… Он не совсем соврал. Обычно женщины и дети пользуются такой полуложью. Он ничего не придумал, он только перенес реальное событие с одного дня на другой.
— Забавно!
— Держу пари, что он пытается убедить себя, что видел, как учитель выходил из сарая именно во вторник.
Ему это не удается, конечно, и тогда он идет к священнику на исповедь.
— Почему вы не спросите об этом у священника?
— Потому что если бы он мне сказал об этом, то нарушил бы таинство исповеди. Священник этого не сделает. Сначала я хотел поинтересоваться у соседей, особенно у служащих кооператива, не видели ли они, как Марсель ходил в церковь после службы, но теперь я знаю, что он прошел туда через двор…
Жаркое было хорошо зажарено, а бобы так и таяли во рту. Доктор поставил на стол бутылку хорошего старого вина. Снаружи доносился смутный шум, какие-то разговоры, которые велись во дворе гостиницы и на площади.
Понимал ли доктор, что Мегрэ ведет этот разговор, как бы проверяя свои умозаключения на собеседнике?
Он кружил вокруг одной и той же мысли, не подходя вплотную к главному.
— По правде говоря, я не думаю, что Марсель солгал лишь для того, чтобы отвести подозрение от отца.
В этот момент ему показалось, что доктор знает обо всем этом куда больше, чем мог бы сказать.
— В самом деле?
— Я пытаюсь представить себя на его месте. С самого начала мне казалось, что это история ребенка, в которой случайно замешаны взрослые люди. — И он добавил, спокойно и прямо смотря доктору в лицо: — И я все больше Убеждаюсь, что и другие знают об этом.
— В таком случае вы, может быть, заставите их заговорить?
— Может быть. Но дело это трудное, верно?
— Очень трудное.
Доктор Брессель явно издевался над ним, точно так же, как и лейтенант в мэрии.
— Сегодня утром я долго беседовал с сыном господина Гастена.
— Вы заходили к ним?
— Нет. Я случайно увидел его у кладбища, когда он смотрел через забор на похороны, и пошел за ним к морю.
— Хм… Зачем же он отправился к морю?
— Он убегал от меня. И в то же время он хотел, чтоб я догнал его.
— Что же он вам сказал?
— Что Марсель Селье стоял не у левого окна, а у правого. Во всяком случае, Марсель мог видеть, как упала Леони Бирар в тот момент, когда пуля вошла ей в глаз, но он не мог видеть, как учитель выходил из сарая.
— Какой же вывод вы делаете?
— Что сын Селье солгал, желая кого-то прикрыть… Не сразу. Ему потребовалось время. Да, по-видимому, мысль эта пришла ему в голову не сразу.
— Почему же он выбрал учителя?
— Во-первых, потому, что это выглядело наиболее правдоподобно. И конечно, потому, что накануне, почти в тот же час, он видел, как учитель выходил из сарая. А может быть, и из-за Жан-Поля.
— Вы считаете, он его ненавидит?
— Учтите, доктор, я ничего не утверждаю. Я иду ощупью. Я опросил обоих мальчиков. Сегодня утром я наблюдал стариков, которые раньше тоже были детьми и жили здесь. Не объясняется ли неприязненное отношение жителей деревни к чужим людям тем, что они просто завидуют им? Ведь вся их жизнь проходит в Сент-Андре, с редкими поездками в Ла-Рошель, со свадьбами или с похоронами.
— Понимаю, куда вы клоните.
— Учитель приехал из Парижа. В их представлении он человек умный, который занимается их делами в мэрии и даже пытается давать им советы. Для деревенского мальчишки сын учителя имеет те же привилегии.
— Марсель солгал из ненависти к Жан-Полю?
— Частично из зависти. Самое смешное, что Жан-Поль в свою очередь завидует Марселю и его товарищам. Он страдает от одиночества и чувствует себя не таким, как все.
— И все-таки кто-то стрелял в старуху Бирар! И уж конечно ни один из этих двух мальчиков.
— Верно!
Арманда принесла домашний яблочный торт, из кухни доносился запах кофе.
— Мне все больше и больше кажется, что Тео знает правду.
— Потому что он был в саду?
— Поэтому и по другим причинам. Вчера вечером, доктор, вы в шутку сказали мне, что все они канальи.
— Что верно, то верно. Это была шутка.
— И все-таки в каждой шутке есть доля правды. Они все плутуют и занимаются тем, что вы называете мелким мошенничеством. Вы говорите, что думаете. При случае браните их. Но вы никогда их не предадите. Разве я ошибаюсь?
— По вашему мнению, священник не скажет вам правду, если вы спросите его о Марселе, и, думается, вы правы. Ну а я их врач. Это в известной мере одно и то же. Не кажется ли вам, господин комиссар, что наш завтрак начинает походить на допрос? Что вы хотите к кофе — коньяк или кальвадос?
— Кальвадос.
Брессель — по-прежнему веселый, довольный, но вместе с тем и серьезный — встал, достал из старинного шкафа бутылку и наполнил стаканы:
— За ваше здоровье!
— Я хотел бы спросить у вас об одном несчастном случае… — осторожно начал Мегрэ.
— О каком именно?
Доктор задал вопрос лишь для того, чтобы дать себе время подумать: ведь несчастные случаи не так-то часты в деревне.
— О несчастном случае с мотоциклом.
— А вам уже о нем рассказывали?
— Я знаю только то, что сын Марселина был сбит мотоциклом. Когда это случилось?
— Немного больше месяца назад, в субботу.
— Это случилось поблизости от дома старухи Бирар?
— Да, неподалеку. Метрах в ста.
— Вечером?
— Вскоре после обеда. Было темно. Двое мальчишек…
— Каких мальчишек?
— Жозеф, сын Марселина, и Марсель.
— Их было только двое?
— Да. Они возвращались домой. Мотоцикл ехал со стороны моря. Никто не знает, как все это произошло…
— А кто ехал на мотоцикле?
— Эрвэ Жюссо. Он ставил заграждения для устриц.
Ему тридцать лет, в прошлом году он женился.
— Он был пьян?
— Нет, он не пьет. Он воспитан тетками в строгости, они и теперь живут с ним.
— Была ли включена фара?
— Допрос подтвердил, что да. Дети, по-видимому, играли. Жозеф хотел перебежать дорогу и был сбит.
— У него была сломана нога?
— Да, в двух местах.
— Он будет хромать?
— Нет. Недели через две он будет уже ходить.
— А пока он еще не может ходить?
— Нет.
— Этот несчастный случай дает право Марселину на какое-то денежное вознаграждение?
— Он получит по страховке некоторую сумму, так как Жюссо признал свою вину.
— А как вы думаете: Жюссо виновен?
Доктор засмеялся явно в замешательстве:
— Я начинаю понимать, что вы называете у себя на набережной Орфевр «брать на пушку». Поэтому я предпочитаю лучше уж кое-что рассказать. Так вы говорите?.. — Он снова наполнил стаканы. — Марселин неудачник. Все знают, что долго он не протянет. Его нельзя обвинять в том, что он пьет: ему всегда не везло. Не только потому, что у него в семье всегда кто-нибудь был болен, но все, за что бы ПО он ни брался, кончалось плохо. Три года назад он арендовал поле, чтобы откармливать быков, но засуха была такая, что он все потерял… Он горе мыкает. Его грузовичок, на котором он развозит мясо, больше стоит на дороге, чем ездит.
— Таким образом, Жюссо, который ничего не теряет, — ведь страховку-то выплачивает страховая компания, — взял вину на себя?
— Видимо, так.
— И все об этом знают?
— Более или менее. Страховая компания — это что-то чужое и далекое, как правительство, и было бы глупо не содрать с нее приличный куш.
— И вы написали заключение?
— Конечно.
— Вы составили его таким образом, чтобы Марселин мог получить как можно больше?
— Я, в частности, указал на возможные осложнения.
— А осложнений не было?
— Но они могли быть. Когда корова внезапно подыхает, в пяти из десяти случаев ветеринар пишет справку о несчастном случае.
Теперь настала очередь Мегрэ улыбаться.
— Если я правильно вас понимаю, сын Марселина может встать через одну-две недели?
— Через неделю.
— Оставляя его в гипсе, вы даете возможность отцу требовать по страховке большую сумму?
— Вот видите, даже врач должен быть немного мошенником. Если бы я отказывался, меня давно бы уже здесь не было. Именно по той же причине и учитель сейчас сидит в тюрьме: он же отказывается давать ложные справки! Если бы он был более сговорчив, если бы сотни раз не спорил с Тео, не упрекал бы его в том, что он слишком легко расходует государственные деньги, его бы, наверно, здесь приняли.