Сименон Жорж. Мегрэ в школе

   — Несмотря на то, что случилось с его женой?
   — У них у всех рыльце в пушку.
   — Марсель Селье был единственным свидетелем происшествия?
   — Я же сказал вам, что было темно. На дороге никого не было.
   — Но кто-то мог их видеть из окна?
   — Вы думаете о старухе Бирар?
   — Да, я думаю, что она не всегда торчала на кухне, но бывала и в передней комнате.
   — При допросе о ней не было речи. Она ничего не сказала… — На этот раз доктор озабоченно почесал затылок: — У меня такое впечатление, что вы в конце концов все узнаете. Обратите внимание, я вам еще не поддался.
   — Вы в этом уверены?
   — В чем?
   — Почему сегодня утром Марселин хотел броситься на меня?
   — Пьян был.
   — Но почему именно на меня?
   — Вы были единственный чужак в трактире. Когда он выпьет, ему кажется, что его преследуют. Да, ему кажется, что вы шпионите за ним…
   — Хм… И вам пришлось его успокаивать.
   — А вы хотели бы поглядеть на драку?
   — Чтобы успокоить его, Тео заставил его выпить двойную или тройную порцию перно и отнес его на второй этаж. Впервые вижу, как полицейский исполняет роль сенбернара.
   — Марселин доводится ему двоюродным братом.
   — Я бы предпочел, чтоб он сказал мне то, что хотел…
   Но другие, видимо, не хотели, чтобы он говорил, и ловко его спровадили.
   — Мне надо идти к себе в кабинет, — буркнул Брессель. — Меня ждут двенадцать пациентов.
   Приемная доктора — низкое строение из двух комнат — находилась во дворе. Там действительно уже сидели в ряд, прислонившись к стене, несколько человек.
   Среди них был ребенок с забинтованной головой и старик на костылях.
   — Вы, наверно, все же добьетесь своего! — вздохнув, сказал доктор, намекая не на карьеру Мегрэ, а на его расследование.
   Теперь он смотрел на него с известной долей уважения и… скуки.
   — А вам бы хотелось, чтобы я не докопался до истины?
   — Я сам задаю себе этот вопрос. Может быть, было бы лучше, чтоб вы не приезжали…
   — Все зависит от того, чем все это кончится. У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?
   — Я знаю об этом столько же, сколько и вы.
   — И вы оставили бы Гастена в тюрьме?
   — Во всяком случае, они не могут держать его там долго.
   Брессель тоже был нездешним. Он, как и учитель, родился в городе. Но вот уже более двадцати лет он жил в деревне и, вопреки собственному желанию, был солидарен с ее жителями.
   — Заходите ко мне, когда захочется. Поверьте, я сделаю все, что смогу. Дело в том, что мне нравится здесь и я люблю проводить большую часть своего времени на дорогах, вместо того чтобы сидеть взаперти в кабинете в городе или в каком-нибудь пригороде.
   — Спасибо за завтрак.
   — Вы опять будете допрашивать Марселя?
   — Еще не знаю.
   — Если вы хотите, чтобы он заговорил, постарайтесь повидать его в отсутствие отца.
   — Он боится отца?
   — Я не думаю, что это страх. Скорее всего, обожание. Если он солгал, то должен жить теперь в постоянном страхе.
   Когда Мегрэ вышел на улицу, в гостинице и на площади почти никого не было. Как обычно, в одном из уголков большой комнаты Тео играл в карты с почтальоном, кузнецом и фермером. Он тут же увидел Мегрэ, и на сей раз в его насмешливом взгляде промелькнуло некоторое уважение.
   — Марселин все еще наверху? — спросил комиссар у Терезы.
   — Храпит вовсю. Ведь он не переносит вина. Всякий раз кончается тем же.
   — Никто меня не спрашивал?
   — Недавно заходил лейтенант. Правда, он только заглянул внутрь. Вроде бы искал кого-то… может, вас.
   — Спасибо.
   Мегрэ медленно направился к мэрии. Один из бригадиров полиции разговаривал с лейтенантом Даньелу.
   — Вы хотели меня видеть?
   — Нет. Я проходил недавно через площадь и заглянул, нет ли вас в гостинице.
   — Ничего нового?
   — Может, это не так важно, но бригадир Нули нашел седьмой карабин.
   — 22-го калибра?
   — Да. Вот он. Он того же образца, что и остальные.
   — Где он был?
   — В сарае мясника.
   — Он был там запрятан?
   Бригадир ответил сам:
   — Я со своим напарником старался найти гильзу. Мы обыскивали сад за садом. Я увидел открытую дверь сарая и пятна крови. В углу я заметил карабин…
   — Вы расспросили жену мясника?
   — Да. Она сказала, что, когда Селье потребовал принести в мэрию все карабины, она и не вспомнила о карабине сына. Месяц назад с ним произошел несчастный случай, и…
   — Знаю.
   Взяв в руки ружье, Мегрэ медленно потягивал трубку. Наконец он поставил карабин в другой угол, отдельно от всех.
   — Не пройдете ли вы со мной, лейтенант?
   Они пересекли двор и открыли дверь в класс, пропахший чернилами и мелом.
   — Заметьте только, что я еще не знаю, к чему нас это приведет. Во вторник утром, когда учитель вышел из класса вместе с Пьедебёфом, Марсель Селье подошел к этому окну.
   — Он нам сказал об этом.
   — Из этого окна можно видеть, справа от липы, сарай с садовыми инструментами. Можно также видеть окна… и среди них — окна второго этажа в доме мясника.
   Лейтенант слушал, наморщив брови.
   — Но мальчик не остался на месте. До того как учитель вышел из мэрии, Марсель перешел к другому окну.
   Мегрэ сделал то же самое: пройдя мимо черной доски и стола учителя, он направился к другому окну, расположенному как раз напротив первого.
   — Отсюда, как вы сами можете убедиться, мы видим дом Леони Бирар. Если она стояла у окна, когда — судя по дознанию — в нее стреляли, то вполне возможно, что Марсель видел, как она упала.
   — Вы предполагаете, что у него было основание перейти от одного окна к другому? Он что-то увидел и…
   — Не обязательно.
   — Почему он солгал?
   Мегрэ предпочел не отвечать.
   — У вас есть подозрения?
   — Подозрения? Нет. Я в этом твердо уверен.
   — Что вы собираетесь делать?
   — То, что полагается, — ответил Мегрэ без особого энтузиазма.
   Он вздохнул, вытряхнул пепел из трубки на серый пол, посмотрел себе под ноги и как бы в замешательстве добавил:
   — Это будет не очень-то приятно.
   Напротив, у окна квартиры учителя, стоял Жан-Поль и наблюдал за ними.

Глава 8
Подкова Леони Бирар

   Прежде чем выйти из класса, Мегрэ заметил вдали за садами другой силуэт. И хотя человек, сидящий на подоконнике у раскрытого окна, был виден со спины, по форме головы и по дородности Мегрэ узнал Марселя Селье.
   — Кажется, это дом торговца мясом?
   Лейтенант проследил за его взглядом:
   — Да… Жозеф и Марсель большие приятели.
   Между тем мальчик обернулся, нагнул голову, чтобы разглядеть женщину, развешивавшую белье в саду. Машинально взгляд его описал полукруг и остановился в тот самый момент, когда Мегрэ и лейтенант выходили из класса.
   Несмотря на расстояние, по его жестам можно было догадаться, что он с кем-то разговаривает в комнате.
   Потом он спрыгнул с подоконника и исчез.
   Обернувшись к комиссару, Даньелу задумчиво пробормотал:
   — Желаю удачи!
   — Вы возвращаетесь в Ла-Рошель?
   — А вы хотели бы, чтоб я вас подождал?
   — Тогда я, пожалуй, еще успею на вечерний поезд.
   Дом мясника находился примерно в ста пятидесяти метрах от школы. Размеренным шагом Мегрэ быстро добрался до этого приземистого строения. Это не была, в сущности, мясная лавка. Под лавку была приспособлена лишь левая комната первого этажа, в которой поставили некое подобие кассы, весы, холодильник старого образца и стол, на котором разделывали туши.
   Входная дверь вела прямо в коридор, в глубине которого, слева от лестницы, был виден двор.
   Прежде чем постучать, Мегрэ подошел к открытому кухонному окну. В глубине комнаты сидели за круглым столом три женщины и ели сладкий пирог. Одна из них была жена Марселина, две другие — его мать, старуха в белом чепце, и сестра, которые жили в ближайшей деревне и приехали на похороны.
   Они видели, как подошел комиссар. Окно было такое маленькое, что на какое-то мгновение он совсем закрыл его своим туловищем. Они слышали, как он потоптался у двери, поискал звонок и, не найдя, наконец с шумом вошел в кухню.
   Жена мясника встала со стула, приоткрыла дверь в кухню и спросила:
   — Кто там? — Затем, видимо узнав его, сказала: — Вы из парижской полиции?
   Если она и была на похоронах, то уже успела переодеться. Это была еще не старая женщина, но уже сгорбленная, щеки у нее запали, глаза светились лихорадочным блеском. Не глядя в лицо комиссару, она добавила:
   — Мужа нет дома. Я не знаю, когда он придет. Вы хотите его видеть?
   Она не пригласила его войти в кухню, где молча сидели две другие женщины.
   — Я хотел бы поговорить с вашим сыном.
   Она испугалась. Впрочем, это было дело привычки: она вечно чего-нибудь боялась и жила в ожидании неизбежной катастрофы.
   — Он уже лег спать.
   — Я знаю.
   — Он больше месяца лежит в постели.
   — Вы позволите мне подняться наверх?
   Что она могла сделать? Судорожно вцепившись пальцами в фартук и не решаясь противиться, она пропустила его. Не успел он подняться на несколько ступенек, как увидел Марселя, спускавшегося по той же лестнице. Мегрэ пришлось прижаться спиной к стене, чтоб пропустить его.
   — Извините… — пробормотал мальчик, не глядя ему в лицо.
   Он торопливо прошмыгнул мимо и, видимо, ожидал, что Мегрэ остановит его по дороге или окликнет, но комиссар не сделал ни того, ни другого и молча продолжал подниматься по лестнице.
   — Дверь направо, — сказала мать, когда комиссар был уже наверху.
   Он постучал.
   — Войдите, — раздался детский голос.
   Пока комиссар открывал и закрывал дверь, мать по-прежнему стояла на месте, подняв вверх голову.
   — Не беспокойся.
   Сидя на кровати со множеством подушек за спиной, Жозеф попытался встать. Одна его нога почти до половины была в гипсе.
   — На лестнице я встретил твоего друга.
   — Знаю.
   — Почему он не подождал меня?
   В комнате был очень низкий потолок, и Мегрэ чуть ли не касался головой средней потолочной балки. Комната была небольшая. Большую часть ее занимала кровать, на которой валялись иллюстрированные журналы и куски дерева, обструганные перочинным ножом.
   — Ну как, скучаешь?
   В комнате имелся и стул, но на нем была навалена уйма разных вещей: куртка, рогатка, книги и опять же куски дерева.
   — Вы можете снять все, что там лежит, — сказал мальчик.
   Жан-Поль Гастен походил на своего отца и на мать.
   Марсель был похож на жестянщика. Что же касается Жозефа, то он ничем не был похож ни на мать, ни на отца. Из всех троих он был самым красивым и производил впечатление вполне здорового, уравновешенного мальчишки.
   Мегрэ уселся на подоконник спиной к садам — на то самое место, где еще недавно сидел Марсель. Он не торопился начать разговор. И вовсе не потому, чтобы сбить собеседника, — как он иногда делал у себя на набережной Орфевр, — а просто не знал, с чего начать.
   Жозеф первый спросил его:
   — Где мой отец?
   — У Луи.
   Мальчик подумал с минуту и опять спросил:
   — Как он себя чувствует?
   К чему было скрывать от него то, что он и без того прекрасно знал.
   — Тео уложил его спать.
   Ответ этот не встревожил, а, скорее, успокоил его.
   — Мама внизу вместе с бабушкой?
   — Да.
   Яркое солнце, клонившееся к закату, приятно согревало спину Мегрэ. Из сада доносился птичий гомон, вдалеке какой-то ребенок играл на игрушечной жестяной трубе.
   — Хочешь, я сниму с ноги гипс?
   Казалось, Жозеф ждал этого вопроса и понял его с полуслова. Однако, не в пример матери, ничем не обнаружил своего беспокойства. Он ничуть не испугался, а совершенно спокойно смотрел на громоздкую фигуру посетителя, видимо решая про себя, как ему быть.
   — Вы знаете об этом?
   — Да.
   — Это доктор вам рассказал?
   — Я догадался еще раньше. Что вы делали с Марселем на дороге, когда тебя сбил мотоцикл?
   Жозеф явно успокоился.
   — Вы не нашли подкову? — спросил он.
   И эти слова тут же напомнили Мегрэ давно забытую сцену. Он где-то видел подкову… Ну да, это было именно тогда, когда он посетил впервые дом Леони Бирар.
   Ржавая подкова валялась на полу, справа в углу от окна, неподалеку от проведенной мелом черты, указывающей место, где обнаружили труп старухи.
   Эта деталь не ускользнула от его внимания. Он хотел еще тогда спросить о ней, но потом заметил гвоздь и решил, что, видимо, подкова висела на этом гвозде.
   Многие крестьяне хранят найденную на дороге подкову, считая, что она приносит в дом счастье.
   Даньелу и полицейские, осматривавшие место происшествия до него, пришли, по-видимому, к такому же выводу.
   — В комнате у Леони Бирар и в самом деле была подкова.
   — Это я нашел ее в тот вечер, когда произошел несчастный случай. Я шел с Марселем по дороге к морю и споткнулся об нее. Было темно. Я взял ее с собой. Когда мы проходили мимо дома старухи, я еще держал подкову в руках. Окно, выходящее на дорогу, было открыто.
   Подошли мы к дому бесшумно…
   — Старуха находилась в другой комнате?
   — Да, в кухне, а дверь была приоткрыта.
   Мегрэ не смог удержаться от улыбки.
   — Сначала я хотел бросить подкову в окно, чтобы напугать ее.
   — Так же, как ты бросал дохлых кошек и прочие гадости?
   — Не я один это делал.
   — А потом ты передумал?
   — Да. Я решил, что будет гораздо забавнее положить ей подкову в кровать. Я бесшумно перелез через подоконник и сделал уже два или три шага по комнате, как вдруг за что-то зацепился. Старуха, конечно, услыхала…
   Я бросил подкову и выпрыгнул в окно.
   — А где был Марсель?
   — Он ждал меня в сторонке. Я пустился бежать и слышал, как старуха ругалась из окна. Вот в этот-то момент меня и сбил мотоцикл.
   — Почему же ты не рассказал об этом раньше?
   — Сначала меня отнесли к доктору, и мне было очень больно. Мне дали какое-то лекарство, от которого я заснул. Когда же я проснулся, отец сразу заговорил о страховке. Я понял, что если скажу правду, то все будут считать меня виновником происшествия и тогда страховку не оплатят. А отцу очень нужны деньги…
   — Марсель навещал тебя?
   — Да. Я взял с него слово, что он тоже ничего не скажет.
   — С тех пор он приходит к тебе каждый день?
   — Почти каждый день. Он мой друг.
   — А Жан-Поль не твой друг?
   — У него нет друзей.
   — Почему?
   — Не знаю. Ему это и не нужно. Он похож на свою мать. Она никогда не разговаривает с нашими женщинами.
   — А тебе не скучно сидеть одному взаперти целый месяц?
   — Скучно.
   — Что же ты делаешь целыми днями?
   — Ничего. Читаю… Вырезаю из кусочков дерева маленькие кораблики и человечков…
   Вокруг него на кровати лежало с дюжину таких человечков. Некоторые из них были очень забавные.
   — Ты никогда не подходишь к окну?
   — Я не должен этого делать.
   — Из-за боязни, как бы не узнали, что ты можешь ходить?
   Он честно ответил:
   — Да. — Потом спросил: — Вы расскажете об этом страховому агенту?
   — Это меня не касается.
   Наступило молчание. Мегрэ повернулся и внимательно осмотрел задние фасады домов и школьный двор.
   — Во время перемен ты, наверно, смотришь в окно?
   — Да. И часто.
   Как раз напротив, по другую сторону сада, виднелись окна дома Леони Бирар.
   — Она когда-нибудь видела тебя у окна?
   — Да. — Мальчик помрачнел, опять помолчал, но теперь он уже знал, что надо сказать. — Она еще раньше строила мне рожи.
   — Высовывала язык?
   — Ну да… А после того происшествия еще сильнее стала дразнить меня, показывая подкову.
   — Почему?
   — Ну… пусть, мол, знает, что она может все рассказать.
   — Но, однако, она этого не сделала.
   — Угу.
   Все это выглядело так, будто старая почтальонша была одного возраста с мальчишками, — с теми самыми мальчишками, с которыми она ссорилась и которые вечно ее дразнили. Она кричала, угрожала, показывала им язык.
   Она явно намекала, что может доставить Жозефу массу неприятностей.
   — Ты ее боялся?
   — Да. Моим родителям очень нужны деньги.
   — Они знают об этой истории с подковой?
   — Отец знает.
   — Ты сам ему рассказал?
   — Он догадался, что я что-то утаиваю, и мне пришлось сказать ему всю правду.
   — Он ругал тебя?
   — Посоветовал мне молчать.
   — Сколько раз Леони Бирар показывала тебе из окна подкову?
   — Наверно, раз двадцать. Она делала это всякий раз, когда видела меня.
   Как и утром, когда он разговаривал с Жан-Полем, Мегрэ медленно раскуривал трубку, стараясь всячески расположить к себе мальчика. Казалось, будто он не придал ни малейшего значения этой пустяковой истории. И, видя его наивный взгляд, его невозмутимое спокойствие, чуть ли не равнодушие, мальчик испытывал такое чувство, словно он беседует со своим приятелем.
   — А что сказал тебе Марсель сегодня, когда был у тебя?
   — Что если его спросят еще раз, то ему придется сказать правду.
   — Почему? Он испугался?
   — Он ходил на исповедь. Ну а кроме того, на него, наверно, подействовали похороны.
   — Он скажет, что видел тебя у окна, до того как перешел к окну напротив?
   — А откуда вы об этом знаете? Вот видите! В этом доме все идет не так, как у людей. Другие вытворяют еще и не такие вещи, а им все сходит с рук! А у нас все наоборот.
   — Что ты делал у окна?
   — Смотрел.
   — Старуха показывала тебе подкову?
   — Да.
   — Расскажи мне подробно, как все произошло.
   — Мне ничего не остается другого, как рассказать.
   Верно же?
   — Теперь уж конечно!
   — Я взял карабин…
   — А где он был, твой карабин?
   — Вот в этом углу, около шкафа.
   — Он был заряжен?
   Жозеф еле заметно заколебался:
   — Да…
   — Пули были длинные, 22-го калибра, или короткие?
   — Длинные.
   — Ты хранишь обычно карабин у себя в комнате?
   — Да.
   — Тебе приходилось в последнее время стрелять в воробьев из окна?
   Жозеф опять помолчал, соображая, как человек, который не должен допустить ни малейшей ошибки.
   — Нет. Что-то не помню…
   — Ты хотел просто напугать старуху?
   — Конечно. Я не могу сказать точно, чего я хотел…
   Она меня дразнила. Я подумал, что в конце концов она все расскажет страховому агенту, и тогда отец не сможет купить себе новый грузовичок.
   — Значит, он хотел использовать полученные деньги на покупку нового грузовика?
   — Да. Он уверен, что если бы у него был хороший грузовик и если бы он мог расширить свой маршрут, то он заработал бы больше денег.
   — А сейчас он почти не зарабатывает?
   — Он уже много месяцев терпит лишь убытки, и это бабушка, которая…
   — Она вам помогает?
   — Когда это необходимо. Но каждый раз она устраивает такие сцены!..
   — Ты выстрелил?
   Он утвердительно кивнул и виновато улыбнулся.
   — Ты целился?
   — Я целился в окно.
   — Словом, ты хотел только разбить окно?
   Он снова кивнул, а потом обеспокоенно спросил:
   — Меня посадят в тюрьму?
   — Мальчиков в твоем возрасте не сажают в тюрьму.
   Такое заявление как будто его разочаровало.
   — А что же мне тогда сделают?
   — Судья прочтет тебе нравоучение.
   — Ну а потом?
   — Сделает внушение твоему отцу. В конечном счете он за все несет ответственность.
   — Почему? Ведь он ничего не сделал!
   — Где он был, когда ты стрелял?
   — Не знаю.
   — Он был в отъезде?
   — Нет. Он никогда не уезжает так рано.
   — Он был в лавке?
   — Может, и так.
   — Он ничего не слышал? И твоя мама тоже?
   — Да. Они ничего мне не сказали.
   — Они не знают, что это ты стрелял?
   — Я им об этом не сказал.
   — А кто отнес карабин в сарай?
   На этот раз он покраснел и в замешательстве стал смотреть в сторону, избегая встречаться взглядом с Мегрэ.
   — Я думаю, — продолжал тот, — что ты не мог сойти по лестнице и пройти по двору в гипсе. Так, значит…
   — Я попросил Марселя… — Он вдруг замолчал. — Нет, это неправда, — признался он. — Карабин отнес отец. Вы все равно об этом узнаете.
   — Ты попросил его унести карабин?
   — Да. Но я не сказал ему почему.
   — Когда это было?
   — В среду утром.
   — Он ни о чем тебя не спросил?
   — Он только внимательно посмотрел на меня.
   — И ничего не сказал маме?
   — Если бы он сказал, она сейчас же все бы у меня выведала.
   — Обычно она все у тебя выспрашивает?
   — Она всегда знает, когда я вру.
   — Это ты попросил Марселя сказать, будто он видел, как учитель выходил из сарая?
   — Нет. Я даже и не знал, что его допрашивали.
   — Тогда почему же он так сказал?
   — Наверно, потому, что видел меня у окна.
   — С карабином? Карабин был у тебя в руках?
   Жозефу стало жарко, он изо всех сил старался себе не противоречить, не показать, что он колеблется.
   Мегрэ мог, конечно, говорить с ним безразличным тоном, не настаивать, как бы произнося лишь малозначащие фразы, но мальчик был достаточно умен, чтобы понимать: комиссар все время продвигается вперед к истине.
   — Точно не помню… Может, я еще не держал его в руках…
   — Но если из другого окна он увидел, как упала почтальонша, то он вполне мог предположить, что выстрелил ты. Ведь так?
   — Ничего такого он мне не говорил…
   — Разве вы с ним так и не говорили об этом?
   — Только сегодня.
   — Он просто объявил тебе, что если его спросят, то он должен будет сказать правду?
   — Да.
   — Это огорчало его?
   — Да.
   — А тебя?
   — Мне хотелось бы, чтобы все кончилось.
   — Ты считаешь, что лучший выход для тебя — сесть в тюрьму?
   — Возможно.
   — Почему?
   — Нипочему. Чтобы увидеть.
   Он не добавил, что в тюрьме было бы куда интереснее, чем в доме его родителей.
   Мегрэ вздохнул и встал:
   — И тебе не жалко было бы, если бы невинно осудили учителя?
   — Вряд ли.
   — В общем, ты не уверен в этом?
   Да. Жозеф был не уверен. Мысль о том, что он причинил столько неприятностей господину Гастену, даже и не приходила ему в голову. А приходила ли она в голову другим жителям деревни?
   — Вы уходите? — удивился мальчик, видя, что комиссар направляется к двери.
   Мегрэ остановился на пороге комнаты:
   — А что мне остается делать?
   — Вы расскажете все лейтенанту?
   — Кроме того, что относится к твоему происшествию.
   — Спасибо.
   Он явно был недоволен, что комиссар уходит.
   — Я думаю, что добавить тебе нечего, верно же?
   Он покачал головой.
   — Ты уверен, что сказал мне правду?
   Он кивнул, и тогда, вместо того чтобы открыть дверь, Мегрэ уселся на край его кровати.
   — Теперь скажи мне точно, что ты видел во дворе?
   — В каком дворе?
   Кровь прилила к лицу Жозефа, даже уши и те покраснели.
   Прежде чем ответить, Мегрэ, не поднимаясь, приоткрыл дверь и сказал жене Марселина, затаившейся за дверью:
   — Спуститесь, пожалуйста, вниз.
   И, лишь услышав, что она наконец спустилась, он снова закрыл дверь.
   — В этом дворе.
   — В нашем?
   — Да.
   — Что я мог видеть?
   — Этого я не знаю. Это знаешь ты.
   Мальчик, сидевший на кровати, отпрянул к самой стене и с удивлением уставился на Мегрэ:
   — Что вы хотите сказать?
   — Ты стоял у окна, и старуха показала тебе подкову, так?
   — Я уже сказал вам об этом.
   — Только карабин был не в твоей комнате.
   — Как вы это узнали?
   — Твой отец был внизу, во дворе. Дверь в сарай была открыта. Что он делал?
   — Он разрубал баранью тушу.
   — Со своего места он мог видеть и тебя у окна, и Леони Бирар.
   — Этого вам никто не мог сказать! — воскликнул мальчик скорее с восхищением, нежели с удивлением. — Вы сами обо всем догадались?
   — Он относился к старухе не лучше, чем ты. Она задевала его всякий раз, как он проходил мимо, верно?
   — Она называла его подонком и нищим.
   — Она показывала ему язык?
   — Она не могла без этого.
   — Твой отец вошел в сарай?
   — Да.
   — Когда он вышел оттуда, карабин был у него в руках?
   — Что с отцом сделают?
   — Это зависит от многого… Ты решил, что не будешь больше мне врать.
   — Я расскажу вам всю правду.
   — Мог ли отец видеть тебя в эту минуту?
   — Не думаю. Я отошел от окна.
   — Нарочно отошел? Пусть, мол, он не знает, что ты его видел, так?
   — Наверно. Я не помню. Все произошло так быстро…
   — Что произошло «так быстро»?
   — Он посмотрел вокруг и выстрелил. Я услышал, как он пробормотал: «Получай свое, проклятая!»
   — Он хорошо прицелился?
   — Нет. Он приложил карабин к плечу и выстрелил.
   — Он хороший стрелок?
   — Он не может попасть в воробья с расстояния десяти шагов.
   — Он видел, что Леони Бирар упала?
   — Да. С минуту он стоял неподвижно, как громом пораженный. Потом побежал в сарай, чтобы положить на место карабин.
   — А потом?
   — Он посмотрел на мое окно и вошел в дом. Затем я услышал, как он ушел.
   — Куда он пошел?
   — К Луи.
   — Как ты узнал об этом?
   — Когда он вернулся, он был пьян.
   — А Тео был в саду?
   — Он вышел из винного погреба.
   — Он видел, как твой отец стрелял?
   — Со своего места он ничего не мог видеть.
   — Но он видел тебя у окна?
   — Наверно, видел.
   — И слышал выстрел?
   — Должно быть, слышал.
   — С тех пор отец ничего тебе не говорил?
   — Нет, ничего.