— Умер и похоронен. Как и один из лакеев, — приглушенно объяснил Блант. — Должно быть, милорд, вы заметили, что здесь недостает мужской прислуги.
   Майлс на минуту задумался.
   — Нет, до сих пор я этого не замечал.
   Блант понизил голос.
   — Аббатство Грейстоун по праву можно назвать женским монастырем.
   — Я так и думал, — нахмурился Майлс.
   — Вероятно, раньше оно и было им, милорд. Но вскоре превратилось в двойной орден.
   — Двойной орден?
   — Да, монахинь и монахов, милорд.
   — Каким же образом тебе удалось это выяснить?
   — У мисс Пиббл, милорд. Она — настоящий знаток истории этого аббатства. Во всяком случае, когда умер прежний дворецкий…
   — И как же давно это случилось?
   — Пять-шесть лет назад, милорд. Во всяком случае, граф и графиня так и не нашли ему замену. Они вышли из положения просто: прислуге прибавилось работы, но удалось обойтись без дворецкого.
   — Поразительное решение, — Майлс бегло осмотрел своего слугу. — Но это не объясняет, что ты делаешь здесь, с подносом в руках, стоя посреди буколической росписи, сделанной итальянцем двести лет назад, и одетый в костюм давно умершего дворецкого.
   — Нам не хватило слуг.
   — Не хватило слуг? — удивился Майлс.
   — Один из немногих оставшихся лакеев заболел лихорадкой. Леди Элисса и мисс Пиббл были в отчаянии.
   — И ты вызвался помочь.
   — Это было необходимо, милорд. В конце концов, сегодня вечером вам не нужна моя помощь.
   Блант был прав.
   — Если уж ты здесь, будь настороже, смотри в оба глаза и слушай в оба уха, — еле слышно пробормотал Майлс.
   — Постараюсь, милорд.
   — Мы побеседуем позднее.
   — Да, милорд.
   — Нам не следует забывать, Блант, что мы оказались здесь, дабы исследовать странные явления в аббатстве.
   — Я ни на секунду не забываю об этом, милорд.
   Блант не из тех слуг, которые постоянно нуждаются в напоминаниях, признал Майлс, отпивая глоток шампанского. И ему самому не стоит забывать, почему он оказался здесь.
 
   — Мы ни на минуту не должны забывать, с какой целью прибыли сюда, Элфрид, — напомнила супругу Кэролайн Чабб, осматривая свой туалет перед огромным, во весь рост, зеркалом.
   — Да, дорогая.
   Она повернулась к горничной и произнесла с небрежным жестом.
   — Можешь идти к мисс Чабб, Франческа. Мне больше не нужна твоя помощь.
   — Слушаюсь, леди Чабб, — присев, Франческа вышла.
   — Как я уже говорила, Элфрид, ты займешься своими историческими исследованиями в библиотеке, а я обследую аббатство Грейстоун и познакомлюсь поближе с его обитателями. Если я узнаю что-нибудь полезное, то поделюсь с тобой.
   Сэр Элфрид Чабб нахмурился и привычным нервозным жестом потрогал свои пышные седеющие бакенбарды.
   — Ты уверена, что мы поступаем правильно, дорогая?
   — Я знаю, что мы поступаем так, как надо. В конце концов, это твой долг и законное право, — заявила Кэролайн, отступая от зеркала и наслаждаясь впечатлением. Редкая женщина была способна затмить блеск парижского платья от знаменитого Уорса и бриллиантового ожерелья, достойного королевы, или по крайней мере графини. Даже теперь, в тридцатисемилетнем возрасте, Кэролайн была одной из немногих подобных женщин.
   — Конечно, я делаю это не ради себя, — произнес Элфрид, еще борясь с угрызениями совести.
   Кэролайн не испытывала подобных угрызений — у нее не было совести. Она считала, что совесть ей ни к чему.
   Кэролайн взглянула на отражение мужа в зеркале.
   — Запомни, ты делаешь это ради нашего сына — твоего сына.
   — Я делаю это ради Эдварда.
   — Это его право. И твое.
   — Это его право, — послушно повторил Элфрид Чабб. Он заметно успокоился, и в его глазах появилось привычное выражение. Он коснулся рукой обнаженного-плеча жены. — Сегодня ты выглядишь восхитительно, дорогая.
   Кэролайн улыбнулась, глядя в зеркало. Глаза ее оставались холодными, но муж не заметил этого.
   — Благодарю, Элфрид.
   Склонившись, он прикоснулся губами к ее шее. Бриллианты казались прохладными на ее коже по сравнению с теплотой губ Элфрида и покалывающего щетиной подбородка.
   Он обвил рукой талию жены и прижался к ее спине. Даже сквозь платье и множество нижних юбок она почувствовала, как вздымается, раздувается и твердеет его плоть. Другая его рука скользнула за низкий вырез платья и задвигалась там, пока Элфрид не нашел то, что искал. Обхватив сосок большим и указательным пальцами, он слегка сжал его.
   Кэролайн уже давно научилась скрывать свои истинные чувства. Она откинула голову, прислонившись к плечу мужа, и слегка приоткрыла рот, так, что ему был виден кончик ее языка. Прихватив верхними зубками губу, она издала звук, напоминающий стон наслаждения.
   За долгие годы привычка стала ее второй натурой. Элфрид Чабб был уверен, что он хороший любовник, но жене удалось убедить его в том, что он просто великолепен. Это сделало его гораздо более послушным, покорным, охотно выполняющим все ее приказы. Если бы он только знал, какой непревзойденной актрисой была его жена!
   Разумеется, какая женщина не становится актрисой, когда дело доходит до мужчин и их физических аппетитов?
   Элфрид погладил ее грудь. Кэролайн застонала и еле слышно прошептала:
   — Элфрид…
   Он самодовольно рассмеялся.
   — Как жаль, дорогая, что нам предстоит долгий вечер, — сказал он, извлекая руку из декольте жены. — Наверное, я смогу навестить тебя попозже.
   — Может быть. — Она поправила роскошное платье.
   — Наверное, путешествие слишком утомило тебя.
   Она прекрасно знала, что он сгорает от желания.
   — Для тебя я никогда не утомляюсь, — возразила она. А на самом деле, этот мужчина вряд ли смог бы истощить ее силы.
   Элфрид пригладил бакенбарды.
   — Думаю, пора добавить к твоему бриллиантовому ожерелью пару бриллиантовых серег.
   — Ты слишком добр ко мне. Ты меня избалуешь, — улыбка Кэролайн засияла, под стать камням на ее шее.
   — Мне нравится баловать тебя, — Элфрид подал ей руку. — А теперь нам пора к ужину, дорогая, иначе все начнут гадать, что задержало нас.
 
   — Ужин был отличным, леди Элисса, — заметил Элфрид Чабб, когда компания перешла в гостиную. Гостиная была отделана в итальянском стиле, вышедшем из моды уже во времена восьмой графини Грейстоун, и тогда же подновлена.
   — Благодарю вас, сэр Элфрид. Я рада, что он вам понравился, — ответила Элисса, довольная тем, как проходит вечер. Конечно, изрядная доля его успеха принадлежала Майлсу Сент-Олдфорду. За ужином он развлекал общество остроумными светскими историями и рассказами о своих путешествиях — по-видимому, маркиз успел побывать решительно всюду и изведать все.
   — Чудесная картина, — заметил ее гость, привлекал внимание Элиссы к огромному пейзажу на стене. — Очень напоминает вид аббатства.
   — Она называется «Аббатство Грейстоун. Вид дома, садов и парка». Каналетто написал ее в 1748 году для шестого эрла Грейстоунского, — объяснила Злисса.
   — Шестой эрл приходится вам…
   Элисса задумалась. Вычисления всегда давались ей с трудом.
   — Моим пра-пра-пра-прадедушкой.
   Сэр Элфрид казался изумленным.
   — Все эрлы Грейстоунские оставили, память о себе. Вся их история запечатлена на стенах этого великолепного и величественного дома, — он тяжело вздохнул. — Я сожалею, что не посетил аббатство, пока был жив ваш отец. Леди Чабб и я с прискорбием услышали о его преждевременной кончине, а также о кончине вашей матушки. Примите наши искренние соболезнования, леди Элисса.
   — Благодарю вас, сэр Элфрид.
   — Я часто представлял себе, как сижу в библиотеке, обсуждая с лордом Грейстоуном историю этих мест…
   — Уверена, отец был бы рад возможности побеседовать с вами.
   — Как любезно было с вашей стороны упомянуть об этом! Удивительно любезно… Мне жаль только, что мой сын, Эдвард, не смог приехать с нами. Он путешествует по Италии в обществе младшего сына герцога Б.
   — Да, леди Чабб упоминала об этом за ужином.
   — Вы правы. — Сэр Элфрид указал на огромное инкрустированное панно над камином. — Если не ошибаюсь, это фамильный герб?
   — Да, действительно.
   — Не могли бы вы объяснить мне его содержание?
   — Разумеется. — Если сэр Элфрид действительно хотел поподробнее узнать о гербе, Элисса была только рада дать ему объяснения. — Герб разделен на четыре квадратных поля. В первом изображен лев, подобный льву на гербе Ричарда Львиное Сердце.
   — «Кер де Лион», — пробормотал по-французски сэр Элфрид.
   — Предположительно, нашим давним предком был один из тех пэров, которые последовали за Ричардом в Святую землю во время третьего крестового похода, чтобы осуществить клятву этого короля и освободить Иерусалим.
   — Удивительно!
   — Во втором квадрате изображен белый цветок, ныне не существующий в природе; в третьем — перевитый цветами крест, а в четвертом — наш фамильный девиз «Vincit omnia veritas».
   — Истина всегда победит, — перевел веселый женский голос, раздавшийся за ее спиной.
   Оба обернулись. Позади стояла леди Чабб. Одетая в модное шелковое лиловое платье — цвет, который придавал фиолетовый оттенок ее темным глазам и оттенялся роскошными каштановыми волосами — она выглядела изумительно.
   Леди Чабб приятно улыбнулась, однако улыбка не тронула ее глаз.
   — Вы верите, что истина всегда побеждает, леди Элисса?
   — Да, верю.
   Элисса почувствовала, что в этом вопросе прозвучало нечто более значительное, чем просто праздное любопытство; ей только не хватало опыта, чтобы понять, что именно это было.
   Леди Кэролайн Чабб просунула узкую гибкую руку под локоть сэра Элфрида и притянула его к себе.
   — Мне необходимо на несколько минут похитить у вас моего мужа. Похоже, доктор Симт хотел бы задать сэру Элфриду несколько вопросов на тему истории.
   — Пожалуйста, — вежливо ответила Элисса. Обнаружив, что осталась одна, она повернулась и взглянула на панно над камином. Как жаль, что ее любимую картину Каналетто повесили в кабинете! На ней был изображен вид Венеции — палаццо, каналы, гондолы, гондольеры и венецианцы.
   — Фунт за ваши мысли, — прозвучал рядом знакомый мужской голос.
   Майлс Сент-Олдфорд остановился около Элиссы с бокалом бренди в руке.
   — Целый фунт, милорд? Мне казалось, обычно говорят «пенни».
   — Что поделать, инфляция!
   Она состроила гримасу.
   — Откровенно говоря, не верится, что мои мысли достойны хотя бы пенни.
   — Берусь судить об этом.
   — Я размышляла о Каналетто. — Элисса указала на картину.
   — А!
   — И это привело меня к мыслям о Гете, — продолжала она.
   Он нахмурился.
   — Как это вам удалось от итальянского живописца перейти к немецкому поэту?
   — Моя любимая картина Каналетто «Венеция. Палаццо, гондола и вид с моста» висит в кабинете, напротив моего стола, — попыталась объяснить Элисса. — Поэтому я задумалась о Венеции, и это привело меня к размышлениям о двух книгах совершенно различного характера, но одного и того же автора — «Венецианские эпиграммы» и «Итальянское путешествие»…
   — Иоганна Вольфганга фон Гете, — заключил он.
   Она захлопала в ладоши.
   — Вот именно. Видите — от Каналетто прямо к Гете.
   — Думаю, я начинаю понимать… — заявил маркиз с многозначительным видом.
   — Что вы начинаете понимать, милорд?
   — То, как вы мыслите, миледи. — Улыбка открыла ослепительно-белую полоску зубов.
   — Спасибо вам за то, что вы развлекали нас чудесными историями за ужином. — Элисса поспешила сменить тему.
   — Не стоит благодарности. Это самое меньшее, чем я мог отплатить вам за три моих излюбленных блюда.
   — А это было меньшее, что могли сделать для вас мы. Часто я обнаруживаю, что совершенно не представляю, как вести себя в той или иной ситуации. — Она еле слышно вздохнула.
   — Вы кажетесь мне очень начитанной особой.
   — Если разговор идет о книгах по истории или о моем саду — да, какое-то время я способна поддерживать его. Но я никогда не сумею быть такой остроумной и блистательной, как леди Чабб, — оба взглянули на сборище возле дивана в стиле Луи XIV.
   Кэролайн Чабб и ее дочь, Шармел, с достоинством принимали ухаживания. Все присутствующие мужчины толпились поблизости, ловя каждое слово из уст этих двух леди, столь похожих внешне: темные волосы, классические черты лица, чудесные фигуры, только у матери были бархатисто-синие глаза, а у дочери — изумрудно-зеленые.
   — Значит, и вы хотите, чтобы джентльмены увивались вокруг вас? — холодно спросил Майлс, поднося к губам бокал с бренди.
   — Нет.
   Он взглянул поверх хрустального бокала прямо ей в глаза.
   — Тогда чего же вы хотите?
   Элисса не была уверена, что правильно поняла его вопрос.
   — Вы имеете в виду — от джентльменов?
   — Или от какого-то определенного джентльмена. Она смутилась, не желая отделываться шуткой.
   — Мне понравился бы мужчина, который смог бы с уважением относиться к моим мыслям, — наконец осторожно призналась она.
   Казалось, Майлс Сент-Олдфорд поперхнулся своим бренди.
   — С вами все в порядке, милорд?
   — Да, — он прокашлялся. — Продолжайте.
   — Мне понравился бы мужчина, который умел бы находить радость в музыке, литературе, природе.
   — И садоводстве?
   — Да, конечно, и в садоводстве.
   — Полагаю, что это еще не все, — сказал он, как будто прочитав ее мысли.
   «Надо ли признаваться ему? Почему бы и нет? Это совсем не секрет».
   — Мне всегда хотелось путешествовать, милорд, — смело заявила Элисса.
   — Путешествовать?
   — Я хочу повидать мир. Понимаю, что это звучит глупо, даже по-детски, особенно для вас — ведь вы побывали всюду, видели все, все изведали, но я-то нигде не была, ничего не видела и не испытала, — просто призналась она.
   Это было действительно так. Элисса не уезжала на север дальше Эдинбурга, на восток — дальше Лондона и на юг — дальше острова Уайт.
   — Почему же вы не путешествовали вместе с родителями? — Майлс поставил бокал на столик у камина.
   — У них на этот счет было свое мнение, — объяснила она.
   — Какое?
   — До женитьбы отец много путешествовал, а мама, которая была на несколько лет моложе, нигде не бывала. После свадьбы они стали путешествовать вместе, и под ее влиянием отец как бы заново увидел те места, где уже побывал прежде. На мгновение Элиссе почти послышались голоса родителей, переполненные любовью, которую они питали друг к другу. Она прижала руку к своему черному платью там, где под ним билось сердце. — Этого они хотели и для меня: чтобы я открывала мир с мужем, а он видел его, как в первый раз.
   — Ваши родители были романтиками, — заявил Майлс.
   — Да.
   Серебристый перезвон женского смеха, вслед за которым раздался густой мужской хохот, послышался с другого конца комнаты. Оглянувшись, Элисса увидела, как сэр Хью склонился к прелестной мисс Чабб и прошептал ей что-то, что она, по-видимому, сочла забавным. Шармел Чабб от души рассмеялась.
   — Сэр Хью ни на секунду не сводил взгляда с мисс Чабб сегодня вечером, — заметил Майлс Сент-Олдфорд. — Не кажется ли вам, что было неразумно посадить их рядом за ужином?
   — Это было сделано умышленно, — прикрыв лицо веером, призналась Элисса.
   — Вы хотите сказать, что намеренно посадили их рядом?
   — Конечно.
   — Разве вы не ревнуете к ней?
   — А почему вы решили, что я должна ревновать?
   — Но мне дали понять, что вы и сэр Хью…
   — Нет.
   — Нет? — Элисса решительно покачала головкой. Румянец раздражения и одновременно смущения вспыхнул на ее щеках. — У меня нет ни малейшего намерения выходить замуж за сэра Хью Пьюрхарта.
   — Сейчас, возможно. Но потом, когда ваш траур будет окончен? — настаивал ее собеседник.
   — Нет — не сейчас и никогда. У меня свои планы, лорд Корк, и они не включают брак с сэром Хью или с кем-либо еще, — она с треском закрыла веер. — Но хватит об этих неприятных материях! Я знаю, что вы присланы сюда, в аббатство, чтобы расследовать слухи о призраке. Есть ли у вас какой-либо план?
   — Разумеется, — ответил он — Думаю, нам следует встретиться и обсудить его.
   Элисса кивнула — предложение прозвучало заманчиво.
   — Вас устроит завтра утром, в одиннадцать, в моем кабинете?
   — Да — завтра утром, миледи.
 
   — Когда же мы уезжаем, милорд? — спросил позднее вечером Блант, убирая одежду, только что снятую Майлсом.
   Майлс стоял у окна своей комнаты и смотрел в темноту. Небо покрылось тысячами сверкающих звезд. Полная луна — яркий серебряный шар, низко скользящий в черном небе — вскоре должна была взойти.
   — Мы не уезжаем, — наконец ответил он терпеливо ждущему камердинеру.
   — Не уезжаем? Но мне казалось, мы уже выяснили, что слухи о призраках — всего-навсего слухи.
   Майлс оперся ладонями о подоконник. Окна в Рыцарских покоях были широко открыты, и воздух в спальне наполнился ароматом, льющимся из розария.
   — Мы упустили еще кое-что, — с наслаждением вдыхая этот запах, произнес Майлс.
   — Что же мы упустили, милорд?
   — Пока не знаю, — признался Майлс. — Но мы останемся и выясним это.
   Камердинер не стал спорить. Оба мужчины знали, что несколько раз в прошлом оставались в живых только благодаря безошибочной интуиции Майлса. Он почти осязал и обонял беду, чувствовал ее.
   — Похоже, заплутал, — пробормотал Майлс, глядя вниз, на обнесенный оградой сад, — и сбился я с пути среди опасностей и бед большого мира…

Глава 6

   Ей грозила смертельная опасность.
   Ночь была темная, на небе ни звездочки, полоска новой луны, которая прежде была отчетливо видна над головой, скрылась в густых тучах. Трава под ее ногами стала холодной и влажной. Она набросила на плечи плащ, чтобы уберечься от странного, пронизывающего ветра.
   Кто-то преследовал ее.
   Оглянувшись через плечо, она успела заметить закутанную в длинные просторные одежды фигуру — огромную, черную, с размытыми очертаниями, безликую и пугающую. Она не могла определить, кто это — мужчина или женщина.
   Она только чувствовала, что это враг и что она должна бежать.
   Она увидела, что стоит у входа в лабиринт, и растерялась. Позади послышались шаги, и она быстро вошла в лабиринт. Зловещие шаги раздавались прямо за ее спиной. Внезапно, отбросив все сомнения, она поняла, что ее жизнь в опасности.
   Она шла все быстрее и быстрее, а потом побежала. Ее сердце заколотилось, дыхание обжигало легкие. Ноги стали как ледышки. Она вытянула вперед руки, нащупывая дорогу. Что-то острое впивалось ей в ладони, до крови царапая кожу.
   Она зашла в тупик.
   Повернув обратно, она попробовала пойти снова, начиная от последнего поворота. Она должна найти дорогу к центру лабиринта, ибо стоит только достичь его — и она спасена.
   Ее плащ за что-то зацепился и соскользнул с плеч. Она оставила его там, где он упал, даже не оглянувшись. Свирепый ветер — или это было чье-то дыхание? — шевелил волосы на ее затылке. Казалось, костлявые пальцы вот-вот коснутся ее спины. Затем на ее обнаженное плечо опустилась чья-то рука. Она открыла рот, желая позвать на помощь, но не издала ни звука.
   И за эти секунды, пока она пыталась убежать и оказаться в безопасности, два слова внезапно и отчетливо запечатлелись в ее голове: нить Ариадны.
 
   Элисса рывком села на постели. Минуты две она слышала только гулкий стук собственного сердца. Казалось, она не в силах перевести дух. Она жадно вдохнула, пытаясь заполнить воздухом опустевшие легкие. Пот покрыл ее от головы до кончиков пальцев. Ее ночная рубашка стала влажной, на подушке виднелись пятна, простыни обвились вокруг тела.
   Дрожа, она подняла руку и отвела влажные пряди волос со лба. Она видела сон. Это всего лишь сон, страшный сон. Ночной кошмар.
   Элисса потянулась к кувшину с водой, стоящему на ночном столике, наполнила стакан — вода перелилась через край — поднесла его к губам и, не отрываясь, выпила весь. Теперь ей наконец удалось глубоко вздохнуть и сделать медленный выдох. К счастью, биение ее сердца замедлялось, постепенно восстанавливаясь, как и дыхание.
   Она полностью проснулась и поняла, что в эту ночь заснуть ей уже не удастся.
   Элисса отбросила одеяло и соскользнула с резной кровати шестнадцатого века — считалось, что некогда она стояла в королевской спальне Анны Датской, супруги Якова I — и подошла к окну. Через неплотно задернутые шторы в комнату струился лунный свет. Вспомнив свой кошмар, Элисса поднесла руки к бледному свету и тщательно осмотрела их. На руках не оказалось ни царапин, ни следов крови.
   В спальне было жарко и душно: ни малейшего дуновения ветра не проникало через открытое окно. Стены немилосердно давили на Элиссу. Ей был необходим свежий воздух.
   Элисса потянулась за своим полотняным халатом, нашарила туфли и открыла дверь спальни. Пройдя через маленькую гостиную, она вышла в коридор — там было пустынно. Элисса двигалась в темноте, как привидение, к черной лестнице, мимо кухни и комнат прислуги. Чтобы найти дорогу, ей не понадобились ни лампа, ни свеча — за годы жизни в аббатстве она прекрасно ориентировалась, и яркого света луны было более чем достаточно.
   Через несколько минут она вышла на мощеную камнем дорожку, ведущую в розарий, ее обожаемый розарий. Там она сможет дышать. Там она будет на свободе.
 
   Майлс так и не понял, что разбудило его — только что он был погружен в глубокий сон, и вдруг мгновенно проснулся. И тут он понял: во всем был виноват сон, дурной сон. Кошмар, как называют это французы.
   Он с трудом припоминал его: некто — или нечто — преследовал его — чудовище, злодей, враг, и он бежал от него кругами, загнанный в темную пещеру или грот.
   Нет, это была не пещера и не грот, а лабиринт. Ему потребовались неимоверные усилия, чтобы разобраться в поворотах и тупиках этого запутанного лабиринта.
   — Нить Ариадны, — пробормотал Майлс вслух, приподнимаясь на локтях.
   Он обливался потом. Простыни плотно обмотались вокруг его ног. Он с трудом высвободился, отбросил одеяло и встал. Собственное отражение смотрело на него из огромного зеркала в резной раме напротив постели. В нем он видел обнаженного человека с лоснящейся от влаги кожей, спутанными черными волосами и напряженным телом.
   Смертельная опасность обостряет сознание, стимулирует чувства мужчины так сильно, как присутствие соблазнительной и желанной женщины. Майлс многое узнал об этом, будучи солдатом, шпионом, да и просто мужчиной. Ему не раз доводилось бывать на зыбкой грани между жизнью и смертью. Сидя на постели, он принялся яростно растирать лицо и шею, руки и грудь и даже ноги турецким полотенцем, тщательно избегая — скорее по многолетней привычке, ибо в эти дни старые раны редко беспокоили его — длинный, зарубцевавшийся шрам на левом бедре.
   Это был шрам длиной в шесть дюймов, достигающий ширины лезвия ножа — «сувенир», полученный в засаде пять лет назад в арабском квартале Занзибара, называемом Каменным городом. Разумеется, ему следовало подумать, прежде чем идти туда ночью единому. Может, его подтолкнуло к этому поступку беспокойное предчувствие? Но, как любил напоминать ему Блант, его сопернику пришлось хуже — он кончил жизнь в занзибарском канале, с ножом Майлса в животе.
   Это была жестокая схватка.
   Даже сейчас Майлс передернулся, вспомнив об этом. В ту роковую ночь он сильно рисковал лишиться существенно важных частей своего тела. «Такая жертва была бы слишком велика даже для королевы и страны», — с сардонической усмешкой подумал он.
   Взъерошив пятерней влажные кудри на затылке, Майлс тяжело вздохнул. И не потому, что особенно часто пользовался этой частью своего мужского тела: его последняя связь завершилась за несколько месяцев до того, как он отплыл в Америку, и он не проявлял стремления возобновить ее…
   Разумеется, он может жениться когда угодно. В конце концов, его долг четвертого маркиза Корк — когда-нибудь подарить миру пятого маркиза.
   Главное затруднение представляли для него знакомые дамы — все они были одинаковы, на одно лицо, совершали одинаковые поступки и думали тоже одинаково. Они выписывали наряды из Парижа, отдыхали в Италии. Сезон светских развлечений они проводили в Лондоне, после пасхи уезжали в Дерби, в июне — в Эскот, потом перебирались в Каус, охотились в Шотландии, конец лета проводили в своих имениях, а потом все начиналось заново. Где бы они ни были, везде их разговоры сводились к обсуждению моды, украшений, смакованию последних сплетен. Короче, все эти светские дамы были совершенно предсказуемы и чертовски скучны.
   Казалось, ответ на его вопросы известен. Все, что ему надо — найти такую женщину, которая была бы непредсказуема, даже забавна и никогда бы не надоедала ему.
   — Господи! — нетерпеливо воскликнул Майлс, вышагивая по комнате. — И где же ты надеешься найти такую редкость, Корк?
   Он остановился перед открытым окном, не подумав накинуть халат, и взглянул на залитый лунным светом сад. Машинально растирая рукой голую грудь, он наблюдал, как стайка оленей пасется на краю парка.
   Краем глаза он заметил какое-то движение, и застыл: кто-то брел по дорожке под его окном. Фигура в белом. Женщина. Нет, девушка — ее золотистые волосы струились по спине, она повернулась и направилась в сторону розария. Это была леди Элисса.
   Майлс следил, как она открыла дверь и скрылась в «Будуаре миледи».
   Какого черта она там делает посреди ночи? Взяв с ночного столика карманные часы, он поднес их к окну — три часа.